CC BY
38УДК 929 ББК 63
Д.А. Бакланов
Михаил Карпович: штрихи к интеллектуальной биографии
Статья посвящена анализу научного творчества и биографии историка-эмигранта, профессора Гарвардского университета Михаила Михайловича Карповича. Автор рассматривает доэмигрантский период жизни ученого, а также анализирует первые работы историка, написанные в США в 1930-е гг. и ставшие в дальнейшем фундаментом для построения последовательной концепции российской интеллектуальной истории. Особый акцент делается на 1940-1950-х гг. - хронологическом промежутке, явившемся для Карповича пиком академической карьеры. Рассматриваются поздние работы Михаила Михайловича, в том числе «Лекции по интеллектуальной истории России», которые заслуженно считаются вершиной его исследовательских построений, а также преподавательской деятельности.
Ключевые слова: М.М. Карпович, интеллектуальная история, русское зарубежье, американская русистика
Долгое время научное творчество и биография Михаила Михайловича Карповича оставались малоизученными и почти не привлекали внимание специалистов в отечественной исторической науке. С момента распада Советского Союза интерес к ученому стал возрастать. В конце 1990-х - начале 2000-х гг. начали выходить статьи, посвященные отдельным аспектам биографии исследователя. Уже спустя несколько лет была издана монография Н.Н. Болховитинова1, в которой наиболее полно на сегодняшний день проанализирована эмигрантская деятельность Карповича.
Важный импульс к изучению личности Михаила Михайловича был дан переводом и публикацией в 2012 г. его знаменитого курса «Лекций по интеллектуальной истории России», на протяжении долгого времени остававшегося известным лишь в узких научных кругах. С этих пор начали активно издаваться работы преимущественно биографического характера, дополняющие и открывающие новые грани крайне насыщенной жизни историка-эмигранта.
© Бакланов Д.А., 2021
Болховитинов Н.Н. Русские ученые-эмигранты (Г.В. Вернадский, М.М. Карпович, М.Т. Флоринский) и становление русистики в США. М.: РОССПЭН, 2005. 141 с.
Карпович был известен своей активной гражданской позицией, энергичной преподавательской, редакторской и общественно-эмигрантской деятельностью. Возможно, именно по этой причине изучение наследия профессора в области истории ушло на второй план и зачастую затрагивалось лишь в рамках анализа биографии Михаила Михайловича. Между тем очевидно, что оно заслуживает более тщательного и глубокого осмысления.
Карпович родился в августе 1888 г. в Тифлисе. С 1906 по 1914 г. учился в Московском университете, где посещал занятия и лекции корифеев российской исторической науки: В.О. Ключевского, М.М. Богословского, Д.М. Петрушевского. В период с 1906 по 1908 г. находился в Европе, слушал лекции в Сорбонне. В 1914 г. Карпович пишет дипломную работу на тему «Александр I и Священный союз (1815-1825 гг.)». Позже Михаил Михайлович признается, что период правления Александра I является для него самым любимым2. Также интересен факт, что выпускной экзамен по русской истории Карпович еле ответил на «удовлетворительно», в то время как историю новой философии сдал блестяще3. Юношеская склонность к философии ключевым образом отразится и на его будущих трудах.
В более раннем возрасте, еще в родном Тифлисе, Михаил Михайлович состоял в партии эсеров, был объектом правительственной слежки с 1904 г. В 1905 г. даже был арестован и провел некоторое время в заключении в Мцхетской крепости4. Примечательно, что в письме, изъятом у него во время обыска, присутствует собственное указание на то, что он «еще в 1905-1906 гг. являлся одним из главных руководителей этой организации»5. Однако юный Карпович быстро отходит от эсеровских идей и уже в августе 1909 г. в письме другу и коллеге Г.В. Вернадскому делится впечатлениями о прочитанных им «Вехах». Он явно намекает на свое уже бывшее членство в партии, упоминая о том, что «оценить всю правду «Вех» может только тот, кто имеет в прошлом некоторые биографические подробности вроде тех, что я имел»6.
Весной 1917 г. в жизни Карповича происходит крутой поворот. По приглашению Б.А. Бахметева, профессора и старого друга его родителей, он становится его личным секретарем и направляется в Вашингтон. Предполагалось, что Карпович вернется в Россию не позднее Рождества, однако судьба распорядилась иначе - он остался в Америке навсегда. Будучи дипломатом, Михаил Михайлович проделывает удивительную карьеру, достигнув в итоге поста секретаря посольства. Разумеется, это связано и с особым отношением к нему Бахметева. Последний доверял ему безгранично: их деловые и личные отношения поддерживались до смерти Бориса Александровича. Тем не менее дипломатическая карьера Карповича прервалась в 1922 г., что было связано с закрытием Временного правительства России в Вашингтоне. На несколько лет он перебирается в Нью-Йорк.
В 1927 г. его приглашают в Гарвардский университет прочесть курс лекций по русской истории. Вопреки распространенному мнению о том, что до Гарварда Карпович нигде не преподавал, име-
Болховитинов Н.Н. М.М. Карпович и становление русистики в США // Лики России. СПб., 2004. С. 92.
Горинов-мл. М.М. Документальные материалы московских архивов как источник сведений по биографии М.М. Карповича // Ежегодник Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына - 2013. М.,
2013. С. 222. Там же. С. 222. Там же. С. 223.
«Мы живем в совсем особенной атмосфере...»: Письма Михаила Карповича Георгию Вернадскому, 19091917 г. // Новый журнал.
2014. № 274. С. 95.
2
3
4
5
5
ются сведения, что он работал в Русском народном университете, «читал многочисленные лекции о России на английском языке, делал переводы»7. Однако именно 1927 г. является точкой отсчета в крупной академической карьере ученого.
Становление Карповича как исследователя «интеллектуализма» происходило последовательно и постепенно. Если в конце 1920-х -начале 1940-х гг. воззрения ученого реализовывались лишь в отдельных сюжетах, то во второй половине 1940-х гг. они уже были воплощены в полном объеме. Михаил Михайлович начал свой исследовательский путь в 1930 г. со статьи «The Russian revolution of 1917». В своей работе Карпович проводит тщательный и детальный обзор источников о ходе революции в октябре 1917 г., а также о предшествующих событиях. Под конец исследования историк приходит к выводу, что любой настоящий русский демократ, будь то либерал или социалист, «рассматривает Февральскую революцию как кульминацию исторического развития России» и, по фразе А.Ф. Керенского, видит большевистскую фазу революции как «временное отклонение»8.
Спустя два года была написана работа «Имперская Россия, 1801-1917», которая долгое время использовалась американскими студентами в качестве учебника. В ее тексте ученым отмечается позитивная роль конституционного эксперимента, ощутимый отход России от авторитаризма, а также наличие бесспорного и всестороннего прогресса во всех сферах жизни общества в начале XX в. - «не только тело, но и душа России становилась сильнее»9. Карпович подводит свое повествование к одному из наиболее значимых, сквозных интеллектуальных сюжетов - идее об отсутствии неизбежности Октябрьской революции. Тем не менее кризис 1915-1917 гг., вызванный военными неудачами, стал непреодолимым препятствием мирному развитию. «Война сделала революцию весьма возможной, а человеческая глупость сделала ее неизбеж-ной»10 - этой поэтичной мыслью историк завершает свой труд.
В конце 1930-х - начале 1940-х гг. начали выходить первые работы, посвященные исследованию «интеллектуализма». В первой половине 1940-х был задуман курс «Лекций по интеллектуальной истории России», а также вышел ряд статей, которые впоследствии были положены в его основу. Наиболее значимой является работа «A Forerunner of Lenin: P.N. Tkachev», опубликованная в 1944 г. и имевшая немалый успех в научных кругах. Стоит отметить, что и в СССР, и в Америке внимание к личности Петра Никитича было обусловлено идеологическими соображениями. Представление о Ткачеве как о духовном отце большевизма в США во многом было сформировано именно Карповичем. После войны тема народничества как предтечи ленинского большевизма стала крайне популярной. Советским ученым даже пришлось вступить в дискуссию по этому вопросу со своими заокеанскими оппонентами11.
Карпович подчеркивал в качестве ключевых идеи Ткачева о захвате власти небольшой, но сплоченной и централизованной партией революционного меньшинства, о создании революционного государства для построения нового социалистического общества,
7 Кукушкина И.А. Историки-эмигранты. Георгий Вернадский и Михаил Карпович: друзья и коллеги // Электронный научно-образовательный журнал «История». 2020. T. 11. Вып. 2 (88).
8 Karpovich M. The Russian Revolution of 1917 // The Journal of Modern History. 1930. Vol. 2. № 2. P. 278.
9 Карпович М.М. Имперская Россия (1801-1917). М.: Аграф, 2001. С. 353.
10 Там же. С. 359-360.
11 Худолеев А.Н. Изучение революционной теории П.Н. Ткачева в отечественной историографии второй половины 1960-х - 1970-х гг. // Диалог со временем. 2010. № 32. С. 259.
выделял его теорию исторических «скачков», которую признавал «самым оригинальным его достижением»12 и др.
Несмотря на то что основным объектом исследования в данной статье формально был Петр Никитич, труд историка, в первую очередь, был направлен на дискредитацию ленинского большевизма. Карпович стремился доказать, что ленинизм не имеет почти никакого отношения к классическому марксизму, а произрастает скорее из народнической традиции и при этом вбирает в себя далеко не лучшие ее составляющие.
Михаил Михайлович постулирует мысль о том, что большевизм есть не что иное, как рудимент на теле российской истории, а Ленин - это не кто иной, как волюнтарист и бланкист, в то время как режим его был установлен совершенно случайно. Сквозная идея данной работы получила свое развитие спустя несколько лет в «Лекциях по интеллектуальной истории России»13.
Данный курс по праву считается квинтэссенцией интеллектуальных построений новоиспеченного профессора (коим Карпович стал в 1946 г.) и пиком его преподавательской деятельности. Ученый дает определение «интеллектуальной истории» как промежуточной сфере между политикой и философией, обозначая, что идеи оказывают влияние на политику в широком смысле. Для него это прагматическая философия, т. е. та, которая может быть применима к реальным проблемам индивидуальной и социальной жизни человека14. В курсе отчетливо прослеживаются особенности видения и трактовки интеллектуальной истории России Карповичем. В их числе художественная литература как основной двигатель культуры, персонификация отдельных периодов и течений в лицах писателей и поэтов, привлечение широкого спектра художественных произведений и др. Огромную роль играет превосходное знание профессором европейской истории и литературы, что выражается в активном применении компаративистского подхода.
Карпович, как правило, не настаивает на собственном мнении и предлагает слушателям свободу интерпретации предоставленной информации. Тем не менее историк склонен уделять больше внимания теориям, которые он не разделяет - славянофильству, консервативному национализму, марксизму, большевизму. Данная тенденция особенно ярко видна на контрасте с почти полностью нераскрытой темой западничества и либерализма.
В 1950-е гг. Михаил Михайлович становится по-настоящему востребованным ученым, одним из виднейших русистов в США того времени; «школа» Карповича признается сильнейшей во всей стране. Однако последнее десятилетие жизни историка не было насыщено частым выходом научных публикаций. Профессор преимущественно посвятил себя редакторской, административной деятельности, активно принимал участие в эмигрантской общественной деятельности, а также немало времени посвящал больной жене. Несмотря на то что работы выходили редко, они отличались содержательностью, лаконичностью и вызывали бурный отклик в академической среде.
12 Karpovich M. A Forerunner of Lenin: P.N. Tkachev // The Review of Politics. 1944. Vol. 6. № 3. P. 339.
13 Карпович М.М. Лекции по интеллектуальной истории России (XVIII - начало XX века). М.: Русский путь, 2012. 351 с.
14 Там же. С. 30.
За десятилетие после первого прочтения курса вышло несколько значимых научных трудов профессора. Мы остановимся на двух из них. Первая статья - «Два типа русского либерализма: Маклаков и Милюков» вышла в 1955 г. С первых строк становится понятно, что Карповичу была ближе позиция Маклакова. Осуществление своих политических целей последний видел через эволюционный путь, без каких-либо разрушений существующей общественно-социальной и политической структуры. Он был сторонником правового обеспечения охраны прав человека и его свобод. Лидер кадетов Милюков описывается ученым как политически более подкованный и радикальный представитель либерального лагеря, чьи взгляды произрастали от декабристов, Герцена и позднейших революционеров XIX в. «Если Маклаков смягчал опасность реакции, то Милюков, по-видимому, смягчал опасность революции», - пишет Карпович. Для него настоящие «враги были справа, а не слева»15.
Примечательно, что политические взгляды молодого Карповича во многом были схожи с взглядами Милюкова. Членство и активное участие (по крайней мере, до 1909 г.) в партии эсеров, увлечение общественно-резонансной литературой (сборник «Вехи»), положительное отношение к Февральской революции представляют юного историка как вполне радикального либерала, каким и являлся Милюков. Более того, в симпатии к лидеру кадетов он признавался сам. В письме Вернадскому от 1912 г. Карпович, посетив вечер памяти Герцена, особенно отметил выступление Милюкова: «Слушая его, глядя на его фигуру, на его жесты, я подумал, что это политический оратор английского или даже американского типа. Это чувство было во мне так сильно, что я бы не удивился, если бы он заговорил по-английски»16.
Постепенно, с возрастом, взгляды и умонастроения Михаила Михайловича начали претерпевать метаморфозы: радикализм если и присутствовал, то исключительно в отношении советской власти, а также в вопросе об обеспечении правовой гарантии высшей ценности - человеческой свободы во всех ее проявлениях. Карпович-профессор, несомненно, стал ближе к пути «земского либерала» Маклакова.
Другая статья - «Традиции русской общественной мысли» - вышла свет в 1957 г. Данная работа стала своего рода научной «лебединой песней» Михаила Михайловича и его последней филиппикой в адрес советской власти. Карпович вступает в прямую конфронтацию с заокеанскими коллегами по причине неприятия им подхода, заключающегося в утверждении полной независимости русской общественной мысли от западного влияния и в забвении многочисленных представленных ими течений.
В рассмотрении генеалогии большевизма Карпович подчеркнул, что это движение есть не что иное, как амальгама, в которой Ленин смешал наиболее отрицательные и устарелые плоды наследия марксизма и народничества. Награду в «изобретении тоталитарного государства» историк также преподносит Владимиру Ильичу: «Муссолини и Гитлер были только учениками и подражателями»17. В советской действительности профессор видит искаже-
15 Карпович М.М. Два типа русского либерализма: Маклаков и Милюков // Опыт русского либерализма. М.: Канон, 1997. С. 403.
16 «Мы живем в совсем особенной атмосфере...». С. 110.
17 Карпович М.М. Традиции русской общественной мысли // Судьбы России. Нью-Йорк. 1957. С. 24.
ние исторически обоснованных традиций русской общественной мысли. Человек стал не более чем средством для достижения революционных идей, а идея служения народу была заменена на «властное руководство»18.
В том же 1957 г. Карпович оставляет должность профессора Гарвардского университета и уходит на заслуженную пенсию. Вероятно, Михаил Михайлович мог бы проработать и несколько дольше, но по академическим законам того времени преподаватель должен был освободить свое место до наступления семидесятилетия. Тем не менее Карпович до последних месяцев жизни не покидал кресло главного редактора «Нового журнала». Будучи на пенсии, вместе с другом и коллегой Г.В. Вернадским планировал написать объемный десятитомный труд по истории России, в котором отвечал за главы, посвященные Х1Х-ХХ вв. Однако его замыслам не суждено было сбыться - Карпович умер от рака в ноябре 1959 г.
Итак, уже в первые эмигрантские годы перед Карповичем встали две важнейшие интеллектуальные задачи: первая - защита дореволюционной России, вторая - борьба с Советским Союзом. Ученый должен был выстроить грамотную стратегию преподнесения знаний студентам (и не только) о прошлом своей Родины, сформировать правильную парадигму в умах слушателей. Пожалуй, важнейшей составляющей в достижении этой цели явился его отказ от идеи особого исторического пути развития России.
Профессор был сторонником западнического тезиса о неразрывности путей развития Европы и той России, которую он когда-то знал. Он не мог согласиться с тем, что между политикой российского империализма и советской экспансией было что-то общее. Как верно заметила А. Зейде, это был вопрос «не только индивидуальной идентичности... но и вопрос будущего России и русского народа»19.
Карпович отрицал принцип исторического детерминизма: «Не существует ничего окончательного. Вы никогда не можете сказать: конечная цель достигнута»20. Он пытался показать нежизнеспособность и стихийность формирования марксистского движения ко времени революции, не переставая верить в возрождение прежней России. И все его усилия прямым образом были направлены на претворение этой идеи в жизнь.
Оказавшись вдали от родины, Карпович, без всякого сомнения, достиг феноменальных научных и педагогических высот. Он запомнился своим высоким моральным авторитетом, превосходной научной эрудицией, легким и дружелюбным характером. Профессор оставил после себя громадное научное наследие, которое выражалось не только в его трудах, но и в многочисленных воспитанниках. Из-под его крыла вышла мощнейшая плеяда историков-русистов: М. Раев, Р. Пайпс, М. Малиа, Н. Рязановский, Л. Хеймсон и др. Не будет преуменьшением сказать, что именно эти имена десятки лет спустя стали во главе американской русистики, возглавили кафедры лучших вузов США и успешно продолжили дело, начатое их выдающимся учителем.
18 Там же. С. 23-24.
19 Zeide A. Creating A Space of Freedom: Mikhail Mikhailovich Karpovich and Russian Historiography in America // Ab Imperio. 2007. № 1. P. 258.
20 Карпович М.М. Лекции по интеллектуальной истории... С. 271.
