CC BY
55СОВРЕМЕННЫЕ ВОПРОСЫ СОЦИОЛОГИИ
УДК 314.74
МИГРАЦИОННЫЙ ОПЫТ И ТРАВМЫ ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ПАМЯТИ В АВТОБИОГРАФИЧЕСКИХ РАССКАЗАХ РУССКИХ НЕМЦЕВ В ФРГ: ОПЫТ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
А.А. Линченко
В статье представлены результаты социологического исследования особенностей репрезентации травматического опыта в различных типах автобиографического рассказа русских немцев в ФРГ. Исследование выявило зависимость артикуляции травматического опыта и культурного шока русскоязычных жителей Германии от особенностей их автобиографического рассказа. Выявлены явные и косвенные случаи присутствия травматического опыта и элементов культурного шока, связанных с наличием разрывов автобиографического времени. Подтвержден вывод о ключевом значении культурной памяти, внутренних структур сообществ мигрантов и институтов принимающего общества для процессов конструирования индивидуальных и культурных травм русских немцев.
Ключевые слова: индивидуальная травма, культурная травма, миграция, идентичность, автобиографическая память.
MIGRATION EXPERIENCE AND PERSONAL MEMORY INJURIES IN THE AUTOBIOGRAPHICAL NARRATIVES OF THE RUSSIAN GERMANS
IN FEDERAL REPUBLIC OF GERMANY: THE EXPERIENCE OF SOCIOLOGICAL STUDY
A.A. Linchenko
The article presents the results of a sociological study of the features of the representation of traumatic experience in various types of autobiographical narratives of Russian Germans in the Federal Republic of Germany. The study revealed the dependence of articulation of traumatic experience and cultural shock of Russian-speaking residents of Germany on the features of their autobiographical story. Explicit and indirect cases of the presence of traumatic experiences and elements of cultural shock associated with the presence of breaks in autobiographical time were revealed. The conclusion about the key importance of the internal structures of the community, the media environment and the institutions of the host soci-
ety for the processes of constructing traumas of the cultural memory of Russian Germans was confirmed.
Key words: individual trauma, cultural trauma, migration, identity, autobiographical memory.
Исследование выполнено за счет средств гранта РФФИ (проект № 18-011-00658 «Травмы исторической памяти в сетевом обществе: медиа-репрезентации,
социальные риски и стратегии детравматизации»)
Проблемы интеграции мигрантов в принимающие общества являются одной из наиболее обсуждаемых тем современности. Вместе с тем любой случай миграции предполагает наличие определенных проблем психологического и социокультурного характера, вызванных объективными трудностями адаптации в новой для мигрантов среде. Подобные психологические проблемы были хорошо изучены в зарубежной [11] и отечественной литературе [8]. В большинстве случаев исследователи сталкиваются с различным формами культурного шока, депрессиями, индивидуальными психологическими травмами [9, 10]. В этой связи психологические исследования травматического опыта оказываются частью более широких trauma studies, получивших распространение среди зарубежных исследователей [3, 4].
Проводя различие между психологической и культурной травмами, Н. Смелзер отмечает, что если первые «рождаются», то вторые - «создаются». В отношении культурной травмы он пишет: «Захватывающее или по-Humanities researches of the Central Russia
давляющее событие, которое, как считается, подрывает или подавляет один или несколько ключевых элементов культуры или культуру целиком» [13, p. 38]. Развернутый анализ специфики процесса конструирования культурных травм был дан в работах Дж. Алексан-дера. Заслуживает внимания позиция Р. Айермана, предлагающего рассматривать индивидуальную психологическую травму в контексте ее взаимодействия с травмами коллективными и культурными [1, с 123]. Говоря о миграционном опыте, мы сталкиваемся с конфигурацией как индивидуальных психологических травм, так и с культурными травмами, конструируемыми в мигрантских группах в процессе взаимодействия мигрантов и принимающего общества.
Цель данной работы - выявление особенностей осмысления и репрезентации травматического миграционного опыта в нарративах автобиографической памяти русскоязычных мигрантов Германии. Мы исходим из теоретической позиции, что положение мигрантов в принимающей стране могут и № 3 (8), 2018 73
должны быть описаны в контексте трансформации их внутреннего мира, одним из элементов которого является автобиографическая память. Данная статья представляет собой выборочные результаты исследования, проведенного во время пребывания докладчика в ФРГ весной 2018 года в г. Бохум. Нами было проведено 12 нарративных интервью в г. Бохум, Дортмунд, Зиген.
На сегодняшний день в ФРГ проживает около 2,5 млн граждан бывшего СССР, то есть речь идет о 4 % населения страны. В большинстве современных исследований рассматриваются, как правило, три основные группы («русские евреи», «русские немцы», коренные русские) [5]. Именно эти три группы обычно рассматриваются с позиции их интеграции в немецкое сообщество. В нашем исследовании была выбрана группа русских немцев. Предметом нашего исследования стали две группы русских немцев: «поздние переселенцы, считающие себя российскими немцами, людьми, принадлежащими к двум культурам одновременно»; и «поздние переселенцы, испытывающие кризис этнической идентификации, они не считают себя русскими в полной мере, но и не могут ощущать себя немцами» [12, б. 214]. Все интервью были проведены с представителями данных двух групп в трех возрастных категориях: 18-30 лет, 3050 лет, 50 - 80 лет. В данной статье мы
подробно остановимся только на результатах исследования представителей младшего и среднего поколения русских немцев в ФРГ (18-50 лет). Из всех мы выбрали для сравнения только те интервью, которые были даны респондентами, получившими высшее образование или находящимися на завершающих сроках обучения. В данной статье сравниваем интервью только тех респондентов, которые достигли определенного социального статуса, финансовой стабильности и являются гражданами ФРГ. Таковых нами было отобрано 6 интервью. Все опрошенные выросли и получили школьное образование в СССР или в России, на Украине, в Казахстане.
В процессе проведения интервью мы выявили, что разговор о травматическом опыте или его элементах зависит от самого типа автобиографического рассказа, репрезентирующего определенную модель жизненного опыта рассказчика. Это навело нас на мысль о необходимости использования достаточно распространенной методики биографического интервью и типологии биографического рассказа, представленной в работах Ф. Шютце и Г. Розенталь. Они предлагают рассматривать биографический рассказ, записанный в ходе нарративного интервью как концептуально единый [6, с. 327]. Соответственно, специфика данного
типа интервью состоит в максимальном удалении интервьюера и отсутствии вопросов, структурирующих рассказ. Проводя интервью, мы не вмешивались в ход рассказа, предоставляя респонденту выстроить сюжет своего жизненно-исторического рассказа, наполнить значимыми для него событиями и соответствующим образом его завершить. Далее респондентам были заданы несколько уточняющих вопросов. В исследованиях подчеркивается, что нарративное интервью содержит смысловое ядро (красную нить), отображающее целостность биографического рассказа и выражающее сконструированную идентичность. Задача исследователя - выявить гештальт биографического нарратива, т.е. рамку, которая организует рассказ о пережитом и придает ему смысл. В этой связи задачей нашего исследования стали сравнительный анализ генетической и текстуальной частей автобиографий, сопоставление различных конфигураций текстовых модальностей - рассказа, описания, аргументации. В свете работ Ф. Шютце и Г. Ро-зенталь можно говорить как минимум о четырех типах биографического рассказа: биографии как траектории, биографии как стратегии, биографии как институциональной карьеры, биографии как опыте «превращения» [14].
Всегда ли травматический опыт становится явно репрезентированным в
автобиографическом описании? Отвечая на данный вопрос скептически, мы будем рассматривать индивидуальные и культурные травмы в сознании мигрантов в контексте работ Й. Рюзена, который отмечает: «Травма представляет собой кризис, который разрушает структуру порождения смысла и препятствует ее восстановлению таким образом, чтобы она могла выполнять те же функции, что и разрушенная <...> травма - это опыт, который разрушает возможности его интерпретации, используемой для ориентации человеческой деятельности <...> те, кто пережил травмирующий опыт, вынуждены в борьбе преодолевать его. Они пытаются придать ему новую форму, чтобы он вновь приобрел смысл, т.е. чтобы он нашел свое место в работающих моделях интерпретации и понимания» [7, с 55]. Другими словами, наличие разрывов между прошлым, настоящим и будущим, неспособность связать их в определенной смысловой биографической форме также являются косвенным свидетельством о наличия травматического опыта или его элементов.
Итак, первый и наиболее интересный для нас тип автобиографического рассказа - это биография как «траектория». Сам Ф. Шютце понимает под данным типом биографической работы форму жизнеописания человека, страдающего тяжелым заболеванием. Событийная канва оказывается ретро-
спективным процессом становления и разворачивания опыта страдания больного. Ключевым моментом в таком случае оказывается воспоминание о начальном этапе траектории, того момента, когда человек узнает о своей болезни.
В качестве примера приведем биографическое описание Елены (г. Зиген, 35 лет). Елена - психолог, имеет высшее образование, однако работает домохозяйкой. До 2000 г. она жила в Калининграде, куда переехала из Сибири. В Германии она оказалась в вместе с мамой, родственники которой покинули Россию в середине 90-х гг.
Генетический анализ ее биографии показал, что несмотря на то что хронологический порядок времени в данном типе рассказа не нарушается, а сюжеты развертываются от одного жизненного этапа к другому, описания (яркие моменты) и следующие за ними аргументации постоянно разрушают этот ритм. Наблюдается неравномерность распределения времени рассказа. Переломными периодами выступили переезд, первое время в Германии, трудности и неудачи семейной жизни. На протяжении всего повествования рассказчица постоянно возвращается к времени переезда, сожалеет об оставленном Калининграде, приводит примеры братьев мамы, которые вернулись в Россию. Хронологическое время рассказа постоянно расслаивается на
привычный ход жизненных этапов и возвращение в момент переезда. В ее аргументации, сопровождающей рассказ, неизменно присутствуют альтернативы, связанные с переоценкой факта миграции и желанием находиться между мирами. Молодость респондента обуславливает направленность хронологического времени автобиографии из прошлого в будущее, однако переходы между этапами жизненного пути разорваны. Складывается ощущение, что респондент все время оказывается перед жизненным поворотом. В ее биографии это проявляется в том, что каждая новая секвенция разворачивается как потребность пережить время заново.
Текстуальный анализ биографии показывает, что переключение между речевыми модальностями происходит в переломных фазах ее жизни. Именно здесь больше всего описаний немцев, их качеств и романтической идеализации России. Недостатки Германии представляются респондентом в том числе и через характеристику родных и близких до и после переезда: «Ну а в целом мама там [в России - Л.А.] была какой-то более жизнерадостной, какой-то живой, потому что у нее было много работы. <...> здесь она вот в целом стала какая-то... ну, наверное, в Германии люди такие больше, как бы сказать такие немножко невротичные что ли. Люди
очень сильно контролируют свои эмоции» (Елена, 35 лет, Зиген).
На протяжении всех секвенций рассказа мы видим тему поисков себя через семейную жизнь, друзей, получение образования, дочь. Тема вызовов со стороны немецкого общества возникает как часть ее внутренних проблем. Рассказ завершается описанием комфортности ее текущего положения между мирами.
Тематизация травматического опыта разворачивается в такой автобиографии как тема поисков своей идентичности в контексте жизненных практик, где переезд в другую страну оказывается одной из причин разрушения привычного мира. Соответственно, тема нежелательного переезда с родителями и последующего депрессивного состояния и многочисленных стрессов получает развитие в контексте преодоления рассказчицей своих панических страхов и обретения себя. Она практически не описывает мир немцев, а скорее описывает пространство угроз и проблем в мире немцев. Интеграция оказывается в таком случае простым фоном развертывания ее личностной травматической динамики. Характеризуя свою идентичность, она говорит о себе как о «русской в Германии», хотя имеет немецкое происхождение. Она определяет себя как человека между двух миров. Это оказывается особенно заметным в рамках
описания ее дочери, которая в последние годы начала проявлять интерес к русской культуре и языку. Прошлое для нашей рассказчицы оказывается важной частью бегства от невыносимого настоящего. В таком случае автобиографическая память оказывается своеобразным препятствием для интеграции и источником воспроизводства травматического опыта. Это усиливает роль ностальгических элементов, центральным из которых оказывается ностальгия по СССР эпохи Брежнева.
Еще одним примером биографического рассказа, наиболее ярко репрезентирующим особенности наложения травматического опыта на трудности адаптации в новой стране является тип биографии, условно названный Ф. Шютце «биография как превращение» (metamorphosis). Рассказывая о своей жизни, информант особо выделяет переломные моменты (эпифапии), которые он маркирует как ключевые события, способствующие его полному перерождению.
В нашем случае речь идет о Елене. Ее возраст - 45 лет. Она также проживает в г. Зиген. Елена является домохозяйкой и воспитывает дочь. В Германию она переехала из Брянска в начале 2000-х гг. Со своим мужем - этническим немцем, она познакомилась в конце 90-х гг. через Интернет. Свое высшее образование (учитель ино-
странного языка) она получила еще в России. До сих пор в России проживает ее мама, трагическая судьба которой оказалась центральным событием жизни нашей героини.
Хронология ее рассказа разворачивается линейно, со множеством описаний и сцен из детства до трагического события, приходящегося на ее студенческие годы - взрыва газовой плиты в г. Брянске и тяжелом состоянии ее мамы. Далее хронологический ряд прерывается и начинается череда примеров и описаний тяжелых ситуаций повседневности в больницах Москвы и Брянска. По сути, 60% интервью занимает рассказ о событиях взрыва газовой плиты и последующей реабилитации мамы респондента, трудностях повседневной жизни. Достаточно отметить, что выделенные в рассказе 4 секвенции распределены неравномерно. Так, первая секвенция, характеризующая рождение и жизнь в Воронеже, не включила в себя ни одного описания или аргументации. Вторая секвенция, связанная со счастливым детством, включает в себя 3 описания и 2 аргументации. Четвертая секвенция, повествующая о встрече с мужем и счастливой жизни в Германии, выявила лишь одно описание. И, наконец, третья секвенция, связанная с травматическим опытом, описанным выше, включает в себя 7 описаний и ни одной аргументации.
В завершение интервью следует еще одно эпохальное событие - встреча с будущим мужем, который увозит ее в Германию. Это радикально меняет ее жизнь, и автобиографическое повествование завершается серией аргументаций, представляющих собой сравнение своего детства и детства ее дочери, а также описанием достоинств российской повседневной жизни. Вместе с тем, подходя к данному сравнению и делая выводы, респондент показывает, что приходит к пониманию изменившихся условий жизни другим человеком: «Россию вспоминаю очень часто, последнее время практически ежедневно. Было такое время, когда я часто задавала себе вопрос, правильно ли я поступила в том смысле, что получила бы моя дочь больше, чем здесь?» (Елена, 45 лет, Зиген).
Взаимодействие с принимающим обществом для данного автобиографического случая оказывается набором контактов, которые являются эпизодическими и связаны, как правило, с повседневными заботами. Это в свою очередь определило тот набор описаний и примеров, которые встречаются в тексте рассказа. Большинство из них посвящены детству в Советском Союзе и отличаются высоким уровнем ностальгии. В рассказе постоянно возникает образ утраченного мира, который респондент не хочет терять.
Однако данные типы автобиографического рассказа оказались наименее распространенными среди всей совокупности интервью. Чаще встречаются в среде русскоговорящих жителей Германии два других типа рассказа, которые выявили низкий уровень репрезентации какого-либо травматического опыта или его элементов. Речь идет о таких типах биографического рассказа как «стратегия» и «институциональная карьера».
По мнению Ф. Шютце, пример биографии как стратегии - это форма жизнеописания человека, который «сделал себя сам». Рассказчик подчеркивает поступательное продвижение действующего лица от события к событию. Все этапы жизненного пути обдуманы и распланированы. Каждый из смысловых фрагментов при этом маркирован определенным событием, приобретающим особое значение в общей схеме биографии.
В нашем случае речь пойдет о примерах автобиографического рассказа Марианны, (22 года), и Романа (39 лет). Марианна переехала в Германию с мамой в начале 2000-х гг. и закончила школу в Германии. В Украине, в городе Тернополе, она жила в не-
V п и
полной семье. В данный момент она завершает обучение в Рурском университете г. Бохум и работает в сфере детского образования. Роман является преуспевающим менеджером ком-
мерческой фирмы по продаже обуви в Германии. Он женат на этнической немке и имеет двое детей. В Германию он переехал вместе с семьей из Казахстана в середине 90-х гг., закончив школу в Алма-Ате. Роман вырос в семье бизнесмена. Высшее образование он получил в Германии.
Генетический анализ текста Марианны показал, что в данном случае хронологическое время является линейным, однако распределение временных отрезков неоднородно. Наиболее насыщенными оказались переезд и трудности в процессе обучения в немецкой школе и на первом курсе университета. Альтернативы не упоминаются, а вся последовательность ее рассказа представляется как постоянная борьба и преодоление трудностей. Причем тема ее ума и упорства проходит во всех секвенциях.
Именно тема упорства оказалась центральной в процессе текстуального анализа автобиографического нарра-тива Марианны. Каждая секвенция завершается у нее достижением определенного успеха и новым вызовом. С этой темой связано наибольшее количество описаний и аргументаций. Кульминацией оказывается победа рассказчицы в школьном споре с немецкими детьми относительно ее способностей. Вообще, тема вызовов со стороны немцев - одна из центральных в ее повествовании. Ей про-
тивостоят не только отдельные люди, но институты, система немецкой общественной жизни и даже немецкая ментальность и немецкий язык. Именно поэтому рассказ завершается длительным рассуждением о немцах и негативном отношении нашего респондента к ним. За рамками ее рассказа оказываются любовь, друзья, хобби в Германии, отношения с мамой и прочие внутренние переживания. Выявление травматического опыта в таком случае оказывается чрезвычайно сложной задачей. Даже о несчастном случае, в результате которого рассказчица чуть не утонула в детстве, она рассказывает в шутливой форме. Всего несколько слов говорит она относительно ее семьи, которая является неполной.
Трудно говорить о ярко выраженном травматическом опыте и в контексте темы интеграции в новом обществе. Эта тема в данной биографии раскрывается через плотное описание внешней среды, которую она преодолевает. Однако данная внешняя среда является источником развития ее личности. Тема интеграции раскрывается через сравнение Украины и Германии, украинцев и немцев, двух систем образования. Взаимоотношения с принимающим обществом оказываются частью жизненной стратегии по достижению целей и обретению мечты. Именно поэтому, отвечая на дополни-
тельные вопросы, респондент указала на Испанию как наиболее предполагаемое место будущего проживания. Автобиографическая память в данном случае является источником дальнейшего развития мигранта, имеет конструктивное значение в переосмыслении своего миграционного опыта.
Сходные тенденции наблюдаем и в интервью с Романом. Главная интенция его интервью - «я всегда был самостоятельным человеком». Именно она проходит через описания его школьных лет, университетской жизни и, наконец, находит наиболее яркое выражение в описании его трудоустройства и карьеры. Примечательно, что его немецкие друзья и коллеги выступают в рассказе как помощники в его стремлении к независимости в немецком обществе. Он постоянно рассматривает свои предшествующие навыки (в том числе полученные в Казахстане). Трудности интеграции и примеры культурного шока им практически не обсуждаются. Свое место, как и Марианна, он определяет между двумя культурами: советской и немецкой.
В завершение кратко остановимся на еще одном типе биографического рассказа - биографии как институциональной карьере. По мнению Ф. Шют-це, в данном случае основной темой биографии оказывается описание серии ролевых образов, которые соответствуют последовательно сменяю-
щим друг друга институциональным аффилиациям рассказчика. Жизненный путь в таком случае оказывается последовательностью и сочетанием цепочки ролей: ребенка, учащегося, военнослужащего, работника, отца, супруга, пенсионера и т.д.
Подобный пример мы находим в автобиографических описаниях Александра (39 лет, г. Дортмунд) и Михаила (38 лет, г. Бохум). Александр закончил начальную школу в России, в Карпин-ске и после этого с семьей переехал в Германию. После окончания школы и службы в армии он закончил университет и в настоящий момент является инженером на предприятии. Женат. Имеет одного ребенка. Михаил является университетским преподавателем и всю свою жизнь стремился учиться и жить в Германии. Он из учительской семьи. Школу и первое образование он получил в России, в Петербурге. В Германии он получил второе образование и уже 8 лет работает в университетской среде.
Рассказ Александра оказался самым маленьким среди собранных нами в Северной-Рейн-Вестфалии. Генетический анализ биографии показал, что свойствами хронологического времени в данном случае являются линейность и однородность. Практически все участки жизненного опыта респондента оказались равными, за исключением секвенции, повествующей о пере-
езде и трудностях переходного периода в немецкой школе.
В процессе рассказа не упоминается ни одной альтернативы. Единственное объяснение рассказчика, что переезд был связан исключительно с экономическими причинами. Однако и данный опыт рассказчика, претендующий на статус травматического, описывается им в нескольких фразах, характеризующих массовую бедность 90-х гг. XX века в небольшом уральском городе. Об альтернативах он говорит уже только в завершение беседы, отвечая на специальный вопрос.
Время рассказа практически не имеет разрывов. Респондент просто констатирует факты прохождения определенных социальных ступеней: школа в России, переезд, интернат в Германии, школа в Германии, армия, университет, начало семейной жизни. Складывается впечатление, что он просто «плывет по течению», что особенно заметно на фоне минимального использования рассуждений о себе от первого лица. Текстуальный анализ показал низкий уровень описаний и аргументаций. Рассказ практически лишен эмоциональных переживаний. Каждая секвенция завершается неким закономерным итогом: «во-общем, мы переехали в Германию», «Меня призвали в армию», «В итоге я женился».
Опыт интеграции в таком случае в сравнении с предыдущими типами
биографии оказывается не просто фоном, но той средой, которая сама подталкивает респондента к определенным решениям. Он не описывает положительные или отрицательные качества немцев - просто констатирует факты взаимодействия с ними. Так, характеризуя свою учебу в университете, он отмечает: «Ну, переломное решение, конечно же, был переезд. Это, конечно, повлияло на все, на все остальное. Ну, может быть переломное решение - это идти учиться в университет. В принципе сначала не планировал я это делать. Но потом так все-таки задумался «что дальше?», т.е. я как-то год отработал, потом так подумал, так жить или что-то делать всю оставшуюся жизнь или что-то менять в своей жизни, т.е. это тоже скорее всего было переломное решение» (Александр, 39 лет, Дортмунд).
В ходе интервью выяснилось, что респондент отрицательно относится к своим немецким корням и однозначно рассматривает себя как русского, покинувшего Россию исключительно вследствие «тяжелой экономической ситуации». Однако в процессе разговора не выявлено противопоставления немцам. Круг его ориентации - это друзья и семья, а также русские немцы из родного города Карпинска, переехавшие в Дортмунд и Бохум. Важными маркерами его идентичности ока-
зываются образы Родины, родной природы, а также положительная роль советского образования. Именно с этими образами связана его ностальгия.
Определенное сходство находим и в биографии Михаила. Вся его жизнь -это постепенное и последовательное движение в сторону немецкой культуры. Достижение им определенных этапов его биографии выглядит как спокойный и последовательный переход от одного состояния к другому. Однако в отличие от Александра он рассматривает себя скорее как «гражданина Европы». Свою биографию он характеризует как «биографию отличника».
Вместе с тем все представленные интервью продемонстрировали целый ряд общих тенденций. Во-первых, наиболее явно травмы индивидуальной и культурной памяти были выявлены в таких типах биографического рассказа как «траектория» и «превращение». Во-вторых, ни один из представителей данной возрастной группы (18-50) не выделил травмы памяти старшего поколения, связанные с эпохой репрессий, Великой Отечественной войны [2] как часть своей автобиографии. В-третьих, в большинстве интервью присутствует упоминание последствий травматического опыта и культурного шока миграции в среде старшего поколения русских немцев,
некоторые из которых так и не смогли полностью интегрироваться в немецкое общество. В-четвертых, исследование выявило доминирование среди респондентов таких типов биографического описания как «стратегия» и «институциональная карьера», в которых травматический опыт и культурный шок оказываются наименее репрезентированными в явной форме. Данные типы автобиографического рассказа оказались менее всего под-верженны влиянию процессов конструирования культурных травм локальных сообществ русских немцев в Германии. Именно эти типы автобиографического описания, на наш взгляд, наиболее характерны для советских практик написания автобиографии с их направленностью на социальный оптимизм, проективность, высокую степень социализации, целеполагания и осознанности личной деятельности. Другими словами, сама культурная память советского и постсоветского общества в определенном смысле блокирует ощущение русскоязычными мигрантами некоего опыта как травматического или шокирующего.
Результаты многолетних исследований убедительно свидетельствуют о формировании в среде русских немцев особой «транснациональной идентичности», имеющей плавающие границы, выстраивающиеся ситуативно имеющемуся социальному контексту. Как
отмечает В.Д. Попов, «для русскоязычных групп определяющей характеристикой является не этничность и не гражданство, а культурные практики» [5, с. 15-16]. Подчеркивается, что одной из характеристик, позволяющей провести водораздел между немцами «старой» ФРГ и «новыми немцами» (вкл. бывших жителей ГДР и русских немцев) является культурная память, границы которой оказывают влияние на границы идентичности. Еще более интересными представляются выводы М. Са-воскул, которая смогла проследить интенсивность использования внутренних структур русскоязычного сообщества (русские землячества, исторические общества, театры, клубы, газеты, интернет-сайты, магазины) различными группами российских немцев в зависимости от типа этнической идентификации. Для тех русских немцев, которые прошли успешную интеграцию, данные структуры оказываются факторами поддержки. Однако для слабоинтегри-рованных лиц они «тормозят вхождение поздних переселенцев в жизнь немецкого общества. Не ослабляют, а только усиливают кризис самоидентичности» [12, s. 217].
Все это показывает, что в условиях современного, динамично трансформирующегося общества, актуализирующего сетевые формы взаимодействия, границы идентичности мигрантов и, как следствие, конфигурация их
индивидуальных и культурных травм являются результатом противоречивого соотношения культурных практик мигрантов, институтов принимающего общества и их собственного индивидуального жизненного опыта. В этом смысле противоречивый и полный трудностей индивидуальный жизненный опыт, индивидуальные травмы автобиографической памяти испытывают влияние соответствующих социальных рамок. Полем взаимодействия индивидуального и коллективного опыта в таком случае как раз и оказывается автобиографическая память мигранта, а также ее нарративы.
Таким образом, изучение жизненно-исторических воспоминаний является важным элементом современных trauma studies. Однако, несмотря на утвердившиеся мнения относительно сконструированного характера культурных травм, при обращении к группам мигрантов более справедливым было бы утверждение о существовании некоей конфигурации травм инди-
V» W ^
видуальной и культурной памяти. Это связано как с особенностями трудно-
стей индивидуальной биографии, так и с огромным влиянием сообщества мигрантов и его институций. Исследование выявило зависимость артикуляции травматического опыта и культурного шока русскоязычных жителей Германии от особенностей их автобиографического рассказа. Было выявлено, что наиболее явно травмы индивидуальной и культурной памяти характерны для таких типов биографического рассказа как траектория и «превращение». Также необходимо говорить о явных и косвенных случаях присутствия травматического опыта и элементов культурного шока, связанных с наличием разрывов автобиографического времени. Ключевое значение для процессов конструирования травм культурной памяти русских немцев играют внутренние структуры сообщества, а также масс-медиа. Именно они задают те социальные рамки, которые способствуют формированию определенной конфигурации индивидуального и коллективного травматического и посттравматического опыта миграции.
Список литературы
1. Айерман Р. Социальная теория и травма / Р.Айерман // Социологическое обозрение. - 2013. - № 1. - Т. 12. - С.121-138.
2. Вашкау Н.Э. Страницы истории российских немцев / Н.Э. Вашкау. - Волгоград : Изд-во ВолГУ, 2006. - 212 с.
3. Головашина О.В. Проблематика памяти и развитие «Memory studies» / О.В. Головашина // Философские традиции и современность. - 2012. - № 2(2). - С.116-127.
4. Николаи Ф.В. Полемика о травме и памяти в американских исследованиях культуры / Ф.В. Николаи. - М. : ФЛИНТА; Нижний Новгород : Мининский университет, 2017. - 184 с.
5. Попков В.Д. Покидая пределы этничности. Постсоветская эмиграция в Германии / В.Д. Попков. - Франкфурт-на-Майне : Посев, 2016. - 484 с.
6. Розенталь Г. Реконструкция рассказов о жизни: принципы отбора, которыми руководствуются рассказчики в биографических нарративных интервью / Г.Розенталь // Хрестоматия по устной истории. - СПб. : Новое литературное обозрение, 2003. - С.322-355.
7. Рюзен Й. Кризис, травма и идентичность / Й. Рюзен // Цепь времен: проблемы исторического сознания. - М. : ИВИ РАН, 2005. - С.38-62.
8. Хрусталева Н.С. Переживание психической травмы и печали в условиях эмиграции /
H.С.Хрусталева // Вестник Санкт-Петербургского университета. - 2010. - Сер. 12. - Вып. 1. -С.253-260.
9. Irwin R. Culture shock: negotiating feelings in the field // Anthropology Matters Journal.- 2007.-Vol. 9 (1).- pp.1-11.
10. Oberg K. Cultural Shock: adjustment to new cultural environments // Practical Anthropology. -1960. -Vol. 7. -pp.177-182.
11. Perez Foster R.-M. When Immigration is Trauma: Guidelines for the Individual and Family Clinician // American Journal of Orthopsychiatry. -2001. April. -№ 71 (2).- pp.153-170.
12. Savoskul M. Russlanddeutsche in Deutschland: Integration und Typen der ethnischen Selbstidentifizierung // Zuhause Fremd: Russlanddeutsche zwischen Russland und Deutschland / Hrsg. von S. Ipsen-Peitzmeier.- Bielefeld: Transcript, 2006.- S.197-221.
13. Smelser N. J. Psychological trauma and cultural trauma // J. C. Alexander, R.Eyerman, B. Giesen, N.J. Smelser, P. Sztompka //Cultural trauma and collective identity. -Berkeley: University of California Press, 2004.- pp.1-30.
14. Schütze F. Kognitive Figuren des autobiographischen Stegreiferzählens // Kohli, Martin (Ed.); Robert, Günther (Ed.): Biographie und Soziale Wirklichkeit: neue Beiträge und Forschungsperspektiven. -Stuttgart: Metzler, 1984.- S.78-117.
References
I. Ayerman R. Social'naya teoriya i travma // Sociologicheskoe obozrenie. -2013. -№ 1.- Vol.12. -P. 121138.
2. Vashkau N.EH. Stranicy istorii rossijskih nemcev. -Volgograd, Izd-vo VolGU, 2006.- 212 p.
3. Golovashina O.V. Problematika pamyati i razvitie «Memory studies» // Filosofskie tradicii i sov-remennost'. -2012.- № 2(2).- P. 116-127.
4. Nikolai F.V. Polemika o travme i pamyati v amerikanskih issledovaniyah kul'tury. -M.: FLINTA; Nizhniy Novgorod: Mininskiy universitet, 2017. - 184 p.
5. Popkov V.D. Pokidaya predely ehtnichnosti. Postsovetskaya ehmigraciya v Germanii.- Frankfurt-na-Mayne: Posev, 2016. -484 p.
6. Rozental' G. Rekonstrukciya rasskazov o zhizni: principy otbora, kotorymi rukovodstvuyutsya rasskazchiki v biograficheskih narrativnyh interv'yu // Hrestomatiya po ustnoy istorii. -SPb.: Novoe literaturnoe obozrenie, 2003. -pp.322-355.
7. Rüsen J. Krizis, travma i identichnost' // Cep' vremen: problemy istoricheskogo soznaniya.- M.: IVI RAN, 2005. -pp.38-62.
8. Hrustaleva N.S. Perezhivanie psihicheskoy travmy i pechali v usloviyah ehmigracii // Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta. -2010. -Ser. 12. -Vyp. 1. -pp.253-260.
9. Irwin R. Culture shock: negotiating feelings in the field // Anthropology Matters.- Journal 2007. Vol. 9 (1). -pp.1-11.
10. Oberg K. Cultural Shock: adjustment to new cultural environments // Practical Anthropology. -1960. Vol. 7.- pp.177-182.
11. Perez Foster R.-M. When Immigration is Trauma: Guidelines for the Individual and Family Clinician // American Journal of Orthopsychiatry.- 2001. -April. -№ 71 (2).- pp.153-170.
12. Savoskul M. Russlanddeutsche in Deutschland: Integration und Typen der ethnischen Selbstidentifizierung // Zuhause Fremd: Russlanddeutsche zwischen Russland und Deutschland / Hrsg. von S. Ipsen-Peitzmeier. -Bielefeld: Transcript, 2006. -S.197-221.
13. Smelser N. J. Psychological trauma and cultural trauma // J. C. Alexander, R.Eyerman, B. Giesen, N.J. Smelser, P. Sztompka //Cultural trauma and collective identity. -Berkeley: University of California Press, 2004. -S.78-117.
14. Schütze F. Kognitive Figuren des autobiographischen Stegreiferzählens // Kohli, Martin (Ed.); Robert, Günther (Ed.): Biographie und Soziale Wirklichkeit: neue Beiträge und Forschungsperspektiven. -Stuttgart: Metzler, 1984.- S.78-117.
Цитирование: ЛИНЧЕНКО А.А. (2018) Миграционный опыт и травмы индивидуальной памяти в автобиографических рассказах русских немцев в ФРГ: опыт социологического исследования //Гуманитарные исследования Центральной России. 2018. № 3. С. 72-86.
Citation: LINCHENKO A.A. Migration experience and personal memory traumas in the autobiographical narratives of russian germans in the Federal Republic of Germany: the experience of sociological study. Humanities researches of the Central Russia = Gumanitarnye issledovanija Central'noj Rossii. 2018, no. 3, pp. 72-86.
