CC BY
88Мукомель В.И.
МИГРАЦИОННАЯ ПОЛИТИКА И ПОЛИТИКА ИНТЕГРАЦИИ: СОЦИАЛЬНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ
Миграционная политика стала оселком, на котором оттачиваются полярные взгляды на будущее России, что вызывает ее чрезмерную политизацию.
Имеются две альтернативные точки зрения на перспективы развития страны. Согласно первой, исходя из долгосрочных ее демографических, экономических и политических интересов, без иммигрантов не обойтись. Особенно значимо сокращение численности трудовых ресурсов: по прогнозу Федеральной службы статистики, в 2007-2025 гг. население в трудоспособном возрасте сократится на 16,2 млн. человек, почти четверть ныне занятых в экономике страны (в этих расчетах учтена иммиграция, более чем вдвое превышающая нынешнюю). В пиковые 2009-2017 гг. численность населения в трудоспособном возрасте будет ежегодно уменьшаться более чем на 1 млн. человек [9, 55].
Альтернативная позиция: Россия должна развиваться, базируясь на русское/православное культурное ядро. Приверженцы этой позиции, озабоченные социальными и этноконфессиональными последствиями миграций, склонны к изоляционизму и являются сторонниками жесткого ограничения притока иммигрантов.
Независимо от избранной стратегической линии социального развития России, проблемы интеграции мигрантов выходят на передний план. Во-первых, в России насчитывается несколько миллионов иммигрантов с неурегулированным правовым статусом. Во-вторых, проблемы адаптации жизненно важны для временных трудовых мигрантов (на 2007 г. квота по стране составляет 6 млн. разрешений). В-третьих, потребности в интеграции испытывают и российские соотечественники, прибывающие с 2007 года по программе репатриации.
Фокус проблем миграционной политики России смещается в соци-ально-культурную сферу, особое значение приобретают вопросы социализации иммигрантов, их адаптации и интеграции.
СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ МИГРАЦИОННОЙ ПОЛИТИКИ И ПОЛИТИКИ ИНТЕГРАЦИИ
Определенные проблемы реализации политики интеграции мигрантов не могут быть адекватно оценены вне российского социально-политического контекста. Во-первых, миграционная и национальная (этническая) политики рассматриваются властями, СМИ и общественностью в неразрывной связи. Особенностью российского дискурса является преувеличенное значение этничности: многие социальные, политические, экономические проблемы сводятся к поиску причин, лежащих в сфере этничности и межнациональных отношений, этническая принадлежность выступает ключевым маркером отношений «свой/чужой».
Во-вторых, миграционная и национальная политики стали оцениваться сквозь призму проблем национальной и общественной безопасности, приобретших исключительно важное значение в начале 2000-х годов.
В-третьих, миграционная политика рассматривается властями не только как внутриполитический, но и как внешнеполитический ресурс. Введение (или угроза введения) визового режима, натурализация граждан непризнанных государств, инициация переговоров о реадмиссии, проведение съездов граждан других государств накануне выборов в этих странах, гонения на представителей титульной национальности сопредельных государств (включая и собственных граждан) стали обыденными инструментами внешней политики России на постсоветском пространстве.
В-четвертых, произошли существенные сдвиги в самих миграционных процессах. Политические факторы миграции, доминировавшие в 1990-х, сошли на нет; решающее значение приобрели экономические мотивы. Приток иммигрантов, снизился в 2000-х годах на порядок, стабилизировавшись на относительно низком уровне, численность временных трудовых мигрантов, в большинстве своем являющихся представителями коренных этнических групп государств СНГ, напротив, резко возросла.
В-пятых, ксенофобные настроения, разделяемые большинством населения России, проецируются на представителей мигрантских, нетрадиционных для данной местности меньшинств. Особо негативно россияне относятся к выходцам из стран Закавказья и республик Северного Кавказа, государств Средней, Юго-Восточной Азии, к цыганам. И это не позиция маргиналов: лозунг «Россия для русских!», по опросам социологов, поддерживается большинством респондентов1.
1 По данным Левада-Центра, в августе 2007 г. 14% респондентов на вопрос: «Как вы относитесь к идее «Россия для русских»»? ответили: «Поддерживаю, ее давно пора осуществить», еще 41% считали, что «ее неплохо было бы осуществить, но в разумных пределах». Опрошено 1600 респондентов (http://wwwievada.ru/press/2007082901.htmL).
Антимигрантские настроения, культивируемые масс-медиа, муссируемые рядом публичных политиков, проникающие в массовую культуру и поддерживаемые отдельными представителями научной и творческой интеллигенции, становятся постоянным фактором общественной жизни и общественного дискурса.
Социально-политический контекст крайне важен — миграционная политика имеет особенности, отличающие ее от политики в других социальных областях: иммиграция, непосредственно не затрагивающая интересы большинства населения, либо воспринимаемая таковой, «выступает как «пустой символ», обеспечивающий полную свободу политической риторики», а высокий шанс морализирования — зависит скорее от контекста выработки политики, чем от особенностей иммиграции [6, 20-23]. Подверженность политической конъюнктуре, игнорирующей среднесрочные и долгосрочные вызовы и угрозы — имманентная черта миграционной политики.
Не менее значим социокультурный контекст. В настоящее время имеются определенные социокультурные ограничения иммиграционной политики и политики интеграции: противодействие принимающего населения локальных социумов, крайне негативно относящегося к мигрантам; слабые адаптивные возможности части мигрантов; социальные практики взаимодействия принимающего населения с иммигрантами; специфический исторический опыт и традиции межкультурного взаимодействия принимающего населения; особенности и стереотипы общественного сознания россиян.
ИНТОЛЕРАНТНОСТЬ ПРИНИМАЮЩЕГО НАСЕЛЕНИЯ
Среди россиян преобладает жесткое неприятие интеграции мигрантов в российский социум. Рестрикционная миграционная политика поддерживается их подавляющим большинством. Большая часть опрошенных (62%) считает нужным ограничить въезд «представителей некоторых национальностей» в свой регион или населенный пункт, и только четверть (24%) —высказываются против этого. Одобрили бы депортацию «инородцев» 52% опрошенных, не одобрили бы — 31%2. Более жесткая формулировка («Все мигранты — легальные и нелегальные — и их дети должны быть депортированы») поддерживают 44% опрошенных3.
2 Опрос Фонда общественного мнения (ФОМ), ноябрь 2006 г., 1500 респондентов.
3 Опрос 4740 респондентов в 8 регионах России, 2005 г. (Руководитель — М. Алексеев, Университет Сан-Диего, США).
По данным Аналитического центра Ю. Левады, лишь 10% респондентов полагали, что «Россия нуждается в тех мигрантах, которые приезжают, чтобы остаться здесь навсегда, стать гражданами России», 15% считали, что «Россия нуждается в тех мигрантах, которые приезжают только на заработки, но не остаются здесь» и лишь 8% — что «Россия нуждается и в тех, и в других мигрантах». Основная часть (43%) была убеждена, что «Россия не нуждается ни в тех, ни в других мигрантах». 57% опрошенных отнеслись бы положительно к запрету пребывания на территории их города или района приезжих с Кавказа, 53% — из Средней Азии. Большинство граждан категорически против приобретения мигрантами собственности, их занятости не только на государственной, муниципальной службе и в бюджетной сфере, но и в частном секторе [8].
Не более четверти россиян сегодня толерантны к мигрантам. Не внушает оптимизма и то, что на смену достаточно толерантной молодежи конца 1980-1990-х годов приходят иные когорты, социализированные в других социокультурных условиях.
Мигрантофобии имеют выраженную этническую этиологию. Население с большей или меньшей симпатией относится к тому, чтобы в их местность или в другие регионы приезжали на работу украинцы, с некоторой напряженностью воспринимает молдаван. В отношении других этнических групп у половины респондентов доминируют раздражение, неприязнь, недоверие и страх. Доля относящихся с симпатией и интересом к выходцам из Северного Кавказа, Закавказья, Средней Азии и китайцам варьирует в пределах 2-3%4.
Циркулирующие среди принимающего населения нетерпимые настроения — продукт не только страхов в отношении утраты ресурсов и идентичности, но и сформированного масс-медиа и публичными политиками мифомедийного, по выражению В.А. Тишкова, образа ино-этничного мигранта — образа, опирающегося на сконструированные мифы, а не на личный опыт.
Отношение к китайцам, например, наиболее негативно не на Дальнем Востоке, где с ними знакомы не понаслышке, а среди респондентов из других регионов России5. Другой пример сконструированного мифа —мигранты вытесняют коренное население с насиженных мест. Этот миф получил наибольшее распространение среди респондентов из больших городов и столиц, т.е. поселений, где достаточно сложно найти коренного жителя в третьем поколении.
Л.Д. Гудков приходит к выводу, что «максимум возмущений фиксируется именно в тех группах, которые непосредственно не конкурируют
4 Опрос Левада-Центра, июль 2005 г., 2007 респондентов.
5 ВЦИОМ. Пресс-выпуск № 773. 2007. 20 сентября.
или не сталкиваются с чужими. Военных и милицию больше всех «заботит», что приезжие «отнимают рабочие места» у местных работников; пенсионеров — что они торгуют и «наживаются» на местном населении; руководителей и домохозяек — что развращают и подкупают милицию; безработных — что «их очень много везде»; учащимся они просто не нравятся, поскольку «наглые», и т.п. Внутренняя агрессия обосновывается чужими, заимствованными из языка официоза или других социальных групп аргументами» [2, 55].
ПРЕДПОСЫЛКИ САМОИЗОЛЯЦИИ МИГРАНТСКИХ ОБЩИН
Интолерантность принимающего населения — значимый фактор напряженности между мигрантами и местным населением. (Даже если бы неприятие мигрантов принимающим населением было надуманным, оно являлось бы серьезной социальной проблемой). В неменьшей мере напряженность между принимающим населением и мигрантами провоцирует низкая способность этнических мигрантов к адаптации к окружающей социальной среде — их слабая включенность в повседневный социальный и культурный контекст принимающей стороны, отсутствие у них потребности следовать общепринятым образцам и традициям и/или их незнание (часто принимаемое местными жителями за нежелание знать), потребительское отношение к принимающему сообществу.
«Размывание» границ между принимающим сообществом и мигрантами во многом зависит от нацеленности и готовности последних к адаптации в новой социальной среде. Для мигрантов, не обладающих достаточным социальным капиталом, по сравнению с местным населением, на первых порах наиболее значимым становится доступ к групповым ресурсам, которыми могут выступать ресурсы этнической группы, землячества и т.п. Опора на институты посылающего сообщества, воспроизводимые в сообществе принимающем, становится основной стратегией выживания иноэтничных мигрантов, являясь «способом прибиться к какому-нибудь социальному организму, лишь бы не оказаться в изоляции» [14, 503].
Очень важно, что сегодня в Россию прибывают мигранты из посылающих обществ с другой культурой планирования биографии и принятия решений: все чаще мы сталкиваемся с тем, что мигрант приезжает не вследствие индивидуального выбора, а по решению семьи, рода.
Среди мигрантов выделяются три группы, различающиеся жизненными планами6. Первая — укоренившиеся в России, полностью интег-
рированные в российский социум. («Эта страна [Россия] как родина мне, я всегда готов за нее снова служить, несмотря на возраст» (тад-жик-«афганец», Самара, 2006); «Яодин день побыл [в Азербайджане] и на следующий день — обратно. Тянет сюда. Люди другие, культура другая. Меня сюда тянет» (Астрахань, 2006). Сюда входят и те, кто осознанно стремится к интеграции, не приемля культуру и традиции посылающего общества: «Я приехал сюда, потому, что там не могу жить, культура другая» (Астрахань, 2006).
Вторая группа — прибывшие на заработки, но уже адаптировавшиеся и пересматривающие свои жизненные планы. («Вначале хотел заработать денег, а сейчас уже цели другие... Хотел бы, чтобы мои дети здесь выросли, учились, воспитывались. Здесь цивилизованнее, чему нас там [в Таджикистане]», Самара, 2006).
Третья когорта — намеренные вернуться на родину. В основном это молодые люди, недавно прибывшие в Россию (в наших выборках 60% мигрантов пробыли в России меньше года, три четверти — менее двух лет). Это выходцы из бедных семей, не имеющих на родине ни материального, ни символического капитала (92% не имеют на родине влиятельных друзей и знакомых). Они не имеют хорошего образования (93% ответивших) и квалификации (98%). Эти парии, подавляющее большинство которых —нелегальные мигранты, а треть живут на объектах, на которых работают, зарабатывают существенно меньше остальных приезжих, притом что значительную часть заработка отправляют на родину. Именно эта молодежь, имеющая смутные представления о российском социальном пространстве и не связывающая свое будущее с Россией, попадая в сети мигрантской субкультуры, замыкается в своей среде.
Для многих мигрантов взаимоотношения с местным населением строятся на «этноаффилиативных» мотивах [13, с. 30]. Очень четко сформулировал позицию этого слоя мигрантов один из участников фо-кус-группы:«Москва похожа на кабана. А отношения поможет наладить горсть желудей» (Москва, 2004).
Сегодня социальная исключенность именно этих мигрантов, не склонных к адаптации, — проблема их самих. Однако завтра это может стать проблемой российского общества, если не будут предприняты решительные меры по борьбе с дискриминационными практиками. Последствия вполне прогнозируемы: как заметил один респондент, «если человек голодный, ...то он злой, он на все пойдет».
С одной стороны, изоляция — возможная стратегия общины мигрантов, с другой — результат политики принимающего общества. И дело не только в бытовых, чаще всего не складывающихся отношениях между представителями общины и местным населением. Огромное значение
приобретает действенность социальных, экономических, культурных институтов, призванных обеспечивать социализацию населения. Однако в современных условиях они слабо ориентированы на социализацию мигрантов, прибывающих из других социумов.
ДИСКРИМИНАЦИОННЫЕ СОЦИАЛЬНЫЕ ПРАКТИКИ
Доминирующие в российском обществе антимигрантские настроения, одобрение большинством населения административных и иных мер, препятствующих интеграции мигрантов, создают специфический фон для дискриминационных социальных практик на рынках труда и жилья, получивших широкое распространение. (Иноэтничные мигранты подвергаются дискриминации в области социальных, культурных, экономических прав, однако наиболее болезненны для них практики дискриминации в сфере занятости и найма жилья: сложности выхода на рынок труда и жилищного обустройства затрудняют аккультурацию и интеграцию мигрантов, способствуя их изоляции).
Дискриминация на рынке труда, проявляющаяся в ограничении доступа к отдельным видам работ и сферам занятости, оплате и условиях труда, не может быть объяснена однозначно. Отсутствие законных оснований для проживания/пребывания и работы автоматически закрывает иностранцам доступ к занятости в бюджетной сфере, к рабочим местам в частном секторе, связанным с материальной и/или административной ответственностью. Имеют значение и такие объективные факторы, как недостаточный уровень образования, квалификации, знания русского языка.
В то же время отмечается предубежденность со стороны органов государственной власти и местного самоуправления к представителям некоторых меньшинств. («В налоговую, в армию, в милицию, в прокуратору не возьмут, потому что нерусские», Самара, 2006).
Несколько лучше ситуация на предприятиях и в учреждениях бюджетной сферы, где требования к претенденту не столь жестки (медицина, образование, ЖКХ, социальная работа и др.), однако и там возникают трудности.
В частном секторе, по сложившемуся мнению, дискриминация менее распространена, чем в бюджетных организациях. Представители меньшинств в силу ужесточения порядка в государственных организациях выталкиваются в частный бизнес, теневую экономику: «Образование есть, опыт работы есть, просто мы не нужны, нас видят только в качестве торгашей. Рынок, торгаш — и все» (Самара, 2006). Однако в
общественном мнении эта вынужденность представляется как осознанный выбор, диктуемый национальной традицией.
Частный бизнес и теневая экономика служат для мигрантов альтернативными каналами социальной мобильности. На практике, в частном и государственном секторах, в разных отраслях, регионах действуют относительно автономные, независимые системы социальной стратификации и мобильности. По замечанию Т.И. Заславской, наличие таких автономных систем разрушает традиционные институты восходящей мобильности [3, с. 541].
Устойчиво мнение, что в силу названных причин кавказцы целенаправленно ориентированы на торговлю, сферу обслуживания, где они достаточно успешны. Выходцы из Центральной Азии также заняты в торговле, обслуживании, однако не в качестве предпринимателей, а как наемные рабочие, занятые тяжелой, низкооплачиваемой деятельностью, — особенно вьетнамцы, таджики, узбеки.
В строительстве, как и на рынках, сложилась специфическая иерархия: армянские, украинские строители как наиболее квалифицированные получают за работу меньше российских, но существенно больше, чем таджики или узбеки: «Цена рабочей силы русских строителей самая высокая, по цене дальше идутукраинцы и белорусы, относительно дорогие наши [армяне]. А дальше пошли выходцы из Средней Азии, молдаване, узбеки, таджики и т.д., и вьетнамцы» (Самара, 2004).
Разница в доходах азербайджанцев и таджиков, находящихся на разных ступеньках социальной лестницы, существенна — примерно в полтора раза7. («Азербайджанцы за эту работу не берутся, а таджики берутся, потому что там живут намного беднее», Астрахань, 2006).
Мигранты, которые в силу квалификации, образования, сферы занятости не могут претендовать на достойную оплату труда, компенсируют это более интенсивным трудом. Средняя продолжительность рабочей недели мигрантов составляет от 53 до 66 часов [11, с. 59; 12, с. 122]. Среди молдавских строителей в России 79% работали 12-13 часов и более в день [7, с. 27]. Особенно распространена такая практика среди мигрантов, прибывших на заработки на небольшой срок.
При этом значительная часть опрошенных мигрантов живут достаточно трудно: доля респондентов, отвечавших, что «денег не хватает даже на еду, приходится постоянно брать в долг» или «хватает только на еду», варьирует в различных выборках от 10 до 37%. («...иногда мы шутим, что, еслиу тебя денег много, то убивают, еслиу тебя их вообще нет, —самумираешь», Самара, 2006).
Опытная проверка дискриминации представителей мигрантских меньшинств в сфере занятости в Астрахани и Самаре продемонстрировала распространенность таких практик. Из 185 документированных случаев найма на работу дискриминация зафиксирована в 11,4% попыток трудоустройства8.
Представители отдельных меньшинств, признавая этническую дискриминацию как данность, находят своеобразные формы сотрудничества в сфере занятости. Таджикские рабочие, например, получая чрезвычайно выгодный заказ на работы, которыми заняты преимущественно местные строители, передают его последним, избегая конкуренции и конфронтации: «Основная кирпичная кладка, если мне даже дадут на уровне местных (имеется в виду оплата), я не возьмусь. Это национальная политика — их работа. Я туда не лезу никогда. Если есть работа, мне дадут объем большой, я позвоню, скажу: «Саша, мне предлагают хорошую работу, огромный объем кладки. У тебя есть еще люди? Иди ставь! Если нет, работа пропадет»» (Самара, 2005). В свою очередь, местные строители передают невыгодные заказы таджикским.
Такого рода взаимоотношения таджикских и местных строителей укладываются в объяснительную схему П. Бурдье: «Чувство позиции, как чувство того, что можно и чего нельзя «себе позволить», заключает в себе негласное принятие своей позиции, чувство границ («это не для нас») или, что сводится к тому же, чувство дистанции, которую обозначают и держат, уважают или заставляют других уважать — причем, конечно, тем сильнее, чем более суровы условия существования и чем более неукоснителен принцип реальности» [1, с. 65-66].
Важный аспект, выпадающий из дискуссий о дискриминации иммигрантов, — тот факт, что их труд чаще всего носит принудительный характер. Задержка и невыплата заработной платы, удержание удостоверений личности, иных личных ценностей, угроза выдачи властям и депортации давно стали повседневными социальными практиками. Треть экспертов считают, что все или почти все мигранты в той или иной степени вовлечены в принудительный труд [11, с. 51].
Дискриминация в области найма жилья еще более выражена, чем на рынке труда. Представители мигрантских меньшинств сталкиваются как с ценовой, так и неценовой дискриминацией — меньшим сроком найма, предоплатой на большой срок, более жесткими, формализованными условиями найма и запретами. Практически во всех регионах России можно встретить в частных объявлениях о сдаче жилья формулировки:
«только для русских», «только для русской семьи», реже — «лицам кавказской национальности не беспокоиться»9 [8, с. 234-240].
По подсчетам одного из риэлтеров, из 290 арендодателей, разместивших объявления, 279 хотели сдать жилье русским; двое считали, что порядка 90% хотят сдать свое жилье русским (Ставрополь, 2003). В Оренбурге 60-90% арендодателей предпочли бы иметь дело со славянами (2002, опрос пяти риэлтерских агентств) [8, с. 238-239].
Обращения к арендодателям подтвердили наличие устойчивых предубеждений против сдачи жилья кавказцам, выходцам из Средней Азии, а также цыганам: в трети попыток найма жилья, предпринятых волонтерами, зафиксирован отказ по национальному признаку, причем чаще отказывают выходцам с Кавказа (Астрахань, 2004).
ПОСЛЕДСТВИЯ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ДИСКРИМИНАЦИОННЫХ ПРАКТИК И СОЦИАЛЬНОЙ ИСКЛЮЧЕННОСТИ МИГРАНТОВ
Дискриминация тесно связана с этносоциальной стратификацией: отношения местного населения и этнических мигрантов определяются взаимными представлениями об «этнической иерархии». В России сегодня выстраивается четкая иерархия этнических групп: русские и представители традиционных для России меньшинств / представители нетрадиционных, мигрантских меньшинств. Среди последних, в свою очередь, существует иерархия, на вершине которой представители кавказских меньшинств, внизу — выходцы из среднеазиатских государств, Юго-Восточной Азии, других развивающихся стран.
Социальный статус этнического мигранта становится производным от статуса данного меньшинства в системе взаимоотношений «местное население — меньшинство» и отношений между представителями разных меньшинств. Такая этносоциальная стратификация не является спецификой России. П. Бурдье прямо увязывает стратификацию со стажем иммиграции: «этнические объединения сами находятся в иерархизиро-ванном, по меньшей мере, в общих чертах, социальном пространстве (например, в США их положение зависит от стажа иммиграции для всех, за исключением черных)» [1, с. 61].
9 Анализировались 16,7 тыс. объявлений о сдаче жилья и 9,4 тыс. объявлений о найме жилья в газетах бесплатных объявлений в 20 городах России в 2002-2004 гг. Особенно высока доля объявлений, фиксирующих предубежденность арендодателей к представителям отдельных национальностей среди «диких» объявлений, расклеиваемых в общественных местах. Среди тех, кто ищет жилье таким путем, до половины съемщиков указывают свою национальность.
В обществе идет процесс стратификации этнических групп, выстраивания их иерархии, как и иных социальных групп, когда представителям мигрантских меньшинств отведена вполне определенная социальная ниша. Ни большинство населения, ни традиционные для России национальные меньшинства, ни власти не приветствуют попытки мигрантов покинуть эту нишу.
Этносоциальная стратификация становится важнейшим фактором социальной исключенности. Наряду с дискриминационными практиками найма жилья, социальная исключенность мигрантов служит мощным толчком для формирования этнических ареалов расселения. В настоящее время такие процессы идут в российских городах преимущественно вблизи крупных торговых точек, других мест массовой занятости ино-этничных мигрантов.
Появление культурно различающихся новообразований в городской среде, неизбежных при массовом притоке мигрантов, причем в специфических районах города, воспринимается населением как посягательство на исконную жизненную среду. Если не предпринимать усилий по аккультурации приезжих, их «культурному растворению» в новой городской среде обитания, то этническая интолерантность будет только усиливаться, способствуя фундаментализации этнокультурных ценностей как принимающей стороны, так и мигрантов.
Складывается замкнутый круг: отторжение мигрантов принимающим населением и властными структурами (наряду с объективными обстоятельствами, ограничивающими доступ мигрантов к достойному труду) формирует специфические социальные практики включения мигрантов в местные сообщества, провоцирующие сегрегацию мигрантских меньшинств, в т.ч. территориальные анклавы. В свою очередь, слабая адаптация отдельных мигрантских меньшинств к принимающему обществу, расцениваемая населением как нежелание уважать принятые нормы и традиции, вновь и вновь запускает маховик дискриминации и сегрегации.
Устранение дискриминации — важное условие социальной адаптации мигрантов, перевода части социокультурных различий между ними и принимающим населением из разряда «значимых» в «незначимые», повышения социальной мобильности этнических мигрантов.
В противном случае неизбежна институционализация этносоциальной стратификации. Для этого имеются все основания: этносоциальная стратификация становится практически единственной основой стратегии сотрудничества принимающего населения и этнических мигрантов.
Социальные последствия идущих социальных процессов вызывают тревогу. Во-первых, социально-экономическая дискриминация, этносо-
циальная стратификация и сепарация иноэтничных мигрантов поддерживают и воспроизводят этническую идентичность в ущерб гражданской, становясь серьезным препятствием формирования гражданского общества. Во-вторых, этносоциальная стратификация и сегментация общества по этническому основанию, практики использования принудительного труда иноэтничных мигрантов подрывают общественные устои, подвергают эрозии общественные нормы и ценности. В-третьих, сепарация иноэтничных мигрантов, формирование субкультурных мигрантских анклавов в принимающей среде, в т.ч. территориальных, становится проблемой, угрожающей социально-экономической и политической стабильности, особенно на локальном уровне. В-четвертых, этническая дискриминация постепенно распространяется на всех представителей данного мигрантского меньшинства — включая имеющих российское гражданство. В-пятых, этническая дискриминация непосредственно угрожает функционированию базовых социальных институтов. Особенно опасны угрозы деградации государственной службы, армии, правоохранительных органов, судебной системы, институтов семьи, образования и др.
Сегодня формируется весьма специфическая социальная модель российского общества. В России воссоздаются контуры сегрегированного общества, несовместимого с конституционными основами государственного устройства Российской Федерации и не имеющего исторической перспективы. Борьба с дискриминационными практиками, противодействие социальной исключенности мигрантов становятся социально значимой проблемой, выходящей за рамки собственно миграционной политики и политики интеграции.
Возможно, сегодня первоочередное — исключить этничность из миграционного дискурса. Следует осознать: в новых условиях развития страны на передний план выходит не столько этническая принадлежность иммигрантов, сколько их лояльность к России, способность к социализации; гражданская идентичность становится важнее этнической. Во-вторых, следует признать, что только на основе политики интеграции возможно преодоление негативных последствий этносоциальной стратификации и сегрегации иммигрантов, их социальной исключенности, угрожающих существованию российского общества.
При этом надо отдавать отчет, что политика интеграции испытывает и еще долгие годы будет испытывать серьезное влияние исторического опыта и традиций: закрытости советского общества, отсутствия укоренившихся традиций иммиграции; устоявшихся представлений о действенности административных мер, механизмов и инструментов; доминирования политических и административных соображений над
экономическими; предпочтений, отдаваемым решению конъюнктурных задач в ущерб долгосрочным; неоимперского мышления.
Значимое воздействие на иммиграционную политику и политику интеграции оказывают и особенности общественного сознания: политизированность и неразвитость экономического мышления; представления о доминирующей роли государственных интересов (в ущерб групповым и личным), являющиеся базовыми; упрощенческий взгляд на сложные социальные явления, восприятие их в черно-белом свете; представления о жесткой экономической детерминированности миграционных процессов, о мотивации к миграции с позиций рационального выбора индивидуума; представление о целесообразности, которая может быть превыше Закона; разрыв между законодательством и правоприменительной практикой; слабость институтов гражданского общества, неразвитость гражданского самосознания и отсутствие традиций гражданского контроля в России; экспансия культуры цинизма; отсутствие традиций социального диалога.
Необходимость учета общественных настроений, особенностей общественного сознания, сложившейся институциональной структуры не означает безусловного подчинения миграционной политики, ее жесткой обусловленности вышеназванными внешними условиями. Изменения общественного сознания и институциональной структуры — процесс долгосрочный. В то же время вызовы перед страной слишком серьезны. Социальная политика, каковой является и миграционная политика, не может удовлетворить интересы всех групп и слоев общества.
НОВАЯ МИГРАЦИОННАЯ ПОЛИТИКА В КОНТЕКСТЕ ПРОБЛЕМ ИНТЕГРАЦИИ
Конъюнктурное решение о либерализации режима пребывания граждан Украины в России (накануне президентских выборов в Украине, 2004) стало отправной точкой разворота миграционной политики Российской Федерации: распространение аналогичного режима на российских граждан продемонстрировало неэффективность норм, действенных в другое время и другом обществе.
Продемонстрировавшая свою несостоятельность политика подверглась ревизии в марте 2005 г., когда было принято решение на Совете Безопасности, возглавляемом Президентом России, о ее либерализации, переориентации на привлечение иммигрантов. Летом 2006 г. был принят соответствующий пакет федеральных законов: Федеральный закон «О миграционном учете иностранных граждан и лиц без гражданства в
Российской Федерации», изменения и дополнения в федеральные законы о гражданстве и правовом положении иностранных граждан и лиц без гражданства и др. Одновременно была утверждена Государственная программа по оказанию содействия добровольному переселению в Российскую Федерацию соотечественников, проживающих за рубежом (см. Указ Президента РФ от 22 июня 2006 г. № 637), подготовлена принципиально новая Концепция государственной миграционной политики.
Новая миграционная политика (НМП) затрагивает три категории мигрантов: временных трудовых мигрантов из стран СНГ, которым облегчается доступ к рынкам труда и регистрации пребывания; иммигрантов, для которых существенно либерализованы процедуры получения разрешения на проживание; соотечественников, которым предусмотрены льготы при репатриации. НМП призвана облегчить приезд и обустройство мигрантам, прибывающим в Россию по этим каналам, «расшить» нерешенные правовые и процедурные проблемы.
Политика интеграции, ориентированная на эти категории мигрантов, должна основываться на четких и ясных процедурах языковой, культурной, социальной, экономической адаптации и интеграции. При этом политика интеграции должна быть дифференцирована по отношению к разным категориям мигрантов10. Для одних групп достаточно первичной адаптации, тогда как другие нуждаются в интеграции (табл. 1).
Таблица 1. Потребности разных групп мигрантов в адаптации/интеграции
Категории мигрантов Виды адаптации/интеграции
Языковая Культурная Социальная Экономическая
Соотечественники - + + +
Иммигранты + /++ ++ ++ ++
Гастарбайтеры + + + +
Примечание: ++ — интеграция, + — адаптация, — нет необходимости
Меньше всего испытывают потребность во вторичной социализации репатрианты-соотечественники, прекрасно владеющие русским языком, знающие российскую культуру. Однако и они нуждаются в социальной, культурной и экономической интеграции.
10 Было бы заблуждением считать, что в знаниях традиций, обычаев, культуры другой стороны нуждаются лишь мигранты. Их интеграция — процесс встречного движения культур принимающего социума и культур мигрантов, смешение культурных норм и ценностей, изначально функционировавших сепаратно и, возможно, противоречащих друг другу. Разумеется, путь, пройденный мигрантами, всегда намного больше, чем отмеренный местным населением. Однако принимающее население также нуждается в элементарных знаниях традиций, обычаев, культуры, особенностей поведения и социальных коммуникаций прибывающих из других обществ. Такого рода просвещение — задача масс-медиа и масс-культуры, сферы публичной политики.
С самыми серьезными проблемами сталкиваются иммигранты, приезжающие в Россию на постоянное (преимущественное) жительство, испытывающие потребность в интеграции во всех сферах. Даже иммигранты из бывших республик СССР плохо знают русский язык и культуру принимающего населения, их знания о социально-экономических реалий современной России крайне поверхностны. В большей степени присуще это молодежи, социализировавшейся в новых независимых государствах после распада СССР. С еще большими проблемами сталкиваются иммигранты из традиционного зарубежья, многие из которых не владеют русским языком в необходимом для повседневной жизни объеме.
Гастарбайтеры, ориентированные исключительно на заработок, нуждаются хотя бы в элементарном знании языка, традиций, культуры и норм поведения принимающего социума. При этом следует учесть два обстоятельства: во-первых, надо быть готовыми, что с каждым годом к нам будут приезжать все менее грамотные, все хуже знающие русский язык и российские традиции люди. Во-вторых, часть трудовых мигрантов, прибывших на заработки, со временем, по мере адаптации, которая прямо пропорциональна времени, проведенному в России), пересматривают свои жизненные планы, ориентируясь на получение вида на жительство или российского гражданства.
В отличие от смутных 1990-х годов, с неопределенными и быстро меняющимися «правилами игры», сегодня мигранту намного сложнее выстроить свой бизнес, добиться материального успеха, карьерного роста. И с каждым годом будет все сложнее: с наибольшими трудностями, следует полагать, столкнется второе поколение нынешних мигрантов, восходящая социальная мобильность которых будет ограничена этносоциальными барьерами, которые тем выше, чем меньше их родители интегрированы в российское общество.
Проблема интеграции второго поколения иммигрантов и временных трудовых мигрантов, многие из которых годами постоянно пребывают в России с семьями, выходит на первый план. В России, по заниженным данным переписи 2002 года, насчитывалось свыше 1 млн. иностранных граждан, а также почти полмиллиона лиц без гражданства и 1,3 млн. не указавших его. Сотни тысяч их детей, прошедших социализацию в России, не будут мириться со сложившимся положением. Они буду бороться с дискриминацией и ксенофобиями, и вопрос — к каким способам они прибегнут в этой борьбе. Обращение части из них к национальным истокам, фундаментализму неизбежно.
Политика интеграции должна учитывать не только конъюнктурные, но и долгосрочные вызовы. С учетом проблемы второго поколения мигрантов становится очевидным, что если не обращать внимания на
социализацию детей мигрантов, России грозит столкнуться с проблемой «трудных кварталов», с которой уже столкнулись страны Западной Европы. И особенное внимание должно уделяться политике интеграции детей гастарбайтеров, родители которых слабо адаптированы к социальным реалиям принимающего общества (таблица 2).
Таблица 2. Потребности разных групп мигрантов в адаптации/интеграции
Виды адаптации/интеграции
Категории мигрантов Языковая Культурная Социальная Экономическая
Соотечественники - + + +
В т.ч. 2-е поколение - - - -
Иммигранты + /++ ++ ++ ++
В т.ч. 2-е поколение - + + +
Гастарбайтеры + + + +
В т.ч. 2-е поколение + ++ ++ ++
Примечание: ++ — интеграция, + — адаптация, — нет необходимости
Если прием иммигрантов сопряжен с проблемами сегодняшними, то гастарбайтеров — с проблемами завтрашнего дня. Масштабы потоков иммигрантов, репатриантов и временных трудовых мигрантов несоразмерны: если численность первых из стран СНГ в 2006 г. составила 175 тыс. человек, а численность вторых, по плану, должна составить 50-100 тыс. человек ежегодно, то численность трудовых мигрантов оценивается экспертами до 6 млн. человек. (К концу августа 2007 г. на миграционный учет поставлено 6 млн. иностранных граждан, а число иностранцев, легально осуществляющих трудовую деятельность в России, составила 2150 тыс. человек11).
Учитывая, что основной контингент иностранных граждан в России сегодня — временные трудовые мигранты, акцент интеграционной политики должен быть сделан на этой категории. К сожалению, в настоящее время отсутствуют не только инструменты реализации такой политики, но и понимание, что миграционная политика не может быть сколько-нибудь эффективна без политики интеграции.
Знакомство мигрантов с традициями, обычаями, культурой местного населения, элементарные знания о функционировании социальных институтов принимающего общества—основа успешности политики адаптации и интеграции мигрантов, ключ к предотвращению конфликтных ситуаций между ними и местным населением. И важнейшая проблема — распределение компетенции между различными акторами политики интеграции.
11 Данные ФМС МВД РФ
К таковым могут быть отнесены не только федеральные и региональные органы государственной власти, местного самоуправления, но и НПО, работодатели и другие бизнес-структуры, специализирующиеся на бизнес-сервисе [5].
Как показывает опыт реализации Государственной программы по оказанию содействия добровольному переселению в Российскую Федерацию соотечественников, проживающих за рубежом, здесь не все гладко: противоречия между интересами акторов политики интеграции слишком велики.
Программа репатриации предполагает, что федеральный центр берет на себя минимум обязательств: оплату расходов на переезд, госпошлины за оформление документов, подъемных, выплату ежемесячного пособия при отсутствии работы. Такие «мелочи», как социальная поддержка, трудоустройство, обеспечение репатриантов жильем должны быть реализованы в рамках региональных программ. Сегодня складывается ситуация, когда на региональные власти возлагается ответственность не только за адаптацию и интеграцию переселенцев, но и за реализацию региональных программ в целом, причем без внятных обязательств федерального центра (см. Указ Президента РФ от 22 июня 2006 г. № 637), поскольку порядок и масштабы финансирования таких программ из федерального бюджета не определены.
У региональных властей выбор ограничен: либо выторговывать финансирование программ из федерального бюджета, либо финансировать из регионального, либо выбивать средства из бизнес-структур. «Торговля» с федеральным центром без четко обозначенных правил игры чревата успехом для избранных, финансовых средств в региональных бюджетах на реализацию этих программ нет. Единственный реальный путь — обложить данью местный бизнес.
Сначала региональные власти, не разобравшись в ситуации, стали в экстренном порядке разрабатывать амбициозные программы: в проекте одной из таких программ каждый мигрант должен был обойтись региону в 22 тыс. долларов (т.е. семья репатриантов — в 70-80 тыс. долларов). Сегодня наступает отрезвление: региональные власти осознают, что они в ловушке. При неясности со средствами федерального бюджета у них есть альтернативы — убить местный бизнес, обложив его данью (что приведет к увеличению издержек и себестоимости продукции, снижению его конкурентоспособности), либо угробить региональный бюджет, изыскав средства на реализацию программы репатриации из него за счет других статей.
Власти субъектов Федерации начинают осознавать опасности и негативные социальные последствия реализации обоих сценариев, при
которой неизбежно усиление напряженности между властями и населением региона, а также между местными и приезжими. Губернатор Хабаровского края В. Ишаев задается резонным вопросом: «какое моральное право мы имеем сразу предоставить вновь приехавшим благоустроенные квартиры, когда только в Хабаровске свыше семи тысяч семей все еще живут в так называемом «обвальном» фонде?» [4, с. 19].
Приток репатриантов, неравномерно пополняющих все этносоциальные страты и социально-экономические ниши на локальных рынках труда, самым серьезным образом скажется на изменении внутриполитической обстановки на региональном уровне. Неизбежная разбалансиров-ка существующих схем согласования интересов этносоциальных групп, взаимодействия с властями приведет к появлению новых политических фигур и акторов. Ни власти, ни население принимающих территорий не заинтересованы в таком развитии событий.
Нежелание властей ухудшать условия жизни местного населения за счет приезжих, нежелание и неготовность населения принимать переселенцев, боязнь усиления напряженности и конфликтов между властями и населением, приезжими и местными — основания консенсуса для саботажа «новой миграционной политики» регионами.
Судя по региональным программам репатриации соотечественников, в субъектах федерации сложилось несколько тактических схем саботажа. В одних из них власти просто отказываются финансировать эти программы, закладываясь исключительно на средства федерального бюджета (Белгородская область, Усть-Ордынский АО). В других — изъявляя готовность финансирования из регионального и местных бюджетов по минимуму и полагаясь на эфемерные средства работодателей (84% финансирования по программе Хабаровского края), либо самих репатриантов (!) (98% финансирования по программе Амурской области и 84% — по программе Новосибирской области). Считанные регионы имеют средства для финансирования приема репатриантов, и масштабы финансирования существенно различаются: от 443 тыс. рублей на человека в Ханты-Мансийском АО до 25 тыс. в Липецкой области и 8 тыс. рублей — в Тамбовской.
Если с такими сложностями идет процесс репатриации соотечественников, то можно представить проблемы, с которыми столкнутся иммигранты из традиционного зарубежья и временные трудовые мигранты...
В новом курсе миграционной политики, как в зеркале, отражается наследие прошлого; многие сегодняшние проблемы ее реализации не могут быть адекватно восприняты вне исторического контекста обще-
ственного развития: эффект path dependency12 сполна сказывается на принятии решений в данной сфере.
Во-первых, во главу угла поставлена задача привлечения соотечественников, хотя миграционный потенциал этого контингента ограничен и не превышает 6-7 млн. человек.
Во-вторых, преобладает патернализм; ожидается, что соотечественникам будут созданы благоприятные условия: оплачен переезд, созданы рабочие места и инфраструктура, построено жилье и т.п. Преференциальная политика способна лишь осложнить их взаимоотношения с принимающим населением.
В-третьих, технократический подход исходит из посылки, что возможности регулирования миграционных потоков практически не ограничены. Предполагается, что соотечественников будут направлять в первую очередь в регионы, теряющие население, — на Дальний Восток, в Сибирь. Учитывая, что большинство потенциальных иммигрантов-со-отечественников проживают в Центральной Азии, в иных природно-кли-матических и социально-экономических условиях, имеются сомнения в эффективности планируемых мероприятий. Зарубежный и российский опыт свидетельствуют об обратном. Даже в советское время, в отсутствие свободы передвижения, выбора места жительства и пребывания не удавалось решать задачи территориального перераспределения населения и трудовых ресурсов, ограничения роста крупнейших городов и др. Все проекты, реализуемые в СССР с середины 1950-х годов, продемонстрировали крайнюю неэффективность мер административного регулирования переселений. Следует отказаться и от попытки увязывать регулирование потоков иммигрантов с динамичными изменениями рынков труда, на что сегодня делается ставка.
В-четвертых, декларируется приоритетное привлечение из-за границы квалифицированных специалистов — тогда как российская экономика испытывает потребности в неквалифицированных и очень высококвалифицированных работниках. (Ставка на приоритетное привлечение из-за границы «квалифицированных специалистов» — в понимании чиновников — не совсем адекватна: трудно надеяться, что из стран СНГ, на которые делается акцент, удастся привлечь действительно квалифицированные кадры ввиду катастрофически ухудшившейся их подготовки после распада СССР).
В-пятых, идеология НМП исходит из неочевидной посылки, что мигранты из стран СНГ никуда не денутся, Россия для них — единственно возможное направление, и так будет всегда. Динамично развивающа-
12 Зависимость от предшествующей траектории развития, «эффект колеи».
яся экономика России делает ее привлекательным местом заработка и проживания для миллионов граждан новых независимых государств. Определяющую роль в мотивации иммигрантов играют социально-экономические условия и уровень жизни в России: по уровню валового национального дохода на душу населения и индексу развития человеческого потенциала Россия опережает другие страны СНГ, особенно существенна пропасть между ней и такими государствами, как Таджикистан, Узбекистан, Киргизия, Молдова, Грузия, Азербайджан.
Для трудовых мигрантов особо значима дифференциация в оплате их труда на родине и в России: ее уровень в Таджикистане, например, в марте 2007 г. был в 10 раз меньше13. Не меньшее значение играет высокая безработица в большинстве стран СНГ.
Притягательность России обусловлена не только тем, что в ней есть работа и возможность заработка (средняя зарплата в октябре 2007 г. составила 13,5 тыс. руб.), но и знанием мигрантами языка принимающего населения и российских реалий, общностью традиций и культур, сохраняющихся и спустя полтора десятилетия после распада СССР, наличием родственных связей, коммуникаций.
Однако столь благоприятная ситуация не вечна: конкуренция за рабочие руки нарастает. Если сегодня реальную конкуренцию России на постсоветском пространстве составляет лишь Казахстан, в ближайшие годы придется конкурировать с Украиной, Азербайджаном. Появление новых центров притяжения мигрантов, возрастающая конкуренция за труд иммигрантов со стороны развитых стран и отдельных государств постсоветского пространства настоятельно требуют повышения конкурентоспособности не только российской экономики, но и социальной среды. Антимигрантские настроения принимающего населения и рестрикционная миграционная политика способны развернуть потоки мигрантов из государств СНГ в другие государства.
Непоследовательность НМП заметна: осенью 2006 г. были приняты новации, означавшие, по сути дела, откат от намеченного курса. Во-первых, после антигрузинской кампании и событий в Кондапоге (осень 2006 г.) постановлением правительства ограничен доступ к определенным сферам торговли для иностранцев. Причем законодатель совместил во времени введение либеральных процедур получения разрешений на временное пребывание и разрешений на занятие трудовой
13 В большинстве стран СНГ, за исключением Казахстана и Белоруссии средняя заработная плата как минимум вдвое ниже, чем в России (484 доллара): в Таджикистане — 49 долларов, Грузии — 50, Узбекистане — 60, Киргизии — 89, Азербайджане — 146, Молдове — 149, Армении — 201, Украине — 244, Белоруссии — 308, Казахстане — 391. Данные на март 2007 г. (http://www.cisstat. сот/гів/); по Грузии и Узбекистану — за 2005 г.
деятельностью с резко возросшими санкциями для недобросовестных работодателей — до 800 тыс. рублей за одного незаконного мигранта. (И законодательство, и санкции вводились с 15 января 2007 г. По понятным причинам на получение разрешений для мигрантов требовалось определенное время — тогда как санкции заработали уже с означенного дня). Во-вторых, на 2007 г. вдвое, по сравнению с 2006 г., снижена квота на выдачу иностранным гражданам разрешений на временное проживание. Одновременно эта квота распространена и на лиц, прибывающих в Россию в безвизовом порядке. А ведь для того чтобы получить российское гражданство, надо предварительно прожить в России по разрешению на постоянное проживание, а до того — по разрешению на временное. Тем самым существенно сужен канал натурализации иммигрантов. В-треть-их, Президент России высказался в том смысле, что не надо форсировать Программу репатриации соотечественников [15].
Идеология новой миграционной политики игнорирует ключевой момент — проблемы социальной интеграции репатриантов и иммигрантов, адаптации временных трудовых мигрантов. На местах сознают, что процесс интеграции не может ограничиваться предоставлением льгот репатриантам. Что предотвращение социального взрыва — неизбежного, если приезжие будут иметь преференции перед принимающим населением, — требует кропотливой работы по воспитанию взаимной толерантности переселенцев и местных жителей.
***
Первоочередной задачей сегодня становится концептуальное осмысление и корректировка целей, задач и приоритетов миграционной политики с учетом долгосрочных вызовов перед Россией.
Важна адекватная оценка ситуации: в недавно утвержденной Указом Президента РФ от 9 октября 2007 г., № 1351 Концепции демографической политики Российской Федерации на период до 2025 года ставится задача обеспечить к 2016 г. миграционный прирост не менее 200 тыс. человек ежегодно, а к 2025 г. — более 300 тыс. При том что планка в 200 тыс. человек преодолена уже в 2007 г., а 300 тысяч, при отсутствии форс-мажорных обстоятельств, — в ближайшие 2-3 года.
Возможно, главное — четко оценивать весь спектр возможных последствий принимаемых решений в столь деликатной сфере как миграционная политика. И здесь помощь науки неоценима — постольку и поскольку она востребована. К сожалению, научная мысль не всегда успевает отслеживать встроенность миграций в реальные социальные контексты, соотносить их с процессами трансформации российского общества и отдельных его институтов в условиях глобализации. Остается
много неясных и дискуссионных вопросов относительно: целеполага-ния миграционной политики, оценки вызовов и угроз, проистекающих из альтернативных ее сценариев; влияния миграционных процессов, дискурсов о миграции, социальных практик на функционирование социальных институтов, особенно базовых; стратегий адаптации и интеграции иммигрантов, адекватных социокультурным условиям принимающего и посылающих обществ, а также составу мигрантов; механизмов и инструментов политики по отношению к мигрантам; социальной и экономической эффективности миграционной политики; возможности использования западного опыта такой политики и интеграции иммигрантов.
Ощущается острая нехватка конкретных исследований в области социальных практик, стратегий адаптации и интеграции мигрантов, их социальной мобильности, функционирования их сетей, взаимоотношений между различными мигрантскими этническими группами на рынке труда, дискриминации мигрантов и этносоциальной стратификации, экономики миграций, оценки масштабов иммиграции и присутствия временных трудовых мигрантов на российских локальных рынках труда.
Необходимо сменить ракурс исследований с учетом того, что фокус проблем миграционной политики России смещается в социокультурную сферу, а особое значение приобретают вопросы социализации иммигрантов, их адаптации и интеграции.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бурдъе П. Социология политики. М.: Socio-Logos, 1993.
2. Гудков Л. Д. «Россия для русских»: ксенофобия и антимигрантские настроения в России // Нужны ли мигранты российскому обществу? / Под ред. В.И. Мукомеля и Э.А. Пайна. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2006.
3. Заславская Т.И. Социетальная трансформация российского общества: деятельностно-структурная концепция. М.: Дело, 2002.
4. Ишаев В. Проекты интеграции мы обсудим на форуме // Россия в АТР. 2006. № 3.
5. КлючаревГ.А., Мукомелъ В.И. Миграционная политика в контексте образования // Непрерывное образование в политическом и экономическом контекстах / Под ред. Г.А. Ключарева. М., 2008.
6. Коданъоне К. Миграционная политика как планирование наугад // Иммиграционная политика западных стран. Альтернативы для России. М.: МОМ, 2002.
7. Мошняга В., Руснак Г. Мы строим Европу. И не только... Кишинев: СЕР USM,
2005.
8. Мукомелъ В.И. Миграционная политика России: постсоветские контексты. М.: Диполь-Т, 2005.
9. Предположительная численность населения Российской Федерации до 2025 года (статистический бюллетень). М.: Федеральная служба государственной статистики,
2006.
10. Пресс-выпуск ВЦИОМ. 2007. № 773. 20 сентября.
11. Принудительный труд в современной России. Нерегулируемая миграция и торговля людьми / МОТ. М.: Права человека, 2004.
12. Проблемы незаконной миграции в России: реалии и поиск решений (по итогам социологического обследования) / МОМ, Бюро МОМ в России. М.: Гендальф, 2004.
13. Солдатова Г.У. Психология межэтнической напряженности. М.: Смысл, 1998.
14. Сорокин П.А. Социальная мобильность / Под ред. В.В. Сапова. М.: Academia, LVS, 2005.
15. Стенографический отчет о совещании с членами Правительства. 2007. 15 января // http://www.kremlin.ru/appears/2007/01/15/1505_type63378type63381_ 116679.shtml.
Кузнецов И.М.
МИГРАНТЫ В МЕГАПОЛИСЕ И ПРОВИНЦИИ: ВАРИАТИВНОСТЬ РЕАЛИЗАЦИИ ИНТЕГРАЦИОННОГО ПОТЕНЦИАЛА
Россия включилась в глобальные миграционные процессы относительно поздно, однако социально-культурные и социально-политические проблемы, порождаемые присутствием большой массы мигрантов, у нашей страны примерно те же, что и у стран Европы. Более того, накопленный опыт взаимодействия с мигрантами в странах Евросоюза, США, в Канаде и Австралии оказался не совсем адекватным при решении сегодняшних проблем. Можно без преувеличения утверждать, что перед нынешними миграционными вызовами и Россия, и страны с достаточно богатой миграционной историей оказались в примерно одинаковом положении. Суть новой проблематики в том, что в списке управленческих стратегий взаимодействия с мигрантами проблема их интеграции в принимающее сообщество никогда ранее не стояла на первом месте, и эта ситуация сегодня меняется.
В странах, для которых иммиграция — важный источник формирования новой нации (США, Канада, Австралия), практически до конца прошлого века и ученые, и политики придерживались мнения, что все иммигранты в конечном счете ассимилируются в принимающей среде. Считалось, что, несмотря на возможную продолжительность процесса ассимиляции — на протяжении двух и даже трех поколений, — в результате не должно быть существенных различий между бывшими мигрантами, их потомками и членами принимающего сообщества, за исключением, может быть, специфических имен и особенностей внешнего вида. Если говорить о направленности исследовательских интересов того времени, проблема виделась не в возможности или невозможности ассимиляции, а в вариациях деталей и этапов этого неизбежного процесса (особенно известны здесь работы представителей Чикагской школы Р. Парка и У. Берджеса). Позднее в странах Евросоюза иммиграция преимущественно рассматривалась как временная мера, призванная решить проблему пустующих мест на рынке труда. В этом случае вопрос об интеграции приезжающих по определению не ставился вообще. Наоборот, создавались максимальные условия для поддержания мигрантами их особой культурной идентичности, что обеспечило бы им безболезненный возврат на родину [3, р. 11-12]. Однако реальная ситуация, сложившаяся
