Научная статья на тему 'Мифологизация жизни и творчества М. Горького в эмигрантской прозе третьей волны'

Мифологизация жизни и творчества М. Горького в эмигрантской прозе третьей волны Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
320
112
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ЭМИГРАНТСКАЯ ПРОЗА ТРЕТЬЕЙ ВОЛНЫ / МИФОЛОГИЗАЦИЯ / ГОРЬКОВСКАЯ ТРАДИЦИЯ / РЕМЕНИСЦЕНЦИИ / ОРНИТОЛОГИЧЕСКАЯ ПОЭТИКА / EMIGRANSKY PROSE OF THE THIRD WAVE / MYTHOLOGIZATION / GORKI MYTHOLOGEMES / REMINISCENCES / ONTOLOGIC POETICS

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Старцева И. Л.

В статье рассматривается «механизм» мифологизации творчества М.Горького в эмигрантской прозе третьей волны. Выделяются факты из биографии писателя, образы, ременисценции из произведений, на основе которых и воссоздается «социокультурный» миф об авторе романа «Мать», «Песни о Соколе» как основоположнике социалистического реализма

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

MYTHOLOGIZATION OF LIFE AND M CREATIVITY. THE BITTER IN EMIGRANT PROSE OF THE THIRD WAVE

In article "mechanism" of a mythologization of creativity of M.Gorkogo in emigrant prose of the third wave is considered. The facts from the biography of the writer, images reminiscences the "sociocultural" myth is recreated from works of the writer on the basis of which about the author of the novel "Mother", «To the song about the Falcon» the founder of socialist realism are allocated

Текст научной работы на тему «Мифологизация жизни и творчества М. Горького в эмигрантской прозе третьей волны»

УДК-83.32

МИФОЛОГИЗАЦИЯ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА М. ГОРЬКОГО В ЭМИГРАНТСКОЙ ПРОЗЕ ТРЕТЬЕЙ ВОЛНЫ

И. Л. Старцева

В статье рассматривается «механизм» мифологизации творчества М.Горького в эмигрантской прозе третьей волны. Выделяются факты из биографии писателя, образы, ременисценции из произведений, на основе которых и воссоздается «социокультурный» миф об авторе романа «Мать», «Песни о Соколе» как основоположнике социалистического реализма

Ключевые слова: эмигрантская проза третьей волны, мифологизация, горьковская традиция, ременисценции, орнитологическая поэтика.

В русской эмиграции первой волны в основном превалировало отрицательное отношение к литературе социалистического реализма. Соответственно и оценка творчества советских писателей также во многом была негативной. Эмигрантская проза третьей волны, идейно- художественный феномен которой в значительной степени определялся противостоянием с государством рабочих и крестьян, приняла существующее положение вещей и продолжила всеми возможными средствами дискредитировать советскую официально издаваемую литературу (делая при этом ряд оговорок относительно деревенской прозы, творчества Ю. Трифонова и т.д.). Многочисленные критические выпады были направлены против тех писателей, которые непосредственно участвовали в формировании «интернациональной по содержанию и национальной по форме» и способствовали ее популяризации в мире. Анализ творчества В. Максимова, В. Аксенова, С. Довлатова, А. Зиновьева, В. Войновича и др. позволяет сделать вывод, что названные прозаики выделяли две творческие индивидуальности, являющиеся, по их мнению, «столпами» советской литературы, - A.M. Горького и М.А. Шолохова (за ними следовали в порядке убывания значимости А.Н. Толстой, В. Маяковский, А. Фадеев, Н. Островский и т.д.).

Реально существующая иерархия художников слова в социалистическом обществе была сатирически запечатлена в романе «Ожог» В. Аксенова. Вадим Серебряников проводит писателя Пантелея мимо бюстов, портретов мэтров советской литературы, тоном и поведением презентируя место каждого в соцреализме. («-Горький Владислав Макарович, - сказал Вадим и отвесил бюсту глубокий поклон.

Затем они прошли парадной залой под ногами внушительного портрета.

- Маяковский Юрий Яковлевич, - пояснил Пантелей Вадиму, как будто тот был иностранцем, а он - хлебосольным советикусом.

Затем они протопали по темному коридорчику, в конце которого на телефонной тумбочке стояла небольшая чугунная фигурка.

Симонов Лев Лукич, - с некоторой фамильярностью кивнул Вадим...» [1; с. 242-243]).

Естественно, писатели-эмигранты не стремились к объективному художественному осмыслению личности и творчества, стоявших у истоков нового социалистического искусства. Они прежде всего конструировали эмигрантский социокультурный миф, проецируя его на советскую литературу. Писатели третьей волны отбирали из биографии М. Горького отдельные эпизоды, на основе которых и моделировали обобщенный жизненный путь Буревестника революции. Предпринятая В. Максимовым, В. Войновичем, С. Довлатовым и др. «ревизия» привела к созданию следующей усеченной схемы, призванной запечатлеть развитие творческой личности автора романа «Жизнь Клима Самгина»: высокая оценка произведений «Мать», «Девушка и смерть» Лениным и Сталиным; встречи художника слова с начинающими поэтами и прозаиками, во время которых он восхищался «представленной» на его «суд» книгой; председательство на Первом Всесоюзном съезде советских писателей: «роль» основоположника социалистического реализма. Отобранные писателями-эмигрантами факты призваны конструировать модель взаимодействия советский писатель- тоталитарное государство. В основе ее представление о художнике слова, подчинившемся теории «социального заказа».

В романе «Прощание из ниоткуда» В. Максимовым использованы две реминисценции, отсылающие к оценке романа «Мать» Лениным и поэмы- сказки «Девушка и смерть» Сталиным. Редактор журнала «Октябрь» Кочетов требует от автобиографического героя статью, поддерживающую политику партии в области литературы. Влад Самсонов пишет «вариант за вариантом», чтобы «самое чуткое ухо не могло бы уловить и туманного намека на личностное отношение автора», однако задание редколлегии было выполнено, и для большинства стало свидетельством «нового грехопадения» персонажа [2; т. 5; с. 139, 141].

В упомянутой статье автобиографический герой приводит хрестоматийный факт - высокую оценку романа «Мать» Лениным: «Кто не помнит, с каким горячим сочувствием был воспринят Владимиром Ильичем Лениным замечательный роман Горького - «Мать» [2; т. 5; с. 148]. В информационно-оценочном контексте функционирует в романе и упоминание о высказывании Сталина о поэме-сказке «Девушка и смерть». Использование сталинской цитаты определяется для начинающего жизненный путь автобиографического героя установкой на авторитетное слово главы советского государства («Чего не стерпишь от потерпевшего крах возлюбленного, и Влад терпел, великодушно снисходя к неудачнику. Владу было уже известно, что эта штука, посильнее, чем Фауст у Гете, она побеждает смерть...» [2; т. 4; с. 51]. В тексте «Прощание из ниоткуда» В. Максимова встретится еще одно упоминание поэмы-сказки М. Горького («Жрец искусства мирно почивал здесь со своей пассией в обнимку, презрев толпу и ее праздничные потребности <...> Владу перехватило дыхание <...> Зинка, Зинка, енисейская белянка <...> лежала перед ним, небрежно прикрытая мятой простынею, но и хмельной сон, так старивший ее облик, не мог все же стереть в нем выражение удовлетворенной юности». "Тоже мне», - горько посетовал он, - «Девушка и смерть», я еще с тобой поговорю, героиня!"» [2; т. 5; с. 269]. И хотя на этот раз прямой отсылки к сталинской реминисценции нет, в речи автобиографического героя явно прослеживается ироническое отношение к авторитарному слову («любовь побеждает смерть»), проповедующему истину в последней инстанции (а упоминание произведения М. Горького в данном случае лишь лакмусовая бумажка, проявляющая нужную автору цитату). Высокая оценка поэмы-сказки «Девушка и смерть», романа «Мать» руководителями советского государства в дилогии В. Максимова лишь исходный уровень восприятия, который оттеняется меняющимся отношением Влада Самсонова: от безоговорочного одобрения до полного неприятия высказываний Ленина и Сталина.

Писатели-эмигранты третьей волны выбирают подход двойного освещения жизни и творчества автора пьесы «На дне». В. Войнович в статье «Если враг не сдается... (Заметки о социалистическом реализме)» именует А.М. Горького «основоположником нового реализма», «великим пролетарским писателем». Автор романа «Жизнь и необычные приключения солдата Ивана Чонкина» иронически описывает мэтра советской литературы на Первом Всесоюзном съезде писателей: «Великий пролетарский писатель ронял слезы умиления, видя, как под одной крышей мирно собрались и не грызут друг друга пролетарские писатели, попутчики, представители малых наций, народные акыны, которые, ещё не овладев грамотой, уже научились уверенно ставить отпечатки большого пальца в гонорарных ведомостях»[3,т.4,с.166].

Однако за саркастическими, памфлетными высказываниями А. Войнович не забывает раскрыть и трагедию Горького-художника, талант которого уничтожали тщательно и планомерно. Писатель-эмигрант третьей волны считает, что государство красными флажками очертило путь писателя, не давая вырваться ему за границу дозволенного. «Горький, приняв советскую власть, ещё не понял, что надо полностью, а не частично принять и новые правила поведения. Он все ещё вмешивался не в свои дела: защищал чьи-то книги, кого-то вызволял из тюрьмы, кому-то выхлопатывал квартиру, лекарства, дрова и даже что-то ещё писал. То есть сдался процентов на девяносто девять, а один процентов своей души пытался от партии утаить и потому оказался достоин уничтожения, - излагает свою точку зрения В. Войнович.- Говорят, после его смерти у него были найдены некие записи, прочтя которые то ли Сталин, то ли кто-то еще сказал: «Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит». На самом деле этот волк в лес уже не смотрел, а так, косился немного» [3; т. 4; с. 168].

Для писателя-эмигранта третьей волны жизнь и творчество советского периода М. Горького - иллюстрация процесса государственного превращения творческой личности в вывеску, имя («Но пока Горький утирал слезы, смущенно просил не называть его слишком часто великим, бывший аптекарь Генрих Ягода уже составлял для него смесь смертоносных ядов, уже испытывал их на лабораторных крысах, а может быть, и на подобранных с научными целями малых писателях. На сцене Колонного зала Горький доигрывал свою последнюю роль. История больше в нем не нуждалась. И в самом деле, все что мог, он уже совершил. Образец для подражания следующим поколениям соцреалистов - роман «Мать» - уже написал. Ленина и Сталина прославил. И свою знаменитую фразу: «Если враг не сдается - его уничтожают» уже пустил в обращение. Что с него еще взять? Как живой организм, который может разъезжать по каналам, колхозам, колониям малолетних преступников, произносить речи, умиляться и ронять старческие слезы, он был больше не нужен. Нужно было его имя на вывеске. Улицы Горького, колхозы, заводы, театры, пароходы имени Горького» [3; т. 4; с. 166-167]).

Другие писатели-эмигранты третьей волны также приводят в своих произведениях факты, свидетельствующие о Горьком - образцовом писателе советской литературы. В. Максимов в дилогии

«Прощание из ниоткуда» включает воспоминания прозаиков, знавших основоположника нового искусства. Андриан Руммер, «прозаический зубр» Краснодара, побывавший у М. Горького с романом «Море», два раза рассказывает о великом пролетарском писателе. В его воспоминаниях и создается мифологизированный образ старого сокола в окружении соколят: «Вот тогда, в наше время, вокруг незабвенного Максима действительно была целая когорта художников. Лешка Толстой, какая силища, какая пластика! Ленька Леонов, Сашка Фадеев, Мишка Шолохов! Молодцы - один к одному! И сам Максим среди нас, как старый сокол в окружении соколят. Как это в песне поется: «а кругом летала соколятов стая». Он научил нас самому главному в жизни советского писателя - социалистическому реализму» [2; т. 4; с. 401]. (Интересно отметить, что в рассказе «Макар Чудра» старый цыган именует я- рассказчика «соколом»). Эта оценка писателя «поддерживается» и непосредственным рассказом Руммера о встрече с М. Горьким: «Помню, заявился я с Каспия к Горькому, Алексею Максимовичу, с котомкой и в каких-то опорках...» [2; т. 4; с. 379]. Воспоминания автора романа «Море» сопровождаются ироническими комментариями персонажей: «"Море". "Море", "Горький хвалил!" Что толку? Горький этот от помоев плакал, обычный старческий маразм. "Море" его от этого лучше не становится. Ничего себе, эпохальное произведение о проблемах колхозного улова в разрезе механизации трудоемких процессов!» [2; т. 4; с. 384].

Обращает внимание, что и в статье В. Войновича, и в романе В. Максимова создается образ сентиментального Горького, постоянно плачущего, не старающегося сдержать слезы. Писатели оценивают эти рыдания как «старческие», и для них это свидетельство о смерти в художнике слова мастера. Слезы основоположника пролетарской литературы, завершающего жизненный путь, в легенде «О мастере, который знал...», входящей в дилогию «Прощание из ниоткуда», автор противопоставляет спокойствию истинного мастера. («Истинные мастера живут другой жизнью... У них не жизнь, а житие, они не умирают, а растворяются в своем творении. Смерть для них - это лишь завершение и ничего более, поэтому в смертный час мастер всегда спокоен, у него есть, за что умереть» [2; т. 4; с. 384]). В подобном контексте функционируют и рассуждения героев социологической эпопеи «Зияющие высоты» А. Зиновьева о двойственности «старых писателей»: «Вы правы, говорит Неврастеник. В наших старых писателях чувствуется двойственность. В чем ее причина? В писатели они отбирались по старым критериям, то есть как талантливые люди. А врали они уже по новым канонам» [4; т. 1; с. 328].

В произведениях С. Довлатова и В. Максимова подверглись «переделке» несколько известных высказываний автора пьесы «На дне», «Песни о Соколе». Ряд из обретших «новый облик» афоризмов демонстрирует явное противоречие высокого пафоса изнанке жизни («Человек, брат, это звучит гордо, пока у него не провалится нос» [2; т. 4; с. 158]), другие призваны зафиксировать переход от романтической художественной логики к логике здравого смысла («Рожденный ползать летать... не хочет!» [5; т. 3; с. 274]).

В уже упоминавшейся статье В. Войновича и в романе В. Аксенова обыгрывается псевдоним писателя «М. Горький», ставший устойчивым обозначением советского хронотопа.

В. Аксенов на первых страницах «Ожогах» описывает восьмое марта в Москве, на улице Горького: «Сонмы москвичей месили кашу на улице Горького в поисках сладкого. Сладкая жизнь на улице Горького, мало кого из искателей тревожил дешевый парадокс, живущий в этих словах» [1; с. 93]. И среди привычных советских людей появляется «цыганка с мешком... будто вынырнувшая из мусорного коллектора столицы» [1; с. 93]. Высказывание, использованное В. Аксеновым в отношении представителя кочующего племени, явно отсылает к горьковским персонажам досоветского периода (так С. Довлатов в книге «Ремесло» констатирует: «Как видите, начал я с бытописания изнанки жизни. Дебют вполне естественный (Бабель, Горький, Хэмингуэй)») [5; т. 2; с. 153]. Цыганка явно противопоставлена советским гражданам («серые» - «цветное пятно», «худые» - «грудастая», «задастая»). Особо следует отметить «бешеный огонек в глазах цыганки». В рассказах «Макар Чудра», «Старуха Изергиль» это отличительный признак кочевого племени. В романе «Ожог» представительница вольного рода, напоминающая о цыганах М. Горького, затравлена толпой, подозревающей ее в краже ребенка (цыганка с мешком, который она прижала к груди), окружена потоком машин на проезжей части, не торопясь, подтягивается и милиция. Сцена, воссозданная В. Аксеновым, символична. На улице имени великого пролетарского писателя один из потомков кочующего племени, запечатленного М. Горьким в рассказах вольным, гордым, не принимающим унижения и рабства, затравлен, несвободен. Знаковость городской сцены очевидна: уничтожен писатель - осталось имя - приходит и конец его истинным, любимым героям, созданным вопреки теории социалистического реализма. Автор статьи «Если враг не сдается...» презентирует хронотоп, связанный с именем Горького, как хронотоп смерти: «И город Горький, в котором сегодня (и это знаменательно) уничтожается все еще не сдавшийся враг - Андрей Сахаров» [3; т. 4; с. 167]. Эта фраза писателя неоднократно обыгрывается В. Войновичем и С. Довлатовым. В. Войнович в статье «Живые трупы советской литературы» продолжает горьковский афоризм: «Если враг не сдается - его

уничтожают. Если сдается - его уничтожают тем более» [3; т. 4; с. 171]. В статье «Литература государственная и побочная» писатель, соединяя высказывания основоположника советской литературы и парафраз известного крылатого выражения М. Булгакова, кардинально меняет смысл привычной цитаты: «Эти книги нельзя ни расстрелять, ни утопить в помоях клеветы... Горький был не прав. Если враг сдается, его уничтожают. Если он не сдается, его уничтожить нельзя» [3; т. 4; с. 177]. Не проходит мимо ставшей такой популярной цитаты М. Горького и С. Довлатов в «Записных книжках». Один из постоянных героев анекдотов автора «Иностранки», «Филиала» Бахчанян наполняет крылатое выражение писателя «национальным американским» содержанием: «Была такая нашумевшая история. Эмигрант купил пятиэтажный дом. Дал объявление, что сдаются квартиры. Желающих не оказалось. В результате хозяин застраховал этот дом и поджег. Бахчанян по этому случаю высказался: «Когда дом не сдается, его уничтожают!» [Гт. 3; с. 324].

Одним из наиболее нелюбимых героев М. Горького для В. Максимова оказался Сатин из пьесы «На дне». Автор романа «Прощание из ниоткуда» использует фамилию этого героя как нарицательную для обозначения утраты гуманистической основы русской литературы («Взялись, лешие замумукать, засатинить русскую литературу...» [2; т. 5; с. 88]. В статье «В дыму отечества» В. Максимов сопоставляет слова «виднейших и прогрессивнейших» критиков с «непонятными, редкими» словами, которые так любит Сатин: «Какие слова воспаряют над головами: истина, нравственность, историческая память! Прямо по горьковскому Сатину: «Гиббррралтар», «тррансцедентально»! [2; т. 9; с. 278].

Особо следует остановиться на орнитологической поэтике эмигрантской прозы третьей волны. В семейной хронике «Наши» С. Довлатова птичьи мотивы М. Горького «переводятся» из песни в другую жанровую разновидность - кавказского тоста («Дядя Роман высказался следующим образом: -Есть люди, которые напоминают пресмыкающихся. Они живут в болотах... И есть люди, которые напоминают горных орлов. Они парят выше солнца, широко расправив крылья... Выпьем за Борю, нашего горного орла!..

- Браво! - закричали родственники. - Молодец, орел, джигит!..

Я уловил в дядиной речи мотивы горьковской «Песни о Соколе»...

- Выпьем и за Сережку, нашего орленка! Правда, он еще молод, крылья его не окрепли. Но и его ждут широкие просторы) [5; т. 2; с. 210]. В романе «Прощание из ниоткуда» В. Максимова цитата из «Песни о Буревестнике» характеризует мироощущение автора, держащего в руках первый экземпляр своей первой книги: «Нет таких унижений... такого горя... каких не вынес бы автор ради того, чтобы подержать в руках пахнущий типографией экземпляр собственного сочинения... Безумству, так сказать, храбрых поем мы песню. Им, гагарам, недоступно» [2; т. 5; с. 65]. В «Зияющих высотах» А. Зиновьева отрывок из «Песни о Соколе» призван увековечить подвиг курсанта, на самом деле скончавшегося от страха во время прыжка с парашютом. Горьковский текст советской реальностью вывернут наизнанку: эпитафия Ужу провозглашена высоким словом о Соколе («Мазила сказал, что у них был такой случай: бросали с парашютом, один курсант сдох в воздухе от страха, а когда хоронили, на гроб положили ленту с надписью: «Безумству храбрых поем мы славу!» [4; т. 1; с. 122].

Все приведенные случаи использования реминисценций из «Песни о Соколе», «Песни о Буревестнике» в концепции писателей-эмигрантов третьей волны являются органичной составляющей советской жизни. Однако когда автору дилогии «Прощание из ниоткуда» потребовалось выразить настоящее представление о человеческом счастье, он обращается к другому классическому образу птицы: «...упокоилась его мать - Федосья Савельевна - старая девочка-химеристка, так и не настигшая в нескладной своей земной жизни синей птицы...» [2; т. 5; с. 128].

Среди «крылатых», перечисленных В. Аксеновым в романе «Ожог» также нет горьковских Сокола и Буревестника: «Синяя Птица Метерлинка. Чеховская Чайка. Стальная Птица... Птица-Формула-Надежда-Сил Мира Во Всем Мире. Цапля, Тонконогая Мокрая и Нелепая. Помнишь? -Глухой Крик Цапли В Котором Слышался Шелест Сырых Европейских Рощ... [1; с. 17].

В. Аксенов в романах «Ожог», «Золотая наша Железка» обращается к другому птичьему образу. Для автора Цапля - это метафизический знак недостижимости идеального, презентирующий и желанную Европу в женской ипостаси (открытую, естественную, объединяющую, которая в этом смысловом поле противопоставлена СССР как мужскому, закрытому, искусственному, разъединяющему), и платоническую возлюбленную. Знаменательно в этом плане сравнение Марины Влади с «первой птичкой Запада, залетевшей по запаху на оттепель в наш угол» в романе «Ожог» [I, с.22].

Орнитологическая поэтика в эмигрантской прозе третьей волны задана разделением птичьих образов (с одной стороны - Сокол, Буревестник, с другой - Чайка, Синяя птица, Цапля).

Положительной оценки из всех горьковских героев у С. Довлатова прежде всего удостоились маргинальные персонажи: «Я начал говорить... Боже мой, что я пытался объяснить! А главное - кому?! - Трагические основы красоты... «Остров Сахалин» Чехова... «Записки из мертвого дома»... Босяки... Максим Горький...» [5; т. 2; с. 59]. К горьковским героям возводит своих персонажей и В. Максимов: « - Ну, сам посуди, Влад, кому это нужно? - Желтые, с темным отливом глаза его светились досадой. -Опять какие-то Богом забытые типы, ни то ни се, сплошной горьковский маскарад, не более того, только еще на церковный лад... Влад выходил от друга... и солнце казалось черным. "Что же тогда делать мне, если они есть -эти люди?... они заняты одной-единственной заботой... как прожить, прокормиться, просуществовать, неужели их судьба не представляет никакого интереса...» [2; т. 5; с. 104]. И в авторе крепнет убеждение, несмотря на отрицательны отзывы первых критиков его книг, именно за персонажами, восходящим и к горьковским типам, будущее литературы: «неказистые опусы с их «горьковским, только на церковный лад маскарадом» будут заново... возрождаться во множестве изданий, захватывая в поле своего притяжения все новых и новых читателей» [2; т. 5; с. 105].

Пожалуй, только творчество В. Максимова из всех писателей-эмигрантов третьей волны в большей степени испытало воздействие горьковской традиции, проявившейся и в типологической близости героев, и в использовании реминисценций.

В текст романа «Прощание из ниоткуда» включается несколько цитат из произведений М. Горького. Высказывание В. Максимова «о колыбели ненасытного и жестокого михеевского племени - Узловой» явно восходит к повести «Детство», где автор характеризует жизнь клана Кашириных как «обильную жестокостью темную жизнь "неумного племени"» [2; т. 4, с. 59; 6; т. 8; с. 214].

Приведенные факты, анализ критических статей и художественных произведений свидетельствуют, что жизнь и творчество М. Горького (особенно советского периода) для писателей-эмигрантов третьей волны прежде всего материал, на основе которого моделируется миф об уничтожении советской властью даже тех писателей, которые хоть в чем-то не соответствовали выработанным канонам социалистического реализма. И в этом ряду только о В. Максимове можно говорить как о писателе, творчество которого испытало определенное воздействие горьковской традиции.

In article "mechanism" of a mythologization of creativity of M.Gorkogo in emigrant prose of the third wave is considered. The facts from the biography of the writer, images reminiscences the "sociocultural" myth is recreated from works of the writer on the basis of which about the author of the novel "Mother", «To the song about the Falcon» the founder of socialist realism are allocated

The key words: emigransky prose of the third wave, mythologization, Gorki mythologemes, reminiscences, ontologic poetics.

Список литературы

1. Аксенов В. Ожог. М., 1990.

2. Максимов В. Собр. соч. в 9-ти т. М., 1991.

3. Войнович А. Собр. соч. в 5-ти т. М., 1993.

4. Зиновьев А. Собр. соч. в 10-ти т. М., 2000.

5. Довлатов С. Собр. соч. в 3-х т. СПб., 1995.

6. Горький М. Собр. соч. в 16-ти т. М., 1979.

Об авторе

Старцева И. Л.- кандидат педагогических наук, доцент Брянского государственного университета имени акемика И.Г. Петровского, e-mail: gumvest.bgu@yandex.ru.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.