CC BY
18
МИФОЛОГИЗАЦИЯ ОБРАЗА ВЕЛИКОГО ИНКВИЗИТОРА В РЕЦЕПЦИИ В. В. РОЗАНОВА, А. М. ГОРЬКОГО, А. А. ЗОЛОТАРЁВА
УДК 821.161.1
https://doi.org/10.24412/2310-1679-2021 -140-76-86
Елена Алексеевна ФЁДОРОВА,
доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры теории и практики коммуникации факультета филологии и коммуникации Ярославского государственного университета имени П. Г Демидова, Ярославль, Россия, ORCID: 0000-0001-7756-2499, e-mail: sole11@yandex.ru
Светлана Александровна БЕСОГОНОВА,
магистрант 1-го курса факультета филологии и коммуникации Ярославского государственного университета имени П. Г Демидова, Ярославль, Россия, ORCID: 0000-0003-4585-6745
Аннотация: Целью статьи является исследование поэмы «Великий инквизитор» Ф. М. Достоевского как претекста повести «На чужой стороне» (1910) А. А. Золотарёва, писателя, который входил в товарищество «Знание» и каприйский кружок А. М. Горького. Художественная рецепция поэмы «Великий инквизитор» интересна тем, что Золотарёв в повести отразил размышления человека начала XX века о судьбе России. Писатель вступает в полемику с Розановым и Горьким как интерпретаторами поэмы «Великий инквизитор». Для Горького в поэме Ивана Карамазова главным является идея о необходимости сильной власти для слабого человека, для Розанова - ненужность искупления из-за слабости человеческой природы, неверия в Бога и человека. Золотарёв включает размышления о поэме в речь героя повести - польского ссыльного пана Юлиуша, обращённую к русскому ссыльному Ветрову. Пан Юлиуш стремится своему юному слушателю указать на опасности, подстерегающие русский народ, при этом он использует те же воздействующие тактики, что и Великий инквизитор. Воссоздаётся евангельская прецедентная ситуация, которая переосмысливается Золотарёвым: поцелуй Пленника соотносится с поцелуем Иуды. Полемизируя с Розановым и Горьким, Золотарёв возвращается к мысли Достоевского о том, что проявление истинной свободы человека - это вера в Бога. Поэме об инквизиторе противопоставлена легенда об апостоле Петре, который добровольно принимает мученичество за веру. Вместе с тем Золотарёв призывает русский народ не возвышаться над другими народами, а стремиться к славянскому единению, веру соединять с научным знанием и любовью к Отечеству.
Ключевые слова: Ф. М. Достоевский, А. М. Горький, В. В. Розанов, А. А. Золотарёв, Великий инквизитор, рецепция, мифологизация.
Благодарности: Публикация подготовлена при финансовой поддержке РФФИ (проект № 18-012-90036 «Достоевский в средней и высшей школе: проблемы и новые подходы»).
Для цитирования: Фёдорова Е. А., Бесогонова С. А. Мифологизация образа великого инквизитора в рецепции В. В. Розанова, А. М. Горького, А. А. Золотарёва // Культура и образование : научно-информационный журнал вузов культуры и искусств. 2021. № 1 (40). С. 76-86. https://doi.org/10.24412/2310-1679-2021-140-76-86
MYTHOLOGIZATION OF THE IMAGE
OF THE GRAND INQUISITOR IN THE RECEPTION
OF VASILII ROZANOV, MAKSIM GORKY, ALEKSEI ZOLOTAREV
Elena A. Fedorova, D.Sc. in Philology, Associate Professor, Professor at the Department of Communication Theory and Practice, the Faculty of Philology and Communication, the P. G. Demidov Yaroslavl State University, Yaroslavl, Russia, ORCID: 0000-0001-7756-2499, e-mail: sole11@yandex.ru
Svetlana A. Besogonova, undergraduate at the Faculty of Philology and Communication, the P. G. Demidov Yaroslavl State University, Yaroslavl, Russia, ORCID: 0000-0003-4585-6745
Abstract: The purpose of the article is research the poem "The Grand Inquisitor" by Fedor Dostoevsky as a pretext of the story "In another country" (1910), Aleksei Zolotarev, the writer who was part of the circle of Knowledge and Maksim Gorky's Capri circle. The artistic reception of the poem "The Grand Inquisitor" is interesting because in his story Zolotarev reflected the man's reflections of the beginning of the 20th century about the fate of Russia. The writer enters into a polemic with Vasilii Rozanov and Gorky as interpreters of the poem "The Grand Inquisitor". For Gorky in the poem of Ivan Karamazov the main idea is the need for strong power for a weak person, for Rozanov the main idea of this poem is the uselessness of redemption because of the weakness of human nature, disbelief in God and man. Zolotarev includes reflections on the poem "The Grand Inquisitor" in the speech of the hero of the story, the Polish exiled Pan Julius, addressed to the Russian exiled Vetrov. Pan Julius seeks to point out to his young listener the dangers that lie in wait for the Russian people, while he turns to the same influencing tactics as the Grand Inquisitor. The evangelical precedent situation is recreated, which is reinterpreted by Zolotarev: the kiss of the Captive is correlated with the kiss of Judas. Zolotarev polemics with Rozanov and Gorky and returns to Dostoevsky's idea about the manifestation of true human freedom is faith in God. The poem about the Inquisitor is contrasted with the legend of the Apostle Peter, who voluntarily accepts martyrdom for the faith. At the same time, Zolotarev calls on the Russian people not to rise above other nations, but to strive for Slavic unity, to unite faith with scientific knowledge (Prometheus Fire) and love for the Fatherland.
Keywords: Fedor Dostoevsky, Vasilii Rozanov, Maksim Gorky, Aleksei Zolotarev, Grand Inquisitor, reception, mythologization.
Acknowledgements: The publication was supported of Russian Foundation for Basic Research (project No. 18-012-90036 "Dostoevsky in middle and high school: problems and new approaches").
For citation: Fedorova E. A., Besogonova S. A. Mythologization of the image of the Grand Inquisitor in the reception of Vasilii Rozanov, Maksim Gorky, Aleksei Zolotarev. Cultural and Education: Scientific Information Journal for Universities of Culture and Arts. 2021, no. 1 (40), pp. 76-86. (In Russ.). https://doi.org/10.24412/ 2310-1679-2021 -140-76-86
Поэма «Великий инквизитор» («Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского) до сих пор привлекает внимание многих исследователей не только в России, но и за рубежом [см.: 24; 25].
В. Е. Хализев в своё время отметил, как происходит мифологизация Ивана Карамазова и его идей [20]. Во многом это объясняется игнорированием авторской позиции в романе. В. Е. Ветловская, размышляя о роли автора в этом романе, сравнила «Братья Карамазовы» с философско-публицистическим ораторским произведением, где авторская оценка имеет первостепенное значение [4, с. 402-408]. В. Н. Захаров указал на то, что автор вовлекает читателя в процесс познания и приобщает к идее всеобщей ответственности за мировое зло [9, с. 139, 143]. Однако некоторые современные исследователи отождествляют авторскую точку зрения с позицией Великого инквизитора [2, с. 17]. В связи с этим интересна рецепция поэмы «Великий инквизитор» А. А. Золотарёвым и стремление этого писателя возразить тем, кто принимал участие в мифологизации Ивана Карамазова в начале XX века, - В. В. Розанову и А. М. Горькому.
Алексей Алексеевич Золотарёв (1879-1950) - писатель, религиозный мыслитель, наследник идей русского космизма, последователь Н. Ф. Фёдорова. Личность этого своеобразного мыслителя формировалась в традициях глубокой русской духовности и религиозности. Сын священника, который служил сначала в Георгиевской церкви, а затем в Спасо-Преображенском соборе Рыбинска, он учился в Киевской духовной академии, а затем на естественном факультете Петербургского университета. В Киеве он познакомился с учением Ф. Ницше и с марксизмом, что произвело на него сильное впечатление и сделало невозможным дальнейшее пребывание в академии. В атмосфере общественного брожения в России рубежа веков он включился в революционное движение, стал членом РСДРП, вёл революционную агитацию, что повлекло за собой аресты и ссылки. Однако религиозные ценности Золотарёв пронёс через всю жизнь, они стали залогом того, что он достойно преодолел все испытания. Золотарёв, наряду с Н. П. Анциферовым, активно участвовал в краеведческом движении в России, был подвижником, учредил в Рыбинске городской архив, картинную галерею, зоологический музей. Кроме того, в 1920-1929 годах Золотарёв в Рыбинске проводил Всероссийские съезды краеведов. Два его брата (Давид, известный этнограф, и Сергей, педагог-филолог) были репрессированы и погибли в лагерях. Сам Алексей Золотарёв был арестован в 1930 году по делу Академии наук над историками («дело С. Платонова - Е. Тарле»), архивистами и краеведами (Н. П. Анциферов) и отправлен в ссылку [1].
В своей автобиографии Золотарёв вспоминает, как познакомился с Горьким осенью 1907 года на Капри, а затем как вместе с братом Николаем приехал к Горькому в Италию летом 1908 года, где пробыл
до весны 1909 года. В первый приезд к Горькому Золотарёв написал повесть «В старой Лавре», в которой отразил свои впечатления от пребывания в Киево-Печерской Лавре [10, с. 55-56]. Горький в это время работал над повестью «Исповедь», в которой получили отражение его богостроительские идеи. Во второй приезд на Капри Золотарёв написал повесть «На чужой стороне», в третий - с лета 1911 до конца 1913 года -им была написана повесть «Во едину из суббот». Все эти произведения были опубликованы Горьким в сборнике товарищества «Знание». В повестях Золотарёва нашли отражение главные проблемы, о которых спорили на Капри в кругу Горького [10, с. 11].
Золотарёв знал реакцию Розанова на повесть Горького «Исповедь»: в своей статье богостроительские идеи Горького критик сопоставил с концепцией Ставрогина о народе-«богоносце» и приписал эту мысль самому Достоевскому: «"Обожение" русского народа, выраженное Максимом Горьким в его "Исповеди", повторяя отчасти славянофилов, отчасти Гоголя, главным образом и почти буквально повторяет известное исповедание Достоевского, вложенное им в уста Николая Ставрогина в романе "Бесы". Вот отрывки из этого исповедания, как передаёт их исступлённый Шатов, ученик Ставрогина: "... Бог есть синтетическая личность всего народа, взятого с начала и до конца" ... "Единый народ-богоносец - это русский народ, которому даны ключи жизни и нового слова и который гряде обновить и спасти мир" ... Как известно, сам Достоевский конец жизни своей веровал совершенно по Ставрогину и его "Дневник писателя", как равно и оставленные заметки в "Записной книжке", свидетельствует о безудержии этого исповедания» [16].
Розанов в своей работе о «Великом инквизиторе» видит в творчестве Гоголя и в произведениях Достоевского движение к небытию: «Мёртвым взглядом посмотрел Гоголь на жизнь, и мёртвые души увидал он в ней» [15, с. 20]. Сравнивая слова Достоевского из Пушкинской речи («Разве может человек основать своё счастье на несчастье другого?») и слова Ивана Карамазова о слезинке ребёнка, Розанов делает вывод: «Из этого сопоставления очевидно, что всё, что говорит Иван Карамазов, - говорит сам Достоевский» [15, с. 66]. Идеи героев Достоевского - Парадоксалиста, Раскольникова, Великого инквизитора - Розанов приписывает самому автору [12, с. 106]. Объясняется это, видимо, тем, что Розанов признаёт слабость человека, как Великий инквизитор.
Вместе с тем Достоевский в письме Н. А. Любимову от 11 июня 1879 года выражает отрицательное отношение к идеям инквизитора, называя их «идеалом насилия над человеческой совестью и низведения человечества до стадного скота» [8, с. 68]. Можно проследить, как создаётся образ будущего Великого инквизитора в «Дневнике писателя» Достоевского 1876 года:
за основу берётся образ современника писателя Дона Карлоса, в котором «виден Великий инквизитор» (статья «Дон Карлос и сэр Уаткин»). В статье «Сила мёртвая и силы грядущие» Достоевский размышляет о третьем искушении Христа в пустыне и соотносит это с католицизмом, с догматом о непогрешимости папы римского. Предшественником Великого инквизитора является и Версилов, герой романа «Подросток», как гуманист и атеист, произносящий речь о человечестве без Бога и не верящий в любовь к конкретному человеку [7, с. 88-97].
В зарубежной науке предпринималось исследование манипулятив-ных тактик в произведениях Достоевского «Вечный муж» и «Кроткая» [23], однако в поэме «Великий инквизитор» также можно обнаружить приёмы манипуляции. Достоевский в речи Великого инквизитора использует приёмы когнитивного воздействия [11; 13], речевого манипулирования [17], которые Розанов игнорирует. Великий инквизитор манипулирует образами («камни-хлебы»), а также осуществляет семантическую редукцию. В начале своей речи к Пленнику Великий инквизитор обращается к тактике ослабления коммуникативной позиции: «Не отвечай, молчи. Да и что бы ты мог сказать? Я слишком знаю, что ты скажешь. Да ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде» [6, с. 228]. Затем герой поэмы Ивана Карамазова переходит к тактике неправомерной генерализации: «Всё, что ты возвестишь, посягнёт на свободу веры людей, ибо явится как чудо» [6, с. 229].
Инквизитор напоминает о праве, которое было дано Церкви, - отпускать или оставлять грехи (Евангелие от Матфея 16:19), и он переносит это право в разряд универсального закона, то есть использует тактику подмены понятий: «Ты обещал, ты утвердил своим словом, ты дал нам право связывать и развязывать и уж, конечно, не можешь и думать отнять у нас это право теперь» [6, с. 229].
В речи Великого инквизитора происходит искажение причинно-следственных связей: «Знаешь ли ты, что пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные ... На месте храма твоего воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится, как и прежняя, но всё же ты бы мог избежать этой новой башни и на тысячу лет сократить страдания людей, ибо к нам ведь придут они, промучившись тысячу лет со своей башней!» [6, с. 230].
Великий инквизитор Ивана в своей речи создаёт образ «слабого» человечества, используя приём вживлённой оценки. Эпитет «слабый» в его речи постепенно превращается в имманентное свойство существительных «человек», «люди»: люди «не могут быть свободными, потому что они малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики» [6, с. 231], «слабосильные бунтовщики» [6, с. 232], «человек слабее и ниже создан, чем ты о нём
думал», «он слаб и подл» [6, с. 233], «они слабосильны», «только жалкие дети» [6, с. 235].
Лексические доминанты «слабый» и «бунтующий», использованные по отношению к человеку, позволяют Великому инквизитору оправдать сильную власть, «чудо, тайну и авторитет», которые, как он убеждён, должны управлять человечеством. Слово «тайна» берётся из Библии, но оно содержит неопределённое значение, которое ведёт Инквизитора к признанию, что он следует за антихристом: «мы не с тобой, а с ним, вот наша тайна» [6, с. 234].
Иван Карамазов пытается доказать своему брату, что его герой несёт истину, однако Алёша Карамазов понимает, что картина мира брата искажена. Слушатель Ивана почти сразу обнаруживает тактику подмены понятий, и автор поэмы вынужден с ним согласиться: он подхватывает слова Алёши «одно вместо другого». Когда Великий инквизитор стремится умалить образ человека с помощью иронии («Но вот ты теперь увидел этих, свободных людей ...»), Алёша уточняет: «Он иронизирует, смеётся?» [6, с. 229]. После слов о «тайне, чуде и авторитете» Алёша разоблачает героя поэмы Ивана: «Инквизитор твой не верует в Бога, вот и весь его секрет!» [6, с. 238]. Однако для Алёши главным является то, что происходит в душе брата, поэтому «горестно» он восклицает: «Ты не веришь в Бога!», «Как же жить-то будешь, чем любить-то их будешь?.. С таким адом в груди и в голове разве это возможно?» [6, с. 239]. Алёша резюмирует: «Поэма твоя есть хвала Иисусу, а не хула ... как ты хотел того» [6, с. 237], и отвечает на поэму брата другим текстом - житием старца Зосимы. В настоящее время исследователи проводят параллель между этими двумя текстами и обнаруживают их перекличку на лексико-семантическом уровне [19].
Думается, что композиционное расположение частей (сначала поэма Ивана, затем житие старца Зосимы) отвечает основной авторской стратегии: мировосприятие Алёши, основывающееся на вере и исходящее из традиционных христианских представлений о добре и зле, не противоречит мировосприятию самого Достоевского, согласно которому вера человека в Бога есть проявление истинной его свободы.
Следует заметить, что хронологически чудесные события в поэме Ивана Карамазова изложены в обратном порядке, в отличие от Евангелия: сначала исцеляется слепой старик, а затем - девочка. Наблюдаются различия на сюжетном уровне: в поэме Карамазова слепой сам просит Христа о помощи, в Библии - его приводят к Спасителю. В поэме воскресшая девочка достигла семи лет [6, с. 337], а в Евангелии от Марка сообщается, что девочке двенадцать лет (Марк, 5:42).
Золотарёв воспринял поэму «Великий инквизитор» во многом через призму размышлений Розанова, поэтому поэма называется в повести «легендой», Россия объявляется страной Мёртвых Душ и Мёртвых Домов.
Но самое большое влияние на Золотарёва оказало восприятие «Великого инквизитора» Горьким. «Поэма о Великом инквизиторе», пожалуй, единственное из всего написанного Достоевским, о чём Горький никогда не высказывал отрицательных суждений и даже выделял поэму, отзываясь о ней не просто «положительно», но с явным, нескрываемым восторгом. Уже в начале своего творческого пути (в 1899 году) в письме А. П. Чехову он говорил о поэме как о философской вершине всей русской литературы: «Как странно, что в могучей русской литературе нет символизма, нет этого стремления трактовать вопросы коренные, вопросы духа. В Англии и Шелли, и Байрон, и Шекспир - в Буре, в Сне, в Германии Гёте, Гауптман, во Франции Флобер - в Искушении св. Антония - у нас лишь Достоевский посмел написать "Легенду о Великом инквизиторе" - и всё!» [5, с. 163].
По мнению О. С. Сухих, «Горький не только не подвергал критике поэму "Великий инквизитор", но восхищался ей и соотносил взгляды Великого инквизитора с социалистическим мировоззрением, причём не в отрицательном, как В. Розанов, а в положительном контексте» [18, с. 9]. В романе «Мать» Горького (1906), по мнению О. С. Сухих, как и в «Великом инквизиторе» Достоевского, происходит подмена веры, подмена самых существенных элементов её содержания [18, с. 92].
Следует отметить, что Золотарёв опирается на польскую литературную традицию [22]. Повесть «На чужой стороне» написана после ссылки Золотарёва в Нарымский край и содержит следы впечатлений от знакомства автора со ссыльными, среди которых было много поляков. В 1907 году в издании «Gazeta Ро^ка» (№ 2-19) Золотарёв опубликовал сделанный им перевод фрагмента воспоминаний ссыльного поляка Шимона Токаржевского о Достоевском, с которым польский революционер познакомился на каторге [10, с. 872]. Эта публикация имела резонанс в журналах «Исторический вестник» и «Русская старина». Так, С. Н. Браиловский, ссылаясь на воспоминания Токаржевского, утверждал, что «Достоевский признавал, что во всём мире только один русский народ предназначен выполнить великую миссию» [3, с. 192]. Следует заметить, что некоторые пассажи из книги «Семь лет на каторге» свидетельствуют о том, что Токаржевский соединил воспоминания о Достоевском на каторге с более поздним восприятием «Дневника писателя» 1877 года: «... Раз он прочитал даже товарищам-полякам оду на прославление предполагаемого вступления победоносной русской армии в Константинополь» [3, с. 191]. Кроме того, в 1910 году в «Русской старине» появилась рецензия на публикацию воспоминаний Токаржевского Храневича, в которой ссыльные поляки, в том числе Токаржевский, были представлены религиозными мучениками. Так, например, Токаржевский вспоминает, как он вынес наказание ударами 500 палками, прижимая к себе икону Ченстоховской Божией Матери и не чувствуя боли [21].
Золотарёв включает размышления о поэме «Великий инквизитор» в речь героя повести, польского ссыльного пана Юлиуша, обращённую к русскому ссыльному Ветрову. По мнению Е. А. Осиповой, прототипом пана Юлиуша является Юлиуш Славацкий (1809-1849), с произведениями которого Золотарёв познакомился в ссылке. Так, в поэмах «Ангелли» и «Круль-дух» Юлиуша Славацкого утверждается идея мессианского назначения польского народа.
М. А. Ариас-Вихиль отмечает, что очерки Золотарёва «представляют собой совершенно особый жанр воспоминаний, характерный для религиозного сознания ... цикл "Campo santo" обладает чертами биографического исследования, агиографии, надгробных речей и молитв» [1]. Повесть Золотарёва также создаётся с ориентацией на агиографические произведения. Жилище ссыльного поляка рассказчик воспринимает как «келью», в описании пана Юлиуша есть сходство с иконографическим образом Иисуса Христа: «... измождённое, худое лицо пана Юлиуша, со впалыми, бледными щеками . осунулось и побледнело, резко очерченные линии лица обострились, и почему-то казалось, что сейчас на него от бронзового распятия вместе с бледно-жёлтыми отсветами зари падают жуткие тени предсмертных мук и страдания ...» [10, с. 227-228].
Ветров, оказавшись в комнате пана Юлиуша, видит распятие на его стене и думает о том, что это только «сон и сказка земли». Точнее, это «шепнул ему на ухо кто-то, обледенив самую душу своим страшным дыханием» [10, с. 227-228]. Золотарёв воссоздаёт типичную для начала XX века ситуацию сомнения в вере. Страстная речь пана Юлиуша - это полемика Золотарёва с Горьким, Розановым и Достоевским. Авторская симпатия и положительная авторская модальность сопровождают речь ссыльного поляка. В чём же не согласен Золотарёв со своими предшественниками?
В речи ссыльного поляка звучат аллюзии к сочинению Розанова о «Великом инквизиторе»: само произведение называется «легендой», а не «поэмой», звучит мысль Розанова о «дьяволове водевиле» и приверженности материальному благу в современном мире. Герой Золотарёва использует тактику разоблачения: добровольное отречение от свободы, которая является «Божьим даром» и которую «в конце человеческой истории» «принесут к ногам Великого инквизитора», - это обман «Духа Небытия», который поворачивает историю человечества «задом наперёд» [10, с. 234-235].
В качестве контраргументации пан Юлиуш использует концепцию «Москва - Третий Рим». Он утверждает, что истину несёт в себе первый Рим: «Но кто же со стороны не разглядит, что всё то - одна спесь самого нового, по вашему счёту, Третьего Рима - Москвы - на первый, единый и вечный Рим ...» [10, с. 234-235]. При этом используется тактика умолчания, ведь католическая церковь ушла далеко от апостольской церкви,
а Достоевский был особенно возмущён догматом о непогрешимости папы римского. Далее пан Юлиуш обращается к образу Христа в «легенде» и использует риторические вопросы: «Или Христос вашей легенды - самый древний, самый подлинный? Вас, россиян, не соблазняет разве страшный Дух Небытия - подменить и подновить Христа по-своему? Разве вы выше, святей самого Христа?» [10, с. 235]. Так происходит ослабление коммуникативной позиции слушателя, русского ссыльного, подобно тому, как это делал Великий инквизитор, обращаясь к Пленнику.
После этого вступления герой Золотарёва воссоздаёт прецедентную ситуацию, описанную в начале поэмы Ивана Карамазова (вход Господен в Иерусалим), и называет её «подлинной, евангельской». К «собственному» русскому, считает пан Юлиуш, относится «исповедание веры наизнанку, веры Великого инквизитора в грядущий всемирный Покой и Смерть» [10, с. 236]. Это выражается в поцелуе Пленника. По мнению героя Золотарёва, за которым угадывается авторская точка зрения, в поэме происходит искажение евангельской прецедентной ситуации и подмена истины ложью: «Всемирного Христа целует Иуда и предаёт Его, а ваш российский легендарный Христос целует сам Иуду - и случись то когда-нибудь на земле, вся история воистину будет "дьяволов водевиль"» [10, с. 236].
Золотарёв полемизирует с Достоевским, призывая творить жизнь, а не переделывать старые легенды, ссылаясь на Геродота: «Легендами о бунтовщике-человеке с рабьей душой вы ни себя, ни людей не сдвинете вперёд ни на шаг» [10, с. 236-237], и отказаться от пассивности и смирения [10, с. 237].
«Легенде о Великом инквизиторе» герой Золотарёва противопоставляет апокрифическую легенду, описанную в романе Г. Сенкевича «Камо грядеши»: апостол Пётр после уничтожения многих христиан тайно покинул Рим, но встретил Христа и обратился к Нему с вопросом: «Куда идёшь, Господи?» На что Христос ответил: «Раз ты оставляешь народ Мой, я иду в Рим на новое распятие». После этого апостол Пётр вернулся в Рим и принял мученическую смерть [10, с. 874]. Герой Золотарёва говорит о мессианском назначении польского народа: «Мы, поляки, тоже славяне и такие же, если не больше вас, россиян, тайновидцы и мистики» [10, с. 237].
Речь пана Юлиуша, прославляющего польский народ, прерывается видением - в комнату, где отражается блеск «весенних вод и зорь», приходит Россия, и герой Золотарёва называет Россию, «страшную страну Мёртвых Душ и Мёртвых Домов» [10, с. 238], «живой» и просит Ветрова быть её «сыном», а не «рабом». Он призывает россиян к «тесному братству» с другими народами и, обращаясь к греческому мифу о спасении детей Хроноса его женой Реей, богиней земли, пророчествует о том, что «славянский мир тоже спасёт и помирит женщина» [10, с. 239].
Таким образом, Розанов отождествляет Великого инквизитора с самим Достоевским и обвиняет автора романа в неверии. Для Горького Великий инквизитор подобен ницшеанскому сверхчеловеку, который должен заменить Бога. В повести Золотарёва Великий инквизитор отождествляется с евангельским Иудой. Если Розанов воспринимает кульминацию поэмы - поцелуй Христа - как диалектику добра и зла, которая может увести человека от Истины, у Золотарёва - это «Евангелие наизнанку», то есть сознательная подмена Истины ложью. Можно согласиться с тем, что Золотарёв во многом предугадал события XX века, однако почвенническая теория Достоевского была воспринята писателем искажённо, поэтому он тоже внёс свою лепту в мифологизацию образа Великого инквизитора.
Список литературы
1. Ариас-Вихиль М. А. А. А. Золотарёв об «Исповеди» М. Горького : литера-
турное краеведение (по материалам архива А. М. Горького) [Электронный ресурс] // Журнал Института Наследия. - 2015. - № 2. - С. 1-14. - URL: https:// cyberlenmka.ru/article/n/a-a-zolotarev-ob-ispovedi-m-gorkogo-Nteratumoe-kraevedenie-po-materialam-arhiva-a-m-gorkogo
2. Большаков Н. Н. Великий русский «Инквизитор» души человеческой, или Опыт размышлений о смысле поэмы Ф. М. Достоевского «Великий инквизитор» // Наука о человеке : гуманитарные исследования. - 2017. -№ 1 (27). - С. 16-21.
3. Браиловский С. Н. Достоевский в Омской каторге и поляки // Исторический
вестник. - 1908, апрель. - С. 189-199.
4. Ветловская В. Е. Поэтика романа «Братья Карамазовы». - Ленинград : Наука, 1977. - 201 с.
5. Горький М. Материалы и исследования. Том 2 / под ред. С. Д. Балухатого,
В. А. Десницкого ; Академия наук СССР, Институт литературы. - Москва ; Ленинград : Издательство Академии наук СССР, 1936. - 484 с. : ил.
6. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений : в 30 томах. - Ленинград :
Наука. Ленинградское отделение, 1972. - Художественные произведения. Том 14 : Братья Карамазовы. Книги 1-10 / текст подгот. В. Е. Ветловская, Е. И. Кийко. - 1976. - 510 с.
7. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений : в 30 томах. - Ленинград :
Наука. Ленинградское отделение, 1972. - Публицистика и письма. Том 22 : Дневник писателя за 1876 год, январь-апрель. - 1981. - 407 с.
8. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений : в 30 томах. - Ленин-
град : Наука. Ленинградское отделение, 1972. - Публицистика и письма. Том 30 (1) : Письма 1878-1881 гг. - 1988. - 451 с.
9. Захаров В. Н. Читатель как субъект повествования в «Братьях Карамазовых» // Проблемы исторической поэтики. Этнологические аспекты. -Москва : Индрик, 2013. - С. 138-143.
10. Золотарёв А. А. Campo santo моей памяти : Мемуары. Художественная проза. Стихотворения. Публицистика. Философские произведения. Выска-
зывания современников / ред.-сост. В. Е. Хализев ; отв. ред. Д. С. Московская. - Санкт-Петербург : Росток, 2016. - 960 с.
11. Иссерс О. С. Речевое воздействие в аспекте когнитивных категорий // Вестник Омского университета. - 1999. - Вып. 1. - С. 74-79.
12. Казакова Н. Ю. Легенда о «Великом Инквизиторе» в интерпретации В. В. Розанова // Литературоведческий журнал. 2002. - № 16. - С. 103-108.
13. Низкая Н. С. Методология речевого воздействия // Вестник Амурского государственного университета. Серия : Гуманитарные науки. - 2009. -Вып. 46. - С. 102-104.
14. Осипова Е. А. Россия и славянский мир : по повести А. А. Золотарёва «На чужой стороне» // Мир русского слова. - 2015. - № 4. - С. 65-72.
15. Розанов В. В. Собрание сочинений. Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского / под общ. ред. А. Н. Николюкина. - Москва : Республика, 1996. - 702 с.
16. Розанов В. В. О «народо»-божии как новой идее Максима Горького [Электронный ресурс] // Русское слово. - 1908. - № 289. - 13 декабря. - URL: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_o_narodo_kak_novoy_idee.html
17. Сковородников А. П., Копнина Г. А. Способы манипулятивного речевого воздействия в российской прессе // Политическая лингвистика. -2012. - № 3 (41). - С. 36-42.
18. Сухих О. С. Горький и Достоевский : продолжение «Легенды...» (мотивы «Легенды о Великом инквизиторе» Ф. М. Достоевского в творчестве М. Горького). - Нижний Новгород : КИТиздат, 1999. - 143 с.
19. Ткаченко О. Ю. Структура лексико-семантического поля моральной оценки в легенде о Великом Инквизиторе и житии старца Зосимы (результаты статистического анализа лексики эпизодов романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы») // Вестник Тамбовского государственного университета. Серия : Гуманитарные науки. - 2010. - Вып. 7 (87). - С. 178-184.
20. Хализев В. Е. Иван Карамазов как русский миф начала XX века // Ценностные ориентации русской классики. - Москва : Гнозис, 2005. - С. 356-368.
21. Храневич В. Семь лет каторги. Ф. М. Достоевский по воспоминаниям ссыльного поляка [Электронный ресурс] // Русская старина. - 1910. - Том 141. -№ 2. - С. 367-376 ; № 3. - С. 605-621. - URL: http://www.bibliotekar.ru/ reprint-109/index.htm
22. Шунков А. В. Литературная традиция Ф. М. Достоевского в польской беллетристике (Ф. М. Достоевский «Записки из Мёртвого Дома» и Шимон Токаржевский «Семь лет каторги») // Вестник Кемеровского государственного университета культуры и искусств. - 2011. - № 16. - С. 145-152.
23. Neuhäuser R. F. M. Dostojevskij: Die grossen Romane und Erzählungen. Interpretationen und Analysen. - Wien ; Köln ; Weimar : Böhlau Verlag, 1993.
24. Schramm G. Von Puschkin bis Gorki. Dichterische Wahrnehmungen einer Gesellschaft im Wandel. - Freiburg i. Br., Berlin, Wien : Rombach Verlag, 2008.
25. Rothe H. Dostojewskijs Weg zu seinem "Großinquisitor". "Die Brüder Kara-masow" Dostojewskijs letzter Roman in heutiger Sicht. Elf Vorträge des IX. Symp. Der Intern. Dostojewskij-Gesellschaft, Gaming, Niederösterreich, 30. Juli - 6. August 1995 / Hrsg. H.-J. Gerigk. - Dresden : Dresden University Press, 1997.
