CC BY
347
© 2007 г. Е.И. Конанова
МИФОЛОГИЧЕСКИЙ ОБРАЗ ПЕТРА I В СОЧИНЕНИЯХ Ф. ПРОКОПОВИЧА И В.Н. ТАТИЩЕВА
Историческое сознание всякого общества -сложный культурно-психологический феномен. Составляют его, во-первых, элементы знания о прошлом, включая образы и сюжеты. Образы относятся к цельному историческому явлению, например исторической личности. Сюжет относится к выражению исторического процесса. Образы и сюжеты служат тканью исторического повествования, имеют в историческом сознании самую тесную взаимосвязь. Поскольку всякое историческое знание отражается в устной или письменной репрезентации, оно носит признаки литературного произведения. Во-вторых, помимо элементов знания о прошлом, историческое сознание имеет оценочную сторону, вне которой оно немыслимо. Это обстоятельство давало основание для причисления истории, как и других наук о культуре, к наукам аксиологическим, оценочным.
Сложность исторического сознания связана с сочетанием в нем признаков исторических мифологии и реальности. Мифологемы на темы прошлого, представляющие собой концентрированный итог осмысления отдельных мифов, пронизывают все историческое сознание в целом, его фактологическую и аксиологическую стороны. В свете мифологем и отдельных мифов в нем преобразуются черты исторической реальности. Господствующие в историческом сознании мифы сказываются на особенностях восприятия в ту или иную эпоху настоящего и закрепления его в исторической памяти поколений, в результате чего образуются новые мифы.
Некоторые же из исторических мифов прочно закрепляются в массовом историческом сознании. Они приобретают значение национальных мифов, способствующих выстраиванию национального исторического сознания. Это могли быть мифы, в центре которых были события или личности. Такие мифы современный французский историк П. Нора весьма удачно оценил в качестве объектов исторической памяти [1, с. 79]. М. Винок и Ж. де Пюимеж показали их формирование на примере мифологизации во французском историческом сознании столь заметных личностей национального прошлого, как Жанна д'Арк [2] и солдат Шовен [3].
Для русского исторического сознания в роли национального исторического мифа закрепились образы личностей, пребывавших в ту или иную эпоху на исторической авансцене. Особую роль
играли некоторые из них, например мифологизированный образ Петра I. Характер мифологем, посвященных ему, был неоднозначен. Они были как открыто апологетическими, так и резко критическими в отношении монарха. Основы мифологизации Петра закладывались еще при его жизни. Критические основы исторической мифологии возникали в разных слоях общества. Апологетика же при жизни царя исходила в первую очередь от самой власти, а после смерти - от общества. В этом отношении значительную роль в апологетической мифологизации Петра в первые годы после его кончины сыграли видные личности того времени: высокопоставленный церковный иерарх Ф. Прокопович и видный администратор, выдающийся историк и публицист В.Н. Татищев. Прославление Петра I со стороны первого особенно ярко выразилось в «Слове на погребение Петра Великого». Это была проповедь, произнесенная 8 марта 1725 г. с амвона Петропавловского собора. Для «Слова...» характерна яркая литературная форма. Она делала убедительным и запоминающимся для современника содержание, суть которого составляло наделение ушедшего из жизни императора исключительными качествами, объяснявшими его выдающиеся заслуги перед Российским государством. Сила и убедительность «Слова.» Проко-повича для своего времени состояла еще и в том, что он умел сочетать образы Священного Писания, доступные для традиционного сознания, с положениями и выводами в духе рационалистической культуры эпохи Просвещения. Образный ряд и аргументация проповеди были глубоко продуманы. Петр I сравнивался одновременно с Самсоном, Иафетом, Моисеем, Соломоном, Давидом и Константином. Но этот образный ряд, взятый из Ветхого Завета, или, как император Константин, из истории для такого обоснования заслуг Петра I, которое было бы понятно широким слоям российского населения.
«Застал» Петр I, как Самсон, по словам Феофана, в России «силу слабую и зделал по имени своему каменную, адамантову; застал воинство в дому вредное, в поле не крепкое, от супостат ругаемое, и ввел отечеству полезное, врагом страшное, всюду громкое и славное». Так характеризовались военные реформы с того момента, как было ликвидировано «в дому вредное» войско стрельцов, и началось создание регулярной армии. Образ Самсона позволил ему подчерк-
нуть военные заслуги Петра I, который «отечество свое защищал, купно и возвращением отъятых земель дополнил и новых провинций приобретением умножил». Ф. Прокопович имел в виду возвращение побережья Балтийского моря, отторгнутого Швецией еще по Столбовскому миру. Как Иафет, Петр I, по словам Ф. Прокоповича, учредил в России «строение и плавание кара-бельное, новый в свете флот». Это, как отмечал он, было в России «неслыханное ... от века дело». Для России он «отверзе ... путь во вся концы земли и простре силу и славу ... до последних окиана, ... до предел, правдою полагаемых». Здесь имелся в виду не столько даже военный флот, сколько тот, благодаря которому Россия смогла выйти «до последних окиана», т.е. когда в год смерти императора началась Первая Камчатская экспедиция В. Беринга и А.И. Чирикова. Как у Моисея, у Петра I, по словам Ф. Прокопо-вича, «законы его, яко крепкая забрала правды и яко нерешимыя оковы злодеяния».
По своим заслугам император, как показывал проповедник, был достоин сопоставления с Соломоном. Об этом, говорил он, «довольно ... свидетельствуют многообразная философская искусства и его действием показанная и многим подданным влияния и заведенная различная прежде нам и неслыханная учения, хитрости и мастерства». В этом отрывке Феофан подчеркивал, что Петр обеспечил высокий уровень развития наук в стране. Вместе с тем он указывал на то, что и сам царь был не только на уровне того знания, которое внедрял в России, но и показывал пример подданным в его усвоении. Но заслуги, равные Соломону, были за Петром также в том, что касалось, как утверждал проповедник, совершенствования общественного и государственного устройства, культуры и быта, обычаев и нравственности. Им были заведены «чины, и степени и порядки гражданския, и честныя образы житейскаго обхождения, и благоприятных обычаев и нравов правила». В результате «отечество наше, и от-внутрь и отвне, несравненно от прежних лет лучшее».
Наконец, сопоставления с библейским царем Давидом и императором Константином Петр, по мнению Феофана, заслуживал как церковный реформатор. «Его дело, - говорил он, - правительство синодальное, его попечение - пишемая и глаголемая наставления». Сравнение с Давидом и Константином основано на христианской традиции, согласно которой Давиду приписывается составление псалмов, а Константину - утверждение христианства в поздней Римской империи. Особо подчеркивал Феофан в деятельности Петра его «ревности на суеверия, и лестническия притворы, и раскол, гнездящийся в нас безум-
ный, враждебный и пагубный» [4, с.
В заключительной части проповеди Феофан подвел общий итог деятельности императора. «Оставил нас, - отмечал он, - но не нищих и убогих: безмерное богатство силы и славы его делами означилося». И далее подчеркивалось более конкретно: «Оставил нам духовная, гражданская и воинская исправления» [4, с. 128].
Следы апологетического мифотворчества в проповеди Ф. Прокоповича были заметны даже для тех, кто в отличие от него более критически относился к недавно ушедшему монарху. Так, несмотря на огромное внимание его к законотворчеству, в законодательстве было немало такого, что не могло не порождать недовольство значительной части общества. Это не случайно, поскольку Петр Великий, по справедливому замечанию А.С. Пушкина в письме П.Я. Чаадаеву от 19 октября 1836 г., своими законодательными актами «укротил дворянство, опубликовав Табель о рангах, духовенство - отменив патриаршество» [5, с. 334]. Не могли не порождать недовольство и методы утверждения правовых норм, выработанные при Петре. Они опирались всецело на страх самых жестоких наказаний [6, с. 317318]. Не упоминал проповедник оборотной стороны того, как было уничтожено «в дому вредное» войско стрельцов. Едва ли он не мог не знать фактов, связанных со стрелецкой казнью, о которых сообщал в 1698 г. секретарь посольства императора Леопольда I Иоганн Корб [7, с. 181186]. Весьма своеобразным было отношение Петра I к традиционной нравственности. Едва ли Феофан не знал, что некоторые дела царя, в частности, участие в самых грубых и безнравственных забавах всешутейшего, всепьянейшего собора, вызывали резко негативное отношение духовенства. Наконец, едва ли проявлял царь столь уж большие «ревности» на «раскол», как стремилась к тому православная церковь [8, с. 363].
Вскоре, в день именин Петра I, 29 июня 1725 г., в Троицком соборе Санкт-Петербурга Феофан произнес новую, более пространную проповедь, посвященную усопшему монарху. В ней имелись некоторые новые стороны по сравнению с его мартовской проповедью на погребение царя. Она в большей степени, чем предыдущая, опиралась на историческую память поколения, которое жило в эпоху Петра I, и воздействовала на чувства, вызванные переживанием событий того времени. Особенно это касалось войны со Швецией. Проповедник обращал внимание на обстоятельства, которые делали ведение войны очень трудным. Прежде всего выражалось это в том, что русское войско, вступившее в войну, «не сильное, и не-обыкшее к войне, и еще букваря, тако рещи, оружейнаго учитися начинающее воинство». И
оно «вступило в брань с сильными, и давно искусными, и везде единым звуком оружия своего страх и трепет носящими» [4, с. 132] шведами. Кроме того, было очень трудное внутреннее положение у России как воюющей страны: «Бунт донской, бунт астраханский, измена Мазепина - не внутреннее ли се терзание?» [4, с. 133]. Заслугу за победу в столь сложных условиях Ф. Прокопович возлагал, как и в предыдущей проповеди, исключительно на Петра. В отношении к нему он выражал только восторги, завершая речевые конструкции восклицательными знаками или риторическими вопросами [4, с. 133]. Как опытный проповедник Феофан знал, что такой риторический прием глубоко воздействует на слушателей.
Подчеркивая заслуги Петра I в гражданском развитии страны, Ф. Прокопович обращал внимание на его нововведения: распространение научных знаний, систему государственных учреждений, развитие промышленности и как на символический итог преобразовательной деятельности монарха - новую столицу. «Сие наипаче место, - подчеркивал он, - неславное прежде и в свете незнаемое, а ныне преславным сим царст-воющим Петрополем и толь крепкими на реке, на земли и на мори фортецами утвержденное купно и украшенное, - кто по достоинству похвалить может?» [4, с. 137].
В.Н. Татищев, назначенный в июне 1724 г. по сенатскому указу советником Берг-коллегии, с декабря того же года находился в Швеции, где его и застала весть о смерти императора. Через два с небольшим месяца после этого события им была написана записка под названием «Краткое изъятие из великих дел Петра Великого, императора всероссийского». Исследователь жизни и деятельности В.Н. Татищева А.Г. Кузьмин указывал, что эта записка была предназначена для шведской поэтессы Софии Бреннер, которая только что написала стихи на коронацию Екатерины I. В письме кабинет-секретарю И.А. Черкасову он сообщал, что предлагал поэтессе, чтобы она «для безсмертной славы е.и.в. величайшего ниже в стихах изобразить потщилась» [9, с. 106]. Для нее записка должна была, по словам А.Г. Кузьмина, составить «своего рода проспект». Она состояла из восьми пунктов. В первом В.Н. Татищев подчеркивал, что Петр I боролся «со внешними и внутренними неприятели». В ходе этой борьбы он, по его словам, «презрев все тяжкие безпокойства и страхи», «паче благоразсуждением и храбростию, нежели силою, побеждал». Во втором он указывал: «Союзником и приятелем, не взирая пременностей оных», он «до конца был защитник и охранитель», причем делалось им это «для славы отечества». В третьем в качестве заслуги Петра
В.Н. Татищев выделял то, что он создал «великий флот на четырех морях», причем это дело было «всему миру никогда чаемое». В четвертом пункте особой заслугой царя он называл основание «великих городов», а также соединение «Каспийского, Балтийского и Белого морь каналами». Необходимо это было «как для войны, так и для купечества». Положения пятого пункта записки были особенно близки ее автору - ученому и просветителю. Татищев обращал особое внимание и на то, что Петр сам «подобного себе не имел» «во многих искусствах, яко строение кораблей и мореплавание, архитектуры цивилис и милитарис, и алтилерии, оставя токарное искусство». Шестым пунктом Татищев опровергал устойчивое, как он утверждал, мнение, согласно которому, «во время так тяжкой и долголетной внешней и внутренней войны» возможно успешное развитие страны. В столь трудных условиях, подчеркивал В.Н. Татищев, император обеспечил успешное экономическое развитие России: «Государство свое обогатил, мануфактуры и купечество многократно размножил». Обеспечил он также столь же успешное развитие наук и искусств: «Вольныя науки и искусства открыл, суеверие опровергл». Сумел он также укрепить государственно-правовую систему России: «Доброе правление, духовное и светское, в пожелаемое состояние привел; правосудие во всем государстве в выс-шия степени оставил, а мздоимство и неправости прилежно искоренял». Таких успехов, как утверждал Татищев, не удавалось достичь известным в истории «всем, прежде бывшим великим и именованным как монархиям, так и республикам». По существу в этом пункте Татищев впервые проводил мысль о том, что по результатам своей деятельности Петр I не знал себе равных в истории. В дальнейшем эта мысль будет еще не раз высказана им и получит широкое распространение среди всех панегиристов императора [10, с. 84]. Очень краткий седьмой пункт ставил в заслугу Петру I следующее: «Приобщением земель государство повсюду распространял, поже-лаемым миром венчав». Имелись в виду завоевание выхода в Балтийское море и Ништадтский мир. Особое место занимал последний, восьмой пункт. В нем содержалось похвала Петру I за то, что он оставил «правление государственное достойной того своей супруге». В «заключение» В.Н. Татищев отметил: «Сей (Петр I. - Е.К.) всех прежде бывших превзошел» [9, с. 107].
О записке А.Г. Кузьмин говорил как «об официозном панегирике» Петру. Вместе с тем, по его оценке, «кое-что в этом иконописном образе было и от татищевского идеала» [11, с. 118, 119], который соответствовал взглядам на идеального монарха, сложившимся в эпоху Просвещения.
Такой взгляд содержал высокую оценку способности царствовавшего монарха сочетать меры по упрочению внутреннего и международного положения государства с успехами в развитии и распространении наук и искусств.
Еще одну сторону деятельности Петра I отметил Татищев в сочинении 1733 г. «Разговор двух приятелей о пользе науки и училищах». Осуждая в нем католическую церковь за гонения на известных ученых и за деятельность инквизиции, он указывал, что «и у нас того не без сожаления довольно видимо было». Он привел при этом пример того, как «Никон и его наследники, над безумными раскольники свирепость свою исполняя, многие тысячи пожгли и порубили или из государства выгнали». Татищев как просветитель ни в какой степени не сочувствовал старообрядчеству. Но в мерах против них при патриархе Никоне он усматривал неоправданную жестокость. Петру же он ставил в заслугу то, что эти гонения он «пресек и немалую государству пользу учинил» [10, с. 76]. Осуждение Татищевым патриарха Никона за гонения на старообрядцев связано было, что в его деятельности он усматривал другую цель, которую осуждал еще более резко. Видел он ее в стремлении Никона противопоставить церковь государственной власти. По словам Татищева, «у нас патриархи такую же власть над государи искать не оставили, как то Никон с великим вредом государства начал было». В этой связи еще одну глубоко положительную сторону деятельности монарха он видел в том, что «Петр Великий последний путь к тому уставом церковным и учреждение Синода запер» [10, с. 81]. Полное подчинение церкви государством, завершенное Петром I, поддерживалось Татищевым. Он оценивал царя как монархист и убежденный последователь идеи сильного государства, но в то же время и как представитель культуры эпохи Просвещения. Поэтому исключительной заслугой Петра представлялось ему то, что в его царствование процессы упрочения государства и распространения наук и просвещения в России шли рука об руку [10, с. 113]. Особо выделил он как заслугу царя самую его решительную борьбу с суевериями [10, с. 94]. Но меры Петра I по распространению просвещения имели, с точки зрения Татищева, еще одну сторону. Она заключалась в том, что, «где науки процветают, тамо бунты неизвестны» [10, с. 84].
Яркий, выразительный образ Петра I, созданный Татищевым, построен как результат глубокой и разносторонней рефлексии над недавним прошлым. Он имеет глубоко рациональную основу. Этому не препятствует большая роль рефлексии ученого-просветителя XVIII в., проявившаяся в его создании. Выражение мифологиче-
ских основ связано с общими заблуждениями просветительского исторического сознания. Прежде всего проявилось это в том, что Татищев резко противопоставлял две эпохи в истории России - допетровскую и время царствования Петра I, а просвещению страны и идеям эпохи Просвещения придавал исключительно большое и явно преувеличенное значение. В частности, это касалось представления о том, что просвещение способно искоренить в России бунты.
Вместе с тем историческое сознание Татищева, проявившееся в отношении к Петру I, имело свои индивидуальные особенности по сравнению с историческим сознанием эпохи Просвещения. Как заметил Р. Дж. Коллингвуд, в трудах европейских просветителей «глубоко скрывалось представление об историческом процессе как процессе, развивавшемся не по воле просвещенных деспотов и не по жестким планам потустороннего божества, а в результате необходимости, присущей ему самому, имманентной необходимости» [12, с. 79]. Но у Татищева проявился иной характер исторического мышления. Никакой «имманентной необходимости» как движущей силы истории России у него не прослеживается. Напротив, все успехи страны происходили, с его точки зрения, как раз «по воле просвещенных деспотов», которым был Петр I. Татищев ставил достижения страны исключительно в зависимость от его воли и связывал с его деятельностью. Черты мыслите -ля эпохи Просвещения сочетались в сознании Татищева с чертами, характерными для искреннего и сознательного апологета монархического строя и самих монархов в лице Петра I. Особенности сознания Татищева соответствовали общим особенностям раннего русского Просвещения. В них идеи европейского Просвещения и монархизм были слиты воедино. Такое слияние, наблюдавшееся в культуре русского Просвещения, объяснялось причинами, определявшимися особенностями социально-политической истории страны. К ним относились наличие в России сильной и стабильной монархической власти; ее намерение и проявлявшееся при Петре I умение следовать по пути европейского Просвещения, внедряя основы его в стране; историческая память о «бунташном веке», когда были приведены в движение самые консервативные силы. Они решительно отстаивали традиционный образ жизни, отвергали перемены в духе эпохи Просвещения. Отсюда - надежда на монархию как на силу, способную добиться прекращения бунтов, столь характерных для истории России XVII в., и повести страну по пути стран Западной Европы, добившихся благодаря Просвещению значительных успехов.
Ф. Прокопович и В.Н. Татищев закладывали
основы апологетической мифологизации Петра I. Они щедро наделяли монарха исключительными, отчасти сверхчеловеческими чертами. Подчеркивались ими успехи царя во всех предприятиях, которые он затевал, а также их огромное значение для дальнейшего развития страны. Была высказана мысль о превосходстве Петра Великого по сравнению с известными персонажами античной истории. Апологетическая мифологизация Петра, его культ, которые закладывались и развивались Прокоповичем и Татищевым, получили широкое признание в русской историографии, общественной мысли и превратились в одну из основ русского массового исторического сознания.
Литература
1. Нора П. Как писать историю Франции? // Франция-память / П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок. СПб., 1999.
2. Винок М. Жанна д'Арк // Франция-память. С. 225295.
3. Пюимеж Ж. де. Солдат Шовен // Франция-память. С.186-224.
4. Прокопович Ф. Сочинения / Под ред. И.П. Еремина. М.; Л., 1961.
5. Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. М., 1978.
6. Павленко Н.И. Петр Первый. М., 1975.
7. Рождение империи // Неизвестный автор. Иоганн Корб. Иван Желябужский. Андрей Матвеев. М., 1997.
8. Костомаров Н.И. Петр Великий // Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей: В 2 кн. Кн. 2. М., 1995. С. 519-534.
9. Татищев В.Н. Записки. Письма. 1717 - 1750 гг. // Научное наследство. М., 1990. Т. 14.
10. Татищев В.Н. Избранные произведения / Под общ. ред. С.Н. Валка. Л., 1979. С. 141.
11. Кузьмин А.Г. Татищев. М., 1981.
12. Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980.
Ростовский государственный педагогический университет 8 декабря 2006 г
