CC BY
28Актуальные проблемы высшего музыкального образования. 2022. № 2 (64). С. 20-29. Actual problems of higher music education. 2022. No 2 (64). P. 20-29.
Научная статья УДК 78.082.2
DOI: 10.26086/NK.2022.64.2.004
Мифологема воды и мотивы воли во Второй сонате (Сонате-фантазии, соч. 19) А. Н. Скрябина
Верба Наталья Ивановна
Российский государственный педагогический университет имени А. И. Герцена, Санкт-Петербург, Россия verba.natalia@yandex.ru
Аннотация. Сонаты А. Н. Скрябина по праву считаются средоточием идей, характеризующих творчество композитора в целом. Жанр фортепианной сонаты нередко становится у Скрябина той творческой лабораторией, в которой постепенно кристаллизуются и апробируются важные мотивы, образы, принципы драматургии, получившие дальнейшее развитие в масштабных симфонических полотнах.
Вторая соната (Соната-фантазия, соч. 19) являет собой пример такого произведения: многие знаковые для музыкально-эстетической системы Скрябина идеи отчетливо проявляются уже именно в ней. В создававшейся в течение довольно длительного периода времени Второй сонате естественно отразились впечатления Скрябина от морской стихии с ее обилием красок, завороженность и преклонение перед ее могуществом. Между тем полярные в образном отношении две части Сонаты-фантазии, живописующие две градации морской стихии, — не единственный смысловой вектор понимания «программности» произведения.
В Сонате-фантазии сквозь призму пейзажности отчетливо проступают различные модификации так называемых «мотивов воли». Их трансформации формируют имплицитный уровень программности, связанный, по-видимому, с поисками Скрябиным ответов на самые важные для него в момент работы над Сонатой вопросы — о силе человеческого духа, свободе, воле к покорению стихийных сил. Возникшие уже в рамках раннего творчества, такие «мотивы воли» будут смыслообразующими и для многих зрелых сочинений Скрябина.
Ключевые слова: жанр сонаты в творчестве Скрябина, раннее творчество Скрябина, программность фортепианного произведения, интерпретация художественного произведения
Для цитирования: Верба Н. И. Мифологема воды и мотивы воли во Второй сонате (Сонате-фантазии, соч. 19) А. Н. Скрябина // Актуальные проблемы высшего музыкального образования. 2022. № 2 (64). С. 20-29. http:// doi.org/10.26086/NK.2022.64.2.004.
Original article
The Mythologeme of Water and the Motives of the Will in The Second Sonata (Sonata-Fantasy, op. 19) by A. N. Scriabin
Verba Natalia I.
Herzen State Pedagogical University of Russia, Saint Petersburg, Russia, verba.natalia@yandex.ru
Abstract. Scriabin's sonatas are rightfully considered to be the focus of ideas that characterize the composer's work as a whole. The genre of the piano sonata often becomes Scriabin's creative laboratory, in which important motifs, images, and principles of dramaturgy, which have been further developed in large-scale symphonic works, are gradually crystallized and tested.
The Second Sonata (Fantasy Sonata, оp. 19) is an example of such a work: many of the ideas that are significant for Scriabin's musical and aesthetic system are clearly manifested in it. The Fantasy Sonata, which was created over a fairly long period of time, naturally reflected Scriabin's impressions of his observation of the sea element with its abundance of colors, fascination and admiration for its power. Meanwhile, the figuratively polar two parts of the Fantasy Sonata, depicting two gradations of the sea element, are not the only semantic vector of understanding the "programmability" of the work.
In the Fantasy Sonata, various modifications of the so-called "motives of will" clearly appear through the prism of landscape. Their transformations form an implicit level of programming, apparently connected with Scriabin's search for answers to the most important questions for him at the time of working on the Sonata — about the power of the human spirit, freedom, the will to conquer natural forces. Having already arisen within the framework of early creativity, such "motives of will" will be meaning-forming for many of Scriabin's mature works.
Keywords: the genre of the sonata in Scriabin's work, Scriabin's early work, the programming of the piano piece, the interpretation of the artwork
© Верба Н. И., 2022
For citation: Verba N. I. The Mythologeme of Water and the Motives of the Will in The Second Sonata (Sonata-
Fantasy, op. 19) by A. N. Scriabin. Aktualnye problemy vysshego muzykalnogo obrazovaniya = Actual problems of high musical education. 2022;2(64); 20-29 (In Russ.). http://doi.org/10.26086/NK.2022.64.2.004.
Творчество Скрябина — многоликий феномен русской музыки. Жажда познать тайное и, как следствие, выход во внемузыкальные сферы представляют характернейшие черты его произведений. В музыковедении выработалась устойчивая традиция рассматривать наследие Скрябина как своеобразный Gesamtkunstwerk, отображающий стремление автора приблизиться к смыслам бытия через единение различных искусств. Сложная система эстетических воззрений Скрябина, в свою очередь, обусловила «интенсивное преобразование сложившихся законов художественного мышления», что персонифицирует собой «центростремительную силу в поступательном движении духовной культуры, необходимую для ее новаторского развития» [2, с. 10].
Идейная многозначность в большей степени присуща поздним произведениям Скрябина — «Прометею (Поэме огня)», неоконченному «Предварительному действу». Однако и в созданных до 1900 года опусах также ощутимо стремление поместить в музыкальную форму содержание, обращенное к надмузыкальным сферам.
Вторая соната для фортепиано, точнее, Соната-фантазия, вышла в свет в 1898 году1 и принадлежит к раннему периоду творчества Скрябина, в котором постепенно кристаллизуются магистральные для его музыки мотивы воли, могущества человека, стихийности, космизма. В период работы над Сонатой Скрябин параллельно создавал фортепианные прелюдии (соч. 11, 1888-1896; соч. 13, 1895; соч. 15, 1895-1896; соч. 16, 18941895; соч. 17, 1895-1896; соч. 22, 1897-1898), мазурки, вальсы, ноктюрны, этюды (соч. 8). Разные исследователи отмечают только еще формирующуюся индивидуальность стиля у Скрябина, равно как и очевидное воздействие на стилистику и образную сферу ранних скрябинских сочинений Шопена2, Листа, Чайковского. Общим местом в литературе о Скрябине можно назвать и констатацию влияния на его ранние опусы позднероман-тической традиции, обусловившей актуализацию и предельную заостренность типичных средств
...я так люблю море и так стремлюсь к нему.
Вот где простор, и не говоря уже о бесконечности красок и форм [1, с. 107].
выразительности — с одной стороны, нежно-лирических, томных, с тончайшей звукописью, протоколирующих каждый изгиб психомысли, и, с другой, — драматичных, масштабных, претендующих на уровень титанов.
Поляризация образных сфер прослеживается уже в раннем творчестве Скрябина, что в немалой мере зависело от временных социокультурных реалий: «В известном смысле все искусство символизма было искусством "предельных форм" высказывания. <...> Но здесь имело место не только развитие традиций. Остроте чувствований, "предельности" эмоций способствовала крайне напряженная психологическая атмосфера эпохи, своего рода катастрофизм сознания, предощущение конца» [3, с. 28].
В таком контексте обращение различных художников к природным стихиям представляется вполне естественным: в ситуации fin de siècle и потери ощущения прочности, стабильности бытия подобные образы обретали особые смыслы. Непознаваемость стихии, ее обособленность от человеческого мира и его воли, амбивалентная сущность, во власти которой даровать жизнь и уносить в Лету суть те причины, что обусловливают особенный интерес к ней в переломные моменты истории и культуры. Стремление найти в стихии ответы на самые болезненные вопросы человеческого существования, уйти в чистый мир первозданного из уродливой и искаженной действительности во многом объясняет исключительную популярность художественных произведений, смысловым центром которых являются такие образы.
Привлекательность для художников морских образов в данный период вполне естественна: им свойственна бесконечность горизонтов интерпретации, глубокий, многоаспектный ресурс символики. Искони вода понималась как источник жизни и метафора смерти, как одна из фундаментальных стихий мироздания, первоначало, исходное состояние всего сущего: «в космогонии, мифе, ритуале, иконографии вода выпол-
няет одну и ту же функцию: вода предшествует любой форме и лежит в основе всякого творения, поддерживает его» [4, с. 347]. Мифологема воды многозначна: вода может выступать символом плодородия и, вместе с тем, «водная бездна или олицетворяющее ее чудовище — символ опасности или метафора смерти» [5, с. 661]. Будучи началом всего сущего, морская стихия всегда понималась и как «завершение, трагический финал, потому что с нею связан эсхатологический миф потопа» [6, с. 240].
Онтологически обусловленная полярность градаций водной стихии, по-видимому, «консони-ровала» с мироощущением многих художников. Неслучайно на рубеже Х1Х-ХХ вв. и в начале XX столетия рождаются фантазия для большого симфонического оркестра «Море» (ор. 28, 1889) А. К. Глазунова, «Сирены» из триптиха «Ноктюрны» (1897-1899), симфонические эскизы «Море» (1903-1905) К. Дебюсси, симфонические марины «Шехеразады» (1888) и «Садко» Н. А. Рим-ского-Корсакова (1894-1896). Из фортепианной литературы можно также привести в пример и первые три Этюда-картины с-то11, а-то11, fis-moll из ор. 39 (1916-1917) С. В. Рахманинова - в этом своеобразном «трехчастном мини-цикле» также присутствует непременная для воплощенной в звуках стихии двухипостасность, во сто крат усиленная субъективным преломлением сквозь призму внутреннего человеческого мироощущения.
В названных музыкальных полотнах воплощена богатая палитра морских образов; вместе с тем разные авторы независимо друг от друга раскрывают полярность стихии, подчеркивая присущую ей амбивалентность. Постоянная смена одного ее состояния другим порождает естественную цикличность инструментальных и симфонических произведений. Содержание определяет и жанр — композиторы предпочитают свободу, облекая сложный образ не в строгий каркас устоявшихся канонов, но в раздвигающие их рамки фантазию, картину, эскиз.
Для Скрябина мифологема воды в раннем периоде чрезвычайно притягательна: создаваемая на протяжении довольно длительного периода времени Вторая соната-фантазия (1892-1898) естественно основывается на ней. Биографический контекст сонаты, связанный с его сильным юношеским увлечением морскими путешествиями, общеизвестен — он подробно раскрыт исследователями, составившими базис отечественного скрябиноведения — М. К. Михайловым, А. Аль-
швангом, В. Дельсоном, С. Э. Павчинским, И. Бэ-лзой, Т. Н. Левой и другими. В богатой литературе о творчестве Скрябина двухчастная Соната-фантазия соотносится с «программой», отражающей два полярных состояния морской стихии: величественную, покойную, масштабную в первой части и бурную, волнующуюся во второй.
Сам Скрябин в письмах (в особенности к Наталье Секериной) неоднократно обращается к завораживающим морским образам, детально раскрывая их богатые градации [1, с. 45, 47-48, 61-62 и далее]: блестящие в литературном отношении, заключающие в себе бесконечную «амальгаму» чувств и красочных метафор, эти письма можно рассматривать и как постепенно складывающуюся «авторскую программу» ко Второй сонате-фантазии — «программу», пропущенную сквозь собственное мироощущение, окрашенную контекстом волнующих автора вопросов бытия.
Так, в одном из писем Скрябин изумляется величием водопада в Иматре, наделяя видимую картину очень личным подтекстом: «Но все же северный, суровый исполин прекрасен: быстрые потоки вод его, стремясь с высоты, с шумом разбиваются о камни или о гранит соседних скал и рассыпаются на мелкие капли, которые падают в виде дождя обратно. <...> Облака, окрашенные лучами заходящего солнца, отражались в каплях маленьких дождей и водопадах и передавали им свою окраску. Это была как улыбка угрюмого великана, проблеск надежды среди мрака и отчаяния... [курсив наш. — Н. 5.]» [1, с. 45].
В другом письме Скрябин живописует морской пейзаж, вновь соотнося объективную картину с внутренними этико-эстетическими категориями: «Ветер между тем разогнал волны и оживил море, которое стало еще привлекательнее. Зеленый цвет морских вод переливался с голубым цветом отражавшегося в море неба, а солнце рассыпало золотые лучи по гребням поднявшихся волн. То была игра цветов и теней, картина торжества света, торжества правды : сверкало море, светился воздух, мир наполнялся очарованием дня [курсив наш. — Н. 5.]» [1, с. 47-48].
Еще одним выразительным пассажем, раскрывающим этапы мучительного поиска ответов на важные для Скрябина вопросы — ответов, который он, очевидно, искал у природы — служит следующий фрагмент: «Затем природа сама засвидетельствовала истину поведанного миру. Как мысль о преступлении овладевает дотоле безгрешной душой, так черная, свинцовая туча над-
вигалась и окутывала зловещим мраком землю. Это было величественное, страшное блеском своих огненных стрел и раскатами грома шествие. Между тем на другой половине неба сияло солнце тем же ослепительным блеском. Думалось: к чему этот протест, эта борьба? И все это ничтожные, маленькие капли...» [1, с. 61-62].
Как не соотнести эти размышления с программой, предпосланной А. К. Глазуновым своей Фантазии «Море»? На наш взгляд, между эписто-лярием Скрябина и литературной «аннотацией» Глазунова к своей музыкальной марине, также зиждящейся на драматургически емких координатах «объективного/субъективного», есть выраженные точки пересечения: «Веками несло море свои волны, то гонимые страшным ветром, то убаюкиваемые легким дуновением. На берегу сидел человек, и перед глазами его менялись картины природы. Солнце ярко горело на небе, море было спокойно, но вот налетел сильный порыв ветра, за ним другой, небо потемнело и заволновалось море. С бешеным ревом и величественной силой боролись стихии. Разразилась гроза. Пролетела буря и море стало успокаиваться. Вновь заблистало солнце над сглаживающей поверхностью. И все, что человек видел и что в душе своей перечувствовал, то он поведал другим людям [курсив наш. — Н. 5.]» [7, с. 1].
Безусловно, «морские» впечатления Скрябина опосредованно воплотились в программе Второй сонаты-фантазии, что со всей очевидностью следует из противопоставления тематического материала, рельефного контраста двух частей, словно олицетворяющих два состояния морской стихии. Вместе с тем не только пейзажность, хоть и весьма сложного порядка, составляет собой смысловую основу произведения. В письмах Скрябин выводит вескую причину созерцания природных явлений — в них он видит отклик на волнующие проблемы: «ни одна наука не даст таких точных и простых ответов на многие вопросы, как сама природа, и человек не должен избегать общения с ней» [1, с. 84].
Море как символ непрерывно становящейся материи — и вечной, и в каждое мгновение новой — питает надеждой на обновление человека, его созерцающего. Что же «подсмотрел» Скрябин у моря? На какие животрепещущие вопросы ответила ему морская стихия?
Вспомним, что творческое обдумывание Скрябиным идеи Второй сонаты, по всей вероятности, совпало с весьма серьезной профессио-
нальнои травмой руки3: очевидно, морские поездки оказали должное действие, излечив не только тело, но и укрепив одни из центральных для скрябинского творчества мотивов — мотивы воли, неограниченных возможностей духа4.
Имплицитно во Второй сонате-фантазии постигается именно этот срез авторской «программы», связанный с преломлением внешне созерцаемого сквозь призму внутреннего состояния5, рождающего импульс к действию. На наш взгляд, трансформации в первой части триольного окончания «initio», открывающего сонату, красноречиво свидетельствуют о диалектике объективного и субъективного. Так, в экспозиции этот мотив в своих многократных повторениях звучит затаенно, истаивая от первого к третьему звуку триоли и словно являя собой неясный, смутный «вопрос», будто еще не до конца оформленную мысль (Пример 1a и 1b).
Пример 1a [9, c. 37].
Пример 1b
Вместе с тем, повторность звуков мотива, претендующего на «лейт»-статус, обнаруживает его настойчивую наклонность, словно содержащую некий «эмбрион воли» и богатый ресурс для развития. В разработке первой части сонаты данный мотив преображается, «модулируя» из «вопроса» в формулу утверждения (Пример 2а, Ь, с) и трансформируя фортепианную фактуру в скандирующую триольную «ткань» (Пример 2с!).
Красноречивой параллелью этого волевого императива в разработке Сонаты-фантазии выступает начало Этюда ор. 8 № 9, также, как и Соната-фантазия, написанного в gis-moll6. Здесь — тот же, в сущности, мотив, «живущий»
в этюде по принципам, соотносимым с теми, что отличают его «собрата» в Сонате (Пример 3 a). Более того, развитие его в устремленном вверх мотиве (gis2-h2-dis3) также перекликается с волевой природой второго «двучлена» Сонаты-фантазии
(gis1-ais1-h1-gis1, Пример 3Ь), а в ретроспективе рождает ассоциации этого материала с «рвущимися», призывными пунктирными интонациями Этюда № 12 ор. 10 Ф. Шопена, вбирающими схожие смыслы.
Пример 2a [9, с. 40-41].
Пример 2b
Пример 2c
Пример 2d
Пример 3a [10, с. 131].
Пример 3b [9, с. 37].
Варианты рассматриваемого «мотива воли» встречаются и в других сочинениях Скрябина — например, в Сонате № 5 (I ч., такты 19-22), Сонате № 9 (I ч., ц. 5-8). Существует в исследовательской литературе их емкая интерпретация [11] как ступеней постепенного осмысления Скрябиным проблемы времени, тесно связанного с оформлением его философско-теургической системы [12].
Амбивалентностью, как неотъемлемым свойством мифологемы воды, обусловлен резкий контраст между первой и второй частями сонаты: истаивающий в заключительных тактах Andante триольный мотив словно сметается рокочущими, вздымающимися «волнами» Presto. Думается, что материал Presto содержит в себе «эмбрионы» экстатических мотивов будущих произведений Скрябина. Кроме того, от Presto Второй сонаты-фантазии тянутся нити преемственности к Presto других сонат: Третьей (создававшейся буквально сразу за второй), Четвертой, вихревым эпизодам Пятой. Очевидно, Presto понимается Скрябиным неизмеримо шире, чем просто обозначение темпа, но как метафора взлета, вихря, устремления мысли к мечте. По-видимому, уместным будет вспомнить здесь данный Скрябиным эпиграф к Пятой сонате, иллюстрирующий патетику и образно-эмоциональную сферу этих Presto: «Я к жизни призываю вас, скрытые стремления! / Вы, утонувшие в темных глубинах / Духа творящего, вы, боязливые / Жизни зародыши, вам дерзнове-нье я приношу» [13].
Яркая живописность второй части Сонаты-фантазии очевидна и раскрыта волнообразным «рисунком» мелодии с ее взлетающими к вершине и «опадающими» пассажами, стремительным темпом, охватом широкого диапазона, эффектной динамикой. Названные способы претворения в музыкальной ткани бушующей водной стихии опробованы и другими композиторами (например, названными выше Глазуновым, Дебюсси, Римским-Корсаковым, Рахманиновым): здесь Скрябин находится «во власти» вечного образа, диктующего средства своего воплощения и потому продуцирующего естественное родство между различными опусами на одну тематику. Вместе с тем композитор привносит в трактовку морской стихии свои нюансы — думается, что она выступает у Скрябина «материнским лоном» для еще нескольких вариантов мотивов воли, звучащих уже не затаенно, но призывно и демонстрирующих следующий этап трансформации важной для Скрябина идеи преодоления (Пример 4).
Напряженность и драматический характер этого мотива обусловлены спецификой его интонационного рисунка: наличием замкнутого мотива и устремленного ввысь выхода за его пределы, подчеркнутого пунктирным ритмом и повторением отдельных звуков ^е8-а8-а8-Ь-с-^е8-е8-/^в8-а). Резонно предположить, что отсюда прокладывается вектор к экстатическим мотивам более позднего творчества Скрябина.
Пример 4 [9, с. 49].
Важно то, что в «эмбрионе» эта волевая на- кнутого мотива, присутствует уже в первой части правленность и устремленность за пределы зам- Сонаты-фантазии (Пример 5).
Пример 5 [9, с. 40].
В заключении второй части мотивы воли, объединившись, обретают гимническое звучание (Пример 6), что можно интерпретировать как апофеоз волевого начала: они словно утверждают победу духа. Диалектика субъективного и
объективного является здесь смыслообразующей: именно она определяет рельефную полярность и, одновременно, внутреннее родство музыкального материала, словно «выращенного» из одного смыслового ядра.
Пример 6 [9, с. 53-54].
& 3 3 3
Еще одним звеном, связывающим первую и вторую части Сонаты-фантазии и определяющим их слышание как «двух половин» единого целого, выступает пульс. В дуольных, триольных вариантах, охватывающих великое разнообразие фигур, пульс буквально пронизывает собой ткань обеих частей сонаты, обусловливая их общность. Пульс этот и онтологическое единство двух противоположных тематических комплексов, лежащих в основе сонаты и, очевидно, «подсмотренных» у морской стихии, можно прокомментировать словами самого Скрябина: «Что-то начало мерцать и биться [курсив наш. — Н. В.], и это что-то одно. Оно дрожит и мерцает, но оно одно. Это одно только противоположно ничего, оно — все... Оно возможность всего, оно еще не хаос. Вся история и все будущее Вселенной в нем. Все элементы смешаны, но все, что может быть, — там» [14, с. 155].
Резюмируя, подчеркнем, что смысловой основой Второй сонаты-фантазии, несомненно, выступает мифологема воды, являющаяся, в свою очередь, некоей «купелью» для кристаллизации мотивов воли. Неслучайно, думается, Скрябин обращается здесь к рамкам сонаты с присущими ей контрастным сопоставлением и активным развитием образов, вместе с тем, сопрягая каноны жанра со свободой фантазии — именно в таком соединении противоположного заключен мощный выразительный потенциал произведения.
Важно то, что подобные «мотивы воли» с их невероятным градусом страстной патетики и героики станут знаковыми в контексте творчества не только Скрябина. Подхваченные его современниками и последователями, эти исключительно яркие надмузыкальные символы напряженного бытия художника, созвучные мироощущению эпохи в целом, будут обогащать облик русской фортепианной сонаты 20-х годов ХХ века [15].
Мотивы воли и их трансформации как результат наблюдения за стихией — внутреннего отклика на внешнее созерцание — можно рассматривать как имманентный творчеству Скрябину в целом. В ранней Сонате-фантазии данный мотив исходит из осмысления им морских образов, в последующих же знаковых произведениях уже стихия огня будет рождать подобные волевые, императивные мотивы, знаменующие свободу человеческого духа, его самоутверждение и составляющие впоследствии смысловую основу Третьей симфонии («Божественной поэмы»), «Прометея» («Поэмы огня»), фортепианной поэмы «К пламени».
Примечания
1 Вплоть до 1898 года в переписке Скрябина и Беляева сохраняется обсуждение редакционного процесса, связанного с доработками фрагментов Сонаты и подготовкой ее к печати. Так, например, в письме М. П. Беляеву от 9/21 февраля 1898 Скрябин отсылает Беляеву несколько тактов Сонаты в надежде, что внесенные изменения одобрит предложивший их А. К. Лядов [1, с. 192]. В следующем письме М. П. Беляеву от 24 февраля / 8 марта 1898 г. Скрябин сетует на то, что «по своей глупой рассеянности забыл выставить метроном в сонате» [1, с. 193].
2 Можно привести в пример отзыв Ц. Кюи на один из концертов Скрябина 7 марта 1895 года в зале Петровского коммерческого училища: «в творчестве г. Скрябина пока нет индивидуальности; ее невозможно и требовать от начинающего и такого молодого композитора. Он насквозь проникнут духом Шопена. Это не заимствования, не подражание Шопену; это именно шопеновский дух, всецело охвативший творческие силы г. Скрябина. Слушая многие его произве-
дения, можно, право, думать, что мы слушаем неизданные произведения Шопена» [1; с. 92-93]. В программе того концерта прозвучали в I отделении Экспромты ор. 10, № 1, 2; Прелюдии ор. 11 (cis-moll), ор. 2 (H-dur); Allegro op. 4; во II отделении Этюды ор. 8 (fis-moll, H-dur, b-moll, dismoll, As-dur, gis-moll); в III отделении Presto (gis-moll); Ноктюрн; Мазурки ор. 3 (gis-moll, E-dur) [1; с. 91].
3 В 1891 году Скрябин серьезно переиграл руку, вследствие чего им были предприняты поездки для излечения, в том числе и на море. Так, он ездил в Самару лечиться кумысом [1, с. 41], и в Крым летом 1893 года [1, с. 53, 57].
4 Пантеистические настроения Скрябина в период работы над Сонатой и сопутствующими ей фортепианными миниатюрами раскрывает М. К. Михайлов, подчеркивая их основополагающее значение для формирования философских констант композитора: «в письмах к Секериной уже встречаются в зародыше некоторые скрябинские философские мотивы. Это, прежде всего, идея единства человека с природой, со всем мирозданием, органической частью которого он является» [8, с. 27].
5 Подобный драматургический «маневр» в целом характерен для музыкальных произведений, в центре которых образы природы — они зачастую выступают той призмой, сквозь которую просвечивается человеческое состояние.
6 Создание Этюдов ор. 8 сопутствовало по времени с работой над Сонатой-фантазией № 2.
Список источников
1. Скрябин А. Н. Письма / сост., ред. и примеч. А. В. Кашперова. М.: Музыка, 2003. 720 с.
2. Овсянкина Г. П., Шитикова Р. Г. А. К. Глазунов и А. Н. Скрябин — два направления в русской музыке // Две легенды русской музыки. А. К. Глазунов и А. Н. Скрябин сегодня: монография / сост. и науч. ред.: Г. П. Овсянкина, Р. Г. Шитикова. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2021. С. 9-12.
3. Левая Т. Н. Русская музыка начала ХХ века в художественном контексте эпохи. М.: Музыка, 1991. 166 с.
4. Элиаде М. Трактаты по истории религии. В 2-х т. СПб.: Алетейя, 2000. Т. 1. 392 с.
5. Вода // Мифологический словарь: Основные мифологические мотивы и термины / ред. Е. М. Мелетинский. М.: Советская энциклопедия, 1991. С. 661.
6. Аверинцев С. С. Вода // Мифы народов мира: 2-е изд. М.: НИ «Большая Российская энциклопедия», Олимп, 2000. Т. 1. С. 240.
7. Глазунов А. К. Море: Фантазия для усиленного оркестра. Ор. 28. Лейпциг, 1890. 90 с.
8. Михайлов М. К. Александр Николаевич Скрябин (1872-1915): изд. 4-е. М.: Музыка, 1984. 110 с.
9. Скрябин А. Н. Соната № 2 (Соната-фантазия) // Собрание сочинений: в 12 тт. Т. 10: Сонаты для фортепиано / ред. В. Рубцовой. М.: Музыка; П. Юргенсон, 2018. С. 37-54.
10. Скрябин А. Н. Этюд для фортепиано ор. 8 № 9 // Собрание сочинений: в 12 т. / ред.
B. Рубцовой. М.: Музыка; П. Юргенсон, 2012. Т. 7: Пьесы. Этюды. С. 131-136.
11. Булева М. Таинство повторяющихся звуков в музыке А. Н. Скрябина на примере фортепианных сонат // Две легенды русской музыки. А. К. Глазунов и А. Н. Скрябин сегодня / ред.-сост. Г. П. Овсянкина, Р. Г. Шитикова. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2021.
C.182-192.
12. Апрелева В. А. Проблема времени в философии А. Н. Скрябина // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2013. № 4 (30): в 3-х ч. Ч. III. C. 13-17.
13. Скрябин А. Н. Соната № 5 ор. 53 // Собрание сочинений: в 12 т. / ред. В. Рубцовой. М.: Музыка; П. Юргенсон, 2018. Т. 10: Сонаты для фортепиано. С. 94-113.
14. Записи А. Н. Скрябина // Русские Пропилеи: материалы по истории мысли и литературы / ред. М. О. Гершензон. Берлин, 1923. Т. 6. 255 с.
15. Шитикова Р. Г. Скрябинские «миры звучаний» в отечественной сонате 1920-х годов // Две легенды русской музыки. А. К. Глазунов и А. Н. Скрябин сегодня: монография / сост. и науч. ред.: Г. П. Овсянкина, Р. Г. Шитикова. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2021. С.239-263.
References
1. Skryabin, A. N. (2003), Pisma [Letters], ed. by A. V. Kashperov, Muzyka, Moscow, Russia.
2. Ovsyankina, G. P. and Shitikova, R. G. (2021), "A. K. Glazunov and A. N. Scriabin — two trends in Russian music", Dve legendy russkoj muzyki. A. K. Glazunov i A. N. Skrjabin segodnja [Two
legends of Russian music. A. K. Glazunov and A. N. Scriabin today], ed. by G. P. Ovsyanki-na, R. G. Shitikova, Publishing House of Herzen University, Saint-Petersburg, Russia, pp. 9-12.
3. Levaya, T. N. (1991), Russkaya muzyka nacha-la XX veka v hudozhestvennom kontekste epohi [Russian music of the early 20th century in the artistic context of the Epoch], Muzyka, Moscow, Russia.
4. Eliade, M. (2000), Traktaty po istorii religii [Treatises on the history of religion], vol. 1, Aletejya, Saint-Petersburg, Russia.
5. "Water" (1991), Mifologicheskij slovar': Os-novnye mifologicheskie motivy i terminy [Mythological Dictionary: Basic mythological motifs and terms], ed. by E. M. Meletinskij, Sovetskaya enciklopediya, Moscow, Russia, p. 661.
6. Averincev, S. S. (2000), "Water", Mify naro-dov mira [Myths of the peoples of the world], vol. 1, Bol'shaya Rossijskaya enciklopediya, Olimp, Moscow, Russia, p. 240.
7. Glazunov, A. K. (1890), More: Fantaziya dlya usilennogo orchestra [The Sea: Fantasy for amplified orchestra], Lejpcig, Germany.
8. Mihajlov, M. K. (1984), Aleksandr Nikolaevich Skryabin (1872-1915) [Aleksandr Nikolaevich Skryabin (1872-1915)], Muzyka, Moscow, USSR.
9. Skryabin, A. N. (2018), "Sonata No. 2 (Fantasy Sonata)", Skryabin, A. N. Sobranie sochinenij: v 12 t. [Scriabin A. N. Collected works: in 12 volumes], vol. 10, ed. by V. Rubcova, Muzyka, P. Yurgenson, Moscow, Russia, pp. 37-54.
10. Skryabin, A. N. (2012), "Etude for piano op. 8 № 9", Skryabin, A. N. Sobranie sochinenij: v 12 t. [Scriabin A. N. Collected works: in 12 volumes], vol. 7, ed. by V. Rubcova, Muzyka, P. Yurgenson, Moscow, Russia, pp. 131-136.
11. Buleva, M. (2021), "The mystery of repetitive sounds in the music of A. N. Scriabin on the example of piano sonatas", Dve legendy russkoj muzy-ki. A. K. Glazunov i A. N. Skrjabin segodnja [Two legends of Russian music. A. K. Glazunov and
A. N. Scriabin today], ed. by G. P. Ovsyankina, R. G. Shitikova, Publishing House of Herzen University, Saint-Petersburg, Russia, pp. 182-192.
12. Apreleva, V. A. (2013), "The problem of time in the philosophy of A. N. Scriabin", Istoricheskie, filosofskie, politicheskie i juridicheskie nauki, kul'turo-logija i iskusstvovedenie. Voprosy teor-ii i praktiki [Historical, philosophical, political and legal sciences, cultural studies and art criticism. Questions of theory and practice], no 4 (30), vol. 3, pp. 13-17.
13. Skryabin, A. N. (2018), "Sonata № 5 op. 53", Skryabin A. N. Sobranie sochinenij: v 12 t. [Scriabin A. N. Collected works: in 12 volumes], vol. 10, ed. by V. Rubcova, Muzyka, P. Yurgenson, Moscow, Russia, pp. 94-113.
14. A. N. Scriabin's notes (1923), Russkie Propilei: materialy po istorii mysli i literatury [Russian Propylaea: materials on the history of thought and literature], vol. 6, ed. by M. O. Gershenzon, Berlin, Germany, pp. 120-235.
15. Shitikova, R. G. (2021), "Scriabin's «Worlds of Sounds» in the Russian Sonata of the 1920s", Dve legendy russkoj muzyki. A. K. Glazunov i A. N. Skrjabin segodnja [Two legends of Russian music. A. K. Glazunov and A. N. Scriabin today], ed. by G. P. Ovsyankina, R. G. Shitik-ova, Publishing House of Herzen University, Saint-Petersburg, Russia, pp. 239-263.
Информация об авторе Н. И. Верба — кандидат искусствоведения, доцент кафедры музыкального воспитания и образования
Information about the author N. I. Verba — Candidate of Art History, Associate Professor of the Department of Musical Education and Study
Статья поступила в редакцию 14.05.2022; одобрена после рецензирования 24.05.2022; принята к публикации 21.06.2022. The article was submitted 14.05.2022; approved after reviewing 24.05.2022; accepted for publication 21.06.2022.
