CC BY
68
УДК 94(474.2+474.3) «18»+37.014 ББК 63.3(2Лат)47 Б 74
Владимир Богов
МЕЖЭТНИЧЕСКИЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ И ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА ПО ВОПРОСАМ ОБРАЗОВАНИЯ В ЛИФЛЯНДИИ Х1Х в.
АННОТАЦИЯ
В статье рассмотрены некоторые проблемы взаимоотношений балтийских немцев, латышей, русских и эстонцев в сфере народного образования на протяжении XIX века в Лифляндской губернии Российской империи. Показано, как на клубок застарелых этносоциальных противоречий влияли в данный период попытки и результаты правительственных реформ и новаций в сфере народного просвещения, включая регламентацию употребления тех или иных языков обучения.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
Российская Империя; Лифляндия; латыши; немцы; русские; эстонцы; школьное образование; министерство народного просвещения.
В ТЕЧЕНИЕ XIX века в Лифляндии продолжают формироваться и сосуществовать четыре этнические (этнолингвистические) группы, каждая из которых имела свое преимущество перед другой. Так, балтийские немцы обладали на местном уровне всей полнотой административной власти и экономическими преференциями «по праву владения»; русские православного вероисповедания номинально могли рассчитывать на монаршую и правительственную поддержку (пусть и слабую на деле); латыши и эстонцы, в массе своей лютеране, имели неоспоримое численное превосходство и некоторый опыт удовлетворения растущих культурно-образовательных потребностей с помощью протестантских проповедников и копирования на свой лад немецких культурных образцов.
Вопрос образованности местного населения Ливонии в XII—XIX вв. может представлять существенный интерес для исследования, поскольку образование
с
как процесс способно формировать у человека определенную систему идей, взглядов, отношение к окружающим, определить мировоззрение, понять х свое место в мире и многое другое. Это, в свою очередь, выстраивает вектор § отношений к окружающим и их восприятие. Ниже на фактическом материале рассмотрим влияние и результаты организации образовательных учреждений с обучением на русском языке в Лифляндской губернии в XIX веке.
Насколько известно, до XIII в. не существует письменных источников балтских племен, из которых можно получить исчерпывающее бытописание, поскольку балты не имели своей письменности. Несмотря на то, что распространение православного христианства здесь началось с XI в., этот факт так и не поспособствовал, как в других областях, формированию среды образованных людей своего времени — священнослужителей и монашества, не говоря уж об университетской учености.
После завоевания Ливонии и полного подчинения местных племен пришедшими сюда немцами балты и эсты были вынуждены замкнуться на самообразовании и сохранении самобытной культуры. Подчиненное положение латышей и эстонцев в Лифляндии при вековом владычестве над ними других народов, неприятие их немцами как субъектов права и даже полноценных объектов для ассимиляции в германоязычную культуру в какой-то мере позволило прибалтам на протяжении многих столетий сохранить свои древние обычаи, языки, остатки языческих верований, народное творчество, нравы и образ жизни.
Исторически сложилось, что рациональным осмыслением и «научным» развитием латышского языка в средние века и в более поздний период, вплоть до середины XIX в., никогда не занимались сами латыши. Первые, кто начал изучать грамматику и историю латышского языка, были немцы из числа священнослужителей. Все имеющиеся на латышском языке сочинения, переводы Священного Писания, разных церковных текстов, наконец, грамматика и книги литературного содержания XVI-XIX веков были изданы немцами1. Это обстоятельство во многом вносило коррективы в латышский язык — он обогащался новым словарным запасом и в какой-то мере адаптировался к «внешним» обстоятельствам2.
Впервые о возможном образовании леттов, ливов и других, населявших Прибалтику племен (в качестве спорного утверждения) упоминается во введении к Хронике Генриха Ливонского3, где говорится о том, что германцы угоняли местное население в качестве пленных и некоторые из них там получали немецкое образование. Последовавшее завоевание Прибалтики немцами и подчиненное положение балтов отразилось в пренебрежительном отношении к последним, в полном игнорировании их интересов. Следует отметить, что первые народные школы на латышском языке в Лифляндии появились лишь в начале XVII в., после того как Лифляндия была захвачена шведами4. Подробнее возникновение латышских школ рассмотрим ниже.
На территории Ливонии систематическое немецкое образование появляется вскоре после основания Риги — уже в 1211 г. при Домском соборе откры-
с
лась «латинская школа». Спустя 15 лет, в 1226 г., в Риге появилась и вторая шко-х ла при Георгиевской церкви. Обе эти школы предназначались для подготовки будущих священнослужителей. Первоначально в Домской школе изучалась античная литература, труды средневековых просветителей, а также грамматика, метрика и математика. Позднее учебная программа пополнилась новыми предметами: физикой, историей и географией. В начальных классах (квинте) занятия проводились на немецком языке, а в старших на латыни.
Школы светского характера стали появляться гораздо позже церковных. Первой школой подобного типа стала Петровская школа, начавшая работу в 1353 г. Это учебное заведение просуществовало более 500 лет — до 1885 г., когда его объединили с другой школой. До Реформации школа являлась латинской и готовила чиновников для городского управления5.
До конца XVIII столетия в Лифляндии существовали школы всех уровней образования лишь с немецким языком обучения. На латышском языке учеба велась лишь в народных и элементарных школах (предназначались они для детей из числа т.н. «низших» сословий).
В конце XVIII в. ситуация с учебными заведениями начала меняться — впервые появляются школы с русским языком обучения. Привилегии немецкого дворянства в Прибалтике, дарованные ему Петром I по старым ливонским лекалам, были подвергнуты некоторому пересмотру Екатериной II. 4 сентября 1785 г. указом императрицы велено было открыть в Рижской и Ревельской губерниях училища с русским языком обучения: «Чтоб в училищах тамошних преподаваем был Российский язык, яко необходимо нужный, и без которого знания и употребление в должности весьма неудобно»6. Таким образом, в 1789 г. в Риге открылась первая школа с русским языком обучения, известная под названием «Catharmeum». Эта школа была единственной в Лифляндии русской школой на протяжении последующего полувека.Только в 1839 г.в Дерпте (Тарту) и Якобштадте (Екабпилсе) появились еще две русские школы. В Курляндской губернии первая русская школа открылась в Митаве (Елгаве) два года спустя, в 1841 г. Все эти школы предназначались для «низших» слоев русского населения, поскольку в основном были одно- или двухклассными. Более зажиточные русские люди были вынуждены в силу социальных реалий (и предрассудков) отдавать своих детей в немецкие школы.
До 1820 г. русский язык в прибалтийских учебных заведениях не был обязательным к изучению и до сего времени «должность учителя русского языка в Остзейском крае была ниже всех младших учителей других предметов»7. Разность положения учителей языков выражалась в оплате их труда. Так, например, учитель древних языков получал 2000 руб. ассигнациями в год за один урок в неделю; младший учитель — 1400 руб. ассигнациями за тот же объем работы, а учитель русского языка, в свою очередь, мог рассчитывать всего лишь на 1000 руб.8
Существование в Лифляндии немецкого делопроизводства и возможность получения более престижного образования только на немецком языке ставили остальные этнические группы в крайне невыгодное положение,
с
что в значительной степени сказывалось на востребованности получения образования на других языках.Высочайшее повеление о введении преподавания х русского языка в 1828 г. в большой степени бойкотировалось на местах Дерптской училищной комиссией (1804-1836), ведавшей административным управлением низших и средних учебных заведений всего Остзейского края.
Ранее открытые русские классы были малопосещаемы гимназистами, которые ко всему прочему не оказывали русскому учителю даже должного уважения. Данное положение складывались в некоторых школах, как признается в «Актах Рижской гимназии», из-за того, что многие ученики, переходя из элементарных школ в гимназию, не изучали ранее и не умели ни читать, ни писать по-русски. Другая причина незнания русского языка учениками исходила из того, что их родители были не в состоянии оплатить обучение дополнительного языка9.
Ситуация с изучением русского языка в Лифляндии начала улучшаться только после того, как Николай I, приехав с визитом в Ригу и Ревель в 1827 г., лично посетил некоторые гимназии и, узнав о проблемах с изучением русского языка, распорядился с назначением в Лифляндию из Петербурга или Москвы лучших учителей с окладом по высшей категории. Однако это «высокое повеление», проходя через бюрократические препоны, в частности, через министра народного просвещения прибалтийского немца Карла Ливена, на деле оказалось очередным унижением для русского учителя, которому увеличили жалование не в два раза, а лишь на 100 рублей в год10.
До 1836 г. правительственные меры по распространению русского языка в Лифляндии включали в себя внушения, поощрения и умножение средств для преподавания, но никогда не действовали по принципу принуждения. Однако в том же году обнаружилось, что все принимаемые правительством меры в Лифляндии не приносят должного результата, в результате чего 19 декабря 1836 г. император Николай I издает соответствующий указ, согласно которому в Дерптском университете без должного знания русского языка не дозволялось присваивать звания действительного студента, кандидата и лекаря и, кроме того, определился пятилетний переходный период, по истечении которого университет мог принимать новых студентов исключительно со знанием русского языка. Но ужесточение требований знания языка и некоторое повышение окладов не смогло решить одной важной проблемы — существенной нехватки учителей русского языка. После распоряжения Николая I об увеличении количества преподавательского состава в Лифляндии за последующие несколько лет в Прибалтику прибыли лишь 11 учителей русского языка11. Сказывались непрестижность места работы в окраинной губернии и низкая оплата труда.
Не улучшили знания русского языка и различные эксперименты с делением классов на группы учеников, поскольку сказывалась все та же нехватка персонала. В 1860 г., после преобразования пятилетних гимназий в семилетние, попечительский совет Рижской гимназии решил упразднить должность второго учителя русского языка по причине того, что особенного улучшения в познаниях русского языка в целом не наблюдается.
с
В качестве подтверждения того, что в середине XIX в. русскии язык в х Лифляндии почти не был востребован в быту, можно обратить внимание на газетные публикации. Например, как писало латышское печатное издание «Majas Viesis» в 1863 г., «В Лифляндии говорят на двух языках — немецком и латышском, поэтому лифляндцам нужно учить оба этих языка»12. О русском языке в заметке даже не упоминалось.
Несмотря на строгие требования к выпускникам гимназии на знание русского языка, в некоторых случаях скверные познания гимназистов в языке провоцировали у общественности неприязнь ко всему русскому. Причиной для такого недружелюбия являлись отметки того или иного ученика, у которого могли быть знания предметов отличные, но всю картину портила неудовлетворительная оценка по русскому языку, вследствие чего ученика могли исключить из гимназии. Подобные факты для немецкой молодежи становились существенной преградой на пути получения высшего образования13.
Планы по организации крестьянских школ с латышским языком обучения в Ливонии появляются довольно поздно — в XVI веке с приходом сюда идей Реформации, но чем-то большим, нежели разговорами и некоторыми зачатками книгопечатания на латышском языке, все эти мысли о введении образования для крестьян так и не увенчались. Тема народного образования была вновь поднята в 1601 г., когда король Швеции Карл IX издал указ о том, что крестьяне на захваченных территориях имеют право поступать в учебные заведения. Однако попытка вновь не удалась, поскольку на территории Ливонии шла Польско-шведская война. И только после захвата Лифляндии (1621 г.) король Швеции Густав II Адольф в 1624 году приказал генерал-суперинтенданту Самсону позаботиться об организации школ для крестьянских детей. Первая школа с латышским языком обучения появилась в Вендене (Цесис) в 1626 г.14 Эта инициатива имела успех — и к началу XVIII в. в Лифляндии и Курляндии насчитывалось уже 25 народных школ для латышей. Однако после начала очередной войны в 1700 г. между Швецией, Данией, Россией и Польшей количество школ снова изменилось — из 25 существовавших 17 оказались уничтожены15.
После присяги края на верность царю в июле 1710 г., через несколько месяцев последовал указ Петра I о восстановлении школ в Лифляндии. Однако большие разрушения не позволили в полной мере выполнить царский указ. Все последующее время образованием низших сословий занимались по собственной инициативе лютеранские священники.
Особенно большая заслуга в начальном просвещении латышей и эстонцев Лифляндии лежит на плечах гернгутеров, которые в 1729 г. прибыли в губернию и уже в 1736 г. в Вольмаре (Валмиера) открыли первую миссионерскую школу в усадьбе генеральши Галарт, где спустя год учились более 100 учеников16. Распространение идей гернгутеров происходило на местном, т.е. латышском языке: гернгутеры занимались переводами духовной литературы на латышский и обучали своих прихожан чтению этих книг; кроме того, они занимались изданием переводных духовных песен. Движение гернгутеров
в Лифляндии было запрещено в 1743 г.17, однако позднее, в 1764 г., движение вновь обрело законный статус, но с многочисленными ограничениями. х До запрета 1743 г. в Лифляндии азам чтения и письма были обучены до 3 тыс. латышских крестьян18. После своего возрождения гернгутеры начали £ активную деятельность по привлечению крестьян, и до 1817 г. им удалось вовлечь в свои ряды от 30 до 40 тыс.чел.19 Одним из значительных препятствий к расширению движения стал новый Закон о церкви 1832 г., который гласил, что читать проповеди может лишь священник, получивший теологическое образование. Гернгутерство как движение состояло в основном из выходцев из народа без надлежащего образования, это была своеобразная «народная церковь». Новый закон стал предвестником окончательного сворачивания движения, и к концу XIX в. оно практически исчезло из Лифляндии. Можно сказать, что это движение во многом послужило хорошей основой для дальнейшего формирования народного образования латышских и эстонских крестьян, которые в своем большинстве овладели азами чтения и письма.
И если у русских школ к середине XIX в. в Лифляндии имелись заступники в виде царствующих особ и Министерства народного просвещения,то школы на латышском языке здесь оставались полностью на усмотрении местного немецкого дворянства и неравнодушных священнослужителей или просто сочувствующих. Так, например, в 1854 г. немецкие политики, рассматривая «Балтийский вопрос», кратко заметили, что латышское и эстонское образование окончательно запущено20. Спустя полвека, в 1906 г., несколько инспекторов народных училищ (В. Правдин, И. Попов, М. Успенский во главе с директором народных училищ А. Вильевым) также подтвердили, что положение народного просвещения в Лифляндии и отношение к нему немецкого дворянства на протяжении многих веков было весьма прохладным: «Лифляндское и эстляндское дворянство, как свидетельствует история края, в течение многих столетий держалось, кажется, убеждения, что учить и просвещать латышей и эстов противно интересам дворянства и с высокомерным пренебрежением относилось к простонародью и его нуждам»21.
В ходе отмены крепостного права в Лифляндии было разработано и высочайше утверждено «Положение о Лифляндских крестьянах» от 26 марта 1819 г.22 В одной из статей закона, официально опубликованного на русском и немецком языках, было обозначено условие об организации народных школ в зависимости от количества населения. Так, предписывалось учредить одну школу на каждые 500 чел. в волости. Учителей для новой школы утверждали помещик и пастор23. Одно из главных изменений, которое обусловливало Положение от 26 марта 1819 г., заключалось в том, что народные школы полностью переходят в подчинение дворянству и пасторам местных церквей. В той же статье Закона был предусмотрен пункт, который способствовал посещаемости школ крестьянскими детьми за счет введения платы за каждый пропущенный день. В разных школах вводились разные штрафные санкции за прогулы: от 5 коп. медной монетой за каждый день до 50 коп. в день24.
с
Интерес верховной власти к элементарной грамотности латышского х и эстонского населения Лифляндской губернии, равно как и узкие рамки потребности в таковой, прямо прописаны в § 203 вышеуказанного Положения:
«Дабы Лифляндский крестьянин с удобностью и без издержек мог быть известен о всем том, что ему по хозяйственным и судебным производствам знать нужно, постановляется издавать на Латышском и Эстеническом25 языках простонародные ведомости.
Сии ведомости не должны заключать в себе никаких посторонних статей или замечаний, но только предметы, соответствующие вышеозначенным постановлениям...»26
Отмена крепостного права в Лифляндии в 1819 г. парадоксальным образом во многом осложнила жизнь простого крестьянина, поскольку именно помещики избавили себя от многих обязанностей перед некогда лично зависимыми от них крестьянами. Содержание народных школ отныне перешло в ведение дворян, которые не были в том заинтересованы. Во-первых, это требовало значительных средств на их строительство и содержание; во-вторых, отвлекало рабочую силу от выгодной для помещика работы; в-третьих, по распространенному мнению губернских помещиков, образование делало людей более ленивыми и непослушными27.
Идея онемечивания латышей и эстов возникла в Прибалтийском крае еще в 1848 г. Причиной к такому решению послужил массовый переход эстов и латышей в православие с 1841 по 1846 гг. (около 100 тыс. чел.). В это же время, в 1848 г., непосредственно в самой Германии с особенной силой обнаружилось стремление к единству и родилась мысль, что и прибалтийские провинции должны войти в состав будущей великой Германской империи, которые сильно возбудили немецкий патриотизм в остзейском народонасе-лении28. До того времени, за немногими исключениями, все дворянство края, вследствие своего аристократического взгляда на простой народ, не желало его онемечения и таким образом некоторого уравнивания в правах. В 1862 г. идея германизации достигла такой степени зрелости, что епископ Вальтер уже публично объявил в Риге, в своей проповеди при открытии ландтага, что германизация латышей и эстов составляет священный долг и важнейшую политическую задачу лифляндского дворянства29.
Поначалу, интересуясь крестьянским вопросом, немцы полагали, что это будет отчасти способствовать германизации латышей. Именно поэтому немцы не возражали против ограниченного преподавания в церковных школах пасторами латышского языка, так как считали, что латышский язык со временем умрет собственной смертью30. Но ассимиляция крестьян потерпела крах, в т.ч. и потому, что растворение отдельных латышей и эстонцев в немецкой среде не делало их полностью социально равными с немцами (на это могли рассчитывать лишь дети или внуки от смешанных браков, которые, однако, не поощрялись не только в балто-немецкой, но и в латышской или эстонской среде).
с
Попытки ввести образование на эстонском и русском языках предпринимались крестьянами неоднократно. В 1860-х гг. эстонские крестьяне вместе с 55 народными учителями составили проект учреждения близ Феллина (Виль-янди) эстонской реальной школы с преподаванием на эстонском и русском языках с намерением назвать новую школу «Александровской». Однако ввиду нехватки средств эта идея не получила своего развития31.
Подобные прошения указывают на действительно слабую поддержку и нехватку воли правительства России изменить внутренний пронемецкий характер Прибалтийского края. В отчете, подготовленном по указанию Министерства народного просвещения в 1866 г.,прямо указывается на вопиющий факт о чрезмерной поддержке правительством немецкого образования в Прибалтике в сравнении с внутренними губерниями империи: «...русское правительство на образование каждого немца в прибалтийских губерниях расходует в 60 раз более, чем на образование каждого русского в Вятской губернии, в 53 раза более, чем в Пермской и Оренбургской, в 40 раз более, чем в Воронежской, Тамбовской и Подольской. [...] Если принять в соображение устройство учебной части в прибалтийских губерниях, то можно прийти к заключению, что в губерниях этих правительство приняло на себя задачу совершенно онемечить местных жителей, т. е. латышей, эстов и русских. Однако такому стремлению правительства, явно выраженному в числе и характере онемечивающих казенных школ, противоречит изредка высказываемое со стороны правительства требование, чтобы прибалтийские немцы учились русскому языку и чтобы латыши и эсты, выучившись сперва языку немецкому, потом учились русскому»32.
Как указывается в исследовании Министерства народного просвещения, основной проблемой в Лифляндии было отсутствие квалифицированных кадров, способных на хорошем уровне преподавать русский язык. Непосредственная причина сохранения этой проблемы на протяжении многих десятилетий ХК в. состояла в отсутствии у школ возможности достойно оплачивать труд педагогов, несмотря на их достаточное воспроизводство в московских и петербургских учительских семинариях. Кроме того, в случае появления талантливого учителя в Прибалтике, его амбициозное желание преподавать пропускалось через «национальные предрассудки и политические расчеты», которые «всегда будут побуждать немцев усматривать одни только дурные стороны в русских учителях и во всем русском школьном устройстве, а что касается до предубеждения о превосходстве немцев, то оно найдет сильную поддержку даже и в самих русских»33.
В начале 1860-х гг. открытие русских гимназий в Лифляндии отчасти игнорировалось латышами,несмотря на свою заинтересованность в обучении на русском языке, благодаря особому устройству прибалтийских губерний, где латыши — как в городах, так и в сельской местности — находились в полной и непосредственной зависимости от немецкого дворянства и могли (как того до сих пор требовало само правительство) только с величайшей осторожностью обнаруживать свои симпатии к русской народности.
В исследовании «Об учебных заведениях Прибалтийского края в отношении к русскому языку», изданном в 1866 г. в Санкт-Петербурге, приводится
с
статистика владения населением всего Прибалтийского края теми или иными х языками. Так, из общего населения трех губерний (Эстляндская, Лифляндская и Курляндская) в 1,833 млн чел. оценивали свое знание русского языка на «хорошо» 80 тыс. чел.; считали, что «могут объясняться по-русски», 150 тыс. чел.; «кое-что понимают по-русски» 360 тыс. чел.; «хорошо владеют латышским или эстонским» 1,72 млн человек; «кое-что понимают по-латышски или по-эстонски» 80 тыс. чел.; «не понимают латышского и эстонского языка» 33 тыс. чел.; «хорошо владеют немецким языком» 250 тыс. чел.; «могут объясняться на немецком языке» 50 тыс. чел.; «кое-что понимают по-немецки» 50 тыс. чел.34
Время от времени в Прибалтике появлялись люди, которые не могли равнодушно наблюдать за тем, что латышский и эстонский народы не имеют путей и способов к своему образованию. Так, в конце 1820-х гг. немецкий пастор Иоганн Волтер (1772-1858),неравнодушный к судьбам простых крестьян Курляндской губернии, начал вести переписку с известными педагогами Пруссии для улучшения положения с народным образованием.Эта переписка позволила одному из молодых людей по имени Андрейс Бергманис (18101869) в 1831 г. отправиться на учебу в Пруссию в педагогическую семинарию с целью выучиться и организовать обучение будущих педагогов уже в родном крае — Курляндии.
В 1836 г. пастор Ульман подал в Лифляндский синод отчет о положении латышских народных школ в Лифляндской губернии. Согласно этому отчету, в губернии на тот момент насчитывалось 63 450 детей в возрасте от 7 до 17 лет, из них только 850 учились в приходах, волостных или мызных школах35. Позднее, в 1849 г., фиксировалось, что из 107 лютеранских приходов Лифлян-дии в 23 не было приходских школ, а в латышской части этой губернии насчитывалось только 9 волостных школ36.
Что касается оплаты работы учителей в народных школах, то после отмены в конце 1850-х гг. правил, установленных еще при шведском правлении в XVII веке, каждая школа устанавливала свои размеры оплаты работы учителя. В своем большинстве учителя совмещали основную работу с преподаванием в школе. Данная система оплаты действовала до конца XIX в.37 Иногда свое соучастие в оплате учительского труда предлагало общество. Так, например, для «воспоможения» содержания учителей народных школ в 1866 г. в Вецпиебалге организовали т.н. Школьное общество. Основатели этого общества выделили капитал в размере 4000 руб., проценты с которого шли непосредственно на оплату работы учителей волостных народных школ38.
В 1869 г. проблему низких оплат труда учителей народных школ поднял Лифляндский, Эстляндский и Курляндский генерал-губернатор П.П. Альбединский. Так, решением генерал-губернатора был установлен минимум того, что оплачивает волостное правление. Итак, учитель волостной школы за каждого совершеннолетнего в волости с населением до 200 чел. получал 10 коп. (максимально 20 руб.); в волости, где более 500 чел., — 5 коп. за чел. (максимально 35 руб.); от 500 до 1000 чел. — 3 коп. (максимально
с
35 руб.); более 1000 чел. — 2 коп. (максимально 35 руб.). Вместе с этим, учителю оплачивали комнату и дрова. Эти правила действовали до 1871 г.39 55
Программа волостной школы включала в себя учебный минимум: чтение, каллиграфическое письмо, счет в уме и на доске, 4 вида вычислений, библейские рассказы из Нового и Старого Заветов, элементарная география, хоровое и другое пение, по желанию волости можно было изучать русский или немецкий язык. Обучение происходило с октября до апреля три года.
В 1860 г. новый закон о крестьянах определил, что отныне о волостных школах обязаны заботиться помещики и погашать все расходы на содержание школы. В этом же году было образовано Управление сельских школ, которое стало верховной инстанцией в лице четырех настоятелей церквей, лифляндского суперинтенданта и одного школьного советника, которого назначает Лифляндское дворянство. В 1865 г., после организации Остзейского комитета, было утверждено положение, где оговаривалось, что на каждые 500 чел. в волости необходимо организовать одну школу. Надо сказать, что отношение немцев к народному образованию в разных частях Лифляндской губернии не было одинаковым.Так,в эстонской части губернии дворянство было более благосклонным к образованию своих крестьян, что отражалось в количестве школ. Согласно статистике в 1853 г. в Лифляндии насчитывалась 531 народная школа (волостные) с более 10 тыс. школьников, из них в эстонской части находились 489 школ, а в латышской части — только 42 школы с 800 школьниками. При этом детей в возрасте от 8 до 17 лет в губернии насчитывалось 74,5 тыс.40
Спустя 10 лет ситуация начала меняться. Развитие народного школьного дела в Лифляндии стало налаживаться во 2-й половине XIX столетия, после окончательного «раскрепощения» латышей, когда многие из них становились собственниками земли. В 1863 г. латышская газета «Majas Viesis» приводит новую статистику по количеству школ в Лифляндии за 1862 г.: число народных школ в латышской части заметно увеличилось и уже составляло 170, в которых обучались 6589 учеников41.
В 1867 г. эстонские крестьяне направили прошение императору Александру II, где они просили о введении в народных школах преподавания русского языка: «Дабы для вящего преуспеяния и увеличения числа наших сельских школ, заведения эти приняты были под непосредственное ведение министерства народного просвещения, причем желательно, чтобы в оных преподаваем был также русский язык, знакомство с которым облегчало бы торговые и другие сношения наши с внутренними губерниями, а рекрутам из эстов — изучение военной службы; кроме того, оно дало бы нам возможность искать себе работы или места вне родины»42.
Согласно уставу 1875 г. школы перешли в ведение Министерства внутренних дел. Но, как и прежде, ими заведовали дворянство, духовенство и представители от крестьян. Устав требовал, чтобы на одного учителя приходилось не более 80-90 учеников, чтобы при каждой школе была устроена библиотека. Преподавание велось на родном языке учащихся. Что же касается русского языка, то он по-прежнему был в полном загоне:
с
«Преподавание русского языка учебными планами дозволялось не иначе, как х с разрешения приходско-школьного управления»43. И даже закон 1874 г. о всеобщей воинской повинности, который требовал введения в школах обязательного обучения русскому языку, не исправил ситуации. Проблема с обучением русскому заключалась все в той же нехватке квалифицированных учителей.
К 1881 г. народных школ в Лифляндии в латышской части насчитывается уже 365. Но если количество учебных заведений постоянно росло, то их внутреннее обеспечение оставляло желать лучшего. Так, например, в 6 школах не было совершенно никаких учебных средств, в 18 школах только доска и Библия, и только лишь в 67 школах были все необходимые предметы для ведения учебного процесса44.
В ревизии сенатора Н.А. Манасеина (1882-1883 гг.) приводятся официальные данные по количеству школ, где преподается русский язык. Согласно его данным, в 1882 г. в Лифляндской губернии было всего 1085 народных школ, в том числе 959 [волостных] и 126 приходских с общим количеством учащихся до 43 тыс. чел. Из указанных школ русский язык введен в 790, а немецкий в 40445. В этом же отчете Манасеин указывает, что численный перевес русского языка — это не более чем статистический прием, не имеющий ничего общего с реальностью, поскольку изучение русского языка в школах — простая формальность. Так как школы курировались местным немецким дворянством, то и учителей они подбирали соответственно из немецких училищных семинарий, а не русских:
«Громадное большинство сельских учителей, избираемые из воспитанников немецких семинарий, или из лиц, известных лютеранскому духовенству и местным дворянам по их немецкому направлению, или почти вовсе не знают русского языка, или не понимают русской разговорной речи и с трудом разбирают печатные русские учебники, вследствие чего ученики не имеют никакой пользы от русских уроков у таких учителей»46.
Кардинальные изменения в работе волостных и приходских школ произошли в 1887 г. — все школы перешли в ведомство Министерства народного просвещения,таким образом было существенно ослаблено влияние немецких дворян и пасторов на латышских крестьян. И эта реформа была инициирована самими народными массами47. Реформа коснулась во многом и языка преподавания. Одна из статей Закона устанавливала, что «в сельских училищах преподавание всех предметов производится на русском, эстонском или латышском языке, смотря по удобству»48.
Изменения 1887 г. вызвали логичный протест у немецкого дворянства, в связи с чем ими была развернута широкая кампания против деятельности Министерства и самих школ: лифляндское дворянство закрыло большинство мызных школ, которые они содержали на собственные средства и в которых обучались дети мызных работников. Кроме того, дворянство Лифляндской губернии в лице церковных попечителей проявило стремление к захвату имущества (земельные участки, школьные здания) этих училищ в пользу лютеранских церквей, что было засвидетельствовано бывшим лифляндским
с
губернатором Зиновьевым в циркуляре комиссарам по крестьянским делам от 15 декабря 1890 г.49 §
Реформа 1887 г., изначально встреченная немцами в штыки, и в дальнейшем послужила поводом к бесконечным и порой незаслуженным нападкам на русскую школу. В 1905 г. лифляндские предводители дворянства представили отчет в Комитет Министров о состоянии школьного дела в губернии, где говорилось, что реформенный перевод образования на русский язык способствовал «понижению культурного состояние края», а «преобразованная школа создала условия, благоприятные для развития неверия, усиления безнравственности, огрубения нравов крестьянской молодежи и умножения числа малолетних преступников»50.
В ответ на эти обвинения руководители народного образования в крае, инспекторы народных училищ (В. Правдин, И. Попов, М. Успенский) во главе с директором народных училищ А. Вильевым, сочли «своею нравственною обязанностью» выступить в защиту народной школы. Они цифрами и фактами доказали, что нет никаких причин говорить об упадке в крае народного образования51. Согласно их исследованию уменьшение числа народных школ в уездах компенсировалось открытием городских школ. Увеличению количества учащихся в городах способствовало резкое экономическое развитие всего Прибалтийского края с середины XIX века — в городах начали образовываться крупные предприятия, которым требовалась рабочая сила.
Проведенные правительством России реформы образования в Лифлянд-ской губернии на протяжении почти ста лет повлияли разным образом на основные этнические группы. В частности, реформаторство в сфере просвещения, наряду с социально-демографическими процессами, способствовало постепенному сужению балто-немецкого культурного пространства. Судьбоносными эти изменения стали для сословия крестьян — латышей и эстонцев. И это было общепризнанным фактом в те времена. Географ Юрий Новоселов, который обобщил исследование о быте латышей Лифляндской губернии в начале ХХ в., так описывал все большее влияние русской культуры и образования:
«Из местных уроженцев, путем начальной школы, открывшей им, через ознакомление с русским языком, доступ в средние и высшие учебные заведения всей империи, составились кадры латышской и эстонской интеллигенции, соперничающей в настоящее время с интеллигенцией немецкой, и громадный процент чиновников в крае и лиц свободных профессий — медиков, адвокатов, публицистов, художников и т.п. — состоит из латышей и эстов»52.
Противостояние русских и немцев в Лифляндии породило своеобразный феномен образованности «низшего» сословия, состоявшего из латышей и эстонцев. Введение российским правительством повсеместно в губернии народного образования на родном для крестьян языке, как и параллельное обучение русскому языку латышей и эстонцев, позволило последним мгновенно по историческим меркам «перешагнуть» несколько десятилетий, если не веков.
с
Так,согласно переписи 1897 г., из всего населения Лифляндской губернии Й в 1 млн 299 тыс. 365 человек грамотных насчитывалось 1 млн 9 тыс. 615 чел., или 77,7% всего населения; иначе говоря, почти 4/5 всего населения губернии было грамотно. Грамотных мужчин насчитывалось 488 тыс. 174 (77,49%), женщин — 521 тыс. 441 (77,91%). Из всего числа латышей в губернии (563 829) — грамотных 79,2% (446 553), а эстов (518 594) — 80,1% (415 394),хотя надо заметить, что между последними лишь немногим более 1/4 части были грамотны по-русски, остальная часть владела навыками чтения и письма только на своем языке. Из всего же числа грамотных латышей немногим менее половины грамотны и по-русски. Лиц, получивших образование выше начального, из всего числа грамотных каждого сословия, было больше всего у дворян и у лиц духовного звания — у первых 61,54% муж. и 30,97% жен., у вторых — 64,38% муж. и 27,67% жен. У городских сословий их насчитывалось только 11,53% муж. и 6,50% жен. Крестьяне давали в этом отношении совсем малый процент — 0,76% муж. и 0,17% жен.53, в абсолютных цифрах, соответственно, 1972 и 518 чел.
Таким образом, можно говорить, что высокий процент грамотности латышей и эстонцев в Лифляндии — побочный результат политической борьбы российского правительства с остзейским дворянством, которое так же всеми силами перетягивало на свою сторону превосходящее по численности местное население. Однако использование в полной мере российским правительством административного и социально-политического ресурса позволило в течение XIX столетия при помощи образования низших сословий изменить ситуацию в Лифляндии коренным образом и снизить политэкономическую зависимость латышей и эстонцев от немцев.
Реформированная школа оказала существенное влияние на экономическую жизнь крестьянского населения, которому через освоение русского языка открылись возможности заработка не только в небольших пределах губернии, но и в целом на территории России. Как признавали исследователи «по горячим следам», «в сознании этой-то, конечно, экономической пользы латыши и эсты особенно охотно помещают своих детей в начальные правительственные и министерские училища, ввиду лучшей постановки в них преподавания русского языка. В последнее время училища эти прямо-таки переполнены учащимися»54.
Признание роли России в становлении латышей как образованного и культурного народа нередко высказывались на страницах латышских газет. Например: «Латыши под защитой российского царя из ничтожной рабской толпы выросли в сознательный культурный народ; они знают, что все свободы и права, что они унаследовали, им даны из царских рук; свое будущее они также вверяют Богу и Царю»55. Вместе с тем бурный рост промышленного производства в Риге и других городах, обострение социальных противоречий, наложившееся на застарелые межэтнические трения, уже на рубеже Х1Х-ХХ вв. способствовали распространению среди грамотного латышского и эстонского населения не столько настроений верноподданничества или всероссийского патриотизма, сколько радикальных левых и узко националистических идей.
1 Например, в Курляндии о судьбе латышей стал заботиться первый герцог Готгард Кетлер х (1562-1587); он построил около 70 церквей, основал несколько школ и благодаря его заботам ^ в 1586 г. была напечатана первая латышская книга («Энхиридион»). Первая газета на латышском языке «Latweeschu Ahrste» («Латышский врач») была также издана немцами в 1768 году; было выпущено 25 номеров.
2 Военно-статистическое обозрение Российской Империи. Т. 7, ч. 2. Лифляндская губерния. ™
СПб., 1853. С. 287. ^
3 ta
3 Генрих Латвийский. Хроника Ливонии / Вступ. статья [с. 1-67], пер. и коммент. С.А. Аннинского. °
М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1938. C. 19.
4 Kriskäns J. Tautskolu vesture. No 13. gadsimta lidz 1905. gadam. Iowa: Latvju grämata, 1972. 31. lpp. ^
5 ra
5 Школа при церкви Петра // Энциклопедия Рига. Рига: Главная редакция энциклопедий, 1989. g
C.781. f
6 CQ
6 Полное собрание законов Российской империи [Собрание 1-е. С 1649 по 12 дек. 1825 г.]. Т. XXII. о
с
1784-1788. СПб., 1830. C. 206. га
7 Исторический обзор мер правительства для усиления в Остзейском краю способов к изуче- н нию русского языка. СПб.: [Б. и.], 1863. С. 4. о
8 Там же. ¡§
9 Там же. С. 5, 6. х
10 Там же. С. 8, 10. ь
11 Там же. С. 14, 24. §
ь
12 Mäjas Viesis, Nr.37, 1863.g. 16.septembri. g
ra
13 Исторический обзор мер правительства для усиления в Остзейском краю способов к изучению русского языка. СПб.: [Б. и.], 1863. C. 34-35. ^
14 Kriskäns J. Tautskolu vesture. No 13. gadsimta lidz 1905. gadam. Iowa: Latvju grämata, 1972. 31. lpp. |
1 г Q.
15 Там же. С. 32. о
ш
16 Там же. С. 35. ь
о
17 Решение о запрете движения гернгутеров как опасного для существующего общественного с
Ф
порядка предварительно инициировалось и обсуждалось на Лифляндском ландтаге в 1742 г. Ц
и
18 Straube G. Kas bija hernhutiesi? URL: http://www.atjaunotne.lv/articles/kas-bija-hernhutiesi (дата
обращения: 10.09.2017). |
m
19 Там же. 5
Ф
20 Europa's brennende Fragen. II. Leipcig: 1854. S. 84. ^
21 О положении начального народного образования в Прибалтийском крае. Рига, 1906. C. 3. ............
22 Полное собрание законов Российской империи [Собрание 1-е. С 1649 по 12 дек. 1825 г.]. Т. XXXVI. о 1819. С. 543-732. ш
23 Kriskäns J. Tautskolu vesture. No 13. gadsimta lidz 1905. gadam. Iowa: Latvju grämata, 1972. 39. lpp. |
24 О положении начального народного образования в Прибалтийском крае. Рига, 1906. C. 10. ц
га
25 Т.е. на эстонском языке. ¿5
26 Полное собрание законов Российской империи [Собрание 1-е. С 1649 по 12 дек. 1825 г.]. Т. XXXVI. 1819. С. 595.
27 Kriskäns J. Tautskolu vesture. No 13. gadsimta lidz 1905. gadam. Iowa: Latvju grämata, 1972. 45. lpp.
28 Об учебных заведениях Прибалтийского края в отношении к русскому языку. СПб., 1866. С. 33-34.
29 Там же. С. 32, 34.
30 Лаптева Л.П. Борьба лужицких сербов за национальную самобытность в первой половине XIX века / Л.П. Лаптева // Проблемы этнической истории Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в новое и новейшее время. Сборник научных трудов. Вып. 1. Воронеж, 2002. С. 74.
журнал российских и восточноевропейских исторических исследовании
с
31
Об учебных заведениях Прибалтийского края в отношении к русскому языку. СПб., 1866. С. 45.
X 32 Там же. С. 10. х
5 33 Там же. С. 20.
34 Там же. С. 39.
35 Kriskäns J. Tautskolu vesture. No 13. gadsimta lidz 1905. gadam. Iowa: Latvju gramata, 1972. 48. lpp.
36 Новоселов Ю. Латыши. Очерки по этнографии и современной культуре латышей. Рига, 1911. С. 36.
37 Kriskäns J. Tautskolu vesture. No 13. gadsimta lidz 1905. gadam. Iowa: Latvju gramata, 1972. 90. lpp.
38 Baltijas Vestnesis. Nr. 24. 1869. g. 22.marta.
39 Kriskäns J. Tautskolu vesture. No 13. gadsimta lidz 1905. gadam. Iowa: Latvju gramata, 1972. 92. lpp.
40 Там же. С. 76, 92.
41 Majas Viesis. Nr.36-37. 1863.g. 16. septembri.
42 Положение эстов в 1860-х годах (Всеподданнейшее прошение крестьян Лифляндской губернии, Перновского, Феллинского и Дерптского уездов) // Русская старина. Т. 100. СПб., 1899. С. 664.
43 Новоселов Ю. Латыши. Очерки по этнографии и современной культуре латышей. Рига, 1911. С. 37.
44 Kriskäns J. Tautskolu vesture. No 13. gadsimta lidz 1905. gadam. Iowa: Latvju gramata, 1972. 100. lpp.
45 Manaseina revizija. Senatora N. Manaseina zinojums par vina izdarito reviziju Vidzemes un Kurzemes gubernas no 1882. lidz 1883. gadam: materiali Latvijas PSR vestures petisanai. Red. A. Drizulis. Riga: Latvijas Valsts Izdevnieciba, I949. 186. lpp.
46 Там же. С. 186.
47 Материалы к изучению положения крестьян в Лифляндии / Пер. с нем. Рига: Лифлянд. ландрат. коллегия, 1883. С. 26.
48 Новоселов Ю. Латыши. Очерки по этнографии и современной культуре латышей. Рига, 1911. С. 36.
49 См. там же.
50 О положении начального народного образования в Прибалтийском крае. Рига, 1906. С. 3, 16.
51 Результаты своих наблюдений и исследований эта группа инспекторов опубликовала в брошюре: О положении начального народного образования в Прибалтийском крае. Рига, 1906, 20 с.
52 О положении начального народного образования в Прибалтийском крае. Рига, 1906. C. 15-16.
53 Первая Всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. Лифляндская губерния. СПб., 1905. С. XIII.
54 О положении начального народного образования в Прибалтийском крае. Рига, 1906. С. 15-16.
55 Jaunas Latviesu Avizes. Nr. 54. 1910. g. 6. julija.
БОГОВ ВЛАДИМИР АЛЕКСЕЕВИЧ — магистр филологии, рижский историк-краевед; аспирант Вятского государственного гуманитарного университета ([email protected]). Латвия.
