CC BY
95
ИСТОРИЯ
УДК 39(474)
И. Ю. Трушкова
Современная этнокультурная ситуация в странах Балтии: исторические основания и направления развития
Статья посвящена историческим основаниям современной этнической истории стран Балтии. Рассматривается полиэтничность и поликонфессиональность территории. Отмечены финно-бал-то-славянские связи в древности и Средневековье. Показаны направления межэтнического взаимодействия этносов региона в аграрную эпоху, стойкость крестьянских традиций, отношения города и деревни; эстонцев, латышей и литовцев, а также немцев, шведов и русских, включая индустриальное время. При выявлении перспектив целесообразно учитывать полиэтничность региона и его нахождение между соседями, экономические и другие контакты.
The paper is devoted to historical bases of contemporary ethnic history in the Baltic. Polyehnic and polyconfession character of territory is analysied. The Finno-Balto-Slavic relations in Pre-History and Middle Ages are marked. The directions of interethnic interaction in region during agrarian era, peasant traditions resistance, attitudes of towns and villages and also of Estonians, Latvians, Lithuanians and Germans, Swedes and Russians (including industrial period) are showed. In the aim of identifying prospects it's need to consider the multi-ethnicity of the region, its location between the neighbors, economic and other contacts.
Ключевые слова: финно-балто-славянские контакты, национальные отношения в Прибалтийском регионе в аграрное и индустриальное время, современная национальная политика в Балтии.
Keywords: Finno-Balto-Slavic contacts, ethnic relations in the Baltic region in the agricultural and industrial era, modern national policy in the Baltics.
На рубеже XX-XXI вв. и в первом десятилетии особое внимание не только российских ученых и общественности привлекает этнокультурная ситуация в странах Балтии, бывших республиках Советской Прибалтики, Эстляндской, Лифляндской, Курляндской и Витебской губерниях Российской империи.
Вхождение в ЕС и НАТО, появление или обновление этноэлит (смена социалистических на либеральные), их путь на политический олимп свободных республик, заигрывание с неофашизмом, институт негражданства, экономическая зависимость от территорий на Западе и Востоке от рассматриваемого региона, миграции титульного населения в качестве гастар-байтеров в страны Западной Европы - все это характеризует этнокультурную ситуацию в странах Балтии в наши дни. Такая этнокультурная и общественная ситуация имеет свои исторические корни.
Данный район на протяжении веков развивался как полиэтнический и поликонфессиональный. Экскурс в историю выявляет ряд закономерностей. В Балтийском регионе издавна контактировали балто-славянско-финские этнические образования. Достаточно посмотреть на археологический и этнографический материал, чтобы обнаружить параллели в орудиях труда, предметах быта, одежде, украшениях и орнаментах [1]. Размежевание населения на северо-западе Европейской части России произошло примерно в бронзовом веке, когда ойкумена была не только расширена, но и упрочена вплоть до прибрежных, лесных и болотистых районов Прибалтики. Поэтому ученые выявляют сходства в языках летто-литов-ской группы и славян, касающиеся лексики периода родовой общины и соответствующего быта (начальные числительные, названия культурного ландшафта, солярная лексика и т. д.) [2]. В латышском языке термин «русский» - это «криеви», в эстонском - «вене» [3]. Эти термины говорят о ранних контактах и восприятии местными финно-угорскими и летто-литов-скими группами славян еще в период существования венедов и кривичей.
© Трушкова И. Ю., 2014 30
Относительно рано и относительно дисперсным стало прибалтийское этническое сообщество - финно-угорские компоненты фиксируются в Латвии - ливы, далее, конечно же, в Эстонии, Карелии и везде вплоть до финно-угорских общностей на Вятке («чудь белоглазая» и собственно - коми, удмурты, мари). Латгалы, сету представляются многокомпонентными этносами. Такая же многокомпонентность фиксируется и в уникальном регионе, на Русском Севере. На западе Вологодчины с древнейших времен шло взаимодействие славян и запад-нофинских групп населения [4].
Этнография Русского Севера и Европейского Северо-Запада выявляет солидную базу взаимодействия и взаимопроникновения балтских, финно-угорских и славянских культур. Орнаменты латышей, эстонцев, вепсов, карел, русских (поморов) коми, удмуртов, мари включают сходные солярные компоненты. Вышивки с оленями, аналогичные русским, встречаются у тверских карел, в русском и финно-угорском искусстве Севера... Ромбический орнамент известен начиная с палеолитической древности и кончая современностью на протяжении более двух десятков тысячелетий. А. К. Амброзом прослежены земледельческие знаки, известные с энеолита [5]. По мнению Д. К. Зеленина, «русский и финские народы в течение многих веков переживали одни и те же «моды» - культурные международные влияния; и это обстоятельство сделало многие элементы их национальных культур одинаковыми. Кроме того, значение имела конвергенция культурных явлений в силу сходств в социально-экономических передвижениях» [6]. Этнические процессы в пограничных территориях, «этнических перифериях» всегда происходили с отличиями от этнических центров, основных этнических массивов. Роль и место, а также направления развития малых этнических групп в них всегда определялись специфически, с довольно сильной долей корреспондирования с большими по масштабу и численности этническими образованиями. Пример Балтии - это взаимодействия небольших этносов со значительными («имперскими»?) этносами Запада и Востока.
Во времена оформления государственности контакты продолжались. Общеизвестным является факт основания города Тарту, отмеченного в знаменитой «Повести временных лет», где в записях значится: «В год 6538 (1030) Ярослав Белз взял и родился у Ярослава четвертый сын и дал ему имя Всеволод. И в тот же год пошел Ярослав на чудь, и победил их, и поставил город Юрьев» [7]. Прибалтика втягивалась в орбиту древнерусского мира, важными становились экономические, торговые отношения.
Известно, что еще до Ганзы «строительством в Новгороде Немецкого двора с церковью св. Петра в 1192 г. и заключением договора 1191-1192 гг. начинается новый период в торговых связях Новгорода на западном направлении. Новгород во все времена был одним из главных партнеров Ганзы. Здесь ганзейские купцы покупали меха, известные во всей средневековой Европе, отсюда вывозили воск, мед и другие товары» [8]. Известно, что в 1209 г. в битве при Ерсикском замке против нападавших войск епископа Альберта у ворот города стояли русские и были разбиты, а при нападении на Ерсикский замок Айзкрауклеского правителя было убито 600 русских. Можно сомневаться, что летописец так называл местное население. В Риге в самом начале XIII в. жили русские купцы, в XIV в. у них оформился целый квартал, в средневековых немецких документах значившийся как «Dat Russche dorp, Ruschen dorpe» [9]. Рига и Балтика воспринимались как некий промежуточный пункт в торговых путях. На примере торговли видно, что экономические связи с Русью в то время стабилизировали развитие рассматриваемого пограничья.
Аграрная эпоха была длительной, в ее время воспроизводилось консервативное и инертное сельское хозяйство, хутора воспринимались как микромиры, традиционная культура выступала основой для культуры в будущем. Калевипоэг, Дайны, Калевала, северорусские былины выявляют немало общего. «Но стоит отправиться в пограничные районы Латвии - Литвы - Эстонии - Белоруссии - России - Польши, чтобы увидеть, что реальность прошлого не исчезла, он все еще подвергается переработке, своеобразному перелому и в рассказах живущих людей о том, как было и как сегодня живется, и в памятниках истории, и в топонимах, и в логике их смены» [10]. Общеизвестным является факт наличия у разных населенных пунктов двух или трех названий: Юрьев - Дерпт - Тарту, Двинск - Данибург - Дау-гавпилс, Резекне - Режица, Либава - Лиепая и т. д.
Время существования аграрной эпохи в этом регионе, географическое положение и климат повлияли на модель этнических общностей и с направленностью вовнутрь («мой
дом - мой мир»). Небезынтересный сюжет связан с появлением после церковного собора 1666 г. новой волны населения из России - приверженцев «древлего благочестия», в том числе и в Латвии, которая входила в то время в состав Речи Посполитой и Швеции, появилась большая масса русских старообрядцев, составивших основное ядро русского населения земли латышей [11]. Появившиеся в Прибалтике немцы и русские в «доиндустриальное время» особо не конфликтовали с коренными жителями-хуторянами; выходцы из Германии и частично из России обосновывались в городах, которые для сельского жителя оставались во многом чужими. Другая часть русских - староверы, которые жили обособленно и также не довлели над коренным населением. Поэтому наблюдалось относительное невмешательство в дела друг друга. В этом специфика складывания межэтнических отношений на данном побережье. Хотя, конечно, нобилитет у местных народностей складывался не всегда из собственных выходцев; остзейские немцы, бароны выступали верхушкой этнического сообщества, этнической элитой тех веков, со всеми вытекающими последствиями для этнического самосознания эстонцев, латышей и отчасти литовцев.
В XIX в. вошла в свои права индустриальная эпоха, но, пожалуй, больше для нобилитета и городов. Национальная политика царизма в Прибалтике отличалась от политики в Польше и, безусловно, центральных губерний России. В Эстляндии подчеркивались такие черты: «...даже в городах, включая Тарту, эстонское простонародье было в численном перевесе, немало было эстонцев среди мещан и ремесленников, задним числом это трудно уточнить, так как общество делилось не по национальности, а по сословиям и фамилии переводились. До отмены крепостничества население делилось на "немцев" и "не-немцев"... Причем "не-нем-цы" были обычно несвободные, а "немец", невзирая на национальность, обозначал барина всех степеней» [12]. Так межэтнические отношения усложнились, важное место в них стало занимать усложнившееся этническое самосознание.
В Лифляндии «в середине XIX в. зародилось движение молодой латышской буржуазии -движение "младолатышей", выступавшее за национально-культурное возрождение и освобождение от немецкого господства. Чувствуя себя ущемленными ввиду доминирования немецкой торговой и немецкой промышленной буржуазии и особенно - остзейских помещиков, представители этого движения искали поддержку у "народных низов". Младолатыши вели просветительскую работу среди народа, способствовали развитию латышской литературы и языка, призывали народ овладевать знаниями, "просвещать ум". Они протестовали против подчинения школ церкви, онемечивания, требовали введения обучения на родном языке расширения содержания школьного образования» [13].
Обращает на себя внимание следующее понимание национальной политики России в индустриальную эпоху. «Нажим русификации. Последняя четверть XIX века мало изменила во внешнем облике города, зато много - во внутренней жизни. Стремление Бисмарка объединить Германию вызвало у некоторой части прибалтийских немцев надежду на присоединение т. н. Остзейских провинций (Эстляндия, Лифляндия и Курляндия) к великой Германии и определенные страхи в славянофильских кругах. Ни та, ни другая сторона не допускала мысли, что эстонцы и латыши могут иметь будущее как самостоятельные нации, поэтому шел спор о том, надо ли их онемечивать или русифицировать. Мнения эстонцев и латышей никто не спрашивал, но исконная ненависть к немцам, плюс журналистская пропаганда. погубили немецкую инициативу. Русификация стала после воцарения Александра III в 1881 г. официальной государственной политикой, но эстонцы быстро нашли противоядие. Хотя школы и делопроизводство перевели на русский язык и Тарту стал называться Юрьевым, закрутилась карусель всевозможных обществ. Будь то общества трезвости, духовной музыки, хорового пения, театра или спорта - все они были на эстонском языке и в патриотическом духе. Эстонцы больше не стыдились своей национальности. Как показало сравнение городской переписи населения 1876 и 1881 годов, без особой миграции численность немцев в Тарту уменьшилось настолько же, насколько возросла численность эстонцев. В университете возникло в 1870 г. Эстонское студенческое общество, которое в 1884 году освятило свой сине-черно-белый триколор, ставший эстонским национальным и с 1922 года - государственным флагом» [14]. Обозначенная модель «русификации» позволила коренным этносам не только увеличить свою востребованность на общероссийском рынке труда, но и развивать свои языки и культуру, причем на необходимом для индустриально-рыночных перемен уровне.
Набирающая силу промышленность сопровождалась демографическими изменениями. «В период с 1867 г. по 1913 г. численность населения Риги выросла в 5 раз (1867 г. -102600 человек, 1897 г. - 269000, 1913 г.- 507660). Доля латышей здесь увеличилась с 23,6% в 1867 г. до 41,6% в 1897 г, затем до 1913 г. оставалась на том же уровне (41,6% в 1913 г.), соответствующие показатели для немцев: 1867 г. - 42,9%, 1897 г. - 23,5%, 1913 г. - 13,5%. Доля русских изменялась следующим образом: 1867 г. - 25,1%, 1897 г. - 16,9%, 1913 г. - 19,5%. Доля евреев постоянно составляла около 5%» [15].
Межнациональные отношения по-прежнему характеризовались значительным влиянием остзейских баронов. «О немцах можно сказать, что они по-прежнему удерживали старые позиции: городская элита оставалась преимущественно немецкой. И большинство промышленных и ремесленных предприятий принадлежало немцам. В аграрном секторе немецким дворянам также удалось сохранить свое экономическое доминирование. Хотя в 1866 г. монополия дворян на землевладение была подорвана, однако это не вызвало значительных изменений в структуре земельной собственности. Например, между 1840 и 1913 гг. 2/3 лиф-ляндских поместий принадлежало матрикулярному дворянству, в то время как доля наделов, принадлежавших крестьянам, поднялась только с 0,23 до 4,47%.
От произошедших перемен значительно выиграли латыши, совершившие быстрый социальный подъем. Это проявилось не только в их участии в расширявшейся внутренней торговле, но и в постоянном росте их удельного веса в профессиях, требующих академического образования, - юристов, учителей, журналистов и врачей. Еще недавно покорные немцам, они стали довольно откровенно говорить, что Прибалтийский край не немецкий, но, конечно, и не русский, а эстонско-латышский, что следует добиваться для края известной автономии и, прежде всего, путем назначения на местные коронные должности в школе, суде, администрации представителей коренного населения. Считалось, что и духовенство в крае не только лютеранское, но и православное должно формироваться из числа представителей местных народностей. В отличие от немцев, которые обратили внимание на "национальные вожделения" латышей, представители центральных ведомств в крае не только не придали им значения, но даже как бы поддерживали зарождавшееся националистическое движение, которое, имея антинемецкий характер, приобретало и антирусский подтекст. Ненависть к рыцарям как угнетателям, конечно, не исчезла, но она причудливым образом уживалась с преклонением перед всем немецким» [16]. Вдохновляющей стала тема деятельности местной разночинной интеллигенции в XIX столетии. На нее возлагались надежды поднять престиж местных сельских этносов. В «выходящим в город» сельским жителям приходилось становиться полиглотами. Типичное объявление в газете: «Девушка, знающая русский, немецкий и эстонский языки, желает получить место продавщицы или кассирши. Справляться по Яманской ул. № 20» [17].
Промышленность больше была развита в Лифляндии, Рига стала главным городом, где сосредотачивались фабрики, иные промышленные производства, и главное - крупным портом, с его докерами разных национальностей. Примечательно, что в ней опять был оформившийся район, где жили русские купцы, в этоп раз - старообрядцы. Это - «Московский форштадт». Со здешними старообрядцами Гребенщиковской общины связано индустриальное развитие Прибалтийских губерний. Известно, что часть торговли, производств и зданий в стиле «модерн» в центре Риги построено именно ими.
Разумеется, история Первой мировой войны, театр военных действий, ставший самым разрушительным в Прибалтийском крае, повлиял на настроения жителей Латвии, и в революции 1917 г. некоторые их них увидели спасение не только от экономических бедствий, но и возможность поднять свой общественный имидж и не быть униженными. Так на арену истории вышли латышские красные стрелки, хотя в целом «пролетарскость» Прибалтики была «притянута за уши». Представители автохтонных этносов по-прежнему оставались в основном «третьим податным сословием». Их место жительства по-прежнему связывалось с хуторами. Полиэтничность и поликонфессиональность воспроизводились в 1920-30-е гг. Как должное, праздновались Дни русской культуры. По воспоминаниям старожилов, в 1930-х гг. взорвали все средневековые немецкие здания в центре Риги, потом на их месте в 1950-х гг. появилась советская архитектура [18]. В этот период снова наблюдалось лавирование в национальной политике между Западом и Востоком. Часть жизни и творчества ряда русских интеллигентов-иммигрантов связана с Прибалтикой 1920-30-х гг., с чем можно соотносить новую волну русских миграций в этот край.
Советское время с 1940 г. - период искусственного создания этноэлит, пусть инспирированным образом созданных, но коммунистических, для большего влияния социалистических властей в экономике и культуре. Вкладывались значительные средства, чтобы регион стал самодостаточным. Значительная и отдельная тема - сколько финансов, промышленных и людских ресурсов было вложено в годы советской власти в республики Советской Прибалтики, как развились издательское дело на родных языках, музыка, театр, сколько появилось заслуженных деятелей науки, культуры и искусства из своей среды и т. д. Отдельная тема -взаимоотношения местного, полиэтнического населения с приезжими, также неоднородными в национальном плане, советскими людьми, но мыслившимися новой волной - «коммунистическими русскими».
Исследователи отмечают ряд закономерностей. «Прибалтийские страны сохранили и в Советском Союзе, как в свое время в царской России, реноме культурной заграницы. Деньги отпускались сюда щедрее, так как было известно, что их действительно используют по назначению. С этим связано и то, что почти все крупные предприятия в республике, а также в Тарту, носили приставку "опытный" или "экспериментальный", что было обозначением ведущего предприятия, имеющего свое научно-конструкторское бюро, более щедрое финансирование и высшие категории зарплаты. Это давало возможность строить роскошные административно-клубные и спортивные комплексы и дома отдыха за городом. Вообще во всей Эстонии, а также в Тарту в последние 20 лет советской власти было построено не только больше жилой площади, учреждений здравоохранения и культуры, чем за предыдущие 200 лет, но и производственных и административных зданий, рабочих столовых, детских садов и клубов, за городом выросли дома отдыха и пионерские лагеря. Многое из этого теперь уже в руинах, распродано по частям или сдано в аренду частным лицам, некоторые кое-как перебиваются» [19]. Вероятно, в национальных отношениях стали проявляться некая искусственность, привычка к дотациям, преувеличение собственной значимости вместе с нерешенными проблемами. Словно внутри продолжал чувствоваться хуторской менталитет, бывшие обиды на город из-за своего униженного крестьянского происхождения, страх и непонимание репрессий. Но все это гасилось вливанием ресурсов и интернационализмом.
«В период с 1940 по 1982 г. прирост промышленной продукции Латвии составил 4.650%, в том числе деревообрабатывающей (минимальный) - 1100%, химической и нефтеперерабатывающей (максимальный) - 69.200%. Подобные цифры свидетельствуют об экспорте промышленного потенциала из других регионов СССР. Население Латвии в период с 1979 г. по 1989 г. выросло на 6% (в том числе за счет естественного прироста - 2%, "механистического" - 4%). Это предпоследнее место среди бывших союзных республик (на последнем - Украина). Прирост населения СССР в целом составил 9%. Население Риги за этот период увеличилось на 10%, что среди столиц нынешних суверенных государств, составлявших СССР, занимает последнее место (вместе с Москвой). В среднем за этот период прирост населения в городах, имевших от 50 тысяч до миллиона жителей, составил 18%. Таким образом, в этот период имело место не целенаправленно изменение этнодемографической ситуации в Латвии, а, напротив, целенаправленное сдерживание естественного демографического давления» [20]. Ярко выраженному индустриальному этапу сопутствовала культурная микса-ция, переезды населения, начало глобализационных явлений.
К «рубежному периоду» - перестройке - демографические характеристики в Латвии изменились следующим образом.
Latvijas etniskais sastavs (%) м 1935 gada lidz 1989 gadam [21]
1935 В 1943 в 1959 в 1970 в 1979 в 1989 в
75,50 81,9 62 56,7 53,7 52,04
Кпеу1 1059 9,5 26,5 29,8 32,9 33,9
Ваккпеу1 1,38 2,7 2,9 4 4,4 4,4
икга1ш 0,1 0,6 1.4 2,2 2.6 3,4
РоН 2,5 2,1 2,8 2,6 2,5 2,2
ЕЬгер 4,79 - 1,7 1,5 1,1 0,8
Русское население по городам распределялось так.
Krievi skaitspilsetas un rajonos 1995. gada 1. Janvari [22]
pilseta Skaits un %
Шйа 360.610 (44,5%)
Daugavpils 67.838 (55,8%)
Liepaja 37.371 (38%)
Jelgava 22.879 (32,9%)
Rezekne 22.462 (52,5%)
Jurmala 21.723 (38%)
Ventspils 14.191 (32,6%)
Разумеется, часть населения попала в когорту «неграждан».
Жители Латвии по этническому происхождению и гражданству 2009 г. [23]
Этническое происхождение Граждане «Неграждане» Прочие Всего
Латыши 1339957 1616 1177 1342750
Русские 367662 235908 26810 630380
Белорусы 31271 48104 2841 82216
Украинцы 17853 34016 4905 56774
Поляки 40246 12148 915 53309
Литовцы 18463 9666 2345 30474
Евреи 6455 3050 473 9988
Этническая ситуация в наши дни по-прежнему характеризуется полиэтничостью и наличием солидного исторического опыта сосуществования разных культур как в естественной форме, так и при внешнем инспирировании.
В целом в этнической истории Прибалтийского края, стран современной Балтии наглядно демонстрируется неравномерность развития этносов, живущих на одной территории, находящихся на разных стадиях с точки зрения «классической» градации: «племя» -«народ» - «нация». Комбинаторика этнических взаимодействий в полиэтническом регионе выявляет детали естественного и искусственного их совместного развития. Искусственное подталкивание процессов перехода от «народа» к «нации» может привести к издержкам в оформлении этнических элит и проблемам во взаимоотношениях с естественно развивающимися нациями. С точки зрения просмотра перспектив ясно, что во всех случаях надо учитывать полиэтничность и поликонфессиональность, промежуточное положение Балтии между Западом и Россией, масштабы и численность контактирующих стран.
Примечания
1. Вятский археолого-этнографический архив. Ф. 3. Оп. 1. Ед. хр. 1, 4. Л. 2, 7.
2. Бромбей Ю., Подольный Р. Человечество - это народы. М.: Мысль, 1990. С. 391; Иванов В. В. Славянский, балтийский и раннебалканский глагол: индоевропейские истоки. М.: Наука, 1981. С. 74.
3. Eesti-vene хppesхnastik. Tallinn: Valgus, 1984. 512 Lk.; Латышско-русский словарь / сост. Я. В. Локк. М.: ОГИЗ. Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1942. С. 101; Latviesu - krievu un krievu-latviessiu vardnica. Riga: Latvijas Valsts izdeniciia, 1959. С. 96, 486.
4. Русский Север. Этническая история и народная культура XII-XX веков. М.: Наука, 2001. С. 20.
5. Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М.: «София. Гелиос», 2002. С. 76, 24, 25.
6. Зеленин Д. К. Общие элементы в древних финских и русских костюмах // УЗ ЛГУ. 1947. № 105. С. 90.
7. Повесть временных лет (по Лаврентьевскому списку) // Русские летописи XI-XVI вв. Избранное. СПб.: Изд-во «Амфора», 2006. С. 107.
8. Рыбина Е. А. Торговля средневекового Новгорода: историко-археологические очерки. Великий Новгород: Изд-во НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2001. С. 107, 128.
9. Заварина А. А. Русское население Латвии (к истории поселения) // Русские в Латвии. Из истории и культуры староверия. Рига: «Веди», 2003. С. 12, 13, 15.
10. Курсите Я. Соприкосновение балтского и славянского // Балто-славянские культурные связи: сб. статей. Рига: «Мадрис», 2009. С. 291.
11. Заварина А. А. Указ. соч. С. 20.
12. Салупере М. Тысячелетний Тарту. Тарту: Грейф, 2011. С. 19.
13. Воробьева Л. История Латвии от Российской империи к СССР. Кн. 1. М: «Стрит принт», 2009. С. 57.
14. Салупере М. Указ. соч. С. 27-28.
15. Воробьева Л. Указ. соч. С. 59.
16. Воробьева Л. Указ. соч. С. 60-61,63.
17. Дерптский листок. 1891. № 6. С. 24.
18. ВЭАА. Ф. 3. Оп.1. Ед. хр. 5. Л. 3.
19. Салупере М. Указ. соч. С. 41.
20. Современная европейская этнократия. Нарушение прав национальных меньшинств в Эстонии и Латвии. М.: «Стрит принт», 2009. С. 194.
21. Nacionalas un Etnikas grupas Latvija. Informativs materials Latvijas Republikas Tieslietu Ministrija. Riga, 1996. С. 11.
22. Там же. С. 33.
23. По данным: Современная европейская этнократия. Нарушение прав национальных меньшинств в Эстонии и Латвии. С. 201.
Notes
1. Vyatka archaeological and ethnographic archives. F. 3 Op. 1 St. unit 1, 4. Sh. 2, 7.
2. Bromby Yu, Podolny R. CHelovechestvo - ehto narody [Humanity is the nations]. Moscow: Mysl'. 1990. P 391; Ivanov V. V., Slavyanskij, baltijskij i rannebalkanskij glagol: indoevropejskie istoki [Slavic, Baltic and Early-Balkan verb: Indo-European origins]. Moscow: Nauka. 1981. P. 74.
3. Eesti-vene хppesхnastik. Tallinn: Valgus, 1984. 512 Lk .; Latvian-Russian dictionary / Ed. YV Locke. M.: OGIZ. State. Izd. and nat. dictionaries, 1942 S. 101; Latviesu - krievu un krievu-latviessiu vardnica. Riga: Latvijas Valsts izdeniciia, 1959. S. 96, 486.
4. Russkij Sever. EHtnicheskaya istoriya i narodnaya kul'tura XII-XX vekov [Russian North. Ethnic history and popular culture XII-XX centuries]. Мoscow: Nauka, 2001, p. 20.
5. Rybakov B. A. YAzychestvo drevnikh slavyan [Paganism of the ancient Slavs]. Moscow: "Sofia. Helios ". 2002., pp 76, 24, 25.
6. Zelenin D. K. Obshchie ehlementy v drevnikh finskikh i russkikh kostyumakh [Common elements in ancient Finnish and Russian costumes] / / LSU. 1947. № 105. S. 90.
7. Povest' vremennykh let (po Lavrent'evskomu spisku) [The Tale of Bygone Years (at Laurentian list)] / / Russkie letopisi XI-XVI vv. Izbrannoe - Russian chronicles XI-XVI centuries. Favorites. St.Petersburg: Publ "Amphora". 2006. P. 107.
8. Rybina E. A. Torgovlya srednevekovogo Novgoroda: istoriko-arkheologicheskie ocherki [Trade medieval Novgorod: historical and archaeological essays]. Veliky Novgorod: Publishing House of Novgorod State University named after Yaroslav the Wise. 2001. Pp. 107, 128.
9. Zavarina A. A. Russkoe naselenie Latvii (k istorii poseleniya) [Russian population of Latvia (the history of the settlement)] / / Russkie v Latvii. Iz istorii i kul'tury staroveriya - Russian in Latvia. From the history and culture of the Old Believers. Riga: "Vedi". 2003. Pp. 12, 13, 15.
10. Kursite Ya. Soprikosnovenie baltskogo i slavyanskogo [Touch of Baltic and Slavic] // Balto-slavyanskie kul'turnye svyazi -Balto-Slavic cultural ties: coll. articles. Riga: "Madriz". 2009. P. 291.
11. Zavarina A. A. Op. cit. P. 20.
12. Salupere M. Tysyacheletnij Tartu [Millennial Tartu]. Tartu: Grejf. 2011. P. 19.
13. Vorobyova L. Istoriya Latvii ot Rossijskoj imperii k SSSR [History of Latvia from the Russian Empire to the Soviet Union]. Book 1. Moscow: "Street Print". 2009. P. 57.
14. Salupere M. Op. cit. Pp. 27-28.
15. Vorobyov L. Op. cit. P. 59.
16. Vorobyov L. Op. cit. Pp. 60-61, 63.
17. Derptskij listok - Dorpat leaf. 1891, № 6, p. 24.
18. VEAA. F. 3. Op.1. St. unit 5 Sh. 3.
19. Salupere M. Op. cit. P. 41.
20. Sovremennaya evropejskaya ehtnokratiya. Narushenie prav natsional'nykh men'shinstv v EHstonii i Latvii [Modern European Ethnocracy. Violation of the rights of national minorities in Estonia and Latvia]. Moscow: "Street Print". 2009. P. 194.
21. Nacionalas un Etnikas grupas Latvija. Informativs materials Latvijas Republikas Tieslietu Ministrija. Riga, 1996. S. 11.
22. Ibid. P. 33.
23. According to the Contemporary European Ethnocracy. Violation of the rights of national minorities in Estonia and Latvia. P. 201.
