CC BY
57
МЕЖДУНАРОДНО-ПРАВОВЫЕ НОРМЫ
КАК КОМПОНЕНТЫ РЕЗОЛЮТИВНОЙ ЧАСТИ РЕШЕНИЙ
КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РФ
П.В. Батурин, адъюнкт кафедры конституционного права Уральского
юридического института МВД России
В процессе своей деятельности Конституционный Суд РФ с каждым годом все активнее использует положения норм международных договоров РФ при принятии решений по вопросам, входящим в его компетенцию. Правовым основанием такого использования является часть 4 статьи 15 Конституции РФ, в которой международные договоры РФ вместе с общепризнанными принципами и нормами международного права определяются как составная часть правовой системы РФ, а также Федеральный конституционный закон «О судебной системе РФ». При изучении постановлений и определений Конституционного Суда РФ представляется особо значимой мало исследованная проблема внедрения положений международных договоров РФ в резолютивную часть его решений.
Существующая практика Суда свидетельствует о том, что международно-право-вые нормы используются в его решениях как в рамках системы правовой аргументации1, так и для обоснования формулируемых правовых позиций2. При этом Суд, как правило, не выносит ссылки на международно-правовые нормы за рамки мотивировочной части решения. Такой метод принято считать вполне оправданным, поскольку в соответствии с Конституцией РФ и Федеральным конституционным законом «О Конституционном Суде РФ» Суд может проверять нормативно-правовые акты и их отдельные положения только на соответствие Конституции РФ, в силу чего, по мнению некоторых специалистов, границы использования отдельных международных положений Конституционным Судом РФ должны ограничиваться рамками мотивировочной части решения3.
Как же оценить исключения из сложившейся практики, допускающие введение ссылок на международные договоры РФ в резолютивную часть его решений? К настоящему времени известны пять таких актов - три постановления и два определения4.
Так, в мотивировочной части Постановления от 25 января 2001 года№ 1-П Конституционный Суд РФ, исследуя поставленный вопрос, сформулировал ряд правовых позиций. Основная из них, которая затем была положена в основу
итогового вывода, сформулирована с привлечением положений статей 6 и 41 Конвенции о защите прав человека и основных свобод: «Суды, рассматривая иски о возмещении государством вреда, причиненного лицу' незаконными действиями (или бездействием) суда (судьи) в гражданском судопроизводстве, если они не относятся к принятию актов, разрешающих дело по существу, не должны увязывать конституционное право на возмещение государством вреда непременно с личной виной судьи, установленной приговором суда. Уголовно ненаказуемые, но незаконные виновные действия (или бездействие) судьи в гражданском судопроизводстве должны рассматриваться как нарушение права на справедливое судебное разбирательство, что предполагает необходимость справедливой компенсации лицу, которому причинен вред нарушением этого права»5. Следует также отметить, что в мотивировочной части принятых Конституционным Судом РФ Определений6 от 8 февраля 2001 года № 42 и 43, предметом рассмотрения в которых также являлось положение пункта 2 статьи 1070 ГК РФ, была изложена вышеуказанная правовая позиция.
В резолютивных частях названных Постановления и Определений Суд, вычленив основное содержание правовой позиции, изложил следующую формулировку: «Данное положение (п. 2 ст. 1070 ГК РФ — П. Б.) в его кон-ституционно-правовом смысле, выявленном в настоящем Постановлении, и во взаимосвязи со статьями 6 и 41 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, не может служить основанием для отказа в возмещении государством вреда, причиненного при осуществлении гражданского судопроизводства в иных случаях (а именно когда спор не разрешается по существу) в результате незаконных действий (или бездействия) суда (судьи), в том числе при нарушении разумных сроков судебного разбирательства, - если вина судьи установлена не приговором суда, а иным соответствующим судебным решением»7. Единственное отличие первых пунктов резолютивных частей Постановления и Определений заключается в том, что в первом решении Суд рассмотрел дело по существу и признал оспариваемое по-
ложение соответствующим Конституции РФ, а в двух других — прекратил производство по делам, поскольку поставленные заявителями вопросы были ранее разрешены.
В Постановлении от 17 июля 2002 № 13-П8 Конституционный Суд РФ признал неправомерно расширенным правило пересмотра и отмены приговоров в надзорном порядке, установленное уголовно-процессуальным законом, основываясь наряду с Конституцией РФ на положениях Протокола № 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод. В мотивировочной части названного решения, как и в предыдущем случае, была изложена правовая позиция, которая в концентрированном виде отразилась и в резолютивной части: « ... федеральный законодатель вправе предусмотреть - с соблюдением критериев и условий, закрепленных в данных положениях,
- процессуальные механизмы и процедуры пересмотра и отмены вступившего в законную силу приговора и с учетом их природы определить, в каких случаях такой пересмотр возможен в процедуре возобновления дел по новым или вновь открывшимся обстоятельствам, а в каких - в надзорном порядке. При этом исключения из общего правила о запрете поворота к худшему допустимы лишь в качестве крайней меры, когда неисправление судебной ошибки искажало бы саму суть правосудия, смысл приговора как акта правосудия, разрушая необходимый баланс конституционно защищаемых ценностей, в том числе прав и законных интересов осужденных и потерпевших. Отсутствие возможности пересмотра окончательного судебного решения в связи с имевшим место в ходе предшествующего разбирательства фундаментальным нарушением, которое повлияло на исход дела, означало бы, что - вопреки принципу справедливости и основанным на нем конституционным гарантиям охраны достоинства личности и судебной защиты прав и свобод человека — такое ошибочное судебное решение не может быть исправлено»9. Перед тем как изложить данную правовую позицию Конституционный Суд РФ привел содержание, используемого им положения пункта 2 статьи 4 Протокола № 7 (в редакции Протокола № 11) к Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
Пункт первый резолютивной части этого постановления сформулирован с учетом правовой позиции, изложенной в мотивировочной части решения: «Признать не соответствующими Конституции Российской Федерации, ее статьям 15 (часть 4), 46, 49, 50 (часть 1), 55 (часть 3) и 123 (часть 3), находящиеся в нормативном единстве положения пунктов 1 и 2
статьи 342, части первой и пункта 1 части второй статьи 371, пункта 2 части первой статьи 378, части первой статьи 379 и части третьей статьи 380 УПК РСФСР, а также пунктов 1 и 2 статьи 36 Федерального закона «О прокуратуре Российской Федерации» - в части, допускающей пересмотр и отмену в порядке надзора по протесту прокурора вступившего в законную силу оправдательного приговора ввиду односторонности или неполноты расследования или судебного следствия, а также несоответствия выводов суда фактическим обстоятельствам дела в случаях, когда в предшествующем разбирательстве не были допущены нарушения, которые отвечали бы критериям, предусмотренным пунктом 2 статьи 4 Протокола № 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод»10.
Из двух вышеприведенных примеров резолютивных частей решений и с учетом анализа содержания их мотивировочных частей можно сделать вывод о том, что Конституционный Суд РФ использовал нормы международных актов в качестве средств выявления конституционно-правового смысла оспариваемых положений российского законодательства наряду с Конституцией РФ и отраслевым законодательством. Более того, учитывая определяющую роль соответствующих положений международных норм в выявлении такого смысла применительно к каждому конкретному случаю (речь идет о положениях, ставших предметом рассмотрения в постановлениях № 1-П 2001 года и № 13-П 2002 года), Суд посчитал необходимым и правомерным формулирование итоговых выводов с привлечением этих международных норм.
Еще одно решение, в резолютивной части которого имеется ссылка на положения международного договора, принято Конституционным Судом РФ 11 мая 2005 года. Это Постановление11, в котором была признана неконституционной статья 405 УПК Российской Федерации, как не допускающая поворот к худшему при пересмотре судебного решения в порядке надзора по жалобе потерпевшего (его представителя) или по представлению прокурора и тем самым исключающая пересмотр в порядке надзора обвинительного приговора, а также определения и постановления суда в связи с необходимостью применения уголовного закона о более тяжком преступлении, ввиду мягкости наказания или по иным основаниям, влекущим за собой ухудшение положения осужденного, а также пересмотр оправдательного приговора либо определения или постановления суда о прекращении уголовного дела.
В мотивировочной части решения были при-веденыранее выработанные Конституционным Судом РФ правовые позиции, выявляющие конституционно-правовую природу института пересмотра приговоров, определений и постановлений, вступивших в законную силу, в частности, вышеприведенная правовая позиция, изложенная в Постановлении от 17 июля 2002 года. Кроме этого, были проанализированы отдельные положения Конституции РФ, международных договоров РФ и иных международных актов по рассматриваемой проблеме (Международный пакт о гражданских и политических правах, Европейская конвенция
о защите прав человека и основньк свобод, Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью 1985 года и Рекомендация Комитета Министров Совета Европы № Я (85) 11 «О положении потерпевшего в рамках уголовного права и процесса»),
В ходе разрешения этого дела было установлено, что Конституция РФ хотя и не имеет прямых указаний на возможность поворота к худшему, все-таки декларирует равенство всех перед законом, гарантирует судебную защиту, а также состязательность и равноправие сторон в судопроизводстве. На основании отдельных норм указанных международных документов и в непротиворечии с Конституцией РФ был сделан вывод о возможности поворота к худшему в процессе пересмотра судебного решения в порядке надзора, при этом решающее значение оказали положения Европейской конвенции 1950 года и Протокола № 7 к ней, в которых предусмотрены критерии допустимости подобного пересмотра. Таким образом, положения Конституции РФ и уголовно-процессуального закона применительно к конкретному случаю получили содержательное наполнение за счет норм международных договоров РФ и, кроме того, последние были использованы для урегулирования пробела в законодательстве до внесения необходимых изменений и дополнений национальным законодателем.
Пункт 1 резолютивной части Постановления от 11 мая 2005 года № 5-П имеет ссылку на нормы международного договора РФ и сформулирован следующим образом: «Признать статью 405 УПК РФ в той мере, в какой она в системе действующего уголовно-процес-суального регулирования пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда, не допуская поворот к худшему при пересмотре судебного решения в порядке надзора по жалобе потерпевшего (его представителя) или по представ-
лению прокурора, не позволяет тем самым устранить допущенные в предшествующем разбирательстве существенные (фундаментальные) нарушения, повлиявшие на исход дела, не соответствующей Конституции РФ, ее статьям 15 (часть 4), 17 (часть 1), 18, 19, 21, 46 (часть 1), 52, 55 (часть 3) и 123 (часть 3), во взаимосвязи со статьей 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод и пунктом 2 статьи 4 Протокола № 7 к ней (в редакции Протокола № II)»12. Подобная формулировка итогового вывода в резолютивной части свидетельствует, на наш взгляд, что положения указанного международного договора РФ использовались Конституционным Судом РФ не только в качестве средства выявления конституционно-правового смысла оспариваемых положений уголовно-процессуального закона, но и в качестве особого дополнительного критерия конституционности последних как объектов контроля. Не вдаваясь в детали проблемы количества и качества критериев конституционности объектов федерального судебного конституционного контроля в России, отметим лишь, что разрешение этой проблемы в науке представляется по-разному13. И практика Конституционного Суда, прежде всего последний из рассмотренных случаев, также не вполне однозначна.
Помимо рассмотренных решений, в практике федерального судебного органа конституционного контроля имеются и те, в мотивировочной части которых основная правовая позиция сформулирована в большей степени с использованием положений международных договоров РФ, однако, в резолютивной части ссылка на нормы международного права отсутствует. По нашему мнению, следуя логике рассмотрения подобных дел, следовало бы перенести в резолютивную часть ссылку на те положения международных договоров РФ, которые были привлечены им для формирования правовой позиции, положенной в основу итогового вывода.
Приведем несколько примеров подобных решений. В Постановлении от 2 февраля 1996 года № 4-П14 Конституционный Суд РФ сформулировал следующую правовую позицию: исходя из материального содержания правосудия и приоритета прав человека, цель исправления судебных ошибок служит основанием для пересмотра окончательных решений судов, если какое-либо новое или вновь обнаруженное обстоятельство неоспоримо доказывает наличие судебной ошибки. «Международно-правовая норма (пункт 6 статьи 14 Международного пакта о гражданских и политических правах
- П.Б.) закрепляет более широкие возмож-
ности для исправления судебных ошибок, чем действующий Уголовно-процессуаль-ный кодекс РСФСР, и в силу статьи 15 (часть 4) Конституции Российской Федерации, являясь составной частью правовой системы России, имеет приоритет перед внутренним законодательством по вопросам защиты прав и свобод, нарушенных в результате судебных ошибок»15.
В этом случае Суд установил, что положения УПК РСФСР, устанавливающие основания возобновления дел по вновь открывшимся обстоятельствам носят ограничительный характер и не позволяют осуществить пересмотр решения суда в случае наличия судебной ошибки. А нормы международного договора, наоборот, устанавливают наличие такой возможности в целях достижения правосудности приговора или иного решения суда. В свою очередь, системное толкование положений Конституции РФ позволило Конституционному Суду РФ только констатировать, что способы судебной защиты прав граждан не могут быть ограничены, а ограничение, введенное УПК РСФСР не отвечает условиям, при которых оно могло бы быть правомерным. В остальном, что касается определения правосудности и случаев пересмотра решений судов было заимствовано из отдельных положений международных договоров. При этом Суд прямо указал, что формулирует свою позицию на основе международных норм, т.к. они имеют приоритет перед внутренним законодательством.
Однако в резолютивной части Постановления от 2 февраля 1996 года № 4-П Конституционный Суд РФ ограничил аргументацию применительно к оспариваемым нормам УПК РСФСР ссылкой на Конституцию РФ, хотя, учитывая логику решения и сложившуюся практику разрешения аналогичных дел в будущем, необходимо было сделать соответствующую ссылку на международные положения и в постановляющей части.
В качестве еще одного примера приведем Постановление от 27 июня 2000 г. № 11-П, где Конституционный Суд РФ сформулировал правовую позицию по поводу реализации права на помощь адвоката (защитника) в рамках уголовного производства: «поскольку конституционное право на помощь адвоката (защитника) не может быть ограничено федеральным законом, то применительно к его обеспечению понятия «задержанный», «обвиняемый», «предъявление обвинения» должны толковаться в их конституционно-правовом, а не в придаваемом им Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР более узком смысле. В целях реализации названного конституцион-
ного права необходимо учитывать не только формальное процессуальное, но и фактическое положение лица, в отношении которого осуществляется публичное уголовное преследование. При этом факт уголовного преследования и, следовательно, направленная против конкретного лица обвинительная деятельность могут подтверждаться актом о возбуждении в отношении данного лица уголовного дела, проведение в отношении него следственных действий (обыска, опознания, допроса и др.) и иными мерами, предпринимаемыми в целях его изобличения или свидетельствующими о наличии подозрений против него (в частности, разъяснением в соответствии со статьей 51 (часть 1) Конституции Российской Федерации права не давать показаний против себя самого). Поскольку такие действия направлены на выявление уличающих лицо, в отношении которого ведется уголовное преследование, фактов и обстоятельств, ему должна быть безотлагательно предоставлена возможность обратиться за помощью к адвокату (защитнику)»16. Подобный вывод был сделан на основе не столько положений Конституции РФ сколько благодаря анализу отдельных положений Международного пакта о гражданских и политических правах и Конвенции о защите прав человека и основных свобод, а также толкованию этих положений Европейским Судом по правам. При этом приведенная правовая позиция из мотивировочной части в концентрированном виде была перенесена в резолютивную часть Постановления и непосредственно способствовала разрешению дела по существу. Однако, как и в предыдущем случае, в постановляющей части решения Конституционный Суд, не счел необходимой ссылку на нормы международного права, которые сыграли ни чуть не меньшую роль по сравнению с Конституцией РФ в разрешении этого дела. В свою очередь, следует заметить, что среди статей Конституции РФ, которым были признаны не соответствующими оспариваемые положения уголовно-процессуального законодательства, фигурирует статья 17 (часть 1). Видимо посредством этой конституционной нормы Суд попытался указать на роль положений международных договоров РФ в своем решении.
Но все же, учитывая роль положений норм международных договоров РФ в последних приведенных примерах решений, ссылка только на статью 15 (часть 4) либо статью 17 (часть 1) Конституции РФ не отражает в полном объеме, по нашему мнению, современной роли международных договоров в правовой системе России. Поэтому в науке уже сегодня
практика Конституционного Суда РФ по привлечению в резолютивную часть международных норм вызывает одобрение и поддержку. Так некоторые ученые склоняются к тому, что «в тех случаях, когда действующий международный договор РФ предопределяет смысл и содержание правовой позиции Суда, а не только обеспечивает более весомые доказательства при обосновании правовой позиции, вполне уместными были бы ссылки на нормы такого договора и в том разделе, который начинается словами: “Конституционный Суд постановил...”»17. На наш взгляд, такое замечание заслуживает особого внимания и дальнейшего осмысления.
На первый взгляд, учитывая содержание ст. 125 Конституции РФ, позиция противников подобной практики в деятельности Суда вполне объяснима. Однако если обратиться к ч. 3 ст. 128 Конституции РФ можно сделать вывод, что сама Конституция однозначно не решает «судьбу» международных положений в рамках конституционного правосудия, оставляя последнее слово за федеральным законодателем. Другой вопрос, что федеральное конституционное законодательство воспроизвело положения Конституции РФ, признав единственным критерием конституционности по всем категориям дел положения самой Конституции РФ, за исключением дел по разрешению споров о компетенции между органами государственной власти различных уровней. В последнем случае критериями конституционности выступают Конституция РФ, федеративный и иные договоры о разграничении предметов ведения и полномочий (ч.
1 ст. 94 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде РФ»). Таким образом, можно предположить, что при определенных изменениях, внесенных в федеральное конституционное законодательство о Конституционном Суде, ситуация с использованием ссылок на отдельные международные нормы в резолютивной части решения получит свое положительное разрешение. При этом хотелось бы заметить, что такой подход не означал бы автоматического признания международных договоров РФ в качестве основного критерия конституционности объектов федерального судебного конституционного контроля наряду с Конституцией РФ. Положения международных норм вполне могут остаться в качестве только средств выявления правового смысла оспариваемых в рамках конституционного правосудия положений национального законодательства и лишь в случае отсутствия прямого указания в Конституции РФ на правила регулирования определенных отношений
выступить в роли дополнительного критерия конституционности на основании все тех же конституционных положений (ч. 4 ст. 15, ч. 1 ст. 17, ч. 1 ст. 55 Конституции РФ). В то же время, в ситуации, когда Конституционный Суд РФ выносит решение по делу, в котором проверяет конституционность отдельных положений отраслевого законодательства и иных нормативно-правовых актов, регулирующих общественные отношения, по поводу которых формулировки Конституции РФ не позволяют сделать однозначный вывод, а положения международных договоров РФ содержат необходимые правила урегулирования рассматриваемых общественных отношений и в силу этого предопределяют смысл и содержание правовой позиции Суда и итогового вывода по делу, международно-правовые нормы могут и должны занять свое место в резолютивной части судебного решения.
1 Постановление Конституционного Суда РФ от 25 апреля 2001 года № 6-П «По делу о проверке конституционности статьи 265 УК РФ в связи с жалобой гражданина А.А. Шевякова». // Собрание законодательства Российской Федерации. 4 июня 2001. № 23. Ст. 2408.
2 Постановление Конституционного Суда РФ от 15 декабря 2004 года № 18-П «По делу о проверке конституционности пункта 3 статьи 9 Федерального закона «О политических партиях» в связи с запросом Коптевского районного суда города Москвы, жалобами общероссийской общественной политической организации «Православная партия России» и граждан И.В. Артемова и Д.А. Савина». // Собрание законодательства Российской Федерации. 20 декабря 2004. № 51 . Ст. 5260.
3 Подробнее, см.: Витрук Н.В. Конституционное правосудие в России (1991-2001 года). Очерки теории и практики. М.: «Городец-издат», 2001. С. 128-129; Гаврюсов Ю. В. Влияние норм международного права на формирование правовой позиции конституционного суда. // Конституционная юстиция в Российской Федерации (сборник статей). Екатеринбург, 2003. С. 134-135.
4 Существует и еще одно постановление, в резолютивной части которого Конституционный Суд РФ ссылается на международные договоры РФ, однако, по нашему мнению, это итоговый вывод процессуального характера
о неподведомственности Суду поставленного перед ним вопроса, а не разрешение проблемы по существу с привлечением норм международного права. (Постановление Конституционного Суда РФ от 31 июля 1995 года № 10-П «По делу о проверке конституционности Указа Президента Российской Федерации от 30 ноября 1994 года № 2137 «О мероприятиях, по восстановлению конституционной законности и правопорядка на территории Чеченской Республики)» ... ». И Собрание законодательства Российской Федерации, 14 августа 1995. №3.3. Ст. 3424).
5 Постановление Констшуционного Суда РФ по делу о проверке конституционности положения пункта 2 статьи 1070 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан И.В. Богданова, А.Б. Зернова, С.И. Кальянова и Н.В. Труханова. // Собрание законодательства Российской Федерации. 12 февраля 2001. № 7. Ст. 700.
6 Собрание законодательства Российской Федерации. 9 апреля 2001. № 15. Ст. 1530, 1531.
I Собрание законодательства Российской Федерации. 12 февраля 2001. № 7. Ст. 700.
8 Постановление Конституционного Суда РФ по делу о проверке конститу'ционности отдельных положений статей 342, 371, 373, 378, 379, 380 и 382 УПК РСФСР, статьи 41 УК РСФСР и статьи Федерального закона «О прокуратуре Российской Федерации» в связи с запросом Подольского городского суда Московской области и жалобами ряда граждан. // Собрание законодательства Российской Федерации. 5 августа 2002. № 31. Ст. 3160.
9 Там же.
10 Там же.
II Постановление Конституционного Суда РФ № 5-П по делу о проверке конституционности статьи 405 УПК РФ в связи с запросом Курганского областного суда, жалобами Уполномоченного по правам человека в РФ, производственно-технического кооператива «Содействие», ООО «Карелия» и ряда граждан. // Собрание законодательства Российской Федерации. 30 мая 2005. № 22, Ст. 2194.
12 Собрание законодательства Российской Федерации. 30 мая 2005. № 22. Ст. 2194.
13 В литературе существует два подхода: однополярный
признает единственным критерием конституционности только конституцию государства (например, см.: Митюков М.А. Конституционные суды на постсоветском пространстве. Сравнительное исследование законодательства и судебной практики. М., 1999. С. 55) и многополярный устанавливает в качестве основного критерия конституционности объектов конституционного контроля конституцию, а в качестве дополнительных нормы отдельных федеральных конституционных законов и международных договоров, а также правовые позиции конституционного суда (например, см.: Бриксов В.В. Критерии конституционности объектов федерального судебного конституционного контроля: некоторые проблемы. // Государство и право. 2002. № 12. С. 99-100).
14 Постановление Конституционного Суда РФ по делу о проверке конституционности п.5 4.2 ст.371, ч.З ст.374 и п.4 4.2 ст.384 УПК РСФСР в связи с жалобами граждан K.M. Кульнева, B.C. Лалуева. Ю.В. Лукашова и И.П. Серебренникова. // Собрание законодательства Российской Федерации. 12 февраля 1996. № 7. Ст. 701.
15 Там же.
16 Постановление Конституционного Суда РФ по делу о проверке конституционности положений части первой статьи 47 и части второй статьи 51 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В.И.Маслова. // Собрание законодательства Российской Федерации. 3 июля 2000. № 27. Ст. 2882.
17 Игнатенко Г. В. Международное право в конституционном правосудии: традиционные и дискуссионные аспекты. // Конституционная юстиция в Российской Федерации (сборник статей). Екатеринбург. 2003. С. 120.
