CC BY
39
Рецензии
Между Сциллой авторитаризма и Харибдой демократии
А.В. Готнога
Розов Н.С. Колея и перевал: мак-росоциологические основания стратегий России в ХХ! веке. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2011. 735 с.
Российское обществознание постепенно выходит из состояния оцепенения и глубокого транса, в которое оно впало после распада СССР. И хотя постмодернистский дурман еще до конца не выветрился из светлых голов многих отечественных исследователей, налицо признаки того, что серьезные социальные проблемы вновь становятся предметом академических штудий. Примером тому является книга новосибирского философа и макросоциолога Николая Сергееевича Розова «Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в ХХ! веке», выпущенная издательством «РОССПЭН» в 2011 г.
Как явствует уже из названия, данная монография нацелена на разработку некоего исторического проекта для современной России, базирующегося на знании макросо-циологических закономерностей ее развития. Замысел впечатляет своей актуальностью, научной смелостью и теоретико-методологической сложностью, что само по себе не может
оставить равнодушным к этой книге ни одного российского читателя, задумывающегося о настоящем и будущем своей страны.
К осмыслению российского исторического опыта Н.С. Розов предлагает подходить с позиций так называемой универсальной модели исторической динамики. Историческая динамика, согласно упомянутой модели, состоит из десяти фаз: 1) «социальная стабильность»,
2) «действие факторов исторической динамики», 3) «вызов», 4) «ответы (компенсаторный, нейтрализующий, перспективный, неадекватный)», 5) «конфликты», 6) «кризис», 7) «мегатенденция «колодец» и распад системы», 8) «социальный резонанс и мобилизация», 9) «комплекс динамических стратегий», 10) «системная трансформация — социальный ароморфоз».
Поскольку, однако, российская история обладает некоторой спецификой, постольку и модель, отражающая ее динамику, приобретает специфический вид. Вместо десяти фаз в ней фигурируют шесть так называемых тактов: 1) «успешная мобилизация», 2) «стабильность»,
3) «социально-политический кризис», 4) «либерализация», 5) «авторитарный откат», 6) «государственный
распад». Если сопоставить российскую и универсальную модели исторической динамики, то выяснится, что такт «Успешная мобилизация» соответствует фазе «Социальный резонанс и мобилизация», такт «Стабильность» — фазам «Социальная стабильность» и «Действие факторов исторической динамики», такт «Социально-политический кризис» — фазам «Вызов» и «Кризис», такт «Государственный распад» — фазе «Мегатенденция «колодец» и распад системы». Н.С. Розов указывает на то, что в «универсальной модели исторической динамики» не находят места два такта российской модели исторической динамики — «Авторитарный откат» и «Либерализация». Объясняется это тем, что основанием для «универсальной модели исторической динамики» служит система координат «устойчивость/неустойчивость» и «развитие/упадок», тогда как для российской модели исторической динамики — система координат «государственный успех/провал» и «свобода/несвобода». Правда, ничего не говорится о том, почему российская модель исторической динамики не включает в себя такие фазы «универсальной модели», как «Ответы» и «Комплекс динамических стратегий».
Как бы там ни было, предлагаемые модели имеют разные основания. На наш взгляд, это ставит под сомнение саму универсальность «универсальной модели исторической динамики». Впрочем, мы можем от этого замечания пока абстрагироваться, поскольку автор моделей далее концентрируется на проблемах собственно российской, а не мировой истории.
У российской модели два «контура»: первый очерчивает «кольцевую
динамику», второй — «маятниковую динамику». Тактами «кольцевой динамики» являются «Стабильность», «Социально-политический кризис» и «Авторитарный откат», а тактами «маятниковой динамики» — «Успешная мобилизация», «Либерализация» и «Государственный распад». В такте «Стабильность» Н.С. Розов различает два «подтакта» — «Стагнация» и «Институциональное развитие». Однако, по его мнению, в истории России превалировала именно «Стагнация».
Каковы бы ни были «контуры» российской исторической динамики, важнее, с нашей точки зрения, определить ее причины. Сконструированная Н.С. Розовым модель, по признанию ее автора, является «феноменологической». Поэтому, как мы считаем, она не раскрывает сущности исторической динамики, а лишь описывает исторические явления. Дело в том, что Н.С. Розов придерживается принципа исторического плюрализма, что, кстати сказать, и побудило его соединить многие известные социальные теории и концепции в своей «универсальной модели исторической динамики», лишь разграничив их область применения по «фазам». Но в результате была получена модель, которая, как подчеркивает Н.С. Розов, «не обладает объяснительной силой» (с. 38). Сказанное в полной мере относится и к российской модели исторической динамики.
Как не раз приходилось убеждаться рецензенту, сторонникам исторического плюрализма не удается последовательно провести данный принцип в своих исследованиях. И моделирование исторической динамики Н.С. Розовым демонстриру-
ет как раз такую неудачную попытку. Через плотную завесу «теории факторов» периодически проглядывает исторический монизм. В частности, автор замечает: «Судя по всему, глубинные причины факторов динамики связаны с ресурсами...» (с. 53). Хотя понятие «ресурсы» трактуется весьма широко, от их материалистической природы совсем избавиться не удается. «Такой экономоцентрич-ный, марксистский взгляд на глубинные причины ресурсной динамики адекватен при относительной стабильности других типов отношений и ресурсов.», — пишет Н.С. Розов (с. 54).
Однако как бы «марксистский» взгляд тут же перестает замечать «глубинные причины» тогда, когда речь заходит о том, какие отношения в российском обществе следует считать определяющими историческую динамику. Утверждается, что социально-экономические отношения являются «основными» лишь «на первый взгляд». «Но при внимательном анализе обнаруживается еще более глубокий слой — социально-политическое отношение...» (с. 180) Иначе говоря, основные противоречия возникают не между антагонистическими социальными классами в сфере экономики, а между государством и «элитой» общества в политической сфере, хотя и по поводу «ресурсов».
Современная ситуация в России характеризуется как «Стагнация». И здесь возникает вопрос о том, в каком направлении будет дальше двигаться российское общество. «Согласно закономерностям циклической динамики России Стагнация иногда быстрее, иногда медленнее, но почти с железной необходимостью соскальзывает к Кризису, — пи-
шет Н.С. Розов (с. 314-315). По его словам, «формальные исторические аналогии и экстраполяция прошлых закономерностей на будущее — рискованная логика. Однако такой подход вполне приемлем для сосредоточения внимания на определенных ожидаемых аспектах и для формулирования гипотез» (с. 315).
Таким образом, Россия глубоко увязла в исторической «колее» повторяющихся циклов, обычно заканчивающихся социально-политическими кризисами и «откатами» к авторитаризму. Тем не менее у российского общества есть возможности выбраться из этой исторической «колеи». «Как бы ни удручало прошлое и настоящее, последующее развитие событий не является фатально предопределенным. Будущее открыто», — уверяет Н.С. Розов (с. 314). Поэтому им ставится «теоретическая задача конструирования преодоления российских циклов» (с. 365).
Избавиться от «эффекта колеи», считает ученый, можно. Для этого необходимо изменить «базовые социальные структуры». Однако очевидно, что преодоление «эффекта колеи» не является самоцелью. У автора проекта должен быть некий идеал общественного устройства, движение по направлению к которому и требует изменения «базовых социальных структур». В качестве такового Н.С. Розов видит демократию. Следовательно, «базовые социальные структуры», об изменении которых говорится, суть политические структуры, т. е. сфера «надстройки», если пользоваться марксистской терминологией.
Путь к демократии описывается как «транзит» — пошаговое движение, измеряемое двумя параметрами:
«качество конкуренции» и «масштаб участия». «Качество конкуренции» повышается по мере продвижения от «авторитаризма» к «конституционализму». Соответственно, «масштаб участия» увеличивается по мере перехода от «закрытой политики» к «публичной политике». Каждый шаг в сторону «конституционализма» и «публичной политики» порождает так называемые «развилки», т. е. такие моменты истории, когда возникает выбор между дальнейшим движением к демократии и возвращением к авторитаризму или диктатуре. За «перевалом» последней «развилки» (всего их три) заканчивается «колея циклов» и открывается прямая дорога к новому историческому «аттрактору» под названием «устойчивая демократия». Такая «устойчивая демократия» наступает тогда, когда, наконец, установится «конституционализм», а политика превратится в «публичную».
Каков же конкретный механизм установления «устойчивой демократии»? Главными участниками «транзита» в модели Н.С. Розова выступают «элиты» (государственные и негосударственные). Они формируют автономные центры политической силы, между которыми заключается некий «пакт» — своего рода правила политической игры. Успешность реализации этого пакта во многом зависит от того, изменится ли менталитет «элит» или нет. В частности, предлагается переключить их мотивацию с таких ценностей, как материальное богатство, высокий доход, престижное потребление, на такие, как «репутация в круге "своих"», публичный статус (слава, почести) в общественном пространстве и соответствующих ритуалах, служебный рост, га-
рантии достойного для достигнутого статуса благосостояния до глубокой старости» (с. 440).
Интерес вызывает и то, как видится место и роль «демократической» России в мире и сам мир с точки зрения предлагаемой модели. По замечанию Н.С. Розова, «в России принято ворчать по поводу порочности, несправедливости установленных не нами правил взаимодействия в мировой экономике. Однако, в отличие от своих предшественников — идеологов советской эпохи, российские интеллектуалы практически ничего не могут сказать о том, каков желательный, нормативный глобальный экономический порядок» (с. 535). С целью восполнить обнаруженный в российском обществознании пробел автор концепции выделяет в мировом развитии три «мегатенденции»:
1) «вестернизация»/«глобализация»;
2) «протестная и изоляционистская»;
3) «многополюсное партнерство». «Вестернизация», или «мегатенденция I», в настоящее время является доминирующей «мегатенденцией». Но она порождает ряд негативных последствий, включая кризисы капитализма, последний из которых случился в 2008-2009 гг. Причины этих кризисов усматриваются в отставании развития «институтов ответственности» от экономических процессов. Эту ответственность повышает «мегатенденция III», но она еще очень слаба, а потому не может самостоятельно развиться. Следовательно, ее нужно «привить» к древу «мегатендценции I». Сочетание этих двух «мегатенденций», таким образом, представляется «оптимальным» способом «самоограничения элит», а следовательно, преодоления перманентных кризисов капитализма, сни-
жения социального неравенства на глобальном и национальном уровнях. «Привить» же «многополюсное партнерство» к древу «мегатенденции I» предлагается чисто юридическим способом — с помощью установления новой правовой системы норм и правил.
Однако «мегатенденция I» не устраняет существующую мир-сис-темную иерархию: различия между странами ядра, периферии и полупе-риферии сохраняются, хотя противоречия между ними несколько смягчаются. В этой связи Россия должна стремиться к «подъему мир-систем-ного статуса». Современное положение нашей страны определяется как полупериферийное, а вхождение ее в ядро мир-системы представляется невозможным. «Значит, — заключает Н.С. Розов, — перспектива на ближайшие десятилетия (как минимум) — поиск ниши и укрепление России в "срединном" статусе полупериферии» (с. 559). Исходя из этой логики, для России предлагается добровольно стать «клиентом» по отношению к Европе. Последняя же, таким образом, превращается в российского «патрона». В этом, с точки зрения Н.С. Розова, нет ничего предосудительного. «Если страна сама соглашается на роль клиента по отношению к другому патрону (например, Западной Европе), то такой поворот следует воспринимать не как унижение и ограничение, а как огромные новые возможности привлечения ресурсов, причем не только и столько финансовых, сколько интеллектуальных, технологических, культурных (с. 561). В свою очередь, Россия приобретает статус «патрона» по отношению к бывшим советским республикам.
Оценивая в целом данную концепцию, мы должны еще раз подчеркнуть, что она несет в себе не только определенный прогностический потенциал, но и выполняет проективную функцию, что, на наш взгляд, является не только смелым, но и прогрессивным шагом в современном обществознании. Именно проективная составляющая выделяет работу Н.С. Розова из ряда подобных исследований.
В то же время нельзя не отметить, что сам по себе исторический проект не имеет никакой научной ценности без достоверного прогноза. А вот с прогнозом, рисующим исторические перспективы России и мира в целом, нам сложно согласиться. Дело в том, что Н.С. Розов, как и многие другие либеральные мыслители, исходит из представления о наличии у всемирной истории некоего счастливого конца, который наступает тогда, когда везде на планете воцарится «устойчивая демократия», наподобие той, что уже существует в странах Запада. Конечно, эти взгляды не отличаются ни оригинальностью, ни новизной. Достаточно вспомнить о Ф. Фукуяме1. Вот только в отличие от своего заокеанского коллеги отечественные авторы не столь оптимистичны: уж слишком глубоко увязла Россия в своей исторической «колее». Поскольку, по признанию Н.С. Розова, его модель «не обладает объяснительной силой», то совершенно ни из чего (кроме как из субъективных ценностей и интересов самого автора) не следует, что население страны стоит перед дилеммой выбора между Сцил-лой «колеи» и Харибдой «перевала».
1 Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 134-148.
Действительно, каковы могут быть те веские причины, которые заставили бы большинство россиян сделать решительный шаг по направлению к «устойчивой демократии», субъектами которой будут выступать некие «элиты», заботящиеся лишь о репутации в кругу «своих», а страна при этом добровольно станет «клиентом» Запада, плетясь в хвосте его «полу-периферийной» свиты? Нет никаких сомнений, что концепция Н.С. Розова содержит изрядную долю субъективизма, а еще Г.В. Плехановым было верно подмечено, что «фатализм, вообще, нередко идет рука об руку
с самым крайним субъективизмом»2. Субъективизм снижает вероятность реализации демократического «транзита» почти до нуля, а следовательно, перспектива исторической «колеи» для будущей России остается почти фатально неизбежной. К такому неутешительному выводу, вопреки авторскому замыслу, мы приходим, проанализировав основные положения данной концепции.
2 Плеханов Г.В. К вопросу о развитии монистического взгляда на историю // Избранные философские произведения. Т. 1. М.: Государственное издательство политической литературы, 1956. С. 542.
