CC BY
60
УДК 400
«МЕЖДУ НАУЧНЫМ И МИСТИЧЕСКИМ»: ОПЫТЫ ВРЕМЕНИ В РОМАНЕ И. МАКЬЮЭНА «ДИТЯ ВО ВРЕМЕНИ»
© Екатерина Сергеевна ВЕДЕНКОВА
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Российская Федерация, аспирант кафедры русской и зарубежной литературы,
e-mail: [email protected]
Статья представляет собой анализ опытов времени, являющихся ключевыми для идейного содержания романа И. Макьюэна «Дитя во времени». Предлагаются варианты интерпретации важнейшего эпизода романа - «путешествия во времени».
Ключевые слова: опыт времени; «путешествие во времени»; фантастический элемент; множественность интерпретаций; научное; мистическое.
«Дитя во времени» (1987), один из самых значительных и загадочных романов знаменитого английского прозаика И. Макьюэна (р. 1948), демонстрирует интерес писателя к проблеме времени, которая осваивается средствами художественного текста. Актуализация проблемы времени находит отражение на разных уровнях текста: в концептуализации различных образов времени; на уровне персонажей: герои открыто размышляют о времени; на идейном уровне: писатель художественно осваивает естественнонаучные и философско-эстетические представления о времени. На сюжетно-фабульном уровне актуализация проблемы времени транспонируется благодаря переживанию главным героем Стивеном Льюисом различных «опытов» времени. Говоря о замысле своего романа, И. Макьюэн ориентировался на идею о пограничном положении этих опытов между объективным и субъективным, рациональным и иррациональным: «...я попытался воплотить многие из субъективных опытов времени, разместив их в рамках научного и мистического (курсив мой. -Е. В.)» [1, р. 48].
Сознание Стивена фиксирует эффект «замедления времени» в момент автомобильной аварии. Во время опасного маневра, когда Стивен на огромной скорости «мчал машину в двухметровую щель» [2, с. 145], образовавшуюся между дорожным указателем и грузовиком, он почувствовал, что что-то случилось со временем и оно замедлило свой ход, а именно: «интенсивность событий исказила его протяженность» [2, с. 147]. Трансформация времени - в данном случае
его замедление - относится к сфере субъективных переживаний, и И. Макьюэн показывает, что объективное время словно наслаивается на субъективное его переживание героем. Речь, скорее, идет не о самом времени, а о его восприятии героем, который находится в шоковом состоянии - ведь ситуация, по сути, держит его между жизнью и смертью. Здесь можно усмотреть отголоски учения об «измененных состояниях сознания», автором которого является американский философ и психолог В. Джемс (1842-1910). В работе «Многообразие религиозного опыта» (1902) В. Джеймс пишет, что в измененном состоянии (например, во время сна, религиозного созерцания или, как в случае с нашим героем, шока, вызванного сильным потрясением) сознание способно менять параметры восприятия времени. Сам И. Макьюэн в беседе с М. Эмисом о романе «Дитя во времени» упоминает работу В. Джеймса: «Кажется, что наука оформляет, догоняет то, что все всегда знали, о чем писали мистики и провидцы, о том времени, которое является непоследовательным или нелинейным. Это явление описано В. Джемсом в работе «Многообразие религиозного опыта» как редкие моменты, когда мы ощущаем время как один миг (rare moments when we sense that all time exists all at once)» [1, р. 48].
Итак, этот опыт времени в романе имеет мистический аспект, базирующийся на возможности восприятия времени в измененных состояниях сознания, описанного В. Джеймсом. С другой стороны, это не противоречит идее вариативности времени, о чем в романе говорит близкий друг Стивена Тельма: «час
может пролететь, как пять минут, или тянуться, как целая неделя. Время вариативно. Это открыл еще Эйнштейн, который по-прежнему остается главным авторитетом в этой области. В теории относительности время зависит от скорости наблюдателя. То, что одному человеку кажется произошедшим одновременно, для другого распадается на ряд последовательных событий. Не существует абсолютного времени, никакого общепринятого «сейчас» [2, с. 183].
Для Стивена замедлившее свой ход время отступает перед другими силами: движением и скоростью. Время эмоционально и ценностно наполняется за счет концентрации сознания на опасности и страхе смерти. Огромное количество интенсивно протекающих событий и их смысловая наполненность удлиняет время, но не само время, а ощущение его Стивеном. Упрощенно явление трансформации времени в сознании описывает спасенный Стивеном водитель грузовика Джо: «... когда много чего случается, то и время тянется дольше» [2, с. 155].
В этой метаморфозе времени меняется и сам герой. Стивен бессознательно ощущает «острое чувство обновления»: «Словно
мгновение назад все привычные условия и обстоятельства переменились. Отныне жить надо было по другим правилам, и он испытал нечто вроде ужаса, словно в одиночестве шел по огромному городу на только что открытой планете» [2, с. 145]. Он еще и сам не понимает, в чем суть этих перемен, но интуитивно чувствует значимость происходящего для будущей жизни. Что это - страх перед смертью и инстинкт самосохранения? Страх перед лицом смерти, или даже страх перед быстро обрывающимся настоящим испытывает и водитель грузовика, оказавшийся зажатым в груде покореженного металла. Джо просит Стивена отправить несколько прощальных писем для его близких - последнюю возможность попросить прощения и раскаяться. И для главного героя, ощутившего полноту бытия, это происшествие несет определенное значение. Этот опыт времени запускает процесс преобразования Стивена, и в ходе развития дальнейшего действия герой уже не будет растрачивать время зря, а будет стараться наполнить его смыслом.
Еще более сложный опыт времени раскрывается в эпизоде, повествующем о неве-
роятном перемещении Стивена в далекое прошлое своих родителей, когда он, идя по проселочной дороге к дому Джулии, вдруг оказывается «не в своем времени» [2, с. 89]. Неожиданно для героя меняется пространство: современный пейзаж сменяется густым лесом и старинного вида постройками - и время: «. день, в котором он сейчас двигался, был не тем днем, в котором он проснулся» [2, с. 85]. Несмотря на архаичность этого места, оно ощущается героем как знакомое: «Стивен знал это место, знал сокровенным знанием, словно припоминая после долгой разлуки. <...> Но простым воспоминанием из далекого прошлого нельзя было объяснить это чувство, похожее на боль, словно он повстречался с чем-то лично ему знакомым, словно пришел в место, которое тоже его узнало, ожидало его в тишине, поглотившей звук проехавших машин» [2, с. 85]. Это новое пространство-время описывается как параллельный мир, потому что рядом с проселочной дорогой, по которой идет Стивен в направлении паба, располагается проезжая часть, по которой движутся современные машины (современные ему!). Эти миры находятся совсем рядом, и если Стивен шагнет навстречу пролетающим мимо машинам, «они не заденут его» [2, с. 85]. И в этом новом времени, глядя в окно придорожного паба, Стивен видит своих родителей совсем молодыми, но они не замечают его. Его существование для них пока не ощутимо, потому что в это время они обсуждают его рождение. Таким образом, Стивен будто «зависает» между двумя временами: покинув
«свое» время, он не находит себя и во времени молодости своих родителей. Лишившись точек опоры, герой словно попадает в небытие, превращаясь в нечто нечеловеческое или скорее даже «дочеловеческое»: «Его глаза увеличились и стали круглыми, веки исчезли, во взгляде застыла отчаянная, протестующая невинность, колени стали расти и достигли подбородка, пальцы превратились в чешуйчатые перепонки, жабры отбивали секунды настойчивыми, беспомощными ударами сквозь соленый океан, поглотивший верхушки деревьев и бурливший между корней» [2, с. 92]. И тогда в его сознании складывается одна-единственная мысль: «ему
некуда идти, ему не воплотиться ни в одном мгновении, его не ждут, для него нет ни мес-
та назначения, ни времени прибытия. <. > Ничто не принадлежало ему: ни усилия, ни зовущий плач, ни даже сама печаль - ничто не принадлежало никому» [2, с. 92-93]. Особенностью этого эпизода и последовавших за ним событий является их открытость для множественных интерпретаций - в том смысле, что в процессе его анализа вычленяются несколько возможных истолкований этого «путешествия во времени».
Первое, что приходит на ум во время чтения этого пассажа, - это вступление в сферу фантастического. Попробуем проанализировать его отношение к фантастике. Общеизвестно, что эстетической доминантой фантастики является категория фантастического. Во многих определениях фантастического фигурирует наличие таинственного, необъяснимого, недопустимого, вторгающегося в реальную жизнь. Несомненно, что в разбираемом эпизоде присутствует элемент необъяснимого, недоступного обыденному сознанию и трудно представимого: каким образом герой мог оказаться в другом времени? Стивен понимает, что, ступив на тропу, он попадает в другой мир, который в его представлении не соответствует тому миру, где он находился несколько минут назад. В зоне невероятного события, по мнению Ц. Тодорова, важнейшим условием является т. н. процесс «колебания», или неуверенности наблюдателя: «Очевидец события должен выбрать одно из двух возможных решений: или это обман чувств, иллюзия, продукт воображения, и тогда законы мира остаются неизменными, или же событие действительно имело место, оно - составная часть реальности, но тогда эта реальность подчиняется неведомым нам законам» [3, с. 25]. После некоторых «колебаний» между воспоминанием из далекого прошлого, иллюзией или игрой воображения, герой И. Макьюэна принимает новый мир как «чистую реальность». Значит, «путешествие» Стивена связано,
скорее, с реальным, т. е. имеющим отношение к объективному миру, событием, а не с порождением его сознанием Стивена. Но событие это иррационально, т. к. знаний героя не хватает для его объяснения.
Обратимся к определению понятия иррационального, которое имеет два значения. Первое значение иррационального удобно обозначить как «еще-не-рациональное», т. е.
такое необъяснимое, которое может быть познано и, значит, станет рациональным. Второе значение иррационального состоит в том, что это иррациональное признается в его абсолютном значении - «иррациональ-ное-само-по-себе»: то, что в принципе не познаваемо никем и никогда. Необходимо установить, какой тип иррационального имеет место в романе И. Макьюэна.
Попадая вместе с героем в мир необъяснимых событий, читатель романа вслед за героем невольно пытается их объяснить, т. е. сделать выбор между игрой фантазии, воображения, дежа-вю Стивена, или возможностью его реального путешествия во времени. Здесь выполняется одно из важнейших условий фантастического, если следовать Тодо-рову, который говорит, что роль читателя «как бы доверяется персонажу, и одновременно сами колебания становятся предметом изображения, одной из тем произведения» [3, с. 31]. После того, как путешествие Стивена во времени заканчивается и он оказывается в привычном мире (сразу после странствия во времени Стивен оказывается в доме Джулии, куда он изначально и направлялся), пережитое событие по-прежнему остается для него необъяснимым. А само путешествие во времени становится ключевым парадоксом всего романа.
Но особенность невероятного в романе «Дитя во времени» заключается в том, что оно предполагает возможность научного объяснения. После описываемых событий Стивен разговаривает с Тельмой, героиней, олицетворяющей в романе естественнонаучное знание. Защитившая диссертацию о природе времени Тельма обладает определенными знаниями об этом феномене. Говоря о современных естественнонаучных представлениях о времени, она упоминает квантовую теорию, научно доказавшую такие парадоксы времени, как отсутствие времени в черных дырах и течение времени вспять в мире микрочастиц. Тогда получается, что произошедшее со Стивеном имеет научно допустимое объяснение, а именно: в мире, который все больше понимается как квантовый, в котором отсутствуют причинно-следственные связи, а вероятности порождают множественность параллельных миров, то, что случилось со Стивеном, вполне допустимо. Получается, что фантастическое растворяется?
Однозначного ответа на этот вопрос роман не дает. Жанровая разновидность, в которой необычные события «в конце концов получают рациональное объяснение» [3, с. 41], у Тодорова квалифицируется как «фантастиче-ски-необычное» или «объясненное сверхъестественное». Сложность этого вопроса заключается в невозможности дать на него однозначный ответ. Предлагая объяснение возникшей у Стивена «галлюцинации» с позиций квантовой физики, Тельма все-таки дает понять, что это не единственно возможное объяснение. «Не так уж фантастично предположение, - говорит она, - что однажды появится точное математическое и физическое описание, способно адекватно отразить пережитое Стивеном происшествие» [2,
с. 186]. Вместе с тем, по мнению Тельмы, одной физикой здесь не обойтись, что, возможно, «само строение нашего мозга ограничивает наше понимание времени» и «нам действительно приходится связывать себя наглядными представлениями: время в виде текучей субстанции, время в виде сложной оболочки с точками соприкосновения между всеми его моментами» [2, с. 184]. Событие, произошедшее со Стивеном, не может быть объяснено только физикой, это лишь частный случай, не доказывающий прямой квантовой трактовки. Возможно, скоро «появится теория - или комплекс теорий, - которая включит в себя теорию относительности и квантовую теорию в качестве частных ограниченных случаев. Эта новая теория будет описывать реальность высшего порядка, высшее основание, основание для всего существующего, нераздельное целое, относительно которого материя, пространство, время, даже само сознание окажутся сложно взаимосвязанными воплощениями, проекциями, составляющими понятную нам реальность» [2, с. 184]. Таким образом, можно сделать вывод, что анализ самими героями «путешествия во времени» 1) не укладывается в понятие рационального (как логически обоснованного, теоретически осознанного, систематизированного универсального знания предмета), 2) является иррациональным в первом значении (еще-не-рациональным).
То, что Тельма сначала дает герою ключ, открывающий возможное естественнонаучное толкование события, а затем забирает этот ключ, открывает другие возможности
его интерпретации. Ведь таким образом Макьюэн применяет, если воспользоваться определением Н. Бора, «принцип дополнительности» к трактовке происходящего. Знаменательно упоминание имени самого Бора: «Не нужно быть физиком, чтобы объяснить, что с тобой произошло, - говорит Тельма. -Должно быть, Н. Бор был прав, когда сказал, что ученым не следует вмешиваться в реальную жизнь. Их дело - конструировать модели для объяснения своих наблюдений» [2, с. 187]. Упоминание ученого, стоявшего у истоков квантовой физики, неслучайно. Ведь именно Н. Бор, окунувшись в квантовую физику, увидел смущающие черты в устройстве человеческого знания, как отражения реальностей природы, а не произвольных построений нашего ума. Бор превратил свой принцип дополнительности из физического постулата в универсальный философский принцип. Дополнительность предстает перед нами как высшая форма качественного объяснения противоречивости интерпретаций опыта Стивена. На наш взгляд, упоминание имени Н. Бора дает еще один ключ к интерпретации, ведь благодаря развитию принципа дополнительности как универсального, такие, казалось бы, несовместимые понятия, как «объективное - субъективное», «материализм - идеализм», «рефлексия над миром - растворение в мире, слияние с миром», «физика и мистика» оказываются равноправными и дополняющими друг друга. Вопрос только заключается в том, что наука и человеческое сознание, как сказала Тельма, пока не способны их объединить. Пока человечество не имеет такой теории, о которой говорила Тельма, произошедшее со Стивеном может интерпретироваться и как некий «мистический опыт» (вспомним слова И. Макьюэна из беседы с М. Эмисом). Этот отрывок может быть истолкован и как описание действия измененного сознания, когда важнейшим двигателем этого процесса становится воображение. Стивен - человек творческий, ведь он является детским писателем. Отметим, что любой акт творчества есть иррациональный феномен. Творчество - процесс созидательный, процесс становления творимого. Оно имманентно свободе, т. к. реализует бытийный процесс. Свобода постижима только мистически, она невыразима, иррациональна. Можно предположить, что Стивен, человек,
обладающим сильным воображением и находящийся в состоянии затянувшегося стресса из-за потери дочери, впадает в забытье, а приходит в себя только в постели Джулии. А в промежутке между этими событиями помещается то, что он вообразил себе. Тогда, если мы допускаем такой подход к интерпретации случая со Стивеном, мы вновь возвращаемся к точке зрения Джемса. Согласно Джемсу, существуют такие состояния, в которых человек способен переместиться (пусть и мысленно) в другое пространство / время, видеть необъяснимые события, контролируя или не контролируя это посредством своих органов чувств. Такие мистические опыты способствуют пониманию настоящей структуры Вселенной, которая недоступна разуму в состоянии бодрствования. В основе переживания лежит интуиция, направленная на сам субъект познания [4, с. 303-304]. Пребывая «не в своем времени», Стивен ощущает странную знакомость переживаемой ситуации. Его подсознание подсказывает, что в этом месте заложены потенции его будущей жизни. При этом он не утрачивает собственной идентичности, воспринимая себя, однако, в другой ипостаси, в другом месте и времени. «Воспоминания» о прошлом воплощении обладают для Стивена качеством подлинности. Он ощущает их как реальные. Очевидно, что мистическое предполагает доминирование иррационального над рациональным. Рациональное в мистических переживаниях Стивена сразу отсекается, т. к. любой мистицизм носит практический, а не теоретический характер. В связи с этим можно заключить, что мы имеет дело с иррациональным во втором его значении, т. е. с «иррациональным-самим-по-себе» -что в принципе не познаваемо никем и никогда. А это значит, что элемент фантастического снова возвращает свои права в романе.
Герои романа, пытаясь интерпретировать это путешествие, опираются преимущественно на сознание. Оно задает еще один возможный путь истолкования «блужданий во времени» Стивена. Эти «блуждания» могут быть проявлением работы его сознания и его индивидуальной памяти как функции сознания - возможно, по Юнгу, восходящей к коллективной памяти человечества. Ведь в эпизоде около паба «Колокол» он, по сути, видит только то, что его сознание вернуло к
жизни, что он вспомнил: было же у него детское воспоминание о поездке с родителями на черных велосипедах и об ивовых плетеных корзинках для провизии. Тогда еще одним ключом к объяснению этого эпизода будет рассказ матери, которая подтверждает, что этот день, увиденный Стивеном, имел место в их с отцом жизни. Действительно, одним июньским днем, когда они были молоды и подумывали о женитьбе, они совершали прогулку на новых велосипедах, прихватив провизию, которая размесилась в ивовых корзинках. Тогда мать Стивена, мисс Клэр Тамперли, была уже беременна и во время этой прогулки поведала об этом будущему отцу Стивена, мистеру Дугласу, который отнесся к рождению ребенка без восторга. Отсутствие радости, которой она ожидала, Клэр приняла за отсутствие любви к ней и их будущему ребенку, поэтому в ее голове сразу созрело решение сделать аборт. Находясь в придорожном пабе «Колокол» (именно такой паб и именно такими видел своих родителей Стивен в своем путешествии во времени), Клэр неожиданно для себя увидела их будущего ребенка: «Я увидела его также ясно, как сейчас вижу тебя. Там, за окном было лицо ребенка, оно вроде как парило над землей. И заглядывало внутрь. Выражение у него было умоляющее, и оно было белым, белым как аспирин. Оно смотрело прямо на меня. <...> я просто знала, что смотрю на своего собственного ребенка. Если хочешь, я смотрела на тебя», - рассказывает мать уже взрослому Стивену. Таким образом, мать Стивена видит событие, не соответствующее ее настоящему, а именно событие будущего. Но для нее оно очень просто объясняется: будучи слишком расстроенной, она просто нафантазировала себе появление за окном будущего сына: «Когда я вспоминаю об этом много лет спустя, я думаю, это был, наверное, сын хозяина паба или кого-нибудь из фермеров» [2, с. 277]. Этот эпизод открывает новый уровень понимания: до этого все опыты времени в романе были представлены как субъективные, теперь же автор просит, чтобы читатель признал, что настоящее и будущее могут сосуществовать.
Из подсознания Стивена могли подняться архетипические образы: его мгновенный «пролет» от взрослого к зародышу, или даже от сегодняшнего «человеческого» состоя-
ния - к доисторическому, «рептилиевому». В этом случае напрашивается параллель с «Поисками утраченного времени» М. Пруста, когда Марсель, вспоминающий в подробностях свои ощущения от печенья, принесенного ему в детстве на завтрак, из этого воспоминания, как из волшебного клубка, вытягивает свое прошлое. Но у Пруста все концентрируется в пределах субъективности Марселя, тогда как Макьюэн апеллирует к объективной реальности. Несмотря на то, что Стивен натура интуитивная, он пытается сознательно рефлексировать свой опыт, Марсель же «ловит» впечатления, которые и являются для него критерием истины.
В тексте романа содержится отсылка к «модернистам», художественно осваивавшим именно субъективное время человека и тщательно разрабатывавшим временные отношения. И. Макьюэн упрекает науку, не желающую брать во внимание субъективный опыт, и вместе с тем искусство, замкнувшееся в пределах субъективного. Это можно трактовать как выражение эстетических взглядов И. Макьюэна, в основе которых лежит идея о единстве объективного и субъективного, умопостигаемого и интуитивного. Новое искусство должно считаться с современными научными достижениями и художественно осваивать их: «Шекспир понял бы волновые функции, Донн оценил бы принцип комплементарности и относительность времени. Они были бы потрясены. Вот это богатство! Новая наука стала бы для них кладезем поэтических образов. А заодно они просветили бы своих читателей. Но вы, так называемые люди искусства, вы не просто не разбираетесь во всех этих удивительных вещах, но еще и гордитесь своим невежеством» [2, с. 66]. Вместе с тем и наука должна учитывать эстетический, мистический и психологический опыты, такие как, например: «мистическое переживание безвременья,
хаотическое движение времени в мечтах, вечный момент христианского воплощения и искупления, провал во времени во время глубокого сна, тщательно разработанные временные отношениях у прозаиков, поэтов и фантазеров, нескончаемое, неизменное время детства» [2, с. 187].
Мы склонны полагать, что в интерпретации путешествия Стивена во времени все-таки превалируют рефлексии о «новой физи-
ке», но возможны и другие экспликации этого и сходных с ним эпизодов, базирующиеся на осмыслении психологического, философского и литературного опыта минувшего столетия. Противоречивость самого мира порождает и внутреннюю противоречивость текста, но, как видим, за этой противоречивостью стоит возможность полиинтерпретаций. При пристальном прочтении текст романа И. Макьюэна, если воспользоваться метафорой У. Эко, представляет собой лес, выйти из которого невозможно. Располагая временной опыт героя между научным и мистическим, И. Макьюэн осознанно использует фантастический прием, заставляя читателя разгадывать этот опыт и, тем самым, размышлять об онтологии времени. Писатель дает сразу несколько ключей к разгадке событий: читатель может принять мистическое или рациональное истолкование события - в зависимости от собственного культурного опыта и готовности индивидуального сознания. Эти пути интерпретаций, мистический и научный, исключают друг друга. Тем не менее, именно их сопряжение, согласно принципу дополнительности, который использует И. Макьюэн, способно открыть истинную картину вещей. Сознание, таким образом, по И. Макьюэну, представляет собой мост между научным и интуитивнопсихологическим, а шире - между рациональным и иррациональным. Роман И. Макьюэна «Дитя во времени», являя собой эстетическую рефлексию этой сложной проблематики, демонстрирует возможности сочетания в одном художественном пространстве различных и даже кажущихся взаимоисключающими способов постижения мира и человека.
1. Writers Talk: Ideas of Our Time / Martin Amis, 1987 // Conversations with Ian McEwan / ed. by R. Roberts. March, 2010.
2. Макьюэн И. Дитя во времени. М., 2008.
3. Тодоров Ц. Введение в фантастическую литературу, М., 1999.
4. Джемс В. Многообразие религиозного опыта. СПб., 1972.
Поступила в редакцию 19.Q3.2Q12 г.
2Q4
UDC 820(091)20
“BETWEEN SCIENTIFIC AND MYSTIC”: EXPERIENCES OF TIME IN NOVEL “THE CHILD IN TIME” BY MAKEWAN
Ekaterina Sergeyevna VEDENKOVA, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Post-graduate Student of Russian and Foreign Literature Department, e-mail: [email protected]
The article represents the analysis of experiences of time which are a key for the ideological maintenance of the novel of MakEwan’s “The child in time”. Variants of interpretation of the major episode of the novel - “travel in time” are offered. Key words: time experience; “travel in time”; fantastic element; set of interpretations; scientific; mystical.
