CC BY
42
О. С. Лалетина, Фу Тяньци
DOI: 10.24411/1811-1629-2018-14088
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ЛИТЕРАТУРЫ
ВОСТОЧНОЙ ВЕТВИ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ: ЛИРИКА Л. Н. АНДЕРСЕН В АСПЕКТЕ МЕЖКУЛЬТУРНОЙ КОММУНИКАЦИИ
OLGA S. LALETINA, FU TIANQI MATTERS OF METHODOLOGY TO STUDY WORKS BY RUSSIAN POST-REVOLUTIONARY IMMIGRANTS TO THE EAST: LYRICS BY LARISSA ANDERSEN AND INTERCULTURAL COMMUNICATION
Ольга Сергеевна Лалетина
Кандидат филологических наук, доцент кафедры истории русской литературы
Санкт-Петербургский государственный университет Университетская наб. 7/9, Санкт-Петербург, 199034, Россия ► olalet@mail.ru
Фу Тяньци
Магистр филологии, переводчик Фэйду международная логистика г. Вэньчжоу, КНР ► 1183656447@qq.com
Olga S. Laletina
Saint Petersburg State University
7/9 Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russia
Fu Tianqi
Feidu international logistic Wenzhou, P. R. China
В статье ставится вопрос о перспективах системного анализа поэтических текстов для изучения форм рецепции зарубежной культуры русскими эмигрантами. Исследован автобиографический миф Л. Н. Андерсен (1911-2012), показано, что в его формировании ключевую роль играет актуализация связей лирики поэтессы с культурными традициями России, Востока и Запада.
Ключевые слова: история русской поэзии; поэзия русской эмиграции; поэтика; методология литературоведения.
The article poses a question of the perspectives of systematic analysis for studying the forms of foreign cultures' reception by Russian émigré writers. By exploring the autobiographical myth of Larissa N. Andersen (1911-2012), the authors demonstrate, that the key role in its formation was played by the actualization of the connections between Andersen's poetry and the cultural traditions of Russia, East and West.
Keywords: history of Russian poetry; Russian émigré poetry; poetics; methodology of literary studies.
Вопрос о влиянии национальных культурных традиций на формирование индивидуальных художественных систем — один из наиболее обсуждаемых в современных филологических работах о творчестве русских эмигрантов. Максимум внимания в исследовании этого вопроса, как правило, уделяется двум аспектам: первый связан с установлением биографических фактов, свидетельствующих об интересе автора к той или иной традиции; второй — с выявлением тех композиционных элементов текстов, которые маркированы связями с разными историко-культурными контекстами. Функции выявленных элементов, логика их отбора и комбинации в рамках индивидуальных поэтических систем исследованы слабее. В статье перспективы системного анализа текстов для изучения особенностей рецепции зарубежной культуры писателями-эмигрантами рассматриваются на материале лирики Л. Н. Андерсен (1911-2012). Она родилась в России, с 1922 по 1956 год жила в Китае, затем почти 15 лет провела в юго-восточной Азии и Африке, с 1970 года поселилась во Франции. Современники справедливо относили Андерсен
к числу наиболее талантливых представителей своего поколения. Она была знаменита как поэтесса, танцовщица, художник и постановщик. Первый сборник Андерсен «По земным лугам» был опубликован в 1940 году в Китае [2]; вторая книга — «Одна на мосту» — вышла в 2006 году в России; помимо стихов, прозы и писем Андерсен это издание содержит статьи современных критиков, которые развивают идеи об исключительном обаянии личности Андерсен и оригинальности ее лирики [1].
Однако научное исследование творчества поэтессы по существу только начато. Как справедливо отметили А. А. Забияко и Г. В. Эфендиева в предисловии к сборнику научных статей «Русский Харбин», опубликованному в 2009 году и посвященному 95-летию Андерсен, «мифология загадочной красоты харбинской Музы заслонила на долгие годы ее поэтическое творчество» [8: 8]. Действительно, ни одна из известных нам литературоведческих работ, в которых рассматривается лирика Андерсен, не претендует на полноту охвата материала и системность его описания: исследователи намечают перспективы для дальнейшего анализа поэтики Андерсен, фактически оставляя его делом будущего (см.: [4; 6; 7; и др.]).
В аспекте межкультурной коммуникации лирика Андерсен специально не рассматривалась. Между тем именно форма творческого восприятия различных культурных традиций, с которыми Андерсен неизбежно сталкивалась, переезжая из одной страны в другую, с нашей точки зрения, и определяет уникальность лирической системы поэтессы. Она смогла найти путь разрешения внутреннего конфликта эмигранта, который остро ощущает свою принадлежность к миру русской культуры, однако лишен возможности вернуться в Россию и вынужден искать свое место в историко-культурных контекстах зарубежья. Творческие искания Андерсен в этой области были связаны с разработкой идей жизнетворчества. Структурной платформой для них стали жизне-творческие программы русских модернистов — А. А. Блока, А. А. Ахматовой, М. И. Цветаевой и мн. др. Как и у поэтов Серебряного века, ключевую роль в формировании автобиографического
мифа Андерсен играет актуализация связей собственных «текстов жизни» и «текстов искусства» с мифологией, фольклором, литературой, историей России, Востока и Запада. Наиболее полно автобиографический миф Андерсен воплощен в поэтическом творчестве1. Исследователи не раз писали о том, что сборники Андерсен имеют биографическую основу и выстроены как лирические дневники ^м., напр.: [6: 112]). Между тем важнее подчеркнуть, что каждый жизненный факт, факт «быта» в лирике Андерсен переосмыслен в соответствии с творческой концепцией собственной личности и судьбы. Главную роль в формировании автобиографического мифа играет лирическая героиня. Последовательно выстраивая ее образ, Андерсен использует целый ряд фактов собственной биографии: имя («Ларисса» означает «чайка»); место рождения (Хабаровск, стоящий на Амуре); фамилию, имеющую скандинавское происхождение и напоминающую о Г.-Х. Андерсене; детали внешности (голубые глаза, темные вьющиеся волосы); особенности характера и поведенческого рисунка (увлечение танцами, занятие литературным творчеством) и т. д.2
В то же время образ героини соотнесен с разными культурными контекстами, прочитан через ряд культурных «кодов». Лирические книги Андерсен последовательно развертывают сюжет о духовном пути героини. Названия сборников и составляющих их циклов акцентируют внимание на пространственно-временных характеристиках: в сборнике «Одна на мосту» стихотворные тексты собраны в разделе «Из Китая — по миру», включающем циклы «По земным лугам», «Без России», «Чужие моря», «Из французского альбома», «Печальное вино». В основе сюжета сборника лежит перемещение героини с Востока на Запад; движению в пространстве соответствует течение линейного времени, поскольку циклы последовательно повествуют об этапах личной биографии Андерсен.
Вместе с тем все изображаемые ситуации поняты в своих глубинных мифологических основаниях, соотнесены с различными культурными контекстами по принципу варианта и инварианта. Мир предстает в лирике Андерсен текстом,
который должен быть дешифрован. Носителем особого знания о мире является героиня: именно она наделена способностью постигать истинный смысл событий — и самих фактов реального мира, и фактов языка — слов, которыми этот мир описан. В рамках статьи ограничимся лишь несколькими примерами. Для формирования образа героини особенно значима актуализация представлений о русалке — и архаических фольклор-но-мифологических, и литературных. Русалочьи черты в образе героини подчеркнуты многократно: она обладает магической силой, олицетворяет водную стихию и одновременно близка стихии земной (цветам, деревьям, травам), ощущает таинственную связь с луной, наиболее активна в периоды вегетации, способна к оборотничеству:
Распахну я калитку и в белом Белой птицей взметнусь на утес, Чтоб вдали твое сердце запело И согрелось от радостных слез...
(«Парус» (58));
Мы тихонечко в мартовском ветре качаемся И простую зеленую песню поем...
(«Мы плетем кружева» (121));
Шелестели пальмы в тишине — Мне казалось, совещались обо мне. И прибой мне не давал покоя: Колдовал, нашептывал такое, Словно я должна идти, идти, идти, По воде, по лунному пути...
(«Колдовство» (144));
Была весна. И мир был нов, И кровь бродила в жилах, И я, колдунья, силой слов Тебя приворожила...
(«Была весна. И мир был нов...» (189));
От песка этих кос позолота, И от волн синева этих глаз. Говорят, на спине кашалота Приплыла я в полуденный час...
(«Я еще не изведала горя...» (193)).
Символическое значение этого комплекса мотивов усложняется благодаря апелляции к разным культурным контекстам — как русским, так и зарубежным. В частности, «кодом» для прочтения стихотворения «Нарцисс» является
китайская фольклорно-мифологическая традиция. Ситуация, положенная в основу сюжета, довольно проста: в центре внимания находятся два женских образа — автобиографическая героиня Ларисса3 и ее подруга, китаянка Шу-хой; они сидят за столом и палочками едят рис. Напомним, что в китайской культуре символ риса играет столь же важную роль, что символ хлеба на Западе (см., напр.: [9: 465; 3: 223, 286-287]), поэтому совместная трапеза в стихотворении Андерсен предстает сакральным действом, имеющим символический смысл духовного единения людей. Имя «Ларисса» соотнесено не только с именем «Шу-хой» («#^»), но и с созвучным ему китайским названием нарцисса «Шуй-сен хуа» («7МЛ^»). Дополнительно эквивалентность трех указанных слов подчеркнута тем, что они поставлены на «сильные» начальные и финальные позиции строк:
Моей маленькой подруге Шу-хой
Шуй-сен хуа — цветок нарцисса. Это значит — водяная нимфа. Одинокий, молчаливый символ, Знак вниманья? Или же каприза? Ждет любезно рядом с чашкой риса. Шуй-сен хуа — цветок нарцисса...
Тонкой струйкой вьется запах сладкий, Словно чье-то вкрадчивое пенье, Уводя меня в туман загадки По мерцающим во тьме ступеням, Где поет, колдуя, запах сладкий...
Словно стебли, ваши пальцы гибки... По атласу платья бродят сказки, Тлеют перламутровые краски, Плавают серебряные рыбки Меж стеблей, как ваши пальцы, гибких...
Легкий смех развеял сон — Ла-ли-сса!
Мне кивает гладкая головка,
Пальцы вертят палочками ловко.
Предо мною стынет чашка риса,
Ждет загадочный цветок нарцисса — Шуй-сен хуа. (55).
Ключом ко всему стихотворению становится многозначный иероглиф «Шуй-сен хуа», которым обозначается и нарцисс, и богиня, связанная с водной стихией. Значение иероглифа определяет образный ряд текста: в китайской традиции нарцисс символизирует счастье, бессмертие, дружбу,
а также выступает цветком богини чистоты (см., напр.: [9: 899; 3: 176]), поэтому отождествление девушки с нарциссом свидетельствует о красоте и чистоте ее души; далее символический смысл усложняется, китаянка предстает символом растительного мира и водной стихии.
Следует подчеркнуть, что сложности организации сюжета в «Нарциссе» соответствует изысканность композиции стиха. В каждой строфе присутствуют кольцевые повторы, связывающие первую и последнюю строки. Однако, по мере развертывания текста, параллельно с открытием новых смыслов имени Шу-хой, точность повторов постепенно ослабевает: в первой строфе дублируются целые строки, в последней — лишь последние звуки финальных слов.
Вместе с тем завершение лирического сюжета отмечено повтором слов первой строки, переставленных в соответствии с принципом зеркальной симметрии, благодаря чему на лексическом уровне формируется кольцо стихотворения. Возврат к началу происходит и на уровне метрики. «Нарцисс» написан 5-стопным хореем, но в тексте встречаются единичные ямбические стихи, в расположении которых прослеживается определенная логика: в начальной строфе 4-стоп-ный ямб использован в первой и последней строках (создается кольцо строфы); кроме того, последняя строка стихотворения решена в 2-стоп-ном ямбе (формируется кольцо текста). Еще сложнее начало и финал «Нарцисса» соотнесены на уровне строфики. Первую и последнюю строфы связывают повторы рифм. В той же функции использован повтор типа строфы. Стихотворение открывается 6-стишием, за которым следуют два 5-стишия; в последней строфе пять графических стихов, но шесть стихов ритмических (слово «Шуй-сен хуа» составляет отдельный ритмический стих). Иными словами, опознание тождества типов первой и последней строф становится загадкой, которую должен разгадать читатель, увидев за внешним несходством структурную близость. Дополнительной подсказкой в решении этой задачи становится следующий факт: все стихи «Нарцисса» рифмованы, последний — холостой, между тем «пара» к нему находится
в первом слове стихотворения. Акцентирование внимания на необходимости вернуться к началу текста объясняется желанием подчеркнуть, что Шу-хой предстает в «Нарциссе» и реальной девушкой, и мифологическим существом, символизирующим силы природы, то есть двойником лирической героини. Таким образом, по ходу развития сюжета формируется ряд уподоблений: Шу-хой = Шуй-сен хуа = нарцисс = символ мира растений = воплощение водной стихии = Ларисса, выявляется близость центральных женских образов, их глубинное сущностное сходство.
Отдельного упоминания заслуживает тот факт, что подобный эпизод встречается у Андерсен и в прозаическом описании поездки в Японию, где героиня знакомится с девушкой, которая находит имени Ларисса аналог в японском языке:
Она дотрагивается до своего кимоно, указывая на неясные цветы, напоминающие хризантему, и говорит: «Май нейм Кикуйо-сан <...>» Я догадываюсь и умиляюсь: «Кикуйо» — хризантема.
Я в свою очередь представляюсь: «Май нейм — Ларисса» — и рисую полоску моря и чайку над водой...
«О, хоросе... японски — камоне» <...>.
«Камонэ». Так японцы называют чайку. (289).
Столь же существенно, что в поэзии Андерсен невозможность слова, предмета, явления или события быть носителем символического смысла предопределяет его резко отрицательную оценку. Так, в стихотворении «Я березку вдруг захотела...» негативно характеризуется созвучие французского названия березы "bouleau" со словом "boulot", заключающим в себе целый комплекс подчеркнуто «непоэтических» значений (толстяк, толстушка, батон, еда, служба, дело и т. д.):
Здесь береза — дров не дороже, И еще зовут, как назло, Грубым именем, так похожим На жаргонный пошиб: було. (283).
Благодаря актуализации мифопоэтического начала Андерсен создала исключительно оригинальную поэтическую систему, которая обладает цельностью, но одновременно является принципиально открытой для творческой рецепции разных
мифологических, фольклорных, литературных, исторических, религиозных традиций. По приведенным примерам видно, что постижение внутренней формы слова, установление ее связи с сущностными характеристиками предмета, явления, события в текстах Андерсен изображается как обретение гармонии, упорядочение хаоса жизни. Слово имеет сакральный статус: структурирует пространство и гарантирует целостность времени. В процессе творчества пространство заполняется символами, которые обладают значимостью и значением, связаны друг с другом. Линейное биографическое и историческое время вписывается во временные циклы, благодаря чему восстанавливаются связи между историческими эпохами (вероятно, именно поэтому при составлении сборника «Одна на мосту» Андерсен отказалась от датировки стихотворных текстов: их локализация на оси исторического времени нерелевантна).
Способность поэтического слова преображать реальность телеологически обусловлена социокультурной функцией текстов Андерсен. Апелляция к традиции, неподвластной силе времени, позволяет преодолеть страх перед судьбой, найти способ интегрироваться в различные историко-культурные контексты, сохранив связь с русской культурой и не потеряв своего творческого голоса.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Вопрос о роли мифопоэтического начала в творчестве поэтов русского Харбина, в том числе, в лирике Андерсен, ранее был поставлен А. А. Забияко. С нашей точки зрения, тезис исследователя о том, что «говорить о неких целостных моделях, по которым харбинцы реализовывали в художественной форме свои ремифологические интенции, невозможно» [5: 14-15], требует пересмотра.
2 Перечисленные факты упомянуты в целом ряде биографических, критических и научных статей об Андерсен, но никогда ранее не рассматривались в одном ряду как равнозначные составные части автобиографического мифа.
3 Имя дано в стихотворении в искаженном варианте «Лалисса»; очевидно, что Андерсен воспроизводит особенность русской речи китайцев, которые с трудом различают плавные «р» и «л».
ЛИТЕРАТУРА
1. Андерсен Л. Н. Одна на мосту: стихотворения, воспоминания, письма. М., 2006.
2. Андерсен Л. Н. По земным лугам. Шанхай, 1940.
3. Бидерманн Г. Энциклопедия символов. М., 1996.
4. Бутыльская Л. В. Лингвокультурное пространство поэзии Лариссы Андерсен // Гуманитарный вектор. 2014. № 4 (40). С. 63-67.
5. Забияко А. А. Лирика «Харбинской ноты»: культурное пространство, художественные концепты, верификационная поэтика: автореф. дис. ... д-ра. филол. наук. М., 2007.
6. Новикова А. А., Ипполитова Е. С. К вопросу о своеобразии лирики Лариссы Андерсен // Наука в современном информационном обществе. Норт-Чарлстон, 2017. С. 111-118.
7. Новикова А. А., Ипполитова Е. С. Творчество Лариссы Андерсен в литературной критике XX-XXI вв. // Literature and Art of the New Century: the Transformation process and the Continuity of Traditions. Prague, 2018. P. 10-18.
8. Русский Харбин, запечатленный в слове. Вып. 3. Сб. науч. работ, посв. 95-летию Л. Н. Андерсен. Благовещенск, 2009.
9. Чэнь Цзяньхуа. Китайский большой культурно-символический словарь. Пекин, 1990. (+ на китайском языке)
REFERENCES
1. Andersen L. N. (2006) Odna na mostu: stikhotvoreniia, vospominaniia, pis'ma [Alone on the bridge: poems, memories, letters]. Moscow. (in Russian)
2. Andersen L. N. (1940) Po zemnym lugam [By earthly meadows]. Shanghai. (in Russian)
3. Bidermann G. (1996) Entsiclopediia simvolov [Encyclopedia of symbols]. Moscow. (in Russian)
4. Butyl'skaia L. V. (2014) Lingvokul'turnoie prostranstvo poesii Larissy Andersen [Linguocultural space of Larissa Andersen's poetry]. Gumanitarnyi vektor [Humanitarian Vector], no. 4 (40), pp. 63-67. (in Russian)
5. Zabiiako А. А. (2007) Lirika "Kharbinskoi noty": kul'turnoieprostranstvo, khudozhestvennyie kontsepty, versifikatsionnaia poetika [Lyrics of "Harbin note": cultural space, artistic concepts, versification poetics] (Extended abstract of Doctor's thesis, Philology), Amur State University, Moscow. (in Russian)
6. Novikova А. А., Ippolitova Ie. S. (2017) К voprosu о svoieobrazii liriki Larissy Andersen [On the Question of the Originality of Larissa Andersen's Lyrics]. In: Nauka v sovremennom informat-sionnom obshchestve [Science in the modern information society]. North Charleston, pp. 111-118. (in Russian)
7. Novikova А. А., Ippolitova Ie. S. (2018) Tvorchestvo Larissy Andersen v literaturnoi kritike XX-XXI vv. [Larissa Andersen's work in literary criticism of 20th-21st centuries]. In: Literature and art of the new century: the transformation process and the continuity of traditions. Prague, pp. 10-18. (in Russian)
8. Russkii Kharbin, zapechatlennyi v slove [Russian Harbin, Imprinted in the Word] (2009), iss. 3. Sb. nauch. rabot, posv. 95-letiiu L. N. Andersen [Collection of Scientific Works Dedicated to the 95th Larissa N. Andersen's Anniversary]. Blagoveshchensk. (in Russian)
9. Chen Jianhua (1990) Kitaiskii bol'shoi kulturno-simvolicheskii slovar' [Chinese Large Cultural-Symbolic Dictionary]. (1990) Beijing. in Chinese)
