CC BY
55
ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ И МЕТОДОЛОГИИ РЕГИОНАЛЬНОЙ ЭКОНОМИКИ
ДОХОЛЯН С.В. ,ПЕТРОСЯНЦ В.З. ,САДЫКОВА А.М.
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ФОРМИРОВАНИЯ РЕГИОНАЛЬНОЙ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ1
В представленной статье рассматривается ряд теоретических положений по формированию и реализации социально-экономической политики на региональном уровне с позиции устойчивости эволюционного процесса. Представлен обзор мнений отечественных и зарубежных специалистов по исследуемой проблеме. Ключевые слова: устойчивое развитие, региональная экономическая система, институциональная среда, межгосударственное регулирование, механизмы обеспечения экономической безопасности, социально-экономическая политика региона, стабилизация, кризис.
DOKHOLYAN S.V.,PETROSYANTS V.Z. ,SADYKOVA A.M.
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ФОРМИРОВАНИЯ РЕГИОНАЛЬНОЙ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ
In presented article a number of theoretical provisions on formation and realization of social and economic policy at regional level from a position of stability of evolutionary process is considered. The review of opinions of domestic and foreign opinions on a studied problem is submitted.
Keywords: sustainable development, regional economic system, institutional environment, interstate regulation, mechanisms of ensuring economic safety, social and economic policy of the region, stabilization, crisis.
Понятие социально-экономической политики активно разрабатывается исследователями различных сфер и секторов экономических отношений. Данное обстоятельство закономерно, поскольку усложнение хозяйственной жизни обусловливает повышение роли и значения стратегий и инструментов социально-экономической политики; это справедливо и в отношении регионального уровня данной политики. Соответственно, закономерно и возрастание внимания исследователей к императивам современной общественно-хозяйственной жизни, продиктованным эволюцией экономических отношений.
Вместе с тем понятие социально-экономической политики развивается и разветвляется, открывая всё новые аспекты. Поэтому рассмотрению устойчивого развития как одного из императивов региональной социально-экономической политики современной России должно предшествовать известное уточнение содержания данного понятия.
Характерно, что оживление и активизация научного интереса к анализу социально-экономической политики, как правило, соответствуют формированию и углублению масштабной кризисной ситуации в развитии экономических отношений. Известная формула В. Ленина о политике как концентрированном выражении экономики, концептуальные положения Дж. Кейнса и Ф. Рузвельта о необходимости проведения политики активного государственного вмешательства, наконец, вклад В. Ойкена в разработку базовых принципов экономи-ческой политики — все эти научно-теоретические и научно-практические результаты возникли в кризисных условиях и были направлены на поиск наиболее целесообразных способов выхода из кризиса. Данный вывод подтверждает и недавнее оживление интереса отечественных исследователей к проблемам формирования и реализации экономической политики, инициированное переломным моментом в эволюции России — переходом от либеральных рыночных преобразований к укреплению вертикали государственной власти.
Приведём ряд известных научных позиций по вопросу о содержании и формах осуществления социально-экономической политики. А. Маршалл, опиравшийся на подходы неоклассической теории «свободного рынка» и заложивший основы современной либеральной доктрины
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 13-02-00094a).
социально-экономической политики, полагал, что государство не в состоянии определить истинные точки социально-экономического роста, поэтому любые проводимые в жизнь приоритеты государства будут неизбежно вести к снижению общей экономической эффективности хозяйственного процесса. Практически это положение означает, что за провалы государственной социально-экономической политики расплатятся частные лица и рыночные организации [13, с. 65-67].
Сторонникам «неограниченного» вмешательства государства в экономику, поборникам всемерного распространения и развития государственных корпораций, повторной национализации крупного частного капитала в современной, переживающей глубокий финансово-экономический кризис России нелишне изучить критические аргументы Л. Мизеса, сформулированные им более трёх десятилетий назад и направленные против государственного вторжения в отношения частной собственности и рыночное самодвижение капиталов: «Все эти поборники интервенционизма не могут понять, что их программа тем самым подразумевает установление полного господства государства во всех экономических вопросах и, в конечном счёте, приведёт к состоянию дел, не отличающемуся от того, которое называется немецкой, или гинденбургской, моделью социализма.
Если в юрисдикции государства находится решение вопроса о том, оправдывает или нет определённое состояние экономики его вмешательство, то для рынка не остаётся сферы действия. Тогда уже в конечном итоге не потребители решают, что должно быть определено, в каком количестве, какого качества, кем, где и как, а именно государство. Поскольку государство вмешивается, как только результат действия свободной рыночной экономики отличается от того, который власти считают "социально" желаемым» [14, с. 677].
В. Ойкен, чьи взгляды сложились в процессе преодоления тоталитарного наследия нацистского режима в Германии, определял данную политику под углом зрения освобождения потенциала саморазвития экономической системы, то есть под углом зрения эффективного взаимодействия рыночной свободы и государственной власти: «Очевидно, что дальнейшая концентрация экономической власти в руках государства и прямое регулирование хозяйственных будней центральными государственными органами всё больше и больше подавляют сферы свободы человека. Но каким же образом можно было бы опять создать "более свободную" экономику? ... Постановка этого вопроса снова подводит нас к проблеме экономического порядка. Ибо в зависимости от экономического порядка, то есть от способа экономического регулирования, оказываются различными сферы свободы и права людей на самоопределение.
Для масштабов сферы свободы, в которой проходит повседневная жизнь человека, существенно, регулируют ли экономический процесс центральные плановые органы или частные или полугосударственные властные структуры, или же множество домашних хозяйств и предприятий действуют на основе собственных планов. В наши дни вопрос о свободе наитеснейшим образом связан с регулированием современного экономического процесса, с вопросом экономического порядка» [16, с. 252-253].
Идея обеспечения экономического порядка, вероятно, одна из стержневых идей формирования и реализации современной социально-экономической политики. Вопрос лишь в понимании природы, характера и конкретных способов обеспечения такого порядка, то есть синтеза власти и свободы. В. Ойкен видел в таком синтезе власти и свободы коренную проблему формирования социально-экономической политики. Характерно его высказывание: «Упорядочивать означает устанавливать порядок в условиях свободы» [16, с. 253]. Однако в современной экономической науке нет единства мнений по вопросу об оптимальном соединении указанных противоположных начал.
Во многом с подходом В. Ойкена созвучна научная позиция Дж. Бьюкенена, определяющего содержание социально-экономической политики с позиций институциональной экономической теории. Ему принадлежит оригинальное положение о необходимости разработки целостной системы конституции экономической политики, смысл которого, однако, понимается по-разному сторонниками различных направлений экономической науки. Однако как понимать такую конституцию?
Дж. Бьюкенен понимает её следующим образом:
- во-первых, в основание указанной конституции кладётся трактовка политики как сложной, разветвлённой системы обмена между индивидами, в которой они вынуждены коллективно стремиться к достижению своих целей, так как не могут реализовать их путём обычного рыночного обмена. Отметим, что такое «коллективное действие» означает, что политика построена на основе обобществления человеческих отношений, а потому предполагает некоторую централизацию;
- во-вторых, между рыночными и политическими связями есть нечто общее — в обоих случаях речь идёт о некоторой (полной или неполной) эквивалентности. На рынке люди меняют один товар на другой, а в политике соглашаются платить налоги в обмен на необходимые всем, то есть всеобщие, блага;
- в-третьих, такая эквивалентность как основа для политического согласия позволяет опровергнуть распространённый взгляд на политику как на результат проявления силы, функцию давлению на людей. Дж. Бьюкенен отмечает, что элементы насилия, типичные для государственной деятельности, переносятся людьми лишь потому, что конечные результаты политического «обмена» соответствуют их интересам. И наоборот, при отсутствии модели свободного обмена методы государственного насилия вступают в противоречие с индивидуальными ценностями и интересами, на которых основано современное либеральное общество [3, с. 23].
Концепция конституции экономической политики Дж. Бьюкенена по существу двойственна, поскольку в её основании лежат два сугубо противоположных начала: властное принуждение и свободный обмен.
Если продолжить мысль Дж. Бьюкенена, то правомерно предположить, что в социально-экономической политике России и аналогичной политике стран Запада указанные противоположности взаимодействуют между собой различным образом. Приведём соответствующие аргументы в пользу такого предположения.
Во-первых, социально-экономическая политика отражает объективные законы, действующие в хозяйственном пространстве страны. Многие авторы правомерно полагают, что для «экономики пространства», утвердившейся на огромных просторах России, характерна доминирующая роль института государственной власти. Укрепление и развитие вертикали государственной власти на современном этапе развития страны свидетельствует о том, что государство возвращает себе функции доминирующего собственника, стратегического инвестора и крупнейшего предпринимателя, которые попытались отделить от него либеральные реформаторы [2, с. 114, 117]. Возвращение данных функций означает усиление и развитие властного начала в социально-экономической политике.
Во-вторых, естественное сближение хозяйственных систем России и стран Запада, обозначившееся в ходе глобальной интеграции, имеет свои пределы, противоречия и протекает не линейно, о чём свидетельствует, в частности, современный финансовый кризис, обусловивший активизацию тенденций к обособлению различных национальных экономик. Усиление кризисной компоненты в социально-экономической политике различных стран (даже при условии их активного интеграционного взаимодействия в рамках какой-либо международной организации или союза) означает усиление того же властного начала, а следовательно, ослабление альтернативного начала, которое Дж. Бьюкенен обозначил как «свободный обмен». Кризис сужает рынки, а вместе с тем и пространство для свободного обмена, уменьшает возможности для свободного проявления инициативы, предприимчивости, конкуренции и т. п.
Если обобщить приведённые выше теоретические положения, то правомерен вывод о том, что социально-экономическая политика представляет собой упорядочивание спонтанно происходящего эволюционного процесса в сложных общественно-хозяйственных системах различного уровня с помощью механизмов властного принуждения и свободного обмена; при этом мера соотношения указанных альтернативных начал устанавливается в каждой национальной экономике сообразно её устройству.
Понятие региональной социально-экономической политики производно от соответствующего родового понятия. При этом видовые отличия региональной политики различные авторы определяют в соответствии с занимаемыми ими методологическими и теоретическими позициями. Выделим в данном отношении научные позиции И. Рисина и А. Киргуева.
И. Рисин исходит из потребности в последовательной активизации собственно региональной составляющей социально-экономической политики современной России, акцентируя внимание на том, что содержание региональной политики в значительной мере детерминировано генезисом Федерации, достигнутым уровнем автономии её субъектов [18]. Нельзя не учитывать особую природу российского федерализма, складывающегося на основе реорганизации прежнего унитарного государства, а не в результате объединения ранее не зависимых друг от друга территорий. Вряд ли правомерно брать за основу или копировать европейские или американские модели федерализма, сложившиеся в принципиально иных, чем в России, условиях.
При этом И. Рисин приходит к выводу о том, что федерализм в России становящийся, а не ставший, как и вся социально-экономическая система страны. Естественно, основными задачами становления могут быть задачи изначального определения меры между централизацией и децентрализацией. Для задач «тонкой» настройки механизма взаимодействия между федеральным центром и регионами нужны другие условия, складывающиеся по завершении процесса становления.
Вместе с тем даже на этапе становления региональная социально-экономическая политика не сводится к простому перераспределению ресурсов из федерального в региональный бюджет, а также к задачам «выравнивания и сглаживания различий». В данном аспекте научная позиция И. Рисина совпадает с позицией многих других авторов [19].
Научная позиция А. Киргуева специфична в том отношении, что указанный автор оценивает региональную социально-экономическую политику под углом зрения очень острой и акту-
альной для современной России проблемы дезинтеграции. Такой подход накладывает свой отпечаток на все полученные А. Киргуевым научные результаты. В частности, указанный автор отмечает, что существующее административное деление досталось России по наследству от СССР, причём современные административные границы субъектов РФ были проведены в основном в 30-50-е годы, без учёта последующего социально-экономического развития территории. Указанное обстоятельство наложило отпечаток и на процесс формирования и реализации региональной социально-экономической политики [10, с. 35-36].
А. Киргуев приходит к выводу о том, что устойчивой характеристикой региональной социально-экономической политики выступает глубокая асимметрия пространственной организации России.
Следует отметить, что асимметричность строения обрекает региональную систему не только на дополнительные трансакционные издержки коррекции, но и на изменение характера её развития. В частности, в развитии данной системы усиливаются тенденции к формированию дополнительных источников инвестирования социальной сферы (за счёт привлечения средств частных инвесторов, нецелевого использования средств, выделяемых в рамках оказания финансовой помощи региону и т. п.). [7, с. 14].
Однако известно, что каждая асимметрия обладает собственным механизмом компенсации. Применительно к асимметрии пространственной организации указанный механизм состоит в том, что финансовая недостаточность многих регионов и неразвитость хозяйственных связей между ними в какой-то мере компенсируются концентрацией основных доходов и инструментов социально-экономической политики в руках федерального центра. Федеральная компонента региональной политики устойчиво господствует над собственно региональной компонентой [10, с. 43]. Но такая доминанта обусловливает тенденцию региональных систем к обособлению, питает процесс дезинтеграции, который отнюдь не завершился с распадом СССР.
Достоинством позиции А. Киргуева является то, что он устанавливает основные факторы, детерминирующие видовые отличия региональной социально-экономической политики. Приведём указанные факторы:
- размеры регионального хозяйственного пространства2;
- плотность насыщения хозяйственного пространства региона ресурсами и факторами производства (пространство интересно не само по себе, а своими ресурсными возможностями, реально привлечённым в него капиталом и созданной инфраструктурой);
- уровень развития имеющихся факторов производства, их принадлежность к соответствующему технологическому уровню3;
- характер включения хозяйственного пространства региона в национальное и международное разделение труда4;
- сегментация хозяйственного пространства, то есть наличие в нём барьеров на пути потоков капитала, товаров, труда, знаний5;
- способ взаимодействия власти и собственности в пространстве региона6.
С позицией А. Киргуева во многом созвучна научная позиция О. Сухарева, акцентирующего внимание на выхолащивании реального содержания как федеральной, так и региональной социально-экономической политики. Правительство России, отмечает указанный автор, равно как и проводимая этим правительством экономическая политика, ориентируются не на состояние институтов и институциональные эффекты, не на качество социального развития, а на сугубо количественные проявления, соотношения и эффекты, которые обозначаются в совершенно иной, как правило, финансовой, терминологии.
Поэтому и тематика экономической политики искусственно сужается и сводится к обсуждению расходов, финансирования программ развития или государственных проектов, денеж-
2 Чем больше такое пространство, тем выше потребность региона в проведении собственной специфицированной политики.
3 Наличие во многих регионах — субъектах современной России нескольких технологических укладов обусловливает сложный, многофункциональный и достаточно противоречивый характер проводимой ими политики.
4 Наличие в региональном пространстве центров высоких технологий и старых индустриальных центров, или зон архаического развития, создаёт принципиально различные возможности для такого включения. В одном случае можно проводить линию на развитие этнографического или экологического туризма, а в другом — глобальные инвесторы будут оценивать свои потоки доходов и риски применительно к вложению средств в сложившиеся зоны роста высоких технологий.
5 Указанная сегментация исходит из интересов тех экономических субъектов, которые давно и прочно господствуют в пространстве региона и стремятся взимать специальную ренту со всех, кто хотел бы принять участие в развитии системы региона. Отметим, что одной из первых описала феномен отражения указанной сегментации в стратегиях и инструментах региональной социально-экономической по-литики М. Дзагоева, раскрыв такую специфическую стратегию данной политики, как олигополистическая [4, с. 146-147].
6 Доминирование власти над собственностью, как в России, или сбалансированное взаимодействие власти и собственности, как в странах Запада; в первом случае мы получаем аналогичное доминирование власти над собственностью в процессе формирования и реализации региональной социально-экономической политики [10, с. 46-48].
ной массы, облегчения или ужесточения условий предоставления кредитов, накопления резервов, валютной выручки и т. п. [20, с. 199-200]. Добавим к этому, что такая редукция федеральной и региональной политики изгоняет из неё активных субъектов, абстрагируется от экономических интересов регионов и т. п.
Региональный хозяйственный комплекс функционирует под влиянием разнонаправленных экономических интересов: национальных, региональных и хозяйствующих субъектов. При быстроменяющихся социально-политических и экономических условиях перед хозяйствующими субъектами региона стоит задача обеспечения не только выживаемости, но и реализации своего потенциала через повышение прибыльности производства. Каждый из них должен разрабатывать и реализовывать собственную стратегию, потребность, формирование которой вызвано самим процессом социально-экономического развития и главной его целью — повышением эффективности производства в сочетании с устойчивым ростом уровня жизни населения [17].
Субъекты региональной политики могут быть раскрыты на основе использования познавательных возможностей теории личностного воплощения (персонификации) экономических отношений [11]. Приведём ряд принципов персонификации, имеющих отношение к достижению цели данной работы.
Во-первых, воплощение объективных экономических отношений в личности людей, вовлечённых в данные отношения, позволяет раскрыть активное, деятельное, созидательное начало экономической системы, потенциал её саморазвития, проводить целенаправленную социально -экономическую политику. Поэтому персонификация относится к числу важнейших системных характеристик, потеря которой равносильна превращению органичной совокупности хозяйственных связей в инерционное образование, способное лишь обеспечивать своими ресурсами чужие для него воспроизводственные процессы.
Во-вторых, через механизмы персонификации утверждаются все субъекты экономических отношений — от индивидуальных до таких масштабных интегрированных субъектов, как корпорация, регион, национальная хозяйственная система и др. При применении метода персонификации любые участники хозяйственной жизни некоторым образом сводятся к типичным фигурам — экономическим персонажам, причём каждый персонаж соответствует какому-либо устойчивому экономическому отношению. Отбор таких отношений — дело воспроизводственного процесса.
Все случайные, разовые, не подкреплённые механизмами воспроизводства экономические отношения просто не находят форм субъектного воплощения, то есть не персонифицируются. Применительно к интересующей нас региональной социально-экономической политике это означает, что для развития региона не существенны случайные, не подкреплённые реальными потребностями территориальной экономической системы волюнтаристские или продиктованные узкими лоббистскими интересами решения.
В-третьих, персонификация экономических отношений в живой личности отдельного человека или общности людей определённым образом трансформирует личность, устанавливает какие-то рамки и строго определённый вектор её развития. Какой-либо экономический персонаж представляет собой живую абстракцию, то есть трансформацию и преобразование потенциала личности применительно к заданным условиям включения в хозяйственный процесс.
Отметим, что такая абстракция объективна и обусловлена по отношению к субъектам экономических отношений природой этих отношений. Образно говоря, субъекты региональной социально-экономической политики мыслят и действуют так, как того требуют объективно существующие в их пространстве экономические отношения. Вместе с тем персонификация экономических отношений противоречива:
- с одной стороны, в ходе её имеет место отражение объективно необходимых отношений в характеристиках личности людей;
- с другой стороны, происходит преломление характеристик человеческой личности сквозь призму воплощаемого в ней отношения.
Наконец, фигуры социально-экономической политики, заданные как субъектные формы воплощения соответствующих хозяйственных отношений, воплощают в себе необходимые связи между естественными компонентами, лежащими в основе данной политики: экономической наукой, социологией, политологией, психологией, экологией и др. Персонификация закрепляет в указанных фигурах те ресурсы, которые востребованы практической политикой.
При этом не следует отказываться от внутренней субординации данных теоретических ресурсов и учитывать то обстоятельство, что политическое общество есть лишь обособившаяся и относительно самостоятельная форма проявления гражданского общества, а для преобразования политической или религиозной жизни народа необходимо преобразовать его материальную жизнь [12, с. 390]. Отметим, что посредством механизмов персонификации в социально-экономической политике реализуются те или иные императивы.
Императивы социально-экономической политики представляют собой устойчивые, продиктованные самим эволюционным процессом требования к организации и практическому осуществлению тех или иных хозяйственных преобразований, обновлению, закреплению или отмене каких-либо институтов и др. Представляется, что речь идёт о некоем эквиваленте объективных экономических законов в сфере социально-экономической политики.
Региональная социально-экономическая политика современной России в настоящее время переживает период обновления, смены императивов регулирования эволюционного процесса. Такое обновление связано с переходом от этапа восстановительного роста к этапу инвестиционного развития. Между тем ещё не вполне решены проблемы, оставшиеся в качестве наследства от трансформационного кризиса. Данное обстоятельство (назовём его послекризисной инерцией) обусловливает очень медленное прохождение региона через этап восстановительного роста. Выделим основные факторы такой инерции:
- наличие в пространстве региона большой массы физически изношенных и морально устаревших элементов основного капитала, которое создаёт возможность длительной депрессии;
- влияние процентной ставки, которая, в соответствии с постулатами экономической науки, является важным инструментом управления развитием территории — если данная ставка сохраняется на относительно высоком уровне, то сбережения физических и юридических лиц ориентированы не на развитие реального сектора региона, а на извлечение дохода от вложения в облигации и на депозитные счета банков;
- благодаря «дорогим деньгам», финансово-инвестиционные ресурсы не выходят за пределы финансового рынка, и все попытки оживить реальный сектор приводят только к наращиванию спекулятивного финансового капитала. Именно эта ситуация наблюдается в настоящее время в экономике России, угрожая как отдельным регионам, так и всей национальной хозяйственной системе закреплением опасного феномена, получившего название «стагфляция» [8].
Отметим, что все перечисленные выше факторы имеют прямое отношение к социально-экономической политике. В одной и той же ситуации, при реализации одной и той же модели развития на макроуровне различные императивы региональной политики могут привести к диаметрально противоположным результатам:
- формированию кризисной ситуации в эволюционном процессе региональной системы (восстановительный рост срывается в кризис);
- ускорению восстановительного роста и переходу к инвестиционному развитию региональной системы.
Следует согласиться с теми авторами, которые приходят к выводу о том, что эффективное, динамичное и устойчивое развитие территориальной системы выступает в качестве одного из главных императивов региональной социально-экономической политики современной России [1, 6, 9, 15].
Опыт современного глобального финансового кризиса позволяет специфицировать понятие устойчивого развития применительно к регионам России. Представляется, что на региональном уровне устойчивость эволюционного процесса означает выполнение следующих требований:
1. Систематический приток инвестиций в стратегически важные зоны развития региональной системы, стабильное насыщение приоритетных потребностей её развития. При этом весьма опасна потеря доверия со стороны инвесторов.
2. Обеспечение стабильно высокой инвестиционной привлекательности территории, которая формируется как на основе создания эффективного реального сектора, так и с помощью виртуальных инструментов маркетинга, общественного мнения и др. При этом необходимо иметь в виду следующую особенность инвестиционной привлекательности территории — она формируется на протяжении длительного времени и может быть растрачена в несколько дней.
3. Соразмерность развития финансового и реального секторов региональной системы. Опыт современного глобального финансового кризиса свидетельствует о том, что неконтролируемый рост капитализации финансового сектора, существенно опережающий рост ВРП, может привести к формированию опасного разрыва между финансовым и реальным секторами, а также к созданию «ловушки» непомерно разбухшего финансового сектора, поглощающего всё новые и новые средства и ничего не предоставляющего реальному сектору.
4. Соразмерность параметров ВРП и кредитных операций в региональном пространстве, которая обеспечивает эффективное управление инвестиционными и хозяйственными рисками в развитии территории. Отметим, что нарушение этого требования обусловливает опасный феномен функционирования и развития региональной системы «в долг».
Реализация императива эффективного, динамичного и устойчивого развития территориальной системы обусловлена следующими объективными обстоятельствами:
- позицией региональной системы на одном из мезоуровней организации общественно-хозяйственных отношений, предоставляющей данной системе дополнительные возможности
для интеграционного взаимодействия с другими уровнями организации отношений и в то же время обусловливающей дополнительные риски и угрозы её развитию;
- способом пространственной организации национальной экономики России, предполагающим укрепление и развитие единой вертикали государственной власти; звено такой вертикали представлено на уровне региона;
- достигнутым уровнем развития региона, определяющим возможности и ограничения продолжения эволюционного процесса;
- ресурсным потенциалом региона, создающим основу для нового инвестиционного предложения;
- институциональными параметрами эволюционного процесса, представленными нормами права, традициями, стандартами, господствующими формами контрактов и формами экономического поведения.
Для мезоуровня, к которому относятся региональная система и региональная социально-экономическая политика, характерны следующие черты:
- комбинирование и переплетение возможностей и угроз, которые складываются на макро-и микроуровнях;
- сочетание потенциала рынка, локализованного в региональном пространстве, и ограниченных возможностей нижнего уровня вертикали власти.
С учётом указанных обстоятельств, а также раскрытого выше императива эффективного, динамичного и устойчивого развития территориальной системы должен обосновываться подход к формированию и реализации региональной социально-экономической политики.
Литература
1. Аношкина Е. Л. Регионосозидание: институцио-нально-экономические основы. — М: Академический проект, 2006.
2. Бочаров В. П., Рисин И. Е., Трещевский Ю. И. Экономическая и управленческая деятельность государства: сферы, уровни, инструментарий. — Воронеж: ВГУ, 2008. — С. 114, 117.
3. Бьюкенен Дж. Конституция экономической политики //Нобелевские лауреаты по экономике. — Т. 1.
— М.: ТаурусАльфа, 1997. — С. 23.
4. Дзагоева М. Р. Институциональные основы формирования налоговой политики субъекта Российской Федерации. — Ростов-на-Дону: СКНЦВШ, 2004. — С. 146-147.
5. Дохолян С. В. Управление устойчивым развитием территориальных социально-экономических систем мезорегиона [Текст] // Экономика и предпринимательство. — №6. 2011. — С. 14-22.
6. Ермоленко А. А. Ассоциированные производители: труд как самодеятельность. — Воронеж: ВГУ, 1987 и др. работы.
7. Исраилов X Л. Восстановительный рост экономики региона на основе стратегического управления.
— Нальчик: Насып, 2006.
8. Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. — М.: Гелиос, 1999; Львов Д. С. Экономика развития. — М.: Экзамен, 2002 и др. работы.
9. Керашев А. А. Функциональное содержание и принципы управления макрорегиональным хозяйственным комплексом как интеграционным образова-нием. — Ростов-на-Дону: СКНЦ ВШ, 2005.
10. Киргуев А. Т. Региональная социально-экономическая политика в условиях дезинтеграции хозяйственного пространства: функциональное содержание, принципы, стратегии и инструменты. Ростов -на-Дону: СКНЦ ВШ, 2006.
11. Лазовский В. Ф. Персонификация производственных отношений: автореферат диссертации на соисканиеучёной степени доктора экономических наук. — Л., 1991.
12. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология //Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. З. — С. 390.
13. Маршалл А. Принципы экономической науки. — Т. 1. — М.: Прогресс, 1993. — С. 65-67.
14. Мизес Л., фон. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. — Челябинск: Социум, 2005. — С. 677.
15. Овчинников В. Н., Колес-ников Ю. С. Силуэты региональной экономической политики на юге России. — Ростов-на-Дону: ЮФУ, 2008 и др. работы.
16. Ойкен В. Основные принципы экономической политики. — М.: Прогресс, 1995. — С. 252-253.
17. Петросянц В. З., Дохолян С. В. Концептуальные основы стратегии регионального развития // Региональные проблемы преобразования экономики. — № 3, 2011. — С. 17-23.
18. Рисин И. Е. Региональная социально-экономическая политика: содержание и механизмы её реализации. — Воронеж: ВГУ, 2006.
19. Стратегия развития государства на период до 2010 года. — М., 2004; Гранберг А. Г. Стратегия территориального социально-экономического развития России // Вопросы экономики. 2001. № 4 и др. работы.
20. Сухарев О. С. Институциональная теория и экономическая политика: К новой теории передаточного механизма в макроэкономике. Кн. 2: Экономическая политика. Проблемы теоретического описания и практической реализации. — М.: Экономика, 2007. — С. 199-200.
