CC BY
618
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2012. № 4
Н.Л. Полякова, докт. социол. наук, проф. кафедры истории и теории социологии социологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова*
МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ САМОРЕФЛЕКСИЯ СОЦИОЛОГИИ В КОНЦЕ 60-х - НАЧАЛЕ 70-х гг. XX в.: "СПОР О ПОЗИТИВИЗМЕ"
Статья посвящена теоретико-методологическим дискуссиям, развернувшимся в социологии в конце 60-х — начале 70-х гг. ХХ в., известным как "спор о позитивизме" и обсуждение "кризиса" социологии. Центром указанных дискуссий стали проблема ценностей в социологии и вопросы построения метода социологического анализа интенциональности социального действия.
Ключевые слова: ценность, понимание, объяснение, интенциональное действие, рефлексивная социология, критическая теория, позитивизм, лингвистически ориентированная социология.
The article offers an analysis of the theoretical-methodological discussions in sociology which took place at the end of the 1960 s and the beginning of the 1970 s. They are known as Positvismusstreit and "the crisis of sociology debate". These discussions focused on the problem of values in sociological research and on the working out of methods for the sociological analysis of the intentional social action.
Key words: values, understanding, explanation, intentional action, reflexive sociology, critical theory, positivism, linguistically oriented sociology.
Конец 1960-х — начало 1970-х гг. — это период, вошедший в историю социологии как переходный и трансформационный. Трансформационное качество этого периода было связано как с целой серией обстоятельств и факторов теоретического плана, имманентных развитию социологического знания, так и с реальными социальными изменениями, обусловленными преимущественно третьей промышленной революцией, поставившей перед социологической теорией новые проблемы.
В силу этих обстоятельств и трансформационного качества социологии наиболее часто встречающейся характеристикой социологического знания в этот период становится "кризис". При этом само понимание кризиса весьма различается у социологов, пишущих об этом явлении. Можно вычленить и указать на множество аспектов и перспектив, с опорой на которые социология рассматривалась как переживающая кризис, однако существует фундаментальное проблемное ядро, вокруг которого и развернулись основные социологические дискуссии. Этим ядром является вопрос о природе социологического знания и связанные с ним вопросы
* Полякова Наталья Львовна, e-mail: [email protected]
социологического метода, "научности" социологии, ее отношения к идеологии, ценностной нейтральности социологического метода.
Можно выделить несколько основных дискуссий, в рамках которых и предпринимались усилия по решению указанных вопросов, осуществлялось то, что следует назвать "саморефлексией" социологии. В американской социологии такой дискуссией следует считать обсуждение методологических вопросов, связанных с критикой структурно-функционального анализа Т. Парсонса. В европейской социологии это был имевший широкий резонанс так называемый "спор о позитивизме".
В этой работе, кратко охарактеризовав указанную американскую дискуссию, мы сосредоточимся в основном на рассмотрении европейского "спора о позитивизме".
Развернувшаяся в 60-е гг. критика парсонсианства переросла в более широкое обсуждение проблем адекватности структурно-функционального анализа в качестве фундаментального социологического метода. У А. Гоулднера критическое отношение Ч.Р. Миллза и всего леворадикального крыла американской социологии к структурно-функциональному анализу оформилось в создание "социологии социологии", представившей структурный функционализм не столько как социологическую теорию, сколько как идеологию американского среднего класса, а также вылилось в оформление теории и метода "рефлексивной социологии", очень близкой по своей базисной интенции к критической социологии Франкфуртской школы.
Теоретическое содержание "социологии социологии" А. Гоулдне-ра состоит в обосновании того, что любая социологическая теория в основе своей содержит те или иные общие "фоновые" и частные "предметные" посылки, на которых она и строится. И те и другие отличаются от эксплицитно формулируемых теоретических утверждений и постулатов и составляют неартикулируемый фундамент, "фоновый субстрат", в котором в конце концов укоренено не только само теоретическое построение, но который обусловливает также принятие или неприятие теории в качестве истинной.
Общие фоновые посылки представляют собой философские представления, касающиеся реальности, спонтанно не вызывающие сомнения. Частные предметные посылки — это совокупность более конкретных представлений, которые определяют теоретические утверждения науки. Смысл предметных посылок как компонента метатеоретической матрицы науки состоит в том, что именно они аккумулируют чувства, аффективные состояния и ценностные ориентации исследователей. Они обусловливают выбор и интерпретацию фактов, оценку теории. Ни одна теория, по мнению А. Гоулднера, не свободна от ценностных и идеологических предпочтений и предрассудков.
Критически анализируя в рамках своего социологического подхода структурно-функционалистскую теорию Т. Парсонса, А. Го-улднер указывает на философию утилитаризма как на ее фоновые допущения; он утверждает, что социология вообще возникла как часть философии и культуры утилитаризма, являвшегося господствующей идеологией в момент зарождения социологии в США, специфическим мировоззрением "третьего класса". Именно утилитарная культура навязала социологии критерий практического использования в качестве основного критерия истинности. Именно утилитаризм, как считает А. Гоулднер, определяет функционализм в качестве методологии социологического анализа, призванной выступить в качестве средства оправдания сложившегося социального порядка исходя из соображений его "функциональности".
Общей задачей А. Гоулднера было выявление метафизических и методологических неартикулируемых предпосылок структурно-функ-ционалистского парсонсианского синтеза. Решение этой задачи позволило А. Гоулднеру утверждать, что парсонсианство является консервативной социальной теорией, фактически представляющей собой определенную форму идеологии.
А. Гоулднер разрабатывает свою программу для социологии и называет ее "рефлексивной социологией". Рефлексивная социология отличается от старой социологии тем, что должна включать в себя не только познание социальной реальности и конструирование социологических теорий, но и делает объектом рефлексии ценностные установки самих социологов как обычных членов общества, их представления о структуре общества. Ее целью являются преобразование социологического сознания и постановка под рефлексивный контроль теоретической деятельности социологов. А. Гоулднер подчеркивает также необходимость оформления практики преобразования личности социолога. Что же касается объектного теоретического интереса рефлексивной социологии, то он связан с двумя фундаментальными сферами социологического анализа — сферой социальных институтов и сферой "чужих социальных миров".
Рефлексивная социология, по мнению А. Гоулднера, отличается от традиционного позитивизма тем, что требует не объективистской отстраненности, а активного изменения, включенности познающего субъекта. Социология должна преуспеть не благодаря своей "чистоте" или "отвлеченности" от социального мира, а в силу своей "вовлеченности" в него.
Только "рефлексивная социология", ставящая под рефлексивный контроль ценностные, идеологические и теоретико-методологические импликации любого социологического теоретизирования и обращенная к анализу "семантического дифференциала", т.е. к анализу "чужих социальных миров", может, по мнению А. Гоулднера,
преодолеть "кризис" социологической теории и ответить на вызовы современности.
Совершенно очевидно, что так называемый "кризис социологии" в имманентно-теоретическом плане явился во многом результатом изначально сложившегося и воспроизводившегося в истории социологии XIX и первых двух третей ХХ в. противостояния двух теоретических проектов социологического знания — позитивистского проекта и проекта понимающей социологии1.
Формулировка принципов позитивистской или "научной" социологии, как она предстала в позитивизме О. Конта, в органи-цизме Г. Спенсера и во всей традиции функционалистских и струк-турно-функционалистских подходов, подвергалась постоянным атакам со стороны понимающей социологии, а также всей традиции интерпретативной социологии. Однако апелляция к общенаучным критериям принципов научности и объективности со стороны представителей позитивистского проекта в социологии давала им известные преимущества, вместе с тем она одновременно создавала серьезные проблемы для развития социологического знания. Речь идет о таких проблемах, как, например, преимущественное развитие эмпирических исследований и методов эмпирической социологии в ущерб теоретическим исследованиям; с очевидностью ощущаемая сторонниками позитивистского проекта проблема включения в социологическое исследование социального действия как субъектного акта, а не как функции или как механизма "стимул — реакция"; разработка методологии, позволяющей решить проблему субъективной мотивации. Именно эти проблемы заставили и самих сторонников позитивистского проекта в социологии обратиться к вопросам природы социологического знания и заново поставить проблемы метода.
Обсуждение этих вопросов состоялось во второй половине 60-х — начале 70-х гг. и получило в литературе название "Спор о позитивизме"2. Речь идет о дискуссии между критическим рационализмом и критической теорией по поводу методологических проблем современной социологии. Фактически в данной дискуссии предметом обсуждения становится позитивистский проект социологии как таковой, в силу чего в ней значительное место занимают вопросы, относящиеся, скорее, к сфере философии, в первую очередь к философии науки, а не только к методологической проблематике социологии. В известной мере это обстоятельство отчетливо осознавали и сами участники дискуссии.
1 См.: Добренькое В.И., Полякова Н.Л. Методология анализа историко-социо-логического процесса. Критерии его периодизации // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 18. Социология и политология. 2011. № 1. С. 1—27.
2 Der Positivismusstreit in der deutschen Soziologie. B., 1970.
Официальная дискуссия относительно позитивистской социологии началась с обсуждения докладов, представленных К. Поппе-ром и Т. Адорно. В обсуждении приняли участие Г. Альберт, Р. Да-рендорф, Ю. Хабермас, Г. Пайлот.
К. Поппер в докладе "Логика социальных наук"3 ставит проблему природы социального знания и предлагает собственное ее решение, в этой работе также была поставлена проблема разработки объективного и научного метода.
Его позиция в сфере социологии определяется общими положениями критического рационализма, и соответственно решение поставленных для социологии проблем вытекает из общих философских положений.
"Логика социальных наук" — это 27 тезисов, из которых первые 20 относятся к общефилософским принципам научного познания и только последние 7 — собственно к социологии.
Первый тезис. Нам известно множество вещей, которые имеют большое практическое значение, а также способы получить теоретическое знание о мире, у нас есть "удивительное понимание" мира.
Второй тезис. Наше незнание безгранично и оказывает отрезвляющее действие. С каждым шагом вперед мы не только видим новые проблемы, но и обнаруживаем, что все недостоверно и неустойчиво.
Третий тезис. Важной задачей и, возможно, пробным камнем всякой теории познания является то, чтобы она учитывала первые два тезиса и способы прояснить отношения между нашим удивительным постоянно прирастающим знанием и нашим постоянно усиливающимся пониманием того, что мы, собственно, ничего не знаем.
Четвертый тезис. Познание начинается с проблем, а не с восприятий, наблюдений или накопления данных и фактов: "Никакого знания без проблем — но и никакой проблемы без знания". Это означает, что познание начинается с напряжения между знанием и незнанием. Ведь всякая проблема возникает после обнаружения того, что что-то не в порядке с нашим знанием. В логическом плане — из обнаружения внутреннего противоречия между нашим знанием и фактами.
Пятый тезис. Социальные науки, как и прочие науки, являются успешными или неуспешными, интересными или нет в точном соответствии со значением или интересностью проблем, с которыми имеют дело.
Таким образом, исходным пунктом всегда является проблема. Наблюдения становятся исходным пунктом только тогда, когда обнаруживают какую-либо проблему. А это происходит в том случае,
3 Popper K. Zur Logik der Sozialwissenschaften // Der Positivismusstreit in der deutschen Soziologie. S. 103-124.
если они противоречат нашим осознаваемым или неосознаваемым ожиданиям. Речь идет не о наблюдении как таковом, а о наблюдении в его особом значении — как порождающем проблему.
Шестой тезис представляется К. Поппером как "главный". Он расчленен на целый ряд моментов:
а) метод социальных наук, как и метод естественных наук, состоит в том, чтобы проверить различные способы решения их проблем — проблем, из которых исходит та или иная наука. Предлагаются и подвергаются критике какие-то решения. Если какое-то решение не может быть подвергнуто содержательной критике, то в силу этого оно отвергается как ненаучное;
б) если решение может быть подвергнуто критике, то мы предпринимаем попытку его опровергнуть. Ведь всякая критика заключается в попытках опровержения;
в) если попытка решения опровергается посредством нашей критики, то мы предпринимаем другую попытку;
г) если попытка решения устоит перед критикой, то мы принимаем ее в качестве предварительной, причем принимаем ее прежде всего как достойную того, чтобы обсуждаться и подвергаться дальнейшей критике;
д) метод науки, таким образом, — это метод пробной попытки решения проблемы (или прозрения), который контролируется посредством строжайшей критики. Он представляет собой продолжение метода "проб и ошибок";
е) так называемая "объективность науки" заключается в объективности критического метода. Он заключается прежде всего в том, что никакая теория не свободна от критики, а также в том, что вспомогательные логические средства критики — категория логического противоречия — являются объективными.
За этим представленным как "главный тезис" утверждением стоит "основная идея", которую можно резюмировать следующим образом. К. Поппер делает это в седьмом тезисе. Напряжение между знанием и незнанием ставит проблему и ведет к попыткам ее решения. Однако напряжение никогда не преодолевается, поскольку выясняется, что наше знание состоит из предварительных и пробных попыток решения, соответственно в принципе сохраняется возможность того, что оно ошибочно или вообще не является знанием. И единственная форма оправдания нашего знания заключается в критике, точнее, в указании на то, что наши попытки решения до сих пор сумели устоять перед самой острой критикой. Более сильной формы оправдания нет. Такую точку зрения К. Поппер обозначает как критицистскую.
В рамках развертывания этого "основного" тезиса К. Поппер подвергает критике некоторые неверные, с его точки зрения, ме-
тодологические позиции, прежде всего "методологический натурализм, или сциентизм". Такой натурализм стремится уподобить социальные науки естественным, приписывая им при этом неверное понимание естественно-научного метода. Речь идет даже о "мифе", в соответствии с которым естественно-научный метод носит индуктивный характер. Такой натурализм оказался преобладающим в социальных науках, по меньшей мере в англосаксонских странах. Симптомы этого преобладания, называемого К. Поппером "победой", перечислены в восьмом—десятом тезисах, в которых он указывает, что до Второй мировой войны идеей социологии была идея всеобщей теоретической социальной науки, сравнимой с теоретической физикой. А идеей, например, социальной антропологии была идея прикладной социологии, занимающейся примитивными обществами. В настоящее время отношение между социологией и прикладными социальными науками носит обратный характер. Победа прикладных социальных наук — это победа якобы наблюдающего, описывающего, объективирующего и представляющегося естественно-научным метода. Это пиррова победа, еще одна такая победа — и мы пропали, считает К. Поппер.
Начиная с одиннадцатого тезиса К. Поппер приступает к рассмотрению проблемы объективности научного знания. Он утверждает, что совершенно неправильно считать, будто объективность науки зависит от объективности ученого. И совершенно неправильно считать, что представитель естественных наук объективнее представителя социальных наук.
То, что называется научной объективностью (двенадцатый тезис), заключено исключительно в критической традиции, позволяющей критиковать господствующую догму. Другими словами, объективность науки — это не индивидуальные устремления ученых, а социальное устремление, выражающееся во взаимной критике, разделении труда и сотрудничестве.
Так называемая "социология знания" (тринадцатый тезис) полностью прошла мимо этого решающего обстоятельства.
Четырнадцатый тезис. Существуют чистые научные ценности и неценности и вненаучные ценности и неценности. Задача научной критики и дискуссии состоит в том, чтобы препятствовать смешению этих сфер, и особенно в том, чтобы исключать вненауч-ные оценки из обсуждения вопросов истины. Чистота чистой науки — это идеал, который недостижим, но за который критика должна бороться.
Наши мотивы и наши чисто научные идеалы глубоко укоренены во вненаучных, отчасти религиозных оценках. Объективный и свободный от ценностей ученый — это не идеальный ученый. Невозможно обойтись без страсти, тем более в чистой науке. Таким обра-
зом, не только объективность и свобода от ценностей практически недостижимы для отдельного ученого. Объективность и свобода от ценностей сами суть ценности. И поскольку свобода от ценностей сама есть ценность, то требование безусловной свободы от ценностей парадоксально. Но парадокс исчезает, когда требование свободы от ценностей замещается требованием выявлять смешение ценностей, а чисто научные вопросы о ценностях истины, правомерности, простоты отделяются от вненаучных вопросов. И в этой связи К. Поппер считает важным отождествление научного метода с критическим методом.
Он также говорит о том, что необходимо рассмотреть некоторые "чисто логические вопросы и тезисы".
Пятнадцатый тезис. Важнейшая функция чистой дедуктивной логики заключается в том, чтобы быть органоном критики. Шестнадцатый тезис. Дедуктивная логика — это теория перенесения истины от посылок к выводу. Семнадцатый тезис. Если все посылки истинны и заключение правомерно, то и вывод должен быть истинным. А если при правомерном заключении вывод ложен, то невозможно, чтобы все посылки были истинными. Восемнадцатый тезис. Дедуктивная логика, таким образом, становится теорией рациональной критики. Всякая рациональная критика носит следующую форму: мы пытаемся показать, что из подвергающегося критике утверждения можно вывести неприемлемые следствия. Если нам удается из какого-либо утверждения логически вывести неприемлемые следствия, то утверждение оказывается опровергнутым.
Девятнадцатый тезис. В науках мы работаем с теориями, т.е. с дедуктивными системами. Для этого есть два основания. Во-первых, теория, или дедуктивная система, представляет собой попытку объяснения, попытку решить какую-то научную проблему. Во-вторых, теория, т.е. дедуктивная система, может быть подвергнута рациональной критике через свои выводы, последствия. Речь идет о попытке решения, подлежащей рациональной критике. Такова формальная логика как органон критики.
Два основополагающих понятия, по мнению К. Поппера, нуждаются в кратком пояснении, а именно понятие истины и понятие каузального объяснения. Он делает это в двадцатом тезисе. Критицизм не может обойтись без понятия истины, но критическому анализу подвергается и притязание на истину.
Мы называем высказывание истинным, продолжает К. Поп-пер, когда оно совпадает с фактами или соответствует фактам или когда вещи таковы, какими их представляет высказывание. Это так называемое "абсолютное", или "объективное понятие истины", которое каждый из нас постоянно использует. Одно из важнейших достижений современной логики состоит в том, что она с успехом
реабилитировала это абсолютное понятие истины. В свое время подрыв понятия истины послужил основным толчком к появлению релятивистских идеологий нашего времени. Вот почему столь велики заслуги А. Тарского, реабилитировавшего абсолютное понятие истины.
Второе понятие — это понятие каузального объяснения. В полной мере эксплицитное объяснение состоит всегда в логическом выведении (или выводимости) экспликандума из теории, вкупе с начальными условиями. Базисная логическая схема всякого объяснения заключается, таким образом, в логическом дедуктивном заключении, предпосылки которого состоят из теории и начальных условий, а вывод которого — экспликандум.
Каждое из этих понятий, понятий истины и объяснения, дает возможность логической разработки и других понятий, которые с точки зрения логики познания или методологии являются, возможно, еще более важными. Первое из таких понятий — понятие приближения к истине. Второе — понятие объяснительной силы или объяснительного содержания теории.
Оба этих понятия — чисто логические понятия, так как их можно определить посредством понятий класса логических следствий какой-либо теории. Оба являются относительными понятиями. Хотя каждое положение является либо истинным, либо ложным, все же одно какое-то положение может быть лучшим приближением к истине, чем другое. Так происходит, например, когда первое положение имеет "больше" истинных и "меньше" ложных следствий, чем второе. Мы получаем, таким образом, логические понятия, которые лежат в основе оценки наших теорий и позволяют нам осмысленно говорить о прогрессе или отступлении применительно к научным теориям.
На этом К. Поппер завершает рассмотрение общей логики познания и переходит к особенной логике социальных наук.
Двадцать первый тезис. Не существует чисто наблюдательной науки, есть только науки, которые более или менее сознательно и критически теоретизируют. Это верно и в отношении социальных наук, констатирует К. Поппер.
И далее он переходит к рассмотрению вопроса о природе социологического знания и специфики предмета социологии в рамках общего контекста размежевания с понимающей социологией и со всеми интерпретационными подходами. Его цель — показать, что процесс понимания может иметь объективный характер, если создать соответствующий объективный метод. Такой объективный метод может быть только социологическим, поскольку только социология может рассматриваться как базовая среди социальных наук.
В двадцать втором тезисе он показывает это на примере психологии. Психология — социальная наука, так как наше мышление и действие в значительной мере зависит от социальных отношений. Такие категории, как "подражание", "язык", "семья", очевидно социальные категории, и психология научения и мышления, а также, например, психоанализ невозможны без какой-либо из этих социальных категорий. Это показывает, что психология предполагает социальные понятия. Отсюда мы можем заключить, что невозможно полностью объяснить общество психологически или возвести его к психологии. Психология, таким образом, не может рассматриваться как базовая наука среди социальных наук.
Социология автономна в том смысле, что может и должна существовать в очень значительной независимости от психологии. Это следует (если отвлечься от ситуации зависимости психологии) и из того, что перед социологией всегда стоит задача объяснения непреднамеренных и зачастую нежелательных последствий человеческого действия (двадцать третий тезис).
Социология является автономной еще и потому, что ее можно назвать "понимающей социологией", предметом которой является интенциональное действие (двадцать четвертый тезис).
Двадцать пятый тезис посвящен утверждению, что в социальных науках есть чисто объективный метод, который можно обозначить как объективно-понимающий метод или как ситуационную логику (Situationslogik). Объективно-понимающая социальная наука может разрабатываться независимо от всяких субъективных и психологических идей. Этот метод заключается в том, что социальная наука в состоянии анализировать ситуацию действующего человека в мере, достаточной для того, чтобы объяснить действие, не прибегая к помощи психологии. Объективное "понимание" заключается в том, чтобы видеть, что действие объективно соответствовало ситуации. Другими словами, ситуация анализируется таким образом, что моменты, поначалу представавшие как психологические, такие, к примеру, как желания, мотивы, воспоминания и ассоциации, превращаются в моменты ситуации. Человек с теми или иными желаниями становится человеком, ситуация которого состоит и в том, что он преследует определенные цели. А человек с теми или иными воспоминаниями или ассоциациями предстает как человек, ситуация которого состоит и в том, что он объективно оснащен какими-то теориями и информацией.
Это позволяет нам понять действия указанного человека в объективном смысле, так что мы можем сказать: у меня другие цели и другие теории (чем, к примеру, у Карла Великого), но если бы я находился в его ситуации, проанализированной определенным образом (при этом ситуация включает цели и знание), то я бы, а
возможно и ты, действовал таким же образом. Метод ситуационного анализа — это индивидуалистический, но не психологический метод, так как психологические моменты принципиально исключаются и замещаются объективными элементами ситуации. Такой метод обычно называют "ситуационной логикой" или "логикой ситуации".
Двадцать шестой тезис. Описанные объяснения ситуационной логики являются рациональными теоретическими конструкциями. Они чрезмерно упрощены и схематизированы и потому ложны. Однако они способны обладать большим истинностным содержанием, а в строго логическом смысле могут быть значительными приближениями к истине. Ситуационные анализы могут подвергаться рациональной и эмпирической критике, и их можно улучшать. В таком смысле логическое понятие приближения к истине является незаменимым для ситуационно-аналитических социальных наук.
Завершая свой анализ в двадцать седьмом тезисе, К. Поппер констатирует: ситуационная логика исходит из посылки о том, что есть физический мир, в котором мы действуем. Сверх этого ситуационная логика должна принять (в качестве посылки) и социальный мир, в котором есть другие люди, о целях которых мы кое-что знаем (зачастую немногое), а также социальные институты. Эти социальные институты определяют собственно социальный характер нашего социального окружения. Они состоят из всех тех социальных сущностей социального мира, которые соответствуют вещам физического мира.
В силу сказанного в качестве основных проблем чистой теоретической социологии следует предварительно принять общую ситуационную логику, а также теорию институтов и традиций. При этом следует помнить следующее. Институты не действуют, действуют только индивиды в институтах или за институты. Общая ситуационная логика этих действий была бы теорией квазидействий институтов. Следует также создать теорию намеренных и ненамеренных институциональных последствий целенаправленных действий. Это могло бы привести к теории возникновения и развития институтов.
В заключение К. Поппер делает еще одно замечание. По его мнению, "религиозное и философское неустройство наших дней в значительной мере есть следствие познавательно-философского неустройства. Ницше называл его нигилизмом. Я бы хотел считать следствием сократического открытия, что мы ничего не знаем, т.е. что мы не в состоянии рационально оправдать наши теории, однако это только половинное открытие, и нигилизм можно преодолеть. Ведь несмотря на то что мы не в состоянии рационально оправдать наши теории и не можем иногда показать их вероятную истин-
ность, мы способны подвергать их рациональной критике. И мы можем отличать лучшие от худших"4.
Такова была модификация позитивистского проекта социологии, предложенная К. Поппером, которая позволила бы посредством разработки метода "ситуационной логики" и интерпретации социального действия как предмета социологии построить социологию как объективную ситуационно-аналитическую науку и ликвидировать противостояние позитивистского проекта и проекта понимающей социологии.
Предложенное К. Поппером решение проблемы "объективности" социологического метода в рамках ситуационно-аналитического подхода не удовлетворило, однако, Т. Адорно. Прежде всего он считает неадекватными сами претензии позитивистски ориентированной науки на возможности построения социологии в соответствии с заявленными критериями объективного научного знания.
Выступая в роли содокладчика К. Поппера в докладе "К логике социальных наук"5, Т. Адорно заявляет, что понимает логику, само "понятие логики" шире, чем К. Поппер. Его интересует при этом в большей степени конкретный способ работы социологии, чем общие правила мышления, дедуктивная дисциплина. Проблематику этой последней Т. Адорно не собирается затрагивать в данной дискуссии.
Т. Адорно принимает общее положение К. Поппера, касающееся различения между полнотой знания и безграничным незнанием, которое применимо и к социологии. Однако такое различение заключает в себе нечто сомнительное, считает Т. Адорно, поскольку совпадает с расхожим мнением о том, что социология в силу своего вопиющего отставания от точных наук должна скромно ограничиваться сбором фактов, прояснением методов, прежде чем начнет притязать на обоснованное и значимое знание. Соответственно теоретические размышления об обществе и его структуре зачастую осуждаются как непозволительное забегание вперед. Такое мнение конечно же не соответствует, с точки зрения Т. Адорно, взглядам К. Поппера, но его следует принимать во внимание при обсуждении данной проблемы.
Незнание нельзя преодолеть посредством направленного движения исследования методологии. Сам предмет социологии сопротивляется простому объединению касающихся его утверждений. Идеал познания как однозначного, по возможности простого математически элегантного объяснения отказывает в случае с обществом, поскольку общество не однозначно и непросто. Формиро-
4 Ibid. S. 122-123.
5 Adorno Th. Zur Logik der Sozialwissenschaften // Der Posotivismusstreit in der deutschen Soziologie. S. 125-144.
вание категорий не является произвольным, оно иное, нежели в системе категорий дискурсивной логики. "Общество полно противоречий, и в то же время его можно определить; оно рационально и иррационально, системно и хрупко, представляет собой слепую природу и вместе с тем опосредовано сознанием"6. Ко всему этому должна приспособиться социология. В противном случае социально-научное предприятие постоянно будет находиться под угрозой того, что исходя из стремления к ясности и точности оно не будет соответствовать тому, что стремится познать.
Т. Адорно отмечает, что К. Поппер выступает против клише, в соответствии с которым познание движется ступенями от наблюдения к порядку, накоплению и систематизации материала. Такое клише выглядит особенно абсурдным в социологии, поскольку она располагает не сырыми данными, а такими, которые структурированы "связью общественного целого". "Без предвосхищения структурного момента — целого, которое вряд ли можно перевести в отдельные наблюдения, ни одно единичное наблюдение не может обрести свое место"7, — констатирует Т. Адорно.
Это не означает, что отстаивается тенденция, присущая культурной антропологии, переносить на европейские общества то, что выявляется в качестве централистского и тоталитаристского характера примитивных обществ. Нельзя предавать забвению различия между доиндивидуальным и постиндивидуальным обществом. Не все проявления общественной жизни выводятся без остатка из принципа индустриального общества. Тотальность в демократических индустриальных обществах — это категория опосредования, а не категория непосредственного господства и подчинения.
Общественное целое не ведет какую-то собственную жизнь поверх того, что образует его, поверх своих составных частей. Оно производится и воспроизводится через свои "отдельные моменты". Но в сколь малой степени указанное целое отделимо от жизни, кооперации и антагонизма своих элементов, в столь же малой степени тот или иной элемент можно понять в его функционировании без загляда в целое, которое само обладает сущностью через движение отдельного. Система и отдельное явление взаимосвязаны и могут быть познаны только в своей взаимосвязи, как считает Т. Адорно.
"Критический путь", разработанный критической социологией, носит не только формальный, но и материальный характер. Критическая социология, если ее понятия истинны, должна быть по самой своей идее и критикой общества, как это показал М. Хорк-хаймер в работе о традиционной и критической теории. Познание живет своим отношением к тому, что не есть оно само, отношением
6 Ibid. S. 126.
7 Ibid. S. 127.
к иному. Такое отношение будет недостаточным, если познание ограничится критической саморефлексией. Социология должна переходить к критике "социологического объекта", она должна содержать и критику общества.
В этой связи Т. Адорно обращается к обсуждению вопроса о социально-научной объективности, который сочетается у К. Поп-пера, как некогда и у М. Вебера, с вопросом о свободе от ценностей. Позиция Т. Адорно отлична от позиции и М. Вебера, и К. Поппера. Вся "проблема ценностей", считает Т. Адорно, которую волочат за собой, как балласт, социология и другие дисциплины, — это ложно поставленная проблема. Научное познание общества, представляющее себя свободным от ценностей, столь же не соответствует предмету, как и познание, ссылающееся на более или менее определенные ценности. Если поддаться такой альтернативе, то наткнешься на антиномии. Их не смог избежать и позитивизм. И К. Поппер платит свою дань антиномии, когда он, с одной стороны, отвергает разрыв между ценностью и познанием, а с другой — хочет, чтобы саморефлексия познания осознала присущие ему ценности. Оба пожелания законны.
На деле свободное от ценностей поведение неосуществимо не только психологически, но и в силу предметных соображений. "Общество, на познание которого нацелена в конечном счете социология, если она желает быть чем-то большим, чем просто техникой, вообще кристаллизируется вокруг той или иной концепции правильного общества. А эта концепция не просто абстрактно противопоставляется существующему обществу как некая ценность. Она проистекает из критики, т.е. из осознания обществом своих противоречий и необходимости критики"8.
Поппер видит латентный субъективизм той свободной от ценностей социологии знания, которая особенно охотно ссылается на свою научную беспредпосылочность, и соответственно атакует социологический психологизм.
Субъекты, исследование которых сделала своим занятием психология, не просто находятся под влиянием общества. Оно их формирует в самой их сути. Субстрат человека самого по себе — это пустая абстракция. И наоборот, социальный мир продуцируется людьми, продуцируется организованным обществом. Психология не должна рассматриваться как базисная среди социальных наук вследствие того, что следует помнить о самостоятельности институтов по отношению к людям и их психологии. В то же время Т. Адорно, признавая приоритет общества по отношению к психологии, не делает, подобно К. Попперу, вывода о радикальной независимости социологии и психологии друг от друга.
8 Ibid. S. 139.
Автономия социальных процессов — это не некое в-себе качество. Автономия коренится в овеществлении. Однако даже отчужденные от людей процессы продолжают оставаться человеческими. Видение общества как тотальности означает, что познание должно включать все деятельные в этой тотальности моменты. Опыт противоречивого характера социальной реальности — это не произвольный исходный пункт, а мотив, который вообще конституирует социологию. Лишь для того, кто в состоянии мыслить общество иным, оно становится, говоря языком К. Поппера, проблемой. Лишь посредством того, чем общество не является, оно обнаруживает себя таким, какое оно есть. К этому стремится социология, не ограничивающаяся решением задач управления. Возможно, поэтому в такой социологии нет места обществу. "Отказ социологии от критической теории общества связан с тем, что она смирилась: не отваживается мыслить целое, поскольку отчаялась насчет того, что его можно изменить"9, а такое ограничение в целях познания наносит ущерб и познанию деталей. В "эмфатическом понятии истины", считает Т. Адорно, мыслится и правильное устройство, хотя это устройство и не следует представлять как образ будущего общества. Редукция общества к человеку, которой вдохновляется всякое критическое просвещение, предполагает, что в этом человеке — субстанция общества, в человеке, которого еще предстоит создать в обществе, овладевшем самим собой. В нынешнем обществе эта редукция лишь указывает на "общественно неистинное".
Данная позиция Т. Адорно позволяет сделать главный вывод: согласно критической теории, социология не может строиться как свободная от ценностей наука и ее фундаментальным предметным основанием может быть только общественная тотальность, а не индивидуальное социальное действие.
Т. Адорно воспроизводит, таким образом, классическую позицию критической социологии, воссоздавая тем самым и свое расхождение с позитивистской программой в социологии.
Позиция Т. Адорно поддерживалась, однако, не всеми представителями критической теории в социологии. Свою собственную методологическую позицию для социологии и ее дальнейшего развития предложил Ю. Хабермас. Наиболее полную разработку методологическая программа Ю. Хабермаса получила в работе "К логике социальных наук". Эта работа впервые появилась в Германии в качестве специального приложения к журналу "Philosophische Rundschau" в 1967 г. Затем она была издана в качестве книги. Написана же она была, как свидетельствует сам Ю. Хабермас, в середине 60-х гг., когда аналитическая философия науки с ее программой
9 Ibid. S. 142
унифицированного знания доминировала и определяла самопонимание социологов. Написанная Ю. Хабермасом в этот период, она внесла большой вклад в изменение ситуации и резко снизила влияние аналитической философии на социологию в последующее десятилетие. «Мое исследование, — пишет Ю. Хабермас, — не только продолжало критику позитивизма, предпринятую Т. Адорно, но и ориентировало внимание на спектр нетрадиционных подходов, включая философию языка позднего Витгенштейна, герменевтику Гадамера и феноменологическую этнометодологию, восходящую к Шутцу, которые, как Ричард Бернстайн заметил в конце 70-х, дали начало "переструктурированию социальной теории"»10. Усвоение герменевтики и лингвистического анализа убедило Ю. Ха-бермаса в том, что критическая социальная теория должна разорвать с концептуальным аппаратом "философии сознания", укорененным в И. Канте и Г.В.Ф. Гегеле. Методологический результат исследований Ю. Хабермаса, как это он сам подчеркивает, состоит в выявлении герменевтического измерения, которое как символически предструктурированная объектная область социальной науки может быть освоена посредством интерпретации значения. Точка зрения Ю. Хабермаса состоит в утверждении укорененности социальных наук в теории языка. Его исследование движется преимущественно в рамках теории знания. Однако он начинает свое исследование с "дуализма естественных наук и наук о культуре", с исторической реконструкции существующего методологического противостояния между естественными науками и науками о культуре, инициированного неокантианством.
Такое традиционное разделение наук не признается только позитивистами, утверждающими тезис единства наук. С точки зрения позитивистов, дуализм науки, коренящийся в логике научного познания, сокращается по мере развития науки. Номологические науки, цель которых состоит в том, чтобы формулировать и верифицировать гипотезы, которые касаются законов, определяющих эмпирические регулярности, распространили сферу своего господства за рамки естественных наук и захватывают психологию, экономику, социологию и политологию. Однако историко-герменев-тические науки, которые усваивают и анализируют смысловые культурные сущности, транслируемые традицией, продолжают свое существование. И так же как позитивизм не обращает внимания на историко-герменевтический подход, так и последний не принимает во внимание первый. При всем том, если естественные
10 Habermas J. On the logfe of the social sciences. Cambridge, 1988. P. XIII. (Мы используем здесь англоязычную версию работы Ю. Хабермаса, поскольку именно она оказала наибольшее воздействие на методологические дискуссии в современной социологии.)
и культурные, или герменевтические, науки могут жить во взаимной индифферентности, скорее во враждебном, чем мирном сосуществовании, социальные науки несут урон от этой враждебности расходящихся подходов, поскольку каждый из них используется в практике социальных исследований. Это напряжение, испытываемое социальными науками, было осознано на методологическом уровне уже Г. Риккертом.
Г. Риккерт полагал, что под влиянием трансцендентально опосредованного познания реальность дезинтегрируется и предстает в качестве альтернативных точек зрения. Реальность может быть "схвачена" индивидуализированным образом только посредством категорий, выражающих отношения между ценностями, которые имеют иной логический статус, чем класс понятий. Поэтому наука о культурных формах предстает в формально-аналитических, а не каузально-аналитических терминах. Она анализирует структурную организацию действий, а не фактуальную связь событий.
В отличие от Г. Риккерта, а за ним и Э. Кассирера, М. Вебера, творца понимающей социологии, не интересовало отношение между естественными и культурными науками с эпистемологической точки зрения. Он рассматривал новые социальные науки как культурные науки с систематическим целеполаганием. Они сочетают методологические принципы, которые характерны для противоположных типов наук: социальные науки имеют целью совместить гетерогенные цели, методы и предпосылки как естественных, так и культурных наук. Более всего М. Вебера интересовало сочетание объяснения и понимания. Определение социологии, которое М. Вебер предлагает в первом параграфе "Хозяйства и общества", звучит следующим образом: "Социология — наука, которая стремится понять социальное действие, истолковывая его, и тем самым причинно объяснить его протекание и воздействие"11.
Общая теория социального действия позволяет делать предположения относительно эмпирических регулярностей в форме гипотез, служащих объяснением. Одновременно регулярности социального действия имеют свойство быть понимаемыми. Социальное действие принадлежит к классу интенциональных действий, которые мы понимаем через реконструирование их смысла. Социальные факты могут быть поняты в терминах мотивов. Оптимальная интеллигибельность социального поведения состоит не в доказательстве гипотезы относительно существования в нем законосообразной связи. Она включает прежде всего вероятностную интерпретацию в терминах мотива. Поэтому логическое отношение понимания и объяснения может быть сведено к общему отношению
11 Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Tübingen, 1980. S. 1.
между гипотезой и эмпирическим подтверждением. Посредством понимания возможно приписать рационально преследуемую цель в качестве достаточной мотивации наблюдаемого поведения. Но только тогда, когда конечные утверждения относительно законосообразности поведения будут эмпирически подтверждены, можно говорить о том, что наше понимание мотивации привело к объяснению социального действия.
Таким образом, социальные науки получают статус естественной науки о социальном действии и одновременно с этим, поскольку они ориентированы на интенциональное действие, оказываются науками о духе и культуре. Веберовская позиция, по мнению Ю. Ха-бермаса, амбивалентна, поскольку включает две противоположные интенции, которые, однако, он так и не смог увязать. В результате две конфликтующие когнитивные интенции появляются в социальных науках. Теории социальных наук зависят от общих интерпретаций, которые, однако, не могут быть ни подтверждены, ни опровергнуты при помощи критериев эмпирической науки. Отношение к ценностям методологически неустранимо. Социальные науки должны поэтому декларировать зависимость своих теоретических постулатов от нормативных позиций, т.е. декларировать свободу от ценностей. Таков выход, который предлагает М. Вебер для снятия противоречия между подходами и методами естественных и культурных наук.
По мнению Ю. Хабермаса, историческая реконструкция методологического дуализма культурных и естественных наук имеет не только историческое значение. Герменевтическое прочтение социологии и необходимость построения теории интенционального социального действия ставят проблему отношения между социологией и историей, а не социологией и психологией, как это делал К. Поппер. В 60-е гг. ХХ в. доминировало представление, что социальным наукам удалось избежать герменевтической ограниченности наук о духе и достичь беспроблемного отношения с историей. Социология индифферентна по отношению к истории. Социологические теории отвлекаются от конкретного исторического контекста. Для социологии исторические события сосуществуют одновременно и лишены своей исторической аутентичности.
Среди социологов существует три точки зрения на отношение социологии и истории. Первая точка зрения позитивистская. В соответствии с ней следует различать теоретически ориентированное исследование в строгом смысле слова, призванное служить обоснованием законосообразным положениям, и исследования, ориентированные на историческую проблематику, которые ухватывают индивидуальный контекст при помощи средств обобщения. Этот тезис о двух социологиях выдвинул А. Малевски. Социологические
теории в строгом смысле слова составляют корпус бихевиористских наук. В социальной истории и истории культуры общие теории социального поведения возможны только на уровне абстракции, на котором первичный опыт социального жизненного мира может быть описан через отношения абстрактных переменных. Теории же, жестко привязанные к конкретному контексту опыта, проверяемые через историческое соотнесение, не выдерживают подобных требований, поэтому теоретическое знание в этом случае вообще не может быть достигнуто.
Вторая точка зрения проистекает из первой. В соответствии с этой позицией реальная задача социологии состоит в конструировании общих теорий социального действия, а не поведения. Сконструированные теории имеют такой уровень абстракции, что позволяют объяснять социальные события в рамках исторического процесса. Эта позиция бросает вызов позитивистскому утверждению, что теоретическое знание в строгом смысле слова может быть получено только через трансформацию контекста действия в переменные наблюдаемого поведения, т.е. через сведение социологии к социально-психологическим бихевиористским исследованиям.
Третья точка зрения сохраняет классический подход старой социологии, ориентированной на изучение процесса развития. Она совпадает со второй точкой зрения в том плане, что социология не может сама лишить себя своей области исследования. Но она согласна с первой в том, что субстанциальные исторические теории только внешне имеют форму общих теорий, а на самом деле ограничены в своей претензии на достоверность специфическим временным и культурным контекстом. Ч.Р. Миллс является типичным представителем этой позиции. Согласно его взглядам, социология является исторической социологией. Социология является систематической попыткой реконструировать настоящее из прошлого, представить само настоящее как историю.
Анализ дискуссии об отношениях между социологией и историей не дает основания для решения вопроса относительно логического единства или различия теоретических и исторических наук. Поэтому вопрос остается открытым: сводимо ли социальное познание к систематическому историческому исследованию или социология как строгая наука сможет очистить себя от исторических контаминаций и приобрести тот же статус, что и естественные науки. Необходимо поэтому попытаться прояснить вопросы, как вообще возможны общие теории социального действия, могут ли они формулироваться независимо от исторического знания или их фундаментальные основания всегда включают ситуационно-специфическое понимание смысла (как это предлагал К. Поппер), которое может быть эксплицировано только герменевтически.
Ю. Хабермас указывает на два методологических подхода, существующие в практике построения теорий социального действия — нормативно-аналитический и эмпирико-аналитический.
Слабость социально-научного нормативизма для Ю. Хабермаса очевидна. Главные положения относятся к идеализированному действию, осуществляемому по правилам чистых максим. Никаких эмпирических, похожих на законы гипотез вывести из них нельзя.
В рамках эмпирико-научного анализа социальных процессов существуют две теоретические отправные точки — общая бихевиористская наука, которая распространяется на этологию и социальную психологию, и теория действия, которая доминирует в культурной антропологии и социологии.
Подход в терминах теории действия был сформулирован М. Ве-бером, рассматривающим социальное действие как поведение субъективно осмысленное, т.е. ориентированное на субъективно вкладываемый смысл и поэтому мотивированное. Оно может быть адекватно понято только через соотнесение с целями и ценностями, на которые субъект ориентирован. По этой причине наблюдаемое социальное поведение должно "схватываться" через точку зрения самого действующего субъекта, не наблюдаемую непосредственно, но которую необходимо понять. Принцип субъективной интерпретации связан с оценкой социальных фактов, сбором данных. Понимание символов занимает место контролируемого наблюдения, поскольку субъективно вкладываемый смысл дан только в символическом контексте. Таким образом, этот принцип определяет опытную базу наук о действии. Опыт здесь связан не с частным восприятием, интерсубъективность которого гарантируется только через мониторинг инструментального действия, а с лингвистической коммуникацией. По мнению Ю. Хабермаса, если мы не хотим отбросить интенциональное действие как область исследования социальных наук, мы должны признать, что сфера его изучения — это лингвистическая коммуникация, а не свободное от коммуникации наблюдение.
Социальное действие ориентировано нормами на смысл, который может быть сообщен. Этот смысл конкретен, он проистекает из содержания культурной традиции, и в той степени, в какой он мотивирует социальное действие, он входит в определение социально связанных норм. Э. Дюркгейм, например, понимал социальные нормы как моральные правила, Дж. Мид рассматривал социальные нормы как социальные роли. В обоих случаях ориентирующий смысл принимает форму обязательных групповых ожиданий в отношении ситуационно-специфических типов поведения. Социальное действие строго привержено нормам. Нормы, которые определяют действие, являются коллективными поведенческими
ожиданиями. Эти ожидания являются аспектом (срезом) культурной традиции, которая релевантна институциональному действию. Культурная традиция является символическим контекстом, определяющим мировоззрение социальной группы, которое артикулировано в обычном языке и тем самым в рамках возможных взаимосвязей группы.
Таким образом, социальное действие существует только в соотношении с системой традиционных исторических культурных образцов, в которых формулируется самопонимание индивидов и социальных групп. Методология наук о действии не может поэтому избежать проблемы понимания смысла, герменевтического усвоения культурной традиции.
Общие теории социального действия должны, таким образом, основываться на базисных положениях, которые включают не только эмпирический контекст наблюдаемых явлений, но и логический контекст символизированных смыслов. Они должны содержать положения относительно эмпирического контекста господствующих норм. Этот контекст выходит за рамки субъективного смысла, вкладываемого в действие, но как реальная связь, существующая между нормами, этот контекст содержит элемент осмысленности. Эта связь не имеется в виду актером эксплицитным образом и в то же время является интенциональной. Можно также сказать, что смысл, институционализированный в правилах и ролях, как объективный контекст этих ролей остается латентным. Законосообразные положения, относящиеся к объяснению, например, коммуникативного действия, основываются на ковариантности грамматических правил, социальных ролей и эмпирических условий, которые латентно осмыслены. Это является условием интеллигибельности социальных фактов.
Данное рассуждение требует, согласно Ю. Хабермасу, дополнительного положения, касающегося объективного латентно осмысленного контекста. Оно вводится в виде общей идеи функционализма. Согласно этой модели, общая теория социального действия относится к тем системам, в которых элементы выполняют специфические функции для определения состояния или для постоянного изменения состояния системы. Функционалистский подход предполагает, что систематическая связь существует в реальности, а не создается для целей анализа. Он указывает на обычную функциональную связь между индивидуальными переменными, формулируемую в виде законов и интерпретируемую как осмысленная в соотнесении с целым функциональным контекстом системы. Философия истории, например, знакомит нас с предположениями относительно объективно-интенциональных контекстов. Они приписываются интенции коллективного субъекта, который достигает 44
своей цели через сознание действующих субъектов. Система может пониматься по модели инструментального действия, в котором цель достигается при помощи адекватных средств, или по модели коммуникативного действия, которое становится явным через исполняющих роли актеров.
Вторая модель функционализма наблюдается в биологии. В соответствии с этой моделью система может пониматься как организованное единство, которое при изменении условий поддерживает свою идентичность посредством саморегуляции. Адаптивное поведение саморегулирующейся системы может быть проинтерпретировано как инструментальное действие, но посылка о действующем субъекте является излишней. Интенция самосохранения является объективной.
Третья модель функционализма присутствует в социальных науках, которые заимствовали ее из биологии, усмотрев соответствие между понятиями "организм" и "организация". Социальная организация может планироваться и управляться, а также воспроизводиться на манер саморегулирующихся систем. Теоретическую основу функционального анализа составляют системные исследования. Ю. Хабермас называет и анализирует основные этапы становления социологического функционализма: немецкая социология XIX в., социологическая теория Э. Дюркгейма, английская антропология (Б. Малиновский и А. Редклифф-Браун) и затем Т. Парсонс и Р. Мертон. Т. Парсонс рассматривал социальные системы как функ-ционалистский контекст институтов. В них культурные ценности, которые проникают в систему извне, формируют социальное действие. Нормативная законность ролей и правил, определяемых на основе культурной традиции, обеспечивается посредством их адекватной интеграции с побуждением и личностными особенностями, входящими в систему "снизу". Институты являются промежуточным звеном между ценностными ориентациями, с одной стороны, и мотивами и возможностями — с другой. Институты состоят из ролей и норм, которые формируют группы и связывают индивидов. Институты находятся в функциональных отношениях, они могут быть ограничены как система (контролируемая ценностями) от внешних условий среды. Подобно живому организму социальные организации могут рассматриваться и анализироваться как саморегулирующиеся системы. Т. Парсонс рассматривал власть, общественное мнение и деньги в качестве регулятивных языков в рамках различных институтов и между ними в соответствии с тем, как это предписывают контролирующие их ценности.
Критика функционализма, предпринятая со стороны К. Гемпе-ля, Э. Нагеля и других позитивистов, была связана с попыткой ввести его в рамки нормативно-аналитической науки. Ю. Хабер-
мас выступает категорически против таких попыток. По его мнению, функционализм требует эмпирико-аналитических рамок соотнесения. Интенциональность действия нельзя свести к мотиву, а мотив рассматривать как стимул в бихевиористском понимании. В конечном счете, ориентации актера не идентичны его мотивам. Эмпирический контекст действий, регулируемых социальными нормами, трансцендирует заявляемый смысл интенций и требует объективной рамки соотнесения, которая и может "схватить" объективный смысл. Такую рамку соотнесения и обеспечивает функциональный анализ институтов в социологии. Традиционные смыслы или культурные ценности институционализируются и поэтому имеют нормативное значение для действия.
Проблема понимания смысла в эмпирико-аналитических науках действия и вопрос о ценностях и культурных смыслах как объективно значимого контекста субъективно значимого действия не могут быть элиминированы из функционалистской теории. Пар-соновский тезис об универсализме ценностей как попытка уйти от решения этой проблемы оказывается недостаточным.
Ю. Хабермас вычленяет три подхода в интерпретации смысла — феноменологический, лингвистический и герменевтический.
Согласно феноменологическому подходу, объектная область наук о действии состоит из символов и образцов поведения, действия не могут рассматриваться независимо от символов. Доступ к данным анализа осуществляется не только посредством наблюдения событий, но и через понимание смысловых контекстов. В силу этого невозможно отделить восприятие от коммуникации. Любое восприятие интерпретируется, и, наоборот, понимание невозможно без учета символов. Коммуникативный опыт ориентирован не на факты, как это бывает в случае обычного наблюдения, а на интерпретированные факты. Он рождается в контексте взаимодействия, в котором по крайней мере двое согласны относительно лингвистически оформленных смыслов, остающихся постоянными в процессе их взаимодействия.
Ю. Хабермас в качестве примера феноменологического подхода исследует стратегию А. Сикуреля. По мнению А. Сикуреля, для адекватного анализа социального действия необходима теория, которая выявила бы структуры обыденного жизненного мира, представленные в обыденном языке. Без обращения к пониманию социального жизненного мира невозможно понять наблюдаемое поведение.
Свойства и конститутивные правила первичного жизненного мира принимаются как условия возможной коммуникации. Они осознаются посредством феноменологической рефлексии. Границы феноменологического подхода становятся очевидными, когда мы
анализируем те две проблемы, на решение которых ориентирован анализ конституирования жизненного мира. Во-первых, речь идет о задаче создания условий для объективной измерительной процедуры. Феноменологи всегда исходят из опыта своего собственного жизненного мира для того, чтобы постигнуть через абстракцию и генерализацию субъективность, созидающую смысл. Только таким образом может исследоваться в своей абстрактной универсальности конституирование жизненного мира. Но таким методом мы не получаем доступа к индивидуальному исторически конкретному жизненному миру, независимому от жизненного мира феноменолога. Мы постигаем структуру индивидуального жизненного мира через коммуникацию, осуществляемую в социальном контексте. Изучение специфических правил коммуникации возможно только через систематическое участие (подобно методу включенного наблюдения), а не, как полагает А. Шутц, через феноменологическую интуицию или, как это выглядит у А. Сикуреля и Г. Гарфин-келя, через феноменологически инсценируемые эксперименты.
Вторая проблема связана с претензией феноменологии на обоснование и использование субъективного подхода в противовес объективизму функционализма или понимающей социологии. Речь идет об описании культурных ценностей и анализе ролей, направленных на экспликацию субъективно вкладываемого смысла. Ролевой анализ предполагает, что социальное действие мотивировано санкционированными поведенческими ожиданиями. Однако следует отличать роль как социальную норму от актуального выполнения этой роли, биографической ситуации актера, дающей ключ к объяснению неизбежного несовпадения.
А. Сикурель в этой связи вводит различие между правилами поведения и "трансцендентальными" правилами обыденной жизни. Трансцендентальные правила, в терминах которых структурируется социальный жизненный мир индивида, получают статус правил трансформации для перевода преобладающих норм в мотив действия. Эти правила интерпретации не являются частью инвариантного оснащения поведения индивида или группы, они постоянно меняются вместе со структурами жизненного мира. Они не являются чем-то предельным, скорее, они являются продуктами социального процесса, важными и требующими объяснения и эмпирического исследования. Очевидно, что эмпирические условия, под влиянием которых формируются трансцендентальные правила и которые устанавливают конститутивный порядок жизненного мира, сами являются результатом процесса социализации. Поэтому этот процесс, как утверждает Ю. Хабермас, не может быть понят без соотнесения с социальными нормами. Без обращения к социальным нормам не может быть понято ни происхождение, ни из-
менение конститутивного порядка жизненного мира. Но в таком случае правила интерпретации не могут быть в принципе отделены от правил социального действия.
Аналитическое отделение правил интерпретации от социальных норм не может быть реализовано в феноменологическом анализе, а следовательно, не может быть реализована задача понимания индивидуального интенционального действия.
Лингвистический подход. В настоящее время проблематика языка заняла, как отмечает Ю. Хабермас, место традиционной проблематики сознания, а трансцендентальная критика языка — место трансцендентальной критики сознания. Философия языка рассматривается Ю. Хабермасом в соотнесении с философией позднего Л. Витгенштейна.
В философии позднего Л. Витгенштейна языковые игры рассматриваются как единство языка и праксиса. Множество естественных языков ухватывало реальность не в перспективе единственного взгляда на мир, а, скорее, в рамках множества различных жизненных миров. Правила этих языковых игр являются одновременно грамматиками и языков, и жизненных форм. Каждой жизненной форме соответствует своя собственная логика, т.е. грамматика определенной и не сводимой к другим языковой игры.
Утверждение Л. Витгенштейна о том, что правила языковых игр являются формами социальных жизненных миров, легло в основу лингвистического подхода в понимающей социологии. Грамматические правила всегда являются также правилами продолжающейся коммуникации, которая в свою очередь имеет место в социальных контекстах жизненных форм.
Внутренняя связь между языком и праксисом ставит проблему понимания смысла. Эта проблема довольно необычно решается в лингвистическом анализе. Логический анализ понимания языка показывает, что мы можем усвоить грамматические правила обыденного языка только посредством запоминания процесса обучения, с помощью которого мы сами выучили эти правила. Понимание языка есть фактическое повторение процесса социализации. Строго говоря, грамматика языковых игр включает правила, посредством которых дети через процесс обучения вводятся в существующую культуру. Круг замыкается, мы хотели познать формы жизни через язык, но сам язык познается через формы жизни. Познать язык означает познать форму жизни. Налицо своеобразный герменевтический круг. Избежать его возможно, только найдя метаязык для теории, в которую каким-то образом может быть транслирована грамматика обыденного языка, в результате чего лингвистический анализ не будет связан с практикой языковых игр. Попытка подобного рода может оказаться полезной для социологии.
В соответствии с герменевтическим подходом, представленным у Ю. Хабермаса концепцией Г.Г. Гадамера, любое взаимодействие, любой диалог партнеров предполагают нахождение "общего языка", который является результатом достижения понимания — процесса, сходного по структуре с переводом. Достижение понимания во взаимодействии предполагает, что оба партнера готовы к нему.
Л. Витгенштейн показал, что правила лингвистической коммуникации полагают условия возможного их использования, являются одновременно правилами обучения, посредством которого они интернализируются. Однако эти правила предполагают еще и необходимость интерпретации.
По Г.Г. Гадамеру, существует имманентная связь между герменевтическим пониманием и самопониманием, ориентирующим действие. Герменевтическое знание имеет рефлексивную форму: оно всегда является "самознанием". Герменевтическое знание является интернализированным знанием. Оно определяет убеждения и формирует чувства. Герменевтическое знание связано с продолжающимся процессом социализации, и поэтому оно всеохватно. Цели, которые ориентируют действие, являются моментами той же жизненной формы, что и способы, которыми они могут быть реализованы. Эта жизненная форма всегда является социальной жизненной формой, развиваемой через коммуникативное действие. Традиционные правила интеракции познаются через обучение, но исторически изменяющиеся условия применения требуют дальнейшего развития этих правил через интерпретацию.
По самой своей структуре герменевтическое понимание черпает из традиции ориентирующее действие самопонимание для социальных групп и проясняет его. Язык существует только как нечто традиционное, поскольку традиция отражает в увеличенном размере языковую социализацию индивидов. Традиция как средство репродуцирования языка выступает в качестве транслятора, в качестве моста между поколениями. Понимание делает возможным консенсус, от которого зависит коммуникация. Оно предотвращает опасность коммуникативного разрыва по двум направлениям — по вертикали — в самой традиции — и по горизонтали — в связи между традициями различных культур и групп. Если прервутся эти потоки коммуникации и интерсубъективность процесса понимания станет жесткой или невозможной, окажутся разрушенными элементарные условия выживания — возможность непринуждае-мого согласия и одобрения.
Вместе с тем для герменевтического подхода характерна та же ограниченность, что и для всей лингвистически ориентированной понимающей социологии, — ограниченность понятия мотивации. Она объясняет социальное действие в терминах мотивов, которые
идентичны интерпретации ситуации, осуществленной самим актером, и поэтому идентичны лингвистически ориентированному смыслу, в рамках которого актер направляет себя. Субъективный подход, будь это феноменология, лингвистика или герменевтика, исключает разделение наблюдаемого поведения и актерской интерпретации. Лингвистически ориентированная понимающая социология, как говорит Ю. Хабермас, гипостазируя язык как компонент жизненных форм и традиции, увязывает себя с идеалистическим предположением, что лингвистически оформленное сознание определяет материальное бытие жизненной практики. Однако объективный контекст социального действия не сводим к измерению интерсубъективно ориентированного и символически передаваемого смыслов. Лингвистическая инфраструктура общества является одним из моментов символически опосредованного комплекса, созидаемого в рамках реальности. Такими рамками является внешняя природа, входящая в этот комплекс через технологическую эксплуатацию (сфера инструментального действия или труда), и внутренняя природа, проявляющаяся через власть и домирование. Эти две составляющие являются не просто и не только объектом интерпретации, они определяют саму грамматическую систему правил, в соответствии с которой мы интерпретируем мир. Социология поэтому требует такой системы соотнесения, в которой анализ субъективно ориентированного символического содержания социального действия совмещался бы с анализом сферы труда и доминирования. Она не должна впадать в лингвистический идеализм, ей следует расширить исследование социального процесса до исследования культурной традиции. При этом традицию следует понимать в точном значении этого слова, а не как нечто всеобъемлющее неопределенное. Ее следует рассматривать в ее отношении к другим моментам контекста социальной жизни — сферам социального труда и политического доминирования. "Объективный контекст, в соответствии с которым единственно могут пониматься социальные действия, созидается совместно языком, трудом и доминированием"12. Социология поэтому не может быть сведена к понимающей социологии. Ограниченность же последней ведет Ю. Хабермаса опять к функционализму, который, по его мнению, имеет определенные преимущества в систематическом рассмотрении объективно-интенциональных контекстов. По мнению Ю. Ха-бермаса, именно функционализм позволяет проанализировать контекст действия в дуальной перспективе субъективно определяемого смысла и объективного смысла.
Позиция Ю. Хабермаса, как видим, состоит в обосновании необходимости совместного использования формально-аналитиче-
12 Ibid. S. 174.
ского и эмпирико-аналитического подходов, соответственно функ-ционалистского и герменевтического прочтения общества. Такая необходимость диктуется не только спецификой исследовательского метода, но и структурой исследовательского объекта, каковым является общество, структурируемое, как он указывает, совместно языком, трудом и доминированием. Сферы труда и доминирования становятся сферой функционалистского анализа в терминах стратегического действия; социальная сфера коммуникативного действия, структурируемая языком, — областью приложения герменевтического анализа и инструментария такой важнейшей разновидности аналитической философии, как философия обыденного языка. Эта методологическая программа будет реализована Ю. Хабермасом в его знаменитой работе "Теория коммуникативного действия", написанной в начале 1980-х гг.
Концепцию Ю. Хабермаса, посвященную исследованию "логики социальных наук", следует рассматривать как результат методологических дискуссий в социологии конца 60-х — начала 70-х гг., известных как "спор о позитивизме", и подведение их итога. Методологическая концепция Ю. Хабермаса занимает в этой дискуссии особое место, поскольку она существенно расширяет ее рамки, вводя в сферу анализа философию позднего Л. Витгенштейна и его последователей, а также философско-герменевтическую концепцию Г.Г. Гадамера, давшую, как известно, мощный толчок использованию герменевтических методов в социальных науках, прежде всего в социологии. Одновременно с этим Ю. Хабермас как открывает перспективу своего будущего творчества, вершиной и сердцевиной которого станет разработка теории коммуникативного действия, так и фактически намечает многие ключевые моменты будущих теоретико-методологических дискуссий в социологии конца ХХ — начала XXI в.
Эти дискуссии при всем многообразии заявляемых в них позиций, будут сосредоточены на проблеме возможности одновременного использования различных методологических подходов в теоретико-социологическом исследовании. В этом смысле методологическая концепция Ю. Хабермаса и шире — "спор о позитивизме" в целом не были частным эпизодом истории социологии. Можно с уверенностью констатировать, что он положил начало не прекращающейся теоретико-методологической рефлексии конца ХХ — начала XXI в., которая под влиянием новых социальных процессов, таких, например, как глобализация, поставила перед социологической теорией новые задачи и породила новые методологические споры, развертывающиеся, так же как и рассмотренная дискуссия, через соотношение с собственной традицией (социологической ортодоксией) и с самым активным участием и использованием фи-
лософии13. Этот последний факт следует подчеркнуть особо. Содержание и характер современных дискуссий, так же как и содержание, характер и состав участников методологических дискуссий, проходивших на протяжении всей истории социологии, свидетельствуют о непреходящем значении философии в развитии социологии.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Добренькое В.И., Полякова Н.Л. Методология анализа историко-социологического процесса. Критерии его периодизации // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 18. Социология и политология. 2011. № 1.
Гоулднер А.У. Наступающий кризис западной социологии. СПб., 2003.
Кимелев Ю.А. Методология социальных наук. Современные дискуссии. М., 2011.
Adorno T. Zur Logik der Sozialwissenschaften // Der Pozitivismusstreit in der deutschen Sosiologie. B., 1970.
Der Positivismusstreit in der deutschen Soziologie. B., 1970.
Habermas J. Theorie des Kommunikativen Handelns. Frankfurt-a/M., 1985. Bd. 1, 2.
Habermas J. On the logic of social sciences. Cambridge, 1988.
Popper K. Zur Logik der Sozialwissenschaften // Der Positivismusstreit in der deutschen Soziologie. B., 1970.
Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Tübingen, 1980.
13 См.: Кимелев Ю.А. Методология социальных наук. Современные дискуссии. М., 2011.
