CC BY-NC-ND
64
Междисциплинарные исследования
М.В. Новикова-Грунд
МЕТОД ИЗУЧЕНИЯ ИНДИВИДУАЛЬНЫХ КАРТИН МИРА ЛЮДЕЙ (ОБ ОДНОМ СПОСОБЕ ОПЕРАЦИОНАЛИЗАЦИИ БАЗОВЫХ ФИЛОСОФСКИХ ПОНЯТИЙ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ)
Использование неколичественных математических методов в психологии позволяет сделать предметом строгого исследования индивидуальные экзистенциальные представления человека. Разработана процедура выявления семантического ядра таких экзистенциальных понятий, как «пространство», «быть», «иметь», и создан метаязык для корректного их описания. Представление экзистенциальных понятий в оболочке метаязыка открывает возможность сопоставлять картины мира разных людей или фиксировать изменения в картине мира одного человека.
Ключевые слова: экзистенциальные понятия, картина мира, пространство, семантика, метаязык, инвариант.
Понятие «картина мира» широко используется в современной научной парадигме. В астрономии птолемееву картину мира драматически сменила галилеевская, в физике принято говорить о классической, «доэнштейновской» картине мира и ее новейших изменениях, в литературоведении общеупотребительно обращение к картине мира того или иного автора художественного произведения или к картине мира героя. Языковая картина мира после знаменитых работ Сепира - Уорфа1 стала предметом пристального внимания нескольких поколений лингвистов, в философии благодаря творчеству Хайдеггера укоренилось представление об экзистенциальной картине мира, которое в целом было унаследовано экзистенциальным направлением в психологии. При этом обычно само словосочетание «картина мира» практи-
© Новикова-Грунд М.В., 2015
чески не определяется как термин в строгом смысле этого слова, им оперируют как чем-то совершенно очевидным и понятным per se. Исключением можно, по-видимому, считать хайдеггерианскую традицию, в которой последовательно обсуждаются составляющие картины мира - пространство, время и др., а также ее смысловой центр; человек, чьей картиной мира эта картина мира и является, так что, следуя за логикой Хайдеггера, картина мира непременно есть чья-либо картина мира. Таким образом, субъективность является имманентным свойством, скорее даже семантической составляющей понятия «картина мира».
Картина мира в целом и ее составляющие явились предметом внимания различных психотерапевтических направлений - геш-тальт-терапии, гуманистического и экзистенциального подходов и целого ряда других. Однако семантическая неопределенность и многозначность интерпретаций этих объектов была такова, что вынуждала отказаться не только от их непосредственного эмпирического и экспериментального исследования вследствие неприложимости к ним обычных статистических методов, но в ряде случаев даже от перевода с одного европейского языка на другой (ср. проблему Angst) и от сопоставления сходных конструктов, используемых в рамках различных направлений (ср. «контакт» в гештальте и «близость» в экзистенциальной психологии). «Вавилонской башней», с которой началось расхождение языков описания, укоренившихся в ныне существующих направлениях, стал, на наш взгляд, ряд философских работ экзистенциального направления (Кьеркегор, Гуссерль и особенно Хайдеггер, Гадамер, а также Ясперс, Сартр и другие), которые принципиально изменили парадигму в гуманитарной сфере ХХ в., но при этом были нагружены многозначностью, так что множественность интерпретаций прямо вытекала как из глубины понимания человеческой души, так и из способа изложения этого понимания2.
С возникновением «экзистенциальной системы координат», которая не отменяла картезианскую, а лишь охватывала другое поле потенциальных задач, и следует связать окончательное разграничение между теоретико-научными и психотерапевтическими интенциями исследований в психологии. Теоретические исследования, естественно, определились как принадлежащие к объективной, декартовой системе координат, где картина мира состояла из «наблюдаемых объектов» и обосновавшегося отдельно от них «наблюдателя», в то время как самые разнообразные психотерапевтические направления оказались так или иначе включенными в субъективные, недекартовы координаты, где каждый из множества
«наблюдателей» наблюдал собственные объекты, от которых не был отделен, так что акт наблюдения оказывал на них воздействие и изменял их. Этот факт требовал обращения к такому конструкту, как субъективная картина мира (а вернее, субъективные картины миров различных людей), что оказалось исключительно плодотворно в отношении понимания проблем отдельного, уникального, конкретного человека, позволяя взглянуть на реальность его глазами. Но эта новая субъективность имела и обратную сторону: оставаясь субъективностью и сохраняя подвижность и «текучесть», она ускользала от описания стандартным математическим метаязыком - требуя либо отказа от математической объективации, либо создания нового математического метаязыка.
Как известно, в отличие от лингвистики, поэтики, этнографии, где выходом из создавшегося положения оказался новый математический метаязык и неколичественные методы, в психотерапевтических подходах - вероятно, благодаря их большей практической ориентированности, был выбран путь принципиального отказа от математизации.
Самые фундаментальные и традиционные представления (свобода, идентичность, одиночество, тревога, близость и др.), которые составляют основу экзистенциального подхода в психологии, восходят к «допозитивистскому» прошлому этой науки, когда еще не было проложено границ между ней и философией, которые мотивируют ее поиски до сих пор. Именно они, с их богатством смыслов и многоаспектностью, ответственны за непреходящее ощущение кризиса в психологии, поскольку не поддаются прямым эмпирическим наблюдениям и представимы только в виде «интерпретаций».
В процессе поиска адекватных способов ограничить степень произвольности в истолковании эмпирических наблюдений возникли две ведущие системы математических методов. Одна из них состояла в статистической верификации эмпирических данных, что породило требования в первую очередь к объему этих данных. Следствием корректной статистической обработки большого массива данных становились достаточно уверенные выводы относительно частотности изучаемого явления и вероятности его содержательных связей с рядом других явлений. Однако использование полученных таким образом новых знаний для решения проблем, связанных с единичным случаем (в психологии - с данным конкретным человеком в данном конкретном состоянии), порождало логические ошибки того же ранга, что и распространение знания о проблеме одного конкретного человека на большие группы людей. Другая система математических методов, получившая развитие в
середине 60-х годов ХХ в., была сфокусирована на «единичных» явлениях и основывалась на строгих экспликациях, т. е. на создании моделей корректного перехода от интуитивно понимаемых объектов и операций к точно определяемым математическим объектам и операциям, относительно которых можно было проводить логически строгие рассуждения. Логические ограничения, свойственные второй системе математических методов, были «симметричными» ограничениям первой системы: выводы, верные для данной конкретной экспликации некоторого понятия, некорректно было переносить на общий случай, поскольку одно и то же общее понятие допускает разные уточнения с разными свойствами. Ю. Шредер в этой связи говорил о «принципе соразмерности строгости вывода с точностью самого утверждения»3.
Система неколичественных методов базируется на тех «нешкольных» математических представлениях и конструктах, в которых исходным, неопределяемым понятием избрано не число, а множество. Ее идеология была задана пионерскими работами группы французских математиков Бурбаки4, в первую очередь их «Аксиоматической арифметикой», и открыла эпоху «математического формализма». В этой парадигме, продолженной такими отечественными математиками, как Шиханович, Шредер, В.А. Успенский, где особо важную роль играют требования к строгости логического вывода, разработаны способы математического представления «размытых понятий»5.
В психологии, где неколичественные математические методы пока занимают, безусловно, маргинальную позицию по отношению к количественным, сложилась драматическая ситуация все увеличивающегося разрыва между теоретической наукой и практикой. Теоретическая психология, оказавшись в тисках требований математической доказательности, обнаруживает тенденцию к сужению поля выбора объектов исследования, предпочитая относительно простые, наблюдаемые и «измеряемые» процессы и явления (например, Дж. Брунер об утрате значения6). В то же время практические задачи, особенно психотерапевтические, как правило, группируются вокруг сложных и размытых процессов и явлений, сохраняя связь с традиционной для психологии философской составляющей, но отказываясь от строгости теоретических верификаций. Статистические манипуляции с такими объектами, как, например, «горе», «печаль» и «тоска», обречены на спекулятивность вследствие размытых границ между ними. В результате психотерапевтические практики оказались за пределами академической науки как нестрогие и недостаточно доказательные.
Возвращение размытых и неопределенных, но нагруженных важнейшими психологическими смыслами экзистенциальных понятий в поле научной доказательности и проверяемости осуществимо с помощью использования строгих неколичественных методов и может оказаться не менее полезным в качестве связующего элемента между теоретическими представлениями и работой с конкретными, эмпирически наблюдаемыми процессами и явлениями, чем оно оказалось в семантике в 60-80-х годов ХХ в., тем более что часть традиционных и важных для психологии объектов изучения не доступна почти ни в каком другом виде, кроме вербального.
Пытаясь найти общее в разнородных и нестрогих словоупотреблениях понятия «картина мира» и обратившись к тому способу интерпретации этого понятия, который был принят авторами экзистенциальной и гуманистической школ в психологии, в нашем исследовании мы уточнили и конкретизировали термин «индивидуальная картина мира человека». Он был истолкован как обобщающее имя для составляющих, выделяемых психологами-экзистенциалистами: экзистенциальные тревоги7 - идентичность, свобода, одиночество (и любовь, или близость как состояние, обратное одиночеству), смерть, а также пространство и время, внутри которых они находятся. Однако все вышеперечисленное - это лишь своего рода «разметка карты», которую каждый индивид заполняет своим, сугубо индивидуальным опытом. Этот опыт осознается только в небольшой своей части, но лежит в основании множества выборов разного уровня. Он ответственен за выбор копинг-стратегий, с помощью которых индивид справляется с экзистенциальными страхами, за выбор ролевых и коммуникативных стратегий, наконец, за членение континуальной реальности на «события» и «не-события», «важное» и «несущественное», «хорошее» и «плохое», находящееся внутри границ «Я» индивида и лежащее вне этих границ.
Семантически сложные и разнородные экзистенциальные понятия могут быть поняты (или не поняты) почти бесконечным множеством способов. Однако человек, являющийся носителем некоторого языка, необъяснимым образом умеет в той или иной степени догадываться, что говорит ему другой носитель этого языка, когда рассказывает о своих экзистенциальных тревогах. Это возможно только в том случае, если огромное и неопределенное поле значений, которое «находится в голове» одного носителя языка и которое достаточно произвольно снабжено ярлыком в виде слова, пересекается хотя бы в малой своей части с совершенно иным полем значений, которое тем не менее обозначено тем же ярлыком, но «находится в голове» другого носителя языка. Другими словами,
если могут хоть в малой степени понять друг друга, разговаривая о пространстве или о свободе, ребенок и философ (или даже философ и философ), то это означает, что их поля значений, обозначенные как «пространство» или «свобода», имеют общую часть. Эту общую часть и следует выявить и формализовать.
Приступая к решению поставленной задачи, надо все время удерживать в центре внимания, что предметом исследования не являются какие бы то ни было истинностные представления о пространстве, времени, любви, смерти, идентичности, свободе и одиночестве. Выяснению подлежит лишь то, что имеет в виду человек - носитель конкретного, в данном случае русского, языка, когда оперирует этими словами.
С целью выявить среди множества значений слова, обозначающего то или иное понятие, некоторое семантическое ядро, присутствующее в любом, даже очень усложненном или странном использовании этого слова любым носителем языка, была разработана Процедура семантического наполнения понятия конкретным содержанием (далее - ПСН). Семантическое ядро заведомо должно быть значительно примитивнее и беднее, чем само понятие, обозначаемое словом. Но оно составляет тот семантический фундамент, на котором покоится все богатство разнообразных сложных значений.
ПСН проводилась в три этапа. На первом этапе от группы испытуемых - носителей языка необходимо было получить вербальный материал, содержащий контексты с исследуемым понятием, подлежащим формализации. Задачей этого шага было получение максимально конкретных ответов. В зависимости от семантической сложности понятия применялась одна из следующих инструкций.
Наиболее простым для использования в группе был способ, при котором испытуемым предлагали составить 10-15 предложений со словом, обозначающим соответствующее понятие. Эта модель показала высокую эффективность при работе с предикатами, причем предпочтительнее оказалось предъявлять исследуемый предикат в виде личной формы глагола, чем в виде другой части речи.
Однако для исследования некоторых понятий, слишком очевидных интуитивно, чтобы поддаваться каким-либо вербальным объяснениям, описанные варианты инструкции оказывались неэффективными. Пытаясь объяснить такие понятия испытуемый начинал беспомощно делать жесты руками, сопровождая их междометиями. В случае подобного отказа в действие вступала индивидуальная инструкция: испытуемому предлагался ряд ситуаций, из которых его просили выбрать те, что могут служить примером
понятия. Затем следовало остановиться на отвергнутых и обсудить, как нужно достроить эти отвергнутые ситуации, чтобы они тоже подошли под определяемое понятие.
В результате первого этапа каждому исследуемому понятию оказывалось поставленным в соответствие множество множеств контекстов-узусов: каждый испытуемый создает свое множество узусов, а множество всех откликов всех участвовавших в эксперименте людей представляет собой множество множеств. Таким образом, вербальный материал, полученный от экспериментальной группы, можно было интерпретировать как глоссарий. Глоссарий - это особый тип словаря. В отличие от толкового он не предлагает истолкований слова и в отличие от двуязычного не дает перевода слова на другой язык. Вместо этого в нем приводятся различные употребления (узусы) одного и того же слова в различных контекстах.
Полученный материал отличается от материала традиционного глоссария своим удобством для последующей формальной обработки: каждое отдельное множество откликов имплицитно отражает систему взглядов, представлений, эмоционального опыта одного конкретного человека, содержит систему свойственных именно ему смысловых оппозиций, а множество множеств уже не связано с индивидуальностью конкретного испытуемого.
На втором этапе множество множеств откликов-узусов подлежало обработке. Из каждого множества откликов выделялся инвариант: то общее, что содержалось во всех высказываниях одного испытуемого. Затем из множества полученных инвариантов вновь выделялся инвариант. Подобная «двойная дистилляция» позволила нейтрализовать случайные клише, социально одобряемые отклики и др., уменьшая до минимума уровень информационного шума.
Извлечение инварианта проводилось по обычной технологии работы с глоссарием. Из вербального материала выбирались семантические повторы. Повторы суммировались, и инвариант формулировался в «сырых словах», т. е. на естественном языке, но с тенденцией к бедности словаря. Результатом второго этапа было получение инварианта понятия в «сырых словах».
На третьем этапе высказывания в «сырых словах» подлежали формализации. С этой целью был разработан формальный метаязык.
Помещение инварианта в оболочку метаязыка - это изменение высказываний на естественном языке на высказывания, «сконструированные» некоторым особым образом. С помощью каких
средств следует их конструировать? Исходя из поставленной цели, они должны по каким-то причинам удовлетворять нас больше, чем предшествующие им высказывания участников эксперимента: и испытуемых - на первом этапе, и экспериментаторов - на втором.
Язык описания, или метаязык - это логический инструмент, используемый для защиты системы утверждений от произвольности и неопределенной множественности интерпретаций. Так, количественные математические подходы, являясь почти идеальным в своей универсальности метаязыком, обеспечивают формальную строгость и жестко ограничивают множественность интерпретаций в самых разных областях исследования - от физики до статистики. Однако в качественных исследованиях, например, в теории игр, в биологии, в формальной семантике количественные математические подходы часто оказываются слишком грубыми и потому малоэффективными. В этих случаях успешно используются метаязыки, обладающие меньшей универсальностью, чем «количественная математика», и разрабатываемые специально «под задачу». Формальные требования к любому метаязыку (например, А.В. Гладкий, И.А. Мельчук) состоят в том, что он в отличие от естественного языка должен иметь закрытый словарь (аксиоматику), в который конвенционально вводятся без определений однозначно понимаемые слова, и синтаксис (операциональную систему) -список строго определенных операций с этими словами. В любом высказывании на метаязыке не должно находиться других слов, кроме тех, что имеются в словаре метаязыка, и эти слова не могут взаимодействовать иначе, чем это допускает операциональная система. Благодаря этому любое высказывание (А) на метаязыке может быть сопоставлено с любым другим высказыванием (В) на том же метаязыке таким образом, что можно одним и только одним способом ответить на вопросы:
- является ли (В) тождественным преобразованием (А)?
- является ли (В) следствием (А)?
- является ли (В) условием (А)?
- содержит ли (В) элементы, отсутствующие в (А)?
- если (В) содержит некоторое число элементов, отсутствующих в (А), то каково это число?
Словарь для разработанного метаязыка ПСН с теоретической точки зрения мог использовать любые слова, но предпочтительнее в силу своей универсальности мы сочли семантические примитивы. Семантические примитивы, по Вежбицкой8, - это семантически универсальные «элементарные концепты», которые присутствуют в виде слов во всех без исключения человеческих языках и могут
быть переведены с любого человеческого языка на любой другой без искажений. Вежбицкая обоснованно предполагает, что они «являются врожденными или, другими словами, частью генетического наследства человечества». Как бы то ни было, их абсолютная семантическая прозрачность и переводимость не вызывают сомнений. Построенный на примитивах метаязык обладает тем несомненным достоинством, что понятен без каких-либо дополнительных пояснений, хотя и может производить впечатление некой наивности. При создании аксиоматической базы метаязыка был использован 55-элементный список семантических примитивов 1987 г. В процессе работы он был преобразован, а именно: удалось некоторые семантические примитивы из списка выразить через другие примитивы, что обеспечило формальную строгость. Хотя семантические примитивы сопротивляются любым экспликациям (как объяснить, что такое «хочу» или «если»?), они обнаружили свою семантическую неоднородность: некоторые из них были практически неразложимы на составляющие, находясь на границе языковой ойкумены, за которой лежат уже только немые жесты; другие же оказалось возможно разложить на более простые семантические элементы и свести их к комбинации (кластеру) других, «более примитивных» примитивов. Для этого ко всем без исключения примитивам из 55-словного списка рекурсивно применялись первые два этапа ПСН: экспериментальное получение вербального материала и выделение из него инварианта. В результате некоторые примитивы обнаружили свою незаменяемость, тавтологически повторяясь во всех ответах всех испытуемых, так что инвариантами для себя оказывались они сами. Этот тип семантических примитивов был переведен в статус слов аксиоматической базы без каких-либо преобразований. Все слова этого типа были устроены семантически настолько сложно - или просто - что представляли собой неразложимые с помощью доступных нам средств симплексы. Оставшаяся часть семантических примитивов подвергалась последовательным преобразованиям до тех пор, пока не оказывалась сведена к кластеру примитивов-симплексов, который был обозначен как примитив-комплексы. Для этого каждый раз происходило возвращение к первому этапу процедуры, которая оказалась, таким образом, многоступенчатой, поскольку в ходе ее появлялись новые «сырые слова», обозначающие все новые понятия. Окончанием процедуры было получение слова из словника, выраженного через кластер симплексов, а также слова из числа промежуточно возникших в процедуре, также выраженных через кластер симплексов. Поскольку словарь метаязыка создавался рекурсивно, и каждое
новое «сырое слово» проводилось через ПСН с последующим замещением примитивами-симплексами, то в результате он получился значительно больше словника за счет вовлечения в него ряда «сырых слов», преобразованных в ПСН до кластеров примитивов-симплексов.
В результате превращения найденных инвариантов в кластер симплексов утверждение: «сконструированное» словесное высказывание удовлетворяет по каким-то причинам - заменилось на: удовлетворяет по следующим формальным причинам:
- во-первых, оно устроено так, что его можно понять одним и только одним способом;
- во-вторых, оно опирается на конкретные формальные элементы исследуемого текста, не допуская возможности множественных интерпретаций.
Синтаксис метаязыка (операциональная система) также создавался рекурсивно. Исходно он включал в себя всего четыре разрешенных операции, разрешающих саму ПСН и способы тождественных преобразований высказываний. В процессе нарастания степеней сложности в операциональную систему был добавлен ряд кванторов, операторы «начинать» и «прекращать» и три отношения, не связанные с перекомбинированием: отношение номинации («давание имени»), отношение метаморфозы (соотнесение двух объектов как «реального объекта» и «объекта-как-будто») и отношение экспансии (перенесение некоторых качеств объекта на другие объекты). Таким образом, операции, разрешенные операциональной системой, были переопределены заново, независимо от операциональной системы «когнитивных сценариев» Вежбицкой, которая представляется характерно «непсихологичной», т. е. не содержит рефлексии в отношении того, в какой степени конкретный когнитивный сценарий отражает психическую реальность данного конкретного человека, а в какой характерен для любого носителя языка.
Экспериментальная корректность процедуры определялась тем, что речь в ней шла не о психологическом, а о лингвистическом эксперименте.
Именно в связи с этим отбор испытуемых для (ПСН) отсутствовал, поскольку отсутствует «частная собственность на язык» (Вежбицкая), гарантируя понимание слова любым носителем языка - в противном случае понимание между людьми было бы невозможно и каждый человек был бы заперт «в тюрьме собственного языка». Поэтому для опроса было сочтено достаточным получить материал от пяти-десяти носителей языка; их пол, возраст и индивидуальные личностные и ситуативные особенности никак
не оказывали влияния на результаты и были нерелевантны в отношении проводимого исследования. Суть процедуры, при которой высказывания испытуемых «суммируются», состояла в том, что из них извлекались только общие значения. Сугубо индивидуальные или случайные значения, которые могли встретиться в высказываниях некоторых испытуемых, не учитывались. Инвариант в «сырых словах» формировался только из повторов. В лингвистическом эксперименте можно, как и в других типах эксперимента, оценить погрешность: при увеличении количества испытуемых в экспериментальной группе возрастала вероятность, что значения, отвергнутые как индивидуальные, будут повторены кем-либо из испытуемых, после чего их следует ввести в инвариант; наоборот, при уменьшении количества испытуемых может возрастать количество индивидуальных отвергаемых значений и уменьшаться количество инвариантных общих значений. Другими словами, инвариантное значение, извлеченное из ответов 100 испытуемых, оказывалось несколько богаче (т. е. включало в себя больше значений), чем то, что было выведено из ответов десяти. Таким образом, при увеличении экспериментальной группы к множеству тех значений, которые обнаружились при работе с десятью испытуемыми, добавлялись иногда еще несколько, но ни одно значение из тех, которые были получены в небольшой группе, не отменялось и теоретически не могло отмениться. Поэтому работа с небольшой экспериментальной группой создавала лишь риск снизить степень подробности, но риск принять несуществующие значения за существующие не возникал.
Процедура семантического наполнения понятий оказалась связующим звеном между психологическим и лингвистическим подходами, так как описание лежит в поле собственно лингвистических возможностей, а сам выбор понятий - в области психологии: это понятия, конституирующие личность, отражающие ее глубокие и истинностные представления о себе, своем предназначении, о мире, о других людях, о любви и смерти.
Теперь продемонстрируем применение ПСН к важнейшему и одному из наиболее «семантически неуловимых» экзистенциальному понятию, которое находится практически на грани вербального и невербального - к понятию «пространство».
ПЕРВЫЙ ЭТАП. ПРОЦЕСС ПОЛУЧЕНИЯ ВЕРБАЛЬНОГО МАТЕРИАЛА
Прямые вопросы о том, что такое пространство, вызывали у испытуемых непреодолимые вербальные затруднения. Однако на уровне жестов реакция повторялась вновь и вновь: пытаясь опре-
делить, что такое пространство, люди делали движения руками вокруг себя и вверх. После этого приходилось переходить ко второму варианту инструкции, когда предлагалось принять или отвергнуть пример, а также достроить отвергнутый пример до приемлемого:
- Комната - это пространство?
- Да.
- А небо?
- Да.
- А космос?
- Да, космическое пространство.
- А щель между стеной и шкафом?
- Ну, если достаточно большая, то да.
- Насколько большая?
- Чтобы можно было туда что-нибудь поместить.
- Если туда можно поместить только что-нибудь очень небольшое?
- Тогда все-таки пространство, но очень тесное.
- А если только лист бумаги можно с трудом просунуть?
- Все-таки пространство. А если даже тонкий листок не просунешь, тогда уже не пространство.
- А если там муравьи живут?
- Тогда для них это пространство - вокруг них, вокруг каждого муравья.
- А вода - это пространство?
- Нет, ну, струя воды - это точно не пространство.
- А море, в котором рыбы плавают?
- Это да, пространство.
- А капля воды?
- Нет, хотя, конечно, если там бактерии живут, то да. Для них, для бактерий.
- А мед? А смола?
- Ну, надо муху туда поместить.
- А чугунный брусок?
- А он полый внутри?
- Нет, литой, тяжелый брусок.
- Тогда нет, конечно.
- А что надо сделать, чтобы он стал пространством?
- А расплавить его можно?
- Ну, хорошо, расплавь.
- Тогда в пылающем жидком металле могут жить какие-нибудь фантастические саламандры, и будет пространство.
- А если не плавить, оставить холодным?
- Надо подумать... Например, какие-нибудь сверхплотные человечки, которые там снуют меж кристаллических решеток, летают на ракете к электронам, загорают под ядром атома. Вот, хорошее пространство получилось.
ВТОРОЙ ЭТАП. ТОЛКОВАНИЕ В СЫРЫХ СЛОВАХ
Таким образом, «наивное» пространство - это то, что обладает следующими характеристиками: оно большое относительно того, кто /что в нем находится; оно таково, что можно находиться «внутри» него (объемное); оно таково, что можно двигаться внутри него (проницаемое). Затруднения в принятии примеров возникали:
- с уменьшением размеров - отвечающему приходилось подбирать или выдумывать существ, для которых описываемый объект все равно оставался огромным;
- с уменьшением размерности: куб и шар безусловно годились, для плоского листа бумаги придумывались плоские человечки, прямая (и ее репрезентации - струя воды, железнодорожные рельсы) уже не подтверждалась как пространство ни в каких вариантах, точка - тем более;
- с увеличением вязкости - объект, чтобы быть пространством, должен был оставаться легко проницаемым = пустым = допускающим движения внутри него.
В результате анализа вербального материала на повторы был сформулирован Инвариант в сырых словах:
Пространство в процессе ПСН определилось как /нечто большое, где есть или могут быть объекты, где они движутся или могут двигаться/.
На ТРЕТЬЕМ ЭТАПЕ, в свою очередь, должны были быть проведены через ПСН и сведены к примитивам все «сырые слова», с помощью которых был сформулирован инвариант: большой, быть, объект, двигаться, мочь.
Слова большой, двигаться, мочь оказались симпликсами. Иная картина выявилась со словами быть и объект.
В ходе формализации обнаружилась синонимическая связь в самом строгом смысле между понятиями быть, объект и пространство, а также возникшим в ходе получения инварианта понятия иметь. Если исходить из представлений и методов структурной семантики (например, И.А. Мельчук), синонимическими полагаются два сегмента (от единиц меньше слова до единиц больше словосочетания), описывающие одну и ту же ситуацию. Ситуация, именем которой является пространство, совпадает с ситуацией, именем которой являются предикаты быть и иметь, и эти ситуации обли-гаторно включают в себя объект (сказать «пространство» означает
сказать: «есть объект, локализованный относительно других объектов»; «быть - это быть объектом, локализованным относительно других объектов», т. е. занимать место в пространстве, «иметь - это иметь объект»). В примитивах «пространство» - это «где есть», и «быть» - непременно «быть где», а «объект» - это «то, что где-то есть».
Таким образом, экспликацией отношения «объект:быть:про-странство», является само это отношение, а объект и пространство - это лексические функции от быть; «быть» явJляется именем отношения между «объектом» и «пространством», или, другими словами, «быть», «объект» и «пространство» взаимозависимы, и наличие в тексте любого из этих понятий с абсолютной регулярностью влечет за собой наличие двух других.
Теперь рассмотрим подробнее, в каких семантических обликах предстает в тексте пространство.
1. ПСН, примененная к БЫТЬ, дала четыре инварианта.
1.1. Пространственный тип: Вася (есть) в комнате. Его можно тождественно преобразовать как «Вася имеется в комнате», или как «комната содержит (имеет) Васю». Несмотря на известную семантическую неуклюжесть преобразований, все они действительно соотносятся с одной и той же ситуацией: внутри большой комнаты маленький Вася, снаружи маленького Васи большая комната; маленький Вася и большая комната связаны пространственными отношениями больше / меньше и снаружи / внутри.
1.2. Пространственный (как будто), или категориальный, тип (метаморфное отношение «как будто» здесь и далее записывается как астериск): Вася (есть) сантехник. Его можно тождественно преобразовать как «маленький Вася находится (имеется) внутри большой категории сантехников», или как «большая категория сантехников содержит в себе маленького Васю». Все преобразования соотнесены с ситуацией: внутри большой категории сантехников маленький Вася, снаружи и вокруг маленького Васи большая категория сантехников¡. Здесь повторяется с точностью до метафоры предшествующий тип: категория сантехников лингвистически представляет собой «большую комнату», т. е. воспринимается носителями русского языка как пространство (ср. входить в старшую возрастную категорию, покинуть категорию игроков первой лиги и др.).
1.3. Качественный тип: Вася (есть) красивый. Его можно тождественно преобразовать как: «Вася принадлежит к категории красивых людей» либо как «Вася имеет качество "красоты"».
1.4. Тип номинации: Этот человек (есть) Вася. Этот тип ситуаций лежит в совершенно иной плоскости, чем тип принадлежности
к категории. «Этот человек» не принадлежит к категории «Вась», а номинирован как Вася, то есть имеет имя. Номинация, давание имени - это действие, совершаемое с уникальными объектами, единственными в своем роде. Поэтому номинация применяется к живым существам регулярно, а к неживым объектам - в исключительных случаях (алмаз Махараджа или автомобиль Антилопа-Гну - это единственные и уникальные объекты). Из-за требования уникальности номинация связана напрямую с идентичностью.
Таким образом, «быть» наполняется в ПСН либо как «занимать место в пространстве», либо как «иметь нечто» (вещь, качество, имя, то есть объект или объект [как будто]).
2. ПСН, примененная к иметь, свелась к описанию ситуации быть в пространстве, ближайшем к тому, кто совершает действие, описываемое предикатом (или контролируемом тем, кто совершает действие): Вася имеет яблоко (у Васи есть яблоко) = яблоко есть (имеется) в пространстве, контролируемом Васей.
В результате иметь было интерпретировано как маркированно активная, а быть - как немаркированная форма одного и того же предиката БЫТЬ /ИМЕТЬ, который был обозначен как Е.
Предикат Е задал ряд категорий пространства.
Разбиение пространства на подпространства с помощью предиката Е (иметь /быть).
Функции от Е (иметь / быть):
1. Ближайшее пространство, в котором Вася имеет яблоко, было обозначено как проксимальное (Ь-ртох).
2. Пространство, где есть (имеется) яблоко, которое Вася видит, было обозначено как дистальное (Ь-й1з£).
3. В недоступном пространстве (Ь-ехЬта) есть яблоко, которое не воспринимается Васиными органами чувств.
4. Если Вася съест яблоко, оно окажется (= начнет быть) во внутреннем пространстве Васи (Ь-Шта), а Вася начнет иметь его внутри, во внутреннем пространстве (Ь-Шта).
5. Если Вася думает о яблоке, то оно находится во внутреннем (как будто) пространстве (Ь-Шта [как будто]): в голове, а не в желудке Васи. Внешнее пространство, телесное внутреннее пространство и внутреннее (как будто) пространство устроены сходным образом: в них можно иметь нечто, внутрь этих пространств можно взять (начать иметь) нечто, из них можно отдать вовне (прекратить иметь) нечто.
6. В пространстве Ь-вырта, на поверхности тела Васи, могут проступать внутренние события, и пример с «яблоком», который успешно обслуживал семантическую интуицию в предыдущих слу-
чаях, обнаружил свои ограничения, так как «яблоко» является термом, а не предикатом. В пространстве же Ь-вырга могут находиться желание, размышление, болезнь и другие предикаты (в том числе одноместные - красота, глупость), но не термы.
7. Пространство Ь-ак - запредельное пространство, является мифологической составляющей картины мира носителей русского языка). В горнем мире может находиться (быть) Великое Яблоко -божественная или демоническая сущность, но простой человек Вася по определению не может там ничего иметь, поскольку выси находятся вне его контроля. Божественное Яблоко может ему открыться, явиться, может начать его иметь, но во всех этих ситуациях активным членом отношения будет Яблоко, Вася же никогда не окажется в маркированно-активной позиции.
В текстах каждого конкретного человека, будь то текст клинической беседы или написанный им рассказ, используются не все потенциально возможные подпространства: часть из них всегда остается пустой. Поэтому разбиение пространства на подпространства, заданное отношением Е, задает однозначную разметку индивидуальной карты картины мира каждого конкретного человека. Те объекты, которые в нем находятся, перемещаются, появляются и исчезают, многое говорят о человеке, который является автором текста. В картине мира одного человека пространство заполняют вещи, рассмотренные во всех подробностях, но мало людей, в пространстве другого человека взаимодействуют, разговаривают, ссорятся и мирятся люди; встречаются пространства, где все замерло, в других пространствах все объекты, и живые и неживые, несутся вихрем. Кроме того, одни люди строят в своем тексте такое пространство, которое они могут изменять, улучшать, приспосабливать - тогда среди объектов, его создающих, часто встречаются названия инструментов: грабли, молотки и пылесосы свидетельствуют о «поддающемся» пространстве, готовом подчиняться человеку. У других людей пространство доминирует над человеком, преобразовывать его нельзя, но можно под него подладиться. Встречаются пространства, где все известно и не бывает неожиданностей, и пространства, где неизвестные и неожиданные явления все же подчинены неким законам, которые при некотором упорстве можно постичь; но есть и такие пространства, где все может случиться и непостижимы законы, по которым все происходит. Разные пространства внутри одного текста могут быть замкнутыми относительно друг друга, но могут и иметь точки пересечения. Порталами - переходами из одного пространства в другое - могут быть фигуры людей, которые «снаружи» манипулируют с материальными объектам, в то время
как «внутри» думают, вспоминают и мечтают; но порталом оказывается и кроличья норка, в которую проваливается Алиса, чтобы, покинув пространство обыденное, оказаться в фантастическом.
Пространственная разметка карты индивидуальной картины мира позволяет описать и смоделировать пространственную составляющую как в картине мира данного конкретного человека, так и групп людей. Благодаря ей можно наблюдать и сравнивать изменения в состоянии человека, сопоставляя пространственные модели его текстов до и после начала терапии, или до и после манифестации заболевания, или до и после возрастного кризиса.
Примечания
1 Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Прогресс, 1993. С. 143.
2 Мей Р. Искусство психологического консультирования. М.: Класс, 1999. С. 144.
3 Шрейдер Ю.А. Логика знаковых систем. Элементы семиотики. М.: Либроком, 2012. С. 66.
4 Бурбаки Н. Коммуникативная алгебра. М.: Мир, 1971. С. 707.
5 Заде Л. Понятие лингвистической переменной и его применение к понятию приближенных решений. М.: Мир, 1976. С. 167.
6 Брунер Дж. Психология познания. М.: Прогресс, 1977. С. 418.
7 Тиллих П. Что помогает ослабить чувство тревоги в нашей культуре // Человек и социокультурная среда. М., 1992. С. 192.
8 Вежбицкая А. Семантические универсалии и «Примитивное мышление» // Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996. С. 291-325.
