CC BY
67
УДК 94(474.3) «1941/1945» ББК 63.3(2Лат)622 С 90
Дмитрий Суржик
МЕТОД ХАНТА: ЧТО И КАК НАЙДЕНО В «КУРЛЯНДСКОМ КОТЛЕ»?
АННОТАЦИЯ
Автор подробно рассматривает книгу британского журналиста В. Ханта «Кровь в лесу. Окончание Второй мировой войны в "Курляндском котле"» и полемизирует с ним по поводу научности и интеллектуальной честности использованных методов при подготовке труда, обоснованности приводимых оценок и выводов. Красная армия; «Курляндский котел»; методы исторического исследования.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
Вторая мировая война; Латвия; нацистская оккупация; вермахт; Латышский легион СС; Красная армия; «Курляндский котел»; методы исторического исследования.
ВНАЧАЛЕ 2017 г. лондонское издательство «Гелион и компания» представило на суд читателей книгу британского журналиста В. Ханта «Кровь в лесу. Окончание Второй мировой войны в "Курляндском котле"»1. Как заявил в интервью на интернет-сайте этого издательства автор-составитель, его интересовало «последнее столкновение между фашизмом и коммунизмом на латышской земле, которую оба оккупировали и жестоко мучили местное население», а недостаток устных свидетельств о предмете предопределил его поездки и беседы в Латвию с теми, кто мог что-либо поведать о тех событиях, когда «западные политики бросили Латвию, чтобы остаться вместе со Сталиным». Ранее Винсент Хант подготовил еще одну книгу свидетельств очевидцев — «Огонь и лед», посвященную политике «выжженной земли», которую оставил отступавший под ударами Красной армии вермахт в северной Норвегии2.
Оформленная по всем правилам научных книг (деление на главы, список карт-схем, три вида указателей и т.д.), эта книга привлекла и наше внимание. Работа представляет собой сборник аннотированных интервью с очевидцами событий в «Курляндском котле» осенью 1944-1945 гг. И с этой стороны, казалось бы, перед читателем — источник для изучения завершающих боев
х
Второй мировой войны в Европе и быта в прифронтовой полосе. Эти интервью вписаны в авторское повествование (описание природы, мысли и переживания В. Ханта) и лишь изредка прерываются вопросами интервьюирующего3. На первый взгляд — никакой цензуры и полная свобода для высказывания опрошенными (В.Хант перебивал уточняющими вопросами своих собеседников лишь пару раз из нескольких десятков опрошенных им и нигде в книге не раскрывает методику интервью), с которыми беседовал автор-составитель рассматриваемого труда, пытаясь следовать хронологии событий более чем 70-летней давности. Источник как он есть (исходный пункт для любого исторического исследования) — так выглядит эта книга на первый взгляд. Однако, если присмотреться поближе, к ее научности возникнет много вопросов.
Первый из них — к позиции отстраненного исследователя, который обращается к малоизученному аспекту Второй мировой войны. Как признается (на с. 23) сам британский журналист, посетить Латвию и рассказать о боях в Курляндии ему посоветовала супруга — участница пацифистских § протестов против советской власти в Латвии в 1989 г. Также отметим, что бои в Прибалтике не являются уж совсем малоизученными, и в зарубежной, и в российской историографии. Им посвящен 4-й том фундаментального многотомного труда «Великая Отечественная война 1941-1945 годов»4, который был издан (и опубликован на официальном сайте Минобороны России) в 2014 г. — практически за год до того, как Винсент Хант взял свое первое интервью для рассматриваемого сборника. Есть в свободном доступе и исследования по истории отдельных воинских формирований Красной армии5 и вермахта6. В 2014 г., то есть до первой поездки В. Ханта в Латвию, вышла и статья двух латышских исследователей в «Журнале российских и восточноевропейских исследований», также доступная в сети Интернет7. На портале проекта «Я помню. Я горжусь», размещены интервью ветеранов Великой Отечественной войны Е.А. Гольбрайха, Я.Ц. Карасина, П.П. Коптева и С.Г. Чистякова, служивших младшими командирами в войсках Красной армии, окруживших курляндскую группировку немецко-фашистских войск8. Их воспоминания также значительно обогатили бы автора, если бы он взялся писать не одностороннюю историю «Курляндского котла» и Латвии в период Второй мировой войны. Интересно было бы также сравнить данные о потерях сторон в ходе ликвидации «Курляндского котла», которыми оперируют европейские и российские историки9. Возможность воспользоваться хотя бы этими материалами была и есть, вопрос — в желании. Желании построить действительно объемную картину или же заменить ее пусть и яркими, но сделанными с одной стороны вкраплениями из воспоминаний командира немецкого противотанкового расчета Г. Бидермана10 и приданием некоей научности фактами и материалами из документов местных краеведов, книг Ф. Куровски11, Д. Глэнца12 и Дж. Робертса13. Нежелание обращаться к описанию проблемы советскими, «просоветскими» и российскими авторами14 и свидетелями В. Хант объясняет отсутствием отклика кого-либо из сражавшихся за Советскую Латвию на его просьбы об интервью, размещенные в прессе
х
(впрочем, эти слова — лишь повод. Ниже, на основе анализа приемов, использованных в книге, мы раскроем причину). Однако даже в таком случае, думается, можно было бы обратиться к онлайн-ресурсам, перечисленным выше.
Итак, какой вывод можно сделать, исходя из методологии рассматриваемой книги? Является ли она научной, как о том говорит ее внешнее оформление? С первых же страниц книги читатель сталкивается с отказом автора-составителя от объективного освещения. Подбор негативно коннотированных определений при описании любых элементов одной из сторон конфликта (СССР) достигается через выборочное использование описательных материалов для каждой из сторон, их диспаритет и стереотипно-бездоказательные оценочные суждения автора. Говоря о том, что его мало интересует история Латвии до 1944 г., британский журналист создает в сознании своих читателей образ межвоенной Латвии как «Восточного Парижа» (с.х1), избегая говорить о диктатуре К. Улманиса с репрессиями против инакомыслящих, § которая с середины 1930-х гг. откровенно клонилась в сторону фашистской ^ Италии, а затем и гитлеровской Германии15. Советский период в истории
......... Латвии (по В. Ханту) — это «советская оккупация», о которой сейчас остались
Л воспоминание в виде здания Академии наук ЛатССР (дважды упоминаемого I. с определением «уродливое») и образ «обезумевших от крови красноармейцев», ^ которые насиловали и убивали латышек любых возрастов (с. 21, с. 130-131) ^ и грабили военнопленных и местных жителей (с. 79, 80). Но при этом не говорится о том, что советское командование старалось жестко пресекать эти преступления16.
Все, что связано в книге Ханта с Советским Союзом, имеет резко негативную коннотацию — это оккупация и «год террора» с лета 1940 г. по 22 июня 1941 г., который затем повторился после 1944 г. Зачем говорить о советских преобразованиях в социально-экономических отношениях? Разве читателю станут понятными мотивы безземельных латышских крестьян, которые в «год террора» получили землю, были освобождены от долгов, а потому лояльно относились к советской власти? Сопровождая описание сталинских депортаций картиной тотальной слежки и нищеты (с. 24), Хант не находит столь ярких картин в собственно воспоминаниях. Или же, например, в рассказе Арты Думпе, дочери легионера, нет ни слова о военных преступлениях красноармейцев (с. 26).
Но подобные «нестыковки», которых в тексте довольно много, не смущают автора-составителя. Ведь британский журналист категорически заявляет, что его не интересует все, что было до и после осени 1944 г. Но честен ли он со своим читателем? Ведь в начале каждой главы все же обращается к прошлому (например, главу «Вкус грядущего» на с. 46 он начинает с ремилитаризации Гитлером Рейнланда) и повторяет одни и те же стереотипы, созданные еще в предисловии и первой главе. Не гнушается Хант и такой логической ошибкой, как «отравление источника». Так, в сноске на с. 126 он, даже не разбираясь, какую книгу имеет в виду его собеседник, прямо заявляет: «Сделанные в советское время подсчеты [жертв карательной акции в деревне Злекас] расцениваются как недостоверные из-за пропагандистской и политической ангажированности».
х
Зачем нужны столь эффектные в кинематографе «флэшбэки» в книге, которая внешне напоминает научный труд? Почему автор не объединил всю предысторию «Курляндского котла» в одной главе? История как наука рассматривает все события в последовательности, в научных трудах вначале целостно излагаются предпосылки, затем содержание какого-либо события или явления, а затем — итоги и последствия. Что же выйдет, если отказаться от такого характера изложения в пользу методов игровых телефильмов? Если разбить одно целостное событие на множество личных историй, получится (как в книге В. Ханта) не сумма, а множество личных опытов, но никак не целостная картина прошлого. Она будет фрагментирована в результате такого подхода и не усвоится рационально: от повторения стереотипно-шаблонной картины прошлого в голове у читателя останутся лишь эмоции. Поэтому подобное изложение нельзя признать способствующим рациональному (научному) познанию.
Рисуя беспросветную историю латышей в ХХ веке, В. Хант, в частности, пи- § шет: «Латвия пережила потерю целого поколения в ходе войны, уничтожение своего еврейского населения, депортацию противников советской власти» (с. х). На первый взгляд, если отбросить эмоции, эта фраза не вызывает возражений. Однако если вчитаться внимательнее, в ней можно обнаружить логическую ошибку: в первом (гибель вследствие войны) и во втором фактах (уничтожение еврейского населения) — нет субъекта-виновника этих трагических событий; лишь в третьем факте (советские депортации) указывается субъект (советская власть). Таким образом, из трех перечисленных событий, где латыши — объект истории, только у одного факта указан его субъект. В сознании неподготовленного читателя таким образом виновником всех этих скорбных событий становится тот единственный, который указан в третьем случае. Этот прием косвенной мифологизации истории, который можно условно назвать «потерянный и найденный субъект», также активно используется и в некоторых японских школьных учебниках истории. Там он выглядит таким образом: 8 августа 1945 г. СССР объявил войну Японии, а 9 августа была сброшена атомная бомба на Нагасаки17. Здесь также при наличии двух действий указывается субъект только одного из них — читатель побуждается к тому, чтобы связывать оба действия с одним субъектом. Таким образом происходит косвенная фальсификация.
Еще один интересный прием фальсификации истории связан с судьбой латвийских евреев. На с. 40 В. Хант пишет: «Когда [в Елгаву] явились Советы, в год большого террора (1940-1941), экономика была национализирована, а еврейские партии закрыты, но именно нацисты создали куда большую угрозу жизни иудеям». То есть меры советской власти по унификации социально-экономической и политической жизни Латвии с другими советскими республиками подаются как нечто, представляющее опасность для жизни отдельных народов, хотя данные меры советской власти не преследовали цели этнических чисток (в отличие от нацистской оккупационной и истребительной политики). Именно поэтому, как говорит в следующем предложении автор, «евреи ушли вместе с отступающей Красной армией, когда нацисты вошли в Латвию в июне
1941 г.». То есть с «Советами» евреям было безопаснее, и демонический образ советского режима, созданный ранее, разрушается.
Более яркий пример уравнивания «двух тоталитаризмов» можно найти на с. 134: «Шрамы, оставленные в Лиепае нацистской и советской оккупациями во время Второй мировой войны, глубоки и болезненны». Тем самым В. Хант создает картину схватки равновеликих в своей преступности и одинаково чуждых режимов — «Чужой против Хищника»: «Нельзя говорить, что [нацистские] лагеря смерти были плохими, а советский ГУЛАГ—хорошим. Они в равной мере плохи» (с. 146). Кстати, один из первых моментов произвольного смешения советской и нацистской символики на страницах книги мы находим в описании молодой девушки из «фёлькишеско»-паци-фистской латышской политической оппозиции — будущей супруги Ханта — с советскими серпом и молотом в одной руке и свастикой — в другой (на с. 23).
Уравнивание «двух зол» у В.Ханта приобретает и такие формы: «Здесь [в Курляндии] были русские и немцы, но были также латыши, испанцы, шведы, казахи, § норвежцы, украинцы, датчане, литовцы — объединенные нации людей, сражавшихся за фашизм и Адольфа Гитлера, отправленные против объединенных наций людей, сражающихся за Иосифа Сталина, хотели они того или нет» (с. 20). Для любого историка эта фраза — грубое отступление от историографической традиции,в которой закрепилось название «Объединенные Нации» за Антигитлеровской коалицией (как это звучало в Атлантической хартии 14 августа 1941 г.).
х
Создав таким образом общее неприятие читателями всего советского (что также является логической ошибкой — «отравление источника»), автор переходит к описанию националистического антисоветского подполья. В. Хант использует широко распространенный в европейской историографии термин «национальные партизаны», но при этом мало внимания уделяет как причинам их формирования, так и оценке их ущерба немецко-фашистским войскам. Хант изображает их жертвами обстоятельств — той невыносимой обстановки, в которой нельзя было сохранить нейтралитет между двумя полюсами зла. Он рисует безальтернативную картину будущего латышской молодежи перед лицом наступающей Красной армии: «Помимо немцев в котле находились латыши — уже не школьники — в форме Ваффен-СС, известные как «Латышский легион» <...> Для многих латышей оставленный им выбор был прост: боевое подразделение, трудовой батальон или концлагерь» (с. 20). Это были вчерашние учащиеся, которых «забирали прямо из школьных классов, запихивали в униформу и отправляли на линию фронта, где они погибали в течение нескольких дней» (с. 20). Хант, однако, не пишет, что у истоков призывной кампании стояли видные латышские коллаборационисты, представители старого латвийского военно-полицейского и административного аппарата времен националистической диктатуры К. Улманиса18.
Подобный «исторический фатализм», то есть попытка представить своих героев объектами приложения третьих сил, весьма популярен в современной зарубежной исторической публицистике. Именно так (в тисках «двух тота-
* * *
х
литаризмов», гитлеровского и сталинского) изображает Восточную Европу Т. Снайдер в книге «Кровавые земли» и А. Гогун в книге «Сталинские коммандос». Именно так — заложником коварных и циничных Сталина и Черчилля — изображают премьер-министра польского правительства в изгнании С.Миколай-чика современные польские авторы19. «Фатализм» подкрепляется концепцией «двух врагов» Латвии, при всем примитивизме охватывающей историю аж до XIII века. Особенно упрощенно она звучит в речи краеведа из Лиепаи Юриса Ракиса: «В течение семи столетий Латвия жила под Тевтонским орденом, и для латышей немцы и Германия — враг номер один... А затем мы получили врага номер два — Советский Союз. Они пришли в 1940 г, и мы получили Год ужаса...» (с. 146).
Но является ли этот «исторический фатализм» историчным? Для истории как науки характерен поиск рационального объяснения объективных и субъективных причин событий и мотивов поступков. Причем чем шире берется палитра факторов (в пределах разумного, конечно же, — вспомним здесь о поиске причин нападения Наполеона на Россию в романе «Война и § мир», которые начались с гностики, а закончились агностицизмом), тем луч- ^ ше. Видим ли мы широкую палитру факторов и источников в книге «Кровь ............
в лесу»? Нет. Мы видим не расширение, а сужение причин, сведение их ис- |
¥
ключительно к личным переживаниям отдельных персонажей. В отличие ё. от британского журналиста, отечественные авторы признают множествен- ^ ность причин, которые толкали иностранцев в национальные воинские фор- ^ мирования Гитлера: от банального голода до идейных предпосылок20. И потом, разве у латышей (даже в годы немецкой оккупации) не было выбора? Разве у них не было выбора помогать или нет советским партизанам? Разве у них не было выбора: идти на фронт или дезертировать? Факты, приводимые В. Хантом о принудительной мобилизации в эсэсовские формирования (в частности, цитируемый им на с. 72-73 приказ № 3 генерала Р. Бангерскиса), говорят об обратном. Например, его описание судьбы 15-й гренадерской дивизии СС: «Поскольку поражение нацизма становилось неизбежным, некоторые командиры отказывались исполнять немецкие приказы и устремлялись к американским и британским позициям, чтобы капитулировать. Тысячам удалось сделать это» (с. 22). О том, что дезертиры из эсэсовских формирований сделали свой выбор в пользу такой формы пассивного сопротивления, говорят различные меры: от расстрелов дезертиров немецкой полевой жандармерией до «раскассирования» легионеров по немецким формированиям. Но такая, пассивная форма сопротивления нацизму, была весьма многочисленной.
Говорит ли Хант о военных преступлениях оккупантов и их пособников? Единственно, к кому он применяет термин «коллаборировать» — и то лишь дважды, словно бы «для отписки», — это администрация подконтрольного немцам «самоуправления» О. Данкерса (впервые — на с. 48)21. Вину же за Холокост британский журналист всецело возлагает на «команду Арайса», неких латышских
* * *
х
головорезов, вдохновленных своими нацистскими руководителями, вспомогательную полицию («шума», которая «потеряла все моральные ограничения» после участия в массовых казнях — с. 40), самооборону Тукумсе и «фашистскую организацию» Перконкруст. Латвийские же дивизии Ваффен-СС, по его мнению, участвовали только в боях на фронте22 и состояли из юных парней (с. 20).
Несмотря на постоянные размышления и эмоции автора-составителя, в книге нет даже попытки понять, как националисты, которые (на словах) боролись за будущее Латвии, своими же руками отправляли это будущее (молодых латышей) на смерть, отлавливая призывников в эсэсовские дивизии. Видимо, для них это было «просто работой», за которую им платили. Точно так же, как и для тех, кто участвовал в экономической форме коллаборационизма. Например, опрошенный В. Хантом историк железных дорог Т. Альтбергс заявил: «Машинисты вели составы, и здесь не было никаких проблем, никакого страха. Они просто управляли поездами. Немецкие поезда, русские поез-§ да — какая разница?» (с. 32). Действительно, какая разница, за что оккупанты ^ дают паек и платят: за отправку «пушечного мяса» на фронт, или карате......... лей — в соседнюю Белоруссию для сожжения деревень, или может быть, так
Л из родной страны вывозятся ее ценности? Ведь ни те, ни другие не счита-I. ют себя соучастниками преступлений, не считают себя повинными в том, ^ что их же руками расхищалась и уничтожалась их же Родина. «Они просто ^ выполняли приказы». Неправда ли, очень знакомый в отношении военных ^ преступлений гитлеровцев вермахта аргумент? Тот же самый историк-железнодорожник, немногим ранее возмущавшийся советскими репрессиями, очень равнодушно говорит о потере Латвией 750 ее локомотивов. Ограбление его Отечества нацистами не вызывает у него никаких эмоций, за исключением исследовательского интереса (с. 33). Точно такое же безразличие к будущему своей страны проявляет другой собеседник В. Ханта — бывший легионер М. Блосфельдс, который говорит: «Когда я покинул госпиталь, противник был весьма близко к городу [Риге].., несколько солдат грабили магазин и выносили бутылки спиртного, консервы и сладости из разбитого окна. Немецкие саперы были заняты подрывом крупных зданий и минированием улиц» (с. 49). В этой констатации фактов 20-летнего (в 1944 г.) парня из Елгавы — снова ни одной эмоции по отношению к тем, кто на деле уничтожает их страну и культурное достояние, но есть однозначное неприятие тех, кто придет эту самую страну восстанавливать из руин («Советы»)23. Впрочем, этот психологический момент в истории коллаборационизма и в его изучении еще ждет своего исследователя.
Необходимо отметить, что при описании террора в оккупированной Латвии автор-составитель книги весьма неохотно упоминает об эсэсовской аффилированности этих убийц. Нигде в книге нет определения СС как преступной организации, данного Нюрнбергским трибуналом. Напротив, Хант подчеркивает эсэсовскую принадлежность только боевых формирований. Тем самым преступления эсэсовцев (В. Арайса, Ф. Еккельна и др.) — это девиации отдельных лиц, но не заранее спланированный и целенаправленно
осуществленный геноцид, на острие которого была гидра СС, включавшая в себя и службу безопасности (СД).
Как видим, еще одна черта «авторской подачи материала» книги — замалчивание фактов, не соответствующих конструируемому образу прошлого, и намеренный отказ от рассмотрения предпосылок для тех или иных поступков героев этой книги. В. Хант напрямую пишет об этом: «Я [В. Хант], в частности, интересовался, как ветераны вспоминают о своих павших товарищах после такого длительного периода советской оккупации, когда они не могли делать этого... Я [В. Хант] сожалею, что не смог встретиться с ветеранами Красной армии, несмотря на запросы и обращения в газетах. Время повернулось против них, и они предпочитают не давать интервью. Поэтому это — не окончательная история, и она не имеет политической цели», — пишет английский журналист в предисловии (на с. х), используя яркие эмоционально окрашенные слова («советская оккупация»). Почему советские ветераны предпочитают не давать интервью и почему автор-составитель книги не попытался (осознавая его) как-либо компенсировать § этот пробел, читатель не узнает. И это — не единственный момент подобного источникового волюнтаризма под сенью верховенства «устной истории» — постмодернистский подход в позитивистском, казалось бы, труде.
х
Еще одним источником помимо личных бесед (интервью) с очевидцами ликвидации «курляндского котла» (среди них В. Хант опросил даже одну женщину, которой на тот момент было 2 года) стал фильм «Латышский легион» историка из «Музея оккупации Латвии» Улдиса Нейбургса, снятый на деньги Фонда Дж. Сороса. Здесь автора заинтересовали мотивы некоторых легионеров: боязнь за свою жизнь в связи с советскими репрессиями 1940-1941 гг.,попытка отстоять свою независимость (аллюзия на войну за независимость Латвии 1918-1920 гг., когда вмешательство Антанты сыграло решающую роль для утверждения латвийского суверенитета)24. Однако, что бы ни говорили гитлеровские агитаторы латышам, планы нацизма в отношении Прибалтики, сформулированные в Берлине 21 июля 1941 г., были таковы: «Цель деятельности рейхскомиссариата Эстонии, Латвии, Литвы и Белоруссии заключается в формировании здесь рейхспротектората, а затем превращении этой территории в часть великогерманского рейха... Рейхскомис-сариат Остланд должен препятствовать любым поползновениям на создание эстонского, латышского и литовского государств, независимых от Германии. Необходимо также постоянно давать понять, что все эти области подчиняются немецкой администрации, которая имеет дело с народами, а не с государствами... Что же касается культурной жизни, то необходимо с порога пресекать попытки создания собственных эстонских, латышских, литовских и белорусских университетов... Не нужно возражать против открытия ремесленных училищ и небольших технических учебных заведений». А в документе «Прибалтийские земли — борцам Восточного фронта» от 1 июня 1943 г., предназначенном для распространения только среди «заслуживающих абсолютного доверия» немцев, открыто говорилось: «Латышским, эстонским, ли— 127 —
* * *
х
товским сельским хозяевам придется расстаться со своими земельными наделами. Горожан, у которых будут отобраны их дома и предприятия для передачи [немецким] фронтовикам, следует высылать как можно дальше в восточные районы»25. Поэтому для историка верить агитационным материалам коллаборантской администрации О. Данкерса или листовкам за подписью Ф. Еккельна, призывавшим латышей на борьбу за свою государственность, — значит проявлять наивность или умышленно лгать. Не берусь судить о мотивах, но именно некритичное восприятие событий 1944 г. как второй войны за независимость устами своих собеседников (одна из них — Бирута Сипениесе 1942 г.р., которая также рассказывает о боях и капитуляции в Курляндии — на с. 206-207) и авторскими комментариями демонстрирует В. Хант. Он намеренно очень лаконично говорит, что гитлеровцы не собирались предоставлять Латвии суверенитет, потому что в таком случае борьба латышских эсэсовцев теряет всякий смысл, в отличие от сопротивления тех латышей, которые сражались на стороне Советского Союза за освобождение § своей Родины от немецких оккупантов. Но у автора-составителя рассматривае-I мой книги диаметрально противоположная концепция.
..............Стараясь передать подчеркнуто «суверенный» мотив борьбы своих глав-
| ных героев (пособников врага), Хант все же не может избежать ярких деталей I. и «осмыслений», которые рушат коллаборантско-апологетический стиль его ^ изложения. Так, на с. 47 он приводит клятву Латышского легиона — стан-^ дартную эсэсовскую присягу на личную верность Адольфу Гитлеру, где нет ^ ни слова о суверенитете Латвии. Но это не мешает ему без малейшей тени критичности записать и передать слова лиепайского краеведа: «Им [легионерам] не говорили, что они будут бороться за нацистскую Германию, им говорили, что они будут сражаться против Советов. Единственной возможностью для этого было вступление в легион» (с. 146).
Еще один пример «проступающих ушей правды» из повествования британского журналиста связан с Днем памяти легионеров. Он неоднократно (например, на с. 25-27) описывает драму и переживания бывших легионеров, которые на протяжении полувека советской власти не имели возможности почтить своих павших товарищей открыто. Тем самым оправдывается мемо-риализация подручных нацистских оккупантов и учреждение особого Дня памяти легионеров, который некоторое время отмечался на государственном уровне. Но в этот день (16 марта 1944 г.) две сформированные из латышей дивизии были отправлены гитлеровским командованием сражаться рядом на Восточном фронте. То есть, 16 марта — это, по сути, не день памяти о павших, а день памяти о вторжении на территорию РСФСР.
Только Илана Иванова, член правления фонда «Еврейское наследие Лиепаи», чей отец запечатлел в фотографиях преступления нацизма, открыла правду об исторической памяти в современной Латвии: «Чувствую, что сегодня мы сталкиваемся с ситуацией, когда новые поколения очень мало знают о Второй мировой войне и Холокосте. Существует ужасная мешанина из исторических событий и тенденция переписать историю — самое страшное преступление, которое мы можем совершить. [...] Евреям не нужны извинения. Единственное, что нам надо, — что— 128 -
х
бы люди, народы и страны помнили этот ужасный пример из истории ХХ века, чтобы избежать ситуации, когда одна нация может быть уничтожена из-за того, что она придерживается другой религии» (с. 148). По ее мнению, коллаборация отдельных латышей стала возможной потому, что они хорошо знали языки соседних народов (то есть были востребованы) и «то, что они думали, что Гитлер предоставит независимость Латвии. И это несмотря на то, что фактически не было никаких доказательств, что Гитлер говорил об этом26. Какой борьбой за независимость можно объяснить расстрелы беззащитных женщин, детей и стариков на пляжах? До войны Лиепая была фантастическим городом. [Все жили] в атмосфере толерантности и взаимопонимания. [...] Когда началась нацистская оккупация, латыши прекратили поставлять сырье. Весь бизнес стал. Затем евреям запретили ходить по тротуарам и заставили носить желтый квадрат. Толерантность была уничтожена» (с. 149).
У представительницы еврейского народа, чьи испытания в годы существования нацистских режимов в Европе трудно себе представить, свой взгляд на 9 Мая: «Когда мы отмечаем окончание войны, мы отмечаем победу над фашизмом. § Мы считаем, что Советы освободили евреев. Они пришли сюда в 1940 г. и депортировали людей, а затем вернулись в 1945 г. Я хорошо понимаю, почему советское время называют оккупацией, но это была мирная оккупация. Никто не был убит. Они [«Советы». — Прим. авт.] построили заводы, больницы, школы. Но уважения ко всему, связанному с Россией и русскими, нет. Как я могу судить [иначе], если они [советские военнослужащие] освободили мою семью? Когда [сегодня] вспоминают, что делали нацисты, говорят: "Были убиты евреи". Не хотят говорить: "Были убиты граждане моей страны". Как будто мы таковыми не являлись. Почему? [...] Я хочу, чтобы мои внуки жили в Лиепае в мире и толерантности. Мы должны учиться жить вместе» (с. 149).
В словах этой мудрой женщины — вся скорбь судьбы латвийских евреев; в них нет фальши и попыток кого-либо оправдать или обвинить. То, что она говорит, ее родственники пережили лично, пройдя через боль и страдания. Поэтому ее не интересуют конкретные имена убийц. Ее волнуют программирующие тенденции, пробуждающие в человеке зверя. И этим приведенные выше слова выбиваются из оправдательных ультрафактологичных интервью других собеседников В. Ханта. Ее мысли заставили британца задуматься. Он отказался от привычного (для данной книги, за несколькими исключениями) следования в русле рассказа очередного собеседника или образа работы фотокамеры, переводящей изображения (пейзажи, строения, музейные экспонаты и внешность интервьюируемых) в буквы. Хант стал задавать женщине вопросы и даже выдвинул свою идею о причинах этнических чисток: «Возможно, нацисты предложили способ выплеснуть присущий некоторым природный садизм и дали возможность вести себя жестоко и бесчеловечно» (с. 150) 27.
Раз за разом повторяя мантру о «советской оккупации», Хант все же порой теряет бдительность, и у него, словно бы из подсознания, прорываются отдельные выражения и фразы с совершенно противоположной оценкой.
* * *
X
Так, на с. 48 он пишет весьма неудобоваримую фразу: «новобранцы, призванные из недавно освобожденных областей, находящихся под советским контролем», — чтобы максимально разделить слова «освобождение» и «советский». Еще один пример «потерянной бдительности» и «всплывшей правды» — глава 7. Объединяющая рассказы двух легионеров-эсэсовцев, одного «лесного брата» и двух совсем юных на момент ликвидации «курляндского котла» девушек (1932 и 1934 годов рождения), она названа автором-составителем «Люди, которые сражались за Гитлера», но не за свободную Латвию.
Но вернемся к рассматриваемой киноленте. Она шокирует своими статистическим материалами, но в них смешаны слагаемые и их итог, а потому составить достоверную картину весьма сложно. Цитируемые Хантом, эти показатели выглядят так:
«— Латвия потеряла во Второй мировой войне треть населения; — 30 тысяч человек были арестованы и депортированы во время первой совет-§ ской оккупации;
£ — 80 тысяч человек были убиты во время немецкой оккупации;
..................— 80 тысяч погибло на службе в германской и русской армиях;
| — 130 тысяч человек бежало на Запад;
I. — 150 тысяч было репрессировано во время второй советской оккупации» (с. 34).
^ К этим данным возникает много вопросов. Например, от каких событий
^ идет отсчет в первом показателе? Что значит «репрессировано»: снято с занимаемых ранее должностей и лишено государственных наград, арестовано и освобождено, депортировано и репатриировано обратно, отправлено на поселение, расстреляно — по каким статьям Уголовного кодекса, за реальные или мнимые преступления, вернулись ли домой, по прошествии какого срока? И многие другие, не говоря уже о методике подсчета и ее достоверности, ведь во время нацистской оккупации было убито только евреев около 80 тысяч человек, не говоря уже о представителях других национальностей. Но куда важнее в этом фильме одна из цитат, пересказанная, но до конца так и не понятая В. Хантом. Бывший легионер А. Элертс, следуя в русле концепции «объектности» латышей в истории Второй мировой войны, все же смог подняться над нацистской пропагандой и критически переосмыслить свой жизненный опыт, сказав: «легионеры. воевали в интересах других, в интересах иностранного государства», также как (по его мнению) и латыши в составе Красной армии (с. 34). Но не будем вступать в заочный спор о том, соответствовало ли освобождение Латвии от нацистской оккупации национальным интересам латышей. Ответ очевиден.
Позитивистски выдержанная на примате источника28, книга изобилует постмодернистским «я так вижу» или «я не хочу вдаваться в подробности». Например, о режиме К. Улманиса читатель книги узнает лишь то, что этот лидер любил чай с тремя ложками сахара, или — мимоходом — в сноске на с. 107. Но ни в одном из семи упоминаний четвертого президента Латвии не говорится о том, как из политической жизни страны выдавливались (в начале правления — в специальный Лиепайский концлагерь, режим которого,
х
правда, отличался в лучшую сторону от нацистских) его критики и «подозрительные» лица. Не говорится ни о построении Улманисом (после устроенного им 15 мая 1934 г. государственного переворота) этнократического режима, ни об укреплении связей с режимами Муссолини и Гитлера. Одним же из главных инструментов террора против инакомыслящих стали айзсарги — национальные «защитники», во многом схожие с гитлеровскими штурмо-виками29. Им В. Хант посвятил семь малоинформативных сносок, наиболее подробная из которых гласит: «внутренняя стража, считавшиеся авторитетными лица, которые зачастую были казнены Советами» (с. 32). Поэтому у неподготовленного читателя книги В. Ханта создается впечатление бессмысленного и беспощадного террора советской власти против любых латышей, занимавших руководящие должности. Но для отечественных исследователей после изучения событий, предшествовавших нацистской оккупации Латвии, не удивительно, что государственный аппарат улманисовской диктатуры стал кадровым резервом для оккупационно-коллаборантской администра- § ции в 1941-1944 гг. Это логично, если не разрывать причинно-следственные связи, если не отбирать факты, как то делается в книге «Кровь в лесу».
Те же приемы — в описании личного состава 15-й и 19-й дивизий Ваф-фен-СС, костяк которых составляли полицейские батальоны, всего полгода назад проводившие кровавые карательные операции в Белоруссии30 и на Нов-городчине. Эти акции, равно как и отмечаемый националистами 16 марта день памяти латышских легионеров, не имеют ничего общего с защитой своей Родины. Ведь и уничтожение деревень (зачастую — с их населением) и бои 16 марта 1944 г. происходили далеко за пределами собственно Латвии. Поэтому этим шуцманам некуда было идти, кроме как попытаться остановить Красную армию или же бежать — в леса (где они ожидали связи с новыми курато-рами)31 или за пределы своей Родины, — час расплаты за их злодеяния неумолимо приближался вместе с советскими войсками. Более того, Хант вскользь упоминает о том, что организаторы нынешних шествий бывших легионеров имеют прочные связи с настоящими террористами-неонацистами, готовящими теракты (с. 231). Но, похоже, что британского журналиста это беспокоит куда меньше мнимых связей мэра Риги Нила Ушакова с Президентом России В.В. Путиным, слухи о которых завершают эту книгу (с. 231).
Мы видим постоянную апелляцию к чувствам читателей, перед которым прибалтийские коллаборанты предстают совсем еще юными парнями, которые отправляются умирать за чужие интересы, или мужественно сражающимися эсэсовцами, чьим отцам мстят «просоветские партизаны», или сломленными (наряду с представителями других «объединенных наций Гитлера») людьми, которым нечего делить, кроме общих грязи, вшей и смерти. Для Ханта не существует Великой Отечественной войны (это название поминается лишь несколько раз и то — в отношении только нелатышей в составе Красной армии), она почти бесследно растворилась во Второй мировой войне, а ликвидация курляндской группировки — совместная трагедия мирного населения Латвии, окруженных и окружающих, — это грязь и смерть, при— 131 —
х
сущие любой войне. Но проблема в том, что Великая Отечественная война, в состав которой входит и освобождение Прибалтики, не была «любой войной». Она носила особый характер, потому что агрессор преследовал особые, невиданные ранее цели: геноцид целых народов и порабощение немногих оставшихся на столетия вперед. Поэтому и нельзя согласиться с подобным смешением воедино убийц, их жертв и освободителей. Это не только аморально, но и антиисторично.
С пропагандистской позиции английский автор действует весьма умело и эффектно, сочетая яркие и метафоричные описания природы с грубыми вторжениями в нее войны и людского горя, крайностями в описании достигая фрустрации своих читателей. Это хорошо известный в риторике прием (а точнее — логическая ошибка) аргументации к чувствам аудитории. Впрочем, если обратиться к историческим источникам, окажется, что В. Хант — не первый, кто пользовался фрустрированием, чтобы доказать свою § правоту. Точно так же, лишая призванных латышей альтернативной точки I зрения и навязывая им образ бесчеловечно жестоких «русских», действова-
....... ла нацистская военная пропаганда. Плененные прибалтийские военнослу-
| жащие показывали на допросах советским контрразведчикам: «Русский плен I. немецкая пропаганда рисует в самом страшном свете. Немцы говорят, что русские ^ выкалывают пленным глаза, сдирают ногти и т.д. Наше [легионеров] положение ^ настолько тяжелое, что мы смерти не боимся, нас страшат только пытки. Все ^ считают наше положение безвыходным — назад нельзя, перейти к русским тоже нельзя, остается сидеть в своей канавке. Если бы мы знали, что русские пленных латышей не мучают, мы давно бы перешли бы на их сторону»32. Разве не так В. Хант описывал альтернативы латышской молодежи летом-осенью 1944 г., сопровождая это бездоказательными заявлениями о поголовном бесчинстве красноармейцев? Что ж, критично оценивая труд В. Ханта, остается только надеяться, что он заимствовал и перенес этот метод на своих читателей все же лишь по неосмотрительности.
Труд Ханта с уже упомянутыми Т. Снайдером и А. Гогуном объединяет и общий подход к терминам, а точнее — набор эвфемизмов и методов описания националистического подполья и советских партизан, цель которого — перевернуть представление о том, кто же в действительности боролся на оккупированной территории, а кто сотрудничал с оккупантами. Следуя той же популярной для западноевропейской исторической публицистики тенденции, В. Хант также включает националистическое подполье в ряды партизан, именуя их «национальными партизанами» или «националистическими партизанами». Но они допускают грубую ошибку, ибо националистическое подполье формировалось из тех, кто в годы нацистской оккупации не находился на нелегальном положении и, более того, при отступлении немецко-фашистских оккупантов нередко получал снабжение от них.
* * *
х
И Гогун, и Хант стереотипизируют советских партизан и снабжают их яркими негативными ярлыками, показывая советских партизан исключительно как диверсантов Москвы, Кремля или лично Сталина — то есть особым образом подготовленные и засланные диверсанты, ни в коем случае не показывается «низовая» инициатива партизанских командиров, замалчивается их поддержка местным населением. Например, в книге «Кровь в лесу» советские партизаны описываются с помощью весьма широкого обобщения: «Некоторые партизанские отряды в действительности были подразделениями советских специальных сил. Спецназ Красной армии десантировался в Курляндию с 1942 г. для организации местных коммунистов в боевые группы и действий в тылу нацистов. В лесах в 1942-1945 гг. действовало 800 поддерживавшихся Москвой партизан, [объединенных] в 47 отрядов. Около половины из них составляли спецназовцы из Красной армии, около 300 человек — беглые военнопленные и 145 местных симпатизантов» (с. 113). В действительности (если верить цитируемым данным опрошенного Хантом латвийского краеведа) получа- § ется, что парашютисты составляли 400 человек (хотя весьма трудно пове- ^ рить в такие массовые десанты партизанских отрядов), несколько меньше иишии
(300 человек) — бывшие военнопленные и около половины от числа послед- |
¥
них — местные жители. Как видим, и этот урок в развитии партизанского ё. движения повторяют все его исследователи, ни одна зафронтовая группа ^ не может действовать без поддержки со стороны местного населения. Эта ^ поддержка — не только непосредственное участие в отряде, но и помощь в его снабжении, помощь в разведке. Но эта аксиома, видимо, неочевидна для тех авторов, которые видят в партизанах только части специального назначения на прямой связи с Москвой. Каким бы ни был канал связи, обеспечить боеприпасами, связью и продовольствием такое количество «диверсантов» затруднительно, тем более что в карте-схеме на с. 120 приводятся сведения только о двух грузовых посылках для партизан с «Большой земли». Таблица на с. 121, также составленная по материалам краеведа Г. Кернаиртса, идет вразрез с поверхностными заявлениями Ханта о том, что в тылу группы армий «Север» действовали исключительно советские подразделения специального назначения, которые напрочь состояли из переброшенных через линию фронта активистов.
Продолжая свое изложение о просоветских партизанах, В. Хант пишет; «Малые группы имели численность от 80 до более ста человек, из которых от 30 до 60 человек беспокоили немецкий тыл и проводили там операции. К осени 1944 г. активность партизан во всей северной Курляндии стала создавать большие проблемы для германской армии» (с. 144). Никаких деталей! Чуть более одной из десяти страниц седьмой главы посвящены тем, кто действительно боролся против гитлеровцев и их пособников33. Остальной объем главы «Бункеры в снегу» — о Курелисе и «рубенисовцах», которые вошли в историю лишь благодаря нескольким стычкам «батальона Рубениса» в середине ноября — начале декабря 1944 г. с войсками обергруппенфюрера СС Ф. Еккельна. Последние раскрываются на с. 21 и 113-123 труда В. Ханта — очевидный диспаритет.
X
В действительности батальон Р. Рубениса был единственным формированием из «группы Курелиса» (по штату — около дивизии), которая (Хант об этом прямо пишет) была создана немецкой военной разведкой для антипартизанских действий. Но как раз на это время приходится разгром Абвера и его поглощение Главным управлением имперской безопасности. Пока эти события происходили в далеком Берлине, в курляндских лесах группировка Курелиса стала центром притяжения дезертиров. Разумеется, мириться с наличием неподконтрольного формирования (около дивизии), которое подрывает боевой дух других латышей, эсэсовское руководство не собиралось. Точно также, как и «курелисовцы» не собирались идти на фронт. И только Роберт Рубенис отказался подчиниться приказу Еккельна (который очень строго подходил к вопросам субординации и дисциплины) о расформировании. «Рубенисовцы» участвовали в нескольких стычках с немцами. В ходе первого же боя комбат был убит, а само подразделение, поплутав в треугольнике Стикли — Ренда — § Злекас, распалось (часть «рубенисовцев» вошла в советские партизанские отряды). Заметим, что в истории советского партизанского движения случаи гибели командиров не единичны (Анна Морозова возглавила Сещинское интернациональное подполье после Константина Поварова, а М.И. Дука возглавил Брянский городской партизанский отряд после смерти Д.Е. Кравцова), но отряды не распались, а продолжили борьбу с захватчиками. О чем говорят эти факты? О лучшей организованности советских партизан, которые далеко не все прошли подготовку в ОМСБОН, и об их стремлении освободить Родину, а не пересидеть в лесу битву «Чужого против Хищника». Можно ли всерьез говорить о том, что «курелисовцы» (сам генерал почетно сдался Еккельну и скончался в Канаде в 1954 г.) или батальон Рубениса (около 0,1% численности группы армий «Север») — это сколь-нибудь значимое сопротивление нацистским оккупантам?34 Думаю, каждый читатель сам ответит на этот вопрос.
О сотрудничестве националистического подполья с оккупантами, а уж тем более — о диверсионной организации «Ягдфербанд-Ост», которая (подчинялась главе военного управления РСХА О. Скорцени) курировала террористические акты националистов в тылу Красной армии35, — ни у Гогуна, ни у Ханта — ни слова. Впрочем, стыдливо избегают говорить об этом сотрудничестве и в немецком 10-томнике «Германский рейх и Вторая мировая война»36. Не говорят эти авторы и о терроре «лесных братьев» против своих же соотечественников37. В. Хант, например, представляет их жизнь в лесах отшельничеством и защиту своих «бункеров»-схронов от всеуничтожающего «катка» чекистско-войсковых операций (с. 224), о чем не так давно поведал официальный твиттер-канал НАТО38.
Безусловно, собранный В. Хантом материал (интервью) интересен и важен. Его значение — не только в открытии новых источников по «курлянд-скому котлу» (поисковые группы39, мемориалы, государственные и частные
* * *
х
музеи и т.д.), о некоторых интересных привычках фронтового быта, но и в социологических и социально-психологических аспектах: вопросах о живучести мифов, критическом осмыслении своего прошлого и исторической памяти. Так, один из интервьюируемых британским журналистом латышей говорит (с. 44) парадоксальную вещь: несмотря на запрет в СССР книг о пособниках врага (скорее об их исключительно негативной оценке, но и здесь бывали исключения — например, кинолента «Проверка на дорогах» 1971 г. выпуска), дети в первое послевоенное десятилетие играли в «войнушку» и в образах легионеров видели героев для подражания. Это говорит о наличии неофициальной (и комплиментарной) памяти о легионерах, несмотря на усилия официальной советской пропаганды. Но интервьюер не стал расспрашивать своего собеседника об этом далее.
В большинстве своем собранные В. Хантом интервью освещают только одну сторону событий без попыток изучения противоположной (советской) стороны. Поэтому рассматриваемая книга представляет собой нечто близкое § к такому жанру исторических работ, как комментированный сборник «устных историй». Однако и форма, и содержание данного труда далеки от научности.
В тексте нередко можно встретить грубые ошибки. Став заложником идеологизированного взгляда на рассматриваемые им события, Хант не может определить значение «курляндского котла». Так, в предисловии (с. х) он пишет о «малом стратегическом значении Курляндии», но уже через несколько десятков страниц меняет свое мнение: «удержание Курляндии было также стратегически важным для нацистов, чтобы создать новое поколение «суперподлодок», оперирующих в Прибалтике» (с. 21, 92-93). Всегда, когда описание этого окружения приводится рядом с гитлеровским рейхом или с Латвией, автор-составитель говорит о важности этого участка фронта, тем самым обосновывая упорство его защитников в немецкой униформе. И наоборот, когда говорится о советском командовании, Курляндия представляется для него бесполезной, тем самым (и лексикой) девальвируется подвиг советских военнослужащих, который становится бессмысленным и вынужденным — «из-под палки». В действительности же для советской Ставки ликвидация «курляндского котла» имела также важное значение, поскольку тем самым высвобождались войска 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов (около 430 тыс. чел.) и снималась угроза тылу действующей армии, которая освобождала Европу от немецко-фашистских захватчиков.
Другая грубая ошибка В. Ханта — попытка описать мотивацию красноармейцев, погибавших в Курляндии, действием «приказа № 227»: «Волны атакующих [советских солдат] гнались вперед агентами НКВД, размахивавшими пистолетами и угрожавшими немедленной смертью тем, кто откажется им подчиниться» (с. 22). В действительности же заградотряды были расформированы к 20 ноября 1944 г. приказом наркома обороны № 0349 от 29 октября 1944 г. При описаниях боевых действий Красной армии постоянно акцентируется ее превосходство над «защитниками курляндского котла» (именно так Хант называет группу армий «Север») в огневой мощи (с. 40, 94 и др.), количестве красноармейцев, погибших в лобовых атаках (с. 40, 77, 178, 199-201),чтобы удовлетворить
х ч
амбиции советских командующих (напр., с. 54). И ни слова не говорится ни о смекалке советских бойцов, ни о военной хитрости их командиров (И.Х. Ба-грамян был известен как мастер нестандартных решений). Таким односторонним описанием создается картина героизма немецко-фашистских войск (особенно — латышских легионеров) и бездарности советского руководства, которое умело воевать лишь террором и «забрасывая шапками». Но заградот-рядами (которые уже были расформированы к моменту боев в Курляндии) не объяснить самоподрывы и другие примеры героизма советских солдат — освободителей Прибалтики, которые признают даже бывшие легионеры (с. 102-104) и опрашивавший их В. Хант, когда читает их эпитафии на могильных камнях (с. 188-189). Удивительно, что британский журналист даже не предпринимает попыток осознать и (уж тем более) как-либо разрешить противоречие между двумя крайностями в оценках красноармейцев.
........................В. Хант в своих авторских комментариях и при отборе источников
Л для книги избегает «состязательности сторон», которая является залогом объ-¥
ё. ективности исторического труда. Поэтому его книга в полной мере раскроется ^ только в руках опытного историка, для которого она будет лишь одним из ис-^ точников его исследования. И наоборот, неопытный читатель наверняка будет следовать по четко очерченному В. Хантом пути не рационального, но эмоционального восприятия событий. Смешение всех латышей, выступавших на разных сторонах конфликта, со стереотипным умалчиванием их мотивов, создает трагедию жертв обстоятельств (битвы «Чужого против Хищника»), в котором данность превалирует над причинами и предпосылками.
Можно выделить приемы, при помощи которых В. Хант подбирал свои источники и раскрывал их перед читателями:
— логические ошибки;
— постоянная апелляция к чувствам читателей;
— отказ от объективного освещения и «отравление источника» (подбор негативно коннотированных определений при описании любых элементов одной из сторон конфликта, создающий в будущем негативный эмоциональный фон в отношении других элементов этой стороны);
— диспаритет в подборе источников (из более чем 270 с. книги В. Ханта только 8 с. посвящено описанию полугода из жизни одного советского партизана);
— сужение источниковой базы;
— намеренное игнорирование исторических предпосылок событий и явлений;
— игнорирование историографической традиции;
— грубые ошибки в определении значимости предмета описания;
— использование различных эвфемизмов с целью приписать противоположным сторонам конфликта несвойственные им черты (некритичное
* * *
х
использование термина «национальные партизаны», с которым связан прямой подлог — присваивание им результатов боевой деятельности советских партизан);
— стереотипизация образов посредством бездоказательных заявлений (например, «все, не согласные с новой [советской] властью, были сосланы в Сибирь» на с. 74);
— искусственные обобщения на базе единичных фактов и умолчания тех фактов, которые противоречат создаваемой картине прошлого;
— отказ от эвентуальной альтернативности жизненного пути своих персонажей и попытка навязать читателю фатализм;
— фактический отказ от рассмотрения восточноевропейских государств как самостоятельных, со своей внутренней и внешней политикой40 в межвоенные годы и навязывание чувства предопределенности истории народов, которые волей судеб оказались зажатыми в тисках «между Чужим и Хищником». §■
Последнее осознанно делается с тем, чтобы подвергнуть ревизии приговор Нюрнбергского трибунала, объявившего СС и все его формирования ...........
преступными с оговоркой, что призванные туда против своей воли и не со- |
¥
вершавшие военных преступлений не являются подсудными. ё.
Важный метод конструирования прошлого, используемый В. Хантом, — ^ попытка через обращение к чувствам читателей создать ощущение общей ^ скорби, особой жалости к небольшой европейской стране, потерявшей около полумиллиона человек в период с 1940 по 1944 гг. Но если изучить аргументацию автора, окажется, что он призывает к скорби по тем, кто был незаконно депортирован советской властью, кто был ею призван в ряды Красной армии для освобождения Прибалтики от немецко-фашистских оккупантов и погиб в боях за Отчизну, к жертвам националистического террора и к их убийцам из «команды Арайса» и прочих коллаборантских формирований (см., напр., с. 106). Таким образом, читателям вместо чувства облегчения от освобождения Красной армией и окончания трех лет геноцида навязывается скорбь и сочувствие ко всем: к правым и виноватым, к жертвам и к их палачам. И здесь уже неважно, какие усилия предпринял разоренный Советский Союз, чтобы восстановить Латвию после ее освобождения. Об этом ничего не говорится, Советский Союз застыл в статично-стереотипном образе 1940-1941 и 1944 гг.— «второй оккупации» и нового «годаужаса» (см., напр., с. 91). А завершает книгу В. Хант «шершавым языком плаката», переключаясь на события последних лет: «установление Россией контроля над Крымом» и «отправка военной помощи прорусским сепаратистам, восставшим на Украине» подаются как как примеры амбиций Москвы в отношении Прибалтики. Единственное спасение для нее — членство в НАТО и ЕС, которое «помогло укрепить растущее чувство национального самосознания» (с. 248-249).
Могут ли труды, авторы которых прибегают к приемам психологической и фактической манипуляции, считаться научными? Нет, хотя они и имеют некоторые внешние черты научных исследований. Эти мифологизирующие
s
историю тексты можно отнести к паранауке, мимикрирующей в науку, дабы паразитировать на авторитете последней.
Могут ли такие паранаучные работы использоваться историками? Могут, только если это очень опытные и бесстрастные исследователи. При таком условии даже паранаука может стать источником познания для науки: для конструктивно-критического осмысления существующих научных концепций или же в социологических целях — для изучения факторов и масштабов заблуждений и примеров целенаправленного конструирования исторического сознания.
5 1 См.: Hunt V. Blood in the Forest. The End of the Second World War in the Courland Pocket. London:
0
■F Helion & Company, 2017. 268 p.
ь 2 Exclusive Interview: Blood in the Forest author Vincent Hunt (URL: http://blog.helion.co.uk/
X exclusive-interview-blood-in-the-forest-author-vincent-hunt/ Дата обращения: 22.09.2017)
4 3
¡5 3 Один из немногих примеров — интервью с А. Лещкановсом на с. 81. Вместо ответа на вопрос,
Ф
'S. каково ему было стрелять в бывших школьных товарищей, призванных в Красную армию, ........................бывший 22-летний легионер разразился тирадой из пропагандистских клише, которыми ему
1 удалось навязать В. Ханту чувство вины за то, что Великобритания не отстояла (как после Пер-ï „ „ „ . ,
^ вой мировой войны) суверенитет Латвии перед СССР. Чуть далее, на с. 82 британский интер-
,5 вьюер спросил своих собеседников об их отношении к нацистам. И снова Лещкановс ответил
s
р- за всех, сказав, что легионеры (коих он поголовно считает призывниками) не могут отвечать
s
за преступления подчиненных В. Арайса. Обобщая эту главу, можно сделать вывод, что бывшие легионеры очень редко переосмысливали (уж тем более — критически) свое прошлое. Большинство их так и осталось зашоренными в рамках националистической пропаганды времен нацистской оккупации. Впрочем, отсутствие критической оценки своего прошлого не удивительно, ибо только так они могут объяснить свое участие в эсэсовских формированиях, оправдание которому сделали делом всей своей оставшейся жизни. Опрошенные здесь бывшие легионеры имели разный послевоенный опыт взаимодействия с представителями «Советов» (как с отдельными красноармейцами, так и с властями): 2,5 года в ИТЛ Лещкановса и небольшие порицание и физическое воздействие к одетому в эсэсовскую униформу Борисо-всу, которому советские врачи оказали (правда, без наркоза) необходимую помощь. Но В. Хант не стал задаваться важным для историка и социолога вопросом, чем же было вызвано такое разное отношение к его собеседникам? Возможно, это объясняется Железным крестом и знаком «За ближний бой» Лещкановса и отсутствием наград у Борисовса, который, как выяснилось в фильтрационном лагере, «не убивал русских» — снова национальная, а не классовая (как в СССР) идеология, оставшаяся в сознании бывших легионеров.
Великая Отечественная война 1941-1945 годов: В 12 тт. Т. IV. Освобождение территории СССР. 1944 год. М., 2014. (URL: http://encyclopedia.mil.ru/encyclopedia/books/vov/tom4.htm Дата обращения: 21.09.2017)
См., напр., Попов С.Е. На огневых рубежах. Боевой путь 3-й гвардейской артиллерийской Витебской, Хинганской Краснознаменной, орденов Суворова и Кутузова дивизии прорыва резерва Верховного Главнокомандования. М.: Воениздат, 1989. С. 120-172. (URL: http://militera.lib. ru/h/popov_se/index.html Дата обращения: 07.07.2017)
См., напр., ВасильченкоА.В. Штрафбаты Гитлера. Живые мертвецы вермахта. М.: Яуза-Пресс, 2008. (URL: http://militera.lib.ru/research/vasilchenko_av01/index.html Дата обращения: 07.07.2017)
7 Эвартс Э., Павлович Ю. «Курляндский котел» 1944-1945: повседневность в условиях блокады //
Журнал российских и восточноевропейских исследований, 2014, № 1(5). С. 109-115. "Ё
Р
8 Я помню. Я горжусь. (URL: https://iremember.ru/ Дата обращения: 22.09.2017) §
9 Напр., Кривошеев Г.Ф. и др. Великая Отечественная без грифа секретности. Книга потерь. Но- §
вейшее справочное издание. М.: Вече, 2010. (URL: http://militera.lib.ru/h/sb_vov-bez-grifa- ц
л
sekretnosti/index.html Дата обращения: 30.09.3017). ¡5
о.
10 На русском языке: Бидерман Г. В смертельном бою. Воспоминания командира противотанко- £
вого расчета. Пер. с англ. А.С. Цыпленкова. М.: Центрполиграф, 2005. 366 с. m
о
11 На русском языке: Куровски Ф. Котел смерти в Курляндии. Хроника сражений группы армий J
Ч
«Север». 1944-1945 / пер. с нем. В.Д. Кайдалова. М.: Центрполиграф, 2010. 319 с.
12 Glantz D.M., House J. When titans clashed: How the Red Army stopped Hitler. Lorens: University r press of Kansas, 1998. ji
13 Roberts G. Stalin's wars: From World War to Cold War, 1939-1953. New Haven: Yale University Press, ь 2008. rä
14 См., напр., Петренко А. Прибалтийские дивизии Сталина. М.: Вече, 2010. ^
15 Достаточно упомянуть Договор о ненападении между Германией и Латвией, заключен- §-ный 7 июня 1939 г. и фактически гарантировавший безопасность северного фланга вермах- ^ та в ходе уже спланированной и готовящейся к реализации войне Гитлера против Польши. ............
16 Лишь один раз (на с. 141) опрошенные Хантом сказали о том, что им вернули украденное крас- g ноармейцами имущество. Но углубляться в проблему советской военной юстиции английский журналист не стал.
17 См. Кошкин А.А. Чему учат японские учебники (URL: http://inforos.ru/ru/?module=news&action iL =view&id=50813 Дата обращения: 13.07.2017. 1
18 О проблеме сотрудничества с нацистами бывших представителей гражданско-чиновничье-го, полицейского и военного аппарата времен авторитарного режима Карлиса Улманиса (19341940) см.: Симиндей В.В. Кадровое наследие диктатуры Улманиса и коллаборационизм в оккупированной нацистами Латвии // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2015. № 1. С. 97-108.
19 См., напр.: Belc М. Powstanie pokonane w Moskwie... Warto wspomniec o misji Stanislawa Mikolajczyka w Rosji // Polska Niepodlegla, 1 sierpien 2017.
20 См., напр., Ковалев Б.Н. Добровольцы на чужой войне. М., 2014.
21 Таким образом, из всех видов коллаборационизма (см. подробную классификацию в монографии: Ковалев Б.Н. Коллаборационизм в России в 1941-1945 гг.: типы и формы. Великий Новгород: НовГУ имени Ярослава Мудрого, 2009. 327 с.) В. Хант признает только административную его форму.
22 Опубликованные архивные документы дают иную картину. См., напр.: «Данные злодеяния производила группа, выделенная из каждой роты». Новые свидетельства преступлений военнослужащих 19-й латышской дивизии Ваффен-СС Латвии (публ. В.В. Симиндея) // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2015. № 1. С. 162-169.
23 Это неприятие советской власти В. Хант объясняет через многократное повторение о советских репрессиях в ходе «советской оккупации» до и после войны (как мы уже видели, весьма далекое от объективности) и через описание послевоенного строительства в Лиепае: унылые, серые дома, построенные без учета архитектурного стиля города (см. с. 135). При этом журналист забывает два момента. Во-первых, оккупация — это временное занятие какой-либо территории, поэтому капиталовложения в создание инфраструктуры, которые окупятся только по истечении длительного времени, не могут являться инструментом политики оккупантов.
х ч
Таким образом, Советский Союз, инвестировавший из государственного бюджета в создание основных фондов в Прибалтике, не может считаться оккупантом. И во-вторых, в результате немецко-фашистских агрессии и оккупационного режима на временно занятой территории (по подсчетам ЧГК) Советскому Союзу был причинен ущерб на 679 млрд рублей или 128 млрд долларов США, и это —только прямой ущерб. Несмотря на это, общесоюзное правительство выделяло средства не только для восстановления РСФСР, но и других советских республик (в том числе прибалтийских). Была ли у Советского Союза возможность восстанавливать архитектурные изыски отдельных городов, учитывая голод 1947 г.? Журналист, который забыл о жертвах люфтваффе в Лондоне и Ковентри, вряд ли поймет, какое кощунство он написал.
24 Надежда на Великобританию и США, которые могут вмешаться в политическую судьбу Латвии, и стереотипные страхи о возвращении «года террора» и о зверствах «Советов» по отношению к перебежчикам неоднократно повторялись интервьюируемыми в качестве объяснения упорства борьбы латышских легионеров. «Мы сражались до последнего, — говорит бывший 22-летний легионер-пулеметчик, — поскольку слышали от других латышей, что подходят английские и американские войска, и они могут спасти нас. Никто не хотел повторения русской оккупации, поскольку было очевидно, что ее никто не переживет». Слепая вера в то, что «русские убивают всех военноплен-
^ ных», основанная на распространявшихся соотечественниками слух, была сильнее советской
........................спецпропаганды. Контрмерой, использовавшейся против нее, был создававшийся пропаганди-
g стами вермахта стереотипный образ советского спецпропагандиста-еврея и солдата, готового
о. убить своего товарища при дележе награбленного. При длительной отлучке с линии фронта —
при удалении от действия рот пропаганды — у латышских легионеров возникали мысли о де-¡L зертирстве. Но чувства лояльности и обреченности сдерживали их (с. 77-78). Как видим в воспо-
s минаниях в седьмой главе книги, немецкая военная пропаганда: 1) создавала дружественный
образ немецких вооруженных сил (через совместные праздники и подарки местному населению — см. с. 80), 2) воспитывала в латышах патриотизм (приказ Еккельна бороться за независимость Латвии вместе с немцами на с. 71) и лояльность немецкому командованию; снимала у молодежи и ее родителей страх перед призывом (военная романтика, паек, жалованье и удаленная от фронта военная служба). Уже зачисленных в состав вермахта она побуждала идти на передовую, эксплуатируя тщеславие (щегольство военными наградами и их авторитетность у мирного населения, родственников), а также через демонстрацию легкости их заслужить, уничтожая толпы звероподобных противников с особым акцентом на «еврейском вопросе». А у легионеров, сидящих в окопах, формировался фатализм и страх перед жестокостью врага. У костяка легионеров — бывших «шума», участвовавших в карательных операциях, «военное тщеславие» переходило все разумные пределы. Один из опрошенных Хантом бывший легионер-новобранец говорил: «Призывники не хотели воевать, но те, кто [уже] служил в легионе, были совершенно безумны. Они постоянно хотели сражаться, чтобы заслужить Железный крест, поэтому они постоянно бросались в атаки и брали с собой мобилизованных» (с. 205). Таким образом, немецкая военная пропаганда действовала логично и поочередно эксплуатировала различные чувства своих объектов. Главным (и оправдавшим себя) способом распространения нацистской военной пропаганды на своих союзников были слухи, передававшиеся из уст в уста их соплеменниками (См. интервью на с. 72-78).
25 Цит. по: Чернов В.Е., Шляхтунов А.Г. Прибалтийские Waffen-SS: Герои или палачи?.. — М.: Лин-Интер, 2004. С. 46, 47.
26 В действительности же о совместной борьбе «за свободу» и против большевизма помимо обращений и приказов Данкерса и Еккельна говорилось в «Меморандуме 189», направленном генеральному инспектору Латышского легиона Р. Бангерскому как раз во время массового
добровольно-принудительного призыва латышей в Ваффен-СС, 17 марта 1944 г. Ее также упоминает В. Хант (с. 151), пытаясь представить как акт Сопротивления нацизму. Однако в дей- "Ё
Р
ствительности в этом документе (на русском языке см.: URL: http://www.atmina.unesco.lv/ §
upload/lcs_memorandum_ru.pdf (Дата обращения: 30.09.2017), направленном тому, кто руко- §
водит формированием этого эсэсовского подразделения, говорится только о необходимости ц
л
борьбы против СССР. То есть документ фактически подкреплял тезисы вербовщиков в гитле- ¡5
о.
ровские вооруженные силы авторитетом 189 представителей национальной интеллигенции, £
выражавщих таким образом свою последнюю надежду добиться суверенитета. Несмотря m
о
на это, гестапо все же начало репрессии против подписантов, что является поводом для не- щ
Ч
которых называть их письмо актом Сопротивления. (Исходя из такой же логики, борьбой
х
против нацистской оккупации некоторые считают превентивный арест и содержание под г стражей Степана Бандеры после «Акта провозглашения украинской государственности»). Но ji сопротивления нацизму в гражданском поступке 189 латышей не больше, чем в действиях ь
«группы Курелиса». га
27 1
Аналогичная мысль о нацистах как провокаторах низменных инстинктов местных нацио- ^ налистов звучит в документальном фильме М. Празана «Айнзатцгруппы. Эскадроны смер- § ти», презентация которого в России прошла в Российском государственном архиве соци- ^
ально-политической истории 3 марта 2016 г. при поддержке Фонда содействия актуальным ............
историческим исследованиям «Историческая память» (см. подробнее «Эта змея хочет вполз- g ти и устроить в России кровавую баню» (URL: https://www.bragazeta.ru/news/2016/03/29/smeya/ Ц Дата обращения: 27.09.2017). Конечно, гитлеровцы (личным примером и через пропаганду) закладывали в подконтрольных им странах тенденции поведения и отношения к отдельным о. народам, но каждый решал для себя лично, как ему поступить в том или ином случае. i
28 Причем здесь В. Хант доходит до смешного, когда на полном серьезе предлагает некритично воспринять суждения 6- и 13-летних в 1944 г. мальчишек, которые не признавали немцев захватчиками, а, наоборот, считали их освободителями от советской оккупации (с. 66). Что взять с этих (уже поседевших) подростков? Как формировалось их мнение и чьи суждения они выражали (да и выражают до сих пор)? Задается ли автор-составитель этими вопросами? Нет, критика источников у него обусловлена только политическими пристрастиями и присутствует лишь в отношении противоположных источников просоветского происхождения.
29 См. подробнее: Из докладной записки УКР «СМЕРШ» 3-го Прибалтийского фронта в ГУКР «СМЕРШ» о деятельности латышских националистических организаций // Чернов В.Е., Шлях-тунов А.Г. Указ. соч. С. 146-154.
30 См. подробнее: Сожженные деревни Белоруссии, 1941-1944: Документы и материалы / сост. Н.В. Кириллова, В.Д. Селеменев и др. М.: Фонд «Историческая память», 2017. 512 с.
31 О борьбе между ЦРУ США и британской Сикрет интеллидженс сервис (Ми-6) за кураторство «лесных братьев» поведали недавно рассекреченные американской спецслужбой документы. См. Краснитский А. Тайные архивы ЦРУ. Латвийские «лесные братья» между ЦРУ и МИ-6 (URL: http://rus.lsm.lv/statja/novosti/obschestvo/taynie-arhivi-tsru.-latviyskie-lesnie-bratja-mezhdu-tsru-i-mi-6.a246233/ Дата обращения: 13.08.2017).
32 Цит. по: Чернов В.Е., Шляхтунов А.Г. Указ. соч. С. 126.
33 «Лесные мстители» задолго до седьмой главы (с. 21) уже получили свой ярлык от В. Ханта: «Просоветские партизаны мстили местному населению за мужество их сынов в нацистской униформе».
34 Вслед за Г. Кернаиртсом, опрошенным им, В. Хант повторяет миф о 300 немецких солдатах и офицерах, убитых «рубенисовцами». В действительности это число — многократно
журнал российских и восточноевропейских исторических исследовании
ниже, включая несколько эсэсовских офицеров, в числе которых был и ранее занимавший
S должность коменданта Саласпилсского концлагеря К. Краузе (См. Üdris J. Leitnants Rubenis. P
§ Bruninieks Roberts. Riga: Zvaigzne, 2016).
§ 35 См. подробнее Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. х
¡5 Т. V. Кн. 2. Границы СССР восстановлены (1 июля — 31 декабря 1944 г.). М.: Кучково поле, 2007. х
¡5 С. 817-821. ü
36 См. подробнее: Суржик Д.В. "Прибалтийский вопрос" на страницах немецкого десятитомника
ш "Германский рейх и Вторая мировая война» и в отечественных исследованиях // Новая и но-
са
вейшая история, 2016, № 5. С. 171-177.
>Ц 37 Среди них В. Хант выделяет только евреев, забывая о других национальностях и о погибших
^ от рук «лесных братьев» в Латвии в 1944-1953 гг.
га
| 38 URL: https://twitter.com/nato/status/884769177906675712. Дата обращения: 13.07.2017.
¡5 39 Спорны и некоторые (политические) утверждения археологов из поисковой группы «Леген-
X
rö да», с которыми встречался В. Хант. Но от их трагичных находок нельзя отвернуться. Напро-
га тив, их работа по поиску военных захоронений (в частности, воинов-панфиловцев 8-й гвар-
g дейской стрелковой дивизии РККА) заслуживает уважения и поддержки, ибо способствует сохранению памяти о воинах-освободителях.
........................40 Как можно судить из опубликованных недавно донесений латвийских дипломатов в Ригу (См.:
х Миссия в Москве. Донесения латвийских дипломатов из СССР, 1935-1937 гг. Документы и мате-
Цж риалы / авт.-сост. Н.Н. Кабанов, ред. В.В. Симиндей. М.: Русская книга, 2016. 392 с.), основными
¿Т факторами, определявшими советско-прибалтийские отношения, были не только желания
>5
^ Москвы и Берлина, но и импульсы из Риги, Вильнюса или Таллина в отношении СССР или Гер-
ь
| мании. Главным направлением советской дипломатии в те годы в отношении Латвии было
^ укрепление экономического сотрудничества. С этой целью был заключен ряд весьма выгод-
ных для последней экономических соглашений. Латвийские же послы (за исключением отдельных кампаний НКВД по усилению бдительности) имели возможность посещать республики СССР. Особенно радушной была встреча в Москве В. Мунтерса, где он провел полторы недели в июле 1937 г. вместо запланированных ранее нескольких дней. Как свидетельствовал рапорт финляндского посланника в Риге Палина о разговоре с главой латвийской дипломатии, «знаки внимания по отношению к Мунтерсу были необычайно велики. Кроме речей и статей нужно отметить как особое, что сам Сталин на завтраке у Молотова свыше часа говорил с Мунтерсом,,. после поездки отношения, которые до сих пор были корректными, — теперь стали сердечными и этим создали предпосылки, которые, может быть, позже, как здесь думают в отдельных кругах, приведут к весьма тесному союзу. Это может иметь решающее значение в определенной ситуации для Латвии» (Цит. по: Прибалтика и геополитика. 1935-1945 гг. Рассекреченные документы Службы внешней разведки Российской Федерации / сост. Л.Ф. Соцков. М.: РИПОЛ-классик, 2009. С. 75-78.
СУРЖИК ДМИТРИЙ ВИКТОРОВИЧ — кандидат исторических наук, ученый секретарь Центра по изучению войн и геополитики Института всеобщей истории РАН (warhistory@igh.ras.ru). Россия.
