CC BY
44
6. Соловьев В. С. Оправдание добра. М.: Мысль, 1988. С. 18.
7. Соловьев В. С. Чтения о Богочеловечестве ... С. 301.
8. Лосев А. Владимир Соловьев и его время. М.: Прогресс, 1990. С. 231-232.
9. Федоров Н. Ф. Соч. М.: Наука, 1982. С. 521.
10. Федоров Н. Ф. Философия общего дела. Т. 1. Верный, 1906. С. 236.
11. Циолковский К. Э. Письмо К. Э. Циолковского
B. М. Вишневу // Архив РАН. Ф. 555. Оп. 4. Д. 4. Л. 3.
12. Кольченко И. А. К. Э. Циолковский о судьбе человечества в космосе // Труды II Чтений К. Э. Циолковского. Исследование научного творчества К. Э. Циолковского. М.: ИИЕиТ АН СССР, 1969.
C. 17-29.
13. Огурцов А. П. К. Э. Циолковский и В. И. Вернадский. Сравнительный анализ философских идей // Труды X Чтений К. Э. Циолковского. Исследование научного творчества К. Э. Циолковского. М.: ИИЕиТ АН СССР, 1977. С. 5.
14. Урсул А. Д. Человечество, Земля, Вселенная. М., 1977. С. 17-18.
15. Фадеев Е. Т. Проблема бессмертия человечества у К. Э. Циолковского и в марксизме // Труды IX Чтений К. Э. Циолковского. К. Э. Циолковский и философия проблемы освоения космоса. М.: ИИЕиТ АН СССР, 1975. С. 7-10.
16. Коробков А. В., Космолинский Ф. П., Ха-зен И. М. Проблема адаптации в космической биологии и медицине // Труды XIV Чтений К. Э. Циолковского. К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса. М.: ИИЕиТ АН СССР, 1980. С. 8090.
17. Лесков Л. В. Феномен человека по Циолковскому. Труды ХХХ-ХХХ! Чтений К. Э. Циолковского. Циолковский и философские проблемы освоения космоса. М.: ИИЕиТ РАН, 1998. С. 12-18.
18. Мапельман В. М. К. Э. Циолковский о будущем человечества // XXXV Чтения К. Э. Циолковского: тез. докл. М.: ИИЕиТ РАН, 2000. С. 116117.
19. Казютинский В. В. Ценностные ориентации современного космизма и прогнозы будущего техногенной цивилизации. М.: Эдиториал УРСС, 1999. С. 337, 345.
20. Казютинский В. В. Космическая философия К. Э. Циолковского в контексте русского космизма // К. Э. Циолковский. Космическая философия. М.: УРСС, 2001. С. 418.
21. Циолковский К. Э. Горе и гений // К. Э. Циолковский. Общественная организация человечества. Горе и гений. М.: МИП «Память», ИПЦ РАУ, 1992. С. 27.
22. Там же.
23. Циолковский К. Э. Животное космоса // К. Э. Циолковский. Очерки о вселенной. Калуга: Золотая аллея, 2001. С. 136.
24. Там же. С. 136-137.
25. Там же. С. 139.
26. Циолковский К. Э. Свойства человека // К. Э. Циолковский. Космическая философия / ред.
B. С. Авдуевский. М.: Эдиториал УРСС, 2001. С. 116.
27. Циолковский К. Э. Животное космоса // Циолковский К. Э. Собр. соч. Т. IV. М.: Наука, 1964.
C. 298.
28. Там же. С. 302.
29. Циолковский К. Э. Живая вселенная // Архив РАН. Ф. 555. Оп. 1. Ед. хр. 428. Л. 37.
30. Космолинский Ф. П., Кузнец Е. И. Проблемы космической биомедицины в трудах К. Э. Циолковского. Тула: Приокское кн. изд-во, 1990. С. 36-62.
31. Космическая биология и медицина / под ред. О. А. Газенко. М.: Наука, 1987. С. 52-59.
32. Циолковский К. Э. Животное космоса. С. 302-303.
33. Лыткин В. В. Указ. соч. С. 187.
УДК 130.3
Р. Ю. Панченко
МЕТАТЕОРИЯ СОЗНАНИЯ КАК ВОЗМОЖНЫЙ ПРЕДЕЛ ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТИ
В статье рассматривается метатеоретическая постановка проблемы сознания под углом опыта рассуждений М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорского. Автор производит попытку осмыслить познавательный потенциал метатеоретического дискурса.
The article deals with metatheoretical formulation of the problem of consciousness as experience of discussion of Mamardashvili and Piatigorsky. The author tries to understand the cognitive potential of metatheoretical discourse.
Ключевые слова: философия сознания, метатеория сознания, метатеоретический подход.
Keywords: philosophy of consciousness, metatheory of consciousness, metatheoretical approach.
В истории философии проблема сознания выступала под разными именами в череде многочисленных традиций и школ философствования, в которых рассматривались различные способы употребления терминов «душа», «дух», «сознание». Зафиксируем сам факт громадности числа этих способов, которые можно, по нашему мнению, объединить термином «философия сознания». В то же время к философии сознания можно отнести определенную технику философского теоретизирования, в этом случае философия сознания позволяет с определённым удобством оперировать широким рядом стратегий в отношении проблемы сознания. Очевидно, что многочисленные направления, такие как феноменология, экзистенциализм, аналитическая философия, а также чисто научные изыскания -от нейробиологии и квантовой физики до психологии и культурологии - можно рассматривать в виде такого ряда философских стратегий. И важно отметить, что в философском плане весь этот плюрализм разработок зиждется на несовпадающих онтологических основаниях. Нас интересует возможность их совместного рассмот-
© Панченко Р. Ю., 2012
Р. Ю. Панченко. Метатеория сознания как возможный предел дополнительности
рения на метатеоретическом уровне и определение гносеологического потенциала соответствующей метатеории сознания.
Существование большого спектра (в перспективе даже бесконечного множества - пойдем и на такое допущение) теоретических построений в отношении сознания, использующих разнородные, непереводимые друг в друга в силу парадиг-мальных противоречий основания, создаёт ряд проблем. Сужение всей этой проблематики пусть к достаточно широкому, но так или иначе предельному уровню задаёт определенный ход мысли, одновременно, с неизбежностью, его ограничивая. Это наличие границ в работе с теориями сознания, собственно говоря, проблемой не является, поскольку решает так или иначе ряд определённых задач, имея своё в той или иной мере определённое конкретно-предметное поле. Но само существование разных теоретических систем с определённой степенью закрытости их друг от друга в смысле возможности (точнее, невозможности) перевода их эпистемологических содержаний к единым онтологическим основаниям требует должной рефлексии по отношению к формальным свойствам этих систем. В плане такой разработки и проявляется эвристический потенциал метатеории, выступающей формали-зирующим базисом предметно-теоретических построений. Иначе говоря, попытка построения метатеории сознания есть своего рода рефлексивно-теоретическое переключение, если не сказать - приключение, характера мышления.
Отметим известный факт, что в случае с сознанием объект теоретизации одновременно выступает и непосредственным методом исследования. Проще говоря, сознание исследуется с помощью сознания же. Надо отметить, что подобного рода самореферентность не уникальна и ее можно обнаружить в ситуации определения мышления, языка и объектов микромира. Очевидно, что мы должны опираться на мышление, чтобы понять, что такое мышление, и опираться на язык при описании языка и т. д. Хотя в целом по отношению к научному познанию эти ситуации следует расценивать как крайне специфичные, требующие специальных методик, чем, собственно, и является, в какой-то мере, пробле-матизация в рамках метатеории.
Если предельно просто попытаться схематизировать специфику парадоксов, возникающих в отношении сознания, мышления, языка, квантового мира, то следует, по-видимому, обратиться к идее герменевтического круга. Вводится принципиальное различение мышления, например, и рефлексии об этом мышлении. В целом эти ситуации парадоксальности в рамках различных теорий могут служить слентовыми системами при переходе к метатеории, выводя к соответствую-
щим установкам (слентовый, от СЛЕНТ - аббревиатура выражения «строительные леса научной теории», предложенная Э. М. Чудиновым). Речь идет о промежуточных теоретических построениях между первоначальным зарождением теории в виде идеи или гипотезы и окончательным вариантом - теоретической системой, построенной на основе экспериментальной проверки гипотез. И затем могут быть оставлены за её рамками. Оставлены как относящиеся к теоретическому плану сознания, а не метатеоретическому.
Метатеоретический подход позволяет выйти за рамки общетеоретических научных построений в отношении сознания и рассмотреть сознание непосредственно в онтологической специфике как нечто бытийствующее вообще, то есть в некоторой слитности именно с бытийственным и всей его потенциальностью. Это требует чрезвычайно специфической мыслительной работы, особого мыслительного фокуса по отношению к словам, их играм в сознании и с сознанием. Речь идет о возможности (скорее, необходимости) выйти из субъект-объектной парадигмы, в рамках которой описание сознания неизбежно наталкивается на непроходимые парадоксы мышления. И тогда, пишут М. Мамардашвили и А. Пятигорский, «сознание может описываться как необъектное», при этом «необходимо допустить принципиальную возможность описания сознания как чего-то и онтологически несубъектного» [1]. При этом отмечается некоторая условность приёма, посредством которого осуществляется скачок от классики к метатеории. Условность заключается в том, что метатеория -это нечто не безусловное, нечто незавершённое и в силу этого рискующее не сбыться. Однако если пойти на риск выхода, то есть возможность попасть в ситуацию «вне» по отношению к классике философствования, а значит, и по отношению к присущим ей рядам парадоксальностей, а это и есть, по-видимому, способ прорваться к сознанию. При этом отмечается, что «везде, где может вводиться метатеория, везде, где есть такое свойство, мы имеем дело с тем, что может условно описываться как сознание» [2].
Осуществляя эту попытку прорыва к сознанию, Мамардашвили и Пятигорский разрабатывают особый понятийный аппарат. Как представляется, терминологию, которую они вводят, следует рассматривать в непосредственной соотнесённости с семиотической направленностью их исследований. То есть категории, вводимые ими в метатеории сознания, такие как сфера сознания, состояния сознания, структура и псевдоструктура сознания, слои сознания, факты сознания, могут рассматриваться в символическом ключе. Это связано с тем, что, как отмечают авторы, «сознание не имеет "языка" для себя, а име-
ет только "язык" для психики, и этим языком является язык символов» [3].
Сама метатеория выступает как своего рода символ особого рода мышления, суть которого можно увидеть в потенциальности и принципиальной открытости. Образно говоря, метатеория сознания выступает как ещё одно измерение, могущее быть дополнительным к чему бы то ни было в сознании, естественно, при наличии особой рефлексивно-мыслительной установки. Её характеристики беспрестанно проговаривают в своих рассуждениях авторы, создавая метатеорию в качестве совершенно особого инструмента философской работы с сознанием. Инструмента, позволяющего оперировать классическими категориями теорий сознания, да и категориями вообще как спекулятивными фактами сознания.
Итак, метатеория сознания выступает как нечто предельное по отношению к теории сознания и при этом как нечто принципиально дополнительное. Позволим себе привести цитату, на наш взгляд, достаточно ёмко отражающую характер предельной дополнительности метатеории сознания: «Понимание сознания, работа с сознанием, борьба с сознанием - отсюда и попытки построения какой-то своей метатеории сознания... - вызваны нашим желанием дойти до какого-то доступного нам сейчас предела, причем предела не в чистом умозрении, не в поисках какого-то абстрактного категориального сознания, а предела в поисках основы своего сознательного существования» [4].
Конечно, вся работа с сознанием в философии метатеорией не исчерпывается. Да она и не претендует на это. Но само наличие её как пре-
дельно дополнительного фактора любой теоретической работы, несущего возможность выхода из любой парадигмальности в некое положение, которое топологически удобно обозначить как «вне», как возможность быть где-то ещё, может задавать определённый эвристический потенциал. И если попытаться его как-то определить, то это определение будет в духе безграничности. В том смысле, что метатеория - это то, что мыслится над границами, это то, где мышлению и философствованию ещё предстоит случиться, и в силу этого пределы, задающиеся ретроспективно, ещё не определены. Вместе с этим, несмотря на всю сложность метатеорети-зации сознания, без подобной работы, на наш взгляд, построение какой-либо адекватной онтологической картины сознания не представляется возможным.
Резюмируя наш дискурс о метатеоретической картине сознания, следует отметить, что сам её характер, характер открытости через позицию «вне», несёт в себе принципиальную возможность быть картиной незавершённой, способной к творческому дополнению, и, возможно, в силу этого, достижения некоторой реальной конвергенции онтологических и эпистемологических оснований философии сознания.
Примечания
1. Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символе и языке. М.: Школа «Языки русской культуры», 1999. С. 44.
2. Там же. С. 42.
3. Там же. С. 145.
4. Там же. С. 30-31.
