CC BY
61
ФИЛОЛОГИЯ
Вестник Омского университета, 2004. № 4. С. 122-125. © Омский государственный университет
УДК 4-53+413.0
МЕТАФОРА И МЕТАФОРИЧЕСКАЯ МОТИВАЦИЯ КАК СПОСОБЫ ОБРАЗОВАНИЯ ПРОСТОРЕЧНЫХ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ XVIII ВЕКА
Н.Н. Щербакова
Омский государственный университет, кафедра исторического языкознания
644077, Омск, пр. Мира, 55а
Получена 12 сентября 2004 г-
Morphological and semantic means of wordbuilding are analised in their interaction, on the material of colloquial vocabulary of the 18-th century.
Описание процесса создания в языке нового слова содержит три компонента: 1) характеристика производящей базы; 2) определение форманта; 3) определение словообразовательного значения. На основе этих трех компонентов выделяются словообразовательные типы языка, являющиеся важнейшей частью словообразовательной системы. Названные элементы описания словообразовательного типа используются при анализе морфологических способов деривации как в синхронии, так и в диахронии. Семантическое словообразование, отличающееся тем, что отношения в паре «производящее - производное» не подразумевают формальных различий, не использует указанные выше понятия. Однако при всей специфике семантической деривации ее объединяет с морфологической то, что при этом создаются новые единицы словаря, а поэтому существует возможность использования основных понятий морфологической деривации и при описании семантического словообразования. Разумеется, невозможно при этом использовать понятия морфологического словообразования механически. По-видимому, следует говорить лишь о возможности соотношения терминологии морфологического и семантического словообразования, о возможности обнаружения эквивалентов. Рассмотрим это на примере просторечных метафорических производных, употреблявшихся в русском языке XVIII в.
Среди семантических дериватов указанного периода метафорические образования занимают видное место. Нужно сказать, что именно мета-форизация значения довольно часто приводила к появлению просторечного характера у новообразования.
Метафора, как известно, заключается «в употреблении слова, обозначающего некоторый класс предметов, явлений, действий или признаков для характеризации или номинации другого объекта, сходного с данным в каком-либо отношении. Метафора предполагает использование слова не по его прямому назначению, вследствие чего происходит преобразование его смысловой структуры. Взаимодействие метафоры с двумя различными типами объектов (денотатов) создает ее семантическую двойственность, двуплановость» [1]. Если рассматривать метафору как один из способов семантического словообразования и попытаться применить указанные выше характеристики словообразовательного типа, то следует признать, что традиционные для морфологического словообразования компоненты требуют уточнения и должны быть связаны с анализом значения слова.
Проблема сущности языкового значения, его природа, структура, типы неоднократно рассматривались в различных отраслях языкознания [2], при этом понятие значение определяется либо как психологический феномен, либо как феномен, отражающий прежде всего знаковую природу языка. В случае, когда рассматривается метафора, первый из отмеченных подходов представляется наиболее продуктивным. В самом деле, новый лексико-семантический вариант слова появляется при метафоризации на базе тех представлений и эмоций, которые связаны с базовым словом, а точнее, с его ассоциативным потенциалом, т. е. с его ассоциативной валентностью, которая допускает «системное (внеконтекстуаль-ное) и речевое варьирование его плана выражения и плана содержания и различную
интерпретацию» [3]. Именно ассоциативный потенциал слова становится производящей базой при образовании нового слова посредством метафоры. Например, зафиксированное «Словарем Академии Российской» слово мытарь имеет 2 значения: 1. Собиратель мыта. 2. В просторечии: кто чрез разные обманы, разными оборотами снискивает, добывает, достает что-н. (САР2, т. 3, с. 919). Совершенно очевидно, что первичное значение слова ни о каком обмане не сообщает, в его семантической структуре нет ни одного компонента, который был бы связан с понятием обмана. Следовательно, вторичное значение возникло на базе ассоциаций, связанных с особенностями поведения мытаря.
В просторечии XVIII в. можно встретить примеры метафоры двух функциональных типов: образной или когнитивной [4].
Образная метафора предполагает переход предметного значения в признаковое. Такое слово уже не столько называет предмет, сколько дает ему характеристику, оценку. Такой тип метафоры представлен, например, в следующих образованиях:
дрязг - «вздор, нелепица», ср. дрязг - «всякий сор, нечистота» (СлРЯ XVIII, т. 7, с. 20);
дубина - «о человеке тупом, не понятном или упрямом», ср. дубина - «тяжелая толстая папка» (САР2, т. 2, с. 267);
кроха - «малютка», кроха (обычно мн.) -«остатки имения, имущества, собственности», ср. кроха - «мельчайшая частица, маленький кусочек чего-л.» (СлРЯ XVIII, т. 11, с. 36);
крюк - «препятствие в каком-л. деле, препона, зацепка»; ср. крюк - «окольный, непрямой путь» (СлРЯ XVIII, т. 11, с. 56-57);
лебедка - «ласк, обращение к девушке, женщине», ср. лебедка - «самка лебедя» (СлРЯ XVIII, т. 11, с. 129).
Гораздо богаче представлена когнитивная метафора, связанная с сопоставлением признаков, свойств, действий, характерных для разных классов субъектов или объектов. Нужно сказать, что просторечные дериваты при этом чаще всего основаны на особенностях действий:
брыкаться - «сопротивляться», ср. брыкаться - «лягаться» (СлРЯ XVIII, т. 2, с. 149);
всунуться - «стремительно войти куда-л.», ср. всунуться - «вдвинуться, впихнуться» (СлРЯ XVIII, т. 4, с. 172);
выкатать - «поколотить», ср. выкатать -«выгладить на скалке или катке» (САР1, т. 3, с. 477; СлРЯ XVIII, т. 4, с. 226);
выкинуть - «произвести, проделать, осуществить», ср. выкинуть - «кинуть вон, выбросить» (САР1, т. 3, с. 514; СлРЯ XVIII, т. 4, с. 227-228);
доесть - «причинить великий вред, бедствие, также довести кого-л. до крайности», ср. доесть - «съесть до конца, без остатка, докончить еду» (САР1, т. 6, с. 994; СлРЯ XVIII, т. 6, с. 176);
гадать - «строить предположения, догадки, помышлять о чём-л.», ср. гадать - «предсказывать, узнавать будущее» (СлРЯ XVIII, т. 5, с. 80);
досидеть - «изыскать возможность, случай нанести вред кому-л.», ср. досидеть - «пробыть где-л. до определенного срока» (САР 1, т. 5, с. 1032; СлРЯ XVIII, т. 6, с. 225);
дорыться - «разыскивая, добраться до кого-л., найти кого-л.», ср. дорыться - «роя, копая, добраться, дойти до чего-л.» (СлРЯ XVIII, т. 6, с. 223).
Почти все подобные образования имеют одну характерную особенность: производящая база не имеет просторечного характера, производная единица относится к просторечным. Таким образом, немалую роль в формировании стилистической отнесенности слова играет способ деривации. Метафоризация может и не менять стилистической окраски слова (в перечисленных примерах к таким случаям относятся слова кропать, кутить, нахлынуть, проруиштъся), чаще всего это бывает с образованиями, созданными на базе слов, отмеченных словарями как простонародные.
Обратимся к определению явления, эквивалентного понятию формант. Известно, что в морфологическом словообразовании формантом является «наименьшее в формальном и семантическом отношении словообразовательное средство (средства) из числа тех средств, которыми данное мотивированное слово отличается от мотивирующих» [5]. Явление, эквивалентное форманту, в процессе семантического словопроизводства так же, как и производящая база, должно определяться с учетом плана содержания слова. Представляется, что поиски такого средства в случае метафоризации могут быть наиболее эффективными, если учитывать концепцию внутренней формы слова, выдвинутую A.A. Потеб-ней. Внутренняя форма была определена им как «ближайшее этимологическое значение слова, тот способ, каким выражается содержание» [6]. Рассматривая внутреннюю форму как связующее звено между мыслительным и языковым рядом, A.A. Потебня утверждал, что «она показывает, как представляется человеку его собственная мысль» [7]. Иными словами, внутренняя форма слова рассматривается в качестве своеобразного способа установления некоторой ассоциативной связи между производящим и производным, не исчерпывая при этом плана содержания слова в целом. При образовании лексической единицы путем метафоры у производного появляется но-
124
Н.Н. Щербакова
вая внутренняя форма. Это и есть главное отличие производящего и производного. Более того, у слова, созданного путем метафорического переноса, внутренняя форма будет обязательно, в то время как у производящего она может отсутствовать в результате деэтимологизации. Так, у существительного скот - «сельскохозяйственные животные» внутренней формы в XVIII в. уже не существовало [8]. В то же время у бранного просторечного слова скот (о человеке, людях) внутренняя форма совершенно очевидна. Таким образом, отмечаемая исследователями двупла-новость, одновременная соотнесенность метафорического образования и с прежним, и с новым денотатом есть не что иное, как образование у слова новой внутренней формы, т. е. того средства, которое эквивалентно форманту.
Для определения словообразовательного значения метафорических дериватов следует уточнить некоторые особенности производного. Во-первых, в этом случае не изменяется часть речи, т. е. и производящая, и производная единицы относятся к одной и той же лексико-грамматической группе слов, обозначая либо предмет, либо признак, либо действие. В результате остаются однотипными и их грамматические признаки. Изменения происходят только в том случае, если существительное переходит в разряд одушевленных (например, балаболка - «колокольчик», ср. балаболка - «болтливый человек»; пень - «нижняя часть срубленного дерева», ср. пень - «о неповоротливом или грубом, неотесанном человеке»; чурбан - «обрубок дерева», ср. чурбан - «о глупом человеке» и т. п.). Во всех подобных случаях происходит изменение форм винительного падежа. Однако нужно сказать, что такие случаи метафоризации сравнительно редки. Гораздо чаще в качестве производящей базы для одушевленных метафорических дериватов используются одушевленные существительные, а для неодушевленных - неодушевленные. Так, человека чаще всего опосредованно сравнивают с животным: ворона - «о невнимательном человеке», гоголь -«франт, щеголь», змей - «злой, коварный человек», свинья - «грязный, неопрятный человек», хомяк - «неповоротливый человек» и т. д.
Во-вторых, способ номинации при метафорическом словообразовании может быть охарактеризован как соотносительный, т. е. такой, при котором предмет, действие или признак характеризуется с помощью опосредованного способа представления признака» [9]. Все это и позволяет определить словообразовательное значение, т. е. «то общее значение, которое отличает все мотивированные слова данного типа от мотивирующих» [10]. В нашем случае словообразовательное значение может быть определено как «похожий
на то, что названо производящей базой». Сходство при этом может быть связано с физическими качествами, особенностями поведения, важнейшими признаками и т. п.
Ещё более интересное явление представляет собой метафорическая мотивация. Впервые она была описана В.В. Лопатиным, который выделяет следующие её особенности: «Для подобных экспрессивных наименований характерна семантическая связь с мотивирующими словами, однако эта связь в них не прямая, а переносная, причем метафорическое значение оказывается здесь номинативным значением таких слов» [11]. Серьезное отличие метафорической мотивации от метафоры в чистом виде заключается в том, что в этом случае наблюдается взаимодействие морфологического и семантического словопроизводства. О таком взаимодействии обычно говорят, исследуя словообразование в диахроническом аспекте [12], однако представляется, что это явление может наблюдаться и на любом синхронном срезе. Рассмотрим это на примере просторечных образований XVIII в.
При помощи метафорической мотивации созданы, например, такие слова, зафиксированные словарями XVIII в.:
бойкий - «смелый, дерзкий» (СлРЯ XVIII, т. 2, с. 93); ср. бить;
гниляк, гнилуша - «человек слабого сложения, легко поддающийся заболеваниям» (СлРЯ XVIII, т. 5, с. 143); ср. гнилой;
голытьба, голудба, гольё, гольтепа, собир. -«бедняки» (СлРЯ XVIII, т. 5, с. 161-162); ср. голым.
Как видно из приведенных примеров, метафорическая мотивация имеет некоторые черты, роднящие её с метафоризацией, однако это разные способы словообразования. Во-первых, формально в качестве производящей базы при метафорической мотивации выступает основа, тогда как при метафоризации - целое слово. Эта особенность роднит метафорическую мотивацию с морфологическими способами словообразования. Однако словообразовательная мотивация в этом случае принципиально отличается от той, которая наблюдается при морфологическом словообразовании (семантика производной основы складывается в этом случае из вещественного значения производящей основы и деривационного значения аффиксов: столик - небольшой стол:, запеть - начать петь; красноватый -слегка красный и т. д.). В случае метафорической мотивации новое значение складывается прежде всего на базе ассоциативного потенциала производящей основы, используется также и деривационное значение аффикса: жердило - это похожий на жердь человек; нахлебник - тот, кто
ест даром чужой хлеб; домовище - последний «дом» человека и т. д.
Важным признаком метафорической мотивации является отсутствие у производящей основы тех образных, экспрессивных компонентов значения, которые наблюдаются у производного слова. Если производящая база обладает подобными значениями, речь идет не о метафорической мотивации, а об обычном морфологическом словообразовании. Образный характер новообразования в таком случае наследуется, как, например, в следующих случаях:
ветреник, ветреница - «легкомысленный, непостоянный человек» (СлРЯ XVIII, т. 3, с. 81— 82); ср. ветреный - «легкомысленный»;
вымсиль - «о старом, лишенном сил человеке, животном» (СлРЯ XVIII, т. 4, с. 220); ср. выжить из ума.
Формантом при метафорической мотивации являются прежде всего аффиксальные морфемы, что также похоже на морфологические способы деривации. Но это именно только похожесть, так как материально выраженный формант не единственное средство, отличающее производящую основу от производной. Роль аффикса такая же, как в морфологическом словопроизводстве: прежде всего он определяет часть речи производного слова. В то же время следует отметить, что при метафорической мотивации, так же, как при метафоризации, у новообразования появляется новая внутренняя форма, связанная не со значением мотивирующего слова, а с его ассоциативным потенциалом.
Проведенный анализ показывает, что процесс создания нового слова путем метафорической мотивации демонстрирует тесное переплетение элементов морфологического и семантического словообразования во всех звеньях словообразовательного типа. Естественно, что и определение словообразовательного значения требует учета указанного факта. Словообразовательное значение определяется в случае метафорической мотивации так же, как и при морфологическом словопроизводстве (в нашем материале чаще всего это значение носителя предметного или процессуального признака), но в то же время неотъемлемым элементом характеристики словообразовательного значения будет указание на сходство с тем, что названо в производящей базе.
Таким образом, несмотря на безусловную специфику семантического словообразования, его вполне возможно рассматривать с использованием методики, применяющейся для морфологических способов деривации. При этом становится очевидной связь двух названных типов словопроизводства при таком способе, как метафорическая мотивация.
[1] Арутюнова Н.Д. Метафора // Русский язык: Энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1979. С. 140.
[2] См., напр., обзор важнейших направлений в работе: Васильев Л.М. Современная лингвистическая семантика. М.: Высшая школа, 1990. С. 67-72.
[3] Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество: Монография. Екатеринбург: УрГПУ, 1996. С. 35.
[4] Об отличительных признаках каждого из типов метафоры подробнее см.: Арутюнова Н.Д. Указ. соч. С. 141-142.
[5] Русская грамматика: В 2 т. М.: Наука, 1982. Т. 1. С. 134.
[6] Потебня A.A. Мысль и язык // Эстетика и поэтика. М.: Искусство, 1976. С. 175.
[7] Он же. Указ. соч. С. 115.
[8] Древняя внутренняя форма этого слова, связанного по происхождению с существительным щетина, может быть определена как покрытый щетиной (см.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: Пер. с нем. О.Н. Трубачева: В 4 т. М.: Прогресс, 1987. Т. 3. С. 655).
[9] Янценецкая М.Н. О терминах «словообразовательное значение» и «значение словообразовательного типа» //Актуальные вопросы русского словообразования. Тюмень, 1984. С. 11.
[10] Русская грамматика: В 2 т. М.: Наука, 1982. Т. 1. С. 135.
[11] Лопатин В.В. Метафорическая мотивация в русском словообразовании // Ученые записки Ташкентского пед. ин-та. Ташкент, 1975. Т. 143, вып. 1. С. 53.
[12] Николаев Г.А. Русское историческое словообразование. Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1987. 153 с.
