CC BY
53
МЕТАФОРА «ЕДА» В ЛИРИКЕ Б. ПАСТЕРНАКА 1910-НАЧАЛА 1920-Х ГГ.
О.А. Замерова
METAPHOR "FOOD" IN B. PASTERNAK'S POETRY OF 1910-BEGINNING 1920 S.
Zamerova O.A.
Ontological aspects of the metaphor "Food" in B. Pasternak's poetry are revealed in the article. Existential dialogue with the world is achieved through the activization of associations of the sensory line. Dialogue with the world means physiological "contact" with inner "I" of the lyrical character. Existential categories of space and time take anthropoid attributes and turn to be able to come out as "interlocutors". "Edible" Pasternak's images reflect the act of "communion" of the lyrical character to the world.
В статье раскрываются онтологические аспекты метафоры 'еда' в лирике Б. Пастернака. Экзистенциальный диалог с миром - трансцен-денция, - осуществляется благодаря активизации ассоциаций сенсорного ряда. Диалог с миром обретает смысл физиологического «контакта» с внутренним «я» лирического героя. Бытийные категории пространства и времени принимают антропоморфные качества и оказываются способными выступать в качестве «собеседников». «Съедобные» образы Пастернака отражают акт «причастия» к миру.
УДК 882 - 1 «1910-1920» Б.
В постсимволистской поэтике, как известно, приветствовалось введение в литературный обиход новых, малоупотребительных слов, прозаизмов, антиэстетизмов. «Ощущение поэтического словаря, - писал Б.Я. Бухштаб, - притуплено у нас бесконечными опытами его обновления и расширения на протяжении всего двадцатого века, а главным образом в футуристической школе» (2, 107). Поэтика, близкая «футуристической» манере, присутствует в некоторых стихотворения из сборника «Поверх барьеров» Б. Пастернака, например, пейзаж в стихотворении «Ледоход» изображён в броских «футуристических» тонах. А сам «ледоход» - «поножовщина обломков» - это метафора процесса «приготовления пищи». По словам В. Аристова, в поэзии Пастернака «съедобные» образы занимают... особое и почётное место... <...>. Для поэта освоение нового предмета - как прорыв в нечто небывалое и в то же время - в сверхзнакомое. <...> Звуковое, световое, чувственное ослепление при встрече с миром закрепляется в метафоре, где незнакомая вещь, соприкасаясь с другой вещью, приходящей из «душевной глуби», перестаёт быть пугающей, становится отмеченной и «освоенной» (1, 150). И в самом деле, кажется, что всё окружающее пространство «осваивается» в метафорах еды: окружающая действительность, предметы быта, пейзажи природы и урбанистические картины - всё может быть уподоблено съестному: Как бронзовой золой жаро-вень, Жуками сыплет сонным сад («Как бронзовой золой жаровень»); Размокшей
каменной баранкой В воде Венеция плыла («Венеция»); О крыши! Отварного ветра отведав, Кыш в траву и марш, тротуар горяча! («I Мая»); Мгновенный снег, когда булыжник узрен. Апрельский снег, оплошли-вый снежок! Резвись и тай - земля как пончик в пудре, И Рой огней - как лакомки ожог. («Мгновенный снег, когда булыжник узрен...»); Булки фонарей и пышки крыш («Зимняя ночь»).
Очень важную роль (как это парадоксально ни звучит), метафора еда занимает в поэтике диалога. «Пастернаковский мир насыщен интенсивными взаимодействиями, -утверждает А.К. Жолковский. - Даже самые интимные занятия - еда, любовь, творчество - открыты миру и рады непрошеным посетителям» (3, 490). Исследователь, рассматривая данную метафору в аспекте структурной поэтики, считает её инвариантом темы «контакта» «для пары 'дом - макромир'» (4, 224-225).
Новое мирочувствование в ХХ веке ведёт за собой и поиск новых грамматических и стилистических форм. Философская категория бытие дана человеку в понятиях пространства и времени. Эти понятия у Пастернака часто ассоциируются с едой: Коротким днём, как коркой сыра, Играют крысы на софе («К Октябрьской годовщи-не»1927). Разговор на важные жизненные (бытийные) темы происходит на фоне завтрака в буфете парохода («На пароходе», «Поверх барьеров»). Вообще соединение тем бытийных, и еды - в стихах Пастернака встречается часто. Так, излюбленный образ пространства и времени в «Балладе» (1916, 1928) изображён в метафорах приготовленной пищи и процесса еды: Летами тишь гробовая Стояла и поле отхлёбывало Из чёрных котлов, забываясь, Лапшу светоносного облака («Баллада», «Поверх барьеров»). В «Темах и вариациях» даль (как и поле в предыдущем примере) обретают качества антропоморфные: Дремала даль, рядясь неряшливо Над ледяной окрошкой в иней, И вскрикивала и покашливала За пьяной мартовской ботвиньей («Встреча», «Темы и вариации»). Пространство «одушевлённое», живое - это уже не просто
«пейзаж» и фон, но субъект общения, реагирующий на все мысли и чувства лирического героя. Интересен пример соединения мотива жизнь со «съедобными» образами в начале романа «Спекторский»: Привыкши выковыривать изюм Певучестей из жизни сладкой сайки, Я раз оставить должен был стезю Объевшегося рифмами всезнайки. Интерьер комнаты Бальца дан в метафорическом восприятии Спекторского: Картины, бронзу - всё хотелось съесть Всё как бы в рот просилось, как в пекарне. И вдруг в мозгу мелькнуло: «И съедят...». Следует отметить, что метафора еда играет большую роль в создании феномена прозы («прозаического содержания»), к чему стремился Пастернак, создавая «роман в стихах». Подступы к «прозаическому способу» изложения ощутимы уже в «Темах и вариациях». Затрапезную окраску обретает, например, портрет Шекспира, беседующего со своим сонетом на фоне «натюрморта»: За дальним столом, где подкисший ранет Ныряет, обнявшись с клешнёю омара («Шекспир»).
Понятие «диалог» принято относить к сфере духовной. Однако «контакт», как это видно из рассуждений А.К. Жолковского, возникает и на уровне физическом: - рукопожатие, «любовный контакт» и пр. Общение человека с миром «неодушевлённых предметов», природы - это для поэзии традиционные темы. Однако метафоры созерцания мира дают представление о «внешнем виде» предметов. Такой «диалог» в понимании Пастернака даёт весьма поверхностный контакт. Еда - процесс интимный, органический, физиологический, который, как правило, не затрагивает логические, рациональные представления, но весь основан на обострённой сенсорике, активизации подсознания. Еду мы воспринимаем и зрительно (у неё - разный цвет, форма, поверхность, она бывает жидкой, твёрдой консистенции и пр.), и можем её «услышать». В процессе еды участвуют кроме вкусовых - ещё и обонятельные ощущения. Давно известно, какое значение имеют в психической жизни человека запахи. Мир посредством еды вступает в физический (буквальный) контакт с моим телом, моим материальным «я». Еда - это
различные вещества мира. И моя телесность обусловлена телесностью мира, в котором я живу. Мир, входя в меня, становится «мной». Поэтому в мотиве еда воплощается (выражаясь в терминах М. Бебера), идея отношений с миром «Я-Ты». Метафора жизнь - еда - одна из самых распространённых в поэзии Пастернака. В «Охранной грамоте» процесс осмысления жизни ассоциируется с едой: «Для меня жизнь открывалась лишь там, где он (читатель - 0.3.) склонен подводить итоги. Не говоря о том, что внутреннее членение истории навязано моему пониманию в образе неминуемой смерти, и я в жизни оживал целиком лишь в тех случаях, когда заканчивалась утомительная варка частей и, пообедав целым, вырывалось на свободу всей ширью оснащённое чувство» (выделено нами - 0.3.) (6).
У Пастернака еда образует разветвлённое ассоциативное поле. Всё мироздание может быть представлено метафорической ротовой полостью. В стихотворении «Дурной сон» «небесный постник» Не верит, чтоб выси зевнулось когда-нибудь Во всю её бездну, и на небе выплыл, Как колокол на перекладине дали, Серебряный слиток глотательной впадины, Язык и глагол её, -месяц небесный. С ротовой полостью может сравниваться сад: У сада пахнет Из усыхающего рта; У сада Полон рот сырой крапивы: Это запах роз и кладов («Три варианта», «Поверх барьеров»). Соединение значений «душный сухой воздух» и устойчивого выражения «пересохший язык» («язык отсох») даёт яркую метафору: Не отсыхает ли язык У лип, не липнут листья к нёбу ль? Поэт самого себя (свою душу) иногда ассоциирует с «плодом»: Я - Плодовая падаль, отдавшая саду Все счёты по службе, всю сладость и яды («Баллада», «Поверх барьеров»); Спелой грушею в бурю слететь («Определение души», «Сестра моя -жизнь»). В терминах «съедобной лексики» Пастернак выражается о многих различных вещах, например, о писательском творчестве: «Страшно работать хочется. Написать бы что-нибудь стоящее, человеческое, прозой, серо, скучно и скромно, что-нибудь большое, питательное. И нельзя. Телефонный
разврат какой-то, всюду требуют, точно я содержанка общественная» (7, 143). Творческий процесс и в лирике связан часто с мотивом еды (поглощения и перемалывания). «Мельницы» («Поверх барьеров»), «как мысли гениев», перемалывают «всей жизни умолот, Все помыслы степи и все слова». Активная часть стихотворения построена на семантике поглощения. Стихотворение формирует идею о том, что всё бытие -«кишенье всех естеств» - представлено в качестве метафорического «блюда», осенью созревшего к тому, чтобы быть проглоченным и переваренным («перемолотым») внутри «организма (мозга? души?)» гения.
Много в стихотворениях Пастернака разного рода «напитков» - это и «чашка какао», которая «испаряется в «зеркале», и напитки покрепче - своего рода символ пьянящего воздействия жизни. «Вино жизни», «вино бытия» - излюбленные метафоры Пастернака: опять я ненастьями запил. <...> Нынче нам не заменит ничто Затуманившегося напитка. («Все наденут сегодня пальто...»), Пью горечь тубероз, небес осенних горечь И в них твоих измен горящую струю. Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ, Рыдающей строфы сырую горечь пью («Пиры») - «Начальная пора»; От кружки синевы со льдом, От пены буревестников Вам станет дурно... («Весна! Не отлучайтесь...», Разве только птицы цедят В синем небе щебеча, Ледяной лимон обеден Сквозь соломину луча? <...> И февраль горит, как хлопок, Захлебнувшийся в спирту («Разве только грязь видна вам...», «Поверх барьеров»; Я жизнь, как Лермонтова дрожь, Как губы в вермут окунал («Про эти стихи»), В траве, на кислице, меж бус Брильянты, хмурясь, висли, По захладело-сти на вкус Напоминая рислинг («Имелось») («Сестра моя - жизнь»).
Пастернак изобретателен в области вкусовой гаммы метафорических «напитков»: Теперь не надышишься крепью густой. А то, что у тополя жилы полопались, - Так воздух садовый, как соды настой, Шипучкой играет от горечи тополя («После дождя», «Поверх барьеров»). Тающий снег и лёд весной под рукой природного ме-
тафорического «кулинара» приобретают доселе неведомые им свойства: Как белым ключом закипая в котле, Уходит бранчливая влага («Стрижи», «Поверх барьеров»).
Процесс «питья», мотив грозы, влаги, утоляющей жажду, очень часто связан с творческим актом: «Февраль. Достать чернил и плакать!..», «Пианисту понятно шныряние ветошниц...». Пить образует парони-мическую пару со словом петь. Поэтому сочетание пить, утолять жажду производит метафору вдохновенного творчества. И гроза, утоляющая жажду «душного лета столиц» - это тоже символ творчества (поэта, музыканта, «разразившегося» грозой «сочинительства»). Пианист тянется, как за походною флягой <...> К роялю, обычно обильному влагой («Пианисту понятно шнырянье ветошниц...»). Поэтому вода, влага -это метафора поэзии: Поэзия, когда под краном Пустой, как цинк ведра, трюизм, То и тогда струя сохранна, Тетрадь подставлена - струись! («Поэзия»). Сам процесс сочинения стихов для «любимой» уподоблен поцелую: любимую трогать Так, как мне, не дано никому. <...> губ моих медью Трогал так, как трагедией трогают зал, и органическому (почти физическому) прониканию влаги (и звёзд) «в пищевод»: Пил, как птицы. Тянул до потери сознанья. Звёзды долго горлом текут в пищевод, Соловьи же заводят глаза с содроганьем, Осушая по капле ночной небосвод. («Здесь прошёлся загадки Таинственный ноготь...»). Интересно, что в «Сестра моя - жизнь» почти нет метафор еды (сравнений с твердыми продуктами или пищи сырой или варёной), зато много напитков. Это обстоятельство создаёт возвышенный строй книги. Привлекает внимание утварь «мучкапской чайной», где чёрные вишни Глядят из глазниц и из мисок, а глыбастые цветы На цветах и на посуде. «Выплеснутый чай» возникает снова в цикле «Возвращение» («Как усыпительна жизнь!..»). Столь же непосредственно в метафорах «съедобного куска» в цикле «Начальная пора» выражено отрицание «сытой жизни»: Исчадья мастерских, мы трезвости не терпим. Надежному куску объявлена вражда. В «Пирах» экзистенциально ис-
толковано предназначение жизни художника: Наследственность и смерть - за-стольцы наших трапез. «Сестра моя -жизнь» в отношении еды - «аскетическая» книга, поскольку Давился город лебедой, Купавшейся в слезах солдаток («Любить, -идти, - не смолкнул гром...»); Все жили в сушь и впроголодь. Забава тех лет: ветер пускал семечки, Сорил по лопухам («Образец»). Метафора аскезы соотносится в мире Пастернака также и с процессом творчества (и/или его жажды): Мелко исписанный инеем двор! Ты - точно приговор к ссылке На не-доед, недосып, недобор, На недопой и на боль в затылке («Двор»). Еда - способ выражения иронического и даже пренебрежительного отношения лирического героя к изображаемому: Он видит, как свадьбы справляют вокруг. Как спаивают, просыпаются. Как общелягушечью эту икру Зовут, обрядив её, - паюсной («Любимая, -жуть! Когда любит поэт...», «Сестра моя -жизнь»). Иронически по отношению к себе звучит рефрен из стихотворения «Как усыпительна жизнь!..»: <<Мой сорт», кефир, ме-надо. Чтоб разрыдаться, мне Не так уж много надо, - Довольно мух в окне. Охлынет поле зренья, С салфетки набежит, От поросёнка в хрене Как с полусонной ржи («Как усыпительна жизнь!..»). «Отсутствие еды» в книге компенсируется также обилием разного рода запахов.
Символическим «продуктом» для Пастернака является соль. В набросках к фантазии «Поэма о ближнем» он употребляет такую метафору в отношении своих произведений: Жизнь засолила больно Тело моих поэм. Поскольку соль в древности использовалась в качестве консервирующего вещества, она ассоциировалась с длительной сохранностью продуктов. Она была обязательной составной частью жертвоприношений и эмблемой очищения. Христос в Нагорной проповеди назвал своих избранников «солью земли». В стихотворении «Не как люди, не еженедельно...», «Поверх барьеров») лирический герой обращается к Творцу с просьбой: «членораздельно Повтори творящие слова». Это может быть интерпретировано двояко: 1) «подтверди мне,
Твоему творению, моё призвание (укрепи меня в моём божественном предназначении)»; 2) Просьба «повторить членораздельно» на фоне следующего «И тебе ж невыносимы смеси» может быть прочитана, как своего рода укор в том, что творение Бога представляет «смесь», включающую в свой состав все элементы мира. Таким образом, если творение включает «всё» - и дурное, злое, то и оно не может быть отринуто Богом. Слова Как же хочешь ты, чтоб я был весел, С чем бы стал ты есть земную соль? Могут означать следующее: «во мне много всего: и дурного и хорошего. Прими же меня всего (а не только хорошее во мне)». Возникает и ещё одна параллель: метафора поедаемого Богом мира (или только «соли» - «избранных»?) созвучна традиционному поеданию жертвенного хлеба и вина (тела и крови Господа): И в киновари ренскового солнца Дымится иней, как вино и хлеб, И это дни побочного потомства В жару и правде непрямых судеб («Спектор-ский»). Подобно этому - трагическое понимание жизни, бытия (и любви) - уже отживших, израсходовавших отпущенный им срок, как жертвы, приносимой будущему бытию, будущей жизни - выражено в стихотворении «Весна была просто тобой...» («Темы и вариации»): Разбитую клячу ведут на махан, И ноздри с коротким дыханьем Заслушались мокрой ромашки и мха, А то и конины в духане. А «выпитая жизнь» («выпитая любовь») - это пустой сосуд: На донышке склянки - козявка И гильзы задох-шихся ос. Имплицитное содержание устойчивого выражения «есть с аппетитом» накладывается на смысл фразы «жить торопясь» в стихотворении из цикла «Зимнее утро» (отсылающее к с детства знакомому стихотворению Пушкина). Возникает эффект метафоры «жить с аппетитом»: Как не в своём рассудке, Как дети ослушанья, Облизываясь, сутки Шутя мы осушали («Зимнее утро» (2), («Темы и вариации»).
Детство у Пастернака - это Ковш душевной глуби. Оно позволяет по-особому раскрыть идею существования; это - способ проникновения в сокровенное чувство жизни, это угол зрения «откровений объектив-
ности», даруемых детской душе близостью к природе и к Богу. Сознание ребёнка направлено не на осмысление действительности, но, в первую очередь, на сенсорное её восприятие, образное, фантазийное её запечат-ление. Подобно первобытному сознанию (целостности восприятия мира), ребенок не расчленяет предметы, не устанавливает между ними причинно-следственной связи. Его мир - это нерасчленённое целое (родственное музыкальному звукообразу). Его сознание не дифференцирует мир, но творит из него миф. Диалог с миром в этот период самый прямой и непосредственный. Экзистенциальное сознание, как и детское, воспринимает вещи созерцательно (не в их «полезном», «чтойном» утилитарно-потребительском аспекте). «Подробности» видения мира - суть экзистенция, которая «принадлежит в равной мере и созерцающему, и самой вещи... или же и тот и другой принадлежат ей» (5, 81). Вещь экзистенциальная - это «присутствующая» вещь. Пастернак писал Цветаевой I/ VII / 26: «Мы думаем одинаково в главном. <...> то же горе подкатывающих к сердцу и к горлу качеств <...> Из них построен мир. Я люблю его. Мне бы хотелось его проглотить. Бывает, у меня учащается сердцебиение от подобного желания, и настолько, что на другой день сердце начинает слабо работать.
Мне бы хотелось проглотить этот родной, исполинский кусок, который я давно обнял и оплакал и который теперь купается кругом меня, путешествует, стреляется, ведет войны, плывёт в облаках над головой, раскатывается разливом лягушачьих концертов подмосковными ночами и дан мне в вечную зависть, ревность и обрамле-нье. <...> Боже, до чего я люблю всё, чем не был и не буду, и как мне грустно, что я это я. До чего мне упущенная, нулём или не мной вылетевшая возможность кажется шёлком против меня. Чёрным, загадочным, счастливым, отливающим обожаньем. Таким, для которого устроена ночь. Физически бессмертным. И смерти я страшусь только оттого, что умру я, не успев побывать всеми другими» (7, 371). Фрагмент письма в достаточной мере иллюстрирует экзистен-
циальный характер диалога «Я - мир» у Пастернака и подтверждает нашу идею о метафоре еды. «В конечном счёте, - считает А.К. Жолковский, - должны делаться самые широкие обобщения в духе идей контакта -'дарения, самоотдачи': Жизнь ведь тоже только миг, / Только растворенье / Нас самих во всех других, / как бы им в даренье (4, 226).
Таким образом, мы можем заключить, что еда как устойчивый мотив лирики Пастернака, нагруженный бытийной семантикой, - является: а) важным фактором формирования феномена прозы; б) способом «обживания» неизвестных миров; в) инвариантом темы «контакта» микро- и макрокосма (Жолковский); г) мотив еда - это метафорическое выражение диалога «я - мир». Благодаря этой метафоре диалог обретает смысл интимного физиологического «контакта», соединения с моим физическим внутренним «я», преодолевается раздельность субъекта и объекта; метафора еда способствует антропоморфизму отвлечённых онтологических категорий пространства, времени, бытия; делает пространство живым собеседником; еда включает творчество в общий экзистенциальный процесс диалога с миром, как его составная органическая часть, позволяет фиксировать широкий спектр ощущений; весь мир - это метафорическое «блюдо» для гения, «перемалывающего» бытие и порождающего его смысл. Каждое существо, каждый предмет, соприкасаясь с миром, становятся ему «соприча-стны»; всё существующее - в свой черёд в акте «причастия» осуществляет свою связь с
миром. Поэтому еда позволяет реализовать экзистенциальную потребность «выхода» (трансценденции), «растворения себя в мире» и «мира в себе».
ЛИТЕРАТУРА
1. Аристов В. «Домашний космос» в поэзии Бориса Пастернака // Волга. - Саратов, 1992. - № 4. - С. 147-155.
2. Бухштаб Б.Я. Лирика Пастернака // Литературное обозрение. - 1987. - № 9. - С. 106112.
3. Жолковский А.К. Книга книг Пастернака: о заглавном тропе «Сестры моей - жизни» // Жолковский А.К. Избранные статьи о русской поэзии: Инварианты, структуры, стратегии, интертексты. - М.: РГГУ, 2005.
- 654 с. - С. 489-501.
4. Жолковский А.К. Место окна в поэтическом мире Пастернака // Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты. Тема. Приёмы. Текст.
- М.: Прогресс-Универс, 1996. - 380с.
5. Лишаев С.А. Феномен ветхого (опыт экзистенциального анализа) // Вопросы философии. - 2001. - № 9. - С. 71-81.
6. Пастернак Б. Об искусстве: «Охранная грамота» и заметки о художественном творчестве. - М.: Искусство. - 1990. - 399 с.
7. Переписка Бориса Пастернака. - М.: Ху-дож. лит., 1990. - 575 с.
Об авторе
Замерова Ольга Анатольевна, преподаватель кафедры литературы и методики её преподавания Славянского-на-Кубани государственного педагогического института. Сфера научных интересов - экзистенциальная модель мировосприятия в художественном сознании Б. Пастернака 1910- начала 1920-х гг.
