CC BY
124
Лепешко Б. М.
МЕТАФИЗИКА ИДЕАЛЬНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ: ВОЗМОЖНОСТИ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
3.3. МЕТАФИЗИКА ИДЕАЛЬНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ: ВОЗМОЖНОСТИ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Лепешко Борис Михайлович, доктор исторических наук, профессор кафедры философии Брестского государственного университета им. А. С. Пушкина, профессор кафедры философии права Опольского университета (Польша)
Место работы: Брестский государственный университет им. А. С. Пушкина; Опольский университет (Польша)
Аннотация: В статье рассматривается дефиниция «идеальное преступление», характеризуются его (понятия) существенные признаки. На ряде примеров, прежде всего, из детективной литературы анализируются возможности осуществления идеального преступления, его сущность (криминалистическая, метафизическая), рассматриваются различные интерпретации идеального преступления. Формулируется выводы о том, что идеальное преступление не может быть рассмотрено в апологетическом контексте, даже в том случае, если нет жертвы, и правоохранительные органы не преследуют (по тем или иным основаниям, чаще всего ложным) автора этого преступления. Метафизика идеального преступления рассматривается и в аспекте диалектики его возможности и реального осуществления.
Ключевые слова: идеальное преступление, метафизика преступления, диалектика преступления.
METAPHYSICS OF THE IDEAL CRIME: OPPORTUNITIES AND REALITY
Lepeshko Boris M., Doctor of historical sciences, Professor of Brest State University, professor of Opole University (Poland) Place of employment: Brest State University; Opole University (Poland)
Abstract: The definition of the «ideal crime» and its essential signs are characterized in the article. The possibilities for the committing the ideal crime, its essence (criminalistical and metaphysical), various interpretations of the ideal crime are examined by examples like detective literature. The conclusion is made that the ideal crime cannot be considered in an apologetic context, even if there is no victim, and the law enforcement institutions do not pursue the author of this crime for whatever reasons. The metaphysics of the ideal crime is also analyzed in the aspect of the dialectic of its possibility and real realization.
Keywords: ideal crime, metaphysics of crime, dialectics of crime.
Идеальное преступление - это деяние, удовлетворяющее, в основном, двум требованиям: оно достигло своей цели, и лица виновные не понесли наказания. Кроме того, это противозаконный акт, который целенаправленно готовится, замысел которого отрабатывается не один день, и даже месяц. Но к определению термина мы вернемся ниже, пока же отметим возникающий здесь своего рода парадокс: ведь идеальное преступление - то, которое не раскрыто. Если оно раскрыто, то, о каком идеале преступного замысла и воплощения вообще может идти речь? Но если это так, то фактически у нас налицо проблема предмета исследования: говорить об идеальных преступлениях мы не можем, поскольку они существуют «в себе», их фактически нет для любого человека, обратившегося к этой проблеме. Однако предмет все же существует и связано это с двумя, как минимум, факторами:
Во-первых, история человеческого общества дает нам массу примеров нераскрытых преступлений, причем самого разного характера, которые могут претендовать на статус «идеальных». Скотланд-Ярд так и не нашел серийного убийцу Джека Потрошителя, у нас в стране были убиты (а убийцы не найдены) священник А. Мень, актриса З. Федорова, впрочем, этот скорбный список достаточно велик.
Во-вторых, мы вправе обратиться к идеальному преступлению не только «по факту» (оно состоялось и осталось нераскрытым), но и «по замыслу». То есть, каким образом формируется деяние такого рода, какие ресурсы привлекаются для его осуществления и т.д.
Причем нас будут интересовать в этом контексте, различные аспекты проблемы, в том числе, прежде всего, метафизический и формально-логический аспект. Кроме того, будет обращено внимание и на ми-
стические, интуитивные, в целом внерациональные составляющие идеальных преступлений. Основные вопросы можно обозначить так: в чем специфика идеального преступления с точки зрения его рационального (прежде всего) осмысления и возможно ли в этой связи, идеальное преступление в принципе; какие формально-логические инструменты привлекаются для формирования и осуществления идеального преступления и какова их иерархия с точки зрения предпочтений людей, осуществляющих противозаконную деятельность; каким образом идеальное преступление интерпретируется, в частности, в детективной литературе и что думают по этому поводу классики жанра.
И еще одно «вводное» замечание, которое объясняет смысл обращения к данной постановке проблемы. Дело в том, что стремление осуществить «идеальное» преступление - из разряда вечных. Нас в этом аспекте не интересует мотивация, средства достижения цели, важно констатировать главное: преступление (как социальный феномен) в принципе неустранимо из нашей жизни, а идеальное преступление в этом контексте представляет своего рода его «высшую» ступень. Спонтанные, немотивированные преступления, преступления на бытовой почве, те, что рождаются и заканчиваются «на улице» также представляют значительный интерес для исследователя. Однако есть смысл сосредоточиться именно на идеальных преступлениях, которые всегда содержат в себе не просто набор метафизических, формально-логических мыслительных инструментов, но и представляют собой целую философию, философию преступления.
И первый вопрос, который требует ответа, может звучать так: так что же предполагается под дефиницией «идеальное преступление»? Общепринятого ответа
нет, мало того, нет и более или менее признанных вариантов ответа на этот вопрос. Хотя само словосочетание встречается достаточно часто, в частности, в кинематографических произведениях («Идеальное убийство»), произведениях литературных (об этом далее мы будем говорить подробнее), в иных транскрипциях (философские интерпретации, публицистические варианты, постмодернистские изыски). Один из популярных ответов может звучать так: идеальное преступление - это то, которое совершено, а его исполнитель остался неизвестным. Но это определение вряд ли нас удовлетворит и, главным образом, в связи с тем, что исполнитель преступного замысла достаточно часто желает, чтобы о его преступлении знали. И что в основе этого желания - болезненное честолюбие, жажда славы, уверенность в собственной исключительности или что-то иное - дело в данном случае второстепенное. Заметим, как этот мотив обыгрывает-ся в известном романе А. Кристи «Десять негритят». Главный герой, судья, замысливший и осуществивший идеальное (с его точки зрения) преступление, все же не прошел испытание неизвестностью и поведал миру о своей попытке наказать тех людей, которые, по его мнению, были преступниками, избежавшими наказания. Здесь есть и иной нюанс, методологического характера: если мы ничего не знаем (не узнаем) о совершенном преступлении, то каким образом можем его интерпретировать, осмыслить?
Иной вариант ответа может быть связан с переносом, экстраполяцией вины с подлинного преступника на человека, который оказался не в то время и не в том месте. То есть, идеальное преступление есть то, в котором осужден невиновный, более того, судебная система и общественность уверена в справедливости следствия и судебного воздаяния. У Ж. Сименона есть роман («Цена головы»), который начинается с искусственно устроенного комиссаром Мегрэ побега заключенного, приговоренного к высшей мере наказания за совершенные им убийства. Мегрэ уверен в том, что осужденный человек не убийца и потому идет на смелый и опасный для своей карьеры эксперимент. В итоге он оказался прав, доказав, что убийства совершил совсем иной человек. Мало того, настоящий преступник уверен, что задумал и осуществил именно идеальное преступление, но сам провоцирует комиссара полиции на интерес к своей персоне. Зачем - это уже вопросы не криминального, а психологического характера. Мы же пока фиксируем такую существенную черту идеального убийства, как сознательное обвинение невиновного, причем успешное обвинение невиновного.
Среди существенных черт понятия «идеальное преступление» есть и иные. Например, его элитарный характер (или претензия на такой характер). Суть этой констатации в том, что идеальное преступление - это, как правило, продуманное преступление, рациональное преступление, требующее хотя бы минимума знаний, в том числе и в области формальной логики. Элитарный характер идеального преступления плохо увязывается с «преступлениями улицы», то есть, такими поступками, которые связаны с живым движением социума, с живыми отношениями людей, здесь требуется обдумывание, проработка деталей, от мотива до алиби. В этой связи в идеальном преступлении нет фигуры детектива-боевика, который в начале бьет, а потом думает. Здесь присутствует рафинированный мыслитель, которому знакомо и слово «метод», и хитросплетения психологических нюансов. Скажем, в ро-
манах Ж. Сименона, при всех их несомненных высоких достоинствах, идеальное преступление фигурирует лишь однажды, в названном выше романе и это закономерно. Дело в том, что сам Жюль Мегрэ отрицает ненужные умствования, претензии на интеллектуализм ему чужды и для него на первом месте всегда факт, от которого можно оттолкнуться и сформировать версию. Для него на первом месте черновая работа сыщика: встречи, беседы, собирание всей мыслимой информации и здесь, скорее, мы можем вспомнить метод Вильгельма Дильтея, его «вживание» (в среду, в мир преступления, в ценности данного круга людей), нежели абстрактное теоретизирование. Но это вовсе не значит, что элитарный характер преступления в принципе исключен. В романах А. Кристи, особенно тех, где фигурирует сыщик Э. Пуаро, все решают именно «серые клеточки», возможности человеческого разума. Да и мисс Марпл - разве не метод аналогии является ключевым в ее расследованиях? Всем памятен и дедуктивный метод Ш. Холмса, но этот метод необходимо не только сформулировать применительно к конкретным фактам, надо понять связь между методом и возможностью разгадки того или иного загадочного случая. А это далеко не так элементарно, как любит говорить детектив своему другу и биографу Ватсону. В целом можно констатировать, что хвалебные слова, которые Холмс в ряде случаев адресует Ватсону («Вы вполне овладели моим дедуктивным методом, мой друг») для читателя не всегда понятны. Метод дедукции как инструмент «прописан» нечетко и попробуйте использовать его в учебных аудиториях, для тех же студентов юридического факультета, трудности возникнут ощутимые.
Таким образом, категория «идеальное преступление» обладает такими признаками, как сугубая рациональность мышления (и преступника, и сыщика); это элитарный характер мышления (если под элитарностью понимать некий определенный уровень теоретических знаний); это обязательное присутствие детектива, для которого приоритетными являются не бицепсы и физическая энергетика, а возможности человеческого разума; это, как правило, то преступление, которое или не раскрыто вовсе, или виновником искусственно «назначен» некто, не имеющий к преступлению никакого отношения. Конечно, все сказанное вовсе не значит, что тот или иной из названных признаков не может быть применен (проявлен) в рамках иных жанров, иных подходов. В качестве примера можно обратиться к романам такого замечательного автора, как Дик Фрэнсис. До сих пор спорят, как же назвать те преступления, о которых он пишет: элементами приключенческой прозы, «чистого» детектива или социальных романов? Здесь много проблем: в его текстах нет интеллектуала-сыщика, да и вообще, чаще всего, нет сыщика. У него отсутствует выстроенность текста на классических основах, скажем, как у А. Кристи, где всегда присутствует субъект (детектив), криминальная загадка, неторопливый и понятный читателю ход повествования. Назвать те преступления, которые расследуют герои Д. Фрэнсиса «идеальными» нельзя, да и сам человек, вовлеченный в приключенческую сферу, не претендует на «элитарность», более того, ему чужды такие категории. Но вот что важно: в его текстах действует страдающий, думающий человек, человек, готовый к поступку. Но это - именно думающий человек, для которого действие, как правило, вторично по отношению к мысли.
Лепешко Б. М.
МЕТАФИЗИКА ИДЕАЛЬНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ: ВОЗМОЖНОСТИ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Элементы идеального преступления можно встретить во многих произведениях, приведем два из них, возможно, которые покажутся нетипичными. Первый такой пример - сюжет известного советского фильма, кинокомедии «Старики - разбойники». При всей «вторично-сти» детективной линии (кража из музея полотна кисти Рембрандта) само по себе похищение воспринимается как идеальное. Здесь есть замысел, достаточно профессиональный. Есть исполнение - удачное, то есть, цель достигнута. Есть «перевод стрелок» на совершенно иной объект («картина на реставрации») и т.д. Нечто похожее можно обнаружить и в романе В. Короткевича «Дикая охота короля Стаха». Та сюжетная линия, которая связана с приходом «дикой охоты» и которая составляет смысловую ось повествования, может быть охарактеризована при помощи эпитета «идеальная». «Охота» опирается на умело используемую легенду, находящую отклик и понимание в головах и сердцах всех участников драмы. Она вполне могла бы завершиться полным успехом, что значит - смертью героини романа, если бы не появился герой, который разрушил преступные замыслы. В романе «прописаны» не только рационалистические элементы, легендарный, мистический контекст, здесь также играет важную роль в развитии сюжета, но не в реализации замыслов.
Особо необходимо остановиться на формальнологическом контексте идеальных преступлений. Понятно, почему: говорить об идеальном преступлении вне основополагающих категорий аристотелевской силлогистики достаточно сложно. Один из важнейших сегментов здесь - формулировка названий романов, иных произведений. Обратите внимание: авторы, дистанцирующиеся от «идеальности», формулируют названия своих произведений достаточно ясно, прозрачно, лапидарно. Тот же Д. Фрэнсис: «Фаворит», «Игра без козырей», «Последний барьер» и иные: никаких двусмысленностей, загадок. Далее Рекс Статут, его замечательные герои Ниро Вульф и Арчи Гудвин: «Красная шкатулка», «Черные орхидеи», «Слишком много женщин». А вот, в качестве сравнения, работы Буало-Нарсежака (Том Буало и Пьер Эро): «Смерть сказала: может быть», «Человек-шарада» и иные. Французские авторы включают в текст мистический компонент, однако лишь затем, чтобы в конце повествования представить сугубо рационалистическую разгадку происходящего. Иной подход, связанный с романами Буало-Нарсежака связан с изменением субъекта повествования: мы слышим «голос» не сыщика, детектива, но жертвы. Такие повороты в подходах позволили не просто выстроить некую новую линию изложения материала. Перед нами и иные формы выстраивания «идеального преступления», основанные на сочетании компонентов мистического и формально-логического. Скажем, в романе «Та, которой не стало» рассказывается, как муж убил жену (утопил ее в ванне), а когда пришел унести труп и спрятать его, то не обнаружил его: он исчез. А далее «мертвая» обращается к нему, подталкивая к принятию решения в свою пользу (речь идет о страховке уже в связи с его собственной смертью). И речь, конечно, не только о работах французских мастеров жанра. Джулиан Саймонс пишет романы, многие названия из которых могут быть интерпретированы в неклассическом ключе. Достаточно сказать, что первый из своих романов, который писался в соавторстве, позже был назван «Имматериальное убийство». Тем не менее, Саймонс не реформатор детективного жанра, он
в плену тех же классических традиций, в том числе - и в части идеального преступления.
Один из классических вариантов идеального преступления представлен в романе Д. Уэстлейка «Полицейские и воры». Речь идет о том, что двое полицейских задумывают аферу, в результате которой они могли бы получить от преступников значительную сумму денег. Разрабатывается план операции, изучаются все возможные препятствия и пути их преодоления. Их попытка незаконно обогатиться заканчивается полным успехом, они получают свои деньги. Незаконные деньги, преступные деньги. Отсюда непростой вопрос о моральной ответственности авторов подобных произведений, поскольку читателю предлагается стандарт «успешного преступления». Но может ли вообще преступление быть успешным? Может ли вообще преступление называться «идеальным»? Ответ очевиден: нет, не может.
Вообще говоря, интерпретаций категории «идеальное преступление» может быть, достаточно много и часто исследователь затрудняется каким-то образом классифицировать то или иное незаконное деяние. Типичный пример из практики российских правоохранительных органов. Совершено преступление: украден новорожденный ребенок (ситуация зимы 2015 года). Его ищут годы, вся страна, но поиск безуспешен. И вдруг оказалось, что ребенок счастливо живет в семье, у него любящие родители. Суть: одна женщина отказалась от новорожденного в роддоме, а другая в это же время потеряла ребенка. И та, которая потеряла дитя, крадет малыша и выдает за своего ребенка. Идеальное преступление, хотя замысел его созрел, как это очевидно, спонтанно. Каким-то образом и через годы все это вышло наружу и налицо драма. Правовой коллизии не существует: ребенка забирают из новой и счастливой семьи, женщину, укравшую дитя ждет суд и наказание, ребенка отдают в детдом и его ждет новая процедура усыновления или содержания в приюте. Тот же факт, что малыш плачет и зовет маму и папу рассматривается должностными лицами «во-вторых». Главенствует право, душит формальный подход, апелляция принадлежности к соответствующей правовой семье, где главенствует его величество закон. Перед нами достаточно старый спор между теми, кто ставит на первое место закон и теми, для кого приоритетна справедливость. Здесь нет, и не может быть однозначного ответа (кто прав, а кто нет), но вот что важно: если общество убеждено, что существует необходимость коррекции тех или иных положений нормативного правового акта, то эта коррекция должна иметь место.
И эта точка зрения не является доминирующей. У Грегори Макдональдса есть серия очень хороших детективов, где главный героем выступает журналист, специализирующий на криминальных расследованиях, по имени Флетч. В романе под таким же названием есть замечательный диалог между Флетчем и юной наркоманкой, передаю его в свободной форме. «Тебе сколько лет, Флетч», - спрашивает пятнадцатилетняя девица по имени Бобби. «Двадцать шесть», - отвечает он. «А мне, наверное, никогда не будет двадцати шести лет?» «Нет». «И что я должна по этому поводу думать?» «Не знаю». «И я тоже». Здесь нет никаких нравоучений, нет апелляций к обществу, к закону, есть факт и априорное согласие с фактом. То есть, вот твой выбор - героин, твоя смерть рядом, но это констатации того же порядка, что «океан шумит» или «звездное небо восхитительно».
Идеальное отношение к происходящему, каким бы происходящее не было. Наркоманы совершают преступления, занимаются проституцией - лишь бы найти деньги на «дозу». Но это их выбор, их судьба и к этой судьбе необходимо относиться спокойно. Здесь, конечно, идеальное преступление теряет свою форму, превращаясь в социальное произведение, однако суть в том, что одно от другого часто различить нельзя.
Тот же Флетч в этом же романе незаконно получает три миллиона долларов и вывозит их из страны на частном самолете - тоже вариант идеального преступления, ведь он лично никого не убивал, и его не будут искать правоохранительные органы (сюжетную линию опускаем). Но это не его деньги, они принадлежит другим людям, он не может отчитаться за них ни перед полицией, ни перед налоговым ведомством. Но кого это волнует? Это жизнь - как тривиально говорят пожившие на белом свете люди. А моральный контекст идеальных преступлений - это уже отдельная тема.
Конечно, в некоторых аспектах термин «идеальное преступление» выглядит искусственным. Прежде всего, в том, где речь идет о строгих и общепризнанных признаках данной дефиниции. Но даже если и так, то это вовсе не снимает эвристического интереса к самому явлению. И это первый вывод из сказанного. Как будут множиться попытки прийти к новым вариантам идеального преступления (а эти варианты всегда будут новыми), точно также будут иметь место и попытки анатомии этого явления, этой острой социальной проблемы. И исходить здесь необходимо из того постулата, согласно которому идеальное преступление теоретически и практически возможно, однако на него
распространяется все санкции, которые имеют место по отношению к любому преступлению. Маленький дьявол все равно дьявол и здесь нет альтернатив.
Метафизика идеального преступления - это, прежде всего, право выбора, в том числе, прежде всего, выбора моральных критериев собственных поступков. Причем это - вовсе не обязательное требование, в частности, для прагматиков, разделяющих «целесообразный» подход. Они, не обремененные этикой, главное видят в ином: успешной реализации замысла. Здесь, конечно, водораздел идет по линии как цивилизационной, так и собственно философской, которые могут существовать априорно. Вот Эркюль Пуаро: он ведь может признать целесообразность (в том числе и правовую) внесудебного наказания («Восточный экспресс») и он же может воспротивиться такому наказанию. Далеко не случайно в книге Агаты Кристи сыщик соглашается с вердиктом простых граждан и исполнением преступления со стороны пострадавших от преступника людей. А вот в фильме с Д. Суше в главной роли он категорически против такого решения. Показательный разнобой мнений: готового клише нет, нет готового решения, и каждый раз мы находимся перед выбором. Причем, что важно: это выбор может оказаться разным.
Список литературы:
1. Фейерабенд П. Прощай, разум // П.Фейерабенд. - М.: АСК; Астрель: 2010. - 477 стр.
2. Социокультурная антропология права // Под ред. Н.А.Исаева, И.Л.Честнова. - СПБ: Издательский Дом «Алеф-Пресс», 2-15. - 840 стр.
