CC BY
119
Языкознание
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2015, № 2 (2), с. 371-375
УДК 811.161.1
МЕСТОИМЕНИЯ МЫ, ВЫ И НАШИ В РАЗЛИЧНЫХ КОММУНИКАТИВНЫХ СТРАТЕГИЯХ
© 2015 г. И.Ю. Гранева
Нижегородский госуниверситет им. Н.И. Лобачевского [email protected]
Поступила в редакцию 14.01.2015
В работе анализируется коммуникативный потенциал русских местоимений мы, вы и наши в плане реализации особых речевых стратегий de dicto и de re. Рассматриваются прагматические и семантические возможности использования этих местоимений в манипулятивной стратегии de re как способов преобразования содержания сообщения в интересах говорящего.
Ключевые слова: местоимения мы, вы и наши, коммуникативные стратегии de dicto и de re, мани-пулятивный дискурс.
В наших предыдущих работах были рассмотрены коммуникативно-прагматические возможности употребления местоимений МЫ, ВЫ и НАШИ в самых разных условиях общения [1; 2; 3]. В настоящем исследовании мы бы хотели привлечь внимание к еще одному классу употреблений указанных русских местоимений, а именно к их использованию говорящими в качестве значимых средств актуализации специфических интенций манипулятивного характера, которые принято трактовать в рамках оппозиции коммуникативных стратегий de dicto и de re. В качестве языкового материала используются данные Рунета и Национального корпуса русского языка (в дальнейшем - НКРЯ).
В рамках разрабатываемого нами коммуникативно-прагматического подхода к анализу местоимений все интересующие нас типы употреблений местоимений относятся к так называемым нереферентным употреблениям [1], разумеется, не в том смысле, что они вообще не имеют референта, а в том смысле, что они не указывают явным образом на непосредственных участников коммуникативного акта, т. е. не имеют стандартных референтов, в норме присущих им в основных употреблениях. Кроме того, некоторые из таких употреблений имеют все признаки номинализации или субстантивации [3], т.е. ведут себя в определенных контекстах не как дейктические, а как обычные, номинативные единицы языка (называют, а не указывают). Отметим, что сама возможность модификации дейктической функции местоимений обоснована в концепции «указательного поля» К. Бюлера, который пишет, что, например, местоимение МЫ «как-то требует формирования класса людей... А формирование класса
— привилегия назывных слов, языковых понятийных знаков» [4, с. 129].
Далее мы попытаемся показать, что способность русских местоимений МЫ, ВЫ и НАШИ не только указывать, но и называть некоторые референциальные области (с разной степенью определенности) играет важную роль в формировании особых коммуникативных стратегий говорящего, которые в классической риторике принято рассматривать в рамках оппозиции стратегий de dicto и de re.
В книге Т.В. Булыгиной и А.Д. Шмелева [5] указывается, что под стратегией de dicto (буквально — «от сказанного») в общем виде понимается изложение событий, фактов или мнений на «языке фактов», т.е. в тех значениях и оценках, которые адекватны сути излагаемого (нейтральный модус изложения); под стратегией de re (буквально -- «от вещи, от реалии») в общем виде понимается изложение событий, фактов или мнений, переформулированное в интересах говорящего, в соответствии с его исходными воззрениями и посылками. Стратегия de dicto направлена на адекватную передачу чужого мнения; стратегия de re всегда маркирована и выбирается со специальной целью. При стратегии de dicto говорящий использует номинации, которые счел бы адекватными и субъект передаваемого мнения; при стратегии de re говорящий все переименовывает в соответствии со своими представлениями о реальности [5, с. 472]. Отсюда нетрудно заключить, что выбор говорящим одной из указанных стратегий, а именно — стратегии de re, может рассматриваться в качестве манипулятивного приема, или, в терминологии Т. В. Булыгиной и А.Д. Шмелева, в качестве средства «языковой
демагогии»; в концепции Т.Б. Радбиля подобные явления справедливо характеризуются как «аномалии языковой концептуализации мира» [6], в такой их разновидности, как коммуникативно-прагматические и ценностные (аксиологические) аномалии [7].
Применительно к местоимениям МЫ и НАШИ возможность их участия в формировании указанных стратегий основана на эксплуатации архетипического свойства этих местоимений обозначать неопределенную концептуальную область «круга своих», задавать границы своего мира, что восходит к древнейшим моделям семантического представления значимого для человека, освоенного и присвоенного им фрагмента действительности. Как свидетельствует Ю.С. Степанов, идея 'мира' через идею 'порядка, устроенности, лада' связана с идеей 'мы' и 'наши', воплощающего 'свое', в противовес враждебному, 'чужому' [8, с. 95].
Параллель 'мир' — 'мы'/'наши' является концептуальной основой для так называемого «экзистенциального» нереферентного употребления МЫ и НАШИ [1]. Наблюдается только одно различие между МЫ и НАШИ: употребляя нереферентное МЫ как знак принадлежности к «своему кругу», говорящий включает себя в этот круг: Неужели мы, русские, какой-то особый, железный народ, народ особого назначения? (НКРЯ); употребляя нереферентное НАШИ, говорящий только обозначает принципиальную принадлежность к данному кругу, но не обозначает себя непосредственно как участника события: Наши просто молодцы! Хорошо сыграли в защите, в нападении тоже, обыграли канадцев [= национальная спортивная команда] (НКРЯ); Наши — первые в космос полетели [=космонавты] (НКРЯ).
Отнюдь не обязательно, что все нереферентные употребления МЫ и НАШИ аномальны, демагогичны или манипулятивны. Так, в речевой практике общества существуют устойчивые коммуникативные модели использования подобных местоимений для обозначения ценностно значимого представления о «своем мире» в широком смысле слова, т. е. о своей стране, своих городе, вузе, школе, рабочем коллективе, семье и под. Референт в таких случаях однозначно интерпретируется даже в самом минимальном контексте, «по умолчанию», что позволяет относить эти случаи употребления к реализации «нормальной», неманипулятивной стратегии de dicto. Например, название поста в интернете: Мы, русские, за границей, — и популярный слоган: Наши за границей, где МЫ и
НАШИ имеют один и тот же референт — 'совокупность всех русских людей'.
Однако часто говорящий, употребляя МЫ или НАШИ, имеет возможность навязывать адресату свое видение проблемы, свою систему оценок, произвольно включая его в некий нестрого очерченный «свой круг» посредством такого употребления:
А все потому, что теплокоммунэнерго в паре с этими облгазами занимается отмывкой денег. Это все нам давно известно. Это — старые схемы (НКРЯ).
При этом не является самоочевидным, что адресат изначально, так сказать, «по умолчанию», разделяет позицию говорящего или его систему ценностей. Действительно, кому это — нам? Возможно, это известно автору / говорящему. В нормальных условиях коммуникации данный тезис, чтобы его разделял адресат, нуждается, как минимум, в аргументации. А здесь адресат просто автоматически включается в круг людей, разделяющих некое спорное мнение, которое подано как бесспорная истина. Именно в таких случаях можно говорить об использовании местоимений для реализации коммуникативной стратегии de ге.
Большими возможностями для использования в рамках стратегии de ге обладают нереферентные универсальные употребления МЫ и ВЫ (соответствуют квантору всеобщности Все Б суть Р; Ни один Б не суть Р), когда МЫ подразумевает 'все':
Кто из нас не испытывал бурных восторгов по поводу кадров, отснятых «из-за угла», с бедра или другим незаметным для объекта внимания способом (НКРЯ).
Здесь адресату, т.е. в идеале — всем, кто читает — навязывается спорное положение о том, что все мы, безусловно, испытываем данные чувства по этому поводу.
Возможен и обратный вариант манипуля-тивной стратегии de ге, который реализуется с позиции адресата. Это происходит, когда именно в сфере адресата происходит преобразование исходной семантики употребленных говорящим слов, причем переформулирование осуществляется уже в интересах адресата. Примером подобной стратегии является известный анекдот советской эпохи:
Генеральный Секретарь ЦК КПСС выступает с речью: / — Через двадцать лет мы будем жить при коммунизме! / Реплика из зала: -- А мы?
Здесь нетрудно видеть обыгрывание двух типов референции МЫ. Говорящий имеет в виду инклюзивное МЫ ('мы с вами'), а адресат, в
духе стратегии ёе ге, в ответной реплике истолковывает его как эксклюзивное МЫ ('мы с ними, т.е. с моими соратниками по ЦК').
Аналогичные явления актуализации стратегии ёе ге можно отметить и для местоимения НАШИ. Причем это возможно как для субстантивного, так и для обычного, атрибутивного (посессивного) употребления местоимения. В роли субстантива местоимение НАШИ в рамках стратегии ёе ге, так же как и МЫ, аномально включает в некую систему ценностей, значимую для говорящего, неопределенно широкий круг людей как бы «по умолчанию».
Я уверен, что если такое предложение поступит, либо будет такая возможность, наши попытаются пробиться в Европу [= представители общественного движения] - приводится фрагмент беседы с представителями фонда «Общественное мнение» в Новосибирске, 2004 (НКРЯ).
То же можно обнаружить и для атрибутивного употребления НАШИ, особенно в несколько странных с точки зрения логики, но вполне обычных в узусе контекстах — типа наши зарплаты, наши магазины и пр. Так, в высказывании: В наших магазинах цены заметно выросли, — едва ли имеются в виду магазины, принадлежащие некоему кругу людей, включающем говорящего. Скорее, речь идет о магазинах нашего города, нашей страны и пр., т.е. снова имеется в виду неопределенно очерченная зона референции, объемом которой говорящий может манипулировать в соответствии с собственными интересами.
Максимумом манипулятивности, на наш взгляд, обладают случаи использования местоимения НАШИ в роли собственного местоимения, например, в качестве субстантива -название известного общественного движения «Наши», в качестве посессива — название популярного периодического печатного издания «Наши деньги». Здесь ведь также правомерен вопрос: чьи это — наши? Не имеется же в виду основное употребление НАШИ в смысле -сотрудников редакции издания?
Ироническое обыгрывание такого «демагогического» употребления субстантивного НАШИ встречаем в романе «Бесы» Ф.М. Достоевского в виде лексикализованного оборота «у наших» (так называется глава 7 во II части романа). Отметим, что «у наших» в романе Ф.М. Достоевского забрано в иронические кавычки, что выражает сознательное остранение автора от ценностей, декларируемых «нашими» (т.е. у Ф.М. Достоевского «наши» — совсем не
наши в рамках узуального языкового употребления).
Аналогичным образом в стратегиях ёе ге ведет себя и местоимение ВЫ:
Но, внимательно изучив телепрограмму, вы убедитесь, что эта проблема — в отличие от начала 90-х — сегодня уже неактуальна (НКРЯ).
Нетрудно видеть, что здесь в позиции безусловно истинного суждения подана как минимум спорная информация, которая приписывается сфере знаний адресата без всякого на то основания. Аналогично:
Ну, признайтесь, кому из вас не хотелось заглянуть в чужой карман, особенно если он принадлежит какому-нибудь высокопоставленному чиновнику? (НКРЯ).
Здесь также в пресуппозиции в качестве безусловно истинного навязывается весьма спорное суждение 'вы все хотели заглянуть в чужой карман...'.
Высокий манипулятивный потенциал местоимения ВЫ обусловлен его двойственным положением в классе нереферентных употреблений. С одной стороны, говорящий имеет возможность с помощью ВЫ актуализовать противопоставление «свое — чужое» Я / МЫ ^ ВЫ в контекстах своего рода отстранения от чужой позиции типа Вам не понять..., т.е. всем тем, кому чужд мой образ мыслей.
С другой стороны, говорящий может обыгрывать противостояние ВЫ и ОНИ, включая в зону референции ВЫ как раз тех, чья позиция близка говорящему, особенно если это усиливается совместным употреблением МЫ и ВЫ в контекстах эксплицирования инклюзивного МЫ (мы с тобой / с вами):
— Мы с вами на своем опыте знаем, что часто нам приходится платить за медицинскую помощь дополнительно (НКРЯ).
Особенно частотны явления актуализации стратегии ёе ге в случае универсального нереферентного употребления ВЫ, когда ВЫ подразумевает 'все'. Не случайно такое ВЫ обычно употребляется в суждениях обобщающего типа (так называемых «генерализованных высказываниях»), а также широко используется в рекламных целях:
Став клиентом нашей компании, вы получите профессиональный и высокоэффективный информационный отдел в Вашей фирме, который будет работать на пользу и процветание Вашего бизнеса и услугами которого смогут воспользоваться все сотрудники Вашей фирмы (НКРЯ).
ВЫ здесь предполагает указание на множество всех лиц, включая говорящего (так называемое «обобщенно-личное» ВЫ):
Представьте себе, вы выходите ярким летним утром на косогор...
Здесь проявляется особое чувство эмпатии: говорящий отождествляет себя и с адресатом, и со всеми живущими на Земле, как бы всех приглашает разделить свои впечатления (ВЫ = ВСЯКИЙ, КАЖДЫЙ, ВСЕ ЛЮДИ).
В этих случаях часто происходит своего рода нейтрализация противопоставления МЫ и ВЫ. Ср., например:
Но, внимательно изучив телепрограмму, вы сможете убедиться, что эта проблема -- в отличие от начала 90-х — сегодня уже неактуальна (НКРЯ).
Здесь фрагмент Вы сможете убедиться можно без особого ущерба для смысла заменить на Мы сможем убедиться... Существенно, что при такой замене в общем сохраняется сама логика актуализации стратегии de ге, при которой в позиции безусловно истинного суждения подана как минимум спорная информация, которая приписывается сфере знаний адресата без всякого на то основания.
В целом следует отметить, что подобное использование МЫ, НАШИ и ВЫ в стратегиях de к является, безусловно, некооперативным. При этом оно весьма частотно в современной коммуникативной среде, что позволяет предположить довольно высокий уровень манипу-лятивности в дискурсивных практиках по-
следних лет, особенно в таких разновидностях, как медийный, рекламный и политический дискурс, деловое и педагогическое общение и пр.
Список литературы
1. Гранева И.Ю. О референтном и нереферентном употреблении местоимения «мы» // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2008. № 4. С. 206-209.
2. Гранева И.Ю. Русское личное местоимение «вы» в рамках коммуникативно-прагматического подхода // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2011. № 6-2. С. 136-139.
3. Гранева И.Ю. Субстантивация и лексикализа-ция местоимения НАШИ в аспекте языковой концептуализации мира. // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2013. № 6-2. С. 58-61.
4. Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка: Пер. с нем. // Общ. ред. и коммент. Т.В. Булыгиной, вступ. ст. Т.В. Булыгиной и А.А. Леонтьева. М.: Прогресс,1993. 528 с.
5. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики).- М.: Языки русской культуры, 1997. 576 с.
6. Радбиль Т. Б. Языковые аномалии в художественном тексте. М.: Флинта, 2012. 322 с.
7. Радбиль Т. Б. Аномалии в сфере языковой концептуализации мира // Русский язык в научном освещении. 2007. № 1 (13). С. 239-266.
8. Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. 824 с.
THE PRONOUNS "MY" (" WE"), " VY" (" YOU") AND "NASHI" ("OUR") IN VARIOUS COMMUNICATIVE STRATEGIES
I.Y. Graneva
Communicative potentiality of the Russian pronouns "my" ("we"), "vy" ("you") and "nashi" ("our") is analyzed in the aspect of realization of especial speech strategies de dicto and de re. Pragmatic and semantic opportunities of these pronouns usage in manipulative strategy de re as ways of transformation of message content for the benefit of a speaker are considered in the work.
Keywords: Pronouns "my" ("we"), "vy" ("you") and "nashi" ("our"), communicative strategies de dicto and de re, manipulative discourse.
References
1. Graneva I.Yu. O referentnom i nereferentnom upotreblenii mestoimeniya «my» // Vestnik Nizhego-rodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo. 2008. № 4. S. 206-209.
2. Graneva I.Yu. Russkoe lichnoe mestoimenie «vy» v ramkakh kommunikativno-pragmaticheskogo podkhoda // Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo. 2011. № 6-2. S. 136-139.
3. Graneva I.Yu. Substantivatsiya i leksikalizatsiya mestoimeniya NAShI v aspekte yazykovoy kontseptual-izatsii mira. // Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo. 2013. № 6-2. S. 58-61.
4. Bühler K. Teoriya yazyka. Reprezentativnaya funktsiya yazyka: Per. s nem. // Obshch. red. i komment. T.V. Bulyginoy, vstup. st. T.V. Bulyginoy i A.A. Le-ont'eva. M.: Progress,1993. 528 s.
5. Bulygina T.V., Shmelev A.D. Yazykovaya kontseptualizatsiya mira (na materiale russkoy gram-matiki). M.: Yazyki russkoy kul'tury, 1997. 576 s.
6. Яа^П' Т.В. Уа/укоууе апошаШ V ^Мо-7Ье81уеппош 1ек81е. М.: Ит1а, 2012. 322 8.
7. Radbil' Т.В. АпошаШ V 8£еге yazykovoy коп18ер1иаИ/а18И шira // Яш8ку yazyk V паисЬпош osveshchenii. 2007. № 1 (13). 8. 239-266.
8. Stepanov Уи.8. Konstanty. 8^аг' russkoy kul'tury. Opyt issledovaniya. М.: 8hkola «Уazyki russ-koy Ш^шу», 1997. 824 s.
