CC BY
76
УДК 82.9 ЖЕЛТИКОВА И.В.
кандидат философских наук, доцент, кафедра философии и культурологи, Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева E-mail inga.zheltikova@gmail.com
UDC 316.32 ZHELTIKOVA I.V.
Candidate of Philosophy, associate professor, Department of Philosophy and Cultural Studies, Orel State University E-mail inga.zheltikova@gmail.com
МЕСТО ЖЕНСКОЙ УТОПИИ В ДИНАМИКЕ ЖАНРА УТОПИИ THE PLACE OF FEMINIST UTOPIAS IN THE DYNAMICS OF THE UTOPIAN
В статье рассматривается место современной женской утопии в развитии жанра утопии. Утопия трактуется как повествование, в котором создается образ лучшего общественного устройства, и маркируется такими чертами, как ориентация на создание образа совершенного общества, а не совершенного человека, инородность описываемой реальности социальной реальности автора и читателей, ориентация на общественные идеалы счастья, справедливости, свободы. В статье дается краткий обзор динамики утопического дискурса и намечается тенденция смены утопии как ответа на вопрос о том, «каким должно быть совершенное общество», на антиутопию как ответ на вопрос «каким не должно быть совершенное общество» или «что получится, если совершенное общество окажется несовершенным».
Во второй части статьи автор обращается к анализу специфики женской утопии, определяемой как произведение, соответствующее признакам утопического жанра, в котором акцентируются вопросы женской субъективности и гендерной структуры общества, написанное женщиной. На примере романов Урсулы Ле Гуин «Леваярука тьмы» (1969), «Город иллюзий» (1967), «Обделённые» (1974), и М. и С. Дьяченко «Пещера» (1998) и «Пандем» (2002) выявляются такие отличительные черты женской утопии как актуализация проблем, возникающих перед идеальным социумом, парадокс невозможности построения совершенного общества и неспособности отказаться от стремления к нему. В соответствии с существующей хронологией данные произведения относятся к современному, четвертому, этапу развития женских утопий, наименее исследованному.
В статье делаются выводы о том, что современные женские утопии отходят от простой трансляции социального идеала или его критики и могут быть рассмотрены в качестве очередного этапа в развитии утопического жанра. Они обнаруживают своеобразный диалектический синтез утопии и антиутопии и отвечают на вопрос о том, «какие проблемы возникают при построении или функционировании совершенного общества». В этом плане женская утопия объединяет то, что до этого существовало в рамках отдельных произведений: утопию - проект идеального общества - и антиутопию - поиск слабых мест идеального мироустройства.
Ключевые слова: утопия, женская утопия, антиутопия, социальный идеал, социальные ожидания.
The article discusses the place of modern female utopia in the development of the Utopian genre. Utopia is interpreted as a narrative in which an image of a better social order is created. Utopia is marked by such features as an orientation towards creating an image of a perfect society, rather than a perfect person. Utopias are characterized by the foreignness of the described reality of the social reality of the author and readers, an orientation toward the social ideals of happiness, justice, and freedom. The article provides a brief overview of the dynamics of utopian discourse. There is a tendency to change utopia as an answer to the question "what should be a perfect society", to anti-utopia as an answer to the question "what should not be a perfect society" or "what happens if a perfect society turns out to be imperfect".
In the second part of the article, the author turns to the analysis of the specifics of women's utopia. Women's utopia is defined as a work written by a woman and corresponding to the characteristics of the utopian genre, which emphasizes the issues offemale subjectivity and the gender structure of society. On the example of Ursula Le Guin's novels The Left Hand of Darkness (1969), City of Illusions (1967), The Dispossessed (1974), andM. and S. Dyachenko «The Cave» (1998) and «Pandem» (2002) author of the article highlights the distinctive features of female utopia. Distinctive features of women's utopia are the actualization of the problems arising in front of an ideal society, the paradox of the impossibility of building an ideal society and the inability to abandon the desire for it. In accordance with the existing chronology, these works refer to the modern, fourth, stage of development of female utopias, the least studied.
The article concludes that modern women's utopias depart from a simple translation of the social ideal or its critics and can be considered as the next stage in the development of the utopian genre. They reveal a peculiar dialectic synthesis of utopia and dystopia. Modern women's utopias answer the question of «what problems arise in the construction or functioning of a perfect society.» In this regard, women's utopia unites what previously existed within the framework of individual works: utopia — the project of an ideal society — and anti-utopia — the search for the weak points of the ideal world order.
Keywords: utopia, female utopia, anti-utopia, social ideal, social expectations.
© Желтикова И.В. © Zheltikova I.V.
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
В этой статье мы хотели бы обратиться к обсуждению тендерной специфики жанра утопии, места женской утопии в развитии утопического дискурса ее преемственности или оппозиционности магистральному руслу развития утопического литературного дискурса.
Существует множество подходов к трактовке понятия «утопия». Так, Д.Е. Мартынов насчитывает 13 значений термина, функционирующих в научном и научно-популярном русскоязычном пространстве [6, с.156]. Например, Негли Г. и Патрик Д. определяют утопию как литературный жанр, который описывает вымышленное государство или сообщество, уделяя особое внимание политической структуре этого социума [17]. Н.В. Ковтун склонен видеть в утопии метажанр, форма которого эволюционирует от публицистики и философской прозы к литературному роману и эссе [4, с.179]. Современный французский философ Ж. Лабрика противопоставляет утопизм научности как «живой образ будущего, категориальной закрепленности настоящего». Лабрика пишет о критичности утопического подхода по отношению к существующему обществу и о разработке им альтернативных вариантов будущего. Мыслитель связывает с утопией способность человеческого бытия к проективности, обращенности к будущему [5,с.290]. Для нас важно, что при всех различиях в использовании понятия «утопия», достаточно легко обнаруживается его устойчивый референт - коллективные представления о совершенном социальном состоянии, выраженные в образной, чаще текстовой форме.
В рамках этой статьи мы будем рассматривать утопию как особого типа повествование, главной или одной из основных тем которого выступает идеальный социальный порядок, создается образ лучшего из возможных миров. Среди отличительных черт утопии как литературного жанра можно назвать: ориентацию на создание образа совершенного общества, а не совершенного человека [1, с. 107]; инородность описываемой реальности социальной реальности автора и читателей [13, с. 110], которая может носить как временной (идеальное будущее/прошлое), так и территориальный (иное пространство) [7, с. 77] характер; в то же время утопия это идеал конкретного общества, которое, хотя бы и в принципе, но может быть построено [8, с. 252], а не общества вне времени и пространства; утопия как образ совершенного мира может быть ориентирована на такие идеалы как счастье, справедливость, свобода [12, с. 186-188].
При анализе жанра утопии ему часто противопоставляют антиутопию. Жанровая дифференциация антиутопии не менее проблематична, чем трактовка термина «утопия», обсуждение этой темы не входит в задачи данной статьи. Мы будем исходить из понимания антиутопии как модели наихудшего из возможных миров, при этом вариантами антиутопии могут выступать и контрутопия, и дистопия, и кокотопия. Контрутопия создается в качестве оппозиции утопии, демонстрируя, как утопический проект мог бы выглядеть со стороны в случае его реализации. Важным здесь является то,
что утопию можно отнести к «первичному моделированию» как «Государство» Платона, а контрутопию - к размышлениям по мотивом уже созданной модели как «Утопию» Т. Мора [2]. Негативные утопии, дистопия и какотопия, рисуют заведомо нежелательное, но возможное общество. Притом, что негативность дистопии заключается в сатирически перевернутом изображении традиционных для утопий социальных порядков, тогда как авторы какотопий разрабатывают собственный вариант социального зла, по всем показателям «плохой страны» [8, с. 253].
Корни утопической литературы можно найти в архаических мифах о посещении подземного царства и в жанре народной сказки, в образно-композиционной системе которой важное место занимают некие блаженные волшебные страны, где добро окончательно побеждает зло, текут «молочные реки с кисельными берегами» и т.д. В процессе исторического развития в литературе выработался ряд устойчивых сюжетных ходов, обеспечивающих перемещение героя из обыденного мира в фантастическую реальность утопии: сны, видения, путешествия в неведомые дальние страны либо на другие планеты и т.п.
В процессе развития утопических повествований на смену народной фантазии приходит авторский рассказ от имени героя-наблюдателя, такого как Рафаил Т. Мора или Мореход Т. Кампанеллы. Его сменяет герой-путешественник и исследователь Ф. Бэкона, которого впоследствии заменяет расчетливый созидатель нового мира Д. Дефо, а затем прагматичный критик «мира лучшего, чем наш» С. Батлер. Результатом переосмысления идеала утопического героя в драматическом ХХ веке стал образ просвещенного созерцанием сострадающего индивида [13, с. 22]. Поэтому многие считают, что в утопических текстах можно увидеть изменение соотношения «между аналитической мыслью и художественным сознанием в пользу последнего» [1, с. 106]. Однако нам представляется, что динамизм утопического повествования отражает изменения, происходящие с развитием общества.
Авторы утопий включают в свои идеальные модели те стороны действительности, которые принципиально новы для социума. Очевидна приверженность авторов ранних утопий, таких как Т. Мор, Т. Кампанелла, И. Андреа, Д. Верас теме градоустройства. Значительная часть их текстов посвящена подробному описанию устройства идеальных городов. Системе водоснабжения, места в городах мастерских и рынков, общественных кухонь и жилых кварталов. Что это, как не рефлексия над началом процесса урбанизации, роста уже имеющихся городов и создания новых, а также нерешенности многих бытовых проблем в массовом и до толи невиданном скоплении людей на небольшой территории?
Рассматривая расцвет жанров утопии и антиутопии можно заметить, что антиутопии приходят на смену утопиям. Во всяком случае, появляются значительно позже утопий, а появившись, начинают активно завое-
вывать популярность среди авторов. В свою очередь на смену антиутопий таким же образом приходят женские утопии.
Говорить о женской утопии можно в узком и широком смысле. В широком смысле женская утопия - это утопия, в которой особое место отводится «женскому вопросу» - стиранию в идеальном социуме различий в гендерных ролях (с этой позиции первой женской утопией можно считать «Государство» Платона); определению особой роли женщины и «ее мира» в построении идеального общества (показательный пример - роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?»). Подходя к женской утопии с широких позиций, можно говорить об утопических элементах в женской прозе, о конкретных социальных идеалах, отстаиваемых женщинами (например, на страницах печати). В узком смысле под женской утопией понимаются произведения, соответствующие признакам утопического жанра, написанные женщинами. В. А. Суковатая, выделяет следующие отличия женских утопий от классических «маскулинистских»: «1) акцент на женском субъекте и женской субъективности; 2) обращение нарративной методологии ("point of view") к женской аудитории, с опорой на женский опыт желания, физиологии и потребностей; 3) гендерная структура общества является изначально предметом изображения и точкой отсчета в сюжете» [11, с. 1].
Женские утопии попали в зону внимания западных ученых несколько раньше, нежели отечественных, что не удивительно, если учесть разницу в развитии феминистических исследованиях в целом. Специфика женских утопий и критика мужского видения социального идеала находилась в центре внимания зарубежных исследователей с начала 70-х годов ХХ века. Здесь стоит назвать работы Сарджента «Женщина в утопии» [19], Меллора «О феминистских утопиях» [16], Диаманти «Трактовка «женского вопроса» в радикальной утопической политической мысли» [15], Дэвис «Природное сопротивление: Маргарет Этвуд...» [14]. Среди русскоязычных авторов, обращавшихся к исследованию женкой утопии, можно назвать В.А. Суковатую [11], Ю.А. Жаданова [3], Л.Э. Семенову [10], Д.И. Постникову [9].
Отечественный исследователь Ю.А. Жаданов выделяет три основных этапа развития женской утопии: на первом этапе, приходящемся на 17-18 век, появляются первые «немужские» варианты утопической мысли (М. Кэри, М. Кавендиш, И. Скотт); второй этап, конец 19 - начало 20 в., характеризуется как «эпоха качественного прорыва», в который женские утопии достигают мирового уровня (Ш. Гилман); на третьем этапе, конец 30-х - начало 40-х гг., появились первые феминистские антиутопии (К. Бурдекин, К. Бойне), «которые представили два варианта возможного женского решения антиутопической проблематики» [3, с. 83].
Продолжая хронологию, предложенную Жадановым, мы можем сказать, что со второй половины 20 века начинается четвертый этап развития женской утопии. Утопические произведения этого периода создаются главным образом в жанре фантастики
и фэнтези. Произведения Урсулы Ле Гуин «Левая рука тьмы» (1969), «Город иллюзий» (1967), «Обделённые» (1974), «За день до революции» (1974), Дорис Лессинг «Канопус в Аргосе» (1979-1983), Марии и Сергея Дьяченко «Пещера» (1998), «Пандем» (2002), Маргарет Этвуд «Рассказ служанки» (1989), «Орикс и Коростель» (2003), «Год потопа» (2009), «Беззумный Адам» (2013) по праву могут быть отнесены к утопиям. Социальные отношения составляют основу этих повествований, выступают в них не просто фоном для развития сюжета, а одной из ключевых тем. Можно сказать, что общество: его устройство, принципы сосуществования граждан -выступает одним из действующих лиц, с которым герой или герои выстраивают свои отношения. Названные произведения обнаруживается новый аспект обращения с социальным идеалом - оценку возможности его построения. Эта существенная черта женских утопий может дополнить особенности, выделенные Суковатой.
Достижимость социального идеала - одна из сквозных идей творчества Урсулы Ле Гуин. В своих произведениях автор создает галерею «возможных миров», многие из которых могут претендовать на статус «лучшего из возможных». Особую привлекательность романам Ле Гуин придает именно стремление изобразить лучший мир, мир, в котором хотелось бы остаться, мир притягательный сам по себе, о котором хочется узнавать больше вне зависимости от сюжетных поворотов. Однако ни в одном из романов писательницы мы не найдем статически застывшего мир ранних утопии. Множество культурных и социальных моделей, демонстрируют вариативность общественных отношений, каждое из которых обнаруживает свои сильные и слабые стороны.
В романе «Левая рука Тьмы» действие разворачивается на планете Гетен (Зима), которую стремится склонить к вступлению в межгалактическую Эйкумену ее посланник. Основная изюминка романа заключается в изначальном гермафродитизме или, лучше сказать, бесполости жителей заснеженного мира, у которых лишь в определенные периоды обнаруживаются женские или мужские половые признаки. При такой биологии гендерные различия заключаются не в половых ролях, а в периодах наличия или отсутствия половой дифференциации. При общих культурных началах мир Гетена разделен на две враждующие коалиции, между которыми путешествуют главные герои романа - землянин-наблюдатель и гетенианский экс-премьер-министр. В этом произведении проблема возможности реализации социального идеала только намечается. Оба социальных уклада на Гетене, и традиционное, строго дифференцированное сословное общество Кархайда, и относительно модернизированное, бюрократически централизированное общество Оргорейне, далеки от идеала. Более совершенный социальный порядок олицетворяется посланником Эйкумены. Трудности его миссии - это трудности, которые ждут общества, ставшие на путь к совершенству, и основная из них - это нежелание части социума отказаться от сложившегося
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
уклада, устоявшихся веками традиций. В этом романе мы видим одну из особенностей женских утопий - в них изображается не «готовый к употреблению» социальный идеал, а путь, который должен к нему привести. Социальный идеал зачастую остается в них возможностью, действительность которой обсуждается.
В полной мере проблема воплощения идеала и нравственных дилемм, возникающих перед членами таких обществ, обсуждается в более позднем романе Ле Гуин «Обделённые». Перед читателями разворачивается творческий и нравственный поиск гениального ученого Шевека, не только стремящегося завершить создание математической модели, лежащей в основе технологии мгновенной связи миров, но и желающего обеспечить равный доступ к этой технологии представителям всех миров Эйкумены. Проблемы, которые вынужден решать Шевек, это в первую очередь социальные проблемы. Будучи жителем планеты Анаррес, физик сталкивается с такими негативными сторонами анархического общества, как авторитет некомпетентных координаторов, косность социальной структуры, неэффективность хозяйственной деятельности. На планете, заселенной потомками революционеров, успешно построено безгосударственное общество, воплотившее принцип индивидуальной свободы. Однако реализация анархического идеала существенно отличается от проекта: консультанты Синдикатов, призванные координировать деятельность отдельных социальных институтов, допускают не меньше произвола, нежели государственные чиновники; упразднение института брака во имя свободы отношений партнеров оборачивается негласным запретом на устойчивое сексуальное партнерство; свобода творчества попадает в зависимость от личных симпатий и антипатий консультантов соответствующих Синдикатов. Роман Ле Гуин мог бы стать традиционной антиутопией, если бы не вторая его часть, в которой Шевек в надежде на преодоление обострившихся социальных проблем из-за враждебного отношения к нему на Анаресе не улетает на Уррас, прародину своих соотечественников, покинувших ее в поисках социального идеала. Общество Урраса основано на рыночных отношениях и принципах эгалитарной демократии, но этот мир еще более далек от воплощения социальной справедливости. Шевек настолько потрясен новым для себя общественным укладом, что не может работать. Если Анарес в глазах родившегося там Шевека не совершенен и не позволяет в полной мере проявиться его таланту, то общество с явно выраженной социальной структурой повергает его в творческий кризис. Сюжет романа строится вокруг поиска главным героем общественного порядка, лишенного явных социальных недостатков, свидетелем которых он является. Своеобразным разрешением внутреннего и внешнего конфликтов является для героя участие в рабочих выступлениях, которые воспринимаются им как провозвестник лучшего мира и знакомство с посланниками Земли. Именно земляне помогают физику обнародовать свое открытие и рассказывают об относительно гар-
моничном социальном порядке на планете, где жестко очерчены рамки дозволенного поведения.
В романах Ле Гуин акцентируется неслучайность напряженного характера отношений человека и общества. Любые социальные взаимодействия, как на уровне небольших групп, так и в масштабах целого общества, предполагают определенные ограничения. Это могут быть самоограничения и отказ от собственных интересов для возможности реализации интересов окружающих тебя людей или ограничения со стороны закона, устанавливающего четкую меру дозволенного поведения. И никакое общество, реальное или воображаемое не может гармонично совместить интересы отдельных своих членов и интересы общества в целом. Любопытный аспект этой проблемы мы находим в романе Ле Гуин «Город иллюзий». Местом действия здесь выступает Земля, захваченная инопланетянами. Это не традиционное изображение инопланетной агрессии с подавлением или уничтожением коренного населения. Напротив, усилиями пришельцев Сигов на Земле прекращены войны, эксплуатация, социальные конфликты, вражда, решены экологические проблемы. Мир Земли, по которому путешествует потерявший память герой, относительно равномерно заселен небольшими общинами, органически вписанными в естественный ландшафт. Этот мир по своему даже гармоничен, демонстрируя возможность ведения натурального хозяйства в информационную эпоху. Благодаря развитым технологиям уровень жизни в таких поселениях достаточно высок и жители способны без особых усилий обеспечивать себя всем необходимым. Из «притеснений» Сигов можно назвать запрет на расширение поселений, концентрацию производства, существенное развитие науки. Объясняется это тем, что именно эти факторы едва не погубили землян в междоусобных войнах и экологических катастрофах. Не стоит говорить, что такое положение устраивает далеко не всех землян, которых возмущают не столько Сиги, очень малочисленная замкнутая группа, сконцентрированная в городе Эс Тох, сколько само наличие запретов, ограничивающих естественное развитие общества. При этом герои романа признают, что приход инопланетян совпал с экономическим, военным и экологическим кризисом, поэтому в какой-то мере Сиги действительно спасли Землю. Однако их модель обеспечения социальной стабильности путем устранения самих социальных отношений показывается автором как несостоятельная.
Моделирование приближенных к идеалу социумов отличает и творчество Марии и Сергея Дьяченко, где именно Марии, по замечаниям супругов, принадлежат замысли интересующих нас работ. Возможность избавиться от насилия в обществе осмысливается ими в романе «Пещера». Мир «Пещеры» это мир, знакомый всем нам, но лишенный агрессии, мир, в котором двери не закрывают и насилия друг против друга не применяют. Природная агрессия людей находит выход в ночной Пещере - особого рода сновидениях, где люди предстают теми или иными животными. Рационально мыслящие в
дневном мире личности превращаются во снах о Пещере в инстинктивных животных - кто хищников, а кто жертв. Смерть приходит из сна, где жертва настигается хищником, а хищник может быть убит егерем - человеком, остающимся собой и в ночном мире Пещеры. Егеря призваны сохранять баланс между хищниками, жаждущими крови, и жертвами, наполненными страхом, для того чтобы насилие и страх не выплеснулись в дневной мир. Иррациональный мир Пещеры это как бы изнанка безопасного дневного мира, в нем не актуален вопрос справедливости, он не мир людей. Справедливость - это аспект дневного мира, он, казалось бы, находит в нем неукоснительное свое воплощение. Авторы романа задаются вопросом - какова цена, которую готово платить общество за Пещеру. Героиня романа Павла своей везучестью в Пещере - ее ночной двойник травоядная Сарна неоднократно спасается от хищника - нарушает ее природный баланс. Собственно Павла это цена, которую общество должно заплатить за свою стабильность. Но убрать везучую Павлу-сарну могут только люди, так как принцип «сильного» в Пещере на нее не действует. И здесь оказывается, что проблема справедливости только на первый взгляд снята для мира «Пещеры», егеря и совет координаторов, поддерживающие равновесие дневного и ночного миров, - члены этого же общества, и по крайней мере они остаются в поле актуальности справедливого/несправедливого мира и днем и ночью. Проблема жертвы во имя общего блага - это все тот же вопрос о счастье, купленном слезинкой ребенка, которую вновь приходится решать героям романа.
Одно из самых удачных произведений, демонстрирующих новую установку утопий, - это «Пандем» Марии и Сергея Дьяченко. Этот роман описывает процесс движения мира к совершенному состоянию, опасения, которые возникают у людей на этом пути, ловушки, которые подстерегают отдельных личностей и общество в целом. По форме роман близок к панорамным утопиям А. и Б. Стругацких «Полдень XXI век» и «Далекая Радуга», тоже представляющих собой множество историй, скрепленных общей временной парадигмой - наступлением нового мира. Новый мир в романе Дьяченко приходит с Пандемом, своеобразной персонификацией ноосферы - сферы разума. Пандем не всеведущ, но его знания стремятся к абсолюту, он не всемогущ, но сила его приближается к всемогуществу, он меняется и развивается, и при этом не имеет другой цели, кроме счастья всех людей, так как является производным от них. Усилиями Пандема, который способен говорить с каждым отдельно и со всеми вместе, за несколько лет на земле прекращаются войны и болезни, природа не использует против человека свой агрессивный потенциал, уходят социальные девиации, отпадает необходимость в правительстве, армии, полиции, тюрьмах. В короткий период под руководством Пандема человечество совершает гигантский технологический скачок. Даже смерть потесняется Пандемом, для рожденных при нем вообще, для допандемных стариков отодвигается на очень долгое время. Наступает состояние, о котором писал
Платон в своей утопии «Государство»: внутренний закон регулирует поведение людей, и необходимость во внешнем законе отпадает, с той только разницей, что в качестве «внутреннего закона» выступает сам Пандем. Даже вечная мечта утопистов о главенстве в обществе личности наставника-педагога воплощается в Пандеме - гениальном педагоге, знающим задатки каждого своего воспитанника и создающим оптимальные условия для их реализации.
Мир Пандема гораздо привлекательнее большинства утопических картин, однако герои романа находят множество возражений против вмешательства Пандема. Первая линия опасений землян связана со свободой человека, главным выразителем этого типа опасений выступает Ким Каманин. До какой степени человек сможет сохранять свободу действий и свободу мыслей, если в его сознании постоянно присутствует персонифицированный моральный закон? Не приведет ли вмешательство Пандема к модификации человеческой личности за счет подтягивания ее к совершенству? Как в мире Пандема смогут существовать люди низкой социальной ответственности, имеющие природную склонность к девиантному поведению? Вторую группу опасений актуализирует жена Кима Арина, талантливая художница, счастливая мать, которая постепенно вступает в столь тесный эмоциональный контакт с Пандемом, что перестает ощущать необходимость в окружающих ее людях, в том числе и членах семьи. Целый ряд персонажей демонстрирует подобную эмоциональную зависимость от Пандема, который выступает одновременно другом и наставником, информационным ресурсом и моральным ориентиром. Эта линия романа перекликается одновременно с «Городом иллюзий» Ле Гуин и «Концом социального» Ж. Бодрийяра и возвращает нас к мысли, что прекращение социальных конфликтов не обязательно свидетельствует о найденном универсальном соотношении интересов индивида и общества, социальный порядок может свидетельствовать и о том, что ткань социального разорвана, люди больше не нуждаются друг в друге, так как перенесли свои ожидания на Пандема или технику.
Но самые серьезные возражения против мира Пандема, безопасной среды, гарантированного здоровья, бесконфликтного научно-технического развития, внутренних «моральных подсказок» находит сам Пандем. Он убеждается, что, для того чтобы люди развивались, они должны сами преодолевать трудности, реальные, а не созданные внешним наблюдателем как полоса препятствий на полигоне. Для того чтобы люди могли ценить здоровую жизнь, должны сохранить актуальность боль и смерть. Для того чтобы люди могли по-настоящему взрослеть, они должны сами обеспечивать социальный порядок. Поэтому Пандем уходит. Не сразу, а постепенно. Подготавливая людей к своему уходу. Создает всемирный координационный совет, различные элементы которого могли бы обеспечивать порядок во всех сферах беспандемного мира. В конце романа мы видим серию картин, иллюстрирующих проблемы иде-
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
ального общества, которые обнаруживаются, когда общество перестает курироваться «свыше». Отученные от ответственности за свои поступки, люди демонстрируют полную неготовность и нежелание считаться со своими согражданами. Сбивший пешехода водитель, отказавшийся от автоматического управления для развлечения, искренне не понимает, какие к нему могут быть претензии, если пешеход сам стоял возле дороги. Родители, привыкшие к заботе Пандема о детях, забывают их кормить, следить за ними, оберегать. Вновь вспыхивает подростковая жестокость, апеллирующая к тому, что «люди по-настоящему не умирают». Граждане выступают против запретов, которые направлены на поддержание социального равновесия.
Роман М. и С. Дьяченко подводит читателя к мысли, что проблема утопического мира - это не проблема удачности и жизнеспособности той или иной его модели, а нерешаемость проблемы бесконфликтного соединения интересов общества и личности, одного и множества, индивидуальной свободы и коллективного порядка. Проблема утопии как жанра не в том, что, реализовавшись, любой социальный идеал превращается в свою противоположность, а в том, что реализовать идеальный социальный порядок, который бы устраивал всех членов, на которых распространяется, - невозмож-
но. Но при этом невозможно и отказаться от поиска такого идеала. Женские утопии высвечивают именно этот аспект социального моделирования - невозможность утопии и невозможность отказа от нее.
Таким образом, женская утопия обнаруживает новую черту утопии, черту, которая позволяет говорить о женской утопии как новой стадии развития утопической мысли. Женские утопии отходят от простой трансляции социального идеала, от выработки универсальной модели лучшего состояния социума. Женские утопии обнаруживают своеобразный диалектический синтез утопии и антиутопии. Их авторы сосредотачиваются на осмыслении возможности совершенного социального порядка. Если утопию можно представить как ответ на вопрос «каким должно быть совершенное общество», антиутопию - как ответ на вопрос «каким не должно быть совершенное общество» или «что получится, если совершенное общество окажется несовершенным», то женская утопия отвечает на вопрос «какие проблемы возникают при построении или функционировании совершенного общества». В этом плане женская утопия объединяет то, что до этого существовало в рамках отдельных произведений: утопию - проект идеального общества - и антиутопию - критику этого проекта, поиск слабых мест идеального мироустройства.
Библиографический список
1. Ануфриев А.Е. К вопросу о доминантных признаках жанра литературной утопии // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2012. №2. С. 107.
2. Баталов Э.Я. В мире утопии: Пять диалогов об утопии, утопическом сознании и утопических экспериментах. М.: Политиздат, 1989. 319 с.
3. Жаданов Ю.А. Женская утопия 17-18 веков как особая разновидность позитивной утопии // Инновации в науке: материалы Международной научно-практической конференции. М.: Автономная некоммерческая организация содействия развитию современной отечественной науки Издательский дом «Научное обозрение». 2013. С.82-93.
4. КовтунН.В. Роман В.Ф. Одоевского «4338 год» и традиции интеллектуальной утопии в России // Известия томского политехнического университета. 2004. Т. 307. № 5. С. 179-183.
5. Лабрика Ж. Марксизм между наукой и утопией // Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. 2004. № 5. С. 268-293.
6. Мартынов Д.Е. К рассмотрению семантической эволюции понятия «утопия» (ХХ в.) // Вопросы философии. 2009. №10. С.156.
7. Паниотова Т.С. Рождение Утопии: латиноамериканский контекст // Вопросы философии. 2005. №10. С.77
8. Петрихин А.В., Курочкина Л.Я. Плюрализм трактовок феномена «Утопия» в контексте единой европейской утопической традиции // Вестник Воронежского государственного технического университета. 2009. Т5. № 11. С. 251-254.
9. ПостниковаД.И. Социолингвистические характеристики феминистской утопии // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2015. №4 (32). С.190-198.
10. Семенова В.Э., Семенова Л.Э. Социальная утопия и феминизм // Женщина в российском обществе. Ивановский государственный университет. 2013. 31 (66). С. 45-52.
11. Суковатая В.А. Гендерный проект в русской утопии: феминистские интервенции // Культура культуры. 2014. №2. С.1-10.
12. Фогт А. Социальные утопии. М.: КомКнига, 2007. С.186-188.
13. Шадурский М.И. Литературная утопия от Мора до Хаксли: Проблемы жанровой поэтики и семиосферы. Обретение острова. М: Издательство ЛКИ, 2007. С. 110.
14. DavisL. H. Natural Resistance: Margaret Atwood as Ecofeminist or Apocalyptic Visionary / Louise H. Davis // Women Writing Nature: A Feminist iew / ^d. Barbara J. Cook]. Lanham, MD: Lexington, 2008. Р.81-94.
15. Diamanti F. The Treatment of the "Woman Question" in Radical Utopia Political Thought // The Philosophy of Utopia. London, Portland: Ed. by B. Goodwin. Frank cass, 2001.
16. MellorA.K. On Feminist Utopias // Woman's Studies. 1982. Vol. 9.
17. Negley G, PatrikD. The Quest for Utopia. N.Y., 1952. 380 p.
18. Pearson C. Woman's Fantasies and Feminist Utopias // Frontiers. 1977. Vol. II. № 3.
19. Sargent L.T. Woman in Utopia // Comparative Literary Studies. 1973. Vol. X, № 4.
References
1. Anufriev A.E. On the question of the dominant features of the genre of literary utopia // Bulletin of the Vyatka State Humanitarian University. 2012. №2. P. 107.
2. BatalovE.Ya. In the world of utopia: Five dialogues about utopia, utopian consciousness and utopian experiments. M .: Politizdat, 1989. 319 p.
3. Zhadanov Yu.A. Women's utopia of the 17-18 centuries as a special kind of positive utopia // Innovations in science: materials of the International Scientific and Practical Conference. M .: Autonomous non-profit organization promoting the development of modern domestic sci-
ence Publishing House "Scientific Review". 2013. P.82-93.
4. Kovtun N.V., Roman V.F. Odoyevsky "4338 Year" and the traditions of intellectual utopia in Russia // News of Tomsk Polytechnic University. 2004. T. 307. No. 5. P. 179-183.
5. Labrika J. Marxism between science and utopia // Scientific Yearbook of the Institute of Philosophy and Law of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences. 2004. № 5. p. 268-293.
6. Martynov D.E. To the consideration of the semantic evolution of the concept of "utopia" (twentieth century) // Problems of Philosophy. 2009. №10. P. 156.
7. Paniotov T.S. The birth of Utopia: the Latin American context // Questions of Philosophy. 2005. №10. P.77
8. PetrikhinA.V., KurochkinaL.Ya. Pluralism of interpretations of the Utopia phenomenon in the context of a single European utopian tradition // Bulletin of Voronezh State Technical University. 2009. T5. No. 11. P. 251-254.
9. Postnikov D.I. Sociolinguistic characteristics of feminist utopia // Tomsk State University Bulletin. Philosophy. Sociology. Political science. 2015. №4 (32). P.190-198.
10. Semenova V.E., Semenova L.E. Social utopia and feminism // Woman in Russian society. Ivanovo State University. 2013. 31 (66). Pp 45-52.
11. Sukovata V.A. Gender Project in Russian Utopia: Feminist Interventions // Culture. 2014. №2. P. 1-10.
12. FogtA. Social utopias. M .: KomKniga, 2007. P.186-188.
13. ShadurskyM.I. Literary utopia from Mora to Huxley: Problems of genre poetics and semiosphere. Finding an island. M: Publisher LKI, 2007. P. 110.
14. DavisL.H. Natural Resistance: Margaret Atwood as Ecofeminist or Apocalyptic Visionary / Louise H. Davis // Women Writing Nature: A Feminist iew / [ed. Barbara J. Cook]. Lanham, MD: Lexington, 2008. P.81-94.
15. Diamanti F. The Treatment of the "Woman Question" in Radical Utopia Political Thought // The Philosophy of Utopia. London, Portland: Ed. by B. Goodwin. Frank cass, 2001.
16. MellorA.K. On Feminist Utopias // Woman's Studies. 1982. Vol. 9.
17. Negley G, PatrikD. The Quest for Utopia. N.Y., 1952. 380 p.
18. Pearson C. Woman's Fantasies and Feminist Utopias // Frontiers. 1977. Vol. II. № 3.
19. Sargent L.T. Woman in Utopia // Comparative Literary Studies. 1973. Vol. X, № 4.
