Мемуары Виктора Мозалевского Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

DOI 10.22455/2541-8297-2019-12-99-144 УДК 821.161.1

Мемуары Виктора Мозалевского

© 2019, А.Л. Соболев

Аннотация: Впервые печатаются в полном объеме и с подробным комментарием мемуары писателя Виктора Ивановича Мозалевского (1889-1970). Будучи малозаметным, но деятельным участником литературной жизни с середины 1900-х годов, Мозалевский оставил яркие словесные портреты В. Брю-сова, Б. Садовского, Ю. Слезкина, С. Ауслендера, Е. Нагродской, М. Булгакова и многих других.

Ключевые слова: В. Мозалевский, литературная жизнь, мемуары.

Информация об авторе: Александр Львович Соболев, независимый исследователь, Москва, Россия. E-mail: trirodov@gmail.com

Цитирование: Соболев А.Л. Мемуары Виктора Мозалевского // Литературный факт. 2019. № 2 (12). С. 99-144. DOI 10.22455/2541-8297-2019-12-99-144

Один из устойчивых мотивов прозы Виктора Ивановича Мозалевского (1889-1970) — существование героя внутри неподходящей ему исторической эпохи в качестве живого анахронизма: таковы граф Константин Волковисский из «Исчезнувшей мечты», насильственно отъединившийся от тревожной обстановки начала ХХ в., или Митродо-ра, бывшая прилежная читательница «Аполлона», закапсулированная в атмосфере раннесоветской Москвы («Дуэль»). Полтора десятка его опубликованных рассказов (по сути — единственный его вещественный вклад, вобранный мировой словесностью) написаны между 1910 и 1923 гг.; следующие сорок семь лет жизни он провел в роли собственного персонажа, полностью мимикрировав под мелкого клерка и оставаясь писателем только в стенах собственной квартиры.

Набрасывая в конце 1950-х гг. краткую автобиографию, он умещает долитературную часть своей жизни в единственный абзац: «Родился я в 1889 г. в маленьком городке Влоцлавске (Польша), в котором отец мой — врач — служил тогда на военной службе. (По национальности] — русский). В 1907 г. окончил Тифлисскую гимназию, а в 1913 —

юрид[ический] факультет Москов[ского] Университета»1. Здесь есть вынужденное умолчание: его отец, Иван Викторович, хотя и врач по образованию (он окончил киевскую Военно-медицинскую академию), в действительности был крупным армейским чиновником, генерал-лейтенантом медицинской службы2. Служил в Измаиле, после был переведен в Тифлис3, а оттуда на Дальний Восток: состоял главным врачом Заамурского окружного госпиталя и санитарным городским врачом Харбина, каковым и остался после 1917 г. Исследовал ламаизм, переведя с немецкого монографию по истории вопроса4; собрал значительную коллекцию восточного искусства, которую продал в Японию в 1926 г.5

Семья за ним не последовала. Мать с тремя сыновьями осталась в Тифлисе, а потом, около 1908 г., судя по всему, переехала в Киев: по крайней мере, и Виктор, и его младший брат Иван6, будущий художник, учились там — первый в университете, второй в художественном училище.

Весной 1912 г. Виктор отправляет в петербургский «Аполлон» несколько рассказов и стихотворений и получает ответ — вероятно, от С.К. Маковского или Е.А. Зноско-Боровского, — который кажется ему обнадеживающим (все эти письма не сохранились). И тогда он предпринимает следующий, вполне логичный шаг — отправляет письмо уже не на адрес редакции, а тому из авторов журнала, чьи стихи и проза кажутся ему наиболее близкими по духу, — Кузмину:

Милостивый Государь!

Недавно я посылал в редакцию журнала AnôXXrov свои рукописи («Утро княжны», «Вивея» и несколько стихотворений), к[ото]рые получил обратно с оговоркой — «они заинтересовали редакцию». Последняя оговорка и Ваш адрес, написанный (и зачеркнутый) на уголке

1 РГАЛИ. Ф. 2151. Оп. 1. Ед. хр. 20. Л. 1 (датировано 10 ноября 1957 г.). О биографии Мозалевского см.: Лавров А.В. Мозалевский Виктор Иванович // Русские писатели. 1800-1917: Биографический словарь. Т. 4: М — П. М., 1999. С. 118-119. Очерк творчества см.: Обухова О. «Только читать и этому не верить»: Виктор Мозалевский и его проза // Russian Literature. 1999. № XLV. P. 457-467.

2 См. прежде всего: Хисамутдинов А.А. Российская эмиграция в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Южной Америке: Биобиблиографический словарь. Владивосток, 2001. С. 209; Российское научное зарубежье. Материалы для биобиблиографического словаря. Пилотный вып. 1: Медицинские науки. М., 2010. С. 150; Волков С.В. Высшее чиновничество Российской империи: Краткий словарь. М., 2016. С. 437.

3 Этот факт, отсутствующий в его официальных биографиях, установлен по: Кавказский календарь на 1907 год. Тифлис, 1906. Паг. III. Стлб. 46.

4 Пандер Е. Пантеон Чжан Чжа Хутухты: Материал для иконографии ламаизма. Вып. 1. Харбин, 1919.

5 О его собрании восточных древностей см., напр.: Огрызко В. Отечественные исследователи народов севера и Дальнего Востока. М., 2013. С. 43.

6 См. о нем: Северюхин Д.Я., Лейкинд О.Л. Художники русской эмиграции (1917-1941): Биографический словарь. СПб., 1994. С. 335-337.

одной рукописи, придает мне смелость написать Вам это письмо и заранее попросить у Вас, Милостивый Государь, извинения за несколько неуместную просьбу.

Вы, вероятно, еще помните (если только читали — ведь это, в конце концов, мое предположение) содержание «Вивеи», «Утро» и т.д., и я обращаюсь с прямым вопросом: как Вам кажется — это вещи вполне незрелые или намек на «произведения», каковы недостатки стиля, содержания, формы etc? Моя просьба, возможно, звучит нескромно, но самокритика вещь невозможная, хочется услышать авторитетный отзыв, руководствоваться этим "magister dixit"7, а в Киеве, надо сказать, нет magistr^, заслуживающих доверия.

Моя нескромность идет дальше. Я очень Вас прошу, если мои (я, по возможности, избегаю этого слова) произведения удовлетворительны, дать мне совет, где, кроме АлоХХк^а, я мог бы поместить их.

Еще раз приношу мои почтительнейшие извинения.

С искренним уважением

Виктор Мозалевский

Киев Александровская д. № 37А, кв. 178.

Кузмин отвечал ему, и это письмо (которое также не сохранилось) явно настроило Мозалевского на оптимистический лад. Впрочем, продолжая переписку, он делает невольный faux pas, ошибаясь в отчестве адресата:

Киев 4/IV 12 г.

Многоуважаемый Михаил Александрович [sic!]!

Прежде всего, приношу Вам мою искреннюю благодарность за Ваше письмо, которое меня глубоко обрадовало: услышать о своих произведениях такой хороший отзыв одного из самых любимых поэтов, от автора «Александрийских песен», и так рано (мне 22 года) — это ли не радость... Посылаю Вам свои рукописи (кроме «Утра княжны»). Что касается «вольностей», попадающихся в «Вивее» и ч.н. другом, то я, безусловно, доверяю Вашей magisteria elegantiarum9 и литературному такту. Покорнейше прошу их исключить. Мне стыдно, что я приношу Вам некоторое беспокойство, я глубоко извиняюсь.

С искренним уважением и всегдашней благодарностью

Виктор Мозалевский.

Александровская д. № 37 (а) кв. 17 (до 23 мая)10.

7 Мастер сказал (букв. лат).

8 Недатированное письмо: ИРЛИ. Ф. 123. Оп. 2. Ед. хр. 277. Л. 3-4.

9 Наставлению в области изящного (лат.).

10 ИРЛИ. Ф. 123. Оп. 1. Ед. хр. 547. Л. 1.

Два дня спустя он осознал свою ошибку — и отправил, не дожидаясь ответа, новое письмо с извинениями:

Киев 6/IV 12

Многоуважаемый Михаил Алексеевич!

Три дня назад я послал Вам рукописи и письмо, письмо слишком поспешно написанное, а потому несколько безграмотное. Но — что всего неприятнее — я назвал Вас Михаилом Александровичем, а не Михаилом Алексеевичем. Я очень, очень этим расстроен, ибо Вас могла покоробить эта мовэтонная [sic] небрежность.

Объясните это как угодно — некоторой неразумностью, временным затемнением сознания под влиянием Вашего письма — но мне было бы страшно больно, если бы Вы объяснили это именно «мовэтонной небрежностью». Моим маленьким оправданием может служить только одно: слово «Алексеевичем» было написано Вами немного неразборчиво, и я прочел «Александровичем». Теперь я понял ошибку. Всё это на меня неприятно действует и потому, что Ваша фраза — «зовут меня Михаилом Алексеевичем» — меня необыкновенно растрогала. Казалось, что Вы мне протягиваете руку... И в ответ на это — неоправды-ваемая, почти абсурдная небрежность. К стыду моему, надо сознаться, что вообще я очень скверно владею т.н. эпистолярной формой, вместо одного письма пишу три и, таким образом, и время у Вас отнимаю.

Приношу Вам мои искренние извинения и прошу простить всю мою бестактную невнимательность.

С искренним уважением

Виктор Мозалевский11.

Названная в предыдущем письме дата предстоящего отъезда из Киева — 23 мая — обозначала окончание целого этапа его жизни: по неизвестным нам причинам он вынужден был, оставив предпоследний курс юридического факультета Киевского университета, перевестись на такой же факультет в Москву (его здешнее личное дело будет заведено 7 июня 1912 г.12). Еще два месяца спустя он предпринял то, что в начале 1910-х гг. проделывал едва ли не каждый молодой московский поэт, принадлежащий к определенному направлению, а именно — написал письмо Брюсову, приложив к нему набор своих ювенилий:

11 Письмо от 6 апреля 1912 г.: РНБ. Ф. 124. Ед. хр. 2879. Л. 1-1 об.

12 ЦИАМ. Ф. 418. Оп. 326. Ед. хр. 1280.

Милостивый Государь!

Прежде всего я глубоко извиняюсь, что отнимаю у Вас время своим письмом и своими рукописями. Я бы никогда не стал посылать своих вещей, если бы о них не отозвался хорошо Михаил Алексеевич Кузмин (я говорю это о «Вивее» и стихах). Вам покажется, видно, очень странным, с какой стати я посылаю их сейчас Вам? Но я не знаю — я нигде не печатался, не имею понятия, куда бы я мог направить свои вещи... И очень бы просил Вас, Милостивый Государь, если Вам будет угодно, а, главное, нетрудно, прочесть их и посоветовать мне, как с ними быть?

Я еще раз почтительно извиняюсь перед Вами, но, может быть, моя молодость и неопытность послужат некоторым основанием для того, чтобы Вы снисходительней отнеслись к просьбе моей.

С уважением Виктор Мозалевский.

Москва Малая Бронная 4 кв. 1513.

В печатаемых ниже мемуарах Мозалевский склонен ретроспективно идеализировать случившиеся далее события: согласно его воспоминаниям, Брюсов, хотя сперва и показался ему суровым, впоследствии сделался приветливым и радушным — прочел предложенную рукопись и предложил бывать на литературных «четвергах». В действительности эти отношения наладились не сразу. Сперва Брюсов, изможденный самотеком рукописей, поступавших к нему не только как к некоронованному предводителю московских модернистов, но и по служебной линии (он возглавлял тогда литературный отдел «Русской мысли»), принял Мозалевского за искателя протекции в последней и манускрипты отверг, так что начинающему автору пришлось объясняться:

Милостивый Государь Валерий Яковлевич!

Приношу Вам свою благодарность за Ваше письмо. Я хотел было пойти к Вам сегодня, но не хотел беспокоить Вас.

Между прочим, я знал, что мои рассказы не подойдут к «Р[усской] М[ысли]», и я просил в письме Вас о следующем: не найдете ли Вы возможным устроить их в к[акой-]н[ибудь] альманах или ч[то-]н[ибудь] в этом роде.

Простите за беспокойство.

С уважением Виктор Мозалевский.

Малая Бронная 4 кв. 1514

13 РГБ. Ф. 386. Карт. 95. Ед. хр. 19. Л. 1-1 об. Письмо не датировано, но среди конвертов в этой единице хранения есть один с почтовым штемпелем 18 августа 1912 г., который мы считаем принадлежащим к этому посланию.

14 Там же. Л. 3-3 об. Этому письму мы условно присваиваем конверт, проштемпелеванный 11 октября 1912 г.

Впрочем, дальнейшая литературная судьба Мозалевского несет следы аккуратного и благотворного брюсовского вмешательства, в частности, явно по рекомендации Брюсова вчерашний студент становится членом «Общества свободной эстетики»15 и даже получает приглашение прочитать свой рассказ на очередном заседании. Брюсов же, согласно воспоминаниям, познакомил Мозалевского с его первым издателем, А.М. Кожебаткиным, владельцем издательства «Альциона».

Уже утвердившись в качестве московского студента, Мозалевский вновь пишет Кузмину: к этому времени неловкость с «Михаилом Александровичем» была уже, кажется, преодолена и даже изящно обыграна адресатом, судя по ответной шутке:

М. Бронная 4 кв. 15

Многоуважаемый Михаил Алексеевич!

Если Вас не затруднит, сообщите мне, будете ли Вы на Праздники в СПб? Я, возможно, приеду туда. Мне бы очень хотелось повидать Вас и поговорить о своих произведениях. Написал я, кроме известных Михаилу Александровичу вещей, еще: Игрушку, воспоминания Анжелики и «Эолина и Макарей». Кое-что читал В.Я. Брюсов, отзывался очень хорошо, но... «по направлению не подходит». В СПб есть издательство «Цех поэтов». Быть может, Вы, Михаил Алексеевич, знаете, что это за и[здательст]во? Словом, мне очень бы хотелось повидаться с Вами, и, конечно, не только ради судьбы моих горемычных произведений, но и для того, чтобы познакомиться с поэтом, которого так любит Его уважающий и покорный слуга

Виктор Мозалевский16.

Чаемая поездка состоялась: впервые Мозалевский упоминается в дневнике Кузмина в записи 18 декабря 1912 г.: «Приезжала Мозалевская почему-то, думая меня похитить к мужу, но я должен был ехать к Е[в-докии] А[поллоновне Нагродской] [.,.]»17. Любопытно здесь не только первое появление в документированной вселенной жены Мозалевского (ее зовут Маргарита Иосифовна, она — дочь директора 1-й Тифлисской гимназии, которую некогда окончил ее муж), но и поневоле создающееся впечатление, что она познакомилась с Кузминым первой. На следующий день тот же источник фиксирует их встречу: «Вечером собрались ко мне

15 Впервые его имя появляется в печатном списке «членов-посетителей» за сезон 1913-1914 г. (см. примеч. 43 к тексту мемуаров).

16 Недатированное письмо // РНБ. Ф. 124. Ед. хр. 2879. Л. 2-3.

17 Кузмин М. Дневник 1908-1915 / Предисл., подгот. текста и коммент. Н.А. Богомолова и С.В. Шумихина. СПб., 2005. С. 385.

Геркен, Мозалевский и Бартенев. Геркен оказался очень милым, но не другие. [.] Потом с Герк[еном] и Мозал[евским] поехали к Альберу, где сидели в кабинете»18. Очевидно, в один из ближайших дней Мозалевские вернулись в Москву19.

В 1913 г. в издательстве «Альциона» выходит книга Мозалевского «Фантастические рассказы», объединившая все те сочинения, которые он до этого читал писателям обеих столиц: «Вивея», «Игрушка», «Эолина и Макарей», «Воспоминания Анжелики», «Чувствительная повесть» и «Май». Встречена книга была в основном отрицательно. Б.А. Садовской, чья творческая манера очевидным образом повлияла на Мозалевского, отозвался о ней неодобрительно: «В самом деле, перед читателем целый поток (166 стр.) неудержимой болтовни, странной и нелепой, местами напоминающей наших романтиков тридцатых годов, местами Кузмина, иногда гоголевские "Арабески", но до того неискренней и нарочитой, что нельзя не досадовать на автора, заглушающего собственный голос старыми чужими словами»20. Сходным было мнение коллеги-юриста и писателя П.К. Губера: «Рассказы г. Мозалевского перегружены ненужными вставными эпизодами и подробностями описательного характера, тогда как основное ядро сюжета большею частью вовсе

18 Там же.

19 Этой реконструированной хронологии отношений Мозалевского и Кузмина противоречит еще одно, традиционно недатированное письмо:

Многоуважаемый Михаил Алексеевич!

Меня в тот день так истомила Спбургская жара, и я забыл написать Вам. не знаю, как это сказать. благодарность моя Вам велика. Вы благословили мои ребяческие начинания, и я немного ободрился. Ах, все-таки горестно писать, в конце концов, без толку. Сейчас мои вещи у Валерия Яковлевича Брюсова (я написал еще «Игрушку»), но, что ждет потом, не знаю. Простите же меня: я снова напомню о себе. Глупо это, быть может, но я шлю Вам и только Вам свои стихи. Название их: моей музе мои мольбы. Лишь хочется, чтобы они Вас не рассердили.

Искренне уважающий Вас Виктор Мозалевский.

Мой адрес до Рождества: Малая Бронная 4 кв. 15. Я буду все это время в Москве, разве 20-25 сент. поеду на неделю в Киев.

Я был бы очень тронут, если бы Вы, будучи в Москве, провели минутку в моей комнате. Я думаю, она Вам чуточку понравится

(ИРЛИ. Ф. 123. Оп. 2. Ед. хр. 277. Л. 1-2; к нему приложено стихотворение Мозалевского «Моей музе — мои мольбы», посвященное Кузмину). Рассказ «Игрушка» написан летом 1912 г., у Брюсова он, вероятно, был между концом августа и началом сентября того же года: на этот сезон указывает и упоминание жары, и планы сентябрьской поездки в Киев. Но тогда надо признать, что знакомство с Кузминым произошло летом 1912 г. в Санкт-Петербурге, не оставив иного следа ни в дневнике, ни в переписке.

20 Северные записки. 1914. № 3. С. 181.

исчезает из поля зрения. Кажется, что смотришь театральную пьесу, исполняемую на фоне пестрых декораций разодетыми и нарумяненными актерами. Постановка пышная — что и говорить. Но, к несчастью, драматург забыл разработать интригу и диалог, а потому психологическая мотивация совершающихся на сцене событий остается неизвестной»21.

Напротив, те же черты восхитили С. Соколова (Кречетова): «С глубоким интересом прочел я "фантастические рассказы" Виктора Мозалевского. (К-во "Альциона". М. 1913. 1 р.). Среди множества книг тусклых и тягучих, как жеваная резина, книга Мозалевского дает подлинную радость. В нашей современной изящной литературе область фантастики представлена особливо скудно, и, кроме одиноко стоящего в своем блестящем своеобразии Федора Сологуба, в ней нет ничего или почти ничего. Поэтому появление Виктора Мозалевского нельзя не приветствовать.

На нем чувствуется влияние Амедея [sic] Гофмана и (в меньшей мере) Андерсена, но эти влияния — возвышенного порядка и далеки от всякой имитации. Эта книга не из тех, которые перелистываешь бегло, чтобы, минуя рассуждения и описания, поскорее добраться до действия. Ее страницы, написанные языком изысканным, богатым и полноценным, смакуешь неторопливо, как густое, ароматное старое вино в граненом хрустале»22.

В последние дни зимы 1914 г. он вновь оказывается в Петербурге. 28 февраля Кузмин записывает в дневнике: «Был Сашенька [А.И. Божерянов] и потом Мозалевский, принес альманах»23. Этим альманахом был первый сборник издательства «Альциона», снискавший двусмысленную славу и отбросивший ее отблески на всех своих вкладчиков: сразу по выходе книга была конфискована за шокирующий (даже по меркам привычного к изнеженности нравов 1914 года) рассказ Брюсова24. В результате рассказ был изъят и истреблен, а освободившееся место заполнили стихотворениями того же автора, после чего книга поступила в продажу. Мозалевский поместил там повесть «Исчезающая мечта»25, на которую откликнулся громадной — на полтора газетных

21 Русская мысль. 1913. № 10. С. 369.

22 Кречетов С. Одиннадцать (Критические заметки по текущей русской литературе) // Утро России. 1914. № 20, 25 янв. С. 6.

23 КузминМ. Дневник 1908-1915. С. 435.

24 В газетной хронике писалось: «Приговором московского [...] окружного суда постановлено изъять и уничтожить из первой книги альманахов издательства "Альцион" [sic], изд. 1914 г., рассказ Валерия Брюсова под заглавием "После детского бала"» (Утро России. 1916. № 80, 20 марта. С. 5; см. также: Русские ведомости. 1916. № 66, 20 марта. С. 6).

25 В автобиографии 1922 г. Мозалевский безосновательно считает объектом цензурного недовольства собственный текст: «Напечатана повесть в альманахе "Альциона", февраль 1914 г. Альманах был конфискован, в повести нашли признаки

«подвала» — апологетической статьей влиятельнейший критик А.А. Измайлов: «Вся повесть — образец утонченного, рафинированного искусства, той "литературы литераторов", о которой когда-то говорил Тургенев. Мозалевский, уже заявивший себя книгой "Фантастических рассказов", по-видимому, всего ближе примыкает к категории беллетристов-стилизаторов, в роде Кузмина, Ауслендера, Садовского, [Ю.Д.] Беляева, возлюбивших больше настоящей жизни прошлое, век париков и фижм, клавесин и бабушкиных вальсов, гусаров пушкинской поры и уланов, кутящих в Красных кабачках. [...] Печать изысканной литературности лежит на его повести, как лежала прежде на его "Фантастических рассказах". Он много читал и хорошо запомнил, что прочитал»26. Вероятно, понравилась повесть и Кузмину, который в своем докладе о современной русской прозе, прочитанном в «Бродячей собаке» 13 апреля 1914 г., цитировал ее фрагменты27. Месяц спустя он сам сообщил об этом автору:

Многоуважаемый Виктор Иванович, спасибо за письмо. Я читал из «Альционы» и всем очень понравилось. Я очень рад, что с Вас сняли всякие «статьи закона»28. Я уже давно живу в Павловске (Садовая 35, тел. 174), но писать можно и на город. На днях вышлю Вам книжку.

Хотел бы попросить Вас об одной услуге. Напишите мне, вернулся ли из Нижнего Александр Мелетьевич, в Москве ли он и что «Безумцы», потому что от него конечно никакого толку не добьешься.

преступлений — богохульства, оскорбления армии и чуть ли не порнографии» (Мозалевский В. Обман и др. Берлин, 1923. С. 7). Материалы цензурного дела (ЦИАМ. Ф. 31. Оп. 3. Ед. хр. 1907) это не подтверждают.

26 Биржевые ведомости. 1914. № 14093, 10 апр. С. 2-3. Вероятно, Мозалевский поблагодарил его за отзыв; тот отвечал:

Искренноуважаемый собрат,

Благодарю Вас за отклик. В огромном большинстве отклики, получаемые человеком, который пишет о книгах, совсем другого свойства. Впрочем, я лично всегда слишком ясно сознаю субъективность своего мнения, ни для кого другого не обязательного, и не очень огорчаюсь отсутствием единомыслия. Но наличность единомыслия всегда приятна.

Приятно и то, что Вы, по-видимому, так серьезно и честно смотрите на свой литературный труд, как теперь немногие, в особенности из молодых. Это так редко, что иногда просто думаешь, — да стоит ли, в самом деле, смотреть на это и самому так серьезно?

(письмо от 28 мая — вероятно, 1914 г. // РГАЛИ. Ф. 2151. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 1-1 об.).

27 Парнис А.Е., Тименчик Р.Д. Программы «Бродячей собаки» // Памятники культуры. Новые открытия. 1983. М., 1985. С. 233.

Подразумевается отзыв цензурных претензий к альманаху.

Пока — всего хорошего.

Ваш М. Кузмин 23 мая 191429

Несколько месяцев спустя Мозалевский был призван в действующую армию, где провел с небольшими перерывами почти четыре года. Летом 1917 г., незадолго до мобилизации, он отправил письмо Брюсову — мгновенный снимок его умонастроения этих лет:

8 августа 1917 г.

Действ[ующая] Армия. Румыния.

Глубокоуважаемый Валерий Яковлевич!

Вас удивит мое послание, мои слова, быть может, неуместно искренние и сказанные слишком не вовремя. Судьба предопределила, чтобы я через четыре года снова заговорил языком милого провинциала, просящего мнения [?] о своих пьесах. Кстати, я помню Вас летом 1913 года, Вы куда-то ехали, строго веселый, Вы рвали беспощадно какие-то письма, строки какого-то поэта «поцеловав твой мех соболий, коснусь коленами колен»30 жалобно прозвучали в Вашей столовой, о, как не хотелось бы мне, чтобы это письмо постигла та же участь. Я отстал от жизни и одичал, меж тем не уставая писать, и, верю, мое творчество не стало банальнее, не поглупело, не офальшивилось. Я помнил Ваши строгие слова о стиле «Вивеи» и как будто чеканил стиль. Я написал много, писал упрямо, забывая о войне, о д[ействующей] армии. Но разве мы пишем для себя, мы, глупые поручики в наших глупых землянках, мы, кажется, тщеславны, и мое сердце сжимается от боли, что сейчас в литературе имя Виктор Мозалевский умерло почти не родившись, сверкнув детским неомысленным [sic] сиянием в померкнувшей «Альционе» (здесь я извиняюсь, что утруждаю внимание).

Не знаю, что именно влечет меня написать это Вам. Но я не Эли Древе, которому поэмы Марка Антуана Кердрана, мнившиеся вначале великолепными, вдруг после стали плохи и не забавны31, и Вы были, есть и будете мой maitre, и если не учитель, то первый, кто сказал мне, что я не навоз, не Брешко32 и не. простите, пишу слишком глупо. За это время я написал: «Пантеистичную Полину», «Милую елку»,

29 РГАЛИ. Ф. 2151. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 1. «Безумцы» — книга Кузмина «Венецианские безумцы», готовившаяся к печати Александром Мелетьевичем Кожебаткиным (о котором см. далее в мемуарах).

30 Текст этот нам неизвестен.

31 Сюжет из романа Анри де Ренье «Первая страсть»; выходил в переводе свояченицы Брюсова Б.М. Рунт с предисловием Брюсова.

32 Мозалевский упоминает имя журналиста и писателя Николая Николаевича Брешко-Брешковского (1874-1943) как символ неправедного литературного успеха.

«Дженни», «Любовники Химер», «Записки Вадима Мозовецкого» etc, фолианты, пожалуй, и все это умерло, как жук, я барахтаюсь в исписанных лепестках, и умираю от тоски не видать все это в печати. Милое желание! Но когда я читаю книгу, чувствую запах типографской краски, черные буквы застывают в глазах, и неврастенический поручик Мозалевский говорит: не мои, не мои. Я не знаю, что модно и не модно, кого читают, на кого смотрят завистливым взглядом, надо ли говорить о культе Диониса или об облаках в штанах33, я — последний могикан, негодный тряпичник литературы и хочу умереть неопозорен-ным эстетом pur sang34. Флобер, Бальзак, Стендаль, я окружил себя ими, их книги целые события в моей жизни, большие, быть может, чем события 1-го марта35, а рука все пишет, и падают лепестки «Пантеи-стичн[ой] Полины», «Елки» и т.д. беззвучно без смысла, и будто все умерло вокруг. Я старею, дни становятся все меньше для моей жизни. И мне думается, что Вы не будете так жестоки со мною, как с бедным поэтом с Востока, к[ото]рый говорил о «собольем мехе». Я шлю Вам рассказ «Бертольдины». Я прошу Вас, как маленький никчемный брат, киньте его на белые страницы какого угодно журнала, но так больно сознавать, что ты умер, заглох, не расцветя даже чертополохом. Это не жажда славы, какая там слава на фоне афишных стихов и полной прострации, вакханалии пошлости и потных рубах. Верлэн перед смертью водил золотой кисточкой по глупым буржуазным вещам своей комнаты, а я не хочу умирать, но умру, если не услышу запаха моей типографской краски.

Прощайте, глубокоуважаемый Валерий Яковлевич, и не думайте обо мне плохо. Целую руки Жанне Матвеевне.

С искренним уважением всегда преданный Виктор Мозалевский.

Действующая] армия 270-ый Гатчинский Полк36.

Парадоксальным образом, прожив почти всю свою сознательную жизнь в Москве, он остался полностью петербургским писателем по манерам, поэтике и литературным знакомствам: даже в редкие отлучки с фронта он едет именно в Петроград и обретает там то, чего болезненно вожделеет, — публикации, аудиторию и признание. В 1915 г. в журнале «Лукоморье» печатается его рассказ «Сверхженщина» (в героине которого мы, кажется, без труда опознаем Палладу Богданову-Бельскую37); следом он покидает

33 Вряд ли требуют комментария очевидные намеки на Вяч. Иванова и В.В. Маяковского.

34 Чистокровным (фр.).

35 Т.е. события Февральской революции.

36 РГБ. Ф. 386. Карт. 95. Ед. хр. 19. Л. 5-7 об.

37 Лукоморье. 1915. № 27, 4 июля. С. 12-14.

этот журнал — не без скандала, но в приятной компании: письмо в редакцию с объявлением разрыва подписано им совместно с Ауслендером, Кузминым, Сологубом, Георгием Ивановым, М. Долиновым, Садовским и Слезкиным38. С четырьмя последними Мозалевский будет встречаться в литературном кружке «Медный всадник», организованном в Петрограде в 1916 г.39 Неудивительно, что, демобилизовавшись и вернувшись в Москву в конце 1917 или начале 1918 г., он оказывается в социальном и литературном вакууме. Изоляцию первого рода он — обладатель юридического образования, лояльный к советской власти — преодолевает без труда, устроившись юрисконсультом в Военно-строительное управление Красной армии. С остальным сложнее, и первое явственное предложение о писательском союзничестве приходит к нему из Петрограда:

Дорогой Виктор Иванович,

Во-первых — с праздником! Поздравляю сердечно Вас, жену Вашу, Ниночку40 и няню. А во-вторых — с радостью, и даже двойной. Первая лучше всяких слов ясна Вам из прилагаемого мною письма Вашего брата. Вторая в следующем:

Мы издаем тут журнал «Петербург» раз в две недели (будет ежемесячным). Я — постоянная сотрудница; редактор — чудесный и умный филолог В. Шкловский. Издатель — денежный. Марка — «Алконоста» (лучшего издательства в П.). Ваше участие было бы очень ценно, но я не знаю, есть ли у Вас подходящие рассказы (нужны короткие (1/2 листа, не больше) и современные). Выберите, что сможете и пришлите. За рассказ плата 500-700 тысяч. За статьи кажется 150-200-250 т. Очень нужна статья о Москве ругательная. Гоненье на Москву — халтурницу [sic] и хулиганку. Чудесно было бы, если б написали. Журнал: задорный, боевой, веселый, талантливый, очень занимательный, но хорошей марки и bon ton'a Итак пишите и присылайте, а еще лучше приезжайте дня на 2, чтоб лично оглядеться и пристроить вещи. Издательства здесь есть. Издатели платят. Но т.к. у нас жизнь на 1/3 дешевле московской, то и цены у нас значительно ниже.

До свиданья, всего доброго всем вам. Не хандрите, не бросайте литературу, не валяйтесь без дела, не треплите себя по ненужным делам, — пишите. Вы год назад иронически писали обо мне, что я «в экстазе» (или как?). Я и теперь всё та же и также. Жизнь ничуть не плоха, а трудности — только напруживают волю к ней.

Ваша М. Шагинян41.

Из этого плана ничего не вышло — журнал «Петроград» прекратился на втором номере, но сама идея бегства из Москвы должна была всерьез занять

38 День. 1915. № 299, 30 окт. С. 3.

39 Подробнее о «Медном всаднике» см. в комментариях к соответствующей главе мемуаров.

40 Нина Викторовна Мозалевская (1913-1990) — в будущем художница.

41 Письмо от 20 декабря 1921 г. // РГАЛИ. Ф. 2151. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 2-2 об.

его воображение. Могли его подталкивать и семейные обстоятельства: брат, художник Иван Иванович Мозалевский (по прозвищу Мозоль42), в 1920 г эмигрировал в Австрию, после чего перебрался в Берлин, где работал в местном отделении советского Госиздата и частных книжных предприятиях. По некоторым данным, в 1921 г последовать его примеру собирался и Виктор Иванович43, но план этот не воплотился. Два года спустя, заканчивая предисловие ко второму сборнику рассказов «Обман и др.» (вероятно, с помощью брата переправленному в берлинское издательство Е.А. Гутнова), Мозалевский пишет: «Что же сказать еще? Я люблю Россию, как она есть, верю в нее, жить могу только в ней и только ее жизнью. По профессии основной я юрист. Работаю в *** по своей специальности, работаю с любовью и, конечно, крикну всякому, кто говорит, что это де — jus asiaticum, nefas44: неправда!»45

Убедительность этой спонтанной присяги подверглась в ближайшие годы суровому испытанию: в 1927 г было разгромлено общество «Зеленая лампа», в деятельности которого Мозалевский принимал живое участие46; за несколько лет до этого сошла на нет работа литературного кружка, группирующегося вокруг машинописного журнала «Гермес»47. В том же 1927 г Мозалевский обращается с письмом к В.Г. Лидину:

42 Ср., напр., реплику И. Билибина: «Мозалевский ничего себе парень, но, как говорят в Одессе, "чтобы да, так нет", и, во всяком случае, не простак (это Вы не раскусили), а хитрюга основательная и не слишком искренний, прикидывается. Мы с Нарбутом знали его хорошо. Нарбут называл его: Мозоль. Конечно, он не дурной человек, и я буду рад его увидеть» (И.Я. Билибин в Египте. 1920-1925: Письма, документы и материалы. М., 2009. С. 156).

43 Лавров А.В. Мозалевский Виктор Иванович. С. 119.

44 Азиатское право, беззаконие (лат.).

45 Мозалевский В. Обман и др. С. 8.

46 См. об этом комментарии к соответствующей главе воспоминаний.

47 Мозалевский кратко упоминается в основополагающей статье: Чудакова М.О., Устинов А.Б., Левинтон Г.А. Московская литературная и филологическая жизнь 1920-х годов: машинописный журнал «Гермес» // Пятые Тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1990. С. 188; подробнее см.: Горнунг Л. «Свидетель терпеливый.»: Дневники, мемуары / подгот. текста, предисл., коммент. Т. Нешумовой. М., 2019 (ук.). См. также смутное упоминание об организованном П.Н. Зайцевым кружке «писателей-фантазеров», куда, помимо Мозалевского, входили Булгаков, С.С. Заяицкий, М.Я. Козырев и Л.М. Леонов (ЗайцевП.Н. Воспоминания / Сост. М. Л. Спивак. М., 2008. С. 272-275). Сложившейся картине противоречит впечатление М. Горнунга, основанное на семейном предании (он состоял с Мозалевским в родстве): «У Мозалевского в те годы [начало 1920-х] собирались шумные компании поэтов и писателей. За одним столом сидели и те, кто, как и хозяин дома, еще до первой мировой войны вошел в литературу, и те, совсем молодые, кто еще только мечтал увидеть напечатанными плоды своего творчества» (ГорнунгМ. Зарницы памяти. М., 2013. С. 18-19).

Глубокоуважаемый Владимир Германович!

Просьба, с которой я смею к Вам обратиться, обычно ставит просимого в положение неловкости: он не знает, как отнестись к ней — с сожалением, с насмешкой, холодно, безразлично.

Но мне почему-то верится, что Вы-то откликнитесь на нее не так.

Вот моя просьба.

Я писатель или был таковым в plus que parfait48. За эти годы написал я фолианты. Но всюду и везде, в местах, откуда кидают наши горения в ротатор или корзину, я получал мягкое ласковое: нет.

Как лондоновский Мартин Идэн, был я упорен. Годами околачивал я пороги редакций журналов, издательств. Тщета! И у меня вдруг в сознании: да, не бездарен ли я и впрямь? И вместе с ним в этом сознании: нет, не верю.

И вот о чем прошу я Вас (пусть не будет это Вам страшно). Если Вы мне позволите я пришлю Вам для прочтения (или сам прочту) 2-3 из моих рассказов. Читайте их месяц, год, и скажите мне откровенно: стоит ли мне пепелеть?

Мне кажется, что Вы меня поймете, человек — добрый, чуткий и не утерявший столь редкого сейчас качества — писательского доброжелательства.

Мой адрес: Красная Площ., 2 дом РВС СССР, Юрисконсульту Воен[но-Стр[оительного] Упр[авления] В.И. Мозалевскому. Тел. (служ.) — 19770. Доб. 18.

Простите за беспокойство.

С искренним уважением Виктор Мозалевский49.

Получив от Лидина ответ (вероятно, обнадеживающий), Мозалевский в конце декабря отправляет ему рукописи — и переписка обрывается на тридцать лет. Еще одну попытку вернуться в литературу он предпринимает год спустя, написав Е.Ф. Никитиной, главе и вдохновительнице последнего вольного литературного общества, но и здесь терпит неудачу50. Единственным его знакомым, связанным с официальной советской писательской жизнью, оставался И.А. Новиков, спорадическая переписка с которым затухла только в 1940-е51.

Последнее усилие этого рода было сделано им только в 1956 г. при помощи того же Лидина:

48 Предпрошедшем времени (фр.).

49 Письмо от 24 ноября 1927 г. // РГАЛИ. Ф. 3102. Оп. 1. Ед. хр. 760. Л. 1-2 об.

50 Глубокоуважаемая Евдоксия Федоровна! В апреле с/г я передал Вам свои рукописи.

Если они не подошли для «Н[икитинских] С[убботников]», не откажите в любезности возвратить рукописи подательнице этого письма, моей дочери. С уважением В. Мозалевский (письмо от 2 октября 1928 г. // РГАЛИ. Ф. 341. Оп. 1. Ед. хр. 153. Л. 1).

51 Письма Мозалевского к Новикову сохранились в архиве последнего (РГАЛИ. Ф. 343. Оп. 4. Ед. хр. 762).

Глубокоуважаемый Владимир Германович!

Прошу извинить меня за беспокойство.

Много лет назад Вы относились ко мне хорошо, приветливо, человечно.

Пишет Вам Виктор Иванович Мозалевский, которого Вы могли бы и не помнить

От литературы отошел я давно по той, главным образом, причине, что своего почерка (если он у меня есть) я не менял, а почерк был «не тот».

У меня немалое «прижизненное» наследство, но. я не умер, а почти полвека и почти безвылазно в Москве, служа во всяких учреждениях, с 1.Х — пенсионер.

В чем же моя просьба?

Жалко как-то, что все написанное обречено исчезнуть втуне. А, может быть, кое-что можно было бы и напечатать. Но я, право, не знаю, с чего начать, к кому обратиться за консультацией, т.е. стоит ли мне ч.н. предпринимать?

Я не смею просить Вас прочесть что-нибудь из моих oeuvres52. Но, может быть, Вы скажете мне, к кому обратиться, разумеется, к человеку умному, отзывчивому и сведущему.

Быть может, Вы нашли бы возможным уделить мне несколько минут и услышать меня где-нибудь в Союзе Писателей или в ином месте.

Телефона у меня нет (дом.), а с 1.Х я уже не служу.

Еще раз прошу прощения за беспокойство.

С искренним уважением

В. Мозалевский

Москва Г117

Плющиха, д. № 35 кв. 353.

К письму прилагалась краткая библиография напечатанного (увенчанная переводами нескольких рассказов Мопассана, вышедшими в госиздатовских сборниках 1946 и 1951 гг.) и значительный реестр неизданного: рассказы, две поэмы, сборник стихов и литературные мемуары54. Как представляется, именно последний пункт показался адресату наиболее перспективным: по крайней мере, уже в ближайшем

52 Сочинений (фр.).

53 Письмо от 7 октября 1956 г. // РГАЛИ. Ф. 3102. Оп. 1. Ед. хр. 760. Л. 4-5.

54 Единственное известное нам стороннее свидетельство о работе над ними принадлежит Б. Горнунгу: «Побочным толчком к тому, что я стал писать в 1948 году, было то, что в это же время Ю.Н. Верховский начал писать (вернее, диктовать) свои воспоминания о смоленской гимназии, о петербургском университете 90-х годов и о своем общении с А.Н. Веселовским. Тогда же начал писать воспоминания о литературно-богемной Москве 1911-1914 годов В.И. Мозалевский» (Горнунг Б. Поход времени. Кн. 2: Статьи и эссе. М., 2001. С. 316).

письме, обсуждая первые практические шаги к собственной легализации (заявление в Литфонд, обращение в «Литературную Москву»), Мозалевский особенно останавливается на работе над этим текстом: «Сейчас я занят подготовкой к машинке своих воспоминаний, в декабре, думаю, приготовлю и тогда, если позволите, позвоню Вам п/телеф.»55. Впрочем, несмотря на оптимистические ауспиции, в последующие годы напечатать из портфеля рукописей не удалось ничего — за исключением маленькой литературоведческой работы56. Но в любом случае череда предпринятых мер к возобновлению писательского статуса дала свои плоды, хотя и не вполне такие, как ожидалось:

Глубокоуважаемый Владимир Германович!

Я получил от Ц. Г. А. Л. И. письмо-предложение приобрести рукопись моих воспоминаний.

Приношу Вам самую глубокую благодарность за заботы о моих «Тропинках». Разумеется, согласие я даю. Что же касается моих попыток к возвращению в литературу, то я пока что не очень пытался.

И, говоря в плане юмористическом: «Да вознесет Вас Господь Бог в свое время» (надпись на медали в память Русско-Японской войны 1904-1905 гг.). Иначе сказать, — не время и «е.б.ж.» («если буду жив») — успею.

Еще раз благодарю Вас за всё, Вы у меня, не шутя, единственный.57

Появившийся в результате этой негоции маленький фонд Мозалевского в РГАЛИ насчитывает всего 23 единицы хранения, наиболее существенная по значению среди которых — печатаемые ниже мемуары. Минимальную известность они приобрели благодаря случайному гостю: в описании «Зеленой лампы» несколько строк посвящены М.А. Булгакову58. Мы печатаем их текст полностью, в авторской редакции, по машинописи с правкой: РГАЛИ. Ф. 2151. Оп. 1. Ед. хр. 19. Общеизвестные имена и события не комментируются. Пользуемся случаем поблагодарить за помощь В.Я. Мордерер, В.В. Нехотина, П.Е. Поберезкину, Н.Н. Соболеву и Р. Д. Тименчика.

55 Письмо от 12 ноября 1956 г. // РГАЛИ. Ф. 3102. Оп. 1. Ед. хр. 760. Л. 8.

56 Французский писатель о Тургеневе. Воспоминания Жюля Кларти / Публ. В.И. Мозалевского // Литературное наследство. Т. 76: И.С. Тургенев. Новые материалы и исследования. М., 1967. С. 483-488.

57 Письмо от 10 октября 1957 г. // РГАЛИ. Ф. 3102. Оп. 1. Ед. хр. 760. Л. 9-9 об.

58 Это упоминание учтено в прославленной монографии: Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1988. С. 191-195, 218-221.

ТРОПИНКИ, ПУТИ, ВСТРЕЧИ

Поэты Эмиль Верхарн, Валерий Брюсов, Маяковский, Есенин... и много еще имен, лиц, образов вспоминаю я, какие-то тропинки, по которым начал я свой путь десятки лет (эпох!) назад, привели меня к встречам с ними. Встречи эти оставили во мне неизгладимый след, воспоминания о них дороги, и, может быть, читатель найдет в моих воспоминаниях что-нибудь новое, достойное памяти о людях искусства, «замечательных людях»59.

Но прежде чем начать об этих встречах с «замечательными людьми», хочется (и, вероятно, надо) сказать о себе, своих сверстниках, сказать, как протаптывались с юных лет мои тропинки.

Мои воспоминания — это жизнь моя и моих сверстников «в искусстве» в начале XX века.

В 1907 году несколько юнцов после окончания гимназии очутились вместе студентами Киевского Университета.

Дружба гимназических лет объединила их. Были все мы, если не «нищие студенты», то студенты достатков скромных, помощь родительская плюс «уроки», т.е. репетирование отстающих гимназистов, реалистов плюс случайные заработки (статисты в театре, контролеры на к[аком-] н[ибудь] налетно-гастрольном спектакле, или концерте и т.п. Одного студента-статиста долгие годы дразнили мы: «задние ноги слона»).

Мечтая стать знаменитыми писателями, поэтами, художниками, мы объединились в какое-то литературное «братство», образовали свой маленький «клан».

Университетские науки нас не заинтересовали.

То было время реакции — 1907, 1908 гг. Мы авторитетно решили, что профессора Университета консервативны, безынтересны, учиться у них нечему.

Кружок наш состоял из юристов, филологов, естественников (был один только естественник среди нас). Слушать лекции почли «дурным тоном», но экзамены кое-как сдавали, знакомясь иногда с профессором только на экзамене.

Объединило юношей одно: все мы были опьянены, отравлены искусством. Еще не познав в те годы Г. Флобера, его романы, его жизнь, мы, подобно ему, ставили выше всего в жизни — литературу.

Мы думали, что писатели, поэты (пророки) помогут нам разрешить множество вопросов, тревоживших, волновавших, порой пугавших нас:

59 Вероятно, автор апеллирует к знаменитой серии биографий «Жизнь замечательных людей», выпускавшейся с 1890-х гг. издательством Ф. Павленкова и возобновленной в 1930-е гг.

смысл жизни, бессмыслица смерти, борьба с несправедливостью, с ужасающей эксплуатацией человека, мерзости социального неравенства, любовь к человеку, к народу и, конечно, любовь к женщине...

Литература, поэзия, музыка, театр — без этого, как давно порешили мы, жить и бороться (если мы хотим бороться) — нельзя — вот чуть сумбурный наш тогдашний Standard of life60.

СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ — КИЕВ 1907-10 ГГ.

Мы были отравлены сладким целебным ядом литературы. C 1907-1908 г. (и так было до 1914 года — распада нашего клана) с нами рядом шел Гоголь... Как часто в разных ситуациях нашей тогдашней жизни цитировали мы друг другу из «Мертвых душ», из «Ревизора», порою подтрунивали: «ты, брат, совсем, как Хлестаков — с Пушкиным на одну ногу. Ну, что, брат, Пушкин?» или юнцу расхваставшемуся: «40.000 курьеров...» или констатировали «запах Петрушки», войдя в непроветренную комнату заспавшегося студента, или к[акой-]н[ибудь] кисейной курсистке: «Вы, как Анна Андреевна, мечтаете об амбрэ», или напоминали франту-студенту, любующемуся новыми ботинками: «ты совсем поручик из "Мертвых душ", упивающийся всю неделю лихо стачанными каблуками сапог... »

«Нос», «Шинель», «Вий» и «Страшную месть» мы так любили перечитывать!

Годами звучали в нас и для нас «как арфа», «как кимвал, как цевница» Пушкин, Лермонтов...

И каждый из нас, мальчишек, был немного Печорин. Мы хорошо знали и часто говорили фразами из «Героя нашего времени» — друг другу, про себя или курсисткам, за которыми на манер Грушницкого — «волочились.»

И особенно часто: (говорю на память, как 40 лет назад) «Я спрашиваю себя, для чего я жил, для какой цели я родился? А ведь, верно, она существовала и было мне назначение высокое, ибо я чувствую в душе своей силы необъятные...»61

Помню, уже в Москве (1914 г. начало) пришел ко мне молодой поэт Тихон Чурилин в чрезвычайно возбужденном состоянии: в этот день вышел в свет прекрасно изданный издательством «Альционой» [sic] с литографиями художницы Гончаровой Н. сборник стихов его — «Вес-

60 Стандарт жизни (англ.).

61 Мозалевский приводит по памяти монолог Печорина: «Пробегаю в памяти всё мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился? . . А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные.»

на после смерти...»62. Он обнял меня. Я улыбнулся и сказал: «Пришел Грушницкий и бросился мне на шею: он произведен в офицеры...»

Но вот в 1907-08 гг. самые разные издательства — сборники «Знания», и[здательст]во «Скорпион» и ряд других одарили нас К. Гамсу-ном — «Пан», «Голод», «Виктория», «Мистерии», «Роза», «Бенони»...63 Может быть, отчасти потому, что автор (Гамсун тех лет), думалось нам, был беден, богемен, смел, оригинален — книги эти вскружили голову! Кто из нас чуточку не подражал тогда лейтенанту Глану, Нагелю! Один художник, член нашего клана, в течение года все ездил по небесам в призрачной лодке и удил серебряной удочкой, как Нагель («Мистерии»). Мы любили природу, бродяжничество по лесам, по горам, но Гамсун делал эту любовь каким-то суеверием, какой-то религией. Нам было так понятно, почему Глан поцеловал со слезами на глазах жалкую изломанную ветку, дружил с горным камнем («Пан»). Вся природа, как в стихе А.К. Толстого, была в объятиях наших64.

Гамсун устами своего Нагеля ругнул Льва Толстого65. Озоруя, и мы, было, завторили Гамсуну-Нагелю. Но ненадолго! В 1909-10 гг. мы вновь не отрывали своих восхищенных взоров от сияющих факелов — страниц

62 Книга вышла в свет весной 1915 (а не 1914) г., см.: Книжная летопись Главного управления по делам печати. 1915. № 12, 19 марта. Перечень в алфавитном порядке книг, поступивших с 11-го по 18-е марта 1915 г. С. 26. В начале 2000-х гг. экземпляр «Весны после смерти», преподнесенный Мозалевскому (№ VII, Виктора Михайловича [sic! — скорее ошибка публикатора, нежели автора] Мозалевского и Маргариты Иосифовны Мозалевской) продавался на одном из московских аукционов; составитель не справился с расшифровкой чурилинского почерка — действительно, впрочем, непростого, — так что из текста инскрипта уцелели и зафиксированы лишь отдельные фрагменты: «Виктору Мозалевскому дружески с любовью (Пантеистичная, Полная Романтики etc, Мозель Мозалевского Тихон де [Какату] [sic!]. Маргарите Иосифовне Мозалевской преданно, с любовью (Нина Сакс) 10 марта 1915 Москва. День выхода книги» (Сафонова К.В. Аукционная лихорадка нынешней весной // Про книги. 2012. № 2. С. 103). Невероятное «Какату» — очевидно, неправильно прочитанное «Кикапу». «Пантеистичная» — намек на название рассказа Мозалевского «Пантеистичная Полина». М.И. Мозалевской Чурилин посвятил стихотворение «Июль (идиллия)» («Прекрасная темнота.»): Свободный журнал. 1915. № 9/10. Стлб. 33-34.

63 Первое русское издание «Пана» было выпущено «Скорпионом» в 1901 г., «Голод» вышел еще в 1892 г. в издательстве Павленкова, «Виктория» одновременно издана в Москве и Одессе в 1908-м, «Мистерии» вышли в том же году в «Северных сборниках» издательства «Шиповник», а «Бенони» — в сборнике издательства «Знание» на 1908 год. Роман «Роза» впервые напечатан в 1911 г. Подробнее см.: Кнут Гамсун в России. Библиографический указатель (с литературными иллюстрациями). М., 2009.

64 Из поэмы А.К. Толстого «Иоанн Дамаскин»: «О, если б мог в свои объятья / Я вас, враги, друзья и братья, / И всю природу заключить!» На аллюзиях к роману «Пан» построен рассказ Мозалевского «Вероника» (Полон: Литературный сб. Пг., 1916. С. 113-120).

65 Монолог Нагеля о Толстом находится в тринадцатой главе «Мистерий»: Гамсун К. Мистерии. Роман / Пер. с норвежск. М.П. Благовещенской. М., Б.г. С. 212-220.

«Войны и Мира», «Анны Карениной», «Севастопольских рассказов», «Казаков»...

И во всех перипетиях нашей студенческой бродячей жизни с нами всегда был Чехов.

Если слово «родной» не приобрело оттенка какой-то пошловатости, то должен сказать, что «родным», близким, ни на что не претендующей родней, был нам Чехов. Во всяких спорах и разглаголах иные из нас обращались за словами к Астрову из «Дяди Вани». Например, «Женщина может быть другом мужчины в такой последовательности, сначала жена или любовница, а потом уже друг.» И, гуляя по аллеям Сокольников в Москве в 1909-10 гг., вспоминали фразу Ярцева (из рассказа «Три года»): «Москва — город, которому суждено много страдать...»

О, мы ведь хорошо знали тогда и других, но уже страшных героев: Рогожина, Парфена, князя Мышкина, Верховенских, Ставрогиных, Карамазовых, Раскольниковых, но смотрели на них издалека и чуть испуганно.

А герои чеховских шедевров шли рядом с нами.

Глядя из окна загона на фруктовый сад, где-нибудь под Харьковом, мы неизменно вспоминали «Черного монаха». Звуки духового оркестра, военной музыки переносили нас к «Трем сестрам», к «Анне на шее».

Случайный разговор с к[аким-]н[ибудь] военным врачом типа д-ра Самойленко из «Дуэли» молниеносно претворялся в нас в целый калейдоскоп лиц и образов: южное море, батумский духан, неврастения Лаевского, распутство его жены, дуэль...

И должен сознаться, что порою мы вполне разделяли весьма безутешные выводы о смысле жизни героя «Скучной истории» и Мисаила из «Моей жизни».

Денег на покупку книг было мало, но Пьер И. (Петя в сущности), один из членов клана, работал (нештатно) в публичной библиотеке66, а новые книги давала нам киевская «Библиотека Идзиковского» (частная)67. Казалась она нам раем, дарящим за гроши великие сокровища. Она давала «Северные Сборники» (в них печатались «Мистерии» Гамсуна), подарила «Наоборот» Гюисманса, предложила романы Винниченко,

66 Петр Федорович Иноземцев, служивший в Киевской русской публичной библиотеке в 1910-1930-х гг. помощником библиотекаря, помощником заведующего библиотекой и библиографом (см.: Л^опис Нацюнально! парламентсько! бiблiотеки Украши. Ч. 1: 1866 — лютий 1917 р. / Авт. кол.: П. Б. Гапченко та ш.; наук. ред. С.1. Бшоюнь. Кшв, 1996. С. 80, 109). Указано П.Е. Поберезкиной.

67 Библиотека, основанная книгоиздателем Леоном Викентьевичем Идзиковским (1827-1865) и содержавшаяся после его смерти вдовой и сыном. Каталоги библиотеки, издававшиеся в 1892, 1902, 1906 и 1915 гг., изобличают широкие вкусы комплектаторов (в 1902 и 1906 г. составителем их был Иван Иванович Самоненко, соиздатель киевского «Чтеца-декламатора»).

Арцыбашева (это были уже не «сокровища», но хотелось ругать их, а ругать, не читая, казалось неблагородным). Охотились за очередным номером литературно-художественного журнала «Аполлон». «Аполлон» однажды сильно поднадул нас.

В одном из номеров появились богато иллюстрированные каким-то большим художником-графиком (позабыл кем) — стихи поэтессы «Че-рубины де Габриак»68.

Такие строки, как:

«... С моею царственной мечтой

Брожу одна во всей

~ 69

вселенной»"9,

слегка отуманивали голову (а ведь в ту пору мы, мальчишки, слегка были ушиблены Ибсеном и утверждениями его героев, что тот-де свободен, кто безнадежно одинок)70.

Довольно скоро мы узнали, что никакой «Черубины де Габриак» в земных пространствах не существует, что это мистификация, а стихи Черубины написал поэт М. В. (Макс. Волошин)71.

Мы изругали «Аполлон», но кто-то из более взрослых утешал нас, что такие мистификации не «мовэтон», сообщив нам о Кларе Газуль (Меримэ), об его других «мистификациях» 72.

А кстати, узнали мы случайно, что в одном из тогдашних журналов «для женщин» лицо, ведущее отдел «письма старой маркизы» — это... не совсем «старая маркиза», а старый лысый «желчевник» при черной бороде, в очках73.

68 Первая публикация стихов Черубины де Габриак (Е.И. Дмитриевой) появилась в № 2 «Аполлона» за 1909 г. (Отд. II. С. 3-10); напечатаны они без иллюстраций. Напротив, следующая подборка (1910. № 10. Отд. II. С. 3-14) была орнаментирована графикой Е.Е. Лансере.

69 Первые строки стихотворения (с небольшой погрешностью), открывавшего вторую подборку Черубины де Габриак (Аполлон. 1910. № 10. Отд. II. С. 3).

70 Подразумевается финальная реплика доктора Стокмана (Штокмана) из пьесы Ибсена «Враг народа»: «Вот видите ли, что я открыл: самый сильный человек в этом мире тот, кто более всех одинок!» (Ибсен Г. Враг народа (доктор Штокман): Драма в пяти действиях / Пер. с норвежск. Н. Мирович. М., 1901. С. 107).

71 Мозалевский преувеличивает: хотя М.А. Волошин действительно принимал энергичное участие в создании образа Черубины де Габриак, истинным автором ее стихов была Е.И. Дмитриева.

72 «Театр Клары Газуль, испанской комедиантки» — сборник пьес, написанных и изданных Проспером Мериме в 1825 г. под видом сочинений испанской актрисы. Из других мистификаций Мериме наиболее известная — "Guzla" (1825), сборник псевдославянских песен.

73 Вероятно, Мозалевский имеет в виду легендарную «Игрушечную маркизу», много лет дававшую советы читателям со страниц московского «Журнала для хозяек». Впрочем, истинное имя и пол ее до настоящего дня остаются неизвестны. О многочисленных примерах травестийных псевдонимов см. чрезвычайно удачную работу: Обатнин Г. Женская культура как развлечение мужчин // Русская

Прелесть и мудрость Бальзака, Стендаля, Флобера, мы увы, познали не сразу. А зачитывались Германом Бангом, Йенс Петер Якобсеном, Гамсуном.

Может быть, спросят, что это за нелюбовь такая к русской литературе?

О, нет! Мы к тем годам по многу раз перечитали Пушкина, Гоголя, Тургенева, Гончарова, Достоевского, Толстого Льва, Чехова и (наивно) думали: нечего читать. Много позднее немногие оставшиеся в живых члены маленького «клана» горько сожалели, что когда хватало времени, ума не хватало познать сокровища Горького тех лет (Горького эпохи Челкаша, Данко, мы знали гимназистами), Лескова, узнать о существовании Вельт-мана, да и не погнушаться Боборыкиным, Мельниковым-Печерским, Маминым-Сибиряком.

В 1909 или 1910 г. Пьер И., член нашего «Клана»74, сын плотника, как и Жюльен Сорель, канонизировал Стендаля75.

На наших чердаках, мансардах, на наших более приличных (с течением времени) «жилплощадях», в пути, в столовых, в ресторанах, в кафе — о, почти везде до дней распада «клана» (конец 1914 г.) неизменно присутствовали и Фабрицио дель Донго, и «умная бестия» граф Моска, а героинь наших романов в жизни мы в мечтах преображали в мадам де Реналь, в Матильду де Ла Моль и в прекрасную мудрее древних Аспазий и Эгерий — герцогиню Сан-Северона76.

Но мы внешне были озорники, чуть циники и не признавались друг другу, что незримо чувствуем возле себя этих героев, а не просто говорим о них, как какие-нибудь литературоведы-гробокопатели.

КИЕВ, МОСКВА 1907-14 ГГ. ЖИВОПИСЬ, ОЧАРОВАНИЕ ТЕАТРА. ИБСЕН ПОЛЕТ «БОСОНОЖЕК».

В понимании изобразительного искусства были мы в те годы юности — то озорные снобы, то просто невежды, несведущи! Случилось так, что Ван Гога, Гогена мы увидели, узнали (на выставках в Киеве) раньше, чем Боровиковского, Брюллова, Крамского. С легкой руки историка искусств Бенуа вдруг ополчились мы на Репина, разругали картину «Какой простор» за «грубую символику», за «николаевскую шинель» героя

развлекательная культура Серебряного века. 1908-1918 / Сост. Н. Букс, Е. Пенская. М., 2017. С. 134-157.

74 См. примеч. 8.

75 Жюльен Сорель — герой романа Стендаля «Красное и черное».

76 Перечислены герои романов Стендаля «Пармская обитель» и «Красное и черное». В современных переводах названная последней героиня титулуется «герцогиня Сенсеверина», в старых — «Сансеверина».

картины студента, легкомысленно окунающего шинель эту в соленые воды77. Словом, тешась, пугали речами о Репине собеседниц курсисток (оказалось впоследствии, лучше нас разобравшихся в Репине). Но зато яро пропагандировали Врубеля («Пан», «Демон») и. французского художника Фелисьена Ропса, «Бодлэра в живописи и в рисунках»78.

В 1908 (или 1909 г.) какие-то безумные жулики выкрали из Лувра «Джоконду» Л. да Винчи. Это было в те годы мировой сенсацией не меньшей, чем гибель «Титаника»79.

И портрет бедной Моны Лизы незамедлительно появился на коробках с пудрой, конфетами, одеколоном, духами. Разъяренные этим, стали мы шельмовать на наших собраниях и вечеринках «бессмертную людскую пошлость», но досталось, как это ни странно, не только мещанам, заговорившим вдруг о «загадочной улыбке исчезнувшей Джоконды», но и самому да Винчи, и... Рафаэлю (перекликнулись с Базаровым!).

А один из главных «заводил» нашего клана Пьер И. вещал, что когда произведения великих мастеров делаются достоянием пошлой толпы, — «сами произведения перевоплощаются в банальность, пошлость...»

И в виде какого-то протеста Ярский80 и Пьер, купив на последние деньги немецкие издания (альбомы) монографии о «прерафаэлитах», знакомили «непосвященных» юношей и дев с репродукциями с картин мистиков Берн-Джонса и Данте Габриеля Росетти — английских «прерафаэлитов».

Никто из нас не мечтал «стать артистом», но шуршание театрального занавеса было для нас началом некой небесной симфонии.

Очень сильно обламывал наши души в те годы (1907-10) Ибсен, его драмы. Цитаты из «Гедды Габлер», из «Пера Гюнта» стали у нас оби-

77 Подразумевается картина Репина 1903 г., на которой изображены студент и барышня, стоящие среди бушующих волн. Впервые выставленная на 31-й выставке передвижников весной 1903 г., она вызвала беспрецедентный вал печатных отзывов (см. библиографию: Бурова Г., Гапонова О., Румянцева В. Товарищество передвижных художественных выставок. Т. 2: Обзоры выставок в периодической печати. М., 1959. С. 265-271). Взгляды А. Бенуа на Репина суммированы в соответствующей главе его монографии «История русской живописи в XIX веке» (СПб., 1902. С. 175-186).

78 Источник цитаты (если он существовал) не обнаружен. Ф. Ропс сопоставляется с Бодлером в статье И. Грабаря «Письма из Мюнхена. II. Фелисьен Ропс» (Мир искусства. 1899. № 5. С. 31, 33) и в монографии Н. Евреинова (Евреинов Н. Ропс. Критический очерк. СПб., 1910. С. 27).

79 «Джоконда» была похищена 21 августа 1911 г. В одном из киевских литературных журналов по этому поводу писалось: «Пропала Джиоконда! / Поют печально барды. / Пропала Джиоконда; / Наследье Леонардо. // Печальны стены Лувра; / Полицья плачет горько / И шарит в портах Дувра / В палаццо Нью-Иорка. // Но мало перемены — / Конца нет сыска преньям; / От пэра до гамона / Все, все под подозреньем. // Стал миллионным фондом / Фонд, собранный для вора; / Но нет все Джиоконды — / И полон Лувр позора» (Строй-Нов. Джиоконда // Киевская неделя. 1911. № 5, 27 авг. С. 14).

80 Неустановленное лицо.

ходными словечками. Мы (наивно, вероятно) находили черты Сольвейг у А.-филологички, а политехника Б. находили похожим на Левборга, потерявшего свою рукопись в кабаке («Гедда Габлер»). (Политехник от увлечения поэзией перешел к увлечению занятиями в Институте).

Спорили на тему тезиса ибсеновского доктора Штокмана: «сильнее всего в мире — тот, кто больше всех одинок». Заколдовал нас Пер Гюнт (серебро григовских мелодий способствовало этому немало). Мы счастливо (это «счастье» мы поняли, однако, много позднее!) прошли мимо драм Станислава Пшибышевского, разрешающих путанные сексуальные неполадки.

Но уже не к счастью, а юношеского снобизма ради никогда не простаивали ночами в очередях «на Шаляпина и на Собинова» (Голос Собинова сводил с ума иных наших сверстниц-курсисток). Слушали мы «знаменитостей» весьма редко, больше на студенческих «благотворительных концертах». Драмы Метерлинка «принимались», а музыку И. Саца к «Синей птице»81 расценили, как трогательно-простую, почти гениальную.

Начиная с гимназических моих лет, в каком бы городе или городке я ни жил — Измаиле, Одессе, Киеве, Москве, Тбилиси — рано или поздно туда, как херувимы, прилетали два одаренных брата-Адельгейма. Наш «клан» по без споров установившейся традиции, считал обязательным вспоминать гимназические годы и смотреть гастролеров Адельгеймов, пережить театральный трепет сильно драматических пьес «Казнь», «Трильби»82.

Пьеса А. Дюма «Кин» и весьма чувствительная драма «Две сиротки»83 пронизывали нас не меньшим трепетом. В «Кине» нашим любимцем-исполнителем был артист Блюменталь-Тамарин84. Был слушок (вероятно несоответствующий истине, как 99/100 таких слухов), что Б.Тамарин в жизни своей похож на героя драмы великого Кина, беспутного гения.

Но слушку мы верили, и смотрели пьесу и «Кина» с Блюменталь-Та-мариным с замиранием сердца.

Пьеса «Две сиротки» (XVIII век, канун Великой Французской революции) десятки лет не сходила со сцены, а в 1930 г. в Москве в Худо-

81 Наиболее известное произведение Ильи Александровича Саца (1875-1917), созданное для постановки «Синей птицы» в Московском Художественном театре (премьера 30 сентября 1908 г.).

82 Роберт Львович (1860-1934) и Рафаил Львович (1861-1938) Адельгейм. «Трильби» и «Казнь» — пьесы Григория Григорьевича Ге (1867-1942).

83 Пьеса А.Ф. Деннери и П.-Э. Кормона.

84 Всеволод Александрович Блюменталь-Тамарин (1881-1945). Возможно, далее Мозалевский, говоря о «слушке», намекает на действительно имевшее место в годы войны энергичное коллаборантство актера, заочно приговоренного в СССР к смертной казни и убитого в Германии при таинственных обстоятельствах.

жественном театре она с успехом шла под названьем «Сестры Жерар». Тонко и выразительно играл в ней роль добродетельного точильщика ножей и ножниц молодой артист Художественного] Т[еатра] Владимир Синицын, с которым был я знаком и дружен в последние годы его жизни. В судьбе и жизни этого артиста было что-то «киновское», а жизнь свою окончил он тоже почти что безумным образом: он, хороший, ловкий гимнаст, любил лазить по карнизам и в 1930 г. (нарочно или случайно?) сорвался с 5-ого этажа и разбился насмерть. Он создал незабываемый образ Яго, но об этом забыли85.

В 1907-09 гг. в Киеве мы мечтали увидеть в театре пьесы Карло Гоцци, инсценировку повестей Амадея Гофмана. Мечтали, злобствуя и скрежеща зубами, так как афиши в большинстве своем вещали нам о представлениях «пошлых» и «безвкусных», «услаждающих обывательщину» пьес, каких-то: «Золотых клеток»86, пьес Потапенко, Анри Батайля87, «Шерлока Холмса» Протопопова88.

Увы, много лет спустя (1921-22 г.), когда война и другие грозные встряски человечества рассеяли наш клан, я в Москве увидал (без ожидаемого трепета, однако, года выветрили его) — и «Принцессу Брам-биллу» (Камерный театр) и «Турандот» — гениальную выдумку артиста Вахтангова. «Турандот» шла в студии Художественного театра, ныне театр Вахтангова. Было холодно, вряд ли топили в помещении театра. Но как было пышно, остроумно, звонко, какая жизнь, какая радость в публике и на сцене! И никакие гурии и херувимы не играли бы и не пели бы лучше, чем артисты студии Вахтангова, играющие «на гребешках» шедевры Сизова89, написавшего музыку к «Турандот».

85 Владимир Андреевич Синицын (1893-1930) — артист МХАТ, масон, член ложи, возглавлявшейся поэтом Б.М. Зубакиным. Последний посвятил его памяти стихотворение «Ночь» («Оставьте путнику ночному.»: Зубакин Б. Медведь на бульваре. [М.], МСМХХ1Х. С. 43), где иносказательно описывается его самоубийство.

86 «Золотая клетка» — пьеса К.С. Гогеля (Острожского).

87 Анри Батайль (1872-1922) — французский драматург. В России были популярны его пьесы «Он осмелился», «Нежность», «Светочи», «Вечер любви», «Дитя любви», «Неразумная дева» и др.

88 Виктор Викторович Протопопов (1866-1916) был лишь переводчиком пьесы Ф. Бона «Шерлок Холмс».

89 Николай Иванович Сизов (1886-1963). Ср. в воспоминаниях Ю.Б. Елагина: «Это был угрюмый, на редкость неприветливый и неразговорчивый молодой человек. Его звали Николай Иванович Сизов. Незадолго до того он окончил Московскую государственную консерваторию по классу Николая Метнера. Кроме нескольких маленьких сочинений для рояля и голоса, Сизов ничего не написал и композитором себя не считал. Две ночи напролет говорил с ним Вахтангов, развивая свои идеи о музыке к "Турандот", и, к концу второй ночи, убедился, что хмурый молодой человек понял его вполне. И это было действительно так. "Принцесса Турандот" получила именно ту музыку, какую должна была получить. Как верно найденная краска в картине, эта музыка вошла в спектакль, создавая вместе с актерами и художником совершенное произведение искусства. Интересно, что Сизов ввел

Сейчас по совершенно непонятным причинам исчезла со сцены одноактная пьеса Артура Шницлера (Австрия) «Зеленый попугай». События пьесы происходят в кабачке дяди Проспера в день 14 июля 1769 года — взятия Бастилии. Пьеса полна динамики, актеры, воры, аристократы, полицейские сыщики — все живет, стремительно, бурно, — вы чувствуете на щеках пламя революции, слышите грохот обрушивающихся камней Бастилии. Когда мы в Киеве где-то в маленьком театре смотрели эту пьесу, по всамделишному затаив дыхание, зачарованные, способные выбежать из театра и разгромить царские бастилии, — ведь нам казалось: «Да, да и у нас в России, в Киеве 1907 (или 1908 гг.) зажглось пламя революции», и мы кричали в финале пьесы вместе с актерами «Зеленого попугая», вместе с большей частью публики: Да здравствует свобода! Да здравствует свобода!90

Мы были отравлены волшебными музами Терпсихорой, Эрато, Клио, Мельпоменой, но это не значит, что к борьбе нас изо дня в день не звала та «Муза», которой имя Революция.

1905-06 гг. мы шли за ней в гимназических куртках. Студентами мы, наш клан, принимали участие в т.н. «студенческих беспорядках», в 1907-08 гг. меня, Ярского и двух других близких клану студентов арестовала полиция за участие в «беспорядках» и [мы] были исключены из слушателей «Университета св. Владимира»91.

В 1908 г. в Россию приехала прошумевшая тогда «на весь мир» знаменитая танцовщица «босоножка» Айседора Дункан. Показала она свое искусство и в Киеве. И... «пошла писать (т.е. плясать!) губерния»...

Эстетствующие курсистки филологички, исторички, слушательницы всяких фельдшерских и массажа курсов, просто иные мамины дочки на выданье, киевские Ирины, Ревекки, Матильды и даже новонареченные «Айседоры» стали танцевать в клубах, на вечеринках, на всяких благотворительных вечерах, одетые только в белые хитоны, и, конечно, босые, с распущенными волосами.

Плясали они. Шопэна, Листа, Грига. Тогдашней публике (не всей, конечно), увидевшей в системе Айседоры что-то протестующее, что-то новое в танце без юбочек, пачек и туфелек и Айседора и «движение босоножек» пришлись по вкусу. «Босоножки» долго еще плясали и иные кочевряжились на подмостках всяких «театров-миниатюр», но взорвался войной 1914 год и пришла пора и им обуться, мода на них ушла.

в состав оркестра гребешки, покрытые папиросной бумагой, придав общему звучанию характер странный, резкий и пронзительный» (Елагин Ю.Б. Укрощение искусств. М., 2002. С. 31; ср.: Там же. С. 88-95).

90 Киевские постановки «Зеленого попугая» 1900-х гг. нам неизвестны.

91 О студенческих беспорядках в Киеве см.: БондаренкоИ.Н. Большевики Киева в первой русской революции (1905-1907 гг.). Киев, 1960. С. 170-184.

МУЗЫКА БЕТХОВЕНА, ШОПЭНА, ГРИГА. «ССОРА» С ВАГНЕРОМ. КИЕВ 1907-10 ГГ.

И, конечно, музыка воспитывала, облагораживала бушующие сердца юнцов. Были мелодии, которым долгие годы мы не могли «внимать без волнения». Экспромты Шуберта — «Лесной царь», фортепианные сонаты Бетховена. Особенно «Лунная», «Патетическая». И Григ — навалился на наши души, как северный медведь, своими «Пер Гюнтом», сонатами, песнями, концертами для фортепиано с оркестром.

Я пишу о неведомом «маленьком клане» — нескольких юношах-студентах, отравленных искусством — поэзией, литературой, театром, музыкой.

Но мы не были какими-то особенными «вне, экстра, сверх», таких заколдованных музами было немало. Один из нашего клана, Пьер И., был увлечен Себастьяном Бахом, Гайдном, Генделем. Другие не поняли, вероятно, ни фуг, ни ораторий — не зачаровывались.

Шопэн, его образ, его жизнь, его музыка — все было «нашим». Шопэн не только в вальсах, полонезах, балладах, скерцо, сонатах, мы любили слушать этюды, особенно один этюд, т.н. «революционный». Как часто вели мы беседы о жизни Шопэна в Париже, о его романе с Жорж Занд, кто-то из нас зло ругал «Аврору Дюдеван» за то, что она... погубила Шо-пэна, «втащила его в себя», в свои суматошные сумасшедшие, семейные и прочие дела в Париже и Ногане. И этот же кто-то говорил, что недаром Достоевский относился к Ж. Занд и «Жоржзандкам» с глубокой иронией.

Другой («посмертный») этюд Шопэна мы пронесли через всю нашу (короткую, увы, для клана!) жизнь, этюд не меланхолический, не отчаяния, а наполненный радостью, надеждами, уверенным спокойствием летней вечерней зари.

К сожалению по бедности нашей (а м.б. просто из лени стоять в очередях) мы редко слыхали музыку в концертных залах. Наши спутницы — курсистки и консерваторки, а порой мамаши и бабушки их, играли нам на пианино, на рояле, а знакомые «самодеятельные» студенты играли на скрипке. Нам казалось, что играют все они тонко, прочувствовано и не надо было нам игры Кубелика или Ауэра.

Одно время вдруг мы ополчились против Вагнера. Член «клана» Ярский убедил нас, что в музыке Вагнера уж слишком много труб, литавр, барабанов, воинствующей тевтонской спеси и в доказательство приводил. победы немцев в 1871 г., рассказы Мопассана о войне 1871 г. и даже слова Ницше (цитирую на память): «Вагнер нашел в музыке средство возбуждать усталые нервы и сделал музыку больной»92.

92 Из статьи Ницше «Казус Вагнера. Проблема музыканта»: «Вагнер — великая порча для музыки. Он угадал в ней средство возбуждать больные нервы, — для этого

Но к 1909 г. — 1910 г. мы поумнели и в опьянении слушали в Киевском оперном театре «Полет Валькирии», чертыхаясь и ругая (неизвестно кого!), что так редко можно услышать в Киеве «Тангейзера», «Лоэнгри-на», а уж слышать «Смерть Изольды», «Парсифэль» — совершенно несбыточная мечта!93

К сожалению, долгие годы (1907-1910) наша родная русская музыка — Глинка, Чайковский, Мусоргский, Бородин, Рахманинов — звучала где-то далеко от нас. Вероятно, отчасти и потому, что на оперный театр не хватало денег. Но «Времена года» Чайковского мы все знали и любили еще с гимназических лет. Наши мамы и тетки воспитывались на них.

Моцарта, как следует, мы не знали, но мы никогда (до конца клана) не теряли из вида маячащий в призрачных далях величественный, как памятник Мавзолу, памятник — бессмертный «Реквием». «Моцарт и Сальери» Пушкина мы читали беспрестанно и почти всю трагедию знали наизусть. Но оперы «Моцарт и Сальери» тогда не слыхали и даже не знали об ее существовании.

Строгие и благородные музы музыки, быть может, спасли нас в будущем от заманчивого увлечения какофоническими стихами, выкрикнутыми в 1913-14 гг. — спасли от всех этих — «Дыр... Бул... шур...», «О, засмейтесь, смехачи...», «Кричу кирпичу... Чу»94 и от других в подобном роде давно забытых призраков галиматьи.

ВАЛЕРИЙ ЯКОВЛЕВИЧ БРЮСОВ. МОСКВА 1912 Г.

Свой (один из первых) рассказов «Вивея»95 я писал в читальных залах Киевской Публичной библиотеки, где тогда работал Пьер И.

Он первый вселил в нас очарование гофманской фантастики (190708 гг.), а позднее, убрав Гофмана с полок библиотеки душ наших, достаточно смятенных, наполнил полки эти романами Стендаля и Бальзака.

он сделал больною музыку» (Ницше Ф. Собрание сочинений в пяти томах. Т. V. СПб., 2011. С. 239; пер. Н. Полилова, Я. Бермана).

93 Согласно отзывам киевской печати, «Валькирия» была впервые поставлена в Киевской опере в сезон 1908/1909 гг. (Орфей. Городской театр // В мире искусств. 1909. № 2/3. С. 48; рецензент сообщает, среди прочего: «Нельзя упускать из виду и того, что киевская опера первая в провинции решилась показать Вагнера (читатель, разумеется, понимает, что я говорю не про Вагнера, как автора "Тангейзера" и "Лоэнгрина", а про Вагнера-реформатора)»); «Тангейзер», начиная с сезона 1909/1910 гг., был введен в постоянный репертуар той же оперы, а «Зигфрид» отложен до следующего года (см.: Орфей. Музыкальные итоги сезона // В мире искусств. 1910. № 1/3. С. 48).

94 Перечислены знаменитые строки А. Крученых (правильно: «Дыр бул щыл»), В. Хлебникова (первая строка ст-ния «Заклятие смехом»; правильно: «О, рассмейтесь, смехачи!..»), В. Маяковского (из ст-ния «Я» («По мостовой / моей души изъезженной.»; правильно: «Кричу кирпичу»).

95 Напечатан: Мозалевский В. Фантастические рассказы. М., 1913. С. 5-25.

Рассказ свой я осмелился послать в журнал «Аполлон» (Петербург).

Рассказ не взяли, но я получил одобряющие письма: от редактуры и от поэта Михаила Кузмина, книгу стихов которого «Сети» мы хорошо знали96.

Кузмин в очень приветливых словах отозвался о рассказе, нашел в нем что-то.

А через год, переведясь в Московский Университет97 (почти все члены «клана» переехали в Москву) я отправился с письмом М.А. Кузмина к В.Я. Брюсову на дом и, конечно, шел не без волнения...98

Незабываемый Валерий Яковлевич! Увидел я его в черном сюртуке, показался он мне строгим, чуть надменным, каким-то сверх взрослым, но вдруг одна мимолетная улыбка его сразу подбодрила меня, прием оказан был радушный. Он довольно быстро прочел мою рукопись и пригласил бывать на (литературных) «четвергах» в его квартире на 1-й Мещанской улице.

Я всю жизнь помнил его чуткое заботливое отношение ко мне, желторотому тогда еще какому-то начинающему «кропателю» от литературы. И ведь не только ко мне он так человечески отнесся. Я встречал на его «четвергах» самую разнообразную молодежь, рвущуюся (или лезущую) в литературу, поэзию, жаждущую говорить, писать, печататься.

Ведь в 1912 г. (год встречи моей с ним) он был занят чрезвычайно, он был отцом символизма, редактором многих изданий, директором Московского Литературно художественного кружка, редактором культурнейшего передового ежемесячника-журнала «Русская мысль», директором (или председателем?) Литературного «Общества свободной Эстетики». (о нем, обществе этом, скажу дальше).

И вот Брюсов находил время слушать меня, говорить со мной о моих рассказах, планах, о Гофмане и немецких романтических повестях начала XIX века и о многом другом, а с каким-то вихрастым студентом Ш.99 (по совести сказать, показавшимся мне не совсем «в себе») чуть не час говорить об йогах, о какой-то неведомой мне тогда Анни Безант и о высшей математике.

В.Я. Брюсов ввел меня в «Общество Свободной Эстетики», им взлелеянное литературное Общество, где писатели и поэты читали свои произведения, где организовывались концерты, диспуты.

96 Эти письма не сохранились.

97 Мозалевский перевелся в Московский университет перед последним курсом, в 1912 г., и закончил его в 1913-м (личное дело: ЦИАМ. Ф. 418. Оп. 326. Ед. хр. 1280).

98 Подробнее об этом визите и предшествовавшем ему письме см. во вступительной заметке.

99 Неустановленное лицо.

Один из современных нам ведущих писателей, бывавший в те годы в «О.С.Э.» в дни своей молодости, почел за благо поругать, унизить «О-во Свободной Эстетики»: «разряженные эстетствующие дамы-де развлекались там, попивая жиденький чай» и... будто бы ничего боле?100

Но это, конечно, не так. И попробуем «о мертвых», об этом Обществе, сказать хорошо. Были там на вечерах, разумеется и эстетствующие дамы, и блистали красой, нарядами и каменьями богатые буржуазки, лик которых мы и сейчас можем увидеть в музеях на полотнах больших художников. Но я слыхал там, в «обществе», игру Рахманинова, Бориса Красина, Добровейна, Сабанеева. Читал свои рассказы и стихи Валерий Брюсов, Садовской Борис, Ходасевич Владислав. Нам мальчишкам (каким был и измурдовавший [sic] впоследствии «Общество» писатель) давали показать свое что-то. Стихи и какие-то доклады читал Вадим Шершеневич, читали там поэты Николай Бернер, Осип Мандельштам, С. Рубанович, К. Липскеров, всех не припомнишь, прошло свыше 40 лет!101

Неутомимый В.Я. Брюсов организовывал в «Обществе» конкурсы баллад, вирелэ, организов[ыв]ал выставки художников «Мир искусства», музыкальные вечера.

В начале 1914 года мы слыхали там Эмиля Верхарна и слушали со священным вниманием великого поэта Бельгии, друга Брюсова не только «эстетствующие» дамы.102 И насколько помню в залах «Общества»

100 Имеется в виду рассказ Л. Никулина «Вот Москва», где, в частности, говорилось: «В проходной комнате раз в неделю собиралось общество "Свободная эстетика". Поэты читали стихи и запивали жиденьким чаем с лимоном. Литературные дамочки томились от стихов Северянина — он снизошел до "Свободной эстетики" и позволил себя чествовать товарищеским ужином вскладчину» (Никулин Л. Вот Москва // Красная новь. 1935. № 5. С. 103).

101 Впервые имя Мозалевского появляется в списке «Членов-посетителей» «Общества свободной эстетики» в сезоне 1913 — 1914 гг. (см. печатный экземпляр списка, отложившийся в архиве Брюсова: РГБ. Ф. 386. Карт. 114. Ед. хр. 42. Л. 34 об.), при этом посещать открытые и «полуоткрытые» заседания он мог и не будучи членом общества. Его членский билет сохранился: РГАЛИ. Ф. 2151. Оп. 1. Ед. хр. 3. Сам он выступал в «Эстетике» с чтением рассказа «Вивея» 24 января 1913 г. Существенную часть перечисленных поэтов он мог слышать в одном заседании, на «вечере поэтов» 3 ноября 1911 г., ср. в рукописном отчете: «Вечер поэтов. Читали свои произведения Алякринский, Ю. Анисимов, В.Я. Брюсов, А. Булдеев, С. Головачевский, М. Гальперин, С. Липскеров, Н. Львова, С. Раевский, С.Я. Рубанович, Борис Садовской, А. Сидоров, В. Станевич, В. Ходасевич, В. Шершеневич, М.Я. Шик, И.И. Шюзевиль. В конце вечера В.Я. Брюсов объявил о поэтическом конкурсе, устраиваемым Обществом. Присутствовало 160 человек» (РГБ. Ф. 386. Карт. 114. Ед. хр. 38. Л. 76). Н. Бернер читал доклад «Весна или осень русской поэзии» 25 апреля 1913 г. Выступление Мандельштама в «Обществе свободной эстетики» нам неизвестно.

102 Э. Верхарн выступал в «Свободной эстетике» 3 декабря 1913 г. Подробности подготовки визита см.: Переписка [Брюсова] с Эмилем Верхарном. 1906-1914 / Вступ. ст. и публ. Т. Г. Динесман // Литературное наследство. Т. 85. М., 1976. С. 616-619.

в том же 1914 году патетически читал свои стихи «король поэтов» француз Поль Фор103 и там же шумел воинственный итальянский футурист Маринетти, поведавши слушателям о детище своем не менее воинственном футуристе Мафарке (в потенции фашистском молодчике!)104.

Может быть в воспоминаниях и неудобно говорить об этом, но разве можно вспоминать о Валерии Яковлевиче и не сказать о гостеприимной чудесной хозяйке салона на 1-й Мещанской-32, об образованнейшей женщине эпохи, верной подруге, помощнице поэта, о женщине, которой мы должны гордиться так же, как гордимся О.С. Чернышевской, Марией Башкирцевой и другими «Русскими женщинами». Я говорю об Иоанне Матвеевне Брюсовой.

МОСКВА 1911-15 ГГ. ПИВНЫЕ МОСКВЫ. ЖУРНАЛ «САТИРИКОН», САША ЧЕРНЫЙ, АВЕРЧЕНКО. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ЧТЕНИЯ В ПИВНОЙ. БУРГУНДСКОЕ ВИНО.

Нас, наш «маленький клан», в те годы (1911-1914) буквально очаровывали. московские пивные. Много было их раскидано по городу. Они заменяли нам (конечно, в фантазии), потенциально великим поэтам, беллетристам, художникам те кабачки и кафе, в которых мы бывали в мечтах же, — путешествуя по романам Бальзака, Флобера, рассказам Мопассана.

Дешевенькое пиво в кружках, скромные дешевые закуски. К пиву на чистых блюдечках подавались (бесплатно) мятый горошек, моченый горошек натуральный, кусочки воблы, копченой колбаски, 2-3 солью посыпанных бублика или солененькие же сухарики из черного хлеба. Иногда заказывали мы и яичницу и «печеные» яйца, раков, сосиски, но это был для нас уже некий «люкс».

За кружкой пива заводились знакомства с посетителями пивной, говорили о событиях дня, о театре (как-то спорили о постановке в Художественном Театре «Братьев Карамазовых», кто-то из студентов парадоксально доказывал, что играя барона Тузенбаха в «Трех сестрах»,

103 Поль Фор, стихи которого переводил Брюсов, был в России в 1914 г., подробнее см.: Тименчик Р. Из мимолетностей французско-русских литературных связей ХХ века. Письмо Поля Фора Владимиру Пясту // Russies. Melanges offerts a Georges Nivat pour son soixantieme anniversaire. Lausanne, 1995. P. 145-149.

10 Ф.Т. Маринетти выступал в Обществе свободной эстетики 13 февраля 1914 г. (см.: Харджиев Н. От Маяковского до Крученых: Избранные работы о русском футуризме. М., 2006. С. 129-133). О шумном скандале, устроенном футуристами на его выступлении, см.: Асеев Н. Родословная поэзии. М., 1990. С. 250-251; ср. также газетные отчеты: Б.п. Футуристская битва в «Эстетике» (Русские ведомости. 1914. № 37. 14 февр. С. 5); «Инциденты в Кружке» (Русское слово. 1914. № 37. 14 февр. С. 5). Мафарка-эль-Бар — герой книги Маринетти «Футурист Мафарка. Африканский роман» (русское изд.: М., 1916; пер. В.Г. Шершеневича).

Качалов в звучание речи барона ввел. карамазовщину105). В пивной самые разнообразные посетители-студенты, пролетарии, которые в наши пивные ходили, быть может, вовсе не для того, чтобы судачить с нами о балканской войне, а для встреч с товарищами по делам борьбы с царской властью, какие-то скромные московские клерки, порою старые выпивохи в стиле Мармеладова (конечно, они не были такими Марме-ладовыми на самом деле, а это мы глядели на них сквозь «магический кристалл» литературы).

Иногда затевался общий волнующий разговор и неизменно, конечно, ругали и правительство и царя. Может быть и вероятнее всего в пивной посиживали и «шпики», но мы болтуны-студенты, да еще болтающие нередко о таких скучнейших с точки зрения шпиков вещах, как драмы Ибсена «Гедда Габлер», цитирующие ибсеновского же Пера Гюнта и Бранда — вряд ли их заинтересовывали.

Во многих пивных бывал телефон, так и вещала вывеска «Пивная. Телефон». В иных пивных в специальных рамках-палках — «к услугам посетителей» — немало было газет, журналов. Читали мы там «литературную страничку» петербургской газеты, газеты с весьма своеобразными названиями: «Биржевые ведомости». Читали юмористический журнал «Сатирикон», журнал «Огонек» и вылетевший в те же годы бомбой бульварный «желтый» в полном смысле этого слова, но называвшийся «Синим» (по обложке) «Синий журнал»106. Журнал был наполнен всякой всячиной, сплетнями, литературными, политическими, всякими выкрутасами в духе Лямшина из «Бесов» Достоевского.

Упивались мы в «Сатириконе» стихами Саши Черного. Но как-то всех нас почему-то возмущали такие его строки, как: «Она целовала меня, я ее тоже обратно»101.

Нравилось и запомнилось надолго (по сейчас)

«.Васильевский остров прекрасен, как жаба в манжетах»108.

105 Премьера «Братьев Карамазовых» в Московском Художественном театре состоялась 12 и 13 октября 1910 г. (спектакль шел два вечера; В.И. Качалов играл Ивана Карамазова); «Три сестры» были поставлены еще в 1901 г., Качалов играл Тузенбаха с 1902 г.

106 «Синий журнал» выходил в Петербурге (Петрограде) с 1910 по 1918 г.

107 Из стихотворения «Прекрасный Иосиф» («Томясь, я сидел в уголке.»); впервые: Альманах «Шиповник». Кн. 13. 1910. С. 125-127. По поводу этого выражения возникла отдельная полемика, в ходе которой автору пришлось объясняться, см.: Черный С. «Обратно» // Сатирикон. 1910. № 44. С. 5.

108 Из стихотворения «Под сурдинку» («Хочу отдохнуть от сатиры.»); впервые: Сатирикон. 1909. № 44. С. 5.

Или (на даче)

«Звонок! Шаромыжник бродячий, Случайный знакомый по даче, Приходит, подсел к фортепьяно И лупит. Неправда ли странно?

.Прилезла рябая девица Нечаянно «Месяц в деревне» Прочла и пришла поделиться...»

Словом, дачники... в отчаянии.

«.Какие-то люди звонили, Какие-то люди входили. Боясь, что кого-нибудь плюхну, Я бегал тихонько на кухню И плакал за вьюшкою грязной Над жизнью моей безобразной.»109

Или запомнилось (цитирую все на память, м.б. не совсем точно)

«Любил медичку филолог. Фадей Николаевич Смяткин, Рассказ мой будет недолог, Филолог влюбился по пятки».

Филолог ждет свою «мечту» в ее комнате. Наконец, поздно вечером она приходит.

«.Устала. Вскрывала студента Труп был мерзок и грязен, Холодна была сталь инструмента».

Она поведала далее, что «срезала пуповину, разлагала мочевину» И нежно предлагает Смяткину «чаю».

«— Спасибо, ответил он глухо. Словом, филолог удрал, Любовь ухнула»110.

109 Из стихотворения «Всероссийское горе» («Итак — начинается утро.»); впервые: Сатирикон. 1910. № 2. С. 2.

110 Со значительными разночтениями цитируется стихотворение «Городская сказка» («Профиль тоньше камеи.»); впервые: Сатирикон. 1909. № 46. С. 7.

В «Сатириконе» были интересные хлесткие карикатуры (художников Радакова, Ре-ми), в карикатурах высмеивались Гучковы, Пуришкевичи, Марковы, пошляки, тогдашние мещане. К сожалению, мало что запомнилось в деталях. Помню только, в одном из номеров (на первом листе) был нарисован отцом (или генералом) литературы Лев Толстой, а у ног его целый выводок «детей» — современных писателей — Леонид Андреев, Арцыбашев, других не помню, вероятно, Сологуб Федор был там. В руках у Толстого — дитя — писатель Куприн с книжкой в руках — держит рассказ свой «Изумруд». Толстой гладит разумное дитя по головке, нравоучительно говоря, что те вон внизу пишут невесть что, а «капитан» Куприн взял кусочек настоящей жизни и создал «Изумруд»111. «Сатирикон» громил декадентов.

В Аверченко, капитане «Сатирикона», мы находили многое от раннего Чехова, но иногда спорили, нет ли в нем и Джером К. Джерома, и Марка Твена, и... что-то есть в нем от одесского коммивояжера-весельчака и неистощимого анекдот-махера. Как-то кто-то из нас вслух прочел всем гостям пивной рассказ Аверченко «Бургундское вино»112. И всем слушателям рассказ понравился чрезвычайно. Много смеялись.

Постараюсь посильно припомнить содержание рассказа:

Петербургский извозчик, ну из таких, каким он знаком нам по чеховскому рассказу, медленно везет зимним вечером на санках барина в собольей шубе и закутанную в меха и шали благоуханную даму, везет он их в ресторан. Извозчик мало прислушивается к словам седоков, но запоминает некий диалог (имевший для извозчика роковое значение!)

— Зачем ты меня везешь в ресторан, милый? Сегодня мне так не хочется пить. — говорит дама.

— И не надо пить, дорогая. Ну закажем что-нибудь легкое, воздушное. Какое-нибудь бургундское...

Поздно ночью, развезя по домам соответствующую партию пьяных или трезвых обывателей, извозчик отправляется в ночной извозчичий трактир и там, вытряхивая санный коврик, обретает оброненный каким-то седоком туго набитый кредитками бумажник. Он смутно вспоминает, что видел такой точно бумажник у давешнего седока в собольей шубе.

— Эх вы—укоризненно шепчет извозчик. — Вот тебе и бурхундское.

Извозчик честен. Ему удается найти собственника сокровищ, тот

оказался крупным судебным работником — мировым судьей и извозчик

111 Вероятно, ошибка памяти: в «Сатириконе» подобная карикатура не появлялась (хотя сам Толстой регулярно изображался и даже был центральным персонажем особого «толстовского номера» — 1908. № 21, 30 авг.).

112 Автор пересказывает рассказ Аверченко «Приключение номера 24345» (Сатирикон. 1909. № 38. С. 7-8).

возвращает судье утерянное. Судья в умилении от честности русского извозчика и вознаграждает эту честность кредиткой в 25 рублей.

Извозчик, однако, выходит из кабинета судьи с ощущением какой-то досады. — Что же делать с этими деньгами? Деньги эти дурные. Надо их не иначе, как пропить.

Поздно вечером он выпивает в трактире изрядное количество водки, съедает и кулебяки, и сельдь, и осетрину с хреном, но «дурные деньги» истрачены не целиком.

— Слушай, милый, обращается он к трактирному половому — А бурхундское у вас есть?

Малый удивлен таким вопросов, но отвечает.

— Вино бургундское? Найдется.

— Так подай мне кварту что ли.

— Какую такую кварту? Бутылочку прикажете?

И извозчику подали бутылку кислого бургундского вина.

«Всем известно, — говорит Аверченко, — что бургундское вино производит действие легкого изящного опьянения, но на извозчика оно подействовало ужасно.»

Он рассвирепел. Он сразу как-то познал мерзость социального неравенства, гнусность буржуазно-помещичьего строя, когда одни, моты, развратники, угнетатели грабят народ, пьют бургундские вина, а народ в унижении, в нищете, в голоде... Извозчик, взволнованный вином, тяжелыми мыслями, учиняет в трактире великий дебош и попадает в полицейский участок.

А за дебош его судит тот самый мировой судья... Судья, выслушав извозчика, признает его виновным, но после долгого раздумия, выносит оправдательный приговор, «ввиду наличия в деле смягчающих обстоятельств».

Конечно, надо бы прочитать сейчас рассказ Аверченко, чтобы понять, почему московская «харчевня Королевы Педок»113, т.е. московская пивная закружилась тогда в смехе. Но где же достать сейчас книги Аверченко, и приходится ограничиться моим скромным пересказом.

Аркадий Аверченко давно умер. Он, обуреваемый идеями Остапа Бендера, увы, как «осколок разбитого вдребезги» (название книги Аверченко о белоэмиграции) вылетел из России.

Трудно понять, почему уехал он. Он смело мог бы до конца своих дней идти по путям русской, т.н. юмористической литературы рядом с Пантелеймоном Романовым, Зощенко, да, я думаю, и Ильф и Петров не пренебрегли бы его дружеским рукопожатием собрата.

113 Название повести Анатоля Франса (в других переводах — «Харчевня королевы Гусиные лапки»).

В «Синем журнале», помню блеснул в 1910 или 1911 г. мемуарами какой-то знаменитый тогда атлет-борец (забыл фамилию, что, впрочем, неважно!). Он сверкающими фразами писал, как он клал на обе лопатки других не менее знаменитых, как пьянит слава, писал о горящих глазах зрителей цирка, «женщины бросаются мне на шею.»

и пр. и пр.114

Кстати сказать, тогда еще шумел пошлейший роман Арцыбашева «Санин».

Тема «клоуна», или, как сказали бы сейчас «артиста цирка», была когда-то очень модной, вдруг снова разгорелась, а Леонид Андреев и Куприн своими рассказами и пьесами подливали масла в огонь115. Нашему маленькому «клану» тема казалась пошлой, избитой, но для обитателей пивных 1911-1914 гг. она была и гвоздевой и огневой и мы все же принимали большое участие во всяких разглаголах и дискуссиях на эту тему.

Как-то уже в другом месте, в кофейной под названием «Кофейня грека» на Тверском бульваре116, студент Ярский с пеной у рта старался доказать незнакомцу писательского вида в черном пальто при черной пушкинской шляпе, что после шедевров «Братьев Земгано» Гонкуров, после «Гутаперчевого мальчика» Григоровича, после «Четырех бесов» Банга и «Каштанки» Чехова — много было написано пошлостей о клоунах и цирке, а «Тот» — Леонида Андреева, рассказы из жизни цирка Куприна — струи потока этой же пошлости.

Незнакомый «писатель» со снисходительно приветливой улыбкой смотрел на нас, мягко возражая Ярскому.

Уже много позже, кажется в 1914 г., узнали мы, что мимолетным собеседником нашим в кафе «Грека» был известный Киевский театральный критик П.Я.117

МОСКВА 1912-15 ГГ.

114 В «Синем журнале» регулярно печатались материалы о спортсменах-борцах (см., напр.: Студент А.Ш. Студент-борец о себе // 1910. № 3. С. 14; Геркулесы ХХ века. Очерки из быта «чемпионов мира» // 1912. № 10. С. 12-13; Исповедь Ваньки Каина // 1912. № 19. С. 15), но в 1910-1912 гг. не было ни одного, который печатался бы с продолжением.

115 Подразумевается пьеса Л.Н. Андреева «Тот, кто получает пощечины», пьеса А.И. Куприна «Клоун» и серия цирковых рассказов Куприна: «Дочь великого Барнума», «В цирке», «Ольга Сур» и др.

16 Открытое лишь в теплое время года кафе на Тверском бульваре, излюбленное место встреч московских писателей. См. о нем: Лобанов В.М. Кануны. Из художественной жизни Москвы в предреволюционные годы. М., 1968. С. 80-82.

117 Вероятно, Петр Михайлович Ярцев (1870-1930) — театральный критик и драматург. См. о нем: Пешкова Г. П.М. Ярцев — забытый театральный деятель // Новый журнал. 1999. № 216. С. 186-194.

ИЗДАТЕЛЬСТВО «АЛЬЦИОНА». ИЗДАТЕЛЬ А. М. КОЖЕБАТКИН И «ЕГО ОКРЕСТНОСТИ». МОЯ ВСТРЕЧА С А. В. ЛУНАЧАРСКИМ.

В 1912 году Валерий Яковлевич Брюсов сказал мне, прочитав в рукописи три моих рассказа: — обратитесь в «Альциону», к Александру Мелетьевичу Кожебаткину. Я говорил с ним. Может быть, он издаст ваши рассказы.

С трепетом юного Люсьена Шардона («Погибшие мечтания» Бальзака) поднимался я на лифте на IV этаж многоэтажного дома по Трехпрудному переулку, где жил А.М. Кожебаткин и там же была, в сущности, «редакция», ибо вопросы издания решал как будто он один118.

Много лет с тех пор мы с Кожебаткиным были в самых дружеских отношениях, до последних лет его жизни (он умер в 1941 г.119) хотя на протяжении этих почти 30 лет случалось так, что годами не встречались.

В 1912 г. я был то, что называется, обласкан им, он (без какой-либо для себя корысти, а скорее с риском) взялся издать мои «фантастические рассказы» (1913 г.). Попозднее я попенял его за то, что он издал все, даже и очень слабые рассказы («Май», например), не заставил меня кое-что отшлифовать, исправить... Он отшучивался, говорил, что вообще издавать их не надо было, а этого уж не исправишь.

В редакции «Альционы» я встречал меж гекатомб пахнущих типографской краской книг, среди множества картин, развешанных на стенах и просто поставленных у стен — много людей, казавшихся мне студенту-юнцу «знаменитыми». Бывал там часто художник график Н.П. Феофилактов. Его рисунки я знал по журналам «Весы», «Аполлон», по выставкам художников группы «Мир искусств[а]». Манера его напоминала мне манеру Обри Бердслея, — но добродушный и скромнейший Н.П.120 очень обижался, когда кто-нибудь говорил об этом сходстве121.

118 Московский адрес Кожебаткина: Трехпрудный пер., д. 5/15.

119 В научной литературе в качестве даты смерти Кожебаткина указывается обычно апрель 1942 г., вероятно, начиная с: Берков П.Н. История советского библиофильства. М., 1971. С. 105.

120 Ср. противоположную характеристику: «Изысканность модного костюма и европейской прически Николая Петровича Феофилактова странно противоречила его грубости в обращении и приемах» (Садовской Б.А. «Весы». Воспоминания сотрудника / Публ. Р.Л. Щербакова // Минувшее: Исторический альманах. 13. М.; СПб., 1993. С. 26).

121 Ср. кстати в воспоминаниях современника: «Где-то увидел Модест [Дурнов] рисунки какого-то безвестного автора, они его очень заинтересовали. Оказалось, что рисовал их какой-то юный писец на почтамте. Дурнов разыскал его и изъял из почтамта. Это и был Феофилактов. Как-то быстро совершилось превращение из почтамтского человека в "сверхэстета". На лице появилась наклеенная мушка, причесан стал, как Обри Бердслей, и во всем его рисовании было подражание этому отличному острому английскому графику» (Виноградов С. Прежняя Москва. Воспоминания / Авт.-сост. Н. Лапидус. Рига, 2001. С. 137).

Н.П. Феофилактов умер в 1940 г., прожив 60 лет скромной жизни, посвятив ее искусству и (несколько лет) работе в музеях122.

В тридцатых годах он готовил иллюстрации к рассказам Т.А. Гофмана для и[здательст]ва «Академия». Часть была издана123, а папку с другой, большей частью рисунков-оригиналов Н.П., рассеянный, уже не совсем здоровый, где-то не то потерял, не то забыл. Тщетно эти утраченные рисунки разыскивала его жена124, публиковала в газетах соответствующие обращения.

Десятки кропотливо выполненных рисунков (на что ушло немало дней и ночей) безвозвратно погибли.

Н.П. был крайне неразговорчив в те годы знакомства моего с ним. Крайне резко и презрительно относился он к тогдашним новаторам-кубистам, «лучистам», «пуантилистам». Тем не менее он очень дружелюбно уживался с часто посещающим «Альциону» художником Якуловым Г.Б., писавшим свои вещи в весьма отличной от художников «Мира искусства» манере. Н.П. был западного типа романтик, но он зачитывался и Чеховым и Достоевским. В разговорах со мной на всякие литературные темы, он часто цитировал Гете. Любил особенно Мицкевича (мать Н.П.125 была полькой).

122 Николай Петрович Феофилактов (1876-1941) в 1917-1918 гг. работал хранителем восточной коллекции («Восточного музея») в бывшем доме В. Гиршмана; в 1919-1923 гг. был хранителем собрания Первого музея Новой западной живописи (см.: Киселев М.Ф. Николай Петрович Феофилактов. Материалы к биографии // Памятники культуры. Новые открытия. 2002. М., 2003. С. 421).

123 Подразумевается книга: Гофман Э.Т.А. Повелитель блох / Пер. под ред. В.Р. Гриба; илл. Н.П. Феофилактова; оформ. Н.П. Ульянова и А.И. Порет. М.-Л., 1937. В ней помещен 1 лист фронтисписа (портрет) и 7 листов полосных иллюстраций.

124 Жена Феофилактова — искусствовед Наталия Александровна Радзимовская. Вероятно, Мозалевский ошибается; ср. в стенограмме устных воспоминаний Феофилактова: «Среди других заказов издательства "Academia" мной были выполнены до 50 рисунков к книгам Л. Стерна "Тристрам Шенди" и "Сентиментальное путешествие". Они были приняты и утверждены зав. худ. частью издательства М.П. Сокольниковым. Эта работа была вершиной моего графического мастерства. Они оказались утерянными (выпали из папки на улице) и я ничего не знаю о их судьбе.» (Стенограмма беседы В.М. Лобанова с художником Н.П. Феофилактовым 22 февраля 1940 г. // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 2002. М., 2003. С. 431). Действительно, согласно договору Феофилактов должен был исполнить для книги Стерна 17 полностраничных рисунков, 8 на 3/4 страницы, 20 на 1/2 страницы, 5 заставок, 5 концовок, суперобложку и рисунок переплета (РГАЛИ. Ф. 2419. Оп. 2. Ед. хр. 23. Л. 1). Впрочем, и в договоре на книгу Гофмана значились 16 полностраничных рисунков, фронтиспис, 2 заставки и 2 концовки (Там же. Л. 2), в итоге иллюстраций оказалось всего 7 (плюс фронтиспис). Возможно, рисунки к Стерну были утрачены при перевозке их с выставки «Художники РСФСР за 15 лет», открывшейся 10 декабря 1933 г.: по крайней мере, на момент написания автобиографии Феофилактова 1934 г. они еще находились в экспозиции (РГАЛИ. Ф. 2419. Оп. 2. Ед. хр. 22. Л. 1).

125 Клавдия Ивановна Феофилактова.

Конечно, не я, а кто-то другой из знавших его художников и искусствоведов (ныне здравствующих) должен был бы написать о жизни и работах благороднейшего, честнейшего и скромнейшего талантливого русского художника-графика начала века Н. П. Феофилактова.

Кого только я не встречал в те годы (1912-1914) в «Альционе».

В русской рубашке-косоворотке, потряхивая кудрями, вел какую-то веселую беседу молодой композитор Борис Борисович Красин126. Ругая (кого ругал, не помню, но ругал крепко), докладывал свои суждения о «голубом солнце» и о «построении живописи на скоростях стекол» художник Якулов Георгий Богданович, одетый в «кричащий» яркий костюм127.

Добродушно улыбался всем говорунам и спорщикам скромный молчаливый художник Арапов Анатолий Афанасьевич (звали его все «Афанасьич»128).

Гремел звонким металлом голос Вадима Шершеневича, «испытанного остряка», весь вечер неугомонно разбрасывающего свои остроты о тех или иных писателях и поэтах.

В «Альционе» бывали Шершеневич, Ходасевич, Рубанович129, Охра-мович130 [sic]. И вот, помню, какой-то шутник запел приятным баритоном на мотив из «Травиаты» (арию Виолеты: «Быть свободной и пр.»):

... Шершеневич, Ходасевич,

Охрамович, Рубанович...

Бывали в «Альционе», но не в шумном окружении, а в обстановке деловой и строгой Валерий Яковлевич Брюсов и профессор Саводник131, и много других писателей, художников. Часто бывал книговед, которого знают все «библиофаги» Москвы — Давид Самойлович Айзенштадт132.

А.М. Кожебаткин был человеком большой культуры. Он прекрасно знал книгу, книжное дело, любил и знал Пушкина, русскую литературу

126 Борис Борисович Красин (1884-1936) — композитор; после 1917 г. крупный деятель советской музыкальной культуры.

127 «Голубое солнце» — статья Георгия Богдановича Якулова (1884-1928), напечатанная в единственном альманахе «Альционы» (Альциона. Кн. первая. М., 1914. С. 236-239; на шмуцтитуле и в оглавлении «Дневник художника»). «Построение на скоростях стекол» — подзаголовок его картины «Городская живопись», экспонировавшейся на выставках 1913 и 1914 гг. (см.: Аладжалов Г.И. Георгий Якулов. Ереван, 1971. С. 306).

128 Анатолий Афанасьевич Арапов (1876-1949) — художник и сценограф.

129 Поэт и критик Семен Яковлевич Рубанович (1888-1930).

130 Имеется в виду писатель и переводчик Витольд Францевич Ахрамович (1882-1930), сменивший Кожебаткина на посту секретаря редакции издательства «Мусагет».

131 Владимир Федорович Саводник (1874-1940) — ученый-филолог, автор популярного учебника.

132 Давид Самойлович Айзенштадт (1880-1947) — антиквар и собиратель, компаньон Кожебаткина по эфемерному издательству «Венок».

XIX века. Он страстно любил Чехова, цитировал много фраз из его рассказов и эти фразы (к месту, конечно) вспоминали мы с ним многие годы, как родные созвучия.

А.М. научил меня любить Флобера, особенно горячо. В самом Александре Мелетьевиче были как будто черты издателя Арну из «Сентиментального воспитания» Флобера133, но А. М. очень не любил, когда я или к[то-]н[ибудь] другой, смеясь, говорил ему об этом сходстве, а (в отместку!) находил и в нас, юнцах его окружающих, не весьма хорошие черты иных героев того же романа — Делорье, Сенекаля, Гюссонэ.

У А.М., как издателя, был широкий размах мецената, но, увы, не было достаточных средств, что заставляло его осуществлять издание книг приемами в стиле издателя Жака Арну... Клеветой было бы сказать, что он плохо платил гонорары сотрудникам «Альционы», но в 1912-15 г.г. иногда болтали, что расплачивался А.М. с литераторами и поэтами. счетами ресторанов! Но вольно же было нам, юнцам, засиживаться с ним в ресторанах и не платить по счету ни гроша (платил «меценат»).

Книги «Альционы» А.М. издавал хорошо и со вкусом (в части оформления), обложки и иллюстрации писал Сарьян, Крымов, Фе-офилактов, Якулов Г.Б., Сапунов134. Он издал иллюстрированные монографии О. Бердслея, Стенлейна135. Издавал статьи Брюсова В.Я., Андрея Белого, стихи Сергея Клычкова, Юл. Анисимова, Юрия Сидорова (совсем молодым), в зелено-бирюзовой с золотом обложке издал стихи «Песок и розы» К. Липскерова, издал «Ориенталия» Мариетты Шагинян...136 Из иностранных — Поля Верлэна, Жюля Лафорга (стихи «Феерический Собор»), Анри де Ренье, Э.Т.А. Гофмана («Золотой

133 В классическом переводе — «Воспитание чувств».

134 М.С. Сарьян рисовал обложку для книги М.С. Шагинян "Опе^аНа" (1-е изд.: М., 1913) и иллюстрировал (вместе с Г.Б. Якуловым) сборник В.Ю. Эльснера «Пурпур Киферы» (М., 1913); Н.П. Крымов рисовал обложку для книги Г.И. Рыбинцева «Осенняя просинь» (М., 1914); Н.П. Феофилактову (см. прим. 64) принадлежит издательская марка «Альционы»; работ Н.Н. Сапунова для «Альционы» мы не знаем.

135 Мозалевский ошибается: двухтомная монография о Бердслее («Избранные рисунки» и «Жизнь и творчество»), подготовленная А.А. Сидоровым, была издана Кожебаткиным вместе с Д.С. Айзенштадтом и А.Г. Вишняком под маркой издательства «Венок» (М., 1917); по внешности увраж действительно напоминает лучшие образцы «Альционы». Брошюра А.А. Сидорова «Стейнлен художник парижского пролетариата» (М., 1919) была издана под маркой «Государственного издательства».

136 Единственная изданная «Альционой» нехудожественная книга Брюсова — «Краткий курс лекций о стихе» (М., 1919). Далее имеются в виду книги: Белый А. Луг зеленый. М., 1910; Клычков С. Потаенный сад. М., 1913; АнисимовЮ. Обитель. М., 1913; Сидоров Ю.А. Стихотворения. М., 1910 (здесь аберрация памяти: Юрий Ананьевич Сидоров был не просто молодым, но рано умершим; 1887-1909); Липскеров К. Песок и розы (М., 1916). О книге М.С. Шагинян см. примеч. 76.

горшок»)137. Издавал три или четыре альманаха (в них статьи, рассказы А.Н. Толстого, В. Брюсова, М. Шагинян, Садовского Бориса, Кузми-на М.А., Стендаля, В. де Лиль Адана и др.)138.

Многие писатели, в том числе и я, многим обязаны А. М. К-ну в начале своего литературного пути (пути всегда нелегкого!).

Вспоминаю, что А. Белый манерно плохо говорит об А. М. и то как-то вскользь «кем-то подобранный» К-н, «гнусавила дудка К-на...»139 Кроме гадостей, как будто уж и нечего было вспоминать А. Белому о нем!

Мы, тогдашнее О-во «Альционы» видели, конечно, в Александре Мелетьевиче не только Жака Арну или ибсеновского разбитого крахом Джона Габриэля Боркмана140. Он был непревзойденный знаток русского языка, русских пословиц, сердился, когда к[то]-н[ибудь] из нас говорил «не по-русски» и смело мог бы заменить тогда иным плохо знающим русский язык литераторам «Московских просвирен»141.

Годами «возился» А. М. с весьма самолюбивым, вскидчивым, дерзким и обидчивым поэтом Тихоном Чурилиным.

Его сборник стихов «Весна после смерти» издан был «Альционой» превосходно (с иллюстрациями Наталии Гончаровой)142.

А Т. Чурилин метался тогда в состоянии немалого пауперизма и А.М. помогал ему много143.

137 Верлен П. Записки вдовца / Пер. С. Рубановича; вступ. ст. В. Брюсова. М., 1911; Лафорг Ж. Феерический собор / Вступ. ст., пер., примеч. и библиогр. В. Брюсова, Н. Львовой, В. Шершеневича. М., 1914; РеньеА. де. Маркиз д'Амеркер / Пер. М. Волошина. М., 1914; Гофман Э.Т.А. Золотой горшок / Пер. В. Соловьева. М., 1913.

138 У «Альционы» был один-единственный одноименный альманах (Кн. 1. М., 1914), существующий в двух вариантах из-за цензурного вмешательства: он был арестован из-за рассказа Брюсова «После детского бала», который в большей части тиража пришлось заменить стихотворениями того же Брюсова.

139 Мозалевский неточно цитирует отзывы о Кожебаткине из мемуарной книги Белого «Начало века»: «Сорвался он: заголосили все сразу, являя собой разложение звука, в котором окрепла гнусавая и деритонящая отвратительно, нас разлагавшая дудка: дудел... Кожебаткин, непрошено Эллисом втолкнутый в "Мусагет" [.]»; «Эллис ведь новых людей вырывал, как коренья, из разных кварталов Москвы, то являясь [.] с где-то подобранным им Кожебаткиным [.]» (Белый А. Начало века / Подгот. текста и коммент. А.В. Лаврова. М., 1990. С. 99-100, 392).

140 Главный герой пьесы Ибсена (сейчас его имя и ее заглавие переводят как «Йун Габриэль Боркман»).

141 Известное замечание Пушкина из «Опровержения на критики.»: «Альфиери изучал итальянский язык на флорентийском базаре: не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням».

142 См. примеч. 4. Сам Чурилин упоминает Мозалевского («молодой тогда писатель Виктор Мозалевский») среди слушателей своей пьесы «Последний визит», см.: Чурилин Т.В. Встречи на моей дороге / Вступ. ст., публ. и коммент. Н. Яковлевой // Лица: Биографический альманах. Т. 10. СПб., 2004. С. 460.

143 Пауперизм — бедность, нищета.

В г.г. 1922-23, когда я уже реже с А.М. встречался, он заправлял совместно с А. Мариенгофом (и, кажется, Есениным?) «Книжной лавкой» имажинистов (на улице Герцена)144.

Это были годы расцвета Камерного театра. А.М. «водил» меня в этот театр, который был очень близок ему.

Да и меня пленяли тогда и режиссер Таиров, и игра А.Г. Коонен, которую я считал современной Лекуврер, Клерон145.

Из репертуара ярко запомнились «Жирофле-Жирофля», «Сакунта-ла», «Федра», «Адриенна Лекуврер», «Человек, который был четвергом» (рассказ Честертона, переплавленный в пьесу писателем Кржижановским С.)146.

А.М. все собирался написать какую-то большую книгу о русской литературе, но так и не создал ничего в этом смысле, во время войны умер от дистрофии.

Какой-то злюка острил, что А.М. за всю свою жизнь не писал ни писем, ни записок, ни статей, ничего либо иного, а только подписывал ресторанные счета, векселя и обязательства всякого рода. Под конец своей жизни, материально нуждаясь, он нередко облачался в тогу Чаадаева (эпохи «Писем»), брюзжал, сердился на русскую литературу тридцатых годов...

Об одном кутиле — юном писателе (годы 1913-14) Ал.М. сказал: «нет такого кабака, где бы не создавал он настроения неизмеримо ниже общего тона».

Некий неудавшийся литератор Ярский (безвременно давно погибший), бывавший много раз в «Альционе» в 1913-15 гг., что-то

144 Кожебаткин (вместе с С.А. Есениным, А.Б. Мариенгофом, С.Ф. Стрельцовым и Д.С. Айзенштадтом) был совладельцем книжной лавки на Б. Никитской (д. 13) в Москве, открывшейся под маркой «Московской трудовой артели художников слова» в конце 1919 г. (см. о ней прежде всего: Петрова Н. Есенин за прилавком // Книжная торговля. 1966. № 11. С. 40-41; см. также: Божко В. Сергей Есенин в Харькове. Харьков, 2008. С. 36; Базанов В.В. Сергей Есенин и книгоиздательство «Московская трудовая артель художников слова» // Есенин и современность. М., 1975. С. 120-141; ЮшкинЮ. Есенин и «Московская трудовая артель художников слова» // В мире Есенина: Сб. статей. М., 1986. С. 607-618). Согласно сведениям, собранным Н. Петровой, Кожебаткин выставил на продажу через магазин «свою огромную библиотеку» (Книжная торговля. 1966. № 11. С. 41).

145 Адриенна Лекуврер (1692-1730) и Ипполита Клерон (1723-1803) -знаменитые французские актрисы.

146 «Жирофле-Жирофля» — комическая опера Ш. Лекока, премьера в Московском Камерном театре 3 октября 1922 г. (в главной роли А. Коонен); «Сакунтала» — драма Калидасы, первый спектакль Московского Камерного театра, премьера 12 декабря 1914 г.; «Федра» — драма Ж. Расина, премьера 8 февраля 1922 г.; «Адриенна Лекуврер» — пьеса Э. Скриба и Э. Легуве, премьера 25 ноября 1919 г.; «Человек, который был четвергом» — пьеса Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1887-1950) по одноименному роману Г. Честертона, премьера 6 декабря 1923 г.

сильно распьянствовался, растранжирился, дойдя до того, что пытался (безуспешно) продать свои кожаные траченные временем краги. С продажей краг произошла какая-то история: хозяин пивной купил их... но, бессовестный, зачел должок Ярского... Через несколько дней ватага литературных «бесштанных» юношей сидела в гостеприимной столовой, съедали бутерброды, в огромном количестве сервированные Жанной Евгеньевной147, женой А.М., пили красное вино и фантазировали о каком-то, преисполненном умными диалогами пире в стиле пира из «Шагреневой кожи» Бальзака, вычерчивая в мечтах тонкие вина, заморские яства, изысканных куртизанок, легкие костюмы, тоги, хитоны.. А А.М., слушая нас, сказал серьезно: «Из особого уважения к Ярскому мы разрешим ему остаться в крагах».

Как то в 1924 году я застал в «Альционе» А.В. Луначарского. Они беседовали с А.М. о каком-то проекте издания (кажется, художника Мазереля148). А.М. представил меня Анатолию Васильевичу: — «Моза-левский». — Анатолий Васильевич с приветливой улыбкой посмотрел на меня и спросил: — «Мозалевский? Писатель Мозалевский?»

— Нет, декабрист, — сказал, смеясь А.М.

(В Ю[жном] О[бществе] декабристов был поручик Черниговского полка Мозалевский Андрей Евтихиевич149).

Одна литературная дама, чуть поэтесса, в 1925 г., наскучив посещать литературные вечера, сделалась «подругой» богатого сапожника-нэпмана, к литературе отношения не имевшего.

— Дай ей бог, она хорошая — процитировал А.М. фразу из чеховского рассказа...150

(Окончание следует) Литература

Базанов В.В. Сергей Есенин и книгоиздательство «Московская трудовая артель художников слова» // Есенин и современность / Под ред. В. Базанова и Ю. Прокуше-ва. М.: Современник, 1975. С. 120-141.

Белый А. Начало века / Подгот. текста и коммент. А.В. Лаврова. М.: Художественная литература, 1990. 707 с.

Божко В. Сергей Есенин в Харькове. Харьков: Мачулин, 2008. 208 с.

147 Жанна Евгеньевна Кожебаткина (?-1938); иными сведениями о ней не располагаем, добавим лишь ее характеристику как «милой и приветливой» (инскрипт С. Есенина; см.: ЮсовН.Г. «С добротой и щедротами духа.»: Дарственные надписи Сергея Есенина. Челябинск, 1996. С. 106).

148 Издание это, вероятно, не состоялось.

149 Декабриста Мозалевского звали Александр (не Андрей) Евтихиевич (1803-1851).

150 Из рассказа «Отставной раб» (1883).

Виноградов С. Прежняя Москва: Воспоминания / Авт.-сост. Н. Лапидус. Рига: Multi Centrs, 2001. 216 с.

Горнунг Л. «Свидетель терпеливый.»: Дневники, мемуары / Подгот. текста, предисл., коммент. Т. Нешумовой. М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2019. 768 с.

Зайцев П.Н. Воспоминания / Сост. М.Л. Спивак. М.: Новое литературное обозрение, 2008. 752 с.

И.Я. Билибин в Египте. 1920-1925: Письма, документы и материалы / Сост., предисл. и примеч. В.В. Белякова. М.: Дом Русского Зарубежья им. Александра Солженицына; Русский путь, 2009. 320 с.

Киселев М.Ф. Николай Петрович Феофилактов. Материалы к биографии // Памятники культуры. Новые открытия. 2002. М.: Наука, 2003. С. 420-453.

Лавров А.В. Мозалевский Виктор Иванович // Русские писатели. 1800-1917: Биографический словарь. Т. 4: М — П. М.: Большая российская энциклопедия, 1999. С. 118-119.

Обатнин Г. Женская культура как развлечение мужчин // Русская развлекательная культура Серебряного века. 1908-1918 / Сост. Н. Букс, Е. Пенская. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2017. С. 134-157.

Обухова О. «Только читать и этому не верить»: Виктор Мозалевский и его проза // Russian Literature. 1999. № XLV. P. 457-467.

Парнис А.Е., Тименчик Р.Д. Программы «Бродячей собаки» // Памятники культуры. Новые открытия. 1983. М.: Наука, 1985. С. 160-257.

Переписка с Эмилем Верхарном. 1906-1914 / Вступ. ст. и публ. Т.Г. Динесман // Литературное наследство. Т. 85: Валерий Брюсов. М.: Наука, 1976. С. 559-621.

Садовской Б.А. «Весы». Воспоминания сотрудника / Публ. Р.Л. Щербакова // Минувшее: Исторический альманах. 13. М.; СПб.: Atheneum; Феникс, 1993. С. 7-53.

Северюхин Д.Я., Лейкинд О.Л. Художники русской эмиграции (1917-1941): Биографический словарь. СПб.: Изд-во Чернышева, 1994. 592 с.

Тименчик Р. Из мимолетностей французско-русских литературных связей ХХ века. Письмо Поля Фора Владимиру Пясту // Russies. Melanges offerts a Georges Nivat pour son soixantieme anniversaire. Lausanne, 1995. P. 145-149.

Французский писатель о Тургеневе. Воспоминания Жюля Кларти / Публ. В.И. Мозалевского // Литературное наследство. Т. 76: И.С. Тургенев. Новые материалы и исследования. М.: Наука, 1967. С. 483-488.

Харджиев Н. От Маяковского до Крученых: Избранные работы о русском футуризме / Сост. С. Кудрявцева. М.: Гилея, 2006. 557 с.

Чудакова М.О., Устинов А.Б., Левинтон Г.А. Московская литературная и филологическая жизнь 1920-х годов: машинописный журнал «Гермес» // Пятые Тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига: Зинатне, 1990. С. 167-210.

ЧудаковаМ.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М.: Книга, 1988. 672 с.

Чурилин Т.В. Встречи на моей дороге / Вступ. ст., публ. и коммент. Н. Яковлевой // Лица: Биографический альманах. Т. 10. СПб.: Феникс; Дмитрий Буланин, 2004. С. 408-494.

Юшкин Ю. Есенин и «Московская трудовая артель художников слова» // В мире Есенина: Сб. статей / Сост. А.А. Михайлова, С.С. Лесневского. М.: Советский писатель, 1986. С. 607-618.

References

Bazanov V.V. Sergei Esenin i knigoizdatel'stvo "Moskovskaia trudovaia artel' khudozhnikov slova" [Sergey Yesenin and the publishing house "Moscow labor artel of literary artists"]. Esenin isovremennost'[Yesenin and contemporaneity], ed. by V. Bazanov and Iu. Prokushev. Moscow, Sovremennik Publ., 1975, pp. 120-141. (In Russ.)

Belyi A. Nachalo veka [The beginning of the century], ed. and comment. by A.V. Lavrov. Moscow, Khudozhestvennaia literatura Publ., 1990. 707 p. (In Russ.)

Bozhko V. Sergei Esenin v Khar'kove [Sergei Yesenin in Kharkov]. Kharkov, Machulin Publ., 2008. 208 p. (In Russ.)

Chudakova M.O. Zhizneopisanie Mikhaila Bulgakova [The life story of Mikhail Bulgakov]. Moscow, Kniga Publ., 1988. 672 p. (In Russ.)

Chudakova M.O., Ustinov A.B., Levinton G.A. Moskovskaia literaturnaia i filologicheskaia zhizn' 1920-kh godov: mashinopisnyi zhurnal "Germes" [Moscow literary and philological life of the 1920s: the typewritten magazine "Hermes"]. Piatye Tynianovskie chteniia: Tezisy dokladov i materialy dlia obsuzhdeniia [Fifth Tynyanov proceedings: Abstracts and materials for discussion]. Riga, Zinatne Publ., 1990, pp. 167-210. (In Russ.)

Churilin T.V. Vstrechi na moei doroge [Encounters on my way], intro., publ. and comment. by N. Yakovleva. Litsa: Biograficheskii al'manakh. T. 10 [Faces: Biographical almanac. Vol. 10]. St. Petersburg, Feniks Publ., Dmitrii Bulanin Publ., 2004, pp. 408-494. (In Russ.)

Frantsuzskii pisatel' o Turgeneve. Vospominaniia Zhiulia Klarti [The French writer about Turgenev. Jules Claretie's memoirs], publ. by V.I. Mozalevsky. Literaturnoe nasledstvo. T. 76: I.S. Turgenev. Novye materialy i issledovaniia [Literary heritage. Vol. 76: I.S. Turgenev. New materials and studies]. Moscow, Nauka Publ., 1967, pp. 483-488. (In Russ.)

Gornung L. "Svidetel' terpelivyi...": Dnevniki, memuary ["The patient witness.": Diaries, memoirs], ed., intro., comment. by T. Neshumova. Moscow, AST Publ., Redaktsiia Eleny Shubinoi Publ., 2019. 768 p. (In Russ.)

I.Ia. Bilibin v Egipte. 1920-1925: Pis'ma, dokumenty i materialy [I.Ya. Bilibin in Egypt. 1920-1925: Letters, documents and materials], comp., intro. and notes by V.V. Beliakov. Moscow, Alexander Solzhenitsyn House of Russia Abroad Publ., Russkii put' Publ., 2009. 320 p. (In Russ.)

Iushkin Iu. Esenin i "Moskovskaia trudovaia artel' khudozhnikov slova" [Yesenin and "Moscow labor artel of literary artists"]. Vmire Esenina: Sb. statei [In Yesenin's world: A collection of essays], comp. by A.A. Mikhailov, S.S. Lesnevsky. Moscow, Sovetskii pisatel' Publ., 1986, pp. 607-618. (In Russ.)

Khardzhiev N. Ot Maiakovskogo do Kruchenykh: Izbrannye raboty o russkom futurizme [From mayakovsky to Kruchenykh: Selected works about Russian Futurism], comp. by. S. Kudriavtsev. Moscow, Gileia Publ., 2006. 557 p. (In Russ.)

Kiselev M.F. Nikolai Petrovich Feofilaktov. Materialy k biografii [Nikolai Petrovich Feofilaktov. Materials for biography]. Pamiatniki kul'tury. Novye otkrytiia. 2002 [Cultural monuments. New discoveries. 2002]. Moscow, Nauka Publ., 2003, pp. 420-453. (In Russ.)

Lavrov A.V. Mozalevskii Viktor Ivanovich. Russkie pisateli. 1800-1917: Biograficheskiislovar'. T. 4: M—P [Russian writers. 1800-1917: Biographical dictionary. Vol. 4: M — P]. Moscow, Bol'shaia rossiiskaia entsiklopediia Publ., 1999, pp. 118-119. (In Russ.)

144

^HTEPATYPHHH ©AKT. 2019. № 2 (12)

Obatnin G. Zhenskaia kul'tura kak razvlechenie muzhchin [Women's culture as men's entertainment]. Russkaia razvlekatel'naia kul'tura Serebrianogo veka. 1908-1918 [Russian entertainment culture of the Silver Age. 1908-1918], comp. by N. Buks, E. Penskaia. Moscow, Higher School of Economics Publ., 2017, pp. 134-157. (In Russ.)

Obukhova O. "Tol'ko chitat' i etomu ne verit'": Viktor Mozalevskii i ego proza ["Only to read and not to believe in it": Viktor Mozalevsky and his prose]. Russian Literature, 1999, no. XLV, pp. 457-467. (In Russ.)

Parnis A.E., Timenchik R.D. Programmy "Brodiachei sobaki" [Programs of the cabaret "Brodiachaia sobaka"]. Pamiatniki kul'tury. Novye otkrytiia. 1983 [Cultural monuments. New discoveries. 1983]. Moscow, Nauka Publ., 1985, pp. 160-257. (In Russ.)

Perepiska s Emilem Verkharnom. 1906-1914 [Correspondence with Emile Verhaeren. 1906-1914], intro. and. publ. by T.G. Dinesman. Literaturnoe nasledstvo. T. 85: ValeriiBriusov [Literary heritage. Vol. 85: Valery Briusov]. Moscow, Nauka Publ., 1976, pp. 559-621. (In Russ.)

Sadovskoi B.A. "Vesy". Vospominaniia sotrudnika ["Vesy". Memoirs of an employee], publ. by R.L. Shcherbakov. Minuvshee: Istoricheskii al'manakh. 13 [The past: Historical almanac. 13]. Moscow, St. Petersburg, Atheneum Publ., Feniks Publ., 1993, pp. 7-53. (In Russ.)

Severiukhin D.Ia., Leikind O.L. Khudozhniki russkoi emigratsii (1917-1941): Biograficheskii slovar' [Russian émigré artists (1917-1941): Biographical dictionary]. St. Petersburg, Chernyshev Publ., 1994. 592 p. (In Russ.)

Timenchik R. Iz mimoletnostei frantsuzsko-russkikh literaturnykh sviazei XX veka. Pis'mo Polia Fora Vladimiru Piastu [Some moments of the French-Russian literary connections in the 20th century. Paul Fort's letter to Vladimir Piast]. Russies. Melanges offerts a GeorgesNivatpour .son soixantieme anniversaire. Lausanne, 1995, pp. 145-149. (In Russ.)

Vinogradov S. Prezhniaia Moskva: Vospominaniia [The former Moscow: Memoirs], comp. by N. Lapidus. Riga, Multi Centrs Publ., 2001. 216 p. (In Russ.)

Zaitsev P.N. Vospominaniia [Memoirs], comp. by M.L. Spivak. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie Publ., 2008. 752 p. (In Russ.)

Viktor Mozalevsky's memoirs

© 2019, Alexander Sobolev

Abstract: Memoirs of the writer Viktor Ivanovich Mozalevsky (1889— 1970) are for the first time published in full and with detailed commentary. Being an unobtrusive, but active participant of literary life since the mid-1900s, Mozalevsky left vivid literary portraits of V. Bryusov, B. Sadovskoy, Yu. Slezkin, S. Auslender, E. Nagrodskaya, M. Bulgakov and many others.

Keywords: V. Mozalevsky, literary life, memoirs.

Information about the author: Alexander Sobolev, independent researcher, Moscow, Russia. E-mail: trirodov@gmail.com

Citation: Sobolev Alexander. "Paths, Ways, Encounters" by Viktor Mozalevsky. Literary fact, 2019, no. 2 (12), pp. 99-144. DOI 10.22455/2541-8297-2019-12-99-144