CC BY
77
УДК 94(470) «1920...»
ББК Т3(2)533
меморизация первой мировой Войны В ссср: «агит-суд» как способ формирования памяти
Т. В. Раева
В статье рассматриваются особенности мемориальной политики большевиков в 1920-е гг., способы и приемы фильтрации памяти о Первой мировой войне в рамках такой уникальной формы коммеморации как агит-суд.
Ключевые слова: СССР, Первая мировая война, образы, мемориальная политика, коллективная память, мемориальные стратегии, агит-суд.
В 1920-х гг. Первая мировая война оставалась событием недавнего прошлого, непосредственными участниками которого были миллионы советских граждан. Однако от современности ее отделяли две революции, Гражданская война, утверждение новой власти, радикально трансформировавшие реальность и способствовавшие перетолковыванию истории. В новых условиях воспоминания о Первой мировой войне изменялись, упорядочивались, увязывались с другими образами памяти, приспосабливались к новому социальному контексту; при этом важнейшими факторами, оказывающими влияние на процесс меморизации войны оказывались традиционные российские коммеморативные практики и большевистская политика памяти.
В официальном дискурсе Первая мировая война присутствовала в рамках «метарассказа» о конце старого мира и начале новой коммунистической эры. Она рассматривалась как проявление естественной природы капитализма, катализатор классовых противоречий и пролог социалистической революции. В этой концепции мировая война служила легитимации власти большевиков и позволяла преодолеть в идее победы революции социальную травму проигранной войны [4, с. 6—7].
Память о мировой войне выстраивалась и поддерживалась в рамках праздничных кампаний, приуроченных к 1 августа. Кампании 1920-х гг., в отличие от более поздних празднований «международного антивоенного дня», характеризовались богатством выразительных форм, относительной интерпретационной свободой, большей живостью действ. Они позволяли транслировать «правильные» интерпретации воспоминаний, актуализировать субъективные переживания, допуская их взаимодействие с официальным дискурсом. Идеологические рамки мероприятий устанавливались специально издаваемыми к праздничным датам юбилейными сборниками и агитационно-пропагандистскими материалами.
к обязательным мероприятиям кампаний, посвященных событиям Первой мировой войны, методическая литература относила агит-суд, который представлялся как театрализованная форма, призванная «оживить обычный доклад» [2, с. 19]. В подготовке его сценария и постановке кружкам и клубам на местах предлагалось проявлять творческую инициативу и самодеятельность. Такой подход обусловил редкое появление на страницах агитационно-пропагандистских изданий готовых
сценариев агит-судов, которые позиционировались как «необязательный материал», при умении местных клубистов импровизировать, зная ту задачу, которую им предстоит выполнить [1, с. 81]. Это создает объективные сложности в историческом изучении этой своеобразной формы коммеморации.
Изучение единственного обнаруженного нами сценария «Политсуда над виновниками Империалистической войны», рекомендованного к постановке в ходе кампании 1924 г. [1, с. 81—125], показало, что он в формальных и содержательных аспектах воспроизводил суд над эсерами, состоявшийся в Москве в 1922 г. Последний выступал для агит-судебной репрезентации мировой войны как реальный образец «справедливого классового суда» и транслятор «правильных» интерпретаций прошлого.
В рамках агит-суда обыгрывалась традиционная процедура судебного заседания, в ходе которого участникам и зрителям предлагалось обратиться к событиям мировой войны и вынести им «справедливую» оценку. Суд становился в своем роде пространством псевдокоммуникации, где от имени обвиняемых и свидетелей были представлены конкурирующие вспоминания о войне и в процессе их «диалога» устанавливались некие согласованные версии прошлого. Художественные средства инсценировки, оказывая сильное эмоциональное воздействие на публику, закрепляли «политически верные» образы войны.
Агит-суд состоял из нескольких сцен: обвинительного заключения, допросов обвиняемых, показаний свидетелей, прений сторон, приговора. Завершить его предлагалось массовым чтением, пением Интернационала, маршем физкультурников или красноармейцев, демонстрирующими силу и мощь Советской страны, верность ее исторического пути.
Действующими лицами суда являлись реальные и хорошо знакомые зрителям персонажи: Николай Николаевич Романов, лорд Асквит, Вильгельм II, Р. Пуанкаре, Э.Вандервельде и вымышленные герои, которые представали в качестве типичных образов с характерными, ассоциативно богатыми именами: английский капиталист Пинч-Бренди, германский офицер Лебервуст, немецкий рабочий Кнехт, русский инвалид Иван Бедняков и др.
Авторы сценария предлагали костюмировать действо, при этом «классовые враги»: обвиняемые, капиталисты, священник, германский офицер, должны были быть представлены в шаржированном
исторические науки
виде с соблюдением чувства меры, не позволяющем превратить агит-суд в балаган. Непременными атрибутами их внешнего облика являлись «чуждые» сюртуки, перчатки, цилиндры, эполеты, ордена и т.д. Остальные действующие лица выступали в обычных костюмах. Тенденции в изображении «своих» и «врагов»: героическая, митинговая для первых и буффонадная, шутовская для вторых, к середине 1920-х гг. уже превратили изображаемых в довольно устойчивые и узнаваемые «маски» [3, с. 302—305]. Указанные приемы способствовали не только оживлению мероприятия, воссозданию исторической атмосферы, но и закреплению «правильного» символического ряда империалистической войны, дегуманизации настоящего и будущего врага.
С позиций классового подхода действующие лица были разделены на «своих» и «чужих». Последние, как «виновные» в развязывании войны, «тягчайшем преступлении перед трудящимися всего мира», в рамках театрализованного мероприятия привлекались к «суду» Международного рабочего трибунала на основании вымышленного Международного Пролетарского Уложения. Главной целью инсценировки, по утверждению авторов предлагаемого сценария, было установление вины капиталистов, осуждение строя, «который являлся и будет являться угрозой всеобщему миру» [1, с. 85]. Перетолкованный в этом смысле опыт мировой войны служил основной референцией при формировании нового образа врага, а также представлений о масштабах и формах будущей катастрофы.
Допросы обвиняемых, государственных и военных деятелей, иностранных капиталистов, офицера, английского рабочего тред-юниониста, священника в лубочном стиле рисовали их характеры: глупые, трусливые, циничные, корыстолюбивые, жестокие, презирающие народ. Сатирические вкрапления уничижительного содержания (о роли Распутина при дворе, заболевании сифилисом Вильгельма II), которые встречались только в их показаниях, обращались к популярным слухам довоенного и военного времени. Они служили не только дискредитации образа «врага», выполняли рекреативную функцию, но и способствовали преодолению страха перед ним.
Показания и допросы «классовых врагов» и речь их «защитника», представителя II Интернационала, воспроизводили альтернативные официальным воспоминания о Первой мировой войне. Они представляли собой симбиоз дореволюционных толкований войны и идей западной социал-демократии. Центральными положениями этого мемориального нарратива являлись священность и справедливость целей войны, всеобщая заинтересованность наций в успешном военном разрешении геополитических задач, которые обусловили подъем национального духа в тылу и чудеса героизма на фронте. в этом «метарассказе» о Первой мировой национальные идеи уживались с представлениями о катастрофическом характере войны, ее тяжелых последствиях для народов, что приводило к актуализации пацифистских настроений; и только агрессивно-экспансионистская деятельность Коминтерна и большевистского правительства, являющаяся новой
угрозой миру, позиционировалась как причина послевоенного вооружения стран.
Официальная репрезентация Первой мировой войны последовательно опровергала положения конкурирующей интерпретации. в пространстве агит-суда она создавалась речами «обвинителя», «представителя коминтерна», в которых воспроизводился большевистский «метарассказ» о Первой мировой войне, и показаниями «своих», репрезентирующими «личный» опыт. Особую роль в этом играли «хорошо срепетированные» реплики из зала, которые гневно отвергали «нападки врагов», одобряли и поддерживали «убедительные доказательства вины капиталистов». «Живое слово» публики позволяло акцентировать внимание на узловых моментах нарратива, обладало высокой степенью доверия и оказывало значительное влияние на формирование структур коллективной памяти о войне.
Представленные «суду» «воспоминания» «австрийского солдата» и «русского инвалида» поддерживали характерный для официальной коммемора-ции демонизированный и деперсонифицированный образ Первой мировой [4, с. 20—23]. Однако они были относительно свободны от идеологических трактовок, выражали понятные и близкие многим зрителям переживания человека на войне: страх, горе по погибшим, злость и ненависть по отношению к виновникам страданий, разочарование, усталость, желание мира. На этом эмоциональном фоне естественным, не имеющим идейной подоплеки являлось благодарное отношение к большевикам, прекратившим войну, и делегирование им права «от имени всего народа наказать злодеев... воздать за все страдания и горе» [1, с. 114].
Формат агит-суда создавал возможности для обработки артикулированных «коллективных» воспоминаний о войне. вопросы и фразы «прокурора», «председателя суда», сопровождавшие показания «рядовых участников войны», расставляли нужные акценты, давали соответствующее большевистскому «метарассказу» объяснение военных событий, убеждали в неотвратимости и справедливом характере большевистской революции. Первая мировая война выступала в них в качестве основной референции капитализма, существование которого немыслимо без жестокой эксплуатации, противоречий, кровавой борьбы за прибыль, о чем красноречиво рассказывали «суду» «представитель колониальных народов» и «французский ученый-химик».
Противостояние мемориальных стратегий достигало своего пика в финальной сцене агит-суда. Речь «представителя коминтерна», доказывающая виновность капиталистов, апеллировала к близким для коммеморации современников Первой мировой мотивам жертвы, обманом втянутой в войну, страданий, предательства, справедливого отмщения. Убедительность представленных им аргументов подтверждалась мощными по эмоциональному воздействию индоктринационными приемами инсценировки: отказом «защитника» продолжать участие в «судебном заседании» и одобрением публикой вынесенного расстрельного приговора, который объявлялся окончательным, неподлежащим обжалованию ни в каких буржуазных инстанциях [ 1,
12
Вестник ЮУрГУ. Серия «Социально-гуманитарные науки»
Т. В. Раева
Меморизация Первой мировой войны в СССР: «Агит-суд» как способ формирования памяти
с. 124—125]. Так происходило эффектное уничтожение «врагов», являющееся необходимым элементом их стигматизации [3, с. 310].
Таким образом, агит-суд являлся уникальной формой коммеморации Первой мировой войны. В ходе него осуществлялся процесс коммунициро-вания государства и общества с целью выработки образцов толкования причин, целей войны, ее жертв и последствий. Характерные для агит-суда мнемотехники: субъективизация интерпретаций военного опыта, диалог версий прошлого, включение в официальный дискурс неидеологизированных личных переживаний, использование выразительных приемов, позволяли, не диссонируя с индивидуальными воспоминаниями, инструментализировать опыт мировой войны в большевистской политике.
литература и источники
1. Жемчужный, В. Политсуд над виновниками Империалистической войны /В. Жемчужный, Р. Вепринский // Памятка агитатора. — 1924. — № 5. — С. 81—125.
2. Империалистическая война (к десятой годовщине). Материалы для рабочих, красноармейских, школьных клубов / сост. В. Регинин, В. Северный. — Л., 1924. — 119 с.
3. Малышева, С. Ю. Советская праздничная культура в провинции: пространство, символы, исторические мифы (1917—1927) / С. Ю. Малышева. — Казань, 2005. — 400 с.
4. Никонова, О. Ю. Первая мировая война в праздничной коммеморации раннесоветской эпохи / О. Ю. Никонова, Т. В. Раева //Проблемы истории российского социума : труды межвуз. науч.-практ. конф. преподавателей вузов, ученых и специалистов. — Челябинск, 2011. — С. 4—23.
рАЕВА татьяна Витальевна, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории, ЮжноУральский государственный университет. Научные интересы: культурная история, история России в XX в. E-mail: [email protected]
Поступила в редакцию 04 августа 2014 г.
Bulletin of the South Ural State University Series «Social Sciences and the Humanities» 2014, vol. 14, no. 3, pp. 11-13
memorizatsiya of the first world war in the soviet union: «agit-court» as a method of forming the memory
T. V. Raeva, South Ural State University, Cheliabinck, Russian Federation, [email protected]
The article discusses the features of the memorial of the Bolshevik policy in the 1920s., methods and techniques of filtering the memory of the First World War as part of a unique form of commemoration as agit-court.
Keywords: USSR, First World War, images, memorial policy, collective memory, memorial strategies, agit-court.
Referencs
1. Zhemchuzhnyy V., Veprinsky R. Politsud the perpetrators of the imperialist war [Politsud nad vinovnikami Imperialis-ticheskoy voyny]. Pamyatka agitatora [Memo agitator], 1924, no. 5, pp. 81—125.
2. Imperialist war (the tenth anniversary). Materials for the workers, Red Army , school clubs / Comp. V. Reginin, V. Severnyy. [Imperialisticheskaya voyna (k desyatoy godovshchine). Materialy dlya rabochikh, krasnoarmeyskikh, shkol'nykh klubov]. Leningrad, 1924, 119 p.
3. Malysheva S.Y. Soviet festive culture in the province of: space, symbols, historical myths (1917-1927) [Sovetskaya prazd-nichnaya kul'tura v provintsii: prostranstvo, simvoly, istoricheskie mify (1917—1927)]. Kazan, 2005, 400 p.
4. Nikonova O.Y., Raeva T.V. The First World War in the early Soviet era festive commemoration [Pervaya mirovaya voyna v prazdnichnoy kommemoratsii rannesovetskoy epokhi]. Problemy istorii rossiyskogo sotsiuma: trudy mezhvuzovskoy nauchno-prakticheskoy konferentsii prepodavateley vuzov, uchenykh i spetsialistov [Problems of the History of Russian society: the works of Inter-University Scientific Conference university professors, scientists and specialists]. Chelyabinsk, 2011, pp. 4—23.
Received August 4, 2014
