CC BY
119
УДК 008.001
Н. У. Ярычев
доктор философских наук, доктор педагогических наук, член-корреспондент РАО, профессор
Чеченский государственный университет им. А. А. Кадырова, Грозный, Россия
E-mail: [email protected]
МЕМОРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА В ЗЕРКАЛЕ ГУМАНИТАРИСТИКИ: АКТУАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ТРЕНДЫ
Статья посвящена критическому анализу российского, европейского и американского опыта изучения феномена мемориальной культуры с целью интеграции результатов данного исследовательского опыта в отечественный научный memory-дискурс. Все проанализированные работы были разделены на две тематические группы: 1) работы общетеоретического характера, посвященные концептуализации понятия «мемориальная культура» - выработке понятия, определению сущностных, типологических, структурных, функциональных параметров (А. Ассман, А. Парр, Т. Кулич, А. В. Святославский); 2) работы, ориентированные на раскрытие отдельных аспектов мемориальной культуры - ее связи с капиталистическими отношениями и культурой потребления (М. Аллен); механизмов формирования в условиях музейного пространства (Г. Бозоглу); специфики бытования в онлайн-среде (Д. Рефсланд Кристенсен, С. Готвед, Т. Вальтер), способов материализации мортальных представлений (Х. Эверетт, А. Юдкина, А. Соколова); основ нормативно-правового регулирования мемориальной деятельности (Е. В. Сазонникова). Проведенный анализ позволяет сделать вывод о начальной стадии теоретико-методологического и концептуального осмысления феномена мемориальной культуры как в отечественных (особенно), так и зарубежных мемориальных исследованиях.
Ключевые слова: мемориальные исследования, мемориальная культура, культурная память, прошлое
Для цитирования: Ярычев, Н. У. Мемориальная культура в зеркале гуманитаристики: актуальные исследовательские тренды / Н. У. Ярычев // Вестник культуры и искусств. - 2021. -№ 4 (68). - С. 15-21.
Выдающийся историк родоначальник «Школы анналов» М. Блок говорил о том, что любая память - это усилие [3, с. 12]. Продолжая мысль ученого, можно сказать, что мемориальная культура - это усилие, направленное на обеспечение функционирования коллективной памяти в конкретном месте, в конкретное время.
Феномен мемориальной культуры, в отличие от родственных ему мемориальных явлений (коллективная память, культурная память, коммеморация, исторические представления и пр.), изучен крайне слабо и столь же слабо представлен в современной научной литературе. Цель настоящей статьи - презентация ре-
зультатов критического анализа исследований (прежде всего зарубежных), так или иначе связанных с мемориальной культурой, интеграция их в актуальный российский шешогу-дискурс. Ниже представлены работы, в которых была осуществлена (латентно, контекстуально или целенаправленно, системно) концептуализация феномена мемориальной культуры.
Само понятие мемориальная культура было актуализировано и использовано в качестве терминологической основы мемориальной концепции А. Ассман в работах «Длинная тень прошлого: мемориальная культура и историческая политика» [1] и «Новое недовольство мемориальной культурой» [2].
15
А. Ассман, не давая четкого определения данного понятия, обозначила его некоторые наиболее существенные черты:
- мемориальная культура противопоставлена профессиональной истории и основывается на значительно более демократичных (часто не подразумевающих строгую процедуру верификации) способах познания прошлого;
- мемориальная культура всегда отражает интересы определенной социальной группы;
- мемориальная культура имеет этическую природу - ее риторика неизбежно связана с категориями добра, зла, жертвы, преступления, вины и пр. [2, с. 42].
Ядром мемориальной культуры в концепции А. Ассман является так называемый темпоральный режим культуры, т. е. «комплекс культурных постулатов, ценностей и установок, которые, даже не осознаваясь самим индивидуумом, управляют его желаниями, поступками, чувствами и представлениями» [Там же, с. 15].
Типологически мемориальная культура, по мнению А. Ассман, может быть представлена как последовательная смена трех разных типов стратегий мемориального поведения, соответствовавшего трем разным поколениям немцев:
1. «Поколение отцов» (свидетели войны и поражения Германии) - стратегия молчания «о своем недавнем прошлом и о былой восторженной поддержке нацистского режима; стратегия молчания, вокруг которой сложился своего рода общественный договор; стратегия, которая оказалась полезной с прагматической точки зрения - для эффективного строительства новой Германии, - но не способствовала моральному оздоровлению общества» [Там же, с. 22].
2. «Поколение 1968-го» - стратегия конфликта с поколением отцов, основанная на резком осуждении не только их нацистского прошлого, но и молчания о нем. Именно представители этого поколения являются создателями новой мемориальной культуры, суть которой заключается в том, что «от ответственности за преступления национал-социализма невозможно избавиться; проработка этой вины не может быть завершена, и ответственность за нее, как "эстафету памяти", придется передать следующим поколениям» [Там же, с. 24].
3. «Поколение внуков» - стратегия качелей. С одной стороны, «для деятелей культуры третьего поколения характерен интерес к своим предкам и семейной истории, желание связать порванные нити и возобновить межпоколенче-ский диалог. С другой стороны, "внуки", в свой черед, восстают против "интерпретативной власти" своих отцов, поколения 1968-го года. Для поколения "внуков" характерно сознательное восстановление памяти о жертвах Второй мировой войны с немецкой стороны - о беженцах, жертвах бомбардировок, насильственных депортаций и так далее» [Там же, с. 25].
А. Парр, австралийский культурный критик и философ, автор знаменитой монографии «Делез и мемориальная культура» [10], интерпретировала мемориальную культуру сквозь призму травматического мемориального опыта общества. По ее мнению, генезис любой мемориальной культуры связан с имманентным желанием людей хранить наиболее драматичные воспоминания, консолидирующие и усиливающие их; а мемориальная культура - это способ участия культуры в формировании, организации и размещении коллективной памяти в пространстве и времени [10, с. 15].
А. Парр выделяет две формы бытования мемориальной культуры:
1) практическую - набор конкретных мемориальных действий (в зависимости от культуры или от мемориального события они могут существенно различаться);
2) онтологическую - набор вопросов, ответы на которые дают различные практики поминовения, например, что такое нравственное варварство и как на него реагировать.
В конце монографии А. Парр приходит к выводу о том, что мемориальная культура -это утопическое мышление памяти: она окультуривает травматические воспоминания, наполняет их ценностными содержанием, смыслом, логикой, нивелирует те из них, которые не поддаются такого рода осознанной аксио-логизации, привлекает к работе с ними членов той или иной социальной группы, превращая их в сопричастных воспоминаниям «мемориальных агентов».
Мемориальная культура, по ее мнению, содержит два взаимообусловливающих и одина-
16
ково важных компонента - идеалистический и реалистический. Идеалистический компонент отсылает собственно к контенту («социальное концептуальное поле») памяти - иллюзорному, образному, символическому, а реалистический -к формам ее объективации.
Важным в концепции А. Парр является также и то, что она понимает мемориальную культуру прежде всего как социальную деятельность, как культурное производство, организующее «энергию, аффекты и силы памяти» [10, с. 3].
В таком же деятельностном ключе трактовал мемориальную культуру сербский социолог Т. Кулич, в концепции которого она распадается на два типа социальной активности:
1) регулятивный (в таком ракурсе мемориальная культура представляет собой систему «моделей наследования, передачи, запланированного или спонтанного забывания или подавления памяти в соответствии с интересами определенных социальных групп; в рамках идеологического использования прошлого мы говорим о "политизации памяти"» [Цит. по: 12, с. 63]);
2) солидаризирующий (понимаемая таким образом мемориальная культура предстает источником общих коллективных воспоминаний, идентификационной платформой, поводом для социальной интеграции и дистанцирования группы от сообществ с иной картиной прошлого).
В зарубежных memory studies помимо работ, рассматривающих мемориальную культуру в широкой теоретико-концептуальной перспективе, есть целая группа исследований, ориентированных на рассмотрение ее «под микроскопом» локальных аспектов.
Так, например, М. Аллен изучает мемориальную культуру сквозь призму капиталистических отношений, экономической конъюнктуры и культуры потребления. Так же, как и А. Парр, он определяет ее через категорию деятельности -деятельности по пропаганде товарного фетишизма. Только, в отличие от иных типов капиталистического потребления, потребление материальное «фетишизирует метафизические тонкости и теологические нюансы повседневного объекта, освященного в товарной форме,
что, в свою очередь, отвлекает от основных отношений, поддерживающих производство и обмен» [6, с. 26]. При таком рассмотрении память не действует в исключительной сфере сакрального, но сакральное производится через отношения обмена, а мемориальная культура формируется путем создания, перемещения и поддержания вещей.
В работе турецкого историка Г. Бозоглу «Музеи, эмоция, мемориальная культура» [8] феномен мемориальной культуры инкорпорирован в музейную среду и рассматривается сквозь призму взаимодействия музейного мемориального контента и его восприятия посетителями музея. Не давая четкого определения понятия мемориальная культура, исследователь понимает ее как сложную систему каналов трансляции знаний о прошлом (одним из которых являются музеи) и их аффективного восприятия, оценки, ретрансляции, интерпретации. Культура памяти в таком фокусе предстает установленными практиками и эталонами «потребления» мемориального контента, референтного той или иной культуре.
По словам Г. Бозоглу, ее исследовательская задача заключалась в том, чтобы уловить, понять, описать аффективную атмосферу музеев, зафиксировать «моменты встречи между посетителями и экспозициями, а также то, что происходит дальше... как коллективное поведение порождает преобладающее настроение. Это также было связано с необходимостью слушать: сколько шума производили посетители, как громко они говорили, насколько мощной была интенсивность восклицаний, тишины или какофонии» [8, с. 63].
Датские ученые Д. Рефсланд Кристенсен и С. Готвед сфокусировали свое внимание на мортальном аспекте мемориальной культуры, осмысляя ее сквозь призму актуальных практик личного поминовения в онлайн-среде. Под мемориальной культурой, как следует из контекста работы, авторы понимают совокупность различных форм приватной мемориальной деятельности, отличающихся в зависимости от субъекта (родители, дети, медийные личности и др.) и типа (естественная, насильственная) смерти и порождающих различные типы скорби (публичное раскаяние, трансляция опыта и пр.) [11, с. 1-2].
17
Т. Вальтер также анализирует мемориальную культуру сквозь призму виртуального переживания смерти. Мемориальная культура в его логике выступает совокупностью четырех типов траура (семейный/общинный, частный, общественный и виртуальный) и четырех типов эмоциональных реакций, соответствующих каждому типу траура: «тяжелая утрата» относится к объективному состоянию потери кого-либо, «горе» - к эмоциям, сопровождающим тяжелую утрату, «скорбь» - к тому, кто потерял, а «собственно траур» - к поведению, осуществляемому скорбящими или ожидаемому от них [13, с. 21].
Главными субъектами траура («основными кандидатами для публичного оплакивания») являются либо фигуры с высоким статусом (например, знаменитости), либо обычные люди, умершие при особо трагических обстоятельствах (жертвы катастроф или погибшие дети и т. п.).
Специфическими чертами онлайн-траура, по мысли Т. Вальтера, следует признать «легкость, с которой люди могут генерировать свой собственный онлайн-контент в социальных сетях, и повсеместное распространение, которое обеспечивают современные мобильные технологии, - две особенности современной мемориальной культуры в Интернете, которые порождают новые социальные отношения между скорбящими, между скорбящими и другими, а также между скорбящими и умершими» [13, с. 32].
Историческая эволюция мемориальной культуры в эпоху Средневековья и Возрождения стала предметом коллективной монографии «Культурная история памяти в эпоху раннего Нового времени». А. Аркангели и М. Тамм трактуют мемориальную культуру как «систему способов, которыми память "прилипала" к местам и вещам» [7, с. 11]. Исследователи фактически сводят мемориальную культуру к материальным носителям памяти, игравшим, по их мнению, решающую роль в трансляции знаний о прошлом, сохранении групповой солидарности, поддержании религиозной идентичности и пр.
Одну из форм репрезентации современной мемориальной культуры рассматривала Х. Эверетт в работе «Придорожные кресты в со-
временной мемориальной культуре» [9]. Мемориальная культура для автора, насколько можно судить из общего месседжа работы, сводится к разнообразию способов и инструментов материализации представлений о прошлом носителями определенной культуры («мемориального поколения»). На примере придорожных крестов Х. Эверетт показывает, что процесс мемориальной материализации разбивается на несколько фаз: появление повода мемориализации (катастрофа), его осознание с учетом социокультурного контекста (интерпретация катастрофы как трагедии, нуждающейся в мемориализации), выбор способа материализации (придорожный крест), создание мемориального объекта (индивидуальный дизайн креста), обеспечение процесса пост-мемориализации («мемориальное обслуживание объекта» - приношение цветов, фотографий, зажигание свечей и пр.).
Аналогичный исследовательский (и содержательный, и отчасти методологический) ракурс выбрали А. Юдкина и А. Соколова, изучая феномен спонтанной мемориализации жертв автокатастроф в Центральной России в работе «Придорожные мемориалы в современной России: народные истоки и глобальные тенденции» [14]. Однако, в отличие от Х. Эверетт, распространявшей границы понятия мемориальная культура на восприятие прошлого в целом, российские исследователи ограничивают их представлениями о смерти, точнее «верованиями в загробную жизнь» [14, с. 35].
Несмотря на очевидный интерес, который представляет работа А. Юдкиной и А. Соколовой, в современной российской ме-мориалистике термин мемориальная культура ассоциируется прежде всего с именем А. В. Святославского и его работой «История России в зеркале памяти» [5]. По мысли ученого, «в основе формирования культуры памяти лежит двунаправленный коммуникационный процесс, в котором культура настоящего передает свой образ в будущее и в то же время принимает и стремится адекватно декодировать информацию из прошлого. Последнее реализуется как на сознательном уровне - стремление извлечь практически ценный опыт, так и на подсознательном, получающем выражение в своего рода любопытстве, влекущем путеше-
18
ственника во времени в неведомое прошлое» [5, с. 5].
Мемориальная культура сквозь призму концепции А. В. Святославского воплощается в двух типах деятельности:
1) коммеморативной (намеренное увековечивание значимых личностей, событий, мест и пр.);
2) реконструктивной (воссоздание полностью или фрагментарно утраченных, но значимых в настоящем объектов, событий, мест и пр.).
Главной задачей мемориальной культуры, как полагает А. В. Святославский, является генерирование образа прошлого в пространстве актуальности с целью его последующей локализации в будущем.
Исследователь определяет мемориальную культуру как культуру намеренных ком-мемораций, а ее в свою очередь трактует как «культуру увековечения, в основе которой лежит социокультурная деятельность, связанная с формированием такого явления, как памятник. В ходе такой деятельности происходит обращение к образам как прошлой, так и современной действительности, которые обрамляются, пользуясь понятием Хальбвакса, в "рамки памяти" особенностями порождающего памятник конкретного культурного дискурса» [5, с. 91].
Е. В. Сазонникова, рассматривая мемориальную культуру в конституционно-правовом аспекте, понимает под ней «совокупность общественных достижений в области увековечения памяти» [4, с. 33]. Структурно мемориальная культура, по мнению исследователя, включает в себя следующие компоненты:
- официальные мемориальные документы, публичные выступления;
- художественные произведения;
- церемонии и ритуалы мемориальной направленности;
- праздники и дни траура;
- награды и премии;
- присвоение имен великих людей улицам, площадям, городам и пр.;
- места захоронений.
Субъектами мемориальной культуры могут выступать: «отдельные люди, группы лю-
дей, организации, органы государства и их должностные лица» [Там же].
В целом относительно представленного публикаторского обзора можно сказать следующее. Понятие мемориальная культура является новым и в общем еще не вполне освоенным и разработанным современной гуманитаристикой с точки зрения точности понимания его сущности, структуры, функционала и пр. В научных текстах западных исследователей, которые на сегодняшний день составляют теоретический базис изучения феномена мемориальной культуры, чаще всего определения данного понятия отсутствуют, а его смысл улавливается исключительно из повествовательного контекста. В российской мемориальной риторике определения мемориальной культуры хотя и предлагаются авторами (А. В. Святославский, Е. В. Сазонникова и др.), однако носят содержательно размытый характер и недостаточно очевидно фиксируют ее специфику как явления культуры. Кроме того, понятие мемориальной культуры нередко употребляется в одном синонимичном (или смыслородственном) ряду с понятиями культура воспоминаний, социальная ностальгия, культура памяти, культура комме-мораций, политика памяти и пр., что актуализирует потребность дальнейшей работы по его уточнению и определению смысловых границ.
1. Ассман, А. Длинная тень прошлого. Мемориальная культура и историческая политика / А. Ассман. - Москва : Новое литературное обозрение, 2018. -328 с.
2. Ассман, А. Новое недовольство мемориальной культурой / А. Ассман ; пер. с нем. Б. Хлебникова. - Москва : Новое литературное обозрение, 2016. - 232 с.
3. Блок, М. Апология истории или ремесло историка / М. Блок. - Москва : Наука, 1986. - 83 с.
4. Сазонникова, Е. В. Мемориальная культура в конституционно-правовом аспекте / Е. В. Сазонникова // Вестник Воронежского государственного университета. - 2009. - № 2. - С. 33-38.
5. Святославский, А. В. История России в зеркале памяти. Механизмы формирования исторических образов / А. В. Святославский. - Москва : Древлехранилище, 2013. - 592 с.
19
6. Allen M. 2014. The labour of memory: memorial culture and 7/7. Palgrave: Mac-millan UK. 160 p.
7. Arcangeli A., Tamm M. 2020. Early Modern Memory Cultures. Cultural history of memory in the early modern age. London: Bloomsbury academic. P. 1-19.
8. Bozoglu G. 2020. Museums, emotion, and memory culture. The politics of the past in Turkey. New-York: Routledge NY. 231 p.
9. Everett H. 2002. Roadside crosses in contemporary memorial culture. Texas: University of North Texas Press. 145 p.
10. Parr A. 2008. Deleuze and Memorial Culture: Desire, Singular Memory, and the Politics of Trauma. Edinburgh: Edinburgh University Press. 224 p.
11. Refslund D., Gotved S. 2015. Online memorial culture. New Review of Hypermedia and Multimedia. Vol. 21: 1-9.
12. Vukovic D. 2021. Conflict of a memory culture in Western Balkans. Sted Journal. No 3 (1): 57-68.
13. Walter T. 2015. New mourners, old mourners: Online memorial culture as a chapter in the history of mourning. Bath: University of Bath. 282 p.
14. Yudkina A., Sokolova A. 2014. Roadside Memorials in Contemporary Russia: Folk Origins and Global Trends. Religion and Society in Central and Eastern Europe. No7 (1): 35-51.
Получено 13.10.2021
Nasrudi U. Yarychev
Doctor of Philosophical Sciences, Doctor of Pedagogic Sciences, Professor, Corresponding Member of the RAE
Kadyrov Chechen State University, Grozny, Russia
E-mail: [email protected]
Memorial Culture in the Mirror of Humanities: Current Research Trends
Abstract. The article is devoted to the critical analysis of Russian, European and American experience of studying the phenomenon of memorial culture. The aim of the article is to integrate the results of this research experience into the domestic scientific memory discourse. All analyzed works have been divided into two thematic groups. 1) Works of general theoretical nature devoted to conceptualization of the concept of "memorial culture" -development of the concept, definition of essential, typological, structural, functional parameters (A. Assmann, A. Parr, T. Kulich, A. V. Svyatoslavsky). 2) Works focused on the disclosure of individual aspects of the memorial culture: its connection with capitalist relations and consumer culture (M. Allen); mechanisms of formation in the conditions of museum space (G. Bozoglu); the specifics of existence in the online environment (D. Refsland Christensen, S. Gotved, T. Walter), ways of materialization of mortal representations (H. Everett, A. Yudkina, A. Sokolova) the basis of legal regulation of memorial activity (E. V. Sazonnikova). The analysis allows us to conclude about the initial stage of theoretical, methodological and conceptual understanding of the phenomenon of memorial culture in both domestic (especially) and foreign memorial studies.
Keywords: memorial studies, memorial culture, cultural memory, past
20
For citing: Yarychev N. U. 2021. Memorial Culture in the Mirror of Humanities: Current Research Trends. Culture and Arts Herald. No 4 (68): 15-21. References
1. Assmann A. 2018. Dlinnaya ten' proshlogo. Memorial'naya kul'tura i istoricheskaya politika [The long shadow of the past. Memorial Culture and historical politics]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie. 328 p. (In Russ.).
2. Assmann A. 2016. Novoe nedovol'stvo memorial'noy kul'turoy [New discontent with memorial culture]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie. 323 p. (In Russ.).
3. Bloch M. 1986. Apologiya istorii ili remeslo istorika [Apology of history or the craft of the historian]. Moscow: Nauka. 83 p. (In Russ.).
4. Sazonnikova E. 2009. Memorial culture in the constitutional-legal aspect. Proceedings of Voronezh State University. No 2: 33-38. (In Russ.).
5. Sviatoslavskii A. 2013. Istoriya Rossii v zerkale pamyati. Mekhanizmy formirovaniya istoricheskikh obrazov [Russian history in the mirror of memory. Mechanisms of formation of historical images]. Moscow: Drevlekhranilishche. 592 p. (In Russ.).
6. Allen M. 2014. The labour of memory: memorial culture and 7/7. Palgrave: Macmillan UK. 160 p. (In Engl.).
7. Arcangeli A., Tamm M. 2020. Early Modern Memory Cultures. Cultural history of memory in the early modern age. London: Bloomsbury academic. P. 1-19. (In Engl.).
8. Bozoglu G. 2020. Museums, emotion, and memory culture. The politics of the past in Turkey. New York: Routledge NY. 231 p. (In Engl.).
9. Everett H. 2002. Roadside crosses in contemporary memorial culture. Texas: University of North Texas Press. 145 p. (In Engl.).
10. Parr A. 2008. Deleuze and Memorial Culture: Desire, Singular Memory, and the Politics of Trauma. Edinburgh: Edinburgh University Press. 224 p. (In Engl.).
11. Refslund D., Gotved S. 2015. Online memorial culture. New Review of Hypermedia and Multimedia. Vol. 21: 1-9. (In Engl.).
12. Vukovic D. 2021. Conflict of a memory culture in Western Balkans. Sted Journal. No 3 (1): 57-68. (In Engl.).
13. Walter T. 2015. New mourners, old mourners: Online memorial culture as a chapter in the history of mourning. Bath: University of Bath. 282 p. (In Engl.).
14. Yudkina A., Sokolova A. 2014. Roadside Memorials in Contemporary Russia: Folk Origins and Global Trends. Religion and Society in Central and Eastern Europe. No7 (1): 35-51. (In Engl.).
Received 13.10.2021
21
