CC BY
77
Н.Г. Суворова
МЕЛКАЯ ЗЕМСКАЯ ЕДИНИЦА В СИБИРСКИХ ПРОЕКТАХ НАЧАЛА ХХ в.
Рассматриваются проекты реформирования сибирской волости в начале XX в. в связи с планируемым введением земства в Сибири. Нереализованные проекты, составленные сибирской общественностью, позволяют охарактеризовать представления местной интеллигенции о проблемах крестьянского общества, понять причину низкой активности сельского населения. Изучение опыта подготовки реформы крестьянского управления имеет особую актуальность в связи с началом реализации современного законодательства о сельском самоуправлении.
Возможность и уместность исторических ретроспекций при изучении крестьянского самоуправления становится особенно очевидной в период очередного приступа правительственных реформ, направленных на создание/возрождение национальных самоуправленческих ценностей в русской деревне. Повторяется уже знакомая ситуация: оживленная партийно-бюрократическая деятельность в заданном направлении сверху, активное обсуждение очередного закона в средствах массовой информации и уже традиционное молчание низов, того населения, на которое должна «снизойти благодать» современного прогрессивного закона.
Сибирские земские проекты 1903-1907 гг. были подготовлены местной общественностью в виде докладов, протоколов заседаний, записок и статей. Например, Проект Сибирского областного союза (1905), Проект основных начал положения о земских учреждениях в Сибири (томский проект), составленный редакционной комиссией Томского юридического общества в 1905 г., Проекты основных начал положения о земских учреждений в Сибири Курганского, Бийского, Таурак-ским отделениями МОСХ, Проект положения о земских учреждениях в Сибири, составленный И.И. Поповым, Проект общего положения земских учреждений Енисейской губернии Е.Г. Шольпа, Протокол заседаний съезда крестьян Верхоленского уезда по обсуждению вопроса о земской реформе и др. [5]. Работа по составлению земских проектов была начата и велась одновременно и в центре (земский отдел МВД), и на местах (сельскохозяйственные комитеты) в 19021904 гг. [13. С. 158-219, 384-403; 16. С. 26-32]. Согласно указу от 12 декабря 1904 г. государство провозглашало два принципиальных положения предстоящей земской реформы: 1) всесословность земских и городских учреждений («призвать к деятельности в этих учреждениях, на однородных основаниях, представителей всех частей заинтересованного в местных делах населения»); 2) создание мелкой земской единицы («образовать сверх ныне существующих губернских и уездных земских учреждений, в теснейшей с ними связи, общественные установления по заведованию делами благоустройства на местах в небольших по пространству участках»). В 1905 г. власть инициировала высочайшим рескриптом на имя иркутского генерал-губернатора гр. П.И. Кутайсова обсуждение и выработку земских проектов местной общественностью, согласно предложенным направлениям [4]. При этом роль и место земского вопроса в целом и его волостной составляющей для центра и Сибири определялись по-разному. Сибирская общественность, используя крестьянский вопрос, актуальный для центра и еще не
столь очевидный и болезненный для окраины, на первый план выдвигала всеобъемлющую реформу местного управления. Период до конца 1905 г. по праву был назван самым плодотворным в истории сибирской земской идеи [31. С. 4]. В 1906-1907 гг. земский вопрос оставался одним из злободневных и часто упоминаемых в прессе, но его разработка велась уже в иных общественно-политических реалиях: в Сибири было введено военное положение, а разработка земского вопроса передана в Государственную думу.
Сибирские проекты имели различную степень готовности, как правило, являлись отражением взглядов небольшой прослойки местной интеллигенции, организованной в какую-либо общественную организацию: юридические, сельскохозяйственные, технические, попечения о начальном образовании общества. Проекты составлялись для определенной территории (например, губернии), но претендовали тем не менее на всесибир-ский характер. Важной чертой этих «программ общественного развития» являлся их еще надпартийный, но уже политический характер. Сторонником подобного развития сибирского общественного движения являлись областники, сумевшие на недолгий срок объединить либеральные силы в единый Сибирский областной союз и создать консолидированную программу, отразившую позиции областников, эсеров и кадетов по вопросу о характере предстоящей земской реформы в Сибири [21. С. 3252-3254; 29, 36].
Особую немногочисленную группу в ряду общественных проектов занимали крестьянские и инородческие [32]. С одной стороны, они отражали мнение тех элементов, на которые распространялась реформа, но с другой - составлялись во многом на основании городских проектов, под непосредственным влиянием интеллигентных сил. Крестьянские проекты, в отличие от областнических, не были избалованы вниманием исследователей.
Мифологизация ключевых институтов российского общества, таких как община или земство, часто являлась непреодолимой преградой на пути реформ, и остается таковой при их изучении. Земство представлялось русскому обществу в XIX в., да и в конце XX в., своеобразным фетишем. Многочисленные сторонники этой своеобразной и самобытной формы местного самоуправления, «питомника российского либерализма», сконструировали апологетический образ российского земства, гонимого и ущемляемого бюрократией, но прогрессивного и демократичного. Наиболее полный и интересный обзор отечественной и зарубежной литературы о земстве был предложен К. Мацузато [15]. В сибирском общественном мнении земства, наряду с новыми судебными
учреждениями, с середины XIX в. дополнительно приобрели свойства панацеи, недоступной и поэтому еще более притягательной, способной разрешить практически все местные проблемы: от народного образования и здравоохранения до автономии.
В этом общероссийском мнении осталось неучтенной позиция самого многочисленного сословия - крестьянства, т.е. той части населения, на которую собственно и должно было обрушиться это «долгожданное счастье». Исследователи и политические деятели различных течений и блоков предполагали, что их идеалы просвещенного, европейски образованного меньшинства близки (совпадают или вытекают) из идеалов народных, крестьянских, склонных «от века» к общинности, самоуправству, демократичности. Тем больше было их удивление при столкновении с реальным отношением крестьянства к планируемой реформе.
Незаинтересованность/индифферентизм сибирского крестьянства в земской реформе, несмотря на наличие крестьянских и инородческих проектов, отмечали чиновники, составители проектов и последующие поколения исследователей. В качестве рациональных оснований «нежелания реформы» крестьянством авторы указывали на возможное расширение и удорожание управленческих структур, незнание специфики земского управления. Работа земских учреждений в Европейской России подтверждала отношение крестьян к участию в земских делах как к очередной повинности, связанной «с лишними расходами, дальней поездкой, непривычным житьем в уездном городе» [35. С. 86]. Газета «Восточное обозрение» удивлялась по этому поводу: «Как ни странно, масса сибирского деревенского люда опасается, как бы при земстве у крестьянина не появилось еще новое начальство в лице земского начальника» [8].
Чаще, не обременяя себя размышлениями о взглядах крестьян, интеллигенция указывала на «низкий культурный уровень невежественных, доведенных продолжительною опекою до беспомощного состояния, масс» [11. С. 67]. Эта характеристика использовалась и чиновниками как аргумент, доказывающий неспособность крестьян ни осознать значение земской реформы, ни тем более участвовать в ее осуществлении. Сами крестьянские проекты вызвали настороженное отношение современников: «Хоть бы понять, а не критиковать их» [18]. По мнению М.И. Альтшуллера [5], крестьянско-инородческие проекты доказывали «полную готовность сибирских крестьян к введению земских учреждений», но эта готовность была совсем иного свойства, в сравнении с намерениями и представлениями образованной общественности.
Особо можно выделить позицию областников в этом споре. Признавая свое слабое знакомство с крестьянским укладом, они гипотетически предполагали наличие в сибирской деревне идей сепаратизма и демократии. В письме Н.С. Щукину Г.Н. Потанин достаточно самоуверенно написал: «Ведь поездить бы только месяца два по сибирским деревням - вот и лакомое блюдо для патриотов приспело бы» [27. С. 35]. Позднее, так и не осуществив «хождение в народ», Г.Н. Потанин значительно скорректировал свою позицию. Он писал, что крестьяне пока не способны верно воспри-
нимать главную и конечную цель сибирского земства -региональную автономию, а потому напрасны опасения политического сепаратизма. Пропасть между интеллигенцией и сибирской массой, особенно в деревне, казалась лидеру областничества практически непреодолимой [24; 25. С. 288].
Пассивность крестьян была более очевидна при достаточно активном участии инородческого элемента в подготовке, обсуждении земских проектов и активном общении с депутатами Государственной думы [23, 39]. Крестьяне же не только не демонстрировали бурных восторгов в связи с возможными переменами, но предпочитали оставаться в стороне, даже пройдя положенную многоступенчатую процедуру выборов уполномоченных, проявляли враждебное и недоверчивое отношение к возможным переменам [22. С. 252; 40. С. 175]. Столь парадоксальное отношение основной массы сибиряков к предстоящим демократическим, прогрессивным и давно ожидаемым преобразованиям вряд ли можно списать только на традиционный консерватизм крестьянства.
Вывод о пассивности сибирского крестьянства и в современной сибиреведческой литературе объясняется плохой осведомленностью, недоверием к инициативам государства, низким уровнем образования и гражданского самосознания. Активное участие бурятского населения, в отличие от крестьян русского происхождения, настораживает и подсказывает, что объяснения следует искать не только в необразованности и слабом гражданском самосознании, но и в самом характере планируемых преобразований [33. С. 74-75]. Выдвигаемые аргументы едины в противопоставлении представителей традиционного крестьянского общества и «модернизаторов». Интересно, что схожая проблема на общероссийском материале дискутируется и в современной зарубежной историографии [2]. И.В. Герасимов, К. Мацузато, С. Серегни корректируют упрощенный вывод предшественников о «непреодолимой пропасти» между земской интеллигенцией и российским крестьянством, призывают учитывать неоднородность этих групп. Так, Янни Катсонис предположил, что «отсталость» и «темнота» российских крестьян были только «истолкованием» интеллигентов. Этот тезис опровергает в своей диссертации И. Герасимов [1]. Данный вывод имеет методическую ценность при исследовании государственных и общественных инициатив, направленных на крестьянское общество.
Анализ сибирских проектов реформы волости позволяет сопоставить представления местной интеллигенции на проблемы крестьянского самоуправления с реальной ситуацией в этой сфере и попытаться понять, что в действительности могли дать преобразования сельскому населению. Задача данной статьи - определить основные принципы организации волостного земства в Сибири, предлагаемые в проектах начала XX в. Исследование нереализованных сибирских проектов, составленных преимущественно представителями образованного меньшинства, позволит, с одной стороны, реконструировать представления о крестьянском общественном управлении, его недостатках и достоинствах с точки зрения будущего «более прогрессивного и справедливого» устройства, с другой - попытаться по-
нять и объяснить возможные крестьянские реакции на планируемые преобразования.
Обращая внимание на особенности сибирского региона, местная интеллигенция настаивала на невозможности строить сибирское земство по общероссийским земским положениям (1864, 1890, 1903 гг.), в частности из-за отсутствия в них низовой (мелкой или нижней) земской единицы - волости и областной думы. Благодаря областникам сибирское земство было представлено прежде всего верхним (областным) уровнем. Областное земство присутствовало не во всех проектах, но его характер политического представительства, местной верховной власти, претендующей на государственные функции - законодательства, суда, а не хозяйственного управления, сильно повлиял на сибирскую земскую идею в целом. «Мелкая земская единица - основа народной свободы земледельческой России, или нижний пласт демократического строя России», «национальный образец демократической организации» - все эти сентенции о волостном земстве были в большей степени характерны для российских либералов, нежели для сибирских. «Купол сибирского земства» явно затмевал своей оригинальностью и радикальностью земский фундамент.
Волостное земство: определение размеров территории. Одним из ключевых вопросов теории и практики самоуправления являлось определение размеров территории, которая могла бы эффективно самоуправляться. Территориальный принцип провозглашался приоритетным практически единогласно как более справедливый и эффективный по сравнению с сословным, классовым или родовым, национальным. Теоретической основой этого утверждения служила государственная теория самоуправления, согласно которой принадлежность к самоуправляющемуся обществу должна определяться объективными признаками, в том числе совместным проживанием на одной территории и общими хозяйственно-экономическими задачами [10. С. 9; 17. С. 350, 389]. Последовательное осуществление данного принципа предполагало организацию самоуправления, прежде всего на низовом уровне, на уровне населенного пункта. Подобный подход не противоречил существующей системе общественного сословного управления. Л.А. Тихомиров приводил убедительные доводы эффективности и уместности в рамках монархического государства местного общественного самоуправления на территориях небольшого размера или в пределах непосредственного сплочения социальных групп [34. С. 571]. «Местное общественное управление полезно во всем, где возможно прямое управление народа или передоверие его полномочий в самой первой инстанции. Народные выборные люди должны быть, по крайней мере, хорошо известны населению, и вполне доступны его контролю». Соответственно, крупные территории могут самоуправляться только с помощью сложных систем представительства, «с несколькими инстанциями передаточных выборных властей», что, по мнению Л.А. Тихомирова, превращало самоуправление в фикцию, в свою противоположность - «господство профессионального политиканского слоя» [34. С. 570].
Следует отметить, что в Сибири, помимо администрации, мало кто был знаком с реальными проблемами
волостного административно-территориального деления, поэтому проекты в этой части имели гипотетический характер. В качестве доказательства можно привести размышления Г.Н. Потанина о современном состоянии общины и ее перспективах. Современная община признается «ничтожной дробью», которая не способна объединить население в единый хозяйственный и политический организм. В качестве идеальной модели территориальной самоуправляющейся общины Г.Н. Потанин отмечал Яицкую казачью общину [26. С. 290; 28. С. 70]. Последовательная реализация территориального принципа в Сибири была гораздо сложнее, нежели его провозглашение. Разброс населения при его «чрезвычайной смешанности», «пестроте в этнически-племенном отношении» не позволили построить логически не противоречивую иерархию земских округов.
Томский проект пошел по упрощенному пути, признав существующие границы административных волостей и уездов [29. С. 310]. Необходимые изменения могли вноситься не по инициативе населения, а по решению губернских земских собраний. Проект, рассматриваемый в Красноярском сельскохозяйственном комитете, проявил редкое для Сибири безразличие к областному земству, компенсируя отсутствие «купола земского здания» более подробной проработкой земского «фундамента». В данном проекте волостное земство как минимальная хозяйственная единица могло не совпадать с существующими волостями. И хотя было замечено, что при отсутствии поместного дворянства волость уже выполняет функции земств, предполагалось укрупнение волостной единицы. Отмечалась также необходимость приведения инородческого управления под общие основания, т.е. реорганизация инородных управ «под земский колорит».
В заключении комиссии сибирской группы по выработке земских положений отмечалось, что «самоуправляющаяся единица может охватывать одно или несколько селений, в зависимости от местных условий». Такой единицей могли стать селение, значительное по величине или крайне удаленное от прочих населенных пунктов, земельная община (территория общего землепользования), объединяющая общими хозяйственными интересами различные роды, кланы. Объединение родов по принципу общих хозяйственных интересов как раз и демонстрировало приоритет территориального принципа над родовым или национальным. Такое раскрытие территориального принципа, по крайней мере на низовом уровне, ничего не изменило бы в существующем волостном делении. Естественно, что с подобными ограничениями не могли согласиться представители инородческого населения, проявившие большую активность в выработке и обсуждении земских проектов. В статье «Недостатки законопроекта о земском самоуправлении в Сибири», ссылаясь на газету «Якутская жизнь», автор соглашается с недопустимостью «приурочить» земские округа к существующим административно-территориальным единицам как образованиям искусственным, «не отличающимся требуемым постоянством» [37. С. 9].
Только в крестьянских проектах упоминается сельское земство, действительно, минимальная единица, с которой могло и должно было начинаться строительст-
во земского здания [32. С. 80]. Начиная с крестьянской реформы 1861 г. и ее адаптации к сибирским условиям, местная администрация предполагала легализацию сельского общества как хозяйственного союза и реальной самоуправляющейся единицы. Волость должна была эволюционировать во всесословную и сугубо административную единицу. Претворению в жизнь этих планов мешали различные обстоятельства: слабая заселенность, обременительность расходов на содержание сельской администрации, опасения бесконтрольности сельского самоуправления. Те же аргументы выдвинули участники Иркутского губернского совещания, принимая резолюцию с отклонением сельской единицы. Представители инородческого населения признали необходимой сельскую земскую единицу, но организованную не по территориальному, а родовому принципу. С подобным «странным» нарушением прогрессивных принципов не могла согласиться образованная общественность [5. С. 357].
Составители «крестьянского проекта» в России отталкивались в вопросе о мелкой земской единице от практики. Управляющий земским отделом МВД В.И. Гурко провел инспекцию волостного хозяйства и пришел к выводу, что «местные хозяйственные интересы еще вовсе не будут обеспечены одним включением в состав волостных обществ всех проживающих в пределах волости или владеющих в них недвижимой собственностью лиц других сословий, хотя бы это и сопровождалось объединением мелких волостей в одну более крупную» [13. С. 391].
Аргументы Гурко особенно справедливы и уместны для сибирской волости. Именно с точки зрения хозяйственных интересов крестьяне предпочитали мелкую волость, добивались ее разделения даже в ущерб собственным материальным интересам. Волость как административное учреждение была необходима не только государству, но и самим крестьянам, о чем свидетельствовала частота обращений в волостное правление. Гурко писал о русской волости, что увеличение территории отдельных волостей и уменьшение числа волостных центров, «в особенности при нашем бездорожье», принесет населению значительные неудобства. Размеры же сибирской волости были сопоставимы по территории со средним российским уездом. Учитывая предстоящее расширение территории волостного земства, в проекте комиссии сибирской группы предлагалось отказаться от названия «мелкая земская единица» и называть волость не мелкой, а нижней единицей. Как вариант иногда использовалось название «участковое земство», чтобы не возникало путаницы с прежней административной волостью [14. С. 11]. В итоге укрупнение территории земской волости привело бы к противоположным результатам, прежде всего к увеличению расходов и неудобств местных жителей.
Компенсировать эти неудобства предлагалось за счет создания земского «купола», т.е. областного земства. С точки зрения бюджета и полномочий областное земство должно было восполнить эти недостатки, объединяя все уровни новых учреждений в авторитетный, состоятельный и значимый институт. Очевидным недостатком подобного распределения средств и полномочий будет предоставление областному уровню пра-
ва взимания основных земских налогов, а всем остальным - права их выплачивать, не оказывая влияния на распределение.
Создание мелкой земской единицы в российских проектах предполагало объединение всего сельского населения, вне зависимости от сословной принадлежности, в единую общественную структуру. При подготовке крестьянской реформы в России сохранение изолированного крестьянского общества, а также сословного суда и управления объяснялось необходимостью максимально разграничить крестьянский мир и помещиков. Мера эта была вполне оправданной в период реализации крестьянской реформы, но совершенно не отвечала потребностям крестьянского общества, местного управления и государственным интересам. Пытаясь обезопасить крестьян от растлевающего влияния извне, их заодно отгородили от образованного общества, в частности консервативного слоя. Что, кстати, не мешало революционной интеллигенции во все времена практически беспрепятственно наводнять русскую деревню. Помимо привлечения в волость «умственных и нравственных сил», всесословная волость имела бы преимущества и материального свойства, а именно пополнение волостного бюджета за счет налогов не только с крестьян, но и более состоятельных землевладельцев некрестьянского происхождения. Как широко распахнут двери новые всесословные волостные земские учреждения для лиц некрестьянского происхождения, зависело от системы представительства.
Отсутствие в Сибири помещичьего землевладения делало сельское население более однородным, в нем не проявлялся самый яркий российский антагонизм: поместное дворянство - крестьянство. Кроме того, последовательная политика государства, направленная на унификацию ренты сельского населения, создание однородных по составу территориальных образований фактически сформировала всесословную территориальную волость в Сибири уже к середине XIX в. За пределами крестьянской волости оставалось инородческое население, которое, даже в условиях чересполосного проживания, отстаивало право на особое управление.
Исходя из этой ситуации, первым по значимости был вопрос об объединении инородцев и крестьян в единую земскую структуру. Единогласия в этом вопросе не наблюдалось. Последовательной представляется позиция инородцев, отстаивавших право на самостоятельность не только на уровне волости, но и на уровне уезда, а в отдельных случаях и губернии [5. С. 352354]. Тем самым территориальный принцип формирования земских единиц подменялся национальным или родовым. Стремление к изоляции от русского населения объясняется желанием сохранить в своих руках управление земельными угодьями, раскладку повинностей и другие острые вопросы.
Схожую позицию отражал проект областников, предложивший приравнивать к волости инородные управы [29. С. 310]. Постепенно идея инородческих земских волостей разрослась до тезиса о национальном самоопределении и праве «каждого племени на создание собственной общей Думы» [25. С. 288]. Подобную всеобъемлющую демократию можно было провозглашать, но вряд ли возможно было претворить на прак-
тике. Рассуждая о степном земстве, автор заметки «Земство и киргизы» справедливо указывал на невозможность («фантастичность»), да и вредность с государственной позиции создания особых земских организаций для оседлого и кочевого населения [19. С. 2425]. Но и объединение само по себе не решало всех проблем будущего земского устройства. Не умаляя прав инородцев на самоуправление, некоторые авторы указывали на недопустимость подчинения русского населения инородцам даже в случае преобладания последних. Позиция, близкая для местной администрации, аргументировалась схожими обстоятельствами, в частности низким уровнем культуры неземледельческого населения.
Рассматривая предложенные в сибирских проектах системы представительства, мы видим, что основным последствием введения всесословного волостного земства в Сибири станет «широкий доступ» в волость образованного, политически активного, «деятельного и полезного» населения. Именно эта категория как «беспристрастный» третий элемент должна была примирить сословные, социальные и национальные противоречия мелких земств, повысить культурный уровень населения, принести собственные знания и средства на благо территории. Учитывая абсолютное преобладание крестьянского и инородческого населения, переход к всесословной волости не изменил бы принципиально ее состава. За пределами крестьянской волости, «забронированной от проникновения в среду посторонних элементов», оставалась крайне незначительная прослойка образованного и торгово-промышленного населения.
Образцово демократичную систему выборов предложил томский проект [29. С. 311]. В волостное и уездное земства предполагалось выбирать на основании всеобщего (без различия пола) равного и прямого избирательного права. Достоинство всеобщего прямого избирательного права виделось в возможности втягивания всего населения в общественную и политическую жизнь из прежнего гражданского небытия. Население, возможно, и сделает неверный выбор, но оно и ответит за него, почувствует ответственность за принятое решение, научится «думать, рассуждать и бороться за свои взгляды и убеждения» [33]. Единственным цензом для гласных в томском проекте был ценз оседлости - не менее 2 лет проживания на территории волости. Это минимальное требование должно было обеспечить заинтересованность избирателей в местных нуждах и пользах. Но даже эти минимальные требования вызывали критику со стороны более радикальной части сибирского просвещенного общества. В частности, П. Голубев отметил, что двухлетний период слишком продолжителен и отстранит от участия в выборах наиболее деятельных и полезных членов общества, которые по роду своих занятий долго не могут проживать на одном месте. В этих мобильных отрядах предприимчивых людей, деятельность которых сопряжена с переездами, угадывается и предпринимательская часть общества, и, возможно, интеллигентная. В проекте крестьян Верхоленского уезда были перечислены категории интеллигентных работников, которым предоставляется избирательное право: учителя, фельдшеры, врачи, адвокаты, агрономы [30]. К торгово-промышленной
части населения в крестьянском проекте отнесены владельцы фабрик, заводов, торговых и промышленных предприятий.
Возможность прямых и бесцензовых выборов признавались не всеми. Так, в проекте Е.Г. Шольпа только волостное собрание составлялось из гласных, избираемых волостным избирательным собранием, для остальных уровней предусматривались двухстепенные и даже трехстепенные выборы [5. С. 311-312]. Для участия в волостном собрании требовался имущественный и образовательный ценз. Привилегия образованным лицам давалась для участия в собраниях всех уровней, причем с преимуществом перед избирателями, имеющими более высокий имущественный ценз. «Материальная заинтересованность» избирателя оценивалась пропорционально размеру его имущества: чем больше выплачивался земский налог, тем на большее участие в заведовании делами избиратель мог претендовать.
Компетенция волостного земства. Определение пределов и границ компетенции земских учреждений было связано с трактовкой происхождения самоуправления, его первичности или вторичности по отношению к государству. Две позиции сторонников общественной и государственной теории самоуправления разграничивали компетенцию органов самоуправления на исключительно местные и государственные нужды на территории данной территориальной единицы.
Относительно компетенции волостного земства в сибирских проектах единства позиций не наблюдалось. Для составителей более важным было определить теоретические принципы разграничения государственных и местных интересов, дать юридическое обоснование местного самоуправления. Наиболее общий подход определял, что земства должны заниматься только теми делами, которые не противоречат его собственной природе. Для проходимости проектов и подтверждения лояльности к центральным властям на первый план при обсуждении в печати, в общественных организациях выносилась идея необходимости наладить эффективное хозяйственное управление в отдаленном регионе. Хозяйственное управление определялось крайне широко, сюда относились вопросы народного образования и медицины, организации мелкого кредита, упорядочение податей и повинностей. Все эти задачи в Сибири распределялись до введения земств между учреждениями, облеченными властными полномочиями и озабоченными бездоимочным взысканием платежей, и органами самоуправления (городскими, сельскими, инородческими). Недостатки хозяйственного надзора в Сибири были особо ощутимыми в связи с отсутствием помещика, вотчинного попечения или специальных местных учреждений, заведующих хозяйственным управлением. Именно этот пробел вынуждал государство заботиться всемерно об укреплении крестьянского волостного общества - единственного гаранта и в социальной, и в нравственной сферах.
После реформ общественного крестьянского управления в Сибири конца 70-х - начала 80-х гг. XIX в. компетенция сибирских волостных учреждений по широте охвата вполне могла соперничать с уездными и губернскими земскими учреждениями Европейской России. В «Сборнике узаконений по крестьянскому
управлению и наставлений сельским и волостным сходам и должностным лицам» перечислены следующие задачи волостного схода: попечение о нуждах и потребностях целой волости; охрана волостных земель, лесов и других угодий; забота о благосостоянии всех жителей волости; устройство и ремонт дорог, мостов и гатей (с примечательной оговоркой, «если сочтет нужным»); противоэпидемеологические мероприятия; развитие земледелия и скотоводства через обучение ремеслам, приобретение улучшенных орудий и семян, племенных животных; поддержка и развитие народного здравоохранения: устройство больниц, приобретение лекарств, найм врачей и повивальных бабок; устройство вспомогательных касс, введение страхования. Для выполнения этого широкомасштабного плана волостной сход имел право налагать «соответствующие потребностям сборы». И это сверх административных, полицейских и фискальных функций. Без введения земских учреждений под контролем и по инициативе волости приобретались и строились общественные здания, собирались средства на оспопрививателей, содержание лечебниц и богаделен, на жалование фельдшерам и учителям. Даже при перечислении становится очевидным, что предполагаемая нижняя земская единица даже на бумаге не могла бы расширить собственное поле деятельности, оно уже было всеобъемлющим. Поэтому вполне здраво выглядят рассуждения Ю.В. Григорьева о незаметности для населения реорганизации волостного ведомства: «...переход населения от прежнего порядка к новому мог бы явиться настолько естественным, что оно быстро бы с ним освоилось, и земские учреждения не замедлили бы войти в уклад местной жизни в качестве необходимого и привычного элемента» [12. С. 48].
Соглашаясь с широкими обязанностями существующих волостных учреждений, составители некоторых проектов, тем не менее, настаивали на значительном расширении компетенции. Так, в проекте Шольпа указаны 18 категорий «земских дел» и 6 отраслей «земской деятельности». В томском проекте предметы ведомства уложились в 22 развернутых положения. Специфически сибирскими предметами были: заведование переселенческим делом и земельным устройством крестьян и инородцев; особенно широкое понимание задач местного самоуправления в деле народного образования: заведование содержащимися на средства земства начальными, низшими, средними и высшими учебными заведениями, учреждениями внешкольного образования во всех отношениях - хозяйственном, административном, учебном; участие в отправлении правосудия, удовлетворение в установленном порядке возложенных по закону на земство потребностей гражданского и военного управления.
Масштабные замыслы сибирских проектов, к сожалению, не всегда были последовательны в проработке конкретных вопросов. Например, крайне нечетко распределялись обязанности между земскими учреждениями различных уровней. В томском проекте отмечалось, что «все перечисленные дела, которые касаются одной волости, относятся к ведению волостных земских учреждений» [29. С. 314]. В критических замечаниях П. Голубева к этому проекту отмечалось, что при отсутствии
в российской практике и законодательстве высшей и нижней земской единицы требовалось более точно определить круг ведения, предоставляемый «в особенности» каждой из нововведенных структур [9. С. 326]. Столь же неопределенный критерий разграничения сферы деятельности - «живая заинтересованность» в деле населения именно единицы данного уровня [7. С. 17]. Обязательное условие полной самостоятельности и независимости высших земских учреждений над низшими порождает большие сомнения в дееспособности будущих волостных земств.
Новая реформированная волость не только приобретала дополнительные обязанности, но должна была отказаться от всех нехозяйственных функций, в том числе полицейских и фискальных. Переобремененность волостного правления в Сибири делами, не относящимися к общественно-хозяйственной сфере, была особенно заметна в связи с неразвитостью местного аппарата государственного управления. Сибирская волость являлась одновременно низшим полицейским органом власти, а также власти общесудебной, нотариальным, податным, акцизным органом, учреждением, ведающим государственным имуществом, ссылкой, а также обязанным заниматься статистическими исследованиями по всем направлениям народной жизни - «от народного эпоса до рунической письменности» [12. С. 53].
Негативные последствия развития волостных учреждений в этом направлении не столь очевидны, как положительные. Освобождение волостных правлений от разнообразных, многочисленных, не всегда четко прописанных обязанностей полицейского характера могло позволить волостным выборным заняться хозяйственнообщественной деятельностью. Но другим закономерным последствием этого шага стало бы усиление зависимости крестьянского общества от учреждений общей полиции, контролировать которые это общество не могло.
Заключительный этап в недолгой истории земской идеи в Сибири наступил в 1917 г., когда волостные земские учреждения были все-таки введены на практике [6]. Земское движение стало ареной жесточайшей партийной борьбы, страна переживала эпоху войн и революций, и даже крестьянство дифференцировалось и политизировалось. Но при этом отношение самих крестьян к институтам самоуправления изменилось незначительно. Отказ от введения волостных земств, значительный абсентеизм избирателей, отказавшихся выполнять свой гражданский долг, имели массовый характер. Даже если выборы состоялись, в состав волостных управ определялись волостные старшины и бывшие волостные писари. Последнее обстоятельство особенно показательно: крестьяне понимают важность этих институтов, но не видят принципиальной разницы между бывшей волостью и новым волостным земством. Ситуация с волостным земством в Сибири принципиально не отличалась от общероссийской [20, 38].
Наличие земских учреждений в России во второй половине XIX в. позволило совершенствовать не только местное хозяйство, но и земскую идею в кругах интеллектуальной элиты, сформировать достаточно сильную группу земцев-профессионалов, ставших «судьбоносной профессиональной группой с точки зрения возможности мирной модернизации российской деревни» [3. С. 28].
Обсуждение земского вопроса в Сибири имело более ограниченное значение, поскольку затронуло только местную интеллигенцию и никоим образом не отразилось на широких кругах населения. Сибирская земская идея, особенно на раннем этапе, отличалась сильным креном в сторону политических, а не хозяйственных задач земских учреждений. Причем претензии сибиряков носили очевидно региональные, а иногда и узкоместнические черты. Именно поэтому на этапе взросления проблемы волостного уровня не являлись для местной интеллигенции приоритетными. Пассивность крестьян при обсуждении земских реформ стала вследствие этого закономерным явлением. Многие конкретные вопросы не затрагивались или только намечались в проектах на том основании, что их разрешение может состоятся только в рамках действующих земских учреждений. Проблемы, поставленные про-
ектами, не могли быть разрешены без знания тонкостей государственного управления вообще и сельского управления в частности. М. Альтшуллер написал о томском проекте, что он отличался «изумительным хаосом и путаницей понятий» [5. С. 321]. И это была проблема не только томского проекта.
Анализ земских проектов сибирской общественности не ставит под сомнение необходимость реформ сельского самоуправления и введения в земства в регионе, но демонстрирует неготовность местной интеллигенции на данном этапе выражать интересы населения. Проекты показывают хорошее знание современных теорий самоуправления, российского и зарубежного законодательства в сфере местного управления, но при этом очевидно и недостаточное знакомство с реалиями крестьянского быта.
ЛИТЕРАТУРА
1. Gerasimov Ilia V. The New generation of Russia intelligentsia as actors of modernization: facing the countryside (1907-1917). New Jersey: The State
University of New Jersey, 2000.
2. Kotsonis I. Now peasants became backward: agrarian policy and co-operatives in Russia, 1905-1914 // Transforming peasants: society, state and peas-
antry, 1861-1930. N. Y., 1998.
3. Абрамов Н.П. Волостные земства // Исторические записки. М., 1961. Т. 69.
4. Аккерблом. Разработка вопроса о земстве в Сибири со времени высочайшего рескрипта 3 апреля 1905 года до конца деятельности Второй государст-
венной думы // Сборник о земстве в Сибири: Материалы по разработке вопроса на местах и в законодательных учреждениях. СПб., 1912.
5. Альтшуллер М.И. Земство в Сибири. Томск, 1916.
6. Бабикова Е.Н. Сибирское крестьянство и выборы в земство в 1917 г. // Из истории социально-экономической и политической жизни Сибири.
Томск, 1980. С. 98-139.
7. В.З. Особенности сибирского земского строя // Сибирские вопросы. 1907. № 9.
8. Восточное обозрение. 1905. 11 мая.
9. Голубев П. По поводу томского проекта о сибирском земстве // Сибирские вопросы. 1905. № 1.
10. Градовский А.Д. Начала русского государственного права. СПб., 1904. Ч. 3.
11. Григорьев В.Ю. К вопросу об организации земского представительства в Сибири // Сибирские вопросы. 1905. № 1.
12. Григорьев Ю.В. Земство в Сибири и его местные особенности // Сибирские вопросы. 1905. № 1.
13. Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М., 2000.
14. Заключение комиссии сибирской группы по выработке оснований земского положения для Сибири // Сибирские вопросы. 1907. № 20.
15. Земский феномен: Политологический подход. Саппоро, 2001.
16. Кауфман А. Сибирские вопросы в сельскохозяйственных комитетах 1902 г. // Сибирские вопросы. 1905. № 1. С. 26-32.
17. Коркунов Н.М. Русское государственное право. СПб., 1897. Т. 2.
18. Лаппо Д.Е. Степное положение. Красноярск, 1907.
19. Н-нъ. Земство и киргизы // Сибирские вопросы. 1907. № 9.
20. Организация самоуправления в Тобольской губернии (вторая половина XIX - начало XX в.). Тюмень, 1995. С. 313-159.
21. Основные положения Сибирского областного союза // Право. 1905. 1 окт. С. 3252-3254.
22. Островский И.В. Аграрная политика царизма в Сибири периода империализма. Новосибирск, 1991.
23. Пахомов Е.А. Развитие самоуправленческих начал в территориальной организации власти и земства в Якутии // Проблемы истории местно-
го управления Сибири XVI-XXI вв. Новосибирск, 2003. Ч. 2. С. 167-170.
24. Потанин Г.Н. Земская реформа в Сибири // Сибирский вестник. 1905. 8 окт.
25. Потанин Г.Н. Нужды Сибири // Сибирь, ея современное состояние и нужды. СПб., 1908.
26. Потанин Г.Н. Областническая тенденция в Сибири // Там же. С. 290.
27. Потанин из письма Н. С. Щукину 1864 г. // Потанин Г.Н. Письма: В 4 т. Иркутск, 1977. Т. 1.
28. Потанин из письма Н.М. Ядринцеву, 1872 г. // Там же.
29. Проект основных начал «Положения о сибирском земских учреждениях в Сибири» // Сибирские вопросы. 1905. № 1. С. 310-316.
30. Протокол заседания съезда крестьян Верхоленского уезда по обсуждению вопросов о земской реформе. Иркутск, 1905. С. 1-9.
31. С.А. и В.К. Какое земство ожидается Сибирью? // Сибирские вопросы. 1907. № 21.
32. Сборник о земстве в Сибири: Материалы по разработке вопроса на местах и в законодательных учреждениях СПб., 1912.
33. Смирнова Л.Н. Участие сибирского крестьянства в обсуждении организации земского самоуправления в Сибири // Сибирь на этапе становления индустриального общества в России (XIX - начало XX в.). К 75-летию чл.-кор. РАН Л.М. Горюшкина. Новосибирск, 2002. С. 74-75.
34. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. СПб., 1992.
35. Цейтлин С.Я. Земское самоуправление и реформа 1890 г. // История России в XIX в. СПб., б.г. Т. 5. С. 86.
36. Шиловский М.В. Съезд Сибирского областного союза (август 1905) // Социально-демографические проблемы истории Сибири. XVII-XX вв. Новосибирск, 1996.
37. Э.П. Недостатки законопроекта о земском самоуправлении в Сибири // Сибирские вопросы. 1908. № 21-22.
38. Юрцовский Н.С. Сибирское земство в первый год его существования. Омск, 1919.
39. Яковлев Э.М. Вопросы самоуправления русских крестьян и «инородцев» Якутской области в конце XIX - 20-е гг. XX в. // Проблемы истории местного управления Сибири XVI-XXI вв. Новосибирск, 2003. Ч. 2. С. 163-167.
40. Яковлева Н.А. Земский вопрос в Сибири после революции 1905-1907 гг. // Актуальные вопросы истории Сибири. Барнаул, 1998.
Статья представлена кафедрой отечественной истории Томского государственного университета, поступила в научную редакцию «Исторические науки» 10 ноября 2005 г., принята к печати 17 января 2006 г.
