МЕЛИХОВО Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

УДК 821.161.1.0

МЕЛИХОВО

Р. Бартлетт

Rosamund.bartlett@ehrc.ox.ac.uk

Оксфордский университет Оксфорд, Великобритания

Аннотация. Это первая публикация на русском языке (с разрешения автора) фрагмента книги-биографии А.П. Чехова. Для публикации выбран фрагмент, посвящённый жизни писателя в Мелихове. Книга Р. Бартлетт - яркий и талантливый образец английского восприятия писателя.

Ключевые слова: Чехов, биография.

Для цитирования: Бартлетт Р. Мелихово. Российские исследования. 2020;1(1):57-96.

От публикатора. В 2018 году вышла в свет книга (Rosamund Bartlett. Chekhov: Scenes From a Life. London: Daedalus Books, 2018. 400 p.). Розамунд Бартлетт -английский писатель, ученый, переводчик и преподаватель Оксфордского университета, специализируется на русской литературе. Автор книги «Толстой: русская жизнь» (2010), биографии «Чехов: сцены из жизни» (впервые опубликована в 2004 г.). Перевела на английский язык «Анну Каренину» Льва Толстого (2014) и два тома рассказов Антона Чехова и его письма. В 2010 году Российское правительство наградило её медалью «150-летие Чехова» за работу, проделанную ее Чеховским Фондом по сохранению Белой дачи, дома писателя в Ялте.

Мы впервые публикуем с разрешения автора перевод одной из глав книги "Chekhov: Scenes From a Life" (перевел заведующий сектором маркетинга и туризма туристско-информационного центра литературно-мемориального музея-заповедника «Мелихово» М.И. Головань, редактор перевода Л.Е. Бушканец). Исправлены некоторые фактические ошибки. Цитаты из Чехова даются не в обратном переводе, а выверены по: Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. Москва: Наука, 1974-1988 и даются в круглых скобках с указанием серии (С - Сочинения, П - письма), римскими буквами дан номер тома, арабскими - страницы.

Книга Розамунд Бартлетт - яркий и талантливый образец современного восприятия личности и творчества писателя в Великобритании.

Л.Е. Бушканец

©Бартлетт Р., 2020

57

I. СЕЛЬСКАЯ УСАДЬБА

«Разговор на другой планете о земле через 1000 лет: помнишь ли ты то белое дерево... (березу)» А.П. Чехов. Записная книжка I

«Ты ведь знаешь, Маша, я очень люблю розы, и какой бы сорт ни посадил, удаются у меня только белые».

А.П. Чехов в разговоре с сестрой Машей.

Шел снег в тот февральский день 1903 года, когда Чехов из Ялты написал Станиславскому о своем вИдении первого акта «Вишневого сада», пьесы о гибели старой России: «...В окна видны цветущие вишни, сплошной белый сад. И дамы в белых платьях» (П, XII, 142). Возможно, что в этот момент он вспоминал свой первый февраль здесь, в Крыму, четыре года назад, когда в мягком крымском климате вишни зацвели раньше обычного. Но, скорее всего, печально вспоминал о вишневых деревьях, которых оставил в 1898 году в своем имении Мелихово.

«.Я жалел, что Вас не было, когда цветущий сад был белым и пели соловьи», - писал он Суворину во время своей первой мелиховской весны в 1892 году (П, V, 67). При переезде в Мелихово Чехову сказали, что в его усадьбе есть вишневый сад, чему он поверил на слово, и только когда сошёл снег, смог убедиться, что так оно и есть. В июле того года вишня поспела рано. Её было так много, что Чеховы просто не знали, что с ней делать. Но Антон Павлович продолжал сажать деревья, считая это одним из своих главных дел в усадьбе. Той же осенью, до первого снега, он высадил еще шестьдесят саженцев знаменитой Владимирской вишни, которая отличалась своими крупными и сладкими темно-красными плодами.

Сидя за своим письменным столом в Ялте и создавая в своем воображении облака белых цветов, которые наполнят его будущую пьесу (ей будет суждено стать его последним драматическим произведением), Чехов, должно быть, вспоминал и лето 1897 года. Тогда его мелиховский вишневый сад вновь дал щедрый урожай. «В ожидании своего отъезда ничего не делаю, а только брожу по саду и ем вишни, - писал он Николаю Лейкину. - Нарву штук 20 - и сразу все в рот. Этак вкуснее» (П, VII, 21). А может быть, ему пришли на память жаркие июльские дни следующего года Мелихове, когда

семья заготовила целых семнадцать фунтов вишневого варенья1. И это несмотря на то, что за несколько дней до этого Павел Егорович2 с горечью записал в своем мелиховском дневнике, что воробьи поклевали все вишни3. Тогда в связи с неожиданным обострением туберкулеза Чехов вынужден был изменить сложившийся образ жизни, а несколько месяцев спустя неожиданная смерть Павла Егоровича вообще оборвала один из самых счастливых периодов жизни писателя. Мелихово было продано в 1899 году торговцу лесом, который сразу же приступил к вырубке вишен. Скорее всего, именно поэтому Чехов не мог без грусти вспоминать о своем саде, когда каждую весну в Ялте расцветали вишни.

По своей натуре Чехов был далёк от желания иметь поместье, чтобы жить барином и иметь прислугу; его привлекало другое: в его воображении возникали тенистые тропинки, прохладные струи воды и цветущие деревья. Это становится понятно, когда читаешь его раннюю остросюжетную повесть «Драма на охоте», в которой наряду с колоритным и комическим диалогом есть несколько лирических пассажей, заканчивающиеся поэтическим многоточием. Что примечательно, все они говорят об усадьбе, где происходит действие повести: «Вспомнился мне графский сад с роскошью его прохладных оранжерей и полумраком узких, заброшенных аллей... Эти аллеи, защищенные от солнца сводом из зеленых, сплетающихся ветвей старушек-лип, знают меня...» (С, III, 250). Когда рассказчик описывает красоту цветущего белого вишневого сада на дальнем берегу озера и некогда плодоносные земли, создается впечатление, что автор выражает свои собственные чувства и мысли: о том, что эта усадьба находится на юге России, где прошло детство самого писателя, мы узнаем из упоминания о кургане.

Через несколько месяцев после выхода последней части «Драмы на охоте» Чехов направил Лейкину свои поздравления с покупкой старинного имения графа Строганова под Петербургом. «Ужасно я люблю всё то, что в России назыв<ается> имением, - откровенно сказал он. - Это слово еще не потеряло своего поэтического оттенка» (П, I, 167). Чехов не был экспансивным человеком, и в его словаре не было более высокопарного слова, чем «поэтический». Вне всяких сомнений, под этим подразумевалась кра-

1 Кузичева А.П., Сахарова Е.М. Мелиховский летописец. Москва, 1995. С. 242.

2 Отец А.П. Чехова - постаревшие родители жили вместе с писателем.

3 Кузичева А.П., Сахарова Е.М. Указ. соч. С. 242.

59

сота элегического типа. Однако реакция Чехова на новое приобретение Лейкина, когда он побывал там несколько месяцев спустя, показательна. Лейкин, сын бывшего купца, упивался возможностью жить в роскошной обстановке, его образ жизни нувориша вызывал у Чехова, который любил скромность, только неприязнь. Его усадебный дом в селе Мелихове стал полной противоположностью роскошному дворцу Лейкина.

Чехов очень любил весеннее цветение вишни не только за красоту, но и потому, что оно напоминало ему детство и юность, прошедшие на юге России. В повести «Степь» (1888 г.), первом произведении, написанном для серьёзного литературного журнала, мы видим вишневые деревья глазами девятилетнего Егорушки. Отправившись на бричке в дорогу ранним июльским утром, он только что оставил позади свой родной южный город. И вот в самом начале своего дальнего пути по степи мальчик проезжает мимо кладбища: «За острогом промелькнули черные, закопченные кузницы, за ними уютное зеленое кладбище, обнесенное оградой из булыжника; из-за ограды весело выглядывали белые кресты и памятники, которые прячутся в зелени вишневых деревьев и издали кажутся белыми пятнами. Егорушка вспомнил, что когда цветет вишня, эти белые пятна мешаются с вишневыми цветами в белое море; а когда она спеет, белые памятники и кресты бывают усыпаны багряными, как кровь, точками...» (С, VII, 14).

Заросшее листвой таганрогское кладбище тоже стояло на окраине города, и Чехову оно было хорошо знакомо. В детстве это было одно из тех его любимых мест, куда он приходил собирать вишни. Когда в июле 1892 года в Мелихове Чехов впервые смотрел на них в собственном саду, его охватил давно забытый страх. «Я стою под деревом и ем вишни, и мне странно, что меня никто не гонит в шею, - писал он Суворину.- Бывало, в детстве мне каждый день драли уши за ягоды» (П, V, 88). В приведенном отрывке обратим внимание и на взаимосвязь между белоснежными кронами цветущих деревьев и созревшими красными плодами, которые, по сути, должны представлять собой жизненные силы, но ассоциируются с кровью, смертью и отсутствием жизни. Эти параллели также пугающие. В чеховской пьесе вишневый сад становится символом целой социальной эпохи, когда-то прекрасной, но уже отжившей свой век. Чехова никогда не покидал образ сада, созданный им ещё пятнадцать

лет назад в «Степи» - и сейчас, в пьесе, он становится трагическим символом и жизни в целом, и его собственной отдельной жизни.

Вишневые сады, возможно, подсознательно ассоциировались у Чехова с ранних лет с кладбищем и со смертью, но также они были неразрывно связаны для него и с загадочным обаянием русского загородного поместья - усадьбы, одной из основ жизненного уклада феодальной России XIX века. Когда Чехов рос, усадьбы уже начали приходить в упадок, что было следствием Крестьянской реформы, проведенной, когда Чехову был год. Еще мальчиком он слышал, как мать одного из его школьных друзей рассказывала об огромных вишневых садах, которые были в её в украинских поместьях, пока её семья обнищала, как и многие другие представители поместного дворянства. В пыльном и тесном Таганроге из лавки отца загородные усадьбы, должно быть, казались юному Чехову прекрасным раем, сказочным миром бесконечного пространства и красоты, исчезающим и хрупким, тем более притягательным, что все это было так далеко от его повседневной жизни. Когда Чехову, наконец, удалось вырваться из Таганрога и отправиться путешествовать по степи, то он увидел огромные сады цветущих вишен. Этот образ еще ярче запечатлелся в его творческом воображении, когда весной 1887 года он решил поехать на юг России через степь к своим друзьям Кравцовым. В их имении он был поражен красотой сада. После этого ему еще больше захотелось иметь собственную усадьбу.

Село Мелихово располагалось примерно в 68 верстах (72,4 км) к югу от Москвы, примерно в 23 верстах (24 км) от города Серпухова и 9 верстах (9,7 км) от ближайшей железнодорожной станции Лопасня на главной линии Московско-Курской железной дороги (местная река также называлась Лопасней). Покупка имения была импульсивным решением писателя: Чехов купил его не глядя, как говориться, «за глаза», в середине зимы 1892 года. Сначала, под впечатлением от летних месяцев на реке Лука в конце 1880-х годов, он хотел поселиться где-нибудь на Украине. И когда этим планам не суждено было сбыться, он уже не раздумывал. По возвращении в Москву в 1891 году после прекрасного лета в угасающем имении Богимово, стремление к сельскому простору только усилилось. Чехов страшно хотел уехать из Москвы особенно с тех пор, как вернулся из своей поездки на остров Сахалин в конце 1890 года.

Чехов считал все, что связано с деловыми вопросами и деньгами, скучным и неинтересным, и, как следствие, порой его часто обманывали беспринципные люди, с которыми ему приходилось иметь деловые отношения. Поэтому его младший брат Михаил как юрист часто привлекался от его имени к переговорам, когда речь шла о получении гонораров, и купле-продаже4.

Итак, в конце концов, имение было куплено. Чехов посетил Мелихово первый раз только тогда, когда все документы по купчей были уже подписаны. Это случилось в снежный день в конце февраля 1892 года. Желая как можно раньше, при первой же возможности, начать рыбачить, он привез с собой в банке 20 маленьких линей, которых купил в рыбном магазине в Москве. Их немедленно выпустили в пруд, и таким образом эти мальки стали первыми новыми жителями поместья за неделю до переезда туда самих Чеховых; вскоре в пруд запустили и карпа (П, IV, 367). Линь (Tinca tinca) хорошо подходил для разведения в пруду. Линь любит жить в тихой воде и предпочитает зарываться глубоко в ил. Из своего опыта заядлого рыбака (и, возможно, благодаря книге «Рыбы России» Л.П. Сабанеева) Чехов, должно быть, знал, что именно лини быстро растут, и что их можно ловить уже весной; сам процесс их ловли нетрудный, и вообще они довольно ленивы («флегматичны» - так охарактеризовал этих рыб в Л.П. Сабанеев).

У тех, кто воспитан на произведениях Толстого и Тургенева, слова «русская усадьба» вызывают в воображении величественные классические особняки, парадные лестницы и колоннады бальных залов с изысканными паркетными полами, бельведеры и анфилады, элегантную мебель в стиле ампир, оранжереи, павильоны и парки. Но усадьба усадьбе рознь, и Мелихово было совсем иным. Бельведеров здесь не было, и оранжерей тоже не оказалось, как грустно заметил Чехов Суворину после того, как впервые исследовал усадьбу. Главный дом, в котором было менее дюжины комнат с низкими потолками, был меньше, чем постройки для управляющих некоторых внушительных аристократических поместий. Предыдущий владелец пристроил снаружи дома к гостиной веранду в необычном мавританском стиле с колоннами под причудливой крышей, отчего местные жители стали думать, что он, должно быть, родом из татар. У дома даже не было мезонина (полуэтажа, который был обязателен даже для самых скромных до-

4 И в этот раз переговоры о покупке имения вел Михаил (прим. пер.)

62

мов), не говоря уже о ванной комнате. Зато он был крыт железом, а внутри изобиловал клопами и тараканами. Предыдущий владелец поместья, художник с сомнительным вкусом, писавший декорации для одного из московских театров, вел оригинальный образ жизни: он жил здесь одновременно с женой и любовницей, их неухоженными детьми и какими-то дурно пахнущими кошками.

Тем не менее за 13 тысяч рублей Чехов все же получил относительно много земли - на двух участках 213 десятин (не менее 232 гектаров), большая часть которых заросла тонкими молодыми березками. Помимо главного дома на территории усадьбы ещё был ветхий сарай, курятник, коровник и множество деревянных построек с соломенными крышами. К главному дому примыкал колодец, а с северной стороны фруктовый сад и огород. На территории усадьбы также было два небольших пруда. Поместье было обнесено деревянной оградой, которая шла по всему периметру от красных въездных ворот. И, что самое главное, была липовая аллея, типичная для русской усадьбы того времени. Для Чехова это было особенно важно в его новой усадьбе.

Вместе с перечисленными выше деревянными постройками Чехов унаследовал расстроенный рояль, несколько повозок и разнообразный сельскохозяйственный инвентарь, а также ряд довольно изможденных животных, а именно: трех лошадей, корову, десять старых кур, четырех гусей и двух лохматых собак - Шарика и Арапку. Вскоре собачий контингент пополнился щенком Белолобым, который позже дал свое имя детскому рассказу о собаке, написанному Чеховым здесь же, в Мелихове. Но никто из Чеховых не проявлял интереса к животноводческой деятельности.

В 1894 году друг семьи Александр Иваненко составил шутливую «инвентаризацию» усадьбы, в которой после перечисления саней, тарантасов, беговых дрожек, плугов и скота указал лошадей с кратким описанием их биографий. И вот что у него получилось:

«Киргиз: 8 лет. Перегнал курьерский поезд 100 раз и сбросил владельца столько же раз. Получил высший приз.

Мальчик: 5 лет. Дрессированная лошадь, изящно танцует в запряжке.

Анна Петровна: 98 лет, по старости бесплодна, но подает надежды каждый год. Кусает кучеров.

Казачек: 10 лет, бесплодна, не выносит удилов, зануздывать следует обрывком веревки, иначе мчит, не разбирая дороги.

Кубарь: 7 лет, смирен и вынослив»5.

Мерин Кубарь был любимцем Чехова. Именно его писатель всегда просил прислать за ним на станцию, когда приезжал из Москвы.

Этот инвентарный список был, пожалуй, самым важным, что сделал Александр Иваненко для Чеховых в первые годы в Мелихове, где он скромно обитал в качестве приживальщика. Приживалы -тоже была характерная черты русской усадьбы. В основном это была женщина-приживалка, не имевшая ни своего крова, ни дохода. Она могла быть родственником или другом семьи; жила при доме, где её кормили и давали кров до конца дней. Обычно в русских семьях приживалкой или приживальщиком были старая няня или стареющий слуга. Постоянно сознавая, что они находятся на попечении в чьей-то семье, такие люди склонны были быть чрезмерно заискивающими, как можно более ненавязчивыми и обычно довольно скучными. Обедневший помещик Телегин в чеховской пьесе «Дядя Ваня» - классический пример приживальщика (пьеса с подзаголовком «Сцены из деревенской жизни в четырёх действиях» была завершена именно здесь в Мелихове). Это комический персонаж. Телегин - это настолько привычная часть обстановки, что даже интеллигентная Елена даже не удосужилась узнать его имя, и он напоминает ей, кто он такой: «Я теперь у вас живу-с, в этом имении-с... Если изволили заметить, я каждый день с вами обедаю» (С, XIII, 69).

Хотя Иваненко был моложе и интереснее Телегина, он все же относился к типу жизненных неудачников, и Чехов явно имел в виду некоторые черты Иваненко, когда создавал в пьесе «Вишневый сад» образ незадачливого недотёпы Епиходова. В тоже время Иваненко был талантливым музыкантом. У него была возможность получить образование по классу рояля в Московской консерватории, но перед началом занятий он внезапно прихворнул, и когда явился недели через две после начала учебного года, то был вынужден перейти на флейту, так как всех студентов уже распределили по «инструментам. По вечерам Иваненко играл для Чеховых на рояле.

Как это было распространено в России, усадьба Мелихово называлась так же, как и село, в котором она располагалась. Мелихово было распространенным названием деревень и произошло оно от слова «мелисса», что в переводе с греческого означает «пчела».

5 Бычков Ю. Альманах «Мелихово». Тула, 1899. С. 116.

64

В этом не было ничего удивительного, так как местность вокруг усадьбы славилась своими пасеками. В 1860-х годах братья-пчеловоды из соседнего монастыря даже получили медали за мед, а Чехов мечтал установить у себя ульи, как только переедет в свое имение: «Как бы мне хотелось иметь пасеку! - сообщал он Суворину всего через несколько недель из своего нового дома. - У меня для нее есть отличные места. Можно колодок 200 поставить. А это весьма занимательно» (П, V, 42). Вообще после переезда в Мелихово у Чехова, как появилось много «маниловских мечтаний». К примеру, он собирался построить оранжерею и держать 2000 кур. Но ни то, ни другое не реализовалось (П, V, 60, 76).

Чехов гордился тем, что наконец-то сам стал землевладельцем - это было исполнение его давней мечты. Но его отношение к новому статусу всегда было ироничным, и не в последнюю очередь из-за большой суммы, которую он задолжал банку по рассрочке при покупке. В рассказе «Крыжовник» есть легкий штрих самоиронии: он сатирически описывает мелкого чиновника, который экономит на всём, только бы приобрести загородное поместье. Этот рассказ был одним из последних прозаических произведений Чехова, написанных в Мелихове, он был закончен летом 1898 года как раз перед отъездом в Ялту. В нем изображен самодовольный человек, настолько увлеченный своей мечтой о выращивании крыжовника, что не замечает, что его ягоды совершенно кислые.

В своё время Лев Толстой написал рассказ, в котором утверждал, что человеку нужно лишь три аршина земли. Чехов же в этом рассказе почти вызывающе ему возразил, что на самом деле людям нужен весь земной шар: «Принято говорить, что человеку нужно только три аршина земли. Но ведь три аршина нужны трупу, а не человеку. И говорят также теперь, что если наша интеллигенция имеет тяготение к земле и стремится в усадьбы, то это хорошо. Но ведь эти усадьбы те же три аршина земли. Уходить из города, от борьбы, от житейского шума, уходить и прятаться у себя в усадьбе - это не жизнь, это эгоизм, лень, это своего рода монашество, но монашество без подвига. Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа» (С, X, 58)6.

6 «Три аршина» означает 7 футов, что равно 2 метрам и 13 сантиметрам. Это средняя длина могилы (прим.пер.).

Из соседей-помещиков Чехов больше всего подружился с князем Сергеем Ивановичем Шаховским, который в 1894 году попросил Чехова стать крестным отцом своей дочери Натальи. Дворянское гнездо Шаховского в селе Васькино, которое находилось на дороге со станции Лопасня всего в версте не доезжая Мелихова, выглядело гораздо более барственно. Вот оно-то соответствовало традиционному образу русской усадьбы. Главный усадебный дом князя был деревянный, но построен в классическом стиле: с колоннами, с длинной анфиладой комнат с окнами, которые всегда были закрыты ставнями. Помимо жилых помещений в нём было две библиотеки, где порой любил засиживаться Чехов, перелистывая страницы книг в старинных переплётах. С обеих сторон к дому примыкали традиционные, но уже кирпичные флигели и каретный сарай. Сам барский дом был расположен в середине благоустроенного ландшафтного парка XVIII века, там же стояла домовая церковь. Поместье князя было в три раза больше чеховского имения в Мелихове.

Сергей Иванович Шаховской происходил из семьи с богатой родословной. Его дед был декабристом, одним из либерально настроенных дворян, пытавшихся в декабре 1825 года организовать государственный переворот, чтобы ввести демократическую форму правления.

Для русской аристократии конец XIX века - трудное время. В соответствии с эпохой, наступившей после освобождения крестьянства, князь Шаховской добросовестно работал в земстве, это форма местного самоуправления, но это не помогло ему расплатиться с долгами. К весне 1894 года он оказался в таком затруднительном финансовом положении, и ему ничего не оставалось, как продать дом своих предков.

В духе «Вишневого сада» Владимир Семенкович, инженер, купивший у Шаховского его имение, уже летом начал сдавать части своего нового землевладения дачникам7. Когда после продажи Мелихова Чехов жил в Ялте, он как-то спросил Семенковича, нет ли у того свободной дачи для одного из его друзей. Традиционный быт русского дворянства начал постепенно разрушаться.

Антон Павлович продолжал иногда заезжать в Васькино, чтобы навестить новых соседей, с которыми у него сложились теплые отношения. Не исключено, что ему просто хотелось послушать иг-

7 Авдеев Ю. В чеховском Мелихове. 3-е изд. Москва, 1972. С. 95.

66

ру госпожи Семенкович на рояле. Она была одной из лучших выпускниц Санкт-Петербургской консерватории, известной исполнительницей сонат Бетховена8.

II. ОТЕЦ СЕМЕЙСТВА

«Папаша стонал всю ночь. На вопрос, отчего он стонал, он ответил так: "Видел Вельзевула"»9 Письмо Александру Чехову от 30 декабря 1894 года

«Мороз 12°. Полнолуние. О.П. Кундасову и Девочку отвезли на станцию. Вечером мороз 16°. Солянку ели»10.

П.Е. Чехов, дневниковая запись за 30 декабря 1894 года.

В покупке Мелихова Чехов находил много положительных моментов. Главное - ему больше не придется платить за квартиру в Москве и беспокоиться о поиске летней дачи, поскольку в поместье можно будет жить круглый год и, тем самым, существенно снизить повседневные расходы.

Между тем Мелихово сразу же стало излюбленным местом отдыха братьев Чехова, которые постоянно жили в городе и работали с утра до вечера. Кроме того, сюда наведывались различные тетушки, родственники со стороны отца, матери, двоюродные братья и сестры.

Когда родители и сестра заняли свои комнаты, в доме осталось мало свободного места, но все равно у Чехова появилась возможность спокойно работать. Наконец-то он смог вырваться из-под назойливого внимания литературной среды и писать. Наконец-то у него появился свой сад, за которым ему впервые предстояло ухаживать самому, и земля для новых насаждений.

Мелиховский равнинный пейзаж мало бы кому понравился, но он отвечал стремлению Чехова к простоте, и со временем он даже полюбил его. Вскоре окружающий пейзаж стал одним из источников его творческого вдохновения; особенно ему нравились леса. «В лесу прекрасно, - писал он Суворину в мае 1892 года. - Помещики ужасно глупо делают, что живут в парках и фруктовых садах, а не в лесах. В лесу чувствуется присутствие божества» (П, V, 70).

8 Абраменкова Л.З. Сосед Чеховых В.Н. Семенкович // Чеховиана: Мелиховсие труды и дни. Москва, 1995. С. 264-271.

9 Вельзевул - имя главы демонов в Новом завете (прим. пер.).

10 Русский суп «солянка» мог быть не только рыбным (рыбный суп обычно называется «ухой»), его Чеховы обычно ели вечером. Он мог быть мясным или грибным. Его с удовольствием ели после долгого Рождественского поста (прим.пер.).

67

И, что немаловажно, Чехов, всегда послушный сын, смог таким образом создать для своих престарелых родителей домашний очаг, где они могли бы спокойно доживать свои дни в достатке, безопасности и комфорте. Было время, когда в Москве Павел Егорович жил отдельно и вот, наконец, уволившись со склада Гаври-лова, он воссоединился со своим семейством. Таким образом, Мелихово стало первой земельной собственностью, которой владел кто-либо из Чеховых с тех пор, как Павел Егорович построил для семьи дом в Таганроге почти два десятилетия назад. В Мелихове ему пришлось смириться с тем, что здесь он уже не главный хозяин, и, надо признать, что давалось ему это нелегко.

Остальные члены семьи приезжали в Мелихово. Маша снимала квартиру в Москве, где преподавала в гимназии, но приезжала сюда каждые выходные и праздники. С ее организаторскими способностями, неутомимым трудолюбием и безграничной преданностью своему брату Маша сразу же стала здесь незаменимым человеком. Младший брат Чехова Миша до женитьбы в 1896 году (венчание состоялось в церкви села Васькино) одно время жил в Мелихове в качестве управляющего. В летние месяцы он, бывало, отправлялся следить за работой в поле ещё до рассвета. Средний брат Иван венчался в маленькой деревянной церкви в Мелихове в 1893 году. Будучи учителем, он часто приезжал сюда из Москвы во время каникул помогать по хозяйству. Обычно Иван работал на огороде, помогал взбивать масло или занимался всякими другими бытовыми делами. Старший брат Александр несколько раз приезжал в Мелихово из Санкт-Петербурга, обычно с двумя маленькими сыновьями, которых он однажды оставил с Антоном Павловичем без запасов продуктов и одежды.

Первостепенная задача, стоявшая перед Чеховыми, когда они переехали в Мелихово в марте 1892 года, состояла в том, чтобы сделать дом пригодным для жилья, так как прежние жильцы оставили его в запущенном состоянии. Все комнаты нужно было вычистить и покрасить, полы отремонтировать, а кухню перенести в другое место, совместив её с соседней избой, в которой ранее жила прислуга. Антон Павлович выбрал для своего кабинета самую светлую комнату, которая служила мастерской для бывшего владельца-художника. Три больших итальянских окна выходили в сад, где ранней весной цвели яблони, а летом - розы. В первые же недели Чехов повесил на стену картину Левитана «Река Истра»

(воспоминание о счастливых днях, проведённых летом в селе Бабкино) и фотографию, на которой он изображён с издателем Сувориным и актёрами Свободиным и Давыдовым в Санкт-Петербурге. Кроме того, Чеховы привели в порядок сад вокруг дома, снесли лишние заборы, приладили на деревьях скворечники (как напоминание о жизни в Таганроге), а в теплицах подготовили землю к выращиванию огурцов, редиски и других ранних летних овощей.

К тому же надо было срочно нанять плотников, столяров и печников, а также крестьян для работы в поле и помощников по дому. Это было нелегко, и Чехов с готовностью признал свою полную несостоятельность в умении справляться с сельским бытом. Он даже как-то признался одному из своих друзей, что всё, что он знает в сельском хозяйстве так это то, что земля черная (П, V, 19). Этим не могли не воспользоваться отдельные местные вороватые крестьяне в первые дни жизни семьи в Мелихове. Так, одну из лошадей кто-то ночью тайком подменил на старую клячу.

Но постепенно сельская жизнь Чеховых стала налаживаться. Как только Чеховы стали осваивать новое пространство, они сразу же начали придумывать названия различным местам своего королевства. Один из прудов, очень маленький по размеру примыкавший к главному дому, стал называться «аквариумом». Чеховы также решили пополнить поголовье скота своей животноводческой фермы. Для этого Чехов распорядился купить пару чистокровных серебристо-серых романовских овец (известных своей исключительной плодовитостью), замечательную свинку, быка, голубей и несколько коров.

Как настоящие русские, Чеховы вскоре разыскали в своём землевладении грибные места, и грибные блюда часто подавались к их обеденному столу. За исключением случаев, когда отец вдруг начинал читать жене поучения или же бесконечно распространяться по поводу императорских праздничных убранств, трапеза в Мелихове проходила оживленно и весело. Потом Чехов решил купить колокол; его повесили на столб в центре сада. Каждый день ровно в полдень кто-то из прислуги звонил в него двенадцать раз, чтобы позвать семью и гостей к обеду. Звук этого колокола был слышен за несколько верст, и у всех в округе вошло в привычку в полдень делать перерыв в работе и садиться обедать11. За столом Чехов выбрал себе крайнее место слева спиной к двери так,

11 Чехов М.П. Вокруг Чехова. Москва, 1960. С. 139.

69

чтобы можно было в любое время, никому не мешая, ускользнуть к себе в кабинет. Его отцу было отведено почетное место во главе стола, где всегда стоял его особый графинчик. Жидкость в нём очень напоминала какую-то травяную настойку, но на самом деле это была водка. У Чеховых иногда к столу подавали рыбу, выловленную в одном из приусадебных прудов.

Каждый член семьи стал заниматься каким-то своим конкретным делом по хозяйству. Миша предпочёл руководить работой на полях, где Чеховы сажали рожь и овес, а Маша начала заниматься выращиванием овощей для семейного стола. Когда летом в огороде стали появляться экзотические для этих мест дыни, кукуруза, баклажаны, артишоки и спаржа, семья стала шутливо называть свой огород «югом Франции», и это название сразу же вошло в обиход. До этого местные крестьяне раньше никогда не видели даже помидоров, которые Чеховым напоминали о жизни на юге. Евгения Яковлевна вместе с преданной семье кухаркой Марьюшкой, которая вскоре должна была уйти на покой, каждый день занималась приготовлением еды, следила за засолкой огурцов и капусты, сушением яблок на долгую зиму.

Отец Чехова взял на себя обязанность расчищать дорожки в саду, в остальном он был довольно бесполезен кроме того времени, когда был сезон варить варенье. С годами, Павлу Егоровичу было уже под семьдесят, характер его заметно смягчился, но все же окружающим иногда было с ним нелегко. Чехов писал об этом старшему брату Александру вскоре после переезда в Мелихово: «Папаша по-прежнему философствует и задает вопросы вроде: зачем тут лежит снег? Или: Почему там есть деревья, а здесь нет? Читает всё время газеты и потом рассказывает матери, что в Петербурге учреждается общество для борьбы с классификацией12 молока. Подобно всем таганрожцам, он неспособен ни к какой другой работе, кроме как возжиганию светильников. С мужиками говорит строго» (П, V, 29).

Своим материальным благополучием Павел Егорович был обязан сыну, но иногда вел себя так, будто сам был хозяином Мелихова. После многих лет унизительной бедности ему очень нравилось новое чувство социального превосходства, которое пришло к нему благодаря владению землей и наличию наёмных работников. Когда он злоупотреблял этим чувством, Чехов выходил из се-

12 Т.е. с «фальсификацией» (прим. пер.)

бя. Однажды Антон Павлович даже рассердился на отца за то, что тот прогнал приехавших к нему за помощью больных крестьян. Оказалось, что те всего-навсего затоптали площадку перед домом, которую накануне Чехов-старший, за неимением лучшего занятия, аккуратно посыпал желтым песком, что, по правде сказать, для деревни было совсем лишнее13.

Когда Павел Егорович вдруг задумал устроить в мелиховском саду богослужение под открытым небом и распорядился, чтобы специально из церкви были принесены иконы14, Чехов не разрешил этого делать. Хотя, напротив, на первую Пасху в Мелихове Чехов сам с радостью пригласил из монастыря священника, чтобы тот провёл Всенощную в деревенской церкви, где служба обычно проводилась только два или три раза в месяц. К тому же он с удовольствием вместе с домочадцами и гостями принимал участие в церковном хоре, что произвело хорошее впечатление на крестьян прихода: по их словам, до этого на пасхальной службе в их церкви никогда не пели так красиво. Позже Чехов пристроил к храму колокольню, а на куполах поставил зеркальные кресты, которые можно было видеть за несколько верст, особенно когда они отражали лучи заходящего солнца, - образ, который Чехов любил использовать в своих произведениях. Он не возражал, чтобы священник приходил окропить дом, пруды и колодец святой водой. Он также не был против и крестного хода через всю усадьбу. Антон Павлович был всегда рад видеть у себя в гостях местного священник и его дьяка, но проводить молебен в саду он посчитал, мягко говоря, излишним.

В ближайших от Мелихова сёлах и в монастыре XVI-го века было целых четыре церкви, куда Павел Егорович мог пойти причаститься и где имел возможность обратиться к духовному. Здесь, в деревне, семья любила вставать рано, поэтому все привыкли ложиться спать часов в десять вечера, что порой удивляло городских гостей. После того как гасили лампы, в доме наступала полная тишина, и слышалось только, как Павел Егорович начинал в своей наполненной ладаном комнатке, которую подруга Маши Татьяна Львовна Щепкина-Куперник называла кельей, шепотом читать молитвы перед большим иконостасом.

13 Чехов М.П. Вокруг Чехова... С. 138.

14 Там же. С. 146.

Когда отец Чехова откладывал Библию и не играл на скрипке, то он обычно стоял за конторкой и писал письма, наполненные высокопарными фразами, или вносил своим витиеватым и исключительно каллиграфическим почерком очередную запись в дневник. Дневник Павла Егоровича Чехова, впервые опубликованный в полном объеме в 1995 году, представляет собой великолепную летопись мелиховских лет, хотя и рассматриваемых под своеобразным углом зрения. Благодаря его записям мы узнаем, какая температура была ранним утром и в полдень, какую церковь Павел Егорович посещал в тот или иной день, когда ходил в монастырь пешком и сколько он заплатил, когда ночевал там один раз в пост (всего один рубль). Из «мелиховской летописи» мы узнаем, в какие жаркие летние дни он купался в пруду (а также когда плескался в воде дворовый пёс Шарик), когда и где были куплены новые сани и когда Роман, отставной солдат, служивший в семье главным работником, так напился, что не смог ехать на вокзал за почтой.

Из его дневника мы узнаем, когда Павел Егорович посылал письма сыну Мише в Углич, когда чья-то корова забрела в сад и съела всю чеховскую капусту, когда в саду пели соловьи, когда шёл снег, когда Иваненко был чересчур разговорчив и слишком долго парился в бане, сколько мужиков, баб и крестьянских детей приходило в дом на Светлое Христово Воскресение после праздничного фейерверка и стрельбы из пушек; узнаем, что он явно недолюбливал Машину подругу Марию Дроздову за то, что долго задерживалась у них в гостях. Едва сдерживаемое раздражение Павла Егоровича проявляется в его записи за 12 февраля 1898 года, в которой он точно указывает, сколько блинов съел каждый, сидящий за столом, на Масленицу. И Чехов не мог не вспомнить именно эту дневниковую запись, когда обдумывал незабываемую байку Ферапонта в «Трех сестрах» о купце, который съел не то сорок, не то пятьдесят блинов сразу и тут же умер: «12. Утро -18°. Все ели блины. П[олдень] -10°. Дроздова съела 10 блинов, Коля [сын старшего брата Александра] 6, Маша 4 блина. В Колодцах воды нет. Быка привели. Веч[ер] -15°»15.

Но, к сожалению, из летописи Павла Егоровича мы почти ничего не узнаём о внутренней жизни обитателей Мелихова. Например, о том, что в непогоду Антон Павлович начинал себя чувствовать разбитым и клёклым, как разваренные макароны, неспособ-

15 Кузичева А. П., Сахарова Е.М. Указ. соч. С. 220.

72

ным что-то писать, а ощущение старости заставляло его чувствовать, что на душе так же пусто, как и в горшке из-под кислого молока (П, V, 193). В страшный день 19 октября 1896 года, когда Чехов в полном отчаянии вернулся домой в Мелихово после провальной премьеры «Чайки», его отец сделал ничем не примечательную запись: «19. Утро, туман +3°. Роман приготовляет рамы в кухне вставлять. Сучья обрезали. П[олдень] +5°. Антоша, Маша и Мизинова приех[али] из Петербурга. Забытые вещи в Вагоне возвращены в Лопасню целыми. Веч[ер] +2°»16.

Павел Егорович никогда много не писал в своем дневнике -самое большее несколько строк, хотя с годами его наблюдения становились чуть более пространными. В Пасхальный понедельник 14 апреля 1897 года, всего через несколько дней после того, как Чехов вернулся домой из Москвы, где две недели пролежал в клинике доктора Остроумова, оправляясь от сильного лёгочного кровотечения, его отец вдруг непонятно отчего впадал в некое умиление: «14. Утро -1°. Восточный ветер. К Обедне ездил в Вась-кино, 6 1/2, но не застал. На солнце в П[олдень] +15°. Сегодня обедали, все было вкусно, разговоров было много. Ростбиф понравился Антоше. Муравьи явились в комнатах у меня на столе»17.

С таким отцом, как Павел Егорович, понятно, откуда у Чехова появилось чувство юмора, которое присутствует почти во всех его произведениях. Но натуре самого Павла Егоровича ирония была совершенно чужда. Возможно, он даже не сразу понял, что над ним смеются, когда его дети начали заполнять случайно пропущенные им дни в его больших амбарных книгах, которые он использовал для своего дневника. Это началось в марте 1893 года. Павел Егорович не всегда скрупулёзно записывал что-то каждый день, поэтому некоторые даты оставались незаполненными. Сначала Маша сделала несколько «серьезных» записей, таких как «снег и дождь. Пруд наполняется». Это вдохновило её брата присоединиться к заполнению пробелов: «Баран прыгает. Марьюшка радуется». А потом, когда через два дня Павел Егорович уехал в Москву, Чехов разошёлся, мастерски повторяя отцовский стиль:

«17. Уехал в Москву П.Г. Чехов. Днем +2°. Привезли овес.

18. -1°. Идет снег. Слава Богу, все уехали и остались только двое: я и М-те Чехова.

16 Там же. С. 162.

17 Там же. С. 180.

19. -5°. Приехали Маша и Мизинова. Ясный день. Привезли чечевицу и гречку.

20. -5°. Ясный день. Парники готовы. Мамаше снилась коза на горшке.

21. +5°. Приехал Семашко. У нас было жареное вымя.

22. +6°. Слыхали жаворонка. Вечером пролетел журавль. Уехал Семашко.

23. + 3° Мамаше снился гусь в камилавке. Это к добру. Больна животом Машка. Зарезали свинью.

24. Делали колбасы.

25. -2°. Яркое утро»18.

После этого Павел Егорович стал более внимательно относиться к своему писанию о каждом прожитом дне. Когда Чехову в следующий раз представилась возможность выступить в роли писателя-призрака для своего отца, он сделал более деликатно. Как бы ни веселила его несуразность некоторых отцовских записей, заметки Антона Павловича теперь были пронизаны теплотой и уважением к затее папаши. Например, в середине дневниковой страницы за октябрь 1895 года каллиграфический почерк Павла Егоровича внезапно сменяется изящным, но убористым почерком сына:

«10. Утро: -3°; сад и поле белы от изморози. Цветы померзли. Ясный день. П[олдень]: +15°. Сажали тюльпаны. На огороде пахали.

11. Пасмурно. П[олдень]: +6. Левитан уехал.

12. У[тро]: +5°. Мороза не было ночью. Возят из леса дрова. Тепло и ясно весь день. Покрыли соломой розы».

13 октября Чехов только начал вести запись: («Ночью и утром было +8°. Пасмурно. П[олдень]: +11°»), как вдруг его отец приехал домой из Москвы и сам закончил свои наблюдения за этот день: «П[авел] Е[горович]вернулся из Москвы в 1 1/2 час. дня» 19.

Источник удивительного чеховского чувства абсурда становится нам более понятным именно сквозь призму летописи Павла Егоровича о жизни семьи в Мелихове. Возможно, как раз литературная манера отца, наивное смешение высокопарного и низкого стилей, повлияла на сюрреалистическое сочетание идей в чеховских рассказах, внимание к фрагментам подслушанных разговоров и неожиданные наблюдения, которые можно найти в его записных книжках, - когда лаконичные чеховские фразы забавно создают ироничный подтекст, отсылая нас к немногословным записям его отца: «Мнение профессора: не Шекспир главное, а примечания к нему», «Шел по улице такс, и ему было стыдно, что у него кри-

18 Там же, с. 47.

19 Там же. С. 162.

вые лапы», «Женился, завел обстановку, купил письменный стол, убрал его, а писать нечего», «Девочка с восхищением про свою тетю: она очень красива, красива, как наша собака!», «Был счастлив только раз в жизни - под зонтиком», «Пьеса: "Боб жизни"» (С, XVII, 30, 37, 46-47, 76, 84). Можно предположить, что даже на мастерский лаконизм Чехова повлиял предельно краткий литературный стиль Павла Егоровича, который, несомненно, был отточен гораздо раньше, ещё в таганрогские годы.

Чехов так и не смог по-настоящему сблизиться с отцом, который раздражал его многими своими проявлениями, как и не смог простить ему, что тот порол сына в детстве. И все же есть что-то трогательное в том, что Чехов берег письма, которые получал от отца во время путешествия через Сибирь на Сахалин, письма, сопровождавшие его всю обратную дорогу до Москвы. Вряд ли это можно объяснить только педантичностью характера.

В Мелихове отец и сын сумели бок о бок мирно прожить целых шесть лет. Время шло, характер Павла Егоровича становился мягче; он и его дневник стали непременным атрибутом мелиховской жизни. Чехов, безусловно, был благодарен отцу за то, что он, уже довольно пожилой человек, занимался садом. В сентябре 1898 года, менее чем за месяц до смерти Павла Егоровича, Чехов написал ему из Ялты письмо. В нём он даёт отцу указания по поводу посадки новых яблонь, лиственниц и тополей, которые он заказал ранее, и просит его проследить, чтобы его розы были укрыты листвой до первых заморозков (П, VIII, 271). Тогда он и представить себе не мог, что не проведет следующее лето в Мелихове, и известие о внезапной смерти отца стало для него потрясением. Чехов, скорее всего, и сам был поражен тем, что для него присутствие отца в Мелихове было само собой разумеющимся. «Мне кажется, что после смерти отца в Мелихове будет уже не то житье, -писал он Маше, как только услышал печальное известие, - точно с дневником его прекратилось и течение мелиховской жизни» (XVIII, 296). Павел Егорович особенно любил пионы. Иногда он даже позволял себе более подробно распространяться о них в своем дневнике, отмечая, когда расцветают красные московские пионы, когда цветут белые и когда все четыре пиона одновременно20. В память об отце Чехов решил выкопать несколько из них и отправить в Ялту, где они прижились уже в его новом саду.

20 Там же. С. 238-239.

Чехов любил ухаживать за цветами. Из сотен луковиц, посаженных осенью, весной вырастали тюльпаны, нарциссы, гиацинты и ирисы, позже - гвоздики, лилии и розы, душистый жасмин, люпины, фиалки, левкои, фритиллярии, табак и множество других тщательно подобранных кустарников и растений. Кроме фруктовых деревьев, в саду Чеховым было посажено много елей и сосен, выращенных из семян21.

Это был первый сад Чехова, где, по его собственному признанию, он испытал и ряд неудач. В первую же весну зайцы съели заботливо посаженные им молодые яблоньки (П, V, 196), но вскоре его порадовали цветы. Они так пышно цвели, что в 1895 году Чехов в письмах хвастался тем, какой великолепный аромат они издавали по вечерам. Антон Павлович особенно гордился своими розами, а дачницы, живущие по соседству в селе Васькино, были в восторге, когда, будучи в гостях у писателя, получали от него специально подобранные букеты. Но, к их великому разочарованию, лепестки иногда начинали опадать уже по дороге домой. Дело в том, что Чехов лукаво дарил розы только в полном цветении - когда кусты и так нуждались в обрезке22. Сад занял особое место в творчестве Чехова. Помимо знаменитого цветущего «Вишнёвого сада», у него есть упоминание о душистом гелиотропе в «Чайке», в пьесе, над которой Антон Павлович работал в Мелихове летом 1895 года, и о сладко пахнущей резеде и олеандре в рассказе «Дом с мезонином», который он завершил через год. Действие повести «Черный монах», написанной в 1893 году, тоже разворачивается в саду известного в России растениевода: «Таких удивительных роз, лилий, камелий, таких тюльпанов всевозможных цветов, начиная с ярко-белого и кончая черным как сажа, вообще такого богатства цветов, как у Песоцкого, Коврину не случалось видеть нигде в другом месте. Весна была еще только в начале, и самая настоящая роскошь цветников пряталась еще в теплицах, но уж и того, что цвело вдоль аллей и там и сям на клумбах, было достаточно, чтобы, гуляя по саду, почувствовать себя в царстве нежных красок, особенно в ранние часы, когда на каждом лепестке сверкала роса». (С, VIII, 226-227).

У Чехова в усадьбе было два помощника. Это пара черно-рыжих такс, которые преданно сопровождали его во время ежедневных инспекторских прогулок по саду. Бром и Хина были пода-

21 Чехов М.П. Вокруг Чехова. С. 293.

22 А.П. Чехов в воспоминаниях современников. Москва: Худож. лит., 1986. С. 370.

76

рены Чехову его издателем Николаем Лейкиным. Они родились весной 1892 года, и Антон Павлович, уже живя в Мелихове, с волнением просил своего приятеля поскорее прислать их. Но прошел целый год, прежде чем их привезли сюда на поезде из Санкт-Петербурга. Как только щенки переступили порог дома, они сразу же внесли в размеренную жизнь писателя и землевладельца полный хаос, о чём Чехов сообщал Лейкину в письме от 16 апреля

1893 года: «Вчера, наконец, прибыли таксы, добрейший Николай Александрович. Едучи со станции, они сильно озябли, проголодались и истомились, и радость их по прибытии была необычайна. Они бегали по всем комнатам, ласкались, лаяли на прислугу. Их покормили, и после этого они стали чувствовать себя совсем как дома. Ночью они выгребли из цветочных ящиков землю с посеянными семенами и разнесли из передней калоши по всем комнатам, а утром, когда я прогуливал их по саду, привели в ужас наших собак-дворян, которые отродясь еще не видали таких уродов. ... Таксы очень понравились и составляют злобу дня. Большущее Вам спасибо» (П, V, 201).

Маша придумала для этой пары такс забавные имена - Бром и Хина23. Позже старший брат добавил к ним отчества и щенки превратились в Брома Исаевича и Хину Марковну. Чехов разрешил им спать у себя в кабинете. Лапы у Хины были такие короткие, что при ходьбе ее брюхо чуть ли не волочилось по земле. Каждый вечер она подходила к Чехову, клала передние лапы ему на колени и смотрела на него с обожанием. Любовь была взаимной. Бром был такой же ласковый.

Скоро и у других собак появилось потомство. У местной пары дворняжек, Шарика и Арапки, появились щенки Мюр и Мерилиз, названные так Чеховым в честь знаменитого торгового дома «Мюръ и Мерилизъ»24. Не успев обосноваться в Мелихове, Бром влюбился в мадемуазель Мерилиз, когда у той началась течка (как сам Чехов сообщал об этом друзьям), в то время как Хина позже влюбилась в другого дворового пса, в результате чего в феврале

1894 года у них родились щенки. Уже в январе следующего года Бром и Хина воспылали любовью друг к другу, и единственная из двух щенков, Селитра (как оказалось, вылитая копия Брома), продолжила династию (П, VI, 78).

23 Эти довольно смешные клички объяснялись просто - бром и хина в те времена были самыми популярными лекарствами (прим. пер.).

24 Сейчас это ЦУМ (прим. пер.).

Той же весной Лейкин прислал Чехову фотографию отца Брома и Хины, чтобы тот показал её его детям; обе собаки без особого интереса обнюхали её и, не почувствовав никакой родственной связи, убежали по своим делам (П, VI, 50). Чехов намеревался подарить Селитру графу Орлову-Давыдову, местному помещику, но она стала домашним любимцем шестерых детей семьи Семен-ковичей, новых владельцев имения князя Шаховского в селе Вась-кино. (П, VI, 71). В случайном порыве в июле 1896 года брат Чехова Александр, живший в Петербурге, приобрел щенка таксы, девочку, которую он также назвал Селитрой. Внешне она была очень похожа на чеховскую Хину, писал он. До этого Александр надеялся, что брат подарит ему одного из отпрысков Брома и Хины, и его жена была очень расстроена, когда этого не случилось25. В июне 1897 года Чехов писал Маше, что «У Исаича и Марковны роман в разгаре» (П, VII, 7), но не ясно, были ли у них в дальнейшем чистопородные щенки. В феврале того же года Чехов сообщал Александру, что Хина рожает три раза в год, причём, странную помесь дворняжки с крокодилом (П, VI, 296).

Чехов регулярно сообщал Лейкину о Броме и Хине. Например, в апреле 1897 года, он писал ему, что они жиреют от праздной жизни, но очень счастливы. Здесь же он с сожалением сообщал, что его верный сторожевой пес Шарик околел, на что Лейкин великодушно предложил еще одну пару щенков лайки, порода отличалась особой силой и выносливостью. Он считал, что, в отличие от такс, эти сибирские хаски, выведенные для охоты в тайге (их название происходит от русского глагола «лаять»), прекрасно могли бы подойти Чехову в качестве сторожевых собак. Шарик был растерзан Заливаем, охотничьей собакой, подаренной семье Чеховых. И он оказался единственным псом в их доме, который заслужил некролог в дневнике Павла Егоровича (Шарик «добрый был и верный сторож»)26. Та весна выдалась не из лучших: свирепый Заливай продолжал нападать на Брома (П^, 298), один щенок Хины умер в тот же день, когда подстрелили кошку, а потом пришло известие, что в округе бродят бешеные собаки. Так что Лейкин поддержал Чехова, когда предложил ему взять щенков лайки: Нансена и Лайку. Их привезли 3 августа, за четыре дня до того, как Хина разродилась ещё щенятами. «Они уже привыкли,

25 Ежов И.С. Письма А.П. Чехову его брата Александра Чехова. Москва, 1939. С. 290, 320, 324.

26 Кузичева А.П., Сахарова Е.М. Указ. соч. С. 173.

78

играют и скулят от блох и от жары, - писал Чехов Лейкину на другой день. - Итак, я у Вас в долгу за собак. Это очень, очень хороший подарок, и я не знаю, как благодарить Вас. Я то и дело выхожу, чтобы взглянуть на них. И сестра тоже». Дико ревнуя, Бром и Хина стали грозно рычать и сердиться (П, VII, 33).

Имя щенка лайки Нансен раскрывает нам еще одну удивительную черту в характере Чехова. Ведь он был назван так в честь Фритьофа Нансена, который за год до этого вернулся из своей второй, ставшей потом легендарной, экспедиции. Нансен со своей командой отправился из Норвегии летом 1893 года на восток вдоль побережья Сибири, а затем на север, пока их, специально построенная для похода парусно-моторная шхуна Фрам не оказалась в ледяной ловушке. Корабль лег в дрейф. Нансен надеялся доказать, что их судно, затёртое льдами у берегов Восточной Сибири, будет отнесено течением к Северному полюсу, а затем на юг, к Шпицбергену (как это и произошло). Беспокойный дух Нансена не мог смириться с медленным дрейфом во льдах, и он решает отправиться с товарищем в поход к Северному полюсу на нартах, запряжённых собаками хаски, прихватив с собой и лодки-каяки. Когда всё же холод и плохая погода вынудила их отступить, то оказалось, что они подошли к полюсу ближе, чем кто-либо до них в истории. Нансен возвратился в Норвегию с триумфом в 1896 году. Вероятно, Чехов с захватывающим интересом следил за сообщениями об этой полярной экспедиции в русской прессе. С тех пор как он проехал через всю Сибирь, его увлекала мысль о Севере. Поэтому Чехов не раз в письмах выражал желание отправиться в путешествие по Скандинавии.

III. МУЖИКИ

«Жить в деревне неудобно, началась несносная распутица, но в природе происходит нечто изумительное, трогательное, что окупает своею поэзией и новизною все неудобства жизни. Каждый день сюрпризы один лучше другого. Прилетели скворцы, везде журчит вода, на проталинах уже зеленеет трава. День тянется, как вечность. "Живешь, как в Австралии, где-то на краю света; настроение покойное, созерцательное и животное в том смысле, что не жалеешь о вчерашнем и не ждешь завтрашнего. Отсюда издали люди кажутся очень хорошими, и это естественно, потому что, уходя

в деревню, мы прячемся не от людей, а от своего самолюбия, которое в городе около людей бывает несправедливо и работает не в меру. Глядя на весну, мне ужасно хочется, чтобы на том свете был рай. Одним словом, минутами мне бывает так хорошо, что я суеверно осаживаю себя и вспоминаю о своих кредиторах, которые когда-нибудь выгонят меня из моей благоприобретенной Австралии. И поделом!» (П, V, 25) - так Чехов писал Суворину о том, как он рад переезду в Мелихово. Но чувство радости длилось не так долго, несмотря на то, что шесть с половиной лет, которые Чехов провел в своем поместье (шесть, если иметь в виду одну зиму, проведенную им в Ницце), оказались для него чрезвычайно плодотворными.

Большая часть его самых известных рассказов была написана в Мелихове, как и пьесы «Чайка» и «Дядя Ваня». Хотя часто Чехов чувствовал себя усталым, скучающим и одиноким (как бывало и ранее в Москве), здесь он не раз испытал минуты упоительного единения с природой, что ещё раз убеждало его в правильности принятого решения переехать в деревню. Как он писал брату Александру во время первой осени в Мелихове, их бабушки и прадедушки жили в деревне, и он чувствовал, что возвращается к своим корням. «В сущности, какое несчастье, что мы с детства не имели своего угла», - рассуждал он (П, V, 120). Моменты приобщения к чему-то божественному, которые Чехов испытывал на природе, постоянно поддерживали его творческое вдохновение в мелиховские годы.

Вспомним май 1894 года, когда он уехал со встречи с земскими врачами в какой-то старой усадьбе в десяти верстах от дома -поместье было превращено в психиатрическую больницу, где Чехов и его коллеги, 74 московских врача, встретились, чтобы обсудить свои профессиональные медицинские вопросы: «Из сумасшедшего дома я возвращался поздно вечером на своей тройке. 2/3 дороги пришлось ехать лесом, под луной, и самочувствие у меня было удивительное, какого давно уже не было, точно я возвращался со свидания. Я думаю, что близость к природе и праздность составляют необходимые элементы счастья; без них оно невозможно» (П,^ 296)

Необходимость заниматься писательством, хозяйством, развлекать гостей, навещать друзей в Москве и Петербурге, материально заботиться об отдельных членах семьи, не говоря уже о различных собаках и лошадях, - всё это вместе может показаться наполненной и почти сказочной жизнью. Но Чехов жил далеко

не в той сельской идиллии, которую так красочно описал Гончаров в романе «Обломов». Это был не райский мир счастливых крестьян, с его богатыми урожаями и духовными ценностями, мир, в котором помещик мог бы просто проспать свою жизнь по примеру по-своему милого русского медведя Обломова.

Это также был не тот мир, где малограмотные крестьяне были носителями мудрости и истины, как их представляет в своих романах Лев Толстой. Когда Чехов через несколько лет жизни в Мелихове в повести «Мужики» описал мир, в котором он жил, то читатели были по-настоящему потрясены. Именно потому, что он видел вокруг себя нищету, невежество, страдания, отсталость и болезни, его повышенное чувство моральной ответственности постоянно побуждало его делать все возможное, чтобы как-то помочь этим людям.

Русская интеллигенция очень тонко чувствовала национальные проблемы, но в этой среде было много таких, как Петя Трофимов, вечный студент в «Вишневом саде», молодых мечтателей-идеалистов, которые только говорили, говорили и, в сущности, ничего не делали. Чехов не считал себя святым, но он мог по праву гордиться тем, чего добился, живя в Мелихове. По его инициативе и в результате большой личной работы была открыта почта, построен мост через реку, уложена мощеная дорога от железнодорожной станции Лопасня, было принято решение, что на станции будут останавливаться скорые поезда. Гораздо важнее для него были три школы, которые он построил, его работа по профилактике надвигающейся холеры, участие в проведении переписи населения Российской Империи и врачебная помощь тысячам местным крестьян.

Подавляющее большинство чеховских соседей, конечно же, были крестьяне. Будучи внуком крестьянина, Чехов был одним из тех помещиков (их число постоянно росло), которые приобретали свою собственность сами, а не получали её по наследству.

Несмотря на незнатное происхождение, мелиховские крестьяне относились к Чехову с недоверием, как, впрочем, и ко всем вновь приезжим. Они ничего не знали о его основном занятии и тем более не могли следить за его литературными успехами; вряд ли кто-то из них вообще умел читать и писать. Как раз то, что он был врачом, заставило крестьян полностью изменить мне-

ние о нём, как следует из объяснения в одном из его писем: «С мужиками я живу мирно, у меня никогда ничего не крадут, и старухи, когда я прохожу по деревне, улыбаются или крестятся. Я всем, кроме детей, говорю вы, никогда не кричу, но главное, что устроило наши добрые отношения, - это медицина» (П, VIII, 121).

Как только крестьяне узнали, что по соседству есть врач, они стали приезжать в Мелихово со всех деревень и дальних селений (иногда за 15 верст), чтобы получить медицинскую помощь, особенно когда оказалось, что лечение будет бесплатным. С первыми лучами солнца в любое время года к доктору Чехову выстраивалась очередь больных. Летом в приёмные дни Чехов поднимал над флигелем, который стоял в глубине сада красный флажок.

Одна из причин, по которой Чехов не брал денег за консультации (или, если уж на то пошло, за лекарства, которые готовила и выдавала Маша), заключалась в том, что он не хотел, чтобы жители окрестных деревень считали его официальным уездным врачом. Когда в начале лета 1892 года с юга России начала распространяться эпидемия холеры, подозрительные крестьяне думали, что она была преднамеренно организована правительством через местных врачей. Был случай, когда один врач был убит. Крестьяне считали, что холера так и идёт за врачами по пятам; что врачи хоронили трупы умерших, чтобы скрыть улики! Однажды толпа крестьян ворвалась в холерный барак, чтобы «спасти» пациентов, а потом сжечь дотла само здание. Тысячи других обезумевших, покидая свои дома, только становились распространителями этой страшной болезни.

Такое поведение крестьян было не удивительно. До введения в 1880-х годах рудиментарной национальной службы здравоохранения, находившейся в ведении местных земств, медицинская помощь крестьянам была весьма примитивной. Понятно, что ни один уважающий себя врач не захочет жить в глухой деревне и зарабатывать гроши, когда он может жить в городе и зарабатывать приличные деньги. Крестьянам ничего не оставалось, как полагаться на местного фельдшера, от немецкого слова Feldscher, означающего армейского хирурга. Этим санитарам, которые часто знали немногим больше, чем сами крестьяне, приходилось обслуживать порой до 30 000 пациентов в радиусе 65 вёрст, как это было, например, в Вятке в 1883 году. Чехов был хорошо знаком с лечебной практикой подобных фельдшеров. В рассказе «Скрипка

Ротшильда» есть эпизод, в котором один из таких эскулапов ставит диагноз крестьянке Марфе Ивановой: «Нахмурив седые брови и поглаживая бакены, фельдшер стал оглядывать старуху, а она сидела на табурете сгорбившись и, тощая, остроносая, с открытым ртом, походила в профиль на птицу, которой хочется пить.

- М-да... Так... - медленно проговорил фельдшер и вздохнул. -Инфлуэнца, а может и горячка. Теперь по городу тиф ходит. Что ж? Старушка пожила, слава богу... Сколько ей?

- Да без года семьдесят, Максим Николаич.

- Что ж? Пожила старушка. Пора и честь знать» (С, VIII, 299-30).

К сожалению, в рамках серьёзных реформ Александра II

при создании первых земств как органов местного самоуправления здравоохранению не суждено было войти в число приоритетных задач. В 1860-х и 1870-х годах для российского правительства важнее была экономическая модернизация страны. Молодые социалистически настроенные врачи, ставшие первыми земскими врачами, постоянно пытались воздействовать на правительство, чтобы добиться оказания финансовой поддержки делу медицинской помощи там, где ее раньше не было. Вначале крестьянам такая деятельность казалась вредной, но постепенно врачам всё же удалось завоевать доверие крестьян, жизнь которых стала заметно преображаться благодаря предоставлению им бесплатного лечения при полной финансовой поддержке земства.

Чехов был искренним сторонником деятельности передовых врачей, которые возглавляли это общественное движение. Сам он не отличался политической активностью, но во время жизни в Мелихове у него сложились тесные отношения со многими земскими врачами, и он сразу же вызвался помочь в борьбе с надвигающейся на Москву эпидемией холеры. Ему был выделен участок, который включал в себя 25 деревень, 4 фабрики и мужской монастырь - Вознесенская Давидова пустынь. Через месяц Чехов написал Суворину длинное и взволнованное письмо о том, чем он занимался в должности санитарного врача: «Я организую, строю бараки и проч., и я одинок, ибо всё холерное чуждо душе моей, а работа, требующая постоянных разъездов, разговоров и мелочных хлопот, утомительна для меня. Писать некогда. Литература давно уже заброшена, и я нищ и убог, так как нашел удобным для себя и для своей самостоятельности отказаться от вознаграждения, какое получают участковые врачи. Мне скуч-

но, но в холере, если смотреть на нее с птичьего полета, очень много интересного. Жаль, что Вас нет в России. Материал для «Маленьких писем» пропадает даром. Хорошего больше, чем дурного, и этим холера резко отличается от голода, который мы наблюдали зимою. Теперь все работают, люто работают. В Нижнем на ярмарке делают чудеса, которые могут заставить даже Толстого относиться уважительно к медицине и вообще к вмешательству культурных людей в жизнь. Похоже, будто на холеру накинули аркан. Понизили не только число заболеваний, но и процент смертности. В громадной Москве холера не идет дальше 50 случаев в неделю, а на Дону она хватает по тысяче в день -разница внушительная. Мы, уездные лекаря, приготовились; программа действий у нас определенная, и есть основание думать, что в своих районах мы тоже понизим процент смертности от холеры. Помощников у нас нет, придется быть и врачом и санитарным служителем в одно и то же время; мужики грубы, нечистоплотны, недоверчивы; но мысль, что наши труды не пропадут даром, делает всё это почти незаметным. Из всех серпуховских докторов я самый жалкий; лошади и экипаж у меня паршивые, дорог я не знаю, по вечерам ничего не вижу, денег у меня нет, утомляюсь я очень скоро, а главное - я никак не могу забыть, что надо писать, и мне очень хочется наплевать на холеру и сесть писать. И с Вами хочется поговорить. Одиночество круглое» (П, V, 100).

С августа по октябрь 1892 года, когда участок Чехова прекратил работу, ему удалось осмотреть более 1000 пациентов. Ближайшие одиннадцать случаев заболевания холерой были зарегистрированы всего в 20 верстах от его района уже после закрытия его участка. Но Чехов продолжал принимать и осматривать многочисленных больных, которые постоянно шли и приезжали к нему в Мелихово. Один из его друзей вспоминал: «...в буквальном смысле ему не давали ни минуты покоя!.. С раннего утра к нему забрался какой-то помещик, который сидел очень долго, потом явился земский врач, затем сельский батюшка, затем еще кто-то в военной форме - кажется, мелиховский исправник... Из окна отведенного мне флигелька было отлично видно, как к крыльцу скромного одноэтажного чеховского домика то подкатывала бричка. А в маленькой проходной горенке, около чеховского кабинета, почти не переводились мужики

и бабы - кто за делом, кто за пустяками, кто за врачебной помощью... И, в довершение несчастья, к завтраку свалился, как снег на голову, гость из Москвы...»27.

Чехов до конца своих дней был верным поборником народного просвещения, В конце 1894 года он с радостью согласился стать попечителем сельской школы в соседнем селе Талеж. Он писал Суворину о молодом человеке, в чьём ведении была эта школа: «Учитель получает 23 р. в месяц, имеет жену, четырех детей и уже сед, несмотря на свои 30 лет. До такой степени забит нуждой, что о чем бы Вы ни заговорили с ним, он всё сводит к вопросу о жалованье. По его мнению, поэты и прозаики должны писать только о прибавке жалованья; когда новый царь переменит министров, то, вероятно, будет увеличено жалованье учителей и т.п.» (П, V, 339).

Опыт работы в качестве попечителя дал Чехову идею строительства еще одной школы в этой округе. Работа началась в марте 1896 года, и уже в августе 1897 года новая школа открыла двери для первых учеников. Годом позже Чехов присутствует на экзаменах, также он был назначен помощником школьного инспектора28. Согласно обязанностям по этой должности он посетил в уезде 57 школ и подготовил отчет для Земского собрания. Его наблюдения за повседневной жизнью деревенской школы во всех её проявлениях дали ему материал для одного из его лучших рассказов «На подводе». Чехову предстояло построить еще две школы в соседних с Мелиховым сёлах, причём, третью - по особому настоянию самих крестьян. Они смогли собрать всего 300 рублей, местное земство готово было дать 1000 рублей, тогда как Чехову оставалось довложить еще как минимум полторы тысячи рублей. Средства, вырученные от организованного Чеховым в Серпухове театрального представления, в котором участвовали превосходные актеры, а среди публики присутствовали важные дамы, одетые по последней парижской моде, усыпанные бриллиантами, оказались мизерными; самые богатые люди города также оказались самыми скупыми на такие пожертвования.

Тем временем Чехов продолжал регулярно посылать в свой родной Таганрог объемные посылки с книгами в дар городской библиотеке.

27 Леонтьев-Щеглов И.Л. Из воспоминаний об Антоне Чехове // А.П. Чехов в воспоминаниях современников». Москва, Худож. лит., 1986. С. 79.

28 Помощником предводителя дворянства по наблюдению за начальными народными училищами (прим. пер.).

В начале 1897 года Чехов был бригадиром 15 счетчиков Пер-вой29 Всероссийской переписи населения и провел два холодных зимних месяца, посещая деревенские дома, зачастую ударяясь головой о низкие потолки крестьянских изб. После завершения переписи Чехов вернулся к повести «Мужики» и завершил ее. Сюжет для нее, как он потом рассказывал Суворину, был взят из жизни в селе Мелихове. Это произведение, безусловно, представляет собой творческую кульминацию мелиховской жизни Чехова. «Мужики», может быть, и не лучшее из его произведений, написанных в Мелихове, с художественной точки зрения, но очень важное.

Бросив работу лакеем в одной из московских гостиниц после того, как он неудачно уронил поднос с ветчиной и горошком, неизлечимо больной Николай Чикильдеев с женой Ольгой и дочерью возвращается в родную деревню умирать. Мы видим деревню и ее жителей глазами потрясенной Ольги: они пытаются как-то приспособиться к нищете и грязи, с которыми они сталкиваются.

Перед публикацией повести у московского цензора С. Соколова сразу же возникло много претензий к рукописи. По его словам, крестьяне в ней изображались слишком «мрачными красками», живущими впроголодь и пьяными, мужчины физически издеваются над своими женами, в бога ни один крестьянин, по всей видимости, не верит. Кругом царит нищета. Одну страницу московский цензурный комитет постановил исключить, если автор не согласиться - арестовать. Эта страница была в самом конце рассказа, и казалось, что уже какой-то другой повествовательный голос вторгается в мысли Ольги: «В течение лета и зимы бывали такие часы и дни, когда казалось, что эти люди живут хуже скотов, жить с ними было страшно; они грубы, нечестны, грязны, нетрезвы, живут не согласно, постоянно ссорятся, потому что не уважают, боятся и подозревают друг друга. Кто держит кабак и спаивает народ? Мужик. Кто растрачивает и пропивает мирские, школьные, церковные деньги? Мужик. Кто украл у соседа, поджег, ложно показал на суде за бутылку водки? Кто в земских и других собраниях первый ратует против мужиков? Мужик».

Это не понравилось потому, что в рассказе Чехова положение русского крестьянства после отмены крепостного права не было показано в положительном свете. Но что ещё хуже, с точки зрения правительства, Чехов возложил вину исключительно на власти

29 Первого после правления Екатерины II (прим. пер.).

86

в эпизоде, в котором голос повествователя снова вторгается в размышления Ольги: «Да, жить с ними было страшно, но все же они люди, они страдают и плачут, как люди, и в жизни их нет ничего такого, чему нельзя было бы найти оправдания. Тяжкий труд, от которого по ночам болит все тело, жестокие зимы, скудные урожаи, теснота, а помощи нет и неоткуда ждать ее. Те, которые богаче и сильнее их, помочь не могут, так как сами грубы, нечестны, нетрезвы и сами бранятся так же отвратительно; самый мелкий чиновник или приказчик обходится с мужиками как с бродягами, и даже старшинам и церковным старостам говорит «ты» и думает, что имеет на это право. Да и может ли быть какая-нибудь помощь или добрый пример от людей корыстолюбивых, жадных, развратных, ленивых, которые наезжают в деревню только затем, чтобы оскорбить, обобрать, напугать? (С, IX, 311-312).

Повесть «Мужики» была напечатана в апрельском номере московского журнала «Русская мысль» сразу после того, как Чехов перенес лёгочное кровотечение, превратившее его в инвалида на всю оставшуюся жизнь. Эта публикация вызвала жаркие споры в прессе, которые продолжались больше года, полемика всё только нарастала - из всех его произведений именно эта повесть вызвала самую сильную реакцию общества. Чехов не принимал участия в дискуссии, считая свою задачу выполненной. Во фразе, которую Чехов записал в одной из своих записных книжек, сконцентрировано его писательское кредо: «Тогда человек станет лучше, когда вы покажете ему, каков он есть...» (С, XVII, 90) Как и в случае с помещиком, смакующим свой кислый крыжовник, многие образованные русские люди просто не хотели, чтобы кто-то поставил перед ними зеркало с их пороками и недостатками, идущими от несовершенства общества.

IV. КРОКЕТ НА ЛУЖАЙКЕ

«В гостиной по соседству с моим кабинетом люди целый день играли на пианино и пели романсы, и поэтому я постоянно пребываю в элегическом настроении».

Письмо Лидии Авиловой, 1 марта 1893 года (П, V, 339).

«Мы играли в крокет и lawn-tennis, гуляли по саду, пили чай, потом долго ужинали...»

А.П. Чехов «Дом с мезонином»

Мало кто знает об увлечении Чехова крокетом. Это игра, которая требует точности и, на мой взгляд, наиболее демократична и не предполагает агрессивного соперничества - по понятным причинам она стала самой популярной в Англии, в стране, с которой она до сих пор наиболее всего ассоциируется. К моменту основания Английского клуба лаун-тенниса и крокета в 1869 году люди практически всех слоёв общества играли в крокет по всему миру, в том числе и в России. Разумеется, что в стране, где зима длится девять месяцев, а три месяца - просто дурная погода (как замечательно выразился Вольтер), возможностей использовать крокетный молоток на зелёной лужайке не так много, как в Туманном Альбионе (так россияне всё ещё любят называть Англию). Тем не менее эта игра сразу же стала чрезвычайно распространена в России после того, как её привезли туда иммигранты из Великобритании в конце XIX века. О степени её популярности можно судить по тому, что даже в Советском Союзе люди с удовольствием играли в крокет и в 1920-е, и в 1930-е годы, о чём свидетельствуют изданные в 1930 году 20 000 экземпляров брошюры «Крокет. Описание и правила игры»30. То, что в эту благопристойную игру играли в тяжелые времена коллективизации и пятилетних планов, кажется нелепым, пока не изучишь наставления дореволюционного руководства по игре в крокет. Игрок никогда не должен забывать, что он всего лишь член команды, внушает нам автор: «Если каждый игрок думает только о том, чтобы провести свой шар через ворота до входного столба, нисколько не заботясь о своих товарищах, то крокет становится бессмысленным и скучным» 31.

30 Брошюра известного спортивного журналиста Бориса Михайловича Чеснокова. Электронный ресурс. Режим доступа: http://croquet-dub.com/rules/gallery0005.htm (Прим. пер.)

31 Крокетъ. Обшдя правила игры. Составилъ М. Волковъ. 1916 г. У автора: M. Vol'f, Kroket: obshchie pravila igry, Petrograd, 1916.

Поэтому интерес Чехова к крокету не был чем-то необычным. И правда, крокет был принят всеми слоями российского общества, от императорской семьи и знаменитостей вроде Шаляпина и Анны Павловой до самого обычного дачника. Переехав в Мелихово, Чехов при первой же возможности приобрёл в Москве набор для крокета, и с первого же лета эта игра стала одним из развлечений для многочисленных гостей его дома. Чехов впервые начал изучать технику крокировки, когда сам стал дачником ещё в середине 1880-х годов. По всей видимости, он был настолько увлеченным игроком, что часто настаивал на том, чтобы игра продолжалась и после захода солнца. Иногда на лужайке становилось так темно, что ему и его противникам приходилось зажигать спички, чтобы увидеть шары.

К сожалению, у нас нет никакой информации о крокетных матчах, сыгранных в Мелихове: это было занятие слишком легкомысленное, чтобы Павел Егорович зафиксировал его в своем дневнике. Но единственная сохранившаяся фотография игры позволяет предположить, что к крокету здесь относились достаточно серьезно. Скорее всего, в Мелихове играли в русский крокет.

Как и многие другие культурные заимствования, крокет был русифицирован, были внесены изменения в схему расположения воротец (например, были два варианта - «Орел» и «Андреевский крестъ»), в число самих воротец (9 или 10) и размер лужайки. Как ни странно, только в России традиция игры в крокет с деревянными шарами сохранилась до наших дней даже при состязаниях на международном уровне.

Чехов, скорее всего, был очень рад чем-то занять своих гостей. Они настолько одолевали его в Мелихове, что он часто просто не находил свободного времени, чтобы писать. « Ах, если б Вы знали, как я утомлен! - писал он Суворину в декабре 1892 года. -Утомлен до напряжения. Гости, гости, гости... Моя усадьба стоит как раз на Каширском тракте, и всякий проезжий интеллигент считает должным и нужным заехать ко мне и погреться, а иногда даже и ночевать остаться. Одних докторов целый легион! Приятно, конечно, быть гостеприимным, но ведь душа меру знает. Я ведь и из Москвы-то ушел от гостей» (П, V, 139).

Как и все люди, Чехов был противоречивой натурой. Он чувствовал себя несчастным, когда никто не приезжал в гости, и совершенно несчастным, когда вдруг появлялось слишком много друзей.

Он одновременно хотел и не хотел похвастаться Мелиховым перед своим ближайшим другом Сувориным, который стал одним из первых посетителей его усадьбы. Чувствуя, что Суворин ожидает от имения чего-то гораздо более грандиозного, Чехов пытается избавить его от завышенных ожиданий в письме после Пасхи 1892 года: «Мелихово Вам не понравится, по крайней мере в первое время. Тут всё в миниатюре: маленькая липовая аллея, пруд величиною с аквариум, маленькие сад и парк, маленькие деревья, но пройдешься раз-другой, вглядишься - и впечатление маленького исчезает» (П, V, 46).

Предчувствие его не обмануло. Имение не понравилось Суворину, когда в конце апреля он ответил на приглашение Чехова и посетил Мелихово: он провел здесь всего два дня и поспешил вернуться к привычной комфортной жизни, в которой он мог разъезжать по хорошим дорогам в рессорных экипажах. Чувствуя неловкость, Суворин поспешил вскоре встретиться с Чеховым в Москве. Но он не видел Мелихова в его расцвете: деревья ещё не распустились, снег еще не совсем растаял, было еще холодно.

Март и апрель были, и правда, всегда худшими месяцами года для сельских жителей. Когда снег начинал таять, лихая езда на санной тройке сменялась мучительно медленными поездками по глубокой грязи. Русские называют этот относительно короткий, но ужасный период весны распутицей, словом, прекрасно передающим ощущение того, что дороги буквально размываются, а осенью начнется всё сначала.

По сравнению со многими другими загородными усадьбами, добираться до Мелихова было довольно удобно. От Москвы ежедневно ходили несколько поездов, и через два-три часа можно уже было быть на станции Лопасня, но во время распутицы гораздо больше времени требовалось, чтобы доехать просёлочной дороге последние несколько вёрст до усадьбы.

И в самом начале мелиховского жития Чеховым пришлось положиться на древнюю старушку лошадь Анну Петровну как на свое единственное средство передвижения. Чехов ярко передал, каково было путешествовать во время распутицы в своем рассказе «На подводе». За местным помещиком, ехавшим в коляске, запряжённой четверкой лошадей, на телеге еле поспевает школьная учительница, которую везет пожилой крестьянин Семен: «С шоссе свернули на проселочную дорогу: Ханов впереди, Семен за ним.

Четверка ехала по дороге, шагом, с напряжением вытаскивая из грязи тяжелый экипаж. Семен лавировал, объезжая дорогу, то по бугру, то по лугу, часто спрыгивая с телеги и помогая лошади. Марья Васильевна думала все о школе, о том, какая будет задача на экзамене - трудная или легкая... А дорога все хуже и хуже. Въехали в лес. Тут уж сворачивать негде, колеи глубокие, и в них льется и журчит вода. И колючие ветви бьют по лицу» (С, IX, 336-337).

Когда дорога подсыхала, то время в пути значительно сокращалось, но комфорта путники все равно не испытывали. В ноябре 1894 года Чехов пожаловался одной из своих приятельниц, что в последний раз, когда он ехал со станции, от тряской езды у него оторвалось сердце, так что теперь он уже не способен любить. (П, V, 341)

При сильном дожде приходилось ехать через глубокие лужи, в которых лошади иной раз увязали по самое брюхо. В любую погоду из Мелихова почти ежедневно отправляли на станцию лошадей за почтой и провизией, и за гостями, которым приходилось ждать их и пить коньяк в станционном буфете с француженкой-официанткой. Всякий раз три дворовые собаки бежали за телегой туда и обратно.

Поскольку в Мелихове не было телефона, то во время распутицы Чехову больше ничего не оставалось, как поддерживать связь со своими корреспондентами по почте. Объёмная переписка Чехова в мелиховские годы с такими друзьями, как Лика Мизино-ва, Суворин, различными литературными редакторами, писателями и театральными деятелями, а также получение многочисленных газет и журналов, на которые он был подписан, были сопряжены с большими сложностями. За шесть с половиной лет, прожитых в Мелихове, Чехов отправил около двух с половиной тысяч писем, хотя в Лопасне не было почты. Ближайшее почтовое отделение находилось в 15 верстах, и все бандероли и посылки, кроме обычных писем, доставляли в усадьбу с большим опозданием. Переписка была нужна Чехову как воздух, поэтому после переезда в Мелихово он постоянно обращался к местным властям с просьбой о создании почтового отделения в Лопасне. Когда в 1894 году разрешение было получено, Чехов сам помогал собирать пожертвования на строительство здания почты. И вот 1 января 1896 года рядом с железнодорожной станцией Лопасня было торжественно открыто почтовое отделение. Теперь начальнику станции уже

не приходилось хранить корреспонденцию в своем шкафу. Чтобы поддержать финансово это почтовое отделение, Чехов продолжал покупать в нем марки даже когда уже уехал из Мелихова

Честно говоря, распутица давала Чехову некоторую передышку от гостей, так как большинство его приятелей и друзей были не в восторге от перспективы добираться до Мелихова по такой грязи. Однако пик визитов приходился на лето, когда становилось тепло, а дороги были проезжими.

Один из своих самых счастливых дней Чехов провел с гостями на рыбалке в июне 1897 года, когда он поймал 57 карпов и на следующий день к обеду была подана уха. Не меньшее блаженство доставляли ему часы одиночества с удочкой у воды. Когда один из соседей как-то с удивлением спросил его, почему он не идёт на реку, где самый лучший клёв, то Чехов ответил, что главное для него не сама рыбалка, а редкая возможность сидеть и думать в полной тишине, чтобы ему никто не мешал32.

Весной 1892 года, будучи ещё в эйфории от того, что он впервые стал землевладельцем, Чехов поддался непрекращающимся мольбам Лейкина и написал несколько юмористических рассказов для его журнала «Осколки» под своими старыми псевдонимами. Один из них был явно вдохновлен обитателями своего нового пруда (которым Чехов обещал дать конституцию). Этот небольшой пруд был расположен так близко к усадебному дому, что, по шутливому утверждению Чехова, рыбу можно было ловить прямо из окна (П, V, 19).

Поклонники Чехова, которые полагают, что его зрелые рассказы обязательно должны быть мрачными, могут прийти в замешательство. Рассказ «Рыбья любовь» написан им в том же году, что и «Палата N6». Это рассказ, всего на пару страниц, о карасе, который неожиданно влюбляется в Соню Мамочкину, молодую барышню, которая приехала на лето на генеральскую дачу. Карась без всякой надежды смотрит на Соню своими влюблёнными глазами, когда она каждый день приходит купаться на пруд: « Конечно, о шансах на взаимность не может быть и речи. Может ли она, такая прекрасная, полюбить меня, карася? Нет, тысячу раз нет! Не обольщай же себя мечтами, презренная рыба! Тебе остается только один удел - смерть! Но как умереть? Револьверов и фос-

32 Чехов А.П. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам. Состав. Вал. Фейдер. Л.: Academia, 1928.С. 210.

форных спичек в пруде нет. Для нашего брата, карасей, возможна только одна смерть - пасть щуки. Но где взять щуку? Была тут в пруде когда-то одна щука, да и та издохла от скуки. О, я несчастный!» (С, VIII, 51). Однажды вечером карась пытается совершить самоубийство и бросается на крючок удочки Сони, но срывается и плюхается в воду, потеряв нижнюю челюсть; в этот момент он сходит с ума. Позже, ошибочно приняв купающегося молодого поэта Ивана за свою возлюбленную, он заражает его пессимизмом, нежно целуя в спину. Невероятно, но даже такой незамысловатый и безобидный рассказ был задержан на пару недель цензорами. Они, скорее всего, решили, что Чехов, таким образом, высмеивал русскую литературу: «Ничего не подозревая, поэт вылез из воды и, дико хохоча, отправился домой. Через несколько дней он поехал в Петербург; побыв там в редакциях, он заразил всех поэтов пессимизмом, и с того времени наши поэты стали писать мрачные, унылые стихи» (С, VIII, 53).

На второе лето Чехов уже устал от бесконечного количества гостей, которые наполняли его небольшой дом, иногда в одной комнате жило сразу по нескольку человек, а с наплывом визитёров в ход шли и сарай, и баня.

Именно по этой причине в 1894 году Чехов попросил своего друга архитектора Франца Шехтеля спроектировать флигель, чтобы поставить его в центре сада - дощатый домик из двух комнат с наклонной крышей и балконом. У Чеховых теперь был свой флигель! Первоначально он был предназначен для гостей, но обычно в нём располагался сам Чехов со своим письменным столом. Именно здесь, в этом флигеле, где была написана знаменитая «Чайка», он мог в любое время уединиться для творчества.

В конце июня 1897 года в Мелихово приехал известный в то время петербургский художник Иосиф Браз, которому Павел Третьяков заказал портрет А.П. Чехова. Удивительно, но прожив здесь почти месяц, Браз так и не смог приблизился к тому, чтобы запечатлеть на холсте неуловимую чеховскую натуру. И художник, и его модель были недовольны незаконченным портретом и согласились ещё на одну попытку.

Разумеется, что не все, кто приезжал в Мелихово, были нежеланными гостями. Например, Чехов всегда был рад видеть Исаака Левитана, который часто приезжал к нему, пока они вдруг не поссорились (в рассказе «Попрыгунья» Чехов неосторожно

не замаскировал черты характера и внешний облик Левитана в сатирически изображенном художнике). Через несколько лет с возобновлением дружеских отношений Левитан снова стал приезжать в Мелихово.

Надо сказать, что среди многочисленных почитательниц таланта Чехова (большинство из которых были безнадежно влюблены в него) Лидия Мизинова всегда занимала особое место. На самом деле ее обожали все Чеховы, и особенно сам Антон Павлович. «Прекрасная Лика», как ее все называли, впервые приехала в Мелихово в начале мая 1892 года. А в конце марта Чехов написал ей длинное, типично игривое письмо, в котором использовал для нее одно из своих любимых прозвищ, которое позаимствовал из «Са-фо»33: «Денег нет, Мелита. Немножко угарно. Форточек нет. Отец накурил ладаном. Я навонял скипидаром. Из кухни идут ароматы. Болит голова. Уединения нет. А главное - нет Мелиты и нет надежды, что я увижу ее сегодня или завтра. Будьте здоровы. Обманывайте нас, Мелита. Поклонитесь Левитану. А перевод? Что же перевод? Неужели Вы думаете, что я даром заплачу Вам деньги? Ваш от головы до пяток, всей душой и всем сердцем, до гробовой доски, до самозабвения, до одурения, до бешенства. Антуан Тше-коф. (Произношение кн. Урусова.)» (П, V, 38-39).

Лика познакомилась с Чеховым в начале 1890-х годов, незадолго до его поездки на Сахалин, а в Мелихове они подружились еще больше. Но когда стало ясно, что Чехов в конечном счете не собирается отвечать взаимностью на чувства Лики, она в отчаянии влюбилась в их общего друга-писателя И.Н. Потапенко. Игнатий Потапенко был женат, и когда Лика забеременела, он отказался оставить семью и поступить достойно по отношению к бывшей любовнице. В конце концов, он бросил ее. Впоследствии отношения Лики с Чеховым уже не были такими, как раньше, но она все же осталась одной из немногих его близких друзей, кого он хотел бы видеть после провала «Чайки». Письма, которые она писала ему в течение всего времени их отношений, вызывают грустное чувство, Чехов часто подолгу не отвечал на них, проявляя холодность и черствость. Лика была талантливой пианисткой (она часто аккомпанировала Потапенко, когда он пел романсы и арии из опер Чайковского в Мелихове), но ей так и не удалось стать ни актрисой, ни оперной певицей. Главное, чем она осталась в истории - ее

33 Популярной в то время трагедии Грильпарцера (прим.пер.)

94

судьба отразилась в судьбе Нины Заречной, главной героини пьесы «Чайка». Кроме того, Чехов позаимствовал многое из биографии Лики для рассказа «Ариадна», в котором молодая женщина после романа с женатым мужчиной остаётся одна в Европе. Написанный примерно в то же время, что и «Чайка», этот, по моему мнению, один из чеховских наиболее женофобских рассказов.

Среди последних посетителей Мелихова была актриса Ольга Книппер, женщина, которая наконец-то смогла покорить сердце Чехова. Они коротко встретились осенью 1898 года, это случилось в Москве незадолго до его поездки в Ялту, где он собирался провести свою первую зиму. Отец Ольги Книппер был немецким фабричным управляющим из Эльзаса, который в молодости переехал в Россию, а ее мать была родом из одного из местечек в немецкоязычных балтийских губерний Российской Империи. Книпперы вели жизнь согласно русским традициям и воспитывали троих своих детей, Константина, Ольгу и Владимира, как коренных москвичей. Отец Ольги был в таком же ужасе от одной мысли, что его единственная дочь станет актрисой, как и благочестивый отец в рассказе Чехова «Реквием». Но его неожиданная смерть в 1894 году, когда Ольге было уже двадцать пять лет, позволила ей самостоятельно решить свою судьбу и дала возможность найти путь к осуществлению своей мечты.

Осенью 1898 года после трехгодичных драматических классов у Владимира Немировича-Данченко в Филармоническом училище в Москве она сразу же была принята её бывшим педагогом и Константином Станиславским в состав труппы создаваемого ими Московского художественного театра. Одной из первых пьес, которую театр начал репетировать для первого сезона, была чеховская «Чайка», где Ольге Книппер дали роль Нины34. 9 сентября 1898 года, когда Ольге исполнилось 30 лет, Чехов впервые пришел на репетицию. Перед самым отъездом в Ялту Чехов пришел еще на две её репетиции, и к этому времени его мысли уже полностью были заняты жизнерадостной мадемуазель Книппер.

Смерть отца Чехова во время его первой зимы в Ялте, его собственная болезнь, которая требовала длительного проживания в теплом климате, положили конец мелиховскому периоду жизни семьи. После неожиданной смерти мужа осенью 1898 года овдовевшая Евгения Яковлевна покинула Мелихово и со временем пе-

34 Ошибка, О. Книппер получила роль Аркадиной (прим. пер.).

95

реехала к сыну в Ялту. Последний раз Чехов приехал в Мелихово летом следующего года, чтобы уладить дела перед тем, как выставить имение на продажу и завершить строительство своей последней школы.

Теперь всё здесь казалось ему безрадостным из-за не по сезону холодной погоды и кончины его любимых такс (Бром умер в июне 1899 года (П, VIII, 201), вероятнее всего, от бешенства, а Хина - всего через несколько недель после укуса бездомной собакой, скорее всего, по той же причине). Однако те три майских дня, когда Ольга Книппер гостила в Мелихово, стали исключением. Хотя у нас нет свидетельств о том, как они проводили свое время, можно с уверенностью сказать, что именно здесь завязалась дружба между Ольгой Леонардовной и Антоном Павловичем. Вскоре после её отъезда из Мелихова началась их переписка, которая и послужила началом их романа.

MELIKHOVO

R. Bartlett

Rosamund.bartlett@ehrc.ox.ac.uk

University of Oxford Oxford, UK

Abstract. This is the first publication in Russian (with the author's permission) of a fragment of the book - a biography of Anton Chekhov. For publication was selected a fragment dedicated to the writer's life in Melikhovo. The book by R. Bartlett is a bright and talented example of the English perception of the writer.

Keywords: Chekhov, a biography.

For citation: Bartlett R. Melikhovo. Journal of Russian Studies. 2020;1(1):57-96. (In Russ.)

Автор публикации

Розамунд Бартлетт - английский писатель, переводчик, преподаватель русской литературы в Оксфордском университете. Оксфорд, Великобритания.

Author of the publication

Rosamund Bartlett - English writer, academic, translator and lecturer at the University of Oxford, specializing in Russian literature. Oxford, UK.

Принято к публикации 30.08.2020.