CC BY
89
О. В. Павленко (Москва)
«Мечта не ставшая реальностью...»
Так назвал Т.Г.Масарик чешское сектам»Само это понятие в чешском языке имеет гораздо более емкое культурно-историческое и политическое содержание, чем в русском. Это не только определенная этноязыковая общность, но и совокупность различных идей и представлений о прошлом, настоящем и будущем славянских народов, своего рода идеологический символ взаимозависимости их судеб. Этот термин в XIX в. нередко использовался для определения так называемой «славянской политики», важнейшей части чешского движения XIX — начала XX в., представлявшей различные акции, направленные на создание политических блоков славянских народов как на региональном австро-славянском уровне, так и в общеевропейском масштабе.
Славянская идея у чехов прошла длительный путь становления в общественном сознании, постоянно видоизменяясь в зависимости от конкретных политических условий. От лозунга, выдвинутого Юнгманом в начале XIX в. — «Славянин и патриот», до основной идеи середины века — «Мы осознали себя славянами, чтобы оставаться чехами».
Нас будет интересовать чешское общество 40-х годов XIX в. Это время выбрано не случайно — именно тогда в революционных бурях «весны народов» 1848-1849 г. закладывались, как представляется, основы чешской национальной идеологии, сохранившиеся до наших дней. Именно на этом динамичном фоне выдвинулся в авангард чешских политиков Карел Гав-личек Боровский (3LX.1821-29.VI.1856), которого по праву считают не только основателем национальной по духу журналистики, но и одним из первых идеологов чешской государственности 2.
1. Славянская взаимность н национальная идея
Для Гавличека проблема «э^уапэЫ» всегда была проблемой этничнос-ти (в этнокультурном плане) и идентичности (в национально-государственном масштабе) малых народов Центральной и Юго-Восточной Европы. Естественно, что речь шла прежде всего о чехах, или, по его определению, «едином чехославянском народе». Идея «чехославянского» народа — стержень его публицистики. Уже в статье «Славянин и Чех» он пишет о «чехославянах» (СесЬоэЬуапе), которые по своему составу представляют объединение чехов из королевства Богемии, мораван, силезцев и словаков3. Гавличек считал возможным и единственно верным бороться
за объединение «чехославянского народа», следуя образцу единого «иллирийского народа», в существование которого он искренне верил.
Определив, что есть чехославянский народ, Гавличек подробно рассматривает вопрос о его потенциальных союзниках. Критикуя панславизм Я. Коллара, он выдвигает идею славянского союза, ограниченного рамками Австрийской империи. Чехославянам ближе всего, по его мнению, иллирийцы. К единому «иллирийскому народу» он относит сербов, хорватов, боснийцев, граничар, черногорцев, далматинцев, штирских и крайинских словенцев, герцеговинцев, не акцентируя столь выраженные различия в их менталитете, религии, истории. Второй славянский союзник... русины или «малорусы» *. Заметим, не поляки, которые традиционно считались близким чехам народом как по географическим, так и по этнокультурным характеристикам. «Малоросскому вопросу» отводится в публицистике Гав-личека важнейшее место. Он употреблял этнонимы «русин», «малорус» и «украинец» как синонимичные.
«Народ малоросский», «сыны украинские», которых духовно и политически угнетают русские и поляки, еще воспрянет. Освобождение может начаться в восточной Галиции, входившей в состав Австрийской империи и насчитывавшей около трех миллионов жителей. Если Вена предоставит этим «малороссам» возможность свободно развивать свой язык, исповедовать униатство, защитит от ополячивания, то тогда приобретет мощного союзника, который станет «антагонистом Великоросам»4. Примерно с конца 30-х годов в высших кругах петербургского двора начинают проявлять интерес к этой славянской провинции. Осторожно. Тайно. Речь шла о поддержке (прежде всего материальной) униатского духовенства. Благотворительность имела и тайную цель — распространение русофильства среди русинов5. Насколько Гавличек был осведомлен в этом — нам неизвестно. Но он был убежденным противником русофильства в среде австрийских славян. И в пику этому призывал Вену проявить большую гибкость по отношению к своим «малоросским» подданным.
В историографии сложилось мнение, что именно в статье «Славянин и Чех» Гавличек впервые провозгласил концепцию австрославизма6. Согласиться с этим можно лишь с некоторыми оговорками. Действительно, Гавличек критикует всеславянскую иллюзию, созданную Яном Ксшларом. Он доказывает, что «славянин» — лишь научное, географическое понятие и говорить о «славянском братстве» так же глупо, как и об «индоевропейском патриотизме». Славяне не являются «единым народом», а разделены на четыре самостоятельных, независимых друг от друга народа — русских, поляков, че-
* Гавличек употребляет этнонимы <Ма1оги$», «Яизш», куп икгадозку», не делая между ними историко-географических разделений. «Ма1огш» и «(Лсга^па» для него одно и то же понятие.
хов, иллиров. Правда, через несколько страниц Гавличек, уже по-другому трактует «независимые части Славянства». Это уже не отдельные народы, а группы, разделенные по культурно-политическому и географическому принципам. И их уже не четыре, а три — западные славяне («чехославяне»), южные славяне («иллиры») и восточные («русские, поляки, малорусы»)7. Примечательно, что, призывая к признанию права на самостоятельное существование каждого «малого» народа (как в случае с малоросами), Гавличек все же остается сторонником идеи национальной интеграции. Модель «хорва-ты-ишшры», «чехи-чехославяне» значительно отличается от германской трактовки «Ки1Шгпа1юп», на которую опирался Я. Коллар8.
У Гавличека другое понимание национального вопроса. Он прагматичен. К тому же личный опыт помог ему осознать иллюзорность идеи панславистского движения.
Движения, которое в самом зародыше было обречено распадаться на «большой» российский панславизм с имперскими амбициями и «малый», создаваемый славянскими идеологами для того, чтобы защитить свои формирующиеся национальные общества от инородной ассимиляции. Слишком различны были исходные установки (исторический опыт, конфессия, стиль жизни) у отдельных славянских народов, разделенных границами трех крупнейших империй того времени — Австрийской, Османской, Российской. Слишком разновекторны были устремления нового поколения славянских политиков.
Гавличек открыто отказывается от мысли о всеславянском братстве. Он — противник панславизма, но не идеи славянской взаимности. Ян Коллар изобрел термин — «славянская взаимность», воедино связав его с панславизмом. В своем знаменитом трактате «О славянской взаимности» (1834-1837) он употреблял термины «панславизм» и «всесяавянство» как равнозначные понятия. А инструментом для осуществления этого панславизма — создания этнокультурной славянской нации — должна быть, согласно его логике, славянская взаимность9. Гавличек же, напротив, отчетливо, даже резко разделил два понятия: панславизм — смешная умозрительная конструкция, наносящая вред отдельным славянским национальным движениям. А вот идея славянской взаимности — прекрасное прагматичное средство. Он вводит это понятие в структуру чешской национальной идеологии.
Используя славянскую идею, чешское общество должно самовозродиться, осознать свои исторические корни.
Это основа, на которой возникает единый чехославянский народ. Чех — богемец, силезец, мораван, словак — славяне с общей исторической судьбой.
Наконец, славянская взаимность послужит складыванию союза австрийских славян. Хотелось бы продолжить — «во имя сохранения Австрийской империи». Но в 1846 г. Гавличек только подошел к этой идее. В рас-
сматриваемой статье можно выделить только одну фразу, австрофильскую по содержанию: «Монархия Австрийская является наилучшей гарантией для сохранения нашей и иллирийской национальностей, и чем больше будет сил у Австрийской империи, тем прочнее будет положение нашей национальности» 10.
Очень скоро в революционных конфликтах 1848-1849 гг. австрофильство оформится в политическую доктрину — авсгрославизм, который станет кредо чешской национальной программы. Пока же, Гавличек повторил мысль, уже в течение полувека высказывавшуюся славянскими интеллектуалами. Справедливости ради отметим, что и Ян Коллар, несмотря на свой панславизм, ощущал гораздо в большей степени причастность своего народа — «татранских славян» к Австрии, чем к «центру славянского мира» - России".
Австрофильство не являлось чем-то исключительным в среде славянских патриотов. Это было естественным чувством сопричастности с судьбой своей «большой родины». Его можно определять по-разному — общее имперское сознание или государственный патриотизм, целенаправленно и успешно создаваемый в монархии Габсбургов со времени терезианских реформ.
Более трех веков под властью дома Габсбургов изменили характер и состав населения Чешского королевства. Результатом процесса интеграции в общегосударственную имперскую систему стало не только «безусловное» австрофильство, реализовавшееся на подсознательном личностном уровне, но и скрепленное государственной идеологией общеимперское сознание, получившее в историографии название 051егге1сЬе11иш — (дословно — авст-рийство)|2. Без учета этого обстоятельства невозможно анализировать эволюцию чешского эЬуапБЫ.
Итак, в 1846 г. Гавличек сформировал собственный взгляд на славянскую идею и ее роль в национальной политике. Он придал ей чешское, или пользуясь его терминологией, чехославянское звучание. С политической прозорливостью он отделил идею славянской взаимности от панславизма. Теперь ее предназначение — служить интеграции чехославянского народа и созданию блока австрийских славян (чехославян, иллиров, русинов). Славянская идея в этом качестве теряла прежнее всеславянское, панславистское значение. Она становилась новой интерпретацией австрофильства с выраженным национальным подтекстом. Оставалось сделать еще один шаг к австрославизму...
2. Славянская Австрия - возможное и невозможное
Термин «ВоЬепившив», введенный Бернандом Больцано, определял особую культурно-политическую общность, состоявшую как из чешского, так и из немецкого этносов, проживавших на одной территории Чешского королевства. Эта своеобразная билингвисгическая общность сложилась в результате цепи взаимосвязанных исторических процессов - немецкой колонизации
ХШ-Х1У веков, затем — соединения земель чешской короны с Габсбургским домом, а также начавшейся вслед за поражением 1620 г. государственной политики имперской унификации. Все это способствовало формированию особой протонациональной исторической общности, из которой впоследствии суждено было выкристаллизоваться чешской нации нового времени13.
«Богемская идея», строившаяся на основе исторического права корон земель короны святого Вацлава и богемской (чешской-немецкой) протонациональной общности, была ориентирована в первую очередь на осознание исторической самобытности Богемского королевства в пределах империи Габсбургов. Это было проявление провинциального патриотизма, уходившего корнями в сословную оппозицию ХУ1-Х\Л1 вв., который уже к XIX столетию утратил резкую оппозиционность по отношению к универсальной общеимперской идеологии. Хотя стремился к корректировке соотношений между центром и провинцией в пользу последней. Такая ситуация естественна в государстве имперского типа, когда национальные движения только формируются и партийная структура не сложилась. Движение на этой стадии представляет собой общий поток патриотических сил, без выраженной социальной дифференциации. Согласно статистическим сведениям, которые приводит чешский историк Мирослав Грох, до середины 40-х годов самый высокий процент патриотической активности приходился на католическое духовенство, на втором месте — богемская аристократия и далее — «средняя интеллигенция» (учителя, чиновничество, представители свободных профессий)14. Действительно, самые крупные патриотические начинания (создание Чешской матицы, издание «Журнала Чешского музея» и т.д.) субсидировались в основном аристократией. Недаром Ф. Палацкий был так тесно связан с представителями видных семей — Штернбергами, Турн-Таксисами, Кпам-Мартинцами, Тунами, носителями богемского сознания. Движущей пружиной столь разнородных социальных сил могла быть только общая идея, доступная пониманию и сознанию каждой социальной группы, отвечавшая ее интересам и эмоциональному настрою. «Австрийство» того времени было воплощением общей государственной идеи, единства составных частей империи, в нем не отражалась идея самобытности коронных земель. Славянская идея, прямо ассоциировавшаяся с героической традицией «славного королевства Чешского», в то же время эпатировала германизированную аристократию своей русофильской направленностью. Единственной общей основой, близкой как аристократу, так и священнику, и мещанину было сознание сопричастности с судьбой своей родины — земский богемский патриотизм.
В этой связи правомерно поставить вопрос- насколько современное Карлу Гавличеку общество бьшо славянским, насколько оно было чешским?
Ответ — в его публицистике рубежа 40-50-х гг. Летой 1848 г. издаваемые им «Народни новины» имели всего 1050 подписчиков. В «Слове редактора
к своим верным подписчикам» он с горечью признавал, что большинство соотечественников предпочитают читать немецкие газеты |5.
Но Гавличек продолжал верить в идею «чехославянского народа». Весной 1848 г. он совершил поездку в Моравию для того, чтобы добиться более тесного союза чешских и моравских политиков. «Мы, славяне морав-ско-чешские», «единый народ чешский и моравский» — все эти определения, которыми награждал Гавличек будущую нацию, должны были показать историческое единство двух ее составных частей |6. Однако реальное положение дел приносило ему большие разочарования. Он не мог их скрывать. Путевые впечатления от Моравии: «любой образованный человек выглядит как немец, славянство и пошлость там одно и то же»17.
На необходимость объединения чешского и моравского движений Гавличек настаивал прежде всего перед опасностью возраставшего пангер-майского движения. Весной 1848 г. империя Габсбургов переживала тяжелейший кризис. Немецкая либеральная публицистика не скрывала своих надежд на ее близкий крах и присоединение ряда «немецких земель» (в том числе и Богемии) к Немецкому союзу. Уникальность исторического момента, когда прежние, ставшие давно привычными имперские наднациональные устои могли рухнуть в любой день, впервые поставила перед богемским обществом альтернативу — «немец или чех». Выбор был скорее эмоциональным или прагматичным (с политическими коммерческими расчетами), но гораздо в меньшей степени — этническим. Признавая себя немцем и включаясь в пангерманское движение, человек открыто отказывался от общеимперских уз, от своей большой «дунайской родины».
Признание же себя «чехом», «австрийским славянином» было равносильно демонстрации преданности династии Габсбургов, своей лояльности. Чрезвычайное своеобразие этой исторической ситуации заключается в том, что рождение нового национального самосознания осуществлялось в традиционной общеимперской оболочке. Старое и новое причудливо переплелось, когда общественные страсти и устремления достигли максимальной точки кипения.
Славянский съезд в Праге, в организацию которого активно включился Гавличек, объединил пеструю толпу политиков и общественных деятелей |8. Если попытаться охарактеризовать в общих чертах суть этих собраний и последовавших за ними торжеств в Святовацлавских Лазнях, то, на наш взгляд, они носили сначала австрийский, а затем уже объединительный славянский характер. Их цель — противостоять нараставшей как в самой империи, так и за ее пределами волне пангерманизма. Славянский съезд в Праге замышлялся его организаторами как антипод Франкфуртскому собранию. В серии статей «Наша политика», опубликованных Гав-личеком как раз в период франкфуртских событий, славянская тема приобрела особое звучание. «Нам, чехам, дано судьбой благородное, но опас-
ное предназначение, быть первой славянской крепостью на западе... Дунай будет нашей славянской рекой, Австрия будет славянской империей»|9.
Хотя участники пражского съезда зачастую могли договориться между собой только по-немецки, и отличительным знаком славянина (точнее, того, кто сознательно протестовал против включения Богемии в Немецкий союз) был внешний атрибут — голубой головной убор с красно-белой лентой, тем не менее можно констатировать, что с этого времени австросла-визм стал восприниматься как национально-политическая программа, альтернативная пангерманизму.
Это прослеживается и в публицистике Гавличека. Характеризуя пан-германское движение в Чехии, он нередко употреблял термин «чехо-немцы», которые являлись «наиболее рьяными франкфургистами». Уже с осени 1848 г. все меньше встречается в его статьях тезис — «немцы — противники интересов чехов». Неприятелей он все чаше именует «франкфургистами». Даже в самые тяжелые для Австрийской империи дни Гавличек писал, что чехам в случае распада монархии будет лучше объединиться с поляками или с югославами, но с франкфуртистами — никогда20.
В статьях к концу 1848 г. уже отчетливо формируется новое качество славянской идеи. Ее функции, описанные в статье «Славянин и Чех» расширились. Теперь, после стольких потрясений, Гавличек констатирует новую расстановку политических сил: на одной стороне — австрийские славяне (прежде всего чехославяне) — защитники Австрийского государства, на другой — франкфуртисты и венгры21. БктпзМ в данном случае воспринималось как национальная самозащита возрождавшегося чешского общества. Гавличек прекрасно понимал, что расширение и углубление славянского самосознания ускорит кристаллизацию чешской нации из богемской исторической общности.
Современный чешский историк Ян Кржен весьма метко назвал состояние чешско-немецких отношений в Богемии прошлого века «конфликтной общностью». Революции 1848-1849 гг. дали сильный импульс процессам становления наций в Австрийской империи. Славянская идея использовалась чешскими патриотами как средство национальной интеграции, с одной стороны, и противодействие пангерманизму — с другой. Характерное для материалов «Народних новин» того времени высказывание: «Мы, чешский народ, народ славянский, можем оказывать неограниченное влияние на всю Центральную и Восточную Европу»22.
Славянская атрибутика стала своеобразной разграничительной линией, разделившей население Чешского королевства. Оставаться на позициях богемизма было уже недостаточно, предстояло сделать свой политический и национальный выбор. В публицистике Гавличека рубежа 40-50-х годов отчетливо разделяются два определения — «чехославяне» и «чехо-немцы» (франкфуртисты). Но если процесс созревания чешской нации довольно
широко освещен в исторической литературе, то вопрос о дальнейшем развитии национального самосознания у тех, кто являлся основными политическими оппонентами Гааличека — богемских немцев, так и остался вне внимания отечественной историографии. Между тем в упоминавшемся исследовании Яна Кржена «Чехи-немцы. Конфликтная общность» убедительно представлена концепция параллельного формирования двух ментально близких, но в силу политических пристрастий противостоявших друг другу национальных общностей — чехов и немцев. Исследователь доказывает, что к началу XX в. можно говорить не только о чешской нации, но и о богемско-немецкой23.
Карел Гавличек был непосредственным участником бурных событий в империи — секретарем Славянского съезда в Праге и одним из его организаторов, депутатом разогнанного Кромержижского сейма. Имел тесные контакты с ведущими политиками из австрийских славян — баном Иосифом Елачичем, Станко Вразем, Э.Ховцким, В.Караджичем, Й.П.Иорданом, Л. Штуром и др. Реально представляя положение дел, он считал, что единственно возможной альтернативой пангерманизму является федерализация Австрии.
Проблемы австрославизма, естественно, заслуживают отдельного рассмотрения. Попробуем лишь определить, как понимал его Гавличек и как соотносится чешское в^уапвМ с австрославизмом.
На рубеже 40-50-х годов им был сформулирован ряд тезисов, которые достаточно ясно отражают содержание австрославистской программы.
«Нет свободы политической без национальной». Эта тема проходит через все его статьи. Для Гавличека это — основная установка, которой должны руководствоваться австрийские славяне. В статье «Австрийское правительство и поляки» он расшифровывает ее смысл: борьба не только за введение конституционных свобод и либерализацию общественной жизни, но и за создание равных прав и политических возможностей для всех национальных общностей24. Примечательно, что Гавличек требует национального равноправия не только для австрийских славян, но для всех народов империи. Достижение этой «истинной свободы» возможно только при исполнении трех основных условий.
Первое: сохранение австрийского государства в его территориальной целостности.
«Мы западные славяне, — пишет в апреле 1848 г. К. Гавличек, — свободные славяне, Чехославяне, Югославяне и Поляки твердо выступаем за австрийскую империю, считаем ее естественным поясом, связующим воедино нас, братьев по крови, и в этом единении защита от любой опасности»25.
Второе: необходимость союза австрийских славян с династией Габсбургов.
На первый взгляд это положение выглядит парадоксальным. Как может Гавличек, активно боровшийся с любым проявлением аристократиз-
ма, человек выраженных демократических убеждений, выступать за сохранение монархии? Вступление на престол юного императора Франца Иосифа рождало надежды, что даже самое невозможное станет возможным. Гавличек пылко отдался этой иллюзии. Он надеялся, что новый двор поймет, что единственная опора монархии — ее славяне. В своей программной работе «Статья, которую хотелось бы, чтобы прочел каждый и поразмыслил» он прямо заявляет, что в сохранении Дунайской империи заинтересованы только две силы — императорский дом Габсбургов и его славянские подданные: «Династия наша имеет свою древнюю легитимность и историческое право, она также за границей имеет могущественных друзей», «у нее значительное, лично преданное ей войско и кроме этого большое количество населения старого настроя во всей монархии»26.
Третье: федерализация австрийских земель.
В статье «Принципы Народних Новин» Гавличек восклицает — «мы не хотим быть только австрийской провинцией», Австрия может существовать, только став «федерацией самостоятельных земель и народов» 21.
В статьях этого времени он рисовал величественные картины «панславизма наоборот», в которых место северного колосса— России должна была занять Австрия. Точнее, новая модель дунайского государства — конституционная монархия, в которой имперский принцип был бы заменен на федералистский. Тогда бы и турецкие славяне обратились к ней с надеждой, а Польша стала бы ее верной союзницей28. Гавличек был абсолютно убежден, что только в австрийской государственной оболочке малые славянские народы смогут избежать ассимиляции. Однако механизм реализации федералистского требования он представлял недостаточно ясно. Гавличек выдвигает такой принцип автономии — «каждый народ — у себя дома». Но как быть с народами, находившимися в «чужом» доме?
И тут проявляется вся противоречивость его подхода, в котором весьма своеобразно сочетаются естественные националистические устремления и демократические убеждения. Так, он предлагал разделить Венгрию по национально-территориальному принципу, высвободив тем самым словаков и хорватов. План, который мог родиться только в условиях военного противостояния Вены и Венгрии. Он не только отрицательно относится к историческим правам венгерской короны, но и весьма скептично оценивает будущее словацкого движения. Во время пражского съезда К. Гавличек сблизился с Л. Штуром особенно по вопросу о будущем Австрийской империи, но никогда так и не признавал литературный словацкий язык. Впоследствии он не был столь категоричен в оценке словацких патриотов, как в статье «Славянин и Чех», но все же оставался при убеждении, что чехи и словаки — ветви одного «чехославянского народа» 29.
Инструментом для реализации федералистского плана должна быть, по мнению Гавличека, политическая славянская взаимность. Необходимо
отметить, что он был убежденным противником силового решения национального вопроса. Йдея революционного пути была для него не только лишена перспективы, но прежде всего губительна. Только легальная борьба, только парламентские методы — вот путь решения славянского (и прежде всего чешского) вопроса. Это была принципиальная позиция не только Гавличека, но и чешского политического руководства — Ф.Палацкого и Ф.Ригера. Неудивительно, поскольку чешское движение стало массовым лишь в 60-е годы. Тем более, что революционный путь, как показывал трагический польский опыт, был чреват усилением репрессий со стороны властей и внутренними расколами. Гавличек не признавал польских методов, критиковал их, с раздражением констатируя: «Где революция, там сразу поляк, где есть поляк, там сразу революция»30.
Итак, славянская взаимность — это средство, благодаря которому в имперском рейхсрате должна сложиться мощная оппозиция централистско-му курсу — славянский клуб.
Комментируя состав венского рейхсрата в июне-августе 1848 г., он надеялся, что сложится блок чехов, поляков, словенцев из Штирии и Край-ны, итальянцев, а также «истинно либеральных немцев», которые смогли бы образовать федералистское большинство и успешно противостоять как франкфуртистам, так и централистам, ратовавшим за сохранение абсолютистских основ империи. Но постепенно идея общего антицентристского блока заменяется в его статьях темой славянского клуба, которая особенно активно разрабатывается в 1849 г. В славянский клуб Гавличек относил чешскую, моравскую, русинскую, югославянскую делегации. Клуб должен проводить «политику неприсоединения и занимать независимое положение». Идея независимой славянской политики, высказанная Гавлич-ком, вызвала насмешки в австрийских либеральных изданиях, упрекавших его в том, что национальный принцип он ставит выше политического. Действительно, Гавличек не признавал ни радикального космополитизма, ни имперского австрийства. Дробление на политические течения лишь разрушает целостность единого национального лагеря, разобщает патриотов — «они борются за то, чтобы быть или не быть, за политическую жизнь своего народа, а по сравнению с этой целью все остальное незначительно» 31. Однако объединению славянских депутатов в один федералистский блок мешали многие обстоятельства. Гавличек настойчиво взывал к чувству политической солидарности австрийских славян, которые имели, по его мнению, столько общего — этническое происхождение, цель (достижение национального равноправия и сохранение австрийского государства) и врагов (пангерманистов и венгров).
Еще в мае 1848 г. в период подготовки Пражского славянского съезда, вернувшись после поездок по славянским провинциям, Гавличек с горечью писал, что славянской взаимности мешают «польская гордость, не-
последовательность и незнание обстоятельств». Разногласия с польской шляхтой привели даже к тому, что к осени 1848 г. Гавличек причислил и ее к «врагам славянства» наряду с франкфуртистами и венграми. Когда в Вене вспыхнули революционные волнения, Гавличек считал, что решается не только судьба империи Габсбургов, но и австрийских славян. «Югосла-вяне, русины, словаки остались славянами, и только поляки перестали быть славянами, и снова стали только поляками»32.
С августа 1848 г. его все более начинает беспокоить разобщенность федералистов, неудачи в создании общей позиции даже между чехами и южными славянами, на что он так надеялся33. В начале 1849 г. федералистское крыло во главе с Ф. Палацким потерпело в конституционном комитете полное поражение, централисты праздновали победу. В статье «Чешское послание к братьям югославянам» Гавличек, сетуя на вероломство австрийского правительства, продолжал все же настаивать на том, что «можно добиться свободы легальным путем, дорога к революции ни к чему хорошему не приведет; даст только реакции оружие против славян». Даже в условиях поражения славянам (и прежде всего чехославянам и югославянам) необходимо создать мощную оппозиционную силу в парламенте34. Уже 13 февраля 1849 г. в «Народних новинах» был опубликован устав Славянского клуба. Неизвестно, насколько эффективным был бы этот опыт австрославянского сотрудничества, поскольку 7 марта сейм в Кромержице был разогнан войсками.
Мартовская урезанная конституция закрепляла централизм в качестве ведущего политического принципа империи. Но Гавличек продолжал оптимистично верить в будущее австрославизма. 5 мая 1849 г. он писал: «Рано или поздно Австрия все-таки должна стать объединением славянских земель... Славянское упорство и возвышенная наша демократия, которая ни у кого ничего не отбирает, а только ко всем справедлива, должны победить...» 35.
В июле 1850 г. Карел Гавличек подытожил свои политические взгляды, попытки реализации на практике идей славянской взаимности, подвел итог своей самоотверженной борьбы за чехославянский народ и федерализацию Австрии. Взгляды зрелого, умудренного разочарованиями и парламентскими поражениями Гавличека нашли отражение в его статье «Славянская политика». В ней поставлены новые задачи для чешского движения и сформулированы общие подходы к наиболее важным проблемам межславянских отношений. Гавличек менее категоричен и язвителен, чем раньше. В его стиле все меньше восторженно-романтической риторики.
Гавличек начала 50-х годов — убежденный сторонник славянской взаимности: «Славянство стало самым центром и основой чешской политики и останется таковой навсегда»36. Он четко различает литературную взаимность, которая должна основываться на принципе индивидуального
культурно-языкового развития каждого славянского народа, и политическую взаимность между австрийскими славянами.
Австрославизм Карела Гавличека отличает ряд черт. Во-первых, он теперь пишет не столько о федерализации Австрии, сколько о принципе национально-территориальной автономии. Области Чешской короны должны быть поделены в соответствии с тем, какое население (чешское или немецкое) в них преобладает. Там, где большинство составляют чехи, национальный язык должен быть также чешским. Учитывая этническую мо-заичность и весьма условные границы между чехами и немцами в то время, реализация подобного плана создала бы полную мешанину. Но Гавличека это не смущает. Для него принцип национально-территориальной автономии-высшее выражение подлинного демократизма^Важно, что, провозглашая лозунг — «мы не хотим иметь свободу без национальности и национальность без свободы», он пытается быть максимально справедливым и по отношению к богемским немцам37.
Действительно, чешское движение ле имело аристократического блеска, как венгерское или польское. Оно в большинстве своем было мещанским (мелкие и средние образованные городские слои). Богемское дворянство оказывало ему покровительство только до тех пор, пока оно оставалось в рамках земского богемизма. Когда же в идеологии стали проявляться черты чешского политического самосознания, многие аристократы не пожелали участвовать в движении национального сепаратизма. Понимая, что большая политика делается в дворцовых гостиных, чешские идеологи вынуждены были использовать любые средства, чтобы компенсировать отсутствие элитарности у своего движения. Таким средством была идея славянства, удобная и эффектная, позволявшая, с одной стороны, ощутить себя значительнее, а с другой стороны, дать почувствовать это другим — в Вене, Буде и Пеште, Берлине, Франкфурте.
К. Гавличек предвосхитил это новое прагматичное увлечение славянской идеей у чешских политиков, доказывая, что только на этой основе возможно вести легальную парламентскую борьбу за реорганизацию империи. Австрославя некий союз, согласно его представлениям, должен объединить чехославян, югославян, поляков и русинов в единый политический блок. Основная цель — «это федерация австрийских земель с действительно демократической конституцией». Основа политической взаимности славян — это «чувство общей опасности», «чувство общего успеха»38.
Гавличек отчетливо осознавал своеобразие межславянских отношений: разрозненные, зачастую конфликтующие силы объединяются только, когда имеют общего врага. Он даже замечает, что характерное «противоречие между Белградом и Загребом» забылось, когда сербы и хорваты в 1848-1849 гг. объединились против венгров. Неудивительно, что лейтмотивом его статьи становится тезис — у нас общие враги — венгры и немцы.
Особое внимание он обращает также на проблему чешско-словацких отношений. В этой статье Гавличек остается верен своей предубежденности против словацкого движения. Он считает, что у словаков мало интеллигенции и общество сильно омадьярилось. Важно, чтобы чешские юноши получали места чиновников, преподавателей в Словакии, чтобы «ошибочная политика Штура не пустила там корни». Однако в конце статьи он все-таки вынужден признать: «Если большинство словаков захочет, чтобы их считали самостоятельным народом, хотя я имею другое убеждение, но буду первым, кто признает их право на независимость»39.
Наконец, пресловутый польско-русинский вопрос, которому Гавличек придавал первостепенное значение в австрийской политике. Гавличек доказывает, что русины — самостоятельный славянский народ, насчитывающий 12 миллионов, живущих в южной части России, Галиции и Венгрии. Как и в 1846 г., он вновь настаивает на том, чтобы австрийское правительство поддержало «народность русинскую», поскольку без целенаправленной государственной программы, они не смогут саморазвиваться из-за тяжелого «духовного порабощения», которое оказывает на них польская аристократия. Таким образом, в статье «Славянская политика» Гавличек в общих чертах обрисовал тактику чешского движения. Цель — добиться введения демократического конституционного порядка, основанного на монархическом и федералистском принципах. Методы ее достижения — сначала тесный союз славянских политических блоков, а затем поиск союзников среди неславянских народов, которые не заинтересованы в сохранении централистской системы. Заметим, что именно славянская взаимность должна стать, по мнению Гавличека, основой австрославистского союза чехославян (чехов, мораван, словаков), югославян, русинов и поляков. Причем эта взаимность должна принять форму политического блока с отчетливыми целями, единой парламентской тактикой, и даже общим печатным органом, функцию которого могли бы выполнять «Слован» и «Вечерни лист», являвшиеся, как считал Гавличек, «альфой и омегой независимой чешскбй журналистики»40.
В этой связи возникает вопрос: присутствовала ли в чешском австро-славизме претензия на руководящую роль? В публицистике Гавличека прямого ответа на этот вопрос нет. Как правило, когда речь заходит о политических целях и методах борьбы за федерализм, он употреблял множественное число — «мы, славяне и демократы», «мы, австрийские славяне», «мы, чехославяне, югославяне, поляки и русины». В то же время он признавал, что именно чехи создали новую концепцию славянской взаимности — австрославистскую.
Как известно, чешское движение развивалось в сравнительно более благоприятных условиях, нежели большинство национальных движений «малых народов» Центральной Европы: наличие традиционного центра —
Праги и столичного Карлова университета, богатое историко-культурное наследие на национальном языке, традиция (пусть формального) земского самоуправления, густая сеть городов и развитых коммуникаций, связующих центр с провинцией. Эти объективные исходные условия естественно благоприятствовали процессу интеграции чешской нации из протонациональ-ной богемской общности. Немаловажную роль сыграла также новая трактовка славянской идеи, блестяще изложенная Карелом Гавличеком.
Чешская форма «славянства» (точнее будет назвать — «славизма») не сложилась в целостную оформленную идеологическую систему, а представляла собой скорее совокупность различных, часто прямо противоположных идей. Славянская аргументация использовалась разными политическими силами, но никогда не являлась самодовлеющей и самоценной, как, к примеру, в словацком движении. Рискну утверждать, что чешский славизм отличал выраженный прагматизм. В нем не было глобального понимания «славянского мира», дихотомии «славяне — неславяне», характерной для российского панславизма, отсутствовала претензия на самовозвеличивание, как в польском мессианизме, нет здесь и идеалистического представления о «славянском будущем», свойственного некоторым словацким идеологам. Интеллектуалы, осознавая себя чехами, естественно считали себя и славянами, но не столько в общем философско-историче-ском плане, сколько — конкретно, в регионально-государственном масштабе — австрийскими славянами.
Вышеизложенное позволяет сделать ряд заключений:
1. Карел Гавличек видел в славянской идее прежде всего эффективное средство идеологической аргументации в пользу единого чехославянского народа, скрепляющую связь между чехами, мораванами и словаками.
2. В его трактовке славянская идея представляла своеобразный синтез национальных, демократических, монархических и федералистских воззрений. В ней ярко выражено стремление к политическому прагматизму, реальному учету всей сложности межславянских отношений. Данная интерпретация строго ограничена рамками Габсбургской монархии, во всем подчинена австрославистской концепции. В то же время она оставалась всего лишь идеальной моделью межславянской политической интеграции, со всей присущей ей условностью, демократическим пафосом и чешскими национальными амбициями.
3. Гавличек придавал идее славянской солидарности большое значение, считая ее единственной гарантией внутреннего равновесия Австрийской империи. Движение австрийских славян должно было стать, по его мнению, альтернативой как российскому имперскому панславизму, так и
более реальному и опасному пангерманизму, своего рода третьим путем сохранения центральноевропейской безопасности.
4. Он категорически отрицал революционные радикальные методы. Славянская политика в понимании К. Гавличека должна привести к созданию парламентского австрославистского блока и конституционной реорганизации монархии. Это легитимное средство национального движения.
Примечания
1 Masaryk T. G Ceskâ otâzka. Snahy a tuzby nârodniho obrozeni. Praha, 1948, 6 vyd., 139-140.
2 Belie J. Karel Havliôek Borovsky a Slovanstvo. Praha, 1947. 290 S.; Chalupny E. Havlicek. Obraz psychologicky a sociologicky. Praha, 1908. Подробное биографическое исследование было сделано Карлом Тумом: Tum К. Karel Havliiek Borovsky. Kutnâ Нога, 1883-1885. Т.Масарик рассматривал взгляды Гавличека как первую концепцию политического радикализма в чешской общественной мысли; Masaryk T. G. Op. cit. 1 vyd. Praha, 1896. Йржи Коржалка анализирует наследие Гавличека в контексте становления идеологий многонационального «австрий-ства»; KofalkaJ. Tschechen im Habsburgerreich und in Europa 1815-1914. Wien; München, 1991. S. 28-37, Morava G. Dissident Karel Havliöek. Wien. 1989.
3 Я. К. Slovan a Cech Ц Epistoly Kutnohorské a vybrané clânky politické. Praha, 1906. S. 40-41. (Сокращение в примечаниях Я. К. - Havliöek, Karel.)
* Ibid. S. 43-45.
5 Лебедева О. Культурные и политические аспекты православной миссии России в землях австрийских славян в XIX веке / Балканские исследования. Русское общество и зарубежные славяне. М., 1992. С. 89-104.
6 Ненашева 3. С. Идейно-политическая борьба в Чехии и Словакии в начале XX в. М., 1984. С. 45.
7 Я К. Slovan a Cech... S. 37-40.
8 Коллар так определял введенное им понятие «славянская нация»: «Все славяне это одна кровь, одно тело, один народ, все их наречия одинаковы, различия в образованности славянских племен заключаются лишь в степени, а не в характере» (KollarJ. Dobré vlastnosti nârodu slovanského. Pest, 1831, D. 1. S. 500-501). Это же обоснование содержится в трактате: О literârni vzâjemnosti mezi rozlicnymi kmeny a nârecimi slovanského nârodu. Pïel. J. S.Tomek. Praha, 1853. S. 57.
9 В тексте о славянской взаимности, написанном Яном Колларом на немецком языке, термин «панславизм» употребляется как синоним «панславизму». Так, он писал, что Добровский сочинял «seine Kollar» J. Ueber die Slawische Wechselseitigkeit. Pest, 1837. S. 14. А качествами «истинной образованности» каждого славянина должна быть: «was in jeden Art vortrefflich, klassisch und den inhalte nach panslawisch (all Slawen betreffend und umfassend) ist» (Ibid.). В чешском переводе 1853 г. Й.То-мек заменил «панславизм» на белее нейтральное — «всеславянство».
10 N.K. Slovan a Cech... S.45.
11 KollarJ. Ueber die slawische... S. 10.
11 Подробнее см.: Павленко О. Йржи Коржалка: новый взгляд на процессы формирования наций в Центральной Европе / Национализм и формирование наций. М., 1994. С. 94-111.
13 KfenJ. Konfliktni spolecnost. Cesi aNémci. 1780-1918. Praha, 1990. S. 11.
14 Hroch M. Social preconditions of national Revival in Europe. Cambridge, 1985. P. 48.
15 Я. К. Vyklad hesla Národních Novin / Národni Noviny (1848, 4.VI). S. 67-68.
16 H.K. Nové volby do Frankfurtu/ Národni Noviny (1849, 22.X1). S. 117; H.K. Zásady Národnich Novin / Národni Noviny (1848, 5.V1). S. 209; H.K. Prátelúm nasim na venkové srdeéné pozdravení / Národni Noviny (1848, 29.VI). S. 249.
17 H. K. Z Moravy / Národni Noviny (1848, 4.XI). S. 696.
" Zácek V. Slovansky sjezd v Praze 1848. Sbírka dokumentü. Praha, 1958. S. 35-40. 19 Я K. Naäe politika / Národni Noviny (1848, 2.IV). S. 77. 10 Národni Noviny (1848, 7.IV). S. 9. 21 H.K. O politické situaci... S.715.
" H. К. O sméru Národních Novin / Národni Noviny (1848, 28.X). S. 551-552.
13 Kren J. Konfliktní spolecnost...
14 H.K Rakouská vláda a Poláci/Národni Noviny (1848, 12.V).S. 125-126.
25 H. K. Nase politika / Národni Noviny (1848, 19.IV). S. 49.
26 H. K. Clañek, o kterém bych si prál, aby jej kaídy precetl a rozváíil / Národni Noviny (1848, 30.V1II). S. 467-468.
27 H. K. Zásady... S. 209.
24 H. K. Nase politika / Národni Noviny (1848,19.IV). S. 49.
29 H.K O slovanském klubu / Národni Noviny (1849, 22.11). S. 117.
30 H. K. Slované v revoluci videñské Ц Národni Noviny (1848,21 .X). S. 647.
31 H.K O slovankém klubu... S. 169; Nové volby do Frankfurtu / Národni Noviny (1849, 22.11). S. 117.
32 H. K. Slované v revoluci videñské... S. 647.
33 Я К. Proudy v snému ííSském / Národni Noviny (1848, l.VIII). S. 365.
34 Karla Havlicka Politické spisy / Vyd. Zd. Tobolka. Praha, 1, d. II/1, 311.
35 К. H. Potreba foéderace / Karla Havlicka Politické spisy, d. II/2, 494.
36 К. H. Slovanská politika. Slovan (1850 cervenec) Ц Epistoly Kutnohorské a vybrané clánky Karla Havlicka Borovského. S. 87.
37 Ibid. S. 86.
3» Ibid. S. 93-94.
39 Ibid. S. 95.
40 Ibid. S. 94.
