CC BY
131
УДК 316.346.2-055.2 Коваленко Светлана Витальевна
кандидат исторических наук, доцент кафедры государственного и муниципального управления Тихоокеанского государственного экономического университета [email protected]
Сазонова Людмила Алексеевна
кандидат философских наук, доцент кафедры философии и психологии Владивостокского государственного университета экономики и сервиса [email protected]
Соколюк Надежда Владимировна
доцент кафедры философии и психологии Владивостокского государственного университета экономики и сервиса [email protected]
МАТЕРИНСТВО И ВЛАСТЬ В КОНТЕКСТЕ СОВЕТСКОЙ ТОТАЛИТАРНОЙ ИДЕОЛОГИИ
Kovalenko Svetlana Vitalievna
PhD in History, associate professor of the chair of state and municipal management, Pacific State Economic University [email protected]
Sazonova Lyudmila Alexeevna
PhD in Philisophy, associate professor of the chair of philosophy and psychology, Vladivostok State University of Economics and Service [email protected]
Sokolyuk Nadezhda Vladimirovna
associate professor of the chair of philosophy and psychology, Vladivostok State University of Economics and Service [email protected]
MOTHERHOOD AND POWER IN CONTEXT OF SOVIET TOTALITARIAN IDEOLOGY
Аннотация:
Статья посвящена проблеме осуществления советскими женщинами традиционной материнской роли в условиях тоталитарной идеологии, которая устанавливала необходимость сочетания тотальной общественной и семейной нагрузок. Важнейшим результатом практической реализации идеологических догм являлось возникновение различных противоречий, оказывавших негативное влияние на традиционные социальные институты семьи и материнства.
Ключевые слова:
материнство, тоталитарная идеология, родительская депривация.
The summary:
The article is devoted to problem of implementation by soviet women traditional maternal role in circumstances of totalitarian ideology that established identifies the need for combination of total social and family duties. The significant result of practical realization of ideological dogmas was the appearance of different contradictions that had negative influence over traditional social institutes of family and motherhood.
Keywords:
motherhood, totalitarian ideology, parental deprivation.
Актуальность изучения проблемы материнства в России несомненна и обусловлена всем комплексом противоречий современного социально-экономического и культурного развития российского общества. Одним из важнейших направлений является исследование исторических факторов материнства, взаимосвязанных с процессами трансформации традиционных институтов семьи в целом, ментальных установок в области социализации детей и т. д.
В данной работе рассматривается проблема реализации советскими женщинами традиционной материнской роли в условиях тоталитарной идеологии, декларировавшей всеобщее вовлечение женщин в советское строительство и общественное производство.
В целом - при внешней декларации свободы женщин, освобождения от угнетения -позиция тоталитарного государства в отношении женщин носила патриархатный характер. По мнению исследователей, основополагающим механизмом дискриминации жен-
щин при советском тоталитаризме выступало государство, которое сочетало маскули-нистское мировоззрение и патриархатное сознание. При этом тесная взаимосвязь тоталитарной идеологии с традиционными патриархатными установками привела к возникновению особой гендерной системы в виде советского патриархата [1].
В рамках большевистской идеологии женщина выступала в качестве «отсталого элемента», который необходимо было в самые краткие сроки при помощи агитации и политического просвещения вовлечь в строительство нового государства. По мнению ряда исследователей, многочисленность «политически отсталой силы» внушала большевикам существенные опасения. Идеологические тезисы большевиков о «политической отсталости», «закабаленности» и «темноте» женщин в целом отражали некоторые сомнения новой власти в готовности «к советской трансформации» [2, с. 45]. При этом практически сразу новая власть определяла в качестве основных позиций в области женской эмансипации необходимость сочетания женщиной семейных и общественных обязанностей. Лозунги первых революционных лет об освобождении женщин от «семейных оков» будут реализовываться в основном в практике создания учреждений дошкольного воспитания детей и общественного питания и т. д. А это все, по сути, являлось институализацией системы тотальной (двойной) занятости женщин.
Эмансипация в 1930-е годы олицетворялась с равным участием мужчин и женщин в индустриализации и коллективизации, о собственно женских проблемах говорить и писать было не принято. Таким образом, женская субъективность в эпоху тоталитаризма, равно как и мужская, полностью отсутствовала; миф об эмансипации советских женщин закрывал их реальную эксплуатацию. В советской литературе к 30-м годам XX столетия сформировался свой образ «новой женщины»: асексуальной, лишенной каких-либо серьезных внутренних конфликтов, совместившей в себе образ героической труженицы на благо советской родины и обязанности матери и жены. А для полного освобождения женщины и ее равенства с мужчиной нужно лишь участие женщины в «общем производительном труде, и тогда женщина будет занимать такое же положение, как и мужчина», а домашний труд «чрезвычайно мелкий и не заключает в себе ничего, что сколько-нибудь способствовало бы развитию женщины». Но как совместить этот мелкий, но в то же время самый непроизводительный, «самый дикий и самый тяжкий» домашний труд и «общий производительный труд», до сих пор остается загадкой от теоретиков социализма [3, с. 134].
Основные позиции большевиков в области семьи, материнства и воспитания детей отразились в одном из программных документов - Проекте предложений президиума ЦКК, который был принят в итоге обсуждений доклада Е.М. Ярославского на октябрьском Пленуме ЦКК в 1924 году. В нем отмечалось, что прежняя семья разрушается, а формы новой семьи еще не наметились ввиду отсутствия для нее экономических предпосылок, поэтому весь груз болезненных явлений в области семейных отношений (надо полагать, и родительских) берет на себя Коммунистическая партия, которая обязывает коммунистов проявить максимум сознательности к созданию здорового потомства, не поддаваясь половому инстинкту [4, с. 167-169].
Одним из значительных постулатов большевистской идеологии являлся тезис об обязательном участии женщин в общественной жизни, совмещении ею двух функций -матери и работницы, что наряду с ее вкладом в общественное производство должно повысить ее авторитет в глазах детей. По мнению исследовательницы российской социальной истории С.Г. Айвазовой, втягивание женщин в общественное производство диктовалось не столько потребностями эмансипации, сколько нуждами модернизации советской экономики, ее перехода из фазы аграрной в индустриальную. Любая модернизация, даже
если она происходит в порядке естественной эволюции, сопровождается общественными потрясениями. Поэтому неизбежны конфликты и противоречия, в том числе и в частной сфере, тем более когда естественная эволюция подменяется планируемой революцией, как это было в СССР. Модель женской занятости была сформирована как слепок с модели мужского труда, без учета специфических особенностей женщины как воспроизводи-тельницы рода. Ее профессиональная активность оказывалась плохо совместимой с обязанностями матери и воспитательницы детей, хозяйки дома, ведь общество ожидало от женщины выполнения и этих функций [5, с. 291-292].
Отечественные исследователи подчеркивают, что социалистическое государство выступает основным агентом гендерного принуждения через законодательство, систему социальной политики и партийную идеологию, применяя различные рычаги формирования советской повседневности, используя и внутренние резервы семьи - традиционные ценности, которые должны были способствовать развитию нового типа родительских концептов [6, с. 17].
Советская политика в отношении родительских ценностей, как отмечают исследователи, всегда была ограниченной, не носила системного характера, отождествлялась с социальной политикой [7, с. 3]. Интересы детей и родителей как самостоятельных ценностных интересов не учитывались. Но отсутствие целенаправленной семейной политики, по мнению М.В. Рабжаевой, не означало отсутствия намеренных и ненамеренных воздействий на родителей со стороны государства. Политика родительства в целом основывалась на идеологии равенства (классового и полового) и отрицании буржуазных отношений ответственности, была сосредоточена на регуляции вопросов охраны и материальной поддержки материнства и детства [8, с. 89-97].
Таким образом, именно коммунистическая идеология определила направленность социальных идей, которые должны были изменить традиционные представления о материнстве и подчинить их главной задаче - служению государству.
С одной стороны, среди первых законодательных актов советской власти были провозглашены принципы равенства между полами и равного участия в семейных вопросах, а государственная поддержка материнства объявлялась одним из приоритетов внутренней политики (Конституция 1918 года). В продолжение этой политики в законодательстве о браке и семье, изданном в 1926 году, женщины получили право на установление отцовства по заявлению матери ребенка. Государство принимало на себя традиционные мужские обязательства по обеспечению матерей - выплата декретных пособий, установление равных прав для детей, независимо от того, рождены они в браке или вне брака. Кроме того, впервые в мире женщинам было предоставлено право выбора материнства или избавления от него. Для этих целей был легализован медицинский аборт по желанию женщины. Подобного не вводили даже самые либеральные и демократические режимы западных государств.
В целом, на начальных этапах формирования тоталитарной системы большевики в отношении семьи и материнства руководствовались двумя важнейшими идеологическими принципами: 1) достижение равенства возможностей мужчин и женщин в профессиональном плане и равенства ответственности в семейной жизни и родительстве; 2) принципиальная открытость публичных дискуссий о семье, любви, сексе. Однако это было лишь декларированное равенство. В реальности принятые меры не решали полностью проблему гендерного равенства в частной жизни. В силу экономических причин государство не могло взять на себя функции материального обеспечения и воспитания детей, а фактическое отцовство (особенно в случае отдельного проживания мужа и жены) было минимальным. Поэтому за женщинами в целом сохранилась (и даже усилилась) ответ-
ственность за материальное обеспечение и духовное развитие детей, что никоим образом не способствовало реальному вовлечению отцов в процесс их воспитания. Напротив, мужчины законодательно и фактически освобождались от многих семейных проблем.
В процессе становления и укрепления тоталитарной системы правительство применяло все более жесткие методы контроля над частной сферой: были отменены аборты (1936), усложнена процедура развода, предполагавшая уплату значительных денежных сумм, упразднены равные права зарегистрированных и незарегистрированных супругов. Все это повлекло за собой рост подпольных абортов и материнскую смертность, а также ухудшение положения женщин, состоящих в незарегистрированных браках и принимающих на себя все заботы о детях.
Значительное место в тоталитарной идеологической системе занимают взгляды И.В. Сталина, который был активным сторонником концепции двойной занятости женщин. Он рассматривал женщину не только в качестве спутницы мужчины, с которым она «делает общее дело строительства нашей промышленности» или участвует в процессе «развития нашего сельского хозяйства, его преуспеяния, его расцвета», но и как мать -«воспитательницу нашей молодежи». По его мнению, женщина, на которую оказывают влияние религия и буржуазные идеи, может в свою очередь оказать опасное влияние на «будущность нашей страны», «искалечить душу ребенка» [9, с. 46].
Так, даже феминистка Александра Михайловна Коллонтай в поздних работах будет поддерживать общую государственную концепцию двойной занятости. Она указывала, что «неразрывно связывала борьбу за раскрепощение и равноправие с двойной задачей женщины: она и гражданка и мать» [10, с. 6].
Исследователи отмечают, что на различных этапах становления большевистской системы противоречие между общественной и семейной (вековой женской) ролями решалось по-разному. В годы Гражданской войны активно презентовался общественный идеал активистки, которая отказалась от всего женского, традиционного, в том числе и от семейных обязанностей. Известная исследовательница гендерной истории Барбара Клеменс указывала, что «советская героиня сначала появилась на страницах периодических изданий как медсестра, комиссар в армии, даже как боец. Она была скромна, тверда, преданна, отважна, смела, трудолюбива, энергична и часто молода. Она не задумывалась о своем личном благополучии. Если она была нужна на фронте, она могла, хотя и с сожалением, оставить своих детей; она могла мириться с физическими трудностями, не дрогнув принять бой, а в случае пленения - пытку и даже смерть, веря, что ее жертва стала вкладом в построение лучшего мира [11].
Однако после окончания Гражданской войны практические потребности государства определили приоритет концепции двойной занятости женщины. Власти категорически не принимали выполнение женщинами какой-то одной роли матери или активистки. Так, на заседании секции по советскому строительству в Дальневосточном революционном комитете особое внимание было уделено проблеме работы восточниц в сельских советах Дальнего Востока; факторам, препятствующим их общественной деятельности. В постановлении съезда отмечалось, что главными причинами, мешающими восточнице принимать активное участие в советском строительстве, являлись «неграмотность и религиозность, плохое материальное положение и семья, недоброжелательное отношение значительной части мужчин к работе крестьянок в советских и общественных организациях, недоверие их к способности женщин работать наравне с мужчинами, неверие значительной части крестьянок в свои силы» [12, л. 12].
Для исправления ситуации власти ставили перед активисткой серьезные задачи, которые определялись в полном соответствии с общей концепцией советской эмансипа-
ции. Женщина должна была не только «проявлять в большей степени свою активность в работе в советских органах; привлекать и втягивать в работу, подавая пример своей активностью новые слои крестьянок», но и «принимать меры к тому, чтобы не только не отставать в практической работе от мужчин, но и идти вперед их» [13, л. 12].
В таких формулировках государство предписывало активисткам самим искать пути выхода из сложившихся противоречий, сочетать общественную и семейную нагрузку.
Женщинам приходилось прикладывать значительные усилия для того, чтобы справляться с двойной (общественной и семейной) нагрузками. Им приходилось преодолевать и внутреннее семейное сопротивление мужей, родственников и с общественным противодействием. В большинстве случаев они пытались реализовывать так называемые мягкие тактики. На Первом краевом съезде общественниц-крестьянок (1926 год, г. Хабаровск) активистка Несметьева, делясь собственным опытом, указывала: «...У меня 4 детей. Прошлый год мне не раз от мужа попадало за собрания. И ругать, и бить собирался... А я решила своего добиться и работу продолжить. Он, видя то, что я с хозяйством справляюсь... И ему за меня делать не приходится, мало-помалу стал лучше относиться. Мне приходилось недосыпать... Тут мой муж понял, что я не на шутку взялась за работу. Ну, мол, бабу не сдвинешь. Нынче он сам стал ходить со мной на разные собрания. Увидел, что ничего в этом плохого нет. И теперь я работаю членом сельсовета, а муж мой в Ревизионной комиссии... Не надо нам круто браться за разводы... Лучше на деле показывать, что мы работать можем и хотим» [14, л. 12].
Однако сочетание тотальной общественной и семейной нагрузок женщинами чаще приводило к формированию серьезных социокультурных противоречий. Одним из них являлся феномен родительской депривации, который исследователи определяют «как недостаточное удовлетворение основных психических потребностей ребенка в течение длительного времени и в серьезной степени» [15, с. 4].
По мнению ряда авторов, новая женщина-активистка в условиях большевистского государства была поставлена перед необходимостью практически неизбежного выбора между общественной деятельностью и семьей. И «мягкое», гармоничное сочетание этих ролей в условиях тоталитарной системы было невозможным [16, л. 12].
Пример подобного выбора, приводящего не только к родительской депривации, но и в целом к разрушению семьи, можно найти в романе Ф. Гладкова «Цемент». Главный герой красноармеец Глеб возвращается с фронта и встречает не прежнюю, погруженную в домашние заботы жену, а энергичную женщину в красной повязке и мужской гимнастерке (заявка на равноправие с мужчиной). Его жена держалась с ним как равная, обращалась к нему «товарищ». Свою дочь активистка отдала на воспитание в детдом, так как всю себя она посвятила общественной работе в женотделе. Автор романа приводит яркое свидетельство негативных последствий однозначного выбора активистки - «днем Глеб совсем не бывал дома: эта заброшенная комната, с пыльным окном... с немытым полом, была чужой и душной. <...> Приходил домой ночью, но Даша [жена] не встречала его, как в прежние времена. Тогда было уютно и ласково в комнатке. На окне дымилась кисейная занавеска, и цветы в плошках на подоконниках переливались огоньками. Глянцем зеркалился крашеный пол, пухло белела кровать, и ласково манила пахучая скатерть. Кипел самовар, и звенела чайная посуда. Здесь когда-то жила его Даша - пела, вздыхала, смеялась... играла с дочкой Нюркой». Исследователи, анализируя «Цемент», отмечают, что общественное мнение винит в родительской депривации женщину, которая «предпочла жизнь активистки материнству». Это наглядный пример противоречия двойной занятости, при котором любой выбор женщины в пользу той или роли будет осужден либо общественным мнением, либо не принят государством [17].
Повседневная нагрузка активистки в целом была такова, что приоритетными были общественные обязанности - обязанности по воспитанию детей отходили на второй план. На основе свидетельств женщин - делегаток совещаний женщин-членов и кандидаток ВЦИК (1928 год) можно определить, что рабочий день женщины (председатель сельсовета) начинался рано (в 5-6 часов утра). При этом возвращалась активистка после полуночи. Из-за большого объема работы общественница часто не могла себе позволить выделить время для обеденного перерыва и отдыха, общения с детьми. Только утро женщины было посвящено выполнению домашних дел, все остальное время отведено для значительного объема общественной работы.
Так, Г. Львович в своей работе «Женщины - председатели сельсоветов», рассказывая о «старой комсомолке» Елене Дмитриевне Шведовой, двадцатишестилетней председательнице Кудояровского сельсовета (Мордовия), приводит свидетельство самой активистки о своем рабочем дне - «встаю в 5-6 часов утра. Печку затоплю, уберу квартиру, завтрак и обед приготовлю. В сельсовет прихожу в 8-9 часов утра. Здесь работаю до 5-6 часов вечера. Потом - домой обедать. После обеда - опять в сельсовет, либо на участок, либо на собрание. Восемь раз в месяц в политкружок по 2 часа. Домой приходишь в 11-12 часов, а в 5-6 часов вставать. Значит - надо ложиться спать». И в этом расписании действительно нет места детям [18, с. 17-18].
Делегатка Ларина, к примеру, также отмечала на Совещании женщин - членов ВЦИК (1928), что она в должности председателя сельского совета находилась в подобном положении - «раньше часа (ночи) домой и не возвращаюсь; то заседания секций, то заседания сельсовета, то работа в потребительском обществе; нет такой минуты, чтобы дела не было» [19, с. 27].
Повседневная общественная практика активистки была настолько насыщена различного рода общественными заданиями, поручениями, что в подобном жестком расписании практически нет места для семьи, воспитания детей. Именно проблемы нехватки времени, значительные физические и моральные нагрузки и приводили во многом к недостаточному исполнению материнской роли активистками. На наш взгляд, материнская депривация имеет вынужденный характер. Она формировалась, скорее, не вследствие сознательного отказа активистки от выполнения родительских обязанностей, а в результате невозможности продуктивного совмещения двойной нагрузки.
В рамках тоталитарной советской идеологии социальное освобождение женщины -работницы, активистки и матери приводило к зависимости от государства, требующего в обмен на патернализм исполнения общественного (трудового) долга. Жесткое идеологическое декларирование необходимости продуктивного сочетания советской женщиной традиционных ролей (в частности, материнской) и новых обязанностей, связанных с участием в общественном производстве, приводило к возникновению различных противоречий, оказывавших негативное влияние на традиционные социальные институты семьи и материнства.
Ссылки:
1. Айвазова С.Г. Русские женщины в лабиринте
равноправия. Очерки политической теории и истории: документальные материалы, 1998. URL: http^/www.owl.ru/win/books/rw^^ .htm
(дата обращения: 15. 02. 2010).
2. Здравомыслова Е.А., Темкина А.А. Советский этакратический гендерный порядок // Социальная история. Ежегодник. 2003. Женская и гендерная история. М., 2003.
References (transliterated):
1. Ayvazova S.G. Russkie zhenshchiny v labirinte ravnopraviya. Ocherki politicheskoy teorii i istorii: dokumental'ne materialy, 1998. URL: http://www.owl.ru/win/books/rw/o2_1.htm (Date of access: 15. 02. 2010).
2. Zdravomyslova E.A., Temkina A.A. Sovetskiy etakraticheskiy genderniy poryadok // Sotsi-al'naya istoriya. Ezhegodnik. 2003. Zhenskaya i gendernaya istoriya. M., 2003.
3. Ленин В.И. О задачах женского рабочего движения в Советской республике // Нравственный идеал коммунистов. М., 1987.
4. О партэтике. Проект предложений президиума ЦКК II пленуму ЦКК РКП (б) // Партийная этика (Документы и материалы дискуссии 20-х годов). М., 1989. С. 151-170.
5. Айвазова С.Г. Контракт «работающей матери»: советский вариант // Гендерный калейдоскоп / под общ. ред. д-ра экон. наук М.М. Малышевой. М., 2001.
6. Здравомыслова Е., Темкина А. Понятийное поле исследования гендерных отношений // Гендерные отношения в современной России: исследования 1990-х годов : сборник науч. статей / под ред. Л.Н. Попковой, И.Н. Тартаковской. Самара, 2003. С. 10-22.
7. Дармодехин С.В. Семья и государство // Мониторинг социально-экономического потенциала семей. 2000. № 3. С. 3-9.
8. Рабжаева М.В. Историко-социальный анализ практик семейной политики в России ХХ века // Социол. исслед. 2004. № 6. С. 89-97.
9. Сталь Л.Н. Печать и женское коммунистическое движение. М.-Л., 1927.
10. Коллонтай А.М. Избранные статьи и речи. М., 1972.
11. Бородина А., Бородин Д. Баба или товарищ? Идеал новой советской женщины в 20-30 гг. XX в. URL: http://www.a-z.ru/women_cd1/html/borodini.htm (дата обращения: 12.01. 2010).
12. РГИА ДВ. Ф. Р 2413. Оп. 4. Д. 656.
13. Там же.
14. Там же.
15. Березин С.В., Евдокимова Ю.Б. Социальное сиротство: дети и родители : материалы к курсу «Педагогическая психология». Самара, 2003.
16. Бородина А., Бородин Д. Указ. соч.
17. Там же.
18. Львович Г. Женщины - председатели сельсоветов. М., 1933.
19. Совещание женщин - членов и кандидаток ВЦИК (4-5 апреля 1928 года). М, 1928.
3. Lenin V.I. O zadachah zhenskogo rabochego dvizheniya v Sovetskoy respublike // Nravstven-niy ideal kommunistov. M., 1987.
4. O pareetike. Proekt predlozheniy prezidiuma TSKK II plenumu TSKK RKP (b) // Partiynaya eti-ka (Dokumenty i materialy diskussii 20-h godov). M., 1989. P. 151-170.
5. Ayvazova S.G. Kontrakt «rabotayushchey
materi»: sovetskiy variant // Genderniy
kaleydoskop / ed. by doctor of economy M.M. Malysheva. M., 2001.
6. Zdravomyslova E., Temkina A. Ponyatiynoe pole issledovaniya gendernyh otnosheniy // Genderne otnosheniya v sovremennoy Rossii: issledovaniya 1990-h godov : sbornik nauch. statey / ed. by L.N. Popkova, I.N. Tartakovska. Samara, 2003. P. 10-22.
7. Darmodehin S.V. Sem'ya i gosudarstvo // Monitoring sotsial'no-ekonomicheskogo potentsiala semey. 2000. No. 3. P. 3-9.
8. Rabzhaeva M.V. Istoriko-sotsial'niy analiz praktik semeynoy politiki v Rossii XX veka // Sotsiol. is-sled. 2004. No. 6. P. 89-97.
9. Stal' L.N. Pechat' i zhenskoe kommunisticheskoe dvizhenie. M.-L., 1927.
10. Kollontay A.M. Izbranne stat'i i rechi. M., 1972.
11. Borodina A., Borodin D. Baba ili tovarishch? Ideal novoy sovet skoy zhenshchiny v 20-30 gg. XX v. URL: http://www.az.ru/women_cd1/html/borodini.htm (Date of access: 12.01. 2010).
12. RGIA DV. F. R 2413. Op. 4. D. 656.
13. Ibid.
14. Ibid.
15. Berezin S.V., Evdokimova Y.B. Sotsial'noe
sirotstvo: deti i roditeli : materialy k
kursu «Pedagogicheskaya psihologiya». Samara, 2003.
16. Borodina A., Borodin D. Op. cit.
17. Ibid.
18. L'vovich G. Zhenshchiny - predsedateli sel'sovetov. M., 1933.
19. Soveshchanie zhenshchin - chlenov i kandidatok VTSIK (4-5 aprelya 1928 goda). M, 1928.
