CC BY
34
ется енисейское происхождение). Вероятнее всего, слово часъ ‘море’, зафиксированное в селькупских (южноселькупских) диалектах тем же словарем П. С. Палласа, восходит к этому же слову река, из неопределенного енисейского языка. Возможно, этот список впоследствии будет расширен и тем самым мы получим возможность выявить следы каких-то еще енисейских языков, которые не были документированы даже в виде списков слов и от которых осталась только субстратная топонимия.
Возвращаясь к поискам объяснения происхождения гидронима Иртыш из енисейских языков и обращаясь к данным наиболее изученного из них — кетского, мы высказываем предположение, что в этом гидрониме представлен кетский корень эръ ‘соболь’. Тогда получается, что Иртыш по своему значению — это ‘соболиная река’. Предполагаемая форма Эръсесъ могла превратиться в Иртыш при заимствовании ее татарским языком, или, что нельзя исключать, она восходит к пока еще не определенному енисейскому языку, в котором слово река имело вид **тэш.
Форма Эрдыш, как она дана в «Сокровенном сказании», и форма Ирдыш у Рашид-ад-дина несколько отличаются по внешнему облику и от современной формы Иртыш, и от формы Эрцес, представленной в «Джангаре», что может иметь разные причины. Возможно, что формы с согласным -д-отражают несколько иной источник, может быть, какой-то другой енисейский язык, близкий к кетскому, но не тождественный ему, поскольку они не во всем укладывают-
ся в наши представления об исторической эволюции тюркских и монгольских языков. Можно также предположить, что тюркские и монгольские формы этого топонима имеют разные истоки и были восприняты из разных диалектов неизвестного языка енисейской группы. Так или иначе происхождение гидронима Иртыш~Эрцес из енисейских языков в настоящее время представляет собой наиболее убедительную этимологию этого эпического и одновременно исторического названия реки.
Литература
Джангар. Калмыцкий героический эпос. На калмыцком и русском языках. М.: Наука, 1990. 475 с. Дулъзон А. П. Древние передвижения кетов по данным топонимики // Географические названия (Вопросы географии, сб. 58). М., 1962. С. 50-55. Калинин В. М., Фролов Н. К. Иртыш // Югория: энциклопедия Ханты-Мансийского автономного округа: в 4 тт. / гл. ред. Г. Ф. Шафранов-Куцев, ред. В. В. Бакулин, Е. С. Зашихин и др. Ханты-Мансийск; Екатеринбург: Сократ, 2000-2005. Т. 1: А-И. 2000. С. 381-382.
Рашид-ад-Дин. Сборник летописей / пер. с персидского Л. А. Хетагурова, ред. и примеч. проф. А. А. Семенова. Т. 1. Кн. I. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. 222 с.
Рашид-ад-Дин. Сборник летописей / пер. с персидского О. И. Смирновой, ред. проф. А. А. Семенова. Т. 1. Кн. II. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1952. 316 с. Паллас П. С. Сравнительные словари всех языков и наречий, собранные десницею высочайшей особы: в 2-х частях. СПб., 1787-1789. Ч. 1. С. 315316.
Попова В. Н. К этимологии гидронима Иртыш // Языки и топонимия Сибири: [сб. ст.] /
отв. ред. А. П. Дульзон. Вып. 3. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1970. С. 12-20.
Сокровенное сказание монголов: Анонимная монгольская хроника 1240 г. Элиста: Калм. кн. изд-во, 1990. 280 с.
УДК 81’373 + 811.512.37 ББК 81.2-3
МАТЕРИАЛЫ К ИЗУЧЕНИЮ УСТАРЕВШЕЙ ВОЕННОЙ ЛЕКСИКИ
КАЛМЫЦКОГО ЯЗЫКА*
А. Б. 1а
Единый ойратский язык в процессе своего исторического развития разделился на ряд диалектов, которые и сейчас существуют на территории Западной Монголии, Синьцзянь-Уйгурского Автономного района КНР и России. К потомкам одного из них и относится калмыцкий язык, на котором существуют фольклор и обширная литература калмыцкого этноса. Однако в процессе
* Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ
функционирования из языка исчезают некоторые лексемы, которые не находят должного употребления в обыденной жизни, что связано прежде всего с изменением образа жизни, культурной среды, а также множеством других факторов, влияющих на развитие языка.
Настоящая статья посвящена исследованию одной из таких узких тем, как военная
1° 10-04-36402а/Ю.
лексика. Современные калмыцкие словари являются достаточно полными и позволяют работать с текстами любой сложности. Однако необходимо отметить, что в силу разных причин в них не полностью отражаются устаревшие слова и словосочетания, несущие определенную смысловую нагрузку. К такому пласту лексики относится и военная терминология, имевшая активное использование в прошлом, но с течением времени вышедшая из употребления.
Военная лексика монгольских языков рассматривалась в некоторых работах (например, на материале монголо-ойратских законов «Их Цааз» и «Халха Джирум» в статье Г. Ц. Пюрбеева [2009]) и тюрских [Лосева-Бахтиярова 2005]. Существует ряд других работ, посвященных анализу данного лексико-семантического поля (см., например, [Манджикова 1990; Бачаева 2004; 2010; Мулаева 2010; Очирова 2010]). Подробное описание некоторых видов оружия монгольских племен того времени можно найти в монографии А. Н. Басхаева [2000].
Материалом исследования послужили слова и словосочетания, не вошедшие в современные двуязычные калмыцкие словари. Их анализ позволяет восполнить пробелы по военной истории и терминологии калмыцкого и, шире, монгольских языков.
Одним из ключевых слов, относящихся к военной лексике, является слово dayin, которым обозначается понятие ‘война, вражда; враг, неприятель, противник’ и которое является общемонгольским, поскольку встречается в большинстве монгольских языках: п.-монг. dayin ‘война’; монг. дайн; бур. дай(н); калм. дээн; даг. даГсан; ш.-юг. dain, — а также в памятниках монгольской письменности и словарях: dayin ‘война’ [ИЦ 1981: 47, 148-150], dayin ‘война, вражда; враг, неприятель, противник’ [К, III 1849: 1548]. Кроме того, данное слово также встречается в различных сочетаниях: монг. дайн байлдаан парн. ‘война’ [МРС 1957: 140]; бур. дай хэхэ ‘вести войну, военные действия, сражаться’ [БРС 1973: 182]; dayin ulus ‘неприятель’ [ПНХУ 2004: 179] и др.
Так, например, Г. И. Рамстедт в своем словаре также приводит калмыцкое daan ‘krieg; feind, feinschaft’; daana kol ‘schlachtgewimmel’, а также словосочетание, которое редко встречается в современных словарях: kol daan ‘grosser krieg, uberschwemmende feindliche heere’, что обо-
значает ‘большая война, огромное неприятельское войско’ [R 1935: 83].
В монгольских языках для обозначения понятия ‘армия, войско’ употребляется слово цэрэг: п.-монг. cerig; бур. сэрэг; калм. церг. Оно также часто встречается в памятниках монгольской письменности, например: cerig ‘войско, армия’ [ИЦ 1981: 161— 51; ХДж 1965: 2—146], cerigud ‘военные’ [ССМ 1941, § 101: 416], а также в различных сочетаниях: cerig haran ‘вооруженные люди’ [ССМ 1941: 416], cerig-un kergei ‘по военным делам’ [ХДж 1965: 24146]; cirig arad ‘военные люди, войско’ [К, I 1844: 141], где aran ‘простолюдин, чернь’ [К, I 1844: 140]; eke cerig ‘основная армия’ [ПНХУ 2004: 163]; cerig yabudaliyin yile ‘военное искусство’ [ПНХУ 2004: 185]; moritu ciriy ‘конница, кавалерия, кавалерийский корпус’ [К, III 1846: 2048].
Для обозначения данного понятия использовалось также слово omog ‘войско, армия; помощь, защита, охрана’ [К, I 1844: 537]: монг. емег ‘помощь, защита, охрана; сила, армия, войско (для охраны, прикрытия)’; бур. умеер- ‘вступаться за кого-либо, защищать кого-либо’; калм. емг ‘защита’. Встречаются различные сочетания данного слова: kui omog ‘военный отряд’ [К, I 1844: 538] (где kui ‘родство, фамилия, семейство, племя; место собрания особ одинаковой степени; деревня из десяти домов’ [К, I 1844: 538]). Но в калмыцком языке осталось только значение ‘защита’. Кроме того, слова omog и cereg могут выступать в синонимической паре и служить обозначением ‘войска, армии’: монг. емег цэрэг ‘войско’ [БАМРС, III 2001: 20]; монг. ем цэрэг ‘личная охрана (например военачальника)’ [МРС 1957: 320].
Во всех монгольских языках встречается п.-монг. qarayul ‘караул, пикет, стража, надзор’ [К, II 1846: 832]; монг. харуул ‘караул, дозор, стража, охрана’; бур. харуул ‘караул, дозор, стража’; калм. харул ‘караул, надзор, охрана; караулить, сторожить, пасти скот’. Кроме того, используется и другое слово со схожей семантикой: п.-монг. caydaqu ‘иметь надзор, надзирать, караулить’; caydayul ‘караул, надсмотр’; caydayci ‘надсмотрщик, караульный, часовой’ [К, III 1849: 2110]. Активно используются в современном монгольском языке: цагдаа ‘милиционер, полицейский, стражник’; в бурятском — сагдаа ‘стражник, полицейский, городовой’. Однако в калмыцких словарях данное слово
отсутствует, хотя на его бытование указывает Ц.-Д. Номинханов: цагяк ‘караулить, держать дозор’ [Номинханов 1975: 122]; эта лексическая единица также приводится в словаре А. Позднеева: caydaxu ‘караулить, держать дозор’ [П 1911: 243].
К лексике, встречающейся в памятниках средневековой литературы на «тодо би-чиг», но отсутствующей в калмыцких словарях относится слово: калм. urgeen ‘тревога’ [Г 1880: 4-38, 9-44]; urgeen bolyolaa ‘если будет тревога’ [Г 1880: 4-38]; п.-монг. urgeen ‘боевая тревога’ [ИЦ 1981: 19-44].
Необходимо привести еще одну лексическую единицу, которая характерна для всех монгольских языков: п.-монг. olboy ‘короткое верхнее платье, употребляемое для верховой езды; камзол; тюфяк, матрац’ [К 1844, I: 407]; монг. олбог ‘тюфяк, подстилка для сиденья’; бур. олбог ‘подстилка, тюфяк’; калм. улв ‘тюфяк, матрац’. Встречается это слово и в словарях Г. И. Рамстед-та и А. М. Позднеева: olboy ‘тонкая подушка для сиденья’ [П 1911: 31]; olwag ‘kleine sitzmatratze, weiches kissen zum sitzen’, где Г. И. Рамстедт предполагает, что это слово заимствовано из монгольского и приводит параллели: кирг. olpog ‘panzer’ [R 1935: 272273]. Но ни в одном из словарей не приводится значение, которое дается в памятниках средневековой литературы olboy ‘ватный (мягкий) панцирь’ [ХДж 1965: 34-167, 82-301]. Там же можно найти и сочетание: olboy-un tobi ‘подшлемник’ [ХДж 1965: 34167] (см. tobi ‘валяный колпак, носимый под шлемом’ [К, III 1846: 1818]).
Слово алебарда отсутствует в калмыц-ко-русском словаре, хотя часто встречается и в литературных источниках, и в фольклорных произведениях: ayibalda ‘але-
барда’ [П 1911: 1]. В работе, посвященной исследованию средневекового оружия и вооружения, данная лексема айбалта объясняется как ‘низкообушные топоры с луновидным (месячевидным) лезвием’ [Бобров 2008: 323]
Лексема п.-монг. qalqa ‘щит, заслон’ [К, II 1846: 795]; монг. халх ‘щит, прикрытие, заслон’; бур. халха ‘щит, заслон’ в кал-мыцко-русских словарях отсутствует, однако Ц.-Д. Номинханов в своей работе приводит подобное значение: калм. халх ‘щит’ [Номинханов 1975: 105].
Еще одним словом, относящимся к военной тематике, но отсутствующим в современных словарях, является п.-монг. qoromsaya
‘футляр для лука’ [К, II 1846: 967]; монг. хо-ромсого ‘колчан’ [МРС 1957: 541]. Опять же в калмыцко-русском словаре Г. И. Рамстед-та данное слово присутствует калм. xormsx ‘futteral (футляр), tasche fur den schiessbogen (nomn) (сумка для лука)’, а также здесь приводятся тюркские параллели: kir. qoromsa ‘kocher’, kir. quramsaq [R 1935: 188].
К военной терминологии можно отнести также п.-монг. erekebci ‘роговое кольцо на большом пальце для натягивания лука’[К, I 1844: 250]; монг. эрхийвч ‘наперсток для большого пальца’ (надеваемый при стрельбе из лука); бур. эр-хыбшэ ‘наперсток’; также оно встречается и в памятниках средневековой литературы: erkebci ‘наперсток для большого пальца’ [ХДж 1965: 35-171]. В современных калмыцких словарях оно отсутствует, однако в словаре Г. И. Рамстедта оно приводится: erkeeptsi ‘daumenring (wurde fruher beim bogenschiessen angewendet)’ [R 1935: 125].
В работе К. Ф. Голстунского встречается и другая лексема xarabci ‘кираса’, которая отсутствует в современных калмыцких словарях: duulyayin xarabci xuyay ogole ‘(когда за невесту) отдал шлем, нарукавник (?), панцирь’ [Г 1880: 9-43]; xarabci abxulaa ‘(кто украдет) кирасу (?)’ [Г 1880: 9-43]. Однако, очевидно, К. Ф. Голстунский ошибочно дает значение этого слова, поскольку в словарях и памятниках даются следующие значения: xarabci ‘нарукавник; рукав у платья или панциря’ [К, II 1844: 833]; qarabci ‘нарукавник’ [ХДж 1965: 34-168].
Кроме того, в письменных памятниках встречаются также такие слова (словосочетания), как uciya ‘чехол для налучни-ка’ [Г 1880: 18-55], suysarya ‘чехол для стрел’ и др. [Г 1880: 18-55], но в словаре они приводятся с несколько иным значением — калм. сугсрh ‘патронташ (кожаный для пуль)’; eqgiyin lubciten ‘простые войны’ [Г 1880: 4-38]; xosuuyar uulya ‘передовой отряд’ [Г 1880: 25-63] (где uulya ‘передовой отряд’ [Г 1880: 25-63]; калм. уулh ‘передовой отряд’; xosuun ‘разведка’ [Г 1880: 2563]); quyay duulyayin ger ‘чехол на шлем или панцирь’ [Г 1880: 18-55]; xuyagiyin morin ‘панцирная лошадь’ [Г 1880: 25-63]; а в комментариях даются пояснения, что ху-ягыйн морин — ‘панцирная лошадь, т. е. сильная и крепкая лошадь, могущая возить человека, одетого во все военные доспехи’ [Г 1880: 138].
Отметим, что в калмыцком языке встречается имя Канур, которое сложно поддается этимологизации, но средневековые памятники позволяют, вероятно, пролить свет на происхождение этого имени. Так, в работе, опубликованной К. Ф. Голстунским, отмечается слово каапиг со значением ‘телохранитель’ [Г 1880: 4-38]. Если гипотеза о происхождении этого слова верна, то оно восходит к п.-монг. Ыуа ‘адъютант, паж’, которое встречается не только в монгольских письменных памятниках со значением да ‘вассал’ [ССМ 1941: 593], Ыуа ЬоГуа^ ‘будем оруженосцами’ [ССМ 1941: 498], но и в тюркских: монг. х1а; баит. каа ‘прислужник князя, адъютант, паж, приближенный служитель знатного лица’ < п.-монг. Ыуа < *фуа > маньч. х1уа ‘телохранитель, адъютант, паж’; ср. тюрк.: ф1 ‘берег, край’, осм. дй ‘место, находящееся недалеко, по соседству с чем-либо’ [Владимирцов 1989: 220]. В противном случае, если этимология не найдет дальнейшего подтверждения в указанных выше значениях, то необходимо искать другой материал для установления происхождения (возможно, тюркского).
Таким образом, можно констатировать тот факт, что современные калмыцкие словари необходимо дополнять архаизмами и устаревшими словами, снабжая их соответствующими примерами, что в значительной мере позволит заполнить лакуны и наиболее полно использовать их в создаваемых словарях.
Сокращения
баит. — баитский; бур. — бурятский; даг. — да-
гурский; калм. — калмыцкий; кирг. — киргизский; маньч. — маньчжурский; монг. — монгольский; п.-монг. — письменный монгольский; осм. — османский (турецкий); тюрк. — тюркские; халх. — халха-ский (монгольский); ш.-юг. — шира-югурский.
Источники
БАМРС — Большой Академический монголо-русский словарь: в 4-х тт. М.: Изд-во Академия, 2001. 520 с.
БРС — Бурятско-русский словарь. М., 1973. 804 с.
Г — Голстунский К. Ф. Монголо-ойратские законы 1640 г., дополнительные указы Галдан-хунтайд-жи и законы, составленные для волжских калмыков при Калмыцком хане Дондук-Даши, калмыцкий текст с русским переводом и примечаниями. СПб., 1880. 143 с.
ИЦ — Их Цааз («Великое уложение»). Памятник монгольского феодального права XVII в. / транс-
литерация, пер., введ. и коммент. С. Д. Дылыкова. М.: Наука, 1981. 148 с.
К — Ковалевский О. Монголо-русско-французский словарь: в 3-х тт. Казань, I - 1844; К - 1849. К -1849. 2 690 с.
МРС Монголо-русский словарь. М, 1957. 716 с.
П — Позднеев А. Калмыцко-русский словарь. СПб, 1911. 306 с.
ПНХУ — Письма наместника ханства Убаши (XVIII в.). Элиста: АПП «Джангар», 2004. 198 с.
ССМ — Козин С. А. Сокровенное сказание монголов. Монгольская хроника 1240 г. М.; Л., 1941. 620 с.
ХДж — Халха Джирум. Памятник монгольского феодального права XVIII в. М.: Наука, 1965. 350 с.
R — Ramstedt G. J. Kalmuckisches worterbuch. Helsinki, 1935. 560 s.
Литература
Басхаев A. H. Монголы, ойраты, калмыки. Элиста: Джангар, 2000. 91 с.
Бачаева С. Е. Военная лексика в эпосе «Джангар» // «Джангар» в евразийском пространстве. Матер. междунар. науч. конф. Элиста, 2004. С. 20-22.
Бачаева С. Е. Военная лексика в калмыцком языке (на материале романа М. Хонинова «Помнишь, земля смоленская...» // Вестник КИГИ РАН. 2010. № 1. С. 82-84.
Бобров Л. A., Худяков Ю. С. Вооружение и тактика кочевников Центральной Азии и Южной Сибири в эпоху позднего средневековья и раннего нового времени (XV — первая половина XVIII вв.). СПб.: Филолог, фак. СПбГУ, 2008. 776 с.
Владимирцов Б Я. Сравнительная грамматика мон-гольского-письменного языка и халхаского наречия. М., 1989. 441 с.
Манджикова Б. Б. Лексика «Джангара» (на материале лексем, связанных с наименованием одежды, оружия, предметов быта, жилища) // «Джангар» и проблемы эпического творчества. Элиста, 1990. С. 191-193.
Мулаева H. М. О составе военной лексики в «Калмыц-ком-русском словаре» 1977 г. издания // Вестник КИГИ РАН. 2010. № 1. С. 78-82.
Лосева-Бахтиярова Т. В. Военная лексика тюркских языков (названия вооружения): дисс. ... канд. фил. наук. М., 2005. 283 с.
НоминхановЦ.-Д. Материалы к изучению истории калмыцкого языка. М.: Наука, 1975. 329 с.
Очирова Н. Ч. Русские лексические заимствования в военной терминологии калмыцкого языка // Вестник КИГИ РАН № 1. Элиста, 2010. С. 84-87.
Пюрбеев Г. Ц. Военная терминология в монголо-ой-ратских законах «Их цааз» и «Халха Джирум» // Единая Калмыкия в единой России: через века в будущее: мат-лы Междунар. науч. конф., мат-лы Междунар. науч. конф., посвящ. 400-летию добровольного вхождения калмыцкого народа в состав Российского государства (г. Элиста, 1318 сентября 2009 г.). В 2-х частях. Ч. 2. Элиста, 2009. С. 283-285.
