CC BY
1064
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 11. ПРАВО. 2017. № 6
Н. Е. крылова, доктор юридических наук, профессор кафедры уголовного права и криминологии юридического факультета МГУ*
материальные, формальные и усеченные составы преступлений: дискуссия с продолжением
В статье рассматривается проблема доктринального деления составов преступлений на материальные, формальные и усеченные. Автор обращается к работам Н. Ф. Кузнецовой и других ученых, законодательству и правоприменительной практике для того, чтобы вслед за Н. Ф. Кузнецовой показать несостоятельность такого деления.
Ключевые слова: уголовный закон, состав преступления, виды составов преступлений, формальный состав, материальный состав, усеченный состав.
The article deals with the problem of doctrinal division of crimes into material, formal and truncated ones. The author refers to the works of N. F. Kuznetsova and other scientists, the law and practice in order to show the inconsistency of this division.
Keywords: criminal law, crime structure, types of crimes, formal composition, material composition, truncated composition.
Вспоминая жизнь и творчество профессора Н. Ф. Кузнецовой, 90-летие со дня рождения которой мы отмечаем в этом году, не могу не сказать об ее взглядах на материальные, формальные и усеченные составы. В середине 1990-х гг., когда моя педагогическая деятельность в Московском университете только начиналась, я впервые поняла, насколько для Нинель Федоровны был принципиальным вопрос о делении (точнее — о спорности деления) составов на указанные виды.
Ко мне на консультацию, проходившей на кафедре уголовного права и криминологии (еще в первом корпусе гуманитарных факультетов МГУ), пришел студент «отрабатывать долги», но путался в элементарных вещах, и я стала объяснять ему что к чему, при этом, помню, стала приводить ему примеры усеченных составов и рассказывать, чем таковые отличаются, к примеру, от формальных, говорила о невозможности покушения на разбой и т. д. Нинель Федоровна, находившаяся здесь же на кафедре, проходя мимо меня, тихо, твердым голосом сказала: «Наталья Евгеньевна, не забивайте студенту
* nataliakrylova@mail.ru
голову». Присоединившись к нашему разговору, Нинель Федоровна объяснила свою позицию и указала на ошибочность, по ее мнению, такого деления. Не могу сказать, что я быстро сдалась. Ссылаясь на французское право, которому была посвящена моя кандидатская диссертация, я стала возражать, что, дескать, «у них» тоже есть деление на формальные и материальные преступления и определение данных правонарушений сходно с нашим, на что Нинель Федоровна — признанный специалист в области зарубежного права — ответила: «Но у них нет нашего понятия состава».
Всю свою жизнь Нинель Федоровна, если не в одиночку, то уж точно в меньшинстве, доказывала несостоятельность разграничения составов на формальные и материальные. Для нее этот вопрос был настолько важен с научной точки зрения, что даже за 10 дней до своего ухода из жизни в ноябре 2010 г., когда мы втроем, совместно с тогдашним заведующим кафедрой профессором В. С. Комиссаровым, принимали кандидатский минимум у аспирантов кафедры, Нинель Федоровна, несмотря на плохое самочувствие, включилась в дискуссию о формальных и материальных составах, возникшую в связи с ответом аспиранта. Но тут мы с ней уже были единодушны и пытались возражать Владимиру Сергеевичу Комиссарову, который в
данном споре занимал противоположную нашей позицию.
* * *
На мой взгляд, позиция Нинель Федоровны по вопросу о материальных и формальных составах оказалась неуслышанной и (или) непонятой нашими уважаемыми учеными, а возможно — не рассматривается как значимая в учении о составе преступления. Во всяком случае ничем иным я не могу объяснить то, что до сих пор данная позиция не получила какой-либо существенной поддержки с их стороны.
Напомню, что в уголовном праве под материальными составами понимаются такие составы, в которых законодатель указал на наступление определенных последствий. В одном из современных учебников читаем: «Материальные составы — это составы, в объективную сторону которых законодатель включил в качестве обязательных признаков не только деяние, но и его преступные последствия»1. Соответственно, формальные составы — это такие составы преступлений, «объективная сторона которых в законе состоит только из одного обязательного признака — деяния (действия или бездействия)». В
1 Уголовное право России. Общая часть: учебник для академического бакалавриата / Под ред. О. С. Капинус. М., 2015. С. 121 (автор главы — О. С. Капинус).
качестве примера формального состава в данном издании приведен состав истязания (ст. 117 УК РФ)2.
В науке уголовного права последних десятилетий (возможно, благодаря усилиям Н. Ф. Кузнецовой убедить своих оппонентов в научной и практической несостоятельности деления составов на материальные и формальные), как правило, не отрицается наличие в преступлениях с формальным составом общественно опасных последствий, но считается, что данные последствия находятся «за пределами состава», преступления же окончены с момента совершения собственно деяния, и доказывать наступление вредных последствий не обязательно.
По мнению Н. Ф. Кузнецовой, которое она неоднократно высказывала в своих работах, деление на материальные и формальные составы проистекает из ошибки концептуального характера: отождествления состава преступления с диспозицией уголовно-правовой нормы, а также из противопоставления преступления и его состава. Как отмечала автор, в связи с тем, что в диспозициях уголовно-правовых норм, действительно, не всегда прямо говорится о наступлении конкретных общественно опасных последствий, то «составы (читайте: диспозиции норм), где такие упоминания отсутствуют, именуются «формальными». Общепризнанно, что преступлений без вредных последствий не существует, а их составы, образующие или даже (по-нормативистски) характеризующие общественную опасность, оказывается, могут быть без таковых»3.
Н. Ф. Кузнецова обратила внимание на то, что в доктрине к преступлениям с материальным составом обычно относят составы преступлений с физическим вредом личности (убийство, причинение вреда здоровью различной степени тяжести), экономическим ущербом (хищения, преступления в сфере экономической деятельности и др.), а также все неосторожные преступления, поскольку ответственность за них наступает лишь при определенных, достаточно серьезных, последствиях (смерть человека, тяжкий вред здоровью, крупный материальный ущерб и др.). Остальные составы преступлений, в том числе с психологическим (моральным) и организационным вредом, как правило, признаются формальными. Однако такая позиция представлялась ей глубоко ошибочной, поскольку невозможность исчисления вреда-ущерба в каких-либо «твердых» единицах — в рублях, в степени утраты здоровья, в количестве потерпевших и т. д. — нельзя считать свидетельством отсутствия или необязательности таких последствий в составе.
2 Там же.
3 Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: Учебник для вузов / Под ред. В. С. Комиссарова, Н. Е. Крыловой и И. М. Тяжковой. М., 2012. С. 216.
Кроме того, понимание состава преступления как содержащегося в преступлении, а именно данный подход характеризует учение о составе преступления профессора Н. Ф. Кузнецовой4 , ведет к необходимости признания обязательности последствий не только для преступления, причиняющего вред охраняемым уголовным правом отношениям, но и для его состава.
Н. Ф. Кузнецова не могла согласиться с идеей, согласно которой последствия преступления, обязательные для преступления, почему-то вдруг оказываются необязательны для его состава. Состав, будучи, по мнению автора, «квинтэссенцией» преступления, системой субъективных и объективных признаков, необходимых и достаточных для оценки деяния как общественно опасного и его уголовно-правовой квалификации, не может не включать такой важный признак, как последствия.
По мнению Н. Ф. Кузнецовой, в формальных составах необоснованно разрывается связь между действием или бездействием лица и объектом преступления, которому причиняется существенный вред или который ставится под угрозу его причинения. Таким связующим звеном, как полагала Нинель Федоровна, и являются общественно опасные последствия. Без причинения вреда действие или бездействие не могут посягнуть не объект и деформировать общественные отношения, охраняемые уголовным правом. При выведении последствий «за рамки» состава непонятно будет, почему «страдает» объект, почему само деяние опасно для общества.
На мой взгляд, логичность и разумность этих доводов очевидна. Деяние не может одновременно посягнуть на объект и в то же время никак его не затронуть и даже не поставить под угрозу причинения вреда. Какое же это посягательство, если от него никто и ничто не страдает? Если мы признаем, что «преступления с формальным составом» посягают на общественные отношения, охраняемые уголовным правом (а это не что иное, как объект преступления), мы не можем игнорировать ту деформацию объекта (его нарушение, умаление, искажение и т. п.), которая наступает в результате данного посягательства. В итоге, объект преступления и общественное опасное последствие оказываются настолько связанными (Н. Ф. Кузнецова называла последствия «ущербленной частью объекта»), что исключение одного из них ставит под сомнение и даже делает невозможным существование другого. Объект преступления, подвергаясь негативному воздействию в ходе совершения преступления, всегда деформируется либо ставится под угрозу деформации. Последнее возможно,
4 См. об этом подробнее: Крылова Н. Е. Дискуссионные вопросы учения о составе преступления // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 11. Право. 2012. № 4. С. 26-43.
например, при неоконченном преступлении. Эта деформация и есть последствия. Признание их необязательными означает признание необязательным само посягательство на объект. Что же останется в составе преступления? Все здание, выстроенное законодателем и именуемое «состав преступления», рушится, как карточный домик.
Сторонники деления составов на материальные и формальные в качестве аргумента в пользу такого деления выдвигают то, что это важно для определения момента окончания преступлений. Дескать, преступление с формальным составом окончено с момента совершения собственно деяния, для преступления же с материальным составом требуется наступление общественно опасных последствий, указанных в диспозиции уголовно-правовой нормы. Иначе говоря, так удобнее определять момент окончания преступления: преступления с формальными составами окончены с момента выполнения деяния субъектом преступления и точка. Но можно ли удобство, некую условность возводить в ранг научного аргумента? Думается, нет.
В угоду «научной простоте» сторонникам концепции материальных-формальных составов приходится изобретать такие конструкции, которые неизвестны уголовному закону. Так, определяя форму вины применительно к преступлениям с формальным составом, эти ученые, вопреки законодательному определению форм и видов вины в ст. 25 и 26 УК РФ, пишут, что в данном случае вина может быть определена исключительно к самому деянию.
Например, в одном из комментариев к Уголовному кодексу РФ применительно к составу истязания (ч. 1 ст. 117 УК РФ) читаем: «Виновный сознает, что причиняет физические или психические страдания потерпевшему путем систематического нанесения побоев или иными насильственными действиями, и желает их причинить» 5. В этом же издании применительно к изнасилованию (ч. 1 ст. 131 УК РФ) разъяснено: «Виновный осознает, что половой акт совершается им против либо помимо воли потерпевшей с использованием насилия или угроз его применения, а равно беспомощного состояния потерпевшей, и желает осуществить с ней половое сношение»6.
Игнорируется то, что законодатель определяет вину не только как психическое отношение к собственно деянию (при умысле лицо должно осознавать общественную опасность действия или бездействия), но и к общественно опасным последствиям. Нам же предлагается любопытная конструкция: лицо осознает общественную опасность своего поведения и желает его совершить. Всё, никаких по-
5 Уголовный закон в практике районного суда: науч.-практ. пособие / Под ред. А. В. Галаховой. М., 2010. С. 69-70 (автор комментария — В. Б. Боровиков).
6 Там же. С. 127-128 (автор комментария — С. В. Кузьмин).
следствий нет, отношение к ним не определяется. Действие и бездействие оказываются оторванными от своего результата — общественно опасных последствий. Такой подход прямо противоречит закону, четко устанавливающему интеллектуальные и волевые признаки умысла и неосторожности.
Можно ли в принципе наказывать лицо только лишь при осознании опасности своего поступка и желании этот поступок совершить? Разве правоприменитель не должен выяснять, как этого требует закон, а каково отношение виновного лица к последствиям: оно их желает или не желает, хочет ли их избежать или ему все равно и т. д.? Или правоприменитель должен выводить желание последствий как обязательный признак прямого умысла из желания виновного лица совершить проступок, а еще лучше — прибегать к презумпции прямого умысла в формальных составах? Но каковы юридические основания для такого рода фикций и презумпций? На мой взгляд, таких оснований нет.
Такая урезанная психологическая характеристика деяния, предлагаемая в научной и учебной литературе применительно к формальным составам, не дает полного представления о внутренней стороне совершаемого преступления, об общественной опасности лица, его совершающего, о необходимости принятия к этому лицу адекватных мер по исправлению, воспитанию, ресоциализации и т. д., не позволяет определить ему справедливое наказание, учитывающее в полной мере его личность. И все это для того, чтобы было удобно?
Выделение преступлений с формальным составом не согласуется с ч. 2 ст. 9 УК РФ, согласно которой «временем совершения преступления признается время совершения общественно опасного действия (бездействия) независимо от времени наступления последствий» (выделено мной. — Н.К.). В приведенной норме законодатель прямо говорит о наличии в преступном деянии последствий, следовательно, по логике представителей теории материальных-формальных составов, эта норма применима лишь к материальным составам. Но возникает вопрос: а как определять время совершения для преступлений с формальным составом? Как-то иначе? Тогда — как? Но об этом наши уважаемые оппоненты не задумываются, не желая замечать очевидного, что законодатель не делает никаких изъятий для преступлений в зависимости от конструкции их составов.
Невозможно увязать с понятием формальных составов такие институты, как невиновное причинение вреда (ст. 28 УК РФ) и малозначительное деяние (ч. 2 ст. 14 УК РФ), определение которых без обращения к понятию последствий немыслимо.
О возмещении ущерба и заглаживании вреда иным образом как условии освобождения от уголовной ответственности или наказания
говорится в ст. 75, 76, 76.1, 76.2 и 79 УК РФ. Эти статьи должны применяться и к лицам, совершившим «преступления с формальным составом», поскольку законодатель опять-таки не ставит применение или неприменение данных положений в зависимость от конструкции состава преступления. Но в таком случае как это согласуется с предположением ученых об отсутствии в составе последствий (или их необязательности) и отсутствии обязанности правоприменителя их устанавливать? Вопрос, как и предыдущие, в большей степени риторический.
С учетом сказанного возникает, наконец, следующий вопрос: как в принципе должен был поступить законодатель, чтобы не давать ученым повода для выделения формальных и материальных составов?
Вот хороший пример — ст. 140 УК РФ «Отказ в предоставлении гражданину информации». Данное преступление состоит в неправомерном отказе должностного лица «в предоставлении собранных в установленном порядке документов и материалов, непосредственно затрагивающих права и свободы гражданина, либо предоставлении гражданину неполной или заведомо ложной информации, если эти деяния причинили вред правам и законным интересам граждан» (выделено мной. — Н.К.). Законодатель не уточняет, каким должен быть этот вред, каковы его характер и размер, однако на сам факт его наличия для данного состава преступления он указывает прямо.
По такому принципу можно было бы построить и другие нормы, предусматривающие ответственность за «преступления с формальным составом». Например, «изнасилование, повлекшее причинение вреда половой неприкосновенности или половой свободе личности», «получение взятки, повлекшее причинение организационного вреда» (как вариант: причинение вреда интересам государственной службы или службы в органах местного самоуправления), «оскорбление представителя власти, повлекшее причинение вреда порядку управления, чести и достоинству данного представителя власти» и т. д. Эти составы сразу станут «материальными»? Видимо да, раз законодатель оговорит наступление этих последствий в уголовно-правовых нормах.
Но разве сейчас наличие перечисленных последствий не вытекает прямо из характеристики объектов соответствующих преступлений, способов их совершения, специальных субъектов и т. д.? Разве нужно законодателю, рискуя впасть в тавтологию, это специально оговаривать и разве при толковании содержания уголовно-правовых норм мы не приходим к таким же выводам? Или мы обращаем внимание на сугубо формальный момент: назвал ли законодатель прямо те или иные последствия совершения преступления или этого не сделал?
Интересно, что ученые, отстаивающие деление составов на материальные и формальные, не могут «договориться» относительно
того, какие конкретные преступления следует относить к тем и другим. Например, похищение человека (ст. 126 УК РФ) одни ученые относят к формальным составам, другие — к материальным.
Профессор В. С. Комиссаров полагал, что в ч. 1 ст. 205 УК РФ «Террористический акт» применительно к двум формам террористического акта — взрывам, поджогам и т. д., с одной стороны, и угрозе совершить те же действия — с другой, предусмотрены две разные конструкции состава. В первом случае, т. е. при реальных взрывах и поджогах, имеет место формальный состав (в законе последствия не предусмотрены, а говорится о действиях, устрашающих население и создающих опасность гибели человека, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных тяжких последствий), а во втором случае только при угрозе тех же самых взрывов и поджогов наличествует материальный состав, поскольку любая угроза влечет конкретное последствие в виде психологического вреда. Действительно, в контексте понимания материальных и формальных составов и исходя из диспозиции ч. 1 ст. 205 УК РФ такой вывод вполне вероятен, но можно ли считать угрозу совершения каких-либо действий «материальнее» самих действий?
Рассмотрим состав истязания, который часто относят к числу формальных. Данное преступление заключается в причинении физических или психических страданий путем систематического нанесения побоев либо иными насильственными действиями, если это не повлекло последствий, указанных в ст. 111 и 112 УК РФ (ч. 1 ст. 117 УК РФ).
Как видно из описания рассматриваемого преступления, последнее влечет за собой реальные общественно опасные последствия: физический вред, связанный с нанесением побоев или применением иного насилия к потерпевшему (это могут быть физическая боль, гематомы, отеки мягких тканей и т. п.), и психологический вред, наступающий в результате тех же действий. При этом тяжесть физического вреда не должна быть такой, которая охватывается иными статьями Кодекса, в частности, об ответственности за умышленное причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью. Законодатель таким образом косвенно указывает на наличие последствий: они не должны быть такими, которые определены для иных преступлений, кстати, безоговорочно относимых к числу «материальных».
Если предположить, что последствия истязания находятся «за рамками состава», то зачем законодатель требует от правоприменителя оценивать их тяжесть, сопоставляя с тяжестью других преступлений против здоровья? Какое это имеет значение для квалификации преступления, ведь деяние уже окончено, и состав преступления налицо, независимо от последствий? Кроме того, толкование при-
знаков объективной стороны истязания дает основание для однозначного вывода о причинении этим деянием реальных общественно опасных последствий в виде умаления физического или психического здоровья. В чем же тогда «формальность» данного состава?
Судебная практика опровергает тезис о том, что при истязании последствия находятся «за рамками состава» и не нуждаются в доказывании.
Так, Нолинским районным судом был осужден некий Свинин, совершивший в составе группы лиц истязание заведомо несовершеннолетних при следующих обстоятельствах.
В ноябре 2010 г. Свинин, действуя из хулиганских побуждений и с целью физического и психического подавления чувства личного достоинства, причинения физических страданий учащимся первого курса техникума, ночью зашел в комнату общежития техникума, где, показывая свое превосходство над первокурсниками, потребовал от них встать по росту, после чего нанес по три удара кулаком в грудь каждому. От нанесенных ударов потерпевшие испытали острую физическую боль и унижение. После этого он совместно с другим лицом потребовал от первокурсников приседать, держа в руках матрасы.
Посчитав, что их задание выполнено не качественно, Свинин и другой обвиняемый нанесли каждый по три удара кулаком в грудь трем первокурсникам. Затем Свинин и другое лицо потребовали от первокурсников выполнять по очереди отжимания, пока потерпевшие были в силах выполнять данное упражнение. Не получив удовлетворение, Свинин и другой виновный построили первокурсников снова в линию и за плохое, по их мнению, отжимание, нанесли по три удара кулаком в грудь. Вслед за приседаниями и отжиманием каждый из первокурсников за 3 сек. должен был залезть под застеленные на кроватях матрасы. При этом Свинин держал в руках палку, которой обещал наносить удары по тем частям тела, которые будут видны из-под матраса. Совершались и другие действия. В общей сложности истязание продолжалось около четырех часов7.
В обвинительном приговоре суд довольно подробно описывает те общественно опасные последствия, которые наступили в результате совершения преступных действий Свинина: причинение острой физической боли и физических страданий, унижение человеческого достоинства потерпевших и т. д. Обязательность этих последствий для квалификации истязания судом не ставится под сомнение и тем более не утверждается, что они находятся за пределами состава. Характер и размер вреда, причиненного преступлением, входят в предмет дока-
7 Официальный сайт Нолинского районного суда Кировской области. Дело № 1-33/2011 (электронный ресурс): // http://nolinsky.kir.sudrf.ru
зывания по уголовному делу (ст. 73 УПК РФ). При этом законодатель не делает оговорок для «материальных» или «формальных» составов.
В постановлении Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам о взяточничестве и об иных коррупционных преступлениях» 2013 г. подробно описаны общественно опасные последствия «формальных» составов взяточничества, которое «... посягает на основы государственной власти, нарушает нормальную управленческую деятельность государственных и муниципальных органов и учреждений, подрывает их авторитет, деформирует правосознание граждан, создавая у них представление о возможности удовлетворения личных и коллективных интересов путем подкупа должностных лиц, препятствует конкуренции, затрудняет экономическое развитие»8.
В так называемых формальных составах последствия, носящие главным образом нематериальный, но реальный характер, в некотором роде слиты с действием или бездействием, наступают автоматически и непосредственно за совершением действия или акта бездействия, при отсутствии временного разрыва между ними, поэтому создается впечатление об их отсутствии. Именно в силу этих особенностей преступлений с нематериальным вредом при их совершении, как правило, нет необходимости в сложном установлении причинно-следственной связи между действием (бездействием) и общественно опасными последствиями, как например в транспортных или экологических преступлениях. Но это не означает, что последствия не входят в состав преступления и причинная связь между поведением индивида и тем вредом, который он причиняет своим поведением, отсутствует.
Таким образом, неуказание законодателем в диспозиции уголовно-правовой нормы на конкретные последствия не может рассматриваться как свидетельство «формальности» соответствующего состава преступления.
Законодатель, как верно было подмечено профессором Н. Ф. Кузнецовой, прямо называет и детально описывает последствия тогда, когда их вид, размер и характеристика влияют на наличие или объем уголовной ответственности.
Например, причинение вреда здоровью дифференцируется по степени тяжести такого вреда (тяжкий, средней тяжести, легкий). Эта дифференциация, с одной стороны, связана с различной степенью общественной опасности совершаемых действий (бездействия), а с другой — служит основанием для различной наказуемости указанных действий (бездействия).
Сказанное справедливо и для экономического ущерба в составах преступлений против собственности, экономических и экологиче-
8 БВС РФ. 2013. № 9.
ских преступлений. Такой ущерб законодателем четко дифференцируется и выражается, как правило, в конкретных денежных суммах. Но это не значит, что данные составы материальны, поскольку в них последствия определены, а другие формальны. Нельзя считать отсутствием последствий и свидетельством «формальности» составов наличие организационного, социального или психологического (морального) вреда личности. Это тоже вид реальных, конкретных последствий, но нематериального характера.
Следует учитывать, что не только последствия, но и другие признаки составов преступлений в статьях УК РФ часто не называются законодателем прямо либо в силу их очевидности, либо в силу того, что они с необходимостью следуют из общей характеристики запрещенного поведения.
Так, уголовный закон предусматривает ответственность за уклонение от уплаты налогов или сборов с физического лица (ст. 198 УК), однако разве любое физическое лицо может быть субъектом данного экономического преступления? Разумеется, нет. Таким субъектом может быть лишь лицо, обязанное уплачивать соответствующие налоги или сборы. К этому выводу мы приходим в результате толкования иных элементов и признаков состава преступления, описанных в диспозиции нормы законодателем, в частности, объекта, предмета, способов совершения преступления. Точно так же и последствия далеко не всегда определены законодателем, что не должно расцениваться как их отсутствие.
В теории уголовного права из группы формальных составов или как самостоятельная группа выделяются так называемые усеченные составы. Как полагает В. С. Прохоров, в них «законодатель еще более сужает общую картину преступной деятельности, описываемую в составах преступления, когда из всех возможных этапов развития преступной деятельности состав охватывает лишь приготовительные действия или сам процесс выполнения определенного деяния и... для наличия оконченного преступления не требуется ни общественно опасных последствий, ни доведения до конца действия, способного вызвать указанные последствия, ни (иногда) совершения самого этого действия»9.
Следовательно, усеченными именуются составы, в которых не только отсутствуют последствия, но и в которых законодатель «усек» собственно деяние. Момент окончания преступлений с усеченным составом отодвигается таким образом на еще более раннюю стадию: виновное лицо не совершает полностью даже самого деяния. В каче-
9 Курс советского уголовного права (Часть Общая). Т. 1. Л., 1968. С. 270.
стве примеров усеченных составов, как правило, приводятся составы разбоя (ст. 162 УК) и бандитизма (ст. 209 УК).
Данная точка зрения подвергалась критике еще в советский период А. Н. Трайниным, отмечавшим, что «выделение «усеченных составов» основано на явном недоразумении и способно вести к серьезным ошибкам судебной практики. Состав всегда един и всегда «полон» теми конкретными элементами, из которых он по закону слагается. Отсутствует один из элементов состава — нет состава; имеются все элементы — имеется всегда «весь», «полный» состав. Половинчатого, частичного, «усеченного» состава быть не может»10.
Против выделения усеченных составов выступал также Я. М. Брайнин11, хотя и признававший деление составов на материальные и формальные. Автор отмечал, что данный вопрос был поставлен в Германии еще К. Биндингом, а в русской дореволюционной науке уголовного права — А. Н. Круглевским и С. П. Мокрин-ским. Теория усеченных составов, как полагал Брайнин, исходит из ошибочного противопоставления нормы права и закона, а также идеи о том, что преступлением нарушается не уголовный закон, а некая норма права. В связи с этим преступление является «материально законченным, когда в совершенном деянии содержатся все признаки нарушения нормы права. В диспозиции же уголовного закона эти признаки в силу тех или иных причин могут быть выражены не полностью, и, следовательно, описанное в диспозиции уголовного закона деяние может носить характер материально незаконченного преступления»12.
Я. М. Брайнин критикует позицию другого советского ученого — профессора Н. Д. Дурманова, считавшего, что усеченные составы отличаются от формальных тем, что в них прямым умыслом виновного охватываются не только действия, входящие в состав преступления, но и дальнейшие, направленные на тот же объект действия и их результат, находящиеся за пределами данного состава13.
По мнению Брайнина, в такой интерпретации очень трудно определить различие между усеченными и формальными составами. Более того, по этому соображению, как полагает ученый, следовало бы признать усеченным материальный состав диверсии (ст. 281 действующего УК), поскольку она совершается с целью последующего подрыва государства. В результате автор приходит к выводу, что по-
10 Трайнин А. Н. Общее учение о составе преступления. М., 1957.С. 99-100.
11 Брайнин Я. М. Уголовная ответственность и ее основание в советском уголовном праве. М., 1963. С. 109 и далее.
12 Там же. С. 109-110.
13 Там же. С. 112.
пытки установить какую-либо грань между усеченными и формальными составами лишены практического значения14.
Никто, кроме законодателя, не вправе формулировать составы преступлений, следовательно, никто, кроме него, не может иметь представление о полном или неполном составе. Разбой — это насильственное преступление, направленное на завладение чужим имуществом. В этом его сущность, именно так он определен законодателем. Об «усеченности» или «неусеченности» данного состава можно говорить лишь, сравнивая его с другим аналогичным («полным») составом. Однако никакого другого состава разбоя в уголовном законе нет. Что же дает основание ученым говорить об его «усеченном» характере?
В действующем УК РФ имеются такие составы, которые охватывают действия, образующие по существу приготовление к другому преступлению, и даже, более того, действия, лишь направленные на приготовление, которые объявлены законодателем самостоятельным оконченным преступлением. Так, в ст. 110.2 предусмотрена ответственность за организационную деятельность, направленную на побуждение другого лица к совершению самоубийства путем распространения информации о способах совершения самоубийства или призывов к совершению самоубийства.
В данном случае речь не идет об организации собственно склонения к самоубийству. Законодатель говорит об организации деятельности, только направленной на склонение другого лица к суициду. Вместе с тем, и в этом случае состав «полон» всеми признаками, которые, по мысли законодателя, характеризуют общественную опасность данного деяния. Можно спорить по поводу того, насколько тот или иной уголовно-правовой запрет обоснован с позиций уголовной политики, криминологии и т. д., однако законодатель, осуществляя криминализацию общественно опасного поведения, выявляет все необходимые и достаточные для «распознавания» данного деяния и его отграничения от других подобных деяний, т. е. для квалификации, элементы и признаки преступления.
Представляется необоснованным и явно не соответствует судебной практике мнение о том, что в преступлениях с формальным составом при выполнении лицом всех действий (актов бездействия), описанных в диспозиции уголовно-правовой нормы, преступление окончено. Лицо может выполнить все действия, но в итоге совершить не оконченное преступление, а лишь покушение на него. Это возможно в том случае, когда, например, имела место фактическая ошибка.
Допустим, лицо, думающее, что совершает похищение ребенка из коляски (ст. 126 УК), в действительности похищает куклу (мане-
14 Там же. С. 113.
кен) или животное (обезьяну, собаку), по ошибке принятых им за ребенка. «Оставление в опасности» (ст. 125 УК) может быть осуществлено в отношении уже умершего человека, о чем лицо, «оставляющее» его в опасном для жизни или здоровья состоянии, не знает. Получение взятки (ст. 290 УК) может выражаться в принятии муляжа денежных купюр. Во всех этих случаях, несмотря на то, что лицом совершены все необходимые действия (акты бездействия), преступление не окончено, и можно говорить лишь о покушении на него.
Таким же мифом является расхожее мнение о том, что покушения на «преступление с усеченным составом» быть не может. В силу той же фактической ошибки, покушение возможно всегда и на преступление с любым составом: лицо путем разбоя пытается завладеть имуществом, которое в действительности не является для него чужим; при создании банды приобретается предмет, внешне похожий на оружие, но в действительности таковым не являющийся, либо организатор банды вовлекает в нее лиц, не являющихся субъектами
преступления в силу возраста или невменяемости, и т. д.
* * *
Итак, нет серьезных доктринальных и правоприменительных оснований для выделения так называемых материальных, формальных и усеченных составов, если состав преступления понимать не как научную абстракцию или законодательную модель преступления, а как систему объективных и субъективных элементов и признаков, содержащихся в самом преступлении. Эту идею и пыталась до нас донести в своих многочисленных работах и выступлениях профессор Московского университета Нинель Федоровна Кузнецова.
список литературы
1. Брайнин Я. М. Уголовная ответственность и ее основание в советском уголовном праве. М., 1963.
2. Крылова Н. Е. Дискуссионные вопросы учения о составе преступления // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 11. Право. 2012. № 4.
3. Кузнецова Н. Ф. Проблемы квалификации преступлений: Лекции по спецкурсу «Основы квалификации преступлений»/ Науч. ред. В. Н. Кудрявцева. М., 2007.
4. Курс советского уголовного права (Часть Общая). Т. 1. Л., 1968.
5. Советское уголовное право. Часть Общая / Под ред. В. Д. Меньшаги-на, Н.Д. Дурманова, П. С. Ромашкина. М., 1962.
6. Трайнин А. Н. Общее учение о составе преступления. М., 1957.
7. Уголовное право России. Общая часть: учебник для академического бакалавриата / Под ред. О. С. Капинус. М., 2015.
