Научная статья на тему 'Маскулинная мортальность как результат ментального кризиса'

Маскулинная мортальность как результат ментального кризиса Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

CC BY
1599
106
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
СМЕРТЬ / МЕНТАЛЬНОСТЬ / АРХЕТИПЫ / МАСКУЛИННОСТЬ / ГЕГЕМОННАЯ МАСКУЛИННОСТЬ / DEATH / MENTALITY / ARCHETYPE / MASCULINITY / HEGEMONIC MASCULINITY

Аннотация научной статьи по социологическим наукам, автор научной работы — Чуркина Н. А.

В статье предпринимается попытка объяснить причины и тенденции мужской смертности в современном обществе. Для этого представляется актуальным осуществить анализ мортальных кодов, которые выступают атрибутом ментальности. В ситуации ментального кризиса влияние архетипических основ на мышление ослабевает, что приводит к потере смысложизненных ориентиров.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

MORTALNOST OF MASCULINE AS A RESULT OF A MENTAL CRISIS

The article attempts to explain the causes and trends in male mortality in modern society. To do this, it seems urgent to analyze mortalnyh codes, which are the attribute of mentality. In the case of the mental impact of the crisis on the archetypal foundations of mentality weakens, which leads to loss of life meaning landmarks.

Текст научной работы на тему «Маскулинная мортальность как результат ментального кризиса»



Н.А. ЧУРКИНА

кандидат философских наук, доцент кафедры социологии, педагогики и психологии Новосибирского государственного архитектурно-строительного университета Е-mail: nb1468@ngs.ru Тел. 8 913 793 21 89

МАСКУЛИННАЯ МОРТАЛЬНОСТЬ КАК РЕЗУЛЬТАТ МЕНТАЛЬНОГО КРИЗИСА

В статье предпринимается попытка объяснить причины и тенденции мужской смертности в современном обществе. Для этого представляется актуальным осуществить анализ мортальных кодов, которые выступают атрибутом ментальности. В ситуации ментального кризиса влияние архетипических основ на мышление ослабевает, что приводит к потере смысложизненных ориентиров.

Ключевые слова: смерть, ментальность, архетипы, маскулинность, гегемонная маскулинность.

Осмысление феномена смерти выступает одной из самых актуальных философских проблем, так как смерть является атрибутом человеческого существования, и каждому свойственно, так или иначе, выражать свое отношение к ней. В то же время данная проблематика - одна из недостаточно разработанных в философской науке. Действительно, в настоящее время большую популярность завоевало не философское, а религиозное или мистическое осмысление смерти (например, широкую известность получила книга американского психотерапевта Р. Моуди «Жизнь после смерти»).

Между тем, именно социально-философское направление изучения мортальной проблематики представляется наиболее актуальным, так как смерть является важным компонентом «картины мира, существующей в сознании членов данного общества в данный период» [8, с. 114]. Картина мира не ограничивается лишь отображением окружающей действительности, но включает в себя и самосознание, то есть понимание человеком себя, собственных мыслей, чувств, идеалов, мотивов поведения, интересов, своей позиции в обществе. Важнейшим элементом самосознания человека выступает иерархия смысложизненных ценностей, предопределяющая цели человеческого бытия. Однако понимание бытия человека обусловлено не только ценностями, раскрывающими смысл жизни, но включает в себя и образ смерти. Многие исследователи подчеркивают связь между мортальны-ми установками, доминирующими в обществе на определенном этапе его развития, и самосознанием личности, типичным для этого общества [8].

Сама картина мира формируется посредством ментальности - глубинной структуры человеческого сознания, включающей и бессознательное. В основании ментальной системы лежат универсальные психические структуры - архетипы, культур© Н.А. Чуркина

ные коды, во многом сходные с инстинктивными. Социально-философское исследование ментальных мортальных кодов может помочь объяснить отношение современного человека к смерти, так как мортальные ментальные коды могут быть представлены в виде некой константы, которая обуславливает онтологические характеристики человека.

Ментальность обуславливает определенное единообразие поведения и мышления индивидов в довольно длительных временных рамках (ментальности, по выражению Ф. Броделя, «темницы, в которые заключено время большой длительности») [3]. В то же время абсолютизировать стабильность ментальных структур нельзя. Более того, в научной литературе возникло понятие «кризисная менталь-ность» - «дезинтегрированное массовое сознание, для которого характерны неустойчивость и лабильность» [10, с. 526].

Кризис может быть рассмотрен как нарушение стабильности той или иной структуры, возникающее под воздействием факторов внешней среды и сопровождающееся искажением и разрушением ее элементов. Исследователи неоднозначно характеризуют последствия кризисного состояния: например, О. Шпенглер рассматривал кризис как гибель, крах. В то же время другие ученые, например, П.А. Сорокин, не так пессимистично характеризуют кризис и склонны трактовать его не как завершающий этап, а как некую точку бифуркации, закономерно возникающую в процессе развития любой системы. Таким образом, последствия кризиса неоднозначны: с одной стороны, кризис может привести к стагнации всех процессов, происходящих в системе и завершиться исчезновением той или иной структуры как таковой, но, с другой стороны, завершением кризиса может стать движение от первоначального состояния к новому, более совершенному. Однако какими бы ни были резуль-

таты кризиса, само кризисное состояние всегда является нарушением равновесия и переживается достаточно болезненно.

Для иллюстрации ситуации ментального кризиса можно использовать образное сравнение, предложенное М. Бубером, который в истории человеческого духа различал эпохи обустроенности (ВеЬаш&ей) и бездомности (Наш1о81§Ьек). С его точки зрения, «в эпоху обустроенности человек живет во Вселенной как дома, в эпоху бездомности - как в диком поле, где и колышка для палатки не найти» [4, с. 164-167].

«Эпохи обустроенности», с нашей точки зрения, представляют собой такие этапы развития духовной сферы общества, когда ментальные установки оказывают на индивидов стабилизирующее и регулирующее воздействие, а в сознании человека формируются непротиворечивые образы окружающей действительности и самого себя. Человек легко и свободно ориентируется в окружающем мире и осознает себя как часть этого мира. Ментальность, обуславливая унификацию ценностей человека, способствует психологическому сближению людей, формированию социальности, поскольку «в качестве социокультурного субъекта человек принадлежит не столько объективному миру, сколько интерсубъективной картине мира, творимой тем или иным менталитетом» [18, с. 153]. Структурные элементы ментальности - стереотипы, установки и пр. формируют некое духовное пространство, которое позволяет людям, включенным в него, осуществлять коммуникацию, идентифицируя себя с себе подобными. Благодаря ментальности человек обретает чувство безопасности, близости к миру, его жизнь делается более осмысленной.

В «эпохи бездомности» ментальные коды, те самые «колышки для палатки», призванные упорядочивать и детерминировать процесс человеческого мышления, разрушаются, дестабилизируются. Механизм происходящих в «эпоху бездомности» изменений ментальной сферы можно раскрыть, исходя из определения феномена ментальности.

Ментальность понимается как «глубинный уровень коллективного и индивидуального сознания, включающий и бессознательное; совокупность готовностей, установок и предрасположенностей индивида или социальной группы действовать, мыслить, чувствовать и воспринимать мир определенным образом» [6, с. 176]. В соответствии с данным определением, ментальность можно представить, с одной стороны, как глубинные, то есть генетические и природные слои общественного сознания, которые обуславливают поведение людей, а с другой стороны, как порождение культуры и социальности.

Такая амбивалентность ментальности может быть проиллюстрирована словами К. Лоренца, ко -торый утверждает, что «... инстинктивные побуждения и культурно обусловленное, ответственное владение ими составляют единую систему, в которой функции обеих подсистем точно согласованы друг с другом» [13]. Созвучную идею о некой подсознательной духовности выдвигает американский исследователь В. Франкл: «.мы знаем и признаем не только бессознательное, в виде влечений, но и духовное бессознательное, и в нем мы видим несущую основу всей сознательной духовности» [19].

Так как структура ментальности состоит из таких элементов, как социальные установки, стереотипы, символы, которые в своей совокупности образуют некое новое качество - формируют стройную и непротиворечивую картину мира, то ментальность может быть представлена в качестве системы. Базовым элементом этой системы выступают архетипы - определенные формы в психике, которые «распространены всегда и повсюду» [21, с. 12]. Архетипы представляют собой протономи-ческие (от греч. protos - первый и nomos - закон, порядок) априорные образы, которые регулярно воспроизводятся в сознании индивидов. В архетипах воплощается настолько значимый опыт, что они детерминируют процесс мышления и активности индивида и обуславливают непротиворечивое понимание человеком окружающего мира.

Непосредственной причиной кризисного состояния ментальной системы может быть игнорирование человеком архетипических основ сознания: «мировоззрение и общественный порядок, которые отрезают человека от праобразов жизни, - замечает Юнг, - не только не являются культурой, но в значительной мере представляют тюрьму или хлев» [20, с. 62]. Позицию К.Г.Юнга конкретизирует М.И. Мельникова, которая отмечает, что «если на сознательном уровне люди не принимают во внимание сигналы архетипов, если нарушается даже их символическая трансляция в поток текущих жизненных событий, то возможны негативные, де-задаптивные формы человеческого поведения» [15, с. 37]. Таким образом, в «эпоху бездомности» влияние архетипов на сознание индивида теряет свое значение, а ментальная детерминация мышления индивида ослабевает. Кардинальный же слом ментальных смыслов приводит к тому, что «многие личности ослабляют или даже вовсе утрачивают способность к полноценной самоактуализации и адекватной самоидентификации.» [18, с. 153].

Ментальный кризис приводит к противоречивости, разрозненности ментальных установок, стереотипов, смыслов, которые уже не только не

ФИЛОСОФИЯ

способствуют адаптации индивида, но даже приходят в противоречие с наличной ситуацией. Место архетипа занимает симулякр - «возникающее некое правдоподобное подобие отсутствующего объекта, копия, которая не отражает никакой реальный объект» [5, с. 18]. Ж. Бодрийяр, обозначая смысловую характеристику симулякра, говорит о переходе «от знаков, которые скрывают нечто, к знакам, которые скрывают, что за ними нет ничего» [1]. В современной культуре, с точки зрения исследователя, «образ не является больше истиной объекта: оба сосуществуют в одном физическом пространстве и в одном и том же логическом пространстве, где они «играют» роль знаков...» [2, с. 151]. При этом «стирается и грань между реальным и воображаемым: быт, политика, экономика и другие сферы повседневности подчинены логике фантазма, «мы повсюду уже живем в «эстетической» галлюцинации реальности» [2, с. 151].

В условиях всевластия симулякров понимание людьми окружающей действительности основывается не на общезначимых ментальных установках, а на неких иллюзорных основаниях, которые подобно улыбке Чеширского кота могут в одно мгновение исчезнуть или измениться. При этом симулякры становятся для человека более реальными, нежели окружающая действительность. Недаром множество людей в современном мире выбрали для себя путь эйскапизма - отказа от реальных ценностей и замены их симулякрами, что проявляется в разнообразных поведенческих практиках, начиная от ухода в виртуальный мир и ухода от реальности посредством реализации проекта сверхпотребления до девиантных форм бегства от действительности (аддикции, суицид). В этих условиях даже человеческая смерть, которая является одним из важнейших антропологических феноменов, подвергается симулированию и становится во многом иллюзорной. Действительно, если на протяжении практически всей человеческой истории, в разных культурах смерть рассматривалась как одна из естественных составляющих человеческой жизни (что получало подтверждение со стороны религиозных догматов), то в кризисные периоды человеческой истории в понимании смерти усиливаются нигилистические и трагические мотивы. Например, в современном обществе смерть визуализируется посредством кино, компьютерной графики, видеоклипов и пр., и человеку уже трудно отличить реальную ситуацию смерти от виртуальной, что обуславливает трудность адекватного отношения к данному феномену как онтологической характеристике индивида. Результатом подобного замещения может стать «толерантное отношение к убийству как неоконча-

тельному акту, не наносящему необратимого ущерба существованию другого, лишенного физической конечности» [14, с. 24]. Виртуальный мир наполнен изображением и символами смерти, которая принимает самые разнообразные обличья: начиная от эсхатологических сценариев фантастических фильмов, где смерть настигает все человечество, и заканчивая смертью в перестрелке, которая для современного человека становится чуть ли не привычным событием жизненного сценария. В связи с этим, мортальная ситуация в современной России не может не вызывать опасения и может рассматриваться как результат ментального кризиса.

Одной из наиболее актуальных и даже трагичных аспектов мортальной проблематики является мужская смерть. Статистические данные утверждают, что средняя продолжительность жизни мужчин во многих странах мира (современные западные страны, США, Россия) меньше, чем женщин. Например, продолжительность жизни мужчин в 2009 году в России составляла всего 62,8 года [9, с. 32].

Характеризуя данную ситуацию, исследователи чаще всего ограничиваются констатацией того, что мужская сверхсмертность является следствием заболеваемости (сердечно-сосудистые, онкологические и пр.), самоубийств, алкоголизма, наркомании, гибели представителей мужского пола в результате несчастных случаев, криминального поведения мужчин. Что касается причин сложившегося положения вещей, то их анализу посвящено гораздо меньше исследований (Кон И.С., Тартаковская И.Н. и др.).

С нашей точки зрения, для прояснения причин сверхсмертности мужчин в современном обществе можно обратиться к анализу глубинных априорных оснований, детерминирующих мышление и поведение представителей мужского пола, то есть к характеристике маскулинной ментальности. Такой подход недостаточно полно представлен в современной науке (по словам американского антрополога Д. Гилмора, «культы и коды мужественности» научной мыслью совершенно не затронуты) [7, с. 18].

Под маскулинной ментальностью нами понимается темпорально устойчивая протономическая кодовая система, детерминирующая процесс маскулинного способа мышления и миропонимания, обуславливающая проявление единообразных когнитивно-эмоциональных реакций и формирующая определенный тип поведения индивида и общности.

Представляется, что изучение как особенностей маскулинной ментальной системы, так и ее влияния на мышление индивида необходимо для прояснения многих вопросов, касающихся онтологических оснований человеческого существования.

шей

Д. Гилмор утверждает, что признание множества социокультурных различий не снимает с научной повестки дня поиск так называемой «глубинной структуры маскулинности» [7, с. 18]. Если принять во внимание то, что, по мнению Д. Гилмора, такие глубинные структуры состоят из эмоционально-окрашенных идеалов, образов традиционной мужественности, общих стереотипных представлений, то их отнесение к ментальным структурам представляется вполне обоснованным. Исследователь убежден, что «современные культуры в своих различиях демонстрируют всего лишь символический поверхностный покров, маскирующий единую глубинную природу полового мышления» [7, с. 18]. Современные российские исследователи также не сомневаются в существовании специфических мужских ценностей, стереотипов, идеалов, причем, по их мнению, влияние этнической, национальной и даже региональной специфики на современное состояние «мужского» не столь очевидно [16].

Для раскрытия сущности маскулинной мен-тальности, с нашей точки зрения, представляется возможным использовать понятия Анимы и Анимуса, предложенные К.Г.Юнгом. Анима и Анимус представляют собой архетипические фе-минные и маскулинные основания, укорененные в коллективном бессознательном [21]. Анима и Анимус - компенсаторные принципы, которые обуславливают целостность и непротиворечивость образа человека и позволяют индивиду взаимодействовать с представителями противоположного пола. Анима представляет собой женскую ипостась мужского сознания, а Анимус, соответственно, выступает мужской составляющей женской сущности. Однако Анима, как элемент мужского сознания, как и Анимус в сфере сознания женщины, являются подчиненными элементами, которые не должны доминировать под угрозой потери человеком своей половой определенности. В условиях же ментального кризиса наблюдается игнорирование человеком своих архетипических оснований, что проявляется в инверсии гендерных отношений.

Инверсия (лат. туегао - переворачивание, перестановка) - взаимозамена противоположных элементов, в результате которой «некоторый подчиненный элемент иерархической системы, формально сохраняя свою невысокую позицию в иерархии, приобретает в ней, тем не менее, главенствующее положение». [17, с. 143]. Исходя из этого определения можно утверждать, что гендерная инверсия представляет собой доминирование маскулинных оснований в женском сознании и ослабление мужского начала под влиянием феминных оснований в сознании представителей мужского пола. Мы пред-

полагаем, что гендерная инверсия представляет собой социокультурный процесс, а не ограничивается исключительно сексуальной ориентацией индивида (как это полагал З. Фрейд).

Таким образом, в рамках гендерной инверсии происходит значительная трансформация половых оппозиций, которые априорно были свойственные человеку и их замена симулякрами, формирующими у него искаженные представления об окружающей действительности, так как «симуляция же ставит под сомнение различие между «истинным» и «ложным», между «реальным» и «воображаемым»[1].

Апогеем симулирования в современном обществе является симуляция самых сокровенных отношений между полами - репродуктивных. Речь идет о разнообразных вмешательствах в репродуктивные процессы, прежде всего о процедуре клонирования, которая «радикально устраняет Мать и Отца, сочетание их генов, смешение их различий», путем «нечеловеческого» секса, секса, состоящего в простом соприкосновении и в незамедлительном делении» [1].

Замена архетипов симулякрами, таким образом, формирует иллюзию абсолютного равенства полов, разрушая их гармонию и целостность и ориентируя женщин и мужчин на противостояние и оспаривание исконных, свойственных исключительно данному полу функций. Это проявляется в нездоровой конкуренции между женщинами и мужчинами в сфере общественного производства, бизнеса, образования и пр., когда женщина подчас полностью отказывается от исполнения репродуктивной и социализирующей функции в пользу самореализации во внесемейной сфере.

Женщины успешно заимствуют чисто мужские качества и функции, сохраняя при этом традиционные феминные черты, например, роль матери и хозяйки. Современная женщина максимально ан-дрогинна, что делает ее более адаптивной и позволяет успешно овладевать традиционно маскулинным социальным пространством (сфера бизнеса, производства, науки, искусства), составляя значительную конкуренцию представителям мужского пола.

Что же касается мужчин, то для них полная идентификация с женщинами в большинстве случаев невозможна, что обусловлено нормами антиженственности, в большей или меньшей степени разделяемыми практически всеми представителями мужского рода. Мужчинам трудно принимать феминные черты характера и образцы поведения, поскольку они усматривают в этом угрозу своему мужскому достоинству. Более того, трудности в реализации традиционного маскулинного поведения обуславливают разрушение гендерной

ФИЛОСОФИЯ

самоидентификации, что крайне негативно сказывается на психологическом состоянии индивида и могут спровоцировать различные депрессивные проявления.

В качестве маскулинного идеала для многих современных мужчин по-прежнему выступают ценности так называемой «гегемонной маскулинности». Это понятие было введено в научный оборот австралийским исследователем Р. Коннелл. В теории Р. Коннелл гегемонная маскулинность рассматривается как некий маскулинный порядок на уровне всего общества, который обуславливает доминирование носителей гегемонной маскулинности над женщинами и подчиненными мужчинами [22, с. 183]. При этом Коннелл утверждает, что «доминирующее влияние одной группы людей над другой, достигнутые под дулом пистолета или угрозой безработицы, не является гегемонией» [22, с. 184], то есть постулирует естественный и конвен-циальный характер гегемонной маскулинности. По мнению исследователя, гегемонная маскулинность представляет собой «доминирующее влияние, которое встроено в религиозные доктрины и практики, структуры заработной платы, проектирование жилья, социальное обеспечение/налоговую политику и т. д.» [22, с. 184]. Если рассматривать гегемонную маскулинность как систему кодов, свойственных маскулинной ментальности, то позиция Р. Коннелл представляется вполне обоснованной.

Гегемонная маскулинность в современном обществе выступает в качестве определенного идеала, образца, предписываемого наиболее престижному мужскому поведению. Ценности, свойственные

гегемонной маскулинности (культ физической силы, агрессивность, высокая соревновательность, эмоциональная невыразительность), жестко противопоставляют мужчину, как представителя пола, женщине. Данные ценности сформировались еще в примитивных обществах в рамках первичного разделения труда по половому признаку. Отсутствие механизмов, облегчающих физический труд, отсутствие контрацепции, необходимость осуществлять охранные и военные функции и пр. способствовали разделению сфер жизнедеятельности представителей полов. Женщина функционировала, прежде всего, как мать и хранительница очага, а мужчина реализовывал себя вне семьи как воин и кормилец.

По мнению И. С. Кона, именно специфические ценности, свойственные гегемонной мужской роли, обуславливают в современном обществе высокий уровень заболеваемости и смертности мужского населения, стремящегося им соответствовать [11, с. 8].

Еще одним значимым фактором, обуславливающим рост заболеваемости и смертности современных мужчин, на наш взгляд, является нарушение гендерной маскулинной идентичности, что проявилось в объективной утрате мужчинами своих традиционных функций отца, защитника, главы семьи и пр., а также утрате представлений о своем исконном мужском призвании на субъективном уровне.

Дальнейшее исследование маскулинной мен-тальности и составляющих ее архетипов, с нашей точки зрения, сможет пролить свет на многие проблемы современных мужчин, в том числе и на причины их меньшей по сравнению с женщинами жизнестойкости.

Библиографический список

1. Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляция (реферат В.Фурс). /Философия эпохи постмодерна. Сб. переводов и рефератов. Мн.: Изд. ООО «Красико-принт», 1996. С. 32-47. [Электрон. ресурс]. [сайт]. Режим доступа: http:// exsistencia.livejournal.com, свободный. - Загл. с экрана.

2. Бодрийяр Ж. Общество потребления: его мифы и структуры [пер. с фр., послесл. и примеч. Е. А. Самарской]. М.: Республика: Культур. революция, 2006. 268 с.

3. Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность. //Философия и методология истории / Общ. ред. И.С. Кона. М.: Прогресс, 1977. С. 114 - 142.

4. Бубер М. Два образа веры: монография. Пер. с нем. М.И. Левиной и др. М.: Республика, 1995. 463 с.

5. БурлачукВ., Танчер В. Символ и симулякр. Концепция символа в социологии постмодерна. //Социология: теория, методы, маркетинг. 2004, № 1. С. 15-29.

6. Визгин В.П. Ментальность, менталитет. //Современная западная философия. Словарь /Сост.: Малахов В.С., Филатов В.П. М.: Политиздат, 1991. 414 с.

7. ГилморД. Становление мужественности: культурные концепты маскулинности.[пер. с англ.]; Ин-т соц. и гендер. политики. М.: РОССПЭН, 2005. 259 с.

8. Гуревич А.Я. Смерть как проблема исторической антропологии: о новом направлении зарубежной историографии. //Одиссей. Человек в истории = Odysseus. Man in history: сборник /АН СССР. Ин-т всеобщ. истории. 1989. М. С. 114-135.

9. Женщины и мужчины России. 2010. / Федер. служба гос. статистики; [редкол.: К.Э. Лайкам (пред.) и др.].

М. : Росстат, 2010. 283 с. [Электрон. ресурс]. [сайт]. Режим доступа: http://www.gks.ru/bgd/regl/b10_50/Main.htm, свободный. - Загл. с экрана.

10. Иванов В.Н., Семигин Г.Ю. Ментальность политическая. //Новая философская энциклопедия: В 4 т. /Ин-т философии Рос. акад. наук, Нац. обществ.-науч. ф.; [Науч. ред. Ковалева М.С. и др.], Т. 2 : Е-М. - 2001. - 635 с.

11. Кон И. С. Гегемонная маскулинность как фактор мужского (не)здоровья. //Социология: теория, методы, маркетинг. 2008, №. 4. С. 5-16.

12. Кон И.С. Мужчина в меняющемся мире. [Ин-т этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая]. М.: Время, 2009. 494 с.

13. Лоренц К. Оборотная сторона зеркала. Пер. с нем. Федорова А.И., Швейника Г.Ф. М.: Республика, 1998. 493 с. [Электрон. ресурс]. [сайт]. Режим доступа: http://igrunov.ru/vin/vchk-vin-discipl/ecology/books/vchk-vin-discipl-ecol-Lorenz.html, свободный. - Загл. с экрана.

14. Маньковская Н. От модернизма к постпостмодернизму via постмодернизм. //Коллаж-2: социал.-филос. и филос.-антропол. альм. / Рос. акад. наук. Ин-т философии; [Отв. ред.: Кругликов В.А.]. М.: [б. и.], 1999. С. 18-25.

15. Мельникова М.И. Крестьянская ментальность как архетип русской души. Ставрополь: Ставроп. правда, 2006. 263 с.

16. Мужской сборник. Вып. 2 «Мужское» в традиционном и современном обществе: константы маскулинности, диалектика пола, инкарнации «мужского», мужской фольклор. /Сост. И.А.Морозов. М.: Лабиринт, 2004. 260 с.

17. Севастьянов Д.А. Реализация инверсивных отношений в инновационном образовании. //Экономика образования. 2010, № 3. Ч. 2. С. 142-147.

18. Тюпа В.И. Диагностика ментального кризиса. //Мир России. 2002, № 1. С. 153-165.

19. Франкл В. Человек в поисках смысла. /Общ. ред. Л. Я. Гозмана и Д. А. Леонтьева. М.: Прогресс, 1990. 368с. [Электрон. ресурс]. [сайт]. Режим доступа: http://www.marsexx.ru/psychology/frankl-chelovek_v_poiskah_ smisla.html#282, свободный. - Загл. с экрана.

20. Юнг К.Г. Психологические аспекты архетипа матери. //Структура психики и процесс индивидуации; Рос. акад. наук, Ин-т психологии. М.: Наука, 1996. 269[8] л. ил: c-портр.

21. Юнг К.Г. Структура психики и архетипы. М.: Акад. проект, 2007. 302 с.

22. Connell R. Gender and Power: Society, the Person, and Sexual Politics. Stanford: Stanford University Press, 1987. 334 pp. [Электронный ресурс]. [сайт]. Режим доступа http://books.google.ru/books?id=qywNrBHAGxwC&pri ntsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false, свободный. - Загл. с экрана.

N.A. CHURKINA

MORTALNOST OF MASCULINE AS A RESULT OF A MENTAL CRISIS

The article attempts to explain the causes and trends in male mortality in modern society. To do this, it seems urgent to analyze mortalnyh codes, which are the attribute of mentality. In the case of the mental impact of the crisis on the archetypal foundations of mentality weakens, which leads to loss of life meaning landmarks.

Key words: death, mentality, archetype,, masculinity, hegemonic masculinity.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.