CC BY
83
Ill та -
ЧЕЛОВЕК
ОБЩЕСТВО V^x
КУЛЬТУРА \l\ LJ ]
Вестник Челябинского государственного университета. 2018. № 5 (415).
Философские науки. Вып. 48. С. 52-61.
УДК 1:167:7
МАРКСИЗМ КАК УЧЕНИЕ О ЖИВЫХ СИСТЕМАХ
В. А. Рыбин
Челябинский государственный университет, Челябинск, Россия
В ситуации обостряющегося общецивилизационного кризиса возрастает интерес к учению Маркса, актуализируется потребность в новом, адекватном современности прочтении его теоретического наследия. Углублённый анализ ранних работ Маркса и соотнесение их с политэкономическим исследованием индустриального капитализма в «Капитале» позволяют утверждать, что человек, природа и культура исходно рассматривались Марксом в качестве организмов, целостных живых систем. Такая интерпретация создаёт перспективу новейшей реконструкции марксистского учения и выработки новой его версии в форме биомарксизма. Концептуализация биомарксизма предполагает привлечение новейших данных наук о жизни и совершенствование системной методологии с целью углубления знаний о закономерностях существования человека в культуре, оптимизации перспектив выживания человеческого общества и совершенствования практики решений наиболее актуальных проблем современности.
Ключевые слова: марксизм, жизнь, человек, природа, система, капитализм, развитие, теоретическая биология, биомарксизм.
Десятилетие, прошедшее с начала мирового экономического кризиса, разразившегося в 2008 г. и продолжающегося до сих пор, с полным основанием можно назвать «возвращением Маркса». Перспективы существования капитализма, самым последовательным и радикальным критиком которого был Карл Маркс, всё чаще ставятся под сомнение. В 2017 г. опубликован русский перевод коллективного сборника с характерным названием «Есть ли будущее у капитализма?». Его авторы, среди которых такие авторитетные современные теоретики, как Иммануил Валлерстайн, Рэндалл Коллинз и другие, начинают изложение с утверждения: «Существование капитализма как системы в течение 500 лет не доказывает, что он вечен» [1. С. 16], предсказывают «крах капитализма ещё до конца XXI века» [Там же. С. 110] и прогнозируют его замену «на некую иную историческую систему, в которой накопление капитала более не будет являться целью, определяющей все прочие цели
и системные правила» [Там же. С. 186]. В другой недавно вышедшей книге «Посткапитализм: путеводитель по нашему будущему» её автор Пол Мейсон пишет, что капитализм — это «экономическая система, находящаяся в дисбалансе со своим окружением и неспособная удовлетворять нужды быстро меняющегося человечества» [2. С. 357], вследствие чего всё больше мыслящих людей приходят к выводу, что «...нам нужна новая экономическая модель» [Там же. С. 60]. Сегодня на Западе выходит масса научных публикаций, где капитализм развенчивается, подвергается осуждению. Похоже, подобная позиция становится модной.
В общем критический настрой налицо, но проблема заключается в том, что марксизм, хотя и является сегодня единственной социальной теорией, способной всерьёз претендовать на выработку альтернативной по отношению к капитализму модели общественного развития, в нынешнем своём состоянии не может детально «обозначить схему
перехода от капитализма к нерыночной экономике» [2. С. 89]. Главное остаётся неясным: каким образом должно функционировать провозглашённое Марксом «царство свободы», которое «лежит по ту сторону сферы собственно материального производства» [3. С. 385-386]. Для своего времени Маркс формулировал весьма чётко: «Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют свой обмен веществ с природой, ставят его под свой общий контроль, вместо того чтобы он господствовал над ними как слепая сила; совершают его с наименьшей затратой сил и при условиях, наиболее достойных их человеческой природы и адекватных ей» [3. С. 386]. Однако в условиях, которые требуют перевода решения в практическую плоскость, этого уже недостаточно, в наши дни необходима гораздо большая конкретность. Крах «реального социализма», здание которого возводилось, как принято считать, с опорой на «Капитал», выступает наиболее убедительным доводом в пользу не только более тщательной проработки планов непосредственных практических действий, но и прояснения предваряющих подобную деятельность мировоззренческих предпосылок. Это побуждает искать новые, нестандартные подходы к учению Маркса, одновременно пересматривая некоторые устоявшиеся трактовки и корректируя закрепившиеся теоретические формулы.
Прежде всего следует отметить, что «Капитал» не был завершён Марксом — при его жизни вышел только первый том; при этом неиспользованной осталась масса подготовительного материала, из которого Ф. Энгельс сформировал второй и третий тома. Издана только часть черновых текстов, часть ещё ждёт своей публикации. Причины такого положения принято относить на счёт как масштабов поставленной Марксом задачи (дать «анатомию и физиологию» всего «организма» рыночного общества), так и сложности тех политических и бытовых условий, которые сопутствовали написанию этого труда. Тем не менее есть основания утверждать, что в эпоху Маркса «Капитал» и не мог быть завершён, ибо научное познание его времени не обладало (и не могло обладать) потенциалом для выработки методологии, которая отвечала бы сложности поставленной задачи, вследствие чего исходные установки и цели, избранные Марксом, вошли в неразрешимое противоречие с наличным эмпирическим материалом и соответствующим ему теоретико-методологическим инструмента-
рием. Для демонстрации достоверности данного утверждения в целях последующего обновления учения Маркса применительно к современности требуется обновлённый взгляд на всю его теоретическую систему. Вариант подобного рода реконструкции и представлен в данной работе.
«Капитал» — основное произведение Маркса— было создано во второй, поздний период его творчества, связанный с лондонской эмиграцией, философские же основы его учения, наиболее полно изложенные в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», сформировались в ранний, «немецко-французский» период. За 80 с лишним лет, прошедших с момента введения «Рукописей» в теоретический оборот, утвердился взгляд, что их содержание сводится к выработке концепта практики: сущность человека проявляется в использовании им искусственных орудий труда с целью воздействия на природу, которая есть его «неорганическое тело» [4. С. 92]. Природа в такой формулировке выступает как второе (внешнее) тело человека наряду с первым (организменным, внутренним). Уже приходилось писать, что подобная трактовка базируется на как минимум сомнительном переводе, поскольку неоднократно употребляемые в этом ключевом для всего марксистского учения фрагменте словосочетания unorganische Korper и unorganische Leib следует переводить не как «неорганическое», а как «внеорганизменное тело человека» [5. С. 10—11]. Дословный перевод немецкого оригинала [6. S. 240], а также учёт контекста данных высказываний позволяют сделать вывод, что согласно исходной посылке Маркса человек обладает не двумя, а по меньшей мере тремя телами: одним индивидуальным, «организменным» телом, и двумя внешними по отношению к нему внеиндивидуальными, «внеорганизменны-ми» телами—неорганическим в образе «промышленности» и органическим в образе «природы». Что в совокупности и образует систему культуры, которая создаётся человеком и при этом не столько фронтально противостоит природе, сколько, выражаясь современным философским языком, «ризоматически» проникает в её организм и тем самым заключает её в себя.
Своего взгляда Маркс не изменил и в дальнейшем: «Критика Готской программы» (1875) начинается с доказательства необоснованности попыток представить «труд» в качестве единственного компонента, создающего «общественное богатство», то есть культуру. В контекст культуры Маркс включает ещё и природу, используя курсив
для более точного выражения своей мысли: «Труд не есть источник всякого богатства. Природа в такой же мере источник потребительных стоимостей (а из них-то ведь и состоит общественное богатство!), как и труд» [7. С. 13].
В общем всё свидетельствует в пользу того, что культура для Маркса — это «тело», «организм», живая система, в средовом контексте которой человек существует и развивается вместе с его внешним двусоставным телом. Сам же человек в концепте Маркса предстаёт трижды живым существом: как индивидуальный биологический организм, как часть природы и как агент культуры, которая представляет собой организм высшего порядка.
С этой точки зрения концептуализировать «царство свободы» означало бы выработать такую модель культуры, которая в идеале функционировала бы как полноценный — «здоровый и нормальный» — живой организм. Насколько это было реально в эпоху Маркса? Сам Маркс на заре промышленной революции мог наблюдать лишь отклонения от подобной «нормы», вызванные (по причине рыночного характера общественного воспроизводства) гипертрофией неорганического — «промышленного» — компонента внеиндивиду-ального тела человека. Он прекрасно понимал суть дела (отчуждение при капитализме, писал Маркс, как раз и проявляется в агрессивности той производственной формы, посредством которой «промышленная» — научно-техническая — составляющая культуры превращается в авангард её развития и преобразует жизнь людей, но делает это разрушительным, негативным образом: «.. .естествознание посредством промышленности ворвалось в человеческую жизнь, преобразовало её и подготовило человеческую эмансипацию, хотя непосредственно оно вынуждено было довершить обесчеловечивание человеческих отношений» [4. С. 124]), но в тогдашних исторических условиях вряд ли мог концептуализировать свою идею исчерпывающим образом.
С учётом такого истолкования все последующие этапы творчества Маркса видятся следующим образом. Опираясь на исходную трёхкомпонентную модель культуры, Маркс в «Капитале» предпринимает попытку конкретизировать её посредством более чёткой расстановки антропологических акцентов при выявлении контурирующихся при этом закономерностей социально-экономического порядка: более половины текста первого тома «Капитала» посвящены анализу тех разрушительных воздействий, которым организм человека подвергается
в системе рыночно ориентированного производства. Образ культуры как живого организма неизменно сохраняет для Маркса парадигмальный характер, о чём свидетельствует масса выражений, в которых на страницах первого тома субъективируется капитал и выражается его античеловеческая сущность: «...капитал—это мёртвый труд, который, как вампир, оживает лишь тогда, когда всасывает живой труд и живёт тем полнее, чем больше живого труда он поглощает», «при своей волчьей жадности к прибавочному труду капитал опрокидывает не только моральные, но и физически максимальные пределы рабочего дня», «капитал не спрашивает о продолжительности жизни рабочей силы; интересует его единственно тот максимум рабочей силы, который можно привести в движение в течение рабочего дня», «нигде нет более бесстыдного расточительства рабочей силы, чем именно в Англии, стране машин», «эксперименты на ничего не стоящем живом теле», «дешевизна человеческого пота и человеческой крови, превращаемых в товары», «ужасающая смертность от лихорадки» [8. С. 244, 275, 406, 468, 482, 677] и т. д. Но поскольку своё исследование Маркс выстраивал, отталкиваясь от достижений научного обществознания своего времени — как «критику политической экономии», он вынужден был относить тщательно фиксируемые им антропологически деструктивные эффекты не к исторически превратному соотношению всех трёх компонентов в системе культуры, а к «обществу», к факторам сугубо социально-экономического порядка. Итог — отклонение от исходной модели, масса подготовительного материала и единственный авторский том «Капитала», который на самом деле являет собой незавершённую часть непостроенного здания целостной социальной теории. Откуда в последующие 150 лет возникла возможность возводить «экономизм» в ранг истинного марксизма при одновременном блокировании путей его адекватного понимания, что в конечном счёте и воспрепятствовало всем попыткам воплотить общественный идеал в жизнь, включая крушение «реального социализма».
Главное, чего не сделал и не мог сделать Маркс, — это продемонстрировать специфику культуры в качестве нормально функционирующего живого организма высшего типа, а следовательно, и наметить конкретные пути к воссозданию соответствующего общественного устройства. Ибо для этого, помимо самой концептуализации культуры как особенного — творимого людьми — воплощения живого
(причём творимого более-менее сознательно лишь на относительно поздней стадии исторического развития), надо было предварительно раскрыть сущность живого в его «естественных», чисто природных формах. Но познание жизни во времена Маркса ещё только выходило на собственно научный уровень, было представлено одной лишь теорией Дарвина.
С тех пор положение качественно изменилось: естествознание шагнуло далеко вперёд, а науки о жизни достигли внушительных успехов. Тем самым создалась объективная возможность реконструировать учение Маркса в соответствии с его исходным замыслом и в то же время адекватно потребностям современности — как биомарксизм, то есть как социально-антропологическое учение, включающее в себя корпус гуманитарного, прежде всего философского знания, но опирающееся прежде всего на правильно истолкованные достижения естествознания, в первую очередь на новейшие данные наук о жизни.
Правомочность подобного рода реконструкции можно было бы поставить под сомнение аргументом того рода, что учение Маркса при этом будет уподоблено некоторым базирующимся на естествознании позитивистским концепциям, представители которых отождествляли общество с организмом и пытались объяснить социальную жизнь биологическими закономерностями. Например, согласно Г. Спенсеру, эволюционный принцип, то есть неуклонное движение от однородного к неоднородному, от простого к сложному, от малого к большому и т. д., действует во всех сферах объективной действительности, и это позволяет выстраивать в один ряд животных и людей, биологический прогресс и человеческую историю, природу и общество [9. С. 253]. Представители так называемой «органической школы в социологии» (П. Лилиенфельд, А. Шеффле, А. Эспинас) поступали ещё проще: они строили свои концепции на основе прямого уподобления структуры и функции социума — анатомии и физиологии человеческого организма: правительство равнозначно головному мозгу, торговля — кровеносной системе и т. д. [10. С. 164]. И тем не менее эти модели не имеют ничего общего с учением Маркса не только по причине наивной «простоты» используемых ими аналогий, но главным образом в силу радикального отличия в понимании сущности человеческого социума: если в «организмиче-ских теориях» социальная реальность возводится к природе, существующей как безусловная, он-
тологически устойчивая данность, которая «пре-формистским образом» порождает все проявления человеческого начала, то у Маркса человеческое общество и все результаты человеческой деятельности конституируются как «то, чего ещё не было», то есть в качестве новой реальности, создаваемой самими людьми из материала природы по ходу своего исторического развития, причём с каждым разом всё более целенаправленно и во всё более значительных масштабах.
Однако опровержением родственности марксизма позитивизму дело не исчерпывается; более того, если ограничиться этим выводом, можно впасть в иллюзию, будто необходимый для искомой реконструкции синтез закономерностей, постигаемых естествознанием в науках о живом — с одной стороны, и принципов, постигаемых на уровне философского и социогуманитарного знания, — с другой, уже осуществлён, точнее в наличии имеется его матрица в образе глобального (универсального) эволюционизма. Данный общетеоретический концепт следует рассмотреть подробнее.
Первые варианты универсальной эволюционной концепции восходят к трудам Гердера, Шеллинга, Гегеля, но у них они носили по преимуществу натурфилософский характер; собственно научные её варианты, выстроенные на базе конкретного биологического знания, появились только в первой половине XX в. в виде теорий холизма, эмер-джентной эволюции, органического индетерминизма и др. Во второй половине XX в. на первый план вышли учение о биосфере-ноосфере, а также разнообразные версии философии природы, использующие принципы коэволюции, системности, синергетики; к их числу в качестве одной из отечественных модификаций следует отнести также пермскую школу философии, успешно разрабатывающую концепцию единого закономерного мирового процесса [11. С. 116], которая восходит к учению Ф. Энгельса о формах движения материи. Надо признать, что глобальный эволюционизм в настоящее время выступает наиболее авторитетным общетеоретическим концептом, позволяющим не только проводить принцип развития в различных сферах научного познания, но и сохранять единство непрерывно расширяющегося пространства современной науки.
И тем не менее он страдает одним существенным недостатком: во всех его версиях и вариантах эволюционный процесс рассматривается «снизу вверх», как интегральное движение от низшего к высшему, от простого к сложному, что
ориентирует исследование на выделение общих черт, но не даёт возможности достаточно полно раскрыть типологическое своеобразие каждого из исторических этапов, показать особенность каждого из формирующихся уровней бытия, а в конечном счёте подойти к решению поставленной задачи — уловить специфику живого на высшем уровне культуры. Культура, рассмотренная сквозь призму тех или иных версий глобального эволюционизма, не постигается в своей уникальности—она берётся как «социальная форма движения материи», специфичная лишь в количественном отношении, то есть экстенсивно, в аспекте развёртывания закономерностей нижележащих уровней, но не в собственной качественной особости, не интенсивно, не в аспекте порождения новых, «ещё не бывших» закономерностей: «Вещественная ограниченность воспроизводимых этими концепциями процессов свидетельствует о некорректности представления о так называемой социальной форме движения материи, которое оказывается типично метафизической попыткой онтологической абсолютизации (социальная форма бытия как завершающая ряд "несовершенных" природных форм)» [12. С. 86]. Как следствие, все нынешние версии глобального эволюционизма носят неискоренимый натурфилософский характер, и это делает их уязвимыми для мистико-религиозной интерпретации, примерами которой являются «божественная среда» Тейяра де Шардена, концепция Геи Дж. Лавлока, религиозные выводы из учения В. И. Вернадского о ноосфере (А. Н. Павленко, А. Д. Урсул) и пр.
Может быть, в этом случае есть смысл обратиться к самой науке, точнее к тому разделу биологического знания, который носит название «теоретическая биология» и, будучи нацелен на поиск различия между живым и неживым, на выявление сущности жизненного процесса, «является теорией жизни» [13. С. 16]?
Однако в самой теоретической биологии сохраняется сложное положение. Она представлена двумя основными группами учений, которые базируются на взаимоисключающих предпосылках. Первая, наиболее авторитетная группа развивается в русле неодарвинизма; её ведущий представитель — синтетическая теория эволюции (СТЭ), связывающая специфику живого с микроэволюционным процессом: мутации на генетическом уровне создают предпосылки преобразований на уровне фенотипа, то есть целостного организма. Тем не менее ещё пятьдесят лет назад появились доказательства, что макроэволюция не сводится
к микроэволюции [14. С. 27]; иными словами, наиболее уязвимый пункт СТЭ — недостаточный учёт факторов внешней среды в существовании живых организмов. Другая группа учений, критикующая данные недоработки современного дарвинизма, наоборот, абсолютизирует роль внешних факторов, связывает специфику живого преимущественно с воздействием среды на генотип. Самая известная из теорий этой группы — концепция номогенеза, рассматривающая эволюцию как целенаправленный процесс, стимулированный внешней силой неясного происхождения. По этой причине все номогенетические учения продолжают подвергаться критике за ненаучность.
В результате односторонний акцент либо на внутренних, либо на внешних факторах воспроизводства живых систем не позволяет проследить взаимосвязь внешних и внутренних аспектов их существования. Между тем «в биологических объектах внутренние и внешние активности, как правило, взаимодействуют и составляют жизненно необходимое единство» [15. С. 127], концептуализация которого выступает важнейшим условием понимания феномена жизни. Логическая неоднородность предпосылок, на которых строится вся теория живого в современной биологии, создаёт тупиковую ситуацию и подводит к выводу о невозможности реконструировать биомарксизм с опорой на теоретические обобщения, полученные в самой науке.
В сфере теоретической биологии есть только одно исключение — работа Эрвина Бауэра с одноимённым названием, где проработка проблемы единства внешнего и внутреннего осуществлена на должном уровне. Правда, работа Бауэра написана ещё в 1935 г., но в биологии наших дней ещё более остро заявляет о себе потребность в раскрытии механизма сопряжения внешнего и внутреннего, в частности, «путём выявления внутреннего смысла микроэволюционных процессов, идущих внутри популяций. < . > Неизменной в новом синтезе остаётся и установка, что направленность и причины эволюции коренятся не столько в отношениях живого с внешней средой, сколько в нём самом, в природе биотических отношений» [16. С. 207]. «Теоретическая биология» Бауэра, таким образом, по-прежнему остаётся актуальной.
Закрепилось представление, что основной заслугой Бауэра является открытие «принципа устойчивого неравновесия»: «Все и только живые системы никогда не бывают в равновесии и исполняют за счёт своей свободной энергии постоянно работу против равновесия, требуемого законами физики
и химии при существующих внешних условиях» [17. С. 143]. Между тем принципу устойчивого неравновесия, определяющего степень внешней работоспособности живого организма, посвящена только первая часть книги; идея Бауэра этим не ограничивается — во всех разделах своего труда он постоянно ссылается на «внутренние условия системы» [Там же. С. 239], подчёркивая, что «для сохранения неравновесия работоспособной структуры живых систем последние должны постоянно производить внутреннюю работу» [Там же. С. 166], которую он называет «основной процесс» и исследует во второй части своего труда [Там же. С. 234]. Здесь единство внешнего и внутреннего не просто констатируется, но выводится из процесса непрерывного преобразования всех — от клетки до организма — компонентов живой системы [Там же. С. 136]: в основе «принципа устойчивого неравновесия», подводит итог Бауэр, лежит непрерывное переструктурирование внешних и внутренних аспектов существования живых систем, которое и является базисной «закономерностью всей живой материи, существующей на земле» [Там же. С. 347].
Но свою идею Бауэр доказывает в основном на примере отдельных живых организмов, тогда как в живой природе господствует принцип биоценотического взаимодействия. «Важнейшей чертой этого принципа является отказ от признания организма единственно основной первичной формой организации живого и признание того, что в составе живого покрова Земли существует множество систем, обладающих различными степенями организованности» [18. С. 291-292]. При этом одни подсистемы создают предпосылку для воспроизводства других подсистем, которые, входя в системы более высокого порядка, одновременно содержат в себе системы более низкого уровня. Живое воспроизводится как сеть, сплетающаяся пирамидальным образом. Иными словами, живая природа выстроена иерархически.
Так происходит со всеми живыми природными системами, за исключением одной — биосферы. Биосфера представляет собой уникальный организм, который, будучи внутренне структурирован чрезвычайно сложным образом, во внешнем отношении «существует всего в одном экземпляре» [19. С. 71]. А это приводит к тому, что на уровне биосферы открытая Бауэром способность живых систем осуществлять своё развитие за счёт переструктурирования приобретает новое качество: если все нижележащие системы развиваются посредством наращивания иерархических структур
и морфологического усложнения соответствующих им подсистем, то биосфера эволюционирует в пределах собственного единства, манипулируя целостными, завершёнными комплексами. Данное свойство (что чрезвычайно важно) воспроизводится на уровне культуры, где на место биосферы как единственной сверхсистемы становится человеческий род в качестве её потребителя и регулятора. Но реализуется это свойство не сразу, а в процессе культурной эволюции, которая сопровождается эффектами биологического порядка.
Отличительная особенность культуры — способность её создателя, человека, использовать искусственные орудия труда, которые выступают как своеобразная производственная «добавка» по отношению к «природе» или, если воспользоваться концептом Маркса, как «неорганическая часть вне-индивидуального тела человека». Биологические закономерности на уровне культуры сохраняются, но благодаря этой «добавке» приобретают новое качество: человек реагирует на изменение внешней среды не морфологической трансформацией с переходом в новый вид, как это происходит в животном мире, но отвечает реакцией другого рода — заболеваемостью, оставаясь как вид морфологически неизменным. Болезнь человеческого индивида в культуре — аналог видообразования на уровне чисто биологической природы. Болезнь выступает в качестве более умеренного, чем у животных (не обязательно связанного с гибелью особей) варианта адаптации [20. С. 36]. Все внутриструктурные перестройки человеческого социума в конечном счёте служат преобразованию форм отношения человека к природе, но на протяжении большей части его истории всё равно носят приспособительный, адаптивный характер, как у животных.
Радикальные изменения в характере биологической эволюции на уровне культуры происходят в эпоху капитализма и совпадают с промышленной революцией, то есть с переходом к преимущественно надприродному образу существования человечества в наиболее развитых его регионах (Хайдеггер на своём специфичном философском языке именует новый тип воспроизводства «выведением из потаённости» [21. С. 226-227]). Поскольку этот переход совершается в рыночной форме, ориентированной на безграничный рост производства в целях извлечения прибыли, то закономерно, что он, как убедительно продемонстрировал Маркс в «Капитале», сопровождается гипертрофией неорганического компонента внеиндивидуального тела человека на фоне редукции его органических
компонентов — организма самого человека и внешней природы. В наши дни эта редукция набирает новые обороты, приобретая чрезвычайно опасную форму взаимоналожения «болезней цивилизации» и экологического кризиса. А продолжение движения по этой линии будет означать не что иное, как постепенный возврат человечества на путь адаптивной по своему характеру биологической эволюции, только теперь это станет адаптацией не к естественной, а к искусственной, технизированной внешней среде. Принять данную тенденцию «значит медленно, но верно терять человеческое начало, сползать в исходное животное состояние по той же самой лестнице, по которой человек вышел из животных в люди» [22. С. 212].
Основная «структурная» причина данной угрозы заключается в том, что человеческая культура хотя в целом преодолела фатальность «морфологической трансформации», довлеющей над животным миром (человеческий вид с момента своего формирования остаётся морфологически неизменным), но ещё не до конца избавилась от структурирования социума по иерархическому принципу, в соответствии с которым формируются все биологические сообщества и до сих пор структурировались все человеческие коллективы. «Прогресс в сознании свободы» [23. С. 72], о котором говорил Гегель, в ходе истории действительно несколько ослабил тяжесть иерархии, но одновременно придал ей более изощрённые формы, закрепив их через углубляющееся разделение труда и узкую специализацию человеческих индивидов. Стремительное, но одностороннее техническое развитие последних двухсот лет заблокировало то свойство живых систем, которые Бауэр характеризовал как способность переструктурирования, что усугубило прежние деструктивные антропологические эффекты, описанные Марксом, и породило новые, причём вне зависимости от типа политического устройства.
Один пример. В эпоху «реального социализма» принято было расточать дифирамбы по поводу научно-технической революции, сопровождая их ссылками на описание автоматизированного производства из подготовительных рукописей к «Капиталу». Обрисованные Марксом конвейерные системы рассматривались чуть ли не как исчерпывающее воплощение общественного идеала и торжество коммунизма! Между тем Маркс не давал никакого повода для подобных восторгов, надо только проследить его мысль до конца. Если делать акцент на первой части отрывка, где гово-
рится, что при автоматизации «труд выступает уже не столько как включённый в процесс производства, сколько как такой труд, при котором человек, наоборот, относится к самому процессу производства как его контролёр и регулировщик» [24. С. 213], действительно может возникнуть представление, будто создание новейшей технической базы общества попутно решает и все иные проблемы. Однако, если дочитать этот фрагмент до конца и сконцентрировать внимание на фразе, что в автоматизированной производственной системе «вместо того, чтобы быть главным агентом процесса производства, рабочий становится рядом с ним» [Там же], то смысл меняется на противоположный: Маркс говорит не о господстве человека над системой машин, а наоборот, об угрозе поглощения человеческой универсальности исполнением узкоспециализированной, стереотипной функции. В самом деле, поставить человека «рядом с машиной» означает принудить его к соревнованию по меркам технического порядка, где превосходство «железа» заведомо обеспечено, а человек не имеет никаких шансов на победу, если только не уподобится роботу, то есть перестанет быть человеком.
И тем не менее общекультурный прогресс, несмотря на порождаемые им противоречия, сегодня фактически подготовил основные условия для выведения человечества за пределы иерархически выстроенных (и тем самым неизбежно создающих неравенство) социальных отношений, в системе которых человек использовался и продолжает использоваться в качестве говорящего орудия, источника прибыли, предмета потребления и всех иных вариантов узкой специализации, уподобляющей его жизнь генетически заданному образу существования животных особей. Сам факт наличия объективно благоприятных условий отнюдь не означает автоматического торжества справедливости, напротив, он обостряет противоречие между противонаправленными стремлениями преодолеть неравенство и всеми способами сохранить его — между «силами схождения» и «силами расхождения», как выражается Томас Пикетти, автор новейшего исследования «Капитал в XXI веке». Исход этого противоборства далеко не предрешён, «процесс накопления и распределения имущества содержит мощные силы, движущиеся в направлении расхождения или по меньшей мере в сторону очень высокого уровня неравенства» [25. С. 45]. Задача биомарксизма в этой ситуации заключается в том, чтобы показать, каким именно образом
надлежит осуществлять переструктурирование наличных компонентов социокультурной реальности с целью создать, наконец, надёжные условия дальнейшего развития человеческого рода в це-
лом и каждого конкретного индивида в частности в составе нормально функционирующих живых систем природы и культуры, согласно исходному замыслу Карла Маркса.
Список литературы
1. Есть ли будущее у капитализма? : сб. ст. И. Валлерстайна, Р. Коллинза, М. Манна, Г. Дерлугьяна, К. Калхуна : пер. с англ. — М. : Изд-во Ин-та Гайдара, 2017. — 320 с.
2. Мейсон, П. Посткапитализм: путеводитель по нашему будущему / П. Мейсон. — М. : Ад Марги-нем Пресс, 2016. — 416 с.
3. Маркс, К. Капитал. Т. 3 / К. Маркс // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 26, ч. 2. — 552 с.
4. Маркс, К. Экономическо-философские рукописи 1844 года / К. Маркс // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 42. — 536 с.
5. Рыбин, В. А. Трансгуманизм как проблема экологического кризиса / В. А. Рыбин // Вестн. Челяб. гос. ун-та. — 2017. — № 13 (409). Филос. науки. Вып. 46. — С. 5-16.
6. Marx, K. Ökonomisch-philosophische Manuskripte (Erste Wiedergabe) / K. Marx // Marx K., Engels F. Gesamtausgabe (MEGA). — Berlin : Dietz Verlag, 1982. — 516 s.
7. Маркс, К. Замечания к программе Германской рабочей партии / К. Маркс // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 19. — 672 с.
8. Маркс, К. Капитал. Т. 1 / К. Маркс // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 23. — 908 с.
9. Спенсер, Г. Синтетическая философия / Г. Спенсер. — Киев : Ника-Центр, 1997. — 512 с.
10. Органическая школа в социологии // Философская энциклопедия : в 5 т. — М. : Совет. энцикл., 1967. — Т. 4. — 592 с.
11. Внутских, А. Ю. Отбор в природе и отбор в обществе: опыт конкретно-всеобщей теории / А. Ю. Внутских. — Пермь, 2006. — 335 с.
12. Сильвестров, В. В. Фундаментальность биологии как парадигма для обоснования фундаментальности теории культуры / В. В. Сильвестров // Культура. Деятельность. Общение. — М. : РОССПЭН, 1998. — 478 с.
13. Заренков, Н. А. Теоретическая биология / Н. А. Заренков. — М. : Изд-во Моск. ун-та, 1988. — 216 с.
14. Воронцов, Н. Н. Развитие эволюционных идей в биологии / Н. Н. Воронцов. — М. : КМК, 2004. — 432 с.
15. Шрейбер, В. К. Понятие функции в биологии и социальных науках: опыт систематизации смыслов / В. К. Шрейбер // Вестн. Челяб. гос. ун-та. — 2008. — № 32 (133). Филос. науки. Вып. 9. — С. 124-135.
16. Барг, О. А. Живое в едином мировом процессе / О. А. Барг. — Пермь : Изд-во Перм. ун-та, 1993. — 227.
17. Бауэр, Э. С. Теоретическая биология / Э. С. Бауэр. — СПб. : Росток, 2002. — 352 с.
18. Хлебосолов, Е. И. Логика природы / Е. И. Хлебосолов. — СПб. : Алетейя, 2010. — 299 с.
19. Беклемишев, В. В. Методология систематики / В. В. Беклемишев. — М. : КМК, 1994. — 250 с.
20. Давыдовский, И. В. Общая патология человека / И. В. Давыдовский. — М. : Медицина, 1969. — 612 с.
21. Хайдеггер, М. Вопрос о технике / М. Хайдеггер // Хайдеггер М. Время и бытие : ст. и выступ. — М. : Республика, 1993. — 447 с.
22. Петров, М. К. Человек и наука / М. К. Петров // Самосознание и научное творчество. — Ростов н/Д. : Изд-во Ростов. ун-та, 1992. — 272 с.
23. Гегель, Г. В. Ф. Философия истории / Г. В. Ф. Гегель. — СПб., 1993. — 480 с.
24. Маркс, К. Экономические рукописи 1857-1859 годов / К. Маркс // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 46, ч. II. — 620 с.
25. Пикетти, Т. Капитал в XXI веке / Т. Пикетти. — М. : Ад Маргинем, 2016. — 592 с.
Сведения об авторе
Рыбин Владимир Александрович — доктор философских наук, профессор кафедры философии факультета Евразии и Востока, Челябинский государственный университет. Челябинск, Россия. [email protected]
Bulletin of Chelyabinsk State University. 2018. No. 5 (415). Philosophy Sciences. Iss. 48. Pp. 52-61.
MARXISM AS A TEACHING ON LIVING SYSTEMS
V.A. Rybin
Chelyabinsk State University, Chelyabinsk, Russia. [email protected]
In the situation of aggravating general civilizational crisis, there is an increasing interest in the teachings of Marx, the need for a new, adequate modern reading of his theoretical heritage is actualized. An in-depth analysis of Marx's early works and their correlation with the political economic study of industrial capitalism in Capital show that man, nature and culture were originally considered by Marx as organisms, whole living systems. This interpretation creates the prospect of a modern reconstruction of Marxist teaching and the development of a new version of it in the form of biomarxism. The conceptualization of biomarxism involves the involvement of the latest data on life sciences and the improvement of the system methodology in order to deepen knowledge about the laws of human existence in culture, optimize the prospects for the survival of human society and improve the practice of solutions to the most pressing problems of our time.
Keywords: marxism, life, man, nature, system, capitalism, development, theoretical biology, biomarxism.
References
1. Yest' li budushcheye u kapitalizma? : sbornik statey I. Wallerstayna, R. Kollinza, M. Manna, G. Derlug-yana, C. Kalhouna [Is there a future for capitalism? Articles by I. Wallerstein, R. Collins, M. Mann, G. Derlu-gyan, K. Calhoun]. Moscow, Publishing house of Gaidar Institute, 2017. 320 p. (In Russ.).
2. Mason P. Postkapitalizm: putevoditel'po nashemu budushchemu [Postcapitalism: a guide to our future]. Moscow, Ad Marginem Press Publ., 2016. 416 p. (In Russ.).
3. Marks K. Capital [Capital. Criticism of political economy]. Marks K., Engel's F. Soshineniya [Writings. Vol. 26, part 2]. 2nd ed. Moscow, Gospolitizdat Publ., 1962. 552 p. (In Russ.).
4. Marks K. Economitchesko-philosophskiye rukopisi 1844 goda [Economic and philosophical manuscripts of 1844]. Marks K., Engel's F. Soshineniya [Writings. Vol. 42]. 2nd ed. Moscow, Politizdat Publ., 1974. 536 p. (In Russ.).
5. Rybin V.A. Transgumanism kak problema ecologicheskogo crisisa [Transhumanism as a problem of ecological crisis]. Vestnik Cheljabinskogo gosudarstvennogo universiteta [Bulletin of Chelyabinsk State University], 2017, no. 13 (409), pp. 5-16. (In Russ.).
6. Marks K. Ökonomisch-philosophische Manuskripte (Erste Wiedergabe) [Economic philosophical manuscripts. The first section]. Marks K., Engel's F. Gesamtausgabe (MEGA), Band 2 [Complete Works (MEGA). Vol. 2]. Berlin, Publisher Dietz, 1982. 516 p. (In German).
7. Marks K. Zamechaniya k kritike gotskoy programmy [Comments on criticism of the Gothic program]. Marks K., Engel's F. Soshineniya [Writings. Vol. 19]. 2nd ed. Moscow, Gospolitizdat Publ., 1961. 672 p. (In Russ.).
8. Marks K. Capital [Capital. Criticism of political economy]. Marks K., Engel's F. Soshineniya [Writings. Vol. 23]. 2nd ed. Moscow, Gospolitizdat Publ., 1960. 908 p. (In Russ.).
9. Spenser G. Sinteticheskaya philosofiya [Synthetic Philosophy]. Kiev, Nika-Centr Publ., 1997. 512 p. (In Russ.).
10. Organicheskaya shcola v sotsiologii [Organic School in Sociology]. Filosofskaya enciklopediya. Tom 4. [Philosophical encyclopedia in 5 vol. Vol. 4]. Moscow, House Soviet Encyclopedia Publ., 1967. 592 p. (In Russ.).
11. Wnutskikh A.Yu. Otbor v prirode i obshchestve: opyt konkretno-vseobshchey teorii [Selection in nature and selection in society: the experience of concrete general theory]. Perm, 2006. 335 p. (In Russ.).
12. Silvestrov V.V. Fundamentalnost' biologii kak paradigma dlya obosnovanya fundamental'nosti teorii cul-tury [Fundamentally of biology as a paradigm for substantiating the fundamentality of the theory of culture]. Silvestrov V.V Cultura. Dejtel'nost'. Obcheniye [Culture. Activity. Communication]. Moscow, ROSSPEN Publ., 1998. 478 p. (In Russ.).
13. Zarentsov N.A. Teoreticheskaya biologia [Theoretical biology]. Moscow, MSU Publishing House, 1988. 216 p. (In Russ.).
14. Vorontsov N.N. Rasvitiye evolutsionnykh idey v biologii [Development of evolutionary ideas in biology]. Moscow, KMK Publ., 2004. 432 p. (In Russ.).
15. Shreiber V.K. Ponyatiye funktsii v biologii i sotsial'nykh naukakh: opyt sistematisatsii smyslov [The concept of function in biology and social sciences: the experience of the systematization of meanings]. Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta [Bulletin of Chelyabinsk State University], 2008, no. 32 (133), pp. 124-135. (In Russ.).
16. Barg, O.A. Zhivoye v yedinom mirovom protsesse [Live in a single world process]. Perm, Perm University Publishing House, 1993. 216 p. (In Russ.).
17. Bauer E.S. Teoreticheskaya biologia [Theoretical biology]. St. Petersburg, Rostok Publ., 2002. 352 p. (In Russ.).
18. Khlebosokov E.I. Logikaprirodi [Logic of nature]. St. Petersburg, Aleteya Publ., 2010. 299 p. (In Russ.).
19. Beklemishev V.V. Metodologiya sistematiki [Methodology of systematics]. Moscow, KMK Publ., 1994. 250 p. (In Russ.).
20. Davidovskiy I.V. Obshchayapatologya cheloveka [General pathology of man]. Moscow, Medicina Publ., 1969. 612 p. (In Russ.).
21. Khaydegger M. Vopros o tekhnike [The question of technology]. Khaydegger M. Vremya i bytiye: stat'yi i vystuplenya [Time and Being: Articles and speeches]. Moscow, Respublica Publ., 1993. 447 p. (In Russ.).
22. Petrov M.K. Chelovek i nauka [Man and Science]. Petrov M.K. Samosoznaniye i nauchnoye tvorchestvo [Self-consciousness and scientific creativity]. Rostov on Don, Publ. house of Rostov University, 1992. 272 p. (In Russ.).
23. Gegel G.V.F. Filosofia istorii [Philosophy of History]. St. Petersburg, Nauka Publ., 1993. 480 p. (In Russ.).
24. Marks K. Economitcheskiye rukopisi 1857-1859 godov [Economic manuscripts of 1857-1859]. Marks K., Engel's F. Soshineniya [Writings. Vol. 46, part 2]. 2nd ed. Moscow, Politizdat Publ., 1969. 620 p. (In Russ.).
25. Pitsetti T. Capital v XXIveke [Capital in the 21st century]. Moscow, Ad Marginem Publ., 2016. 592 p.
