CC BY
138
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2018. № 5
Л. А. Булавка-Бузгалина*
МАРКС-XXI. СОЦИАЛЬНЫЙ ПРОГРЕСС И ЕГО ЦЕНА: ДИАЛЕКТИКА ОТЧУЖДЕНИЯ И РАЗОТЧУЖДЕНИЯ
В статье раскрываются причины и последствия отказа от категории прогресса в современной философской литературе и показывается, что основой этого стала, в конечном итоге, попятная, реверсивная тенденция эволюции позднего капитализма. Прогресс, понимаемый в рамках марксистской традиции как процесс снятия отчуждения, социального освобождения, в тексте раскрывается как противоречивый, нелинейный процесс разотчуждения, связанный в рамках «царства необходимости» (К. Маркс) со снятием одних и рождением других форм социального отчуждения. Это приводит к неизбежному наличию цены прогресса — негативных процессов, частично восстанавливающих прежние и рождающих новые формы отчуждения. Практики СССР — как исторические, так и культурные — раскрываются как один из наиболее ярких примеров этой диалектики. Автор показывает противоположность двух трендов советской истории и культуры — разотчуждения и генерирования отчуждения (в том числе и его новых форм). Конечный вывод статьи состоит в том, что господство в последние десятилетия тенденций регресса не отрицает общей закономерности нелинейного продвижения Человека по пути социального освобождения.
Ключевые слова: социальный прогресс, критерии прогресса, отчуждение, разотчуждение, социальное творчество, Маркс, марксизм.
L. A. B u l a v k a-Bu z g a l i n a. Marx-xxI: Social progress and its price: dialectics of alienation and disalienation
The article reveals the reasons and consequences of the rejection of the category of progress in modern philosophical literature and shows that the basis for this was, finally, a backward, reversive trend in the evolution of late capitalism. Progress, understood within the framework of the Marxist tradition as a process for the removal of alienation, social liberation, is revealed in the text as a contradictory, nonlinear process of unregulated, connected within the 'realm of necessity' (Karl Marx) with the removal of some and the birth of other forms of social alienation. It is associated with the inevitable presence of the price of progress — negative processes, partially restoring the former and giving rise to new
* Булавка-Бузгалина Людмила Алексеевна — доктор философских наук, профессор Научно-образовательного центра современных марксистских исследований философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: +7 (495) 939-57-21; e-mail: bulavka8l@inbox.ru
forms of alienation. The practices of the USSR — both historical and cultural — are revealed as one of the most vivid examples of this dialectic. The author shows the opposite of the two trends of Soviet history and culture — disalienation and the generation of alienation (including its new forms). The final conclusion of the article is that the dominance of regression tendencies in recent decades does not negate the general pattern of nonlinear advancement of Man along the path of social emancipation.
Key words: social progress, criteria of progress, alienation, disalienation, social creativity, Marx, Marxism.
Двести лет, прошедшие со дня рождения Карла Маркса, поставили много вопросов о судьбах его теории и проблемах ее реализации. Едва ли не самым дискуссионным из них стал вопрос о том, чем на практике обернулись стремления марксистов познать объективные законы исторического развития, выделить на этой основе критерии социального прогресса и построить свою деятельность в соответствии с этими критериями.
Автору этого носящего сугубо философский характер текста менее всего хотелось бы ставить политико-идеологические проблемы судеб «реального социализма». Дело здесь в другом — в оценке достижений теории Маркса и его последователей в осмыслении социального прогресса, противопоставлении идеи прогресса господствующему, по крайней мере, с начала ХХ в. отрицанию даже самой возможности (не говоря уже о необходимости) исследования этой проблемы.
Эпигоны постмодернизма, казалось бы, окончательно похоронили тему прогресса. Постмодернизм, который в позднесоветском и постсоветском обществе исследовался с большой познавательной жаждой, по мере развертывания реверсивного тренда исторической эволюции позднего капитализма заявил себя достаточно жестко и прежде всего как категорический императив наличного небытия человека. За этим стоит нечто большее, чем отказ от идеи субъектно-сти человека — посмодернизм отказывает человеку в роли субъекта как истории, так и культуры. Отрицая индивида как общественного субъекта, постмодернизм тем самым утверждает позицию наличного бытия человека как ничто или, говоря иначе, — наличного небытия человека [Марксизм и постмодернизм..., 2009]. Такая парадигмальная установка на отрицание понятий «общественное бытие», «общественный индивид» и «деятельность» объективно аннулирует сам термин «развитие», причем применительно как к человеку, так и к самой действительности, предлагая взамен принципиально иной ряд понятий: «децентрализация», «деконструкция» и т.д.
Отказывая человеку в способности изменять реальность, постмодернизм тем самым утверждает отношения отчуждения, за которыми в конечном итоге стоит отказ от прогресса.
Истоки этой постмодернистской позиции можно найти уже у Ф. Ницше, в его критике рационального гуманизма. Философия XXI в., казалось бы, забыла о прогрессе, но социальные практики последних лет — главный аргумент в научном споре — настойчиво напоминают о нем, в частности в пространстве геополитических противоречий, равно как и во внутриполитических дебатах, сталкивающих либеральные, консервативные и социалистические интенции едва ли не во всех странах мира с новой остротой.
Да, еще вчера слова о прогрессе воспринимались как исчерпавшая себя с содержательной точки зрения советская риторика. Эти слова скорее раздражали. Но сегодня перезагрузка этого понятия, которое когда-то казалось износившимся и превратившимся в пустое слово, порождает ряд новых вопросов, затрагивающих и проблемы перспектив развития, и проблемы безопасности, и многое другое. (Укажем в этой связи на статью К.Х. Момджяна [К.Х. Момджян, 2016], вновь акцентировавшего проблему прогресса в своих работах.)
Среди этих вопросов следует выделить в качестве основных вопросы о том, в какой реальности мы живем, имеется ли у нее вектор развития, и если да, то куда он направлен. Сегодня все чаще ставится вопрос о том, есть ли у современных социальных практик (кроме ризом распада) еще и некие тенденции развития, и если да, то каковы его пределы и какая роль в этом развитии отводится человеку? Каковы перспективы этого человека? И кто он по отношению к этому развитию — субъект, объект или функция?
К вопросу о диалектике социального прогресса,
отчуждения и разотчуждения
Настоящие размышления о социальном прогрессе и его критериях выстроены в русле критического марксизма — научной школы, к которой автор относит и себя и которая активно развивается на протяжении вот уже более двух десятилетий в нашей стране1.
1 Наиболее полно основные положения школы раскрыты в серии работ таких авторов, как А.В. Бузгалин, М.И. Воейков, А.И. Колганов, Б.Ф Славин, Д.Б. Эпштейн и др. К этим работам относятся, в частности, такие книги, как «Критический марксизм: русские дискуссии» (М., 1999); «Вершина великой революции» (под ред. Б.Ф. Славина и А.В. Бузгалина. М., 2017), «Критический марксизм: продолжение дискуссий» (М., 2001), «Социализм-21: 14 текстов постсоветской школы критического марксизма» (М., 2009), «Марксизм: альтернативы XXI века (Дебаты постсоветской школы критического марксизма)» (М., 2009), «Социалистический идеал и реальный социализм: Ленин, Троцкий, Сталин» (М., 2011); «Ленин online: 13 профессоров о
Но осмысление понятия прогресса характерно отнюдь не только для марксизма, но и для всей классической философии. Вопрос в том, что именно рассматривается в качестве субстанции прогресса и его критериев. Эволюция этого понятия в истории науки подразумевала разные ответы. Далее мы их частично раскроем, помня при этом о предупреждении Маркса о том, что прогресс нужно рассматривать не абстрактно, а в его исторической конкретности.
Со своей стороны, предваряя дальнейшее изложение, подчеркнем, что приписываемое Марксу и марксистам стремление редуцировать критерии прогресса только к экономическим параметрам не имеет никаких реальных оснований и не дает понимания ни природы прогресса, ни его критериев. Да, в «Капитале» Маркс акцентировал прогресс производительных сил и производственных отношений как главный вопрос этой книги. Да, для всего марксизма был и остается характерен материалистический взгляд на историю, равно как и выделение примата общественного производства, но и сам Маркс, и весь последующий критический марксизм всегда активно рассматривали обратное влияние социально-политических явлений на «базис» и, главное, постоянно акцентировали внимание на том, что высшим критерием прогресса было, есть и будет развитие человеческой личности.
Возвращаясь к классической философии, напомним, что, хотя Гегель понимал прогресс как саморазвитие абсолютной идеи и при этом венцом развития абсолютной идеи полагал конституционную монархию прусского образца, тем не менее сам процесс этой эволюции великий немецкий классик связывал с прогрессом, материалистическая интерпретация которого у Маркса вплотную подвела нас к пониманию прогресса как снятия отчуждения. Автор данного текста использует понятие «разотчуждение» как более точно выражающее специфику процесса2.
Социалисты-утописты предлагали моральные критерии прогресса, но и для них, так или иначе, гуманизм был его мерилом. В марксизме в качестве главного критерия прогресса рассматривается не просто абстрактный гуманизм, а личность, всесторонне и гармонично развивающаяся в свободной ассоциации и посредством нее, через практики, преобразующие мир, снимающие отношения отчуждения, ведущие по пути к обществу, где «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» [К. Маркс, Ф. Энгельс,
В.И. Ульянове-Ленине» (под ред. А.В. Бузгалина. М., 2011), «Капиталистическая реставрация и социалистические преобразования» (М., 2013) и др.
2 Понятие «разотчуждение» раскрыто автором этого текста в серии своих предыдущих работ. Наиболее полно оно раскрыто в статье: [Л.А. Булавка-Бузгалина, 2018].
1955а, с. 447]. Неслучайна поэтому категорическая установка Маркса: «...философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его» [К. Маркс, 1974, с. 263].
Итак, разотчуждение, понимаемое как снятие всей совокупности форм социального отчуждения в личных практиках деятельного, совершающего поступки общественного человека, — это и есть прогресс, а развитие его субъекта — Человека как родового существа (Маркс-Лукач) и есть критерий этого прогресса, а вместе с тем и императив действия в соответствии с ним. Это действие, приобретая общественные формы и масштабы, становится социальным творчеством, генерирующим процесс социального освобождения, результатом которого становятся новые общественные отношения, утверждающие альтернативу миру отчуждения.
Последующий творческий марксизм рассматривает прогресс через общественного человека, который на разных поворотах истории был представлен разными общественными силами: буржуазия, пролетариат, творческая интеллигенция и т.д. Но далее закономерно встает вопрос о цене прогресса.
В рамках марксистской традиции, как мы отметили выше, общепринято понимание прогресса как процесса преодоления отчуждения, но одновременно Маркс говорит о том, что прогресс сопровождается развитием новых форм отчуждения. С этим неизбежно связан вопрос о цене прогресса — оценки негативных процессов, частично восстанавливающих прежние и рождающих новые формы отчуждения.
В связи с этим мы перейдем к вопросу об отчуждении и его снятии в конкретно-исторических практиках Советского Союза, поскольку именно в советской системе общественных отношений, на наш взгляд, проблема снятия отчуждения и противоборства обозначенных выше тенденций — разотчуждения и одновременно рождения новых форм социального отчуждения — обрела свое предельное выражение.
Советские и постсоветские практики:
диалектика процессов [раз]отчуждения
Исследуя диалектику процессов [раз] отчуждения на примере советских практик, можно выделить две основные тенденции. Первая — освободительная тенденция, реализующая вектор социального освобождения («разотчуждения») и связанная с преодолением конкретно-исторических форм отчуждения, причем не только тех, которые унаследованы от предшествующей системы, но и тех, которые были порождены уже в рамках советских практик. Вторая — отчуж-
дающая тенденция, вырастающая из патриархально-теологической деформации социализма (сталинизма), связанная с подавлением субъектности индивида и приводящая к казенно-бюрократическому подчинению человека государственно-партийной номенклатуре и генерировавшим ее отношениям3.
Противоречия этих тенденций определило и наличие в практиках СССР, с одной стороны, прогресса — он определялся освободительной тенденцией социальной жизни «реального социализма» и, с другой стороны, — регресса, обусловленного нарастанием власти социально-новых форм отчуждения, за что и пришлось заплатить цену и немалую.
В той мере, в какой происходило снятие конкретно-исторических форм отчуждения, осуществлялся прогресс общественных отношений. Но эта освободительная тенденция заявляла себя в противоборстве с новыми силами отчуждения. В качестве примера проявления этого противоборства можно привести позицию Маяковского, которая звучала столь сильно и определенно, была настолько предельно выражена в художественном творчестве поэта, что ее нельзя было обойти. Позиция Маяковского исключала нейтральное отношение к отчуждению, более того, будучи общественным вызовом, она провоцировала остальных на выражение своего отношения к этой проблеме. И здесь уже просто одной констатацией наличия отчуждения или же его одной формальной критикой отделаться было нельзя. Здесь требовался поиск пути его снятия, а это и есть императив поэта — императив принципиальности бытия — и той освободительной тенденции советских практик, которая и знаменовала собой прогресс этой системы.
Но ценой этого — созидаемого Маяковским — прогресса были (в том числе) мучительные противоречия самого поэта, главное из которых заключалось в том, что объективно он был предельно не отчужден от реального мира, а субъективно не мог принимать действительность в существующих формах отчуждения.
Подчеркнем: деформации процесса разотчуждения, обусловленные неразрешенностью противоречия двух названных выше тенденций, приводили к развитию как новых, специфически советских, так и прежних форм социального регресса. И этот тренд был не менее реален, и именно эти деформации затаенно несли в себе предпосылки и самоубийства поэта, и трагедии многих и многих, которые и стали ценой прогресса.
Итак, введенное автором в научный оборот понятие «разотчуж-дение» может быть определено как снятие конкретно-исторических
3 Подробнее см. в книге: [A.B. Бузгалин, Л.А. Булавка, А.И. Колганов, 2018].
форм отчуждения посредством особого вида творческой деятельности, созидающей не только некий готовый результат («вещь»), но и новое общественное отношение, несущее в себе развернутую логику его сотворения (становления), т.е. логику социального освобождения.
Мы квалифицируем разотчуждение как особый вид творческой деятельности, поскольку объектом разотчуждения является конкретно-историческое противоречие, которое преодолевается конкретно-историческим субъектом, а следовательно, это противоречие требует конкретного метода. И результатом этого является новое исторически-конкретное общественное отношение.
Так мы подошли к одному из основных противоречий разот-чуждения. Его суть состоит в том, что ни сам процесс, ни результаты деятельности по разотчуждению нельзя повторить, как нельзя повторить создание мадонны Литты Леонардо да Винчи или теории относительности Эйнштейна. Дело в том, что разотчуждение есть творческая деятельность, но особого вида, осуществляемая в форме социального освобождения, результатом которой выступает не картина или теория, а качественно новое общественное отношение, свободное от той или иной конкретно-исторической формы отчуждения.
Следует подчеркнуть еще одно значение этого понятия: раз-отчуждение как деятельностный принцип/отношение, будучи конкретно-всеобщей основой истории и культуры СССР, в то же время стало фундаментом советского интернационализма. Если говорить о советских практиках, то это нашло свое выражение в том, что разотчуждение рассматривает человека не через призму национальных, религиозных и других параметров, а через призму меры его как субъекта общественных преобразований («Мы наш, мы новый мир построим»), через призму того, в какой мере человек может обеспечить скачок из «царства необходимости» в «царство свободы».
Но вернемся к противоречиям советских практик.
В рамках советской реальности наряду с разотчуждением возникала другая — генерирующая отчуждение тенденция. Она предполагала три вида отношения к отчуждению.
Во-первых, приспособление к отчуждению, к существующим формам отчуждения, более того, приспособление этих форм к новым лозунгам дня, т.е. к идеям социализма (здесь уместно вспомнить про партийного «клопа», которого критиковал Маяковский в своих пьесах).
Во-вторых, форсирование, поскольку существовали такие формы отчуждения, которые нельзя было преодолеть одномоментно, их необходимо было «исторически изживать». Такие формы требовали вовлечения трудящихся в определенные практики, участие в которых
приводило бы к изживанию конкретных форм отчуждения. Попытка свести это разотчуждение лишь к атрибутам, минуя сам процесс разрешения противоречий, связанных с отчуждением, способствовала порождению превратных форм социализма.
В-третьих, было еще одно отношение, которое автор называет сталинизмом (здесь следует заметить, что не все в сталинскую эпоху являлось сталинистским, но в настоящем тексте рассматривается именно этот срез советской практики), — религиозно-патриархальная модификация социализма. Можно дать характеристику этому феномену и в форме оксюморона: сталинизм — это бессубъектный социализм. Отсутствие субъекта в социализме является нонсенсом, поскольку основой освободительной тенденции в социализме является субъект, Новый человек. Напомним: Луначарский говорил о том, что главным в практиках большевиков была не политическая революция, а становление Нового человека. Без этого субъекта не может быть скачка из «царства необходимости» в «царство свободы». В случае же сталинизма получается, что субъект отсутствовал, поскольку человек становился функцией партийно-государственной системы, государственно-партийных институций. И здесь выдвигались уже другие критерии прогрессивности: в той мере, в какой человек честно исполнял эти функции, он и отвечал критерию «социализма».
Автор здесь предвидит возражения: какая же это бессубъект-ность, если для СССР были характерны массовые проявления трудового энтузиазма (культурная революция, социальное творчество 1920-х гг.). Заметим, что сталинизм возникает как раз на пике 1930-х гг., представляя собой некую конвертацию этого трудового, низового социализма, энтузиазма (того, что Ленин называл «живым творчеством народа») в систему властных отношений, точнее — во власть, причем власть личностного характера. Так индивид становился функцией власти. И в этом смысле в рамках сталинизма происходила элиминация общественного субъекта. Заметим, что не случайно энтузиазм во многом был связан с экономическими, производственными программами, что было результатом вытеснения субъектности из социальной сферы в экономическую.
Говоря о диалектике отчуждения и разотчуждения в советских практиках, необходимо помнить, что на протяжении всей истории СССР на всех ее этапах происходило противоборство двух названных выше тенденций. Это противоборство имело разные формы и разные соотношения сторон, но, несмотря на мощь казенно-бюрократических сил, освободительная тенденция — линия прогресса с ее неизменной субъектностью — пробивалась и прошла через всю историю СССР. В 1920-е гг. Новый человек выступал как субъект куль-
турной революции, в 1930-е гг. — как субъект трудового энтузиазма, в 1950-1960-е гг. — как субъект строительства «голубых городов» и покоритель космоса, создатель мирного атома и стихов.
Но начиная с 1970-х гг. линия разотчуждения начинала угасать, и песня Пахмутовой «Прощание с Братском» стала своеобразным реквиемом, прощанием с этой освободительной тенденцией.
В то же время, отмечая угасание этой тенденции в социальном творчестве, в творчестве человека в истории, следует заметить, что в 1970-е гг. противоборство прогресса и регресса, отчуждения и разотчуждения перешло в сферу культуры. Советская культура и была сферой, где это противоборство двух тенденций — линии прогресса и линии отчуждения — нашло свое выражение в характерной для того времени драматургии. Лучшие советские фильмы — «Живые и мертвые», «Тишина», «Чистое небо» — показывают трагедию этого противостояния во всей драматургической полноте.
В художественной советской культуре это разотчуждение нашло выражение в том, что классовые противоречия как предельные проявления форм отчуждения снимались и снимались они в противоречия мира культуры.
Прежде чем перейти к выводам, напомним: и Маркс, и Эрих Фромм, и другие европейские гуманисты ХХ в. связывали критерий прогресса с понятием свободы. И это крайне важно иметь в виду, анализируя практики СССР, где, с одной стороны, цена социального прогресса была предельной, недопустимой, а с другой — этот прогресс был вызовом всей мировой системе отчуждения (всех форм социального отчуждения, не только капиталистических). Более того, он был не только вызовом, но и опытом, равно как и предпосылкой для преобразования этого мира. Освободительная тенденция в советских практиках, перехватив и развив лозунги молодого либерализма, еще не порабощенного фуриями частнособственнических интересов, перехватив у него идеалы свободы, преобразовала их в задачу освобождения. И это движение от свободы к освобождению можно считать важнейшим подтверждением того, что прямым наследником гуманистических идеалов молодого либерализма стала именно освободительная (социалистическая) тенденция разотчуждения в пространстве-времени СССР.
Сегодня мы все живем в пространстве-времени, которое часто называют постсоветским. И в нем нарастают не только тренды консерватизма. В настоящее время в нашей стране — стране олигархически-бюрократического капитализма — идет еще и реставрация сталинизма, который становится популярен не только потому, что в наше время связь между прошлым и настоящим оказалась самой сильной, живой и прочной, но еще и потому, что в этом проявляется
попытка связать даже не столько советское прошлое со всеми его прорывами, сколько увязать образ Сталина, рассматриваемого как главный символ силы СССР, с современным человеком, который сегодня не является субъектом истории, в лучшем случае оставаясь субъектом культуры.
Так мы попадаем в мир экспансии социального отчуждения. Прежде всего того, что характерно для полупериферийных форм позднего капитализма, но частично и того, что сохранилось от СССР: в нашем пространстве на протяжении последних десятилетий интенсивно происходит своего рода «негативная конвергенция» — интеграция регрессивных форм позднего капитализма с деформациями раннего социализма. Это мир превратных содержаний (не только форм — содержаний!), в котором, как в кривом зеркале, преломляются ответы на вопросы: как прогресс будет осуществляться и будет ли он осуществляться вообще? куда нам двигаться из этого мира превратных сущностей: еще глубже погружаясь в паутину отношений социального отчуждения, в «царство необходимости»? или все же искать пути в «царство свободы»? и если мы выберем второй путь, то кем будет обеспечиваться этот скачок, какого субъекта он потребует?
Выводы
Теперь перейдем к выводам и прежде всего суммируем важнейшие характеристики разотчуждения.
Первая: разотчуждение является творческой деятельностью.
Вторая: разотчуждение предполагает целостность всех своих атрибутов: процесса, субъекта, результата и метода.
Третья: разотчуждение влечет за собой качественно-новое отношение к отчуждению: не только его критику, но и созидание в процессе общественной деятельности позитивных, социально-освободительных альтернатив — таков императив разотчуждения, императив прогресса.
И последнее: снятие отчуждения не было и не будет линейным процессом. Линия прогресса — это линия спрямления зигзагов истории, а это спрямление требует немалой цены. И этой ценой становится как воскрешение прежних форм отчуждения, так и рождение новых. Эта цена становится чрезмерной там и тогда, где и когда борьба против отчуждения рождает еще большую меру последнего, где и когда социально-освободительная тенденция, тенденция разотчуждения проигрывает соревнование, подчас кровавое, тренду отчуждения.
Столь же верно и обратное: отказ от прогресса, боязнь жертв социального прогресса узаконивают и увековечивают отчуждение,
рождая другую — не менее жестокую и кровавую цену — цену стагнации, будущего тупика, кризиса и еще более жестокого протестного взрыва.
Только соединение субъектности и культуры в процессе исторического творчества дает ключ к снижению той цены, которую, так или иначе, мы все всегда платим — то ли за прогресс, то ли за отказ от него.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Бузгалин А.В. Поздний капитализм и его пределы: диалектика производительных сил и производственных отношений (к 200-летию со дня рождения Карла Маркса) // Вопросы политической экономии. 2018а. № 2. С. 10-38.
Бузгалин А.В. Человек в мире отчуждения: к критике либерализма и консерватизма: Реактуализация марксистского наследия // Вопросы философии. 2018б. № 6. С. 190-201.
Бузгалин А.В., Булавка Л.А., Колганов А.И. СССР: оптимистическая трагедия. М., 2018.
Бузгалин А.В., Колганов А.И. [Пост]классическая политическая экономия: потенциал решения проблем социально-экономической политики // Вопросы политической экономии. 2016. № 2. С. 10-38.
Булавка Л.А. Феномен советской культуры. М., 2008.
Булавка Л.А. «Низы» пролеткульта и рабочие клубы 1920-х: что делали и чем жили // Альтернативы. 2012а. № 3. С. 89-133.
Булавка Л.А. Практики СССР: вызовы настоящему и будущему // Философские науки. 2012б. № 1. С. 47-60.
Булавка-Бузгалина Л.А. Разотчуждение: от философской абстракции к социокультурным практикам // Вопросы философии. 2018. № 6. С. 202-214.
Воейков М.И. Государство как предмет политэкономического изучения // Вопросы политической экономии. 2018. № 1. С. 35-54.
Ильенков Э.В. Философия и культура. М., 1991.
Колганов А.И. Маркс: прорывая узкий горизонт либерализма (ответ П.А. Ореховскому) // Вопросы политической экономии. 2018. № 2. С. 123-135.
Культурная жизнь в СССР. 1917-1927. Хроника. М., 1975.
Мареев С.Н. Метод «Капитала» и метод экономикс // Вопросы политической экономии. 2015. № 4. С. 24-36.
Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 3 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. М., 1962. Т. 25. Ч. II.
Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. М., 1974. Т. 42.
Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. М., 1955а. Т. 4.
Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. М., 1955б. Т. 3.
Марксизм и постмодернизм: сравнение методологий (интеллектуальный семинар) // Альтернативы. 2009. № 3. С. 24-48.
Момджян К.Х. Гипотеза общественного прогресса в современной социальной теории // Вопросы философии. 2016. № 10. С. 36-46.
Мусто М. Еще раз о Марксовой концепции отчуждения // Альтернативы. 2013. № 3. С. 37-61.
С чего начинается личность / Под общ. ред. Р.И. Косолапова. М., 1984.
Славин Б.Ф. О социальном идеале Маркса и исторических пределах развития капитализма // Социологические исследования. 2018. № 5. С. 33-42.
Социализм-21: 14 текстов постсоветской школы критического марксизма. М., 2009.
Сэв Л. Марксизм и теория личности. М., 1972.
Эйзенштейн С. Монтаж (1938) // Эйзенштейн С. Избр. произв.: В 6 т. М., 1964. Т. 2.
Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. М., 1961. С. 5-342.
Meszaros I. Marx's theory of alienation. L., 1970.
Oilman B. Alienation. N.Y., 1971.
Oilman B. Dance of the dialectic: Steps in Marx's method. University of Illinois Press. 2003.
