CC BY
125
Н. И. Николаев, доктор филол. наук, профессор,
М. В. Храмцова, аспирант,
кафедра теории и истории литературы,
Северный (Арктический) федеральный
университет им. М. В. Ломоносова,
г. Северодвинск, Россия,
МАРГИНАЛЬНЫМ МИР И ГЕРОИ В РУССКОМ ЛИТЕРАТУРЕ XVIII ВЕКА
Статья посвящена выявлению художественного своеобразия произведения М. Комарова «Ванька Каин». По мнению авторов, популярная в XVIII веке книга о московском «воре и разбойнике» предложила своему читателю литературного героя, выпадающего из привычного для него типологического ряда. Мотивы поступков Ваньки Каина не вмещаются ни в какую известную для литературы того времени систему ценностных ориентиров. В работе предлагается оригинальная оценка произведения как одного из первых в русской прозе, обращенного к изображению маргинального мира и маргинального героя.
Ключевые слова: русская литература XVIII века, художественный мир, маргинальный герой, мотив поступка, двоемирие, Матвей Комаров, плутовская новелла.
Историко-литературный интерес
к творчеству Матвея Комарова, русского писателя XVIII столетия, возник давно. Еще В.Г. Белинский неоднократно упоминал в своих статьях комаровские произведения как образец лубочной литературы.
Несомненно, главное произведение, определившее долговременный интерес к творчеству М. Комарова «Обстоятельное и верное описание добрых и злых дел российского мошенника, вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина», с которым автор, по его собственному утверждению, лично встречался, что и придавало художественному тексту характер документального.
В XX веке внимание весьма авторитетных исследователей, несомненно, придало в профессиональных кругах историко-литературное значение этому тексту. :
В.Б. Шкловский посвятил целую книгу «Матвей Комаров, житель города Москвы» в общем-то второстепенному автору. Г.А. Гу-ковский в своем классическом учебнике
Образ Ваньки Каина удивительно неоднозначен, и мотивы его поступков совершенно не укладываются ни в какую известную - для литературы его времени - систему ценностных ориентиров.
тоже уделил ему весьма много внимания. Изучению творчества Матвея Комарова посвящена диссертация Л.В. Камединой.
При этом удивляют порой диаметрально противоположные выводы, к которым приходят исследователи.
Для В.Б. Шкловского целевая установка книги Матвея Комарова состоит в обличении и нравоописании, это «удар не по Ваньке Каину, а по строю, который его создал, по крепостному праву, по приказным, по духовенству»1.
Г.А. Гуковский говорит исключительно о развлекательном характере книги, утверждая, что связанные с западноевропейскими авантюрным и плутовским романом, произведения Комарова «не претендовали на какое-либо нравоучительное и воспитательное значение и являлись предметом = увлекательного чтения»2.
По мнению В.Б. Шкловского, книга «Ванька Каин» строится как документальное повествование. А для Г.А. Гуковского она прежде всего романизированная история.
№ 2 (43) ФЕВРАЛЬ 2014
ДИСКУССИЯ ЯГ)
журнал научных публикаций V
При этом каждый из исследователей находит убедительные доказательства, текстовые подтверждения своей позиции. А Матвей Комаров дает повод для совершенно противоречивых = суждений. Противоречия обнаруживаются в самом его произведении, образ Ваньки Каина удивительно неоднозначен, и мотивы его поступков совершенно не укладываются ни в какую известную — для литературы его времени — систему ценностных ориентиров.
По своим внешним характеристикам герой М. Комарова может быть вполне соотнесен с героем плутовской новеллы. К моменту выхода книги о Ваньке Каине история русской плутовской новеллы уже насчитывала около ста лет. Это вполне устоявшийся жанр с узнаваемым типом героя и сюжета.
Для повести типа «Фрола Скобеева», по мнению Ю.М. Лотмана и Л.А. Дмитриева, «материальная жизнь в ее эмпирической данности воспринималась как единственная реальная ценность ... герои делятся не на добрых и злых, а на удачливых и неудачливых, активных и пассивных, умных и лов-ких...»3.
При всей универсальности такой характеристики, следует признать, что герой Матвея Комарова в этом ряду стоит несколько особняком. Мотивы его поведения в различных эпизодах существенно разнятся. Вот он предстает перед нами классическим злодеем, презрительным и холодным к страданиям своих жертв (позиция не вполне обычная для плутовской новеллы).
Когда Ваньке Каину с товарищами попался едущий с возом соломы пьяный крестьянин, который вместо ответа на заданный вопрос стал бранить их, герой велел стащить его с воза и привязать вожжами к дуге, поджечь солому и, ударив лошадь, пустить по доро-
Позиция «беспощадного злодея» в современной М. Комарову русской литературе, особенно в ее классицистической составляющей, была вполне
в художественном плане проработанной, например в сумароковской трагедии.
Еще одна неожиданная ипостась Ваньки Каина - разочаровавшийся вор, раскаявшийся грешник, вступивший на путь исправления. Русская художественная традиция знает и такой тип героя. Достаточно вспомнить некрасовского разбойника Кудеяра, попавшего в его поэму из вековой русской фольклорной традиции.
ге. Неприятно пораженный такой жестокостью, автор тут же заметит: «Сия бесчеловечная шутка Каину и его товарищам сделала немалое увеселение, а бедный и безвинно от сих злодеев наказанный крестьянин едва ли жив остался»4.
Позиция «беспощадного злодея» в современной М. Комарову русской литературе, особенно в ее классицистической составляющей, была вполне в художественном плане проработанной, например в сумароковской трагедии. Но если герой Сумарокова — натура по-своему цельная, отличающаяся последовательностью своих злодейских деяний, то о комаровском Ваньке Каине этого сказать нельзя. Уже следующие эпизоды его жизни представляют его в совершенно другом ключе.
Встретив служанку своего бывшего господина Филатьева, которая помогла ему, Ванька Каин подарил ей украденную бархатную шкатулку. И потом, обокрав шорного мастера, отдал этой служанке все деньги со словами «Вот тебе луковка попова, облуплена, готова, знай почитай, а умру — поминай»5.
Великодушие Ваньки Каина становится лейтмотивом в эпизоде с украденными векселями, освобождением служанки господина Лихарева. Благородный разбойник, защитник униженных и несправедливо наказанных, щедро раздающий золото нуждающимся, несомненно, угадывается в этих эпизодах.
Мотивы поступков такого героя тоже были знакомы русскому читателю, а образ такого героя входил в его эстетический опыт. Но он никогда не совпадал с образом «кровожадного злодея». В русской и европейской художественной традиции — это полярно противоположные образы, с полярно противоположной этикой поведения. Однако у М. Комарова эти черты соединены в его Ваньке Каине. И это совершенно необычно.
Один из самых романтизированных эпизодов в книге Комарова — свадьба Ваньки Каина, знакомый литературный мотив представлен здесь таким образом, чтобы разрушить малейшие намеки на благородство героя.
Влюбившись в дочь отставного сержанта, он пытается добиться от нее взаимных чувств: «дарил ее немалыми подарками, которые она хотя и принимала, но обходилась с ним со всякою благопри-стойностию в одних только ласковых разговорах»6. В итоге Каин добивается ее с помощью грязного доноса, обвинив в мошенничестве и подвергнув мучительному наказанию. От безысходности она соглашается стать его невестой. А расчетливый герой цинично завершает эту историю афоризмом: «Сколоченная посуда два века живет».
Еще одна неожиданная ипостась Ваньки Каина — разочаровавшийся вор, раскаявшийся грешник, вступивший на путь исправления. Русская художественная традиция знает и такой тип героя. Достаточно вспомнить некрасовского разбойника Куде-яра, попавшего в его поэму из вековой русской фольклорной традиции.
Раскаявшийся Ванька Каин становится московским сыщиком. Вместе с изменением его жизненного статуса меняется и характер повествования. Рассказ превращается в статистическую сводку, фактическое перечисление тех, кого сдал Ванька Каин. «Переловил разбойников двадцать семь человек, при которых был атаман Бахтей, переловил в селе Покровском разбойников же тридцать пять человек, взял живущего подле Васильевского саду фабричного Андрея Скоробогатого с товарищами — всего семнадцать человек, которые делали фальшивые деньги, поймал воров — Алексея Журку с товарищи — четырнадцать человек, сыскал семнадцать человек воров, которые покрали Сибирский приказ, переловил воров десять человек, покравших на Троицком подворье, поймал пять человек, укравших в Девичьем монастыре из кладовой палаты немалое число денег, взял в ямской Драго-
По замыслу русского писателя XVIII века, и его герой, и бытовые подробности воровской Москвы, жизни сыскного приказа, тайных (криминальных) подробностей жизни русской аристократии -всё должно рождать удивление, всё базируется на эффекте неожиданности.
миловской слободе тридцать семь человек разбойников, а атаманом при них был Алексей Лукьянов и т. д.»7.
Некоторое время спустя становится по-= нятно, что никакого глубокого раскаяния героя и не было. Каин лишь скрылся за личиной служащего сыскного приказа, для него это только ширма, за которой таятся всё новые и новые разбойничьи «подвиги».
Но эта история с метаморфозой раскрыла еще одну составляющую нравственного портрета Ваньки Каина, которая не вмещается не только в рамки привычной мирской морали, но ее нельзя понять и через нормы специфической воровской морали. Действия Ваньки Каина не могут быть объяснены никакими законами, никакими уставами — ни жаждой наживы, карьеры, ни любовной страстью, ни страхом, ни корпоративной (воровской) этикой. Он принципиально необъясним в своих ценностных установках.
Ничего подобного не знала ни отечественная, ни зарубежная литература. Даже его французский предшественник, вор и мошенник Картуш, на которого как на аналог Ваньки Каина указывает сам М. Комаров, скроен совершенно по другим меркам.
Исследователи этого литературного текста отмечают, что книга о Картуше «переполнена благочестием». По наблюдениям Л.В. Камединой, «когда у Картуша «пробудилась совесть», он пожелал видеть своего духовника и открыл ему своих сообщников, и просил того духовника, чтоб он за него умилостивлял бога. Наставления ж его слушал он с большим вниманием и оказывал об учиненных им делах сердечное сожаление: чем великое в духовнике произвел удовольствие». Роль духовного отца здесь сугубо положительная и все его действия преисполнены заботами о душе человеческой, чего нет ни в одном эпизоде книги Комарова, ни в анонимном издании»8.
История о Картуше нравоучительная, а сам герой предстает в роли настоящего исправившегося грешника, что вообще харак-
№ 2 (43) ФЕВРАЛЬ 2014
ДИСКУССИЯ (ÄR)
журнал научных публикаций V
терно для европейской литературной традиции XVIII века. По наблюдениям И.А. Гур-вича: «литература того времени склонялась к дидактике, морализму, и роман не избежал общей участи. Моралистическая установка диктовала прямое и громкое осуждение героя-плута и его похождений»9.
Именно такая установка была привычна для русского читателя, впитывалась им как через оригинальные русские литературные тексты, так и через переводной европейский роман10.
Но эта установка не может быть отнесена к произведению Матвея Комарова. Здесь нет сколь-нибудь заметного прямого осуждения героя-плута. А в некоторых сценах он предстает вполне симпатичным, привлекательным в своем «воровском кураже».
Бытовые подробности жизни криминальной Москвы XVIII века, которыми насыщена книга М. Комарова, привлекла к ней большое внимание историков11, использующих этот текст как документальное свидетельство эпохи.
В принципе, такой подход правомерен, тем более что и сам автор настаивает на достоверности своих источников, и это не только удачно найденный им художественный прием.
Однако в результате такого подхода появляются интерпретации произведения, трактующие мир комаровской прозы как будничный, привычный и повседневный для читателя XVIII века и получивший экзотический оттенок лишь для читателя позднейших эпох в силу той естественной исторической дистанции, которая возникла между ним и текстом М. Комарова.
Такое прочтение, как нам кажется, противоречит принципиальным эстетическим установкам создателя Ваньки Каина.
По замыслу русского писателя XVIII века, и его герой, и бытовые подробности воровской Москвы, жизни сыскного приказа, тайных (криминальных) подробностей жизни русской аристократии — всё должно рождать удивление, всё базируется на эффекте неожиданности.
Как путешественник по экзотическим странам Матвей Комаров ведет своего чита-
Как путешественник по экзотическим странам Матвей Комаров ведет своего читателя по неизвестной ему экзотической Москве.
теля по неизвестной ему экзотической Москве.
Это ощущается и в его своеобразных комментариях, и даже в предуведомлении, где автор формулирует свою сверхзадачу — разубедить читателя в том, что «будто бы в России подобных ему (Картушу — Н.Н., М.Х.) мошенников, так и других приключений, достойных любопытного примечания, не бывало»12.
Несомненное своеобразие и новаторство книги Матвея Комарова на фоне современной и предшествующей ему литературной традиции состоит в том, что он представил своему читателю художественный мир, сконструированный, выстроенный совершенно необычным для него образом. Вместо привычного для него единого пространства социального мира, где добро и зло представляют собой всего лишь различные его полюсы, между которыми располагаются персонажи и их поступки, он изображает два совершенно самостоятельных по своей внутренней организации мира. Перемещая своего героя между этими социальными мирами, М. Комаров создает ощущение реальности разделяющей их гра-
ницы, по одну сторону которой — мир привычных социальных отношений, понятной морали и ценностных жизненных установок, мир, в котором хорошо ориентирован добропорядочный читатель; по другую сторону — мир, выстроенный на совершенно иных ценностях и нравственных основаниях, поэтому непонятный, во многом экзотичный, непредсказуемый, с точки зрения поступков его героев, но вместе с тем реально существующий, что имеет документальное подтверждение.
Причем это совершенно новый для русской литературы тип именно социального двоемирия, а не того, который ранее предлагала, например, волшебная сказка, уводящая своего героя и читателя в тридевятое царство, или литературные путешествия, представляющие своему герою (паломнику) мир экзотических стран.
Все это, как нам кажется, совпадает с современными литературными представлениями об обычном и маргинальном мире, маргинальном герое, демонстрирующем особый характер своего поступка13. Их научное описание (осмысление) в литературе XIX и особенно XX века становится сегодня привычным.
Применительно к XVIII столетию мы считаем возможным говорить о появлении такого типа героя. Необъяснимость мотивов поведения Ваньки Каина, на чем мы акцентировали внимание выше, вполне укладывается в эти представления. А произведение Матвея Комарова может быть оценено, с точки зрения его исторического вклада, как одно из первоначальных накоплений (опытов формирования) русских литературных представлений и принципов
изображения маргинального мира и маргинального героя.
Литература
1. Шкловский В.Б. Матвей Комаров, житель города Москвы / В. Б. Шкловский. М.: Прибой, 1929. С. 76.
2. Гуковский Г.А. Русская литература XVIII века. М., 1939. С. 305.
3. Дмитриев Л.А., Лотман Ю.М. Новонайденная повесть XVIII века «История о португальской королевне Анне и гишпанском королевиче Александре» // ТОДРЛ. Т 16. М., Л., 1960. С. 494.
4. Ванька Каин. М.: Эксмо, 2008. С. 297.
5. Там же. С. 296.
6. Там же. С. 323.
7. Там же. С. 320-321.
8. Камедина Л.В. Матвей Комаров и массовая литература XVIII в. / дис. канд. филол. наук. Л., 1984. С. 73.
9. Гурвич И.А. О развитии художественного мышления в русской литературе: конец XVШ — первая половина XIX века. Ташкент: Изд-во «ФАН», 1987. С. 36.
10. См. об этом подробнее: Николаев Н.И. Своеобразие этической позиции автора и героя в «Пригожей поварихе» М.Д. Чулкова // Вестник Северного (Арктического) Федерального университета. Серия гуманитарных и социальных наук. — № 1. — Архангельск, 2012. с. 137—138.
11. Есипов Г. В. Ванька-Каин (из подлинных бумаг Сыскного приказа) // Осьмнадцатый век: Исторический сборник, издаваемый П. Бартеневым. Кн. 3. М., 1869; Мордовцев Д.Л. Царь Ванька Каин. Царь Петр и правительница Софья. Царь и гетман. — М.: Планета, 1994. 624 с.; Анисимов Е.В. Ванька Каин: легенды и факты // Новый журнал (Нью-Йорк). 1991. № 184—185. С. 55—84.
12. Ванька Каин. — М.: Эксмо, 2008. С. 281.
13. О поступке героя см. подробнее Николаев Н.И. Литературный герой в мире его поступка // Дискуссии. 2012. № 3. С. 173-176.
MARGINAL WORLD AND CHARACTER IN RUSSIAN LITERATURE OF XVIII CENTURY
N. I. Nikolaev, M. V. Khramtsova, Northern (Arctic) Federal University named after M. V. Lomonosov
This article is devoted to the revelation of art work's originality by M. Komarov «Vanka - Kain». According to the authors' opinion, so popular in XVIII the book about Moscow «thief and robber» suggested to the readers the literature character which dropped out their common typological set. The motives of Vanka — Kain actions can be hard to take in any known for literature of that time system of values. This work provides original estimation of this art work as one of the first in Russian prose oriented at marginal world and marginal character's description.
Key words: Russian literature of the XVIII century, the art world, a marginal character, motive of an action, dvoemirie, Matvei Komarov, picaresque novel.
