CC BY
52
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2015. № 2
Е.С. Лаврентьева,
аспирантка Высшей школы перевода (факультета) МГУ имени М.В. Ломоносова; e-mail: [email protected]
МАНИПУЛЯТИВНЫЕ СТРАТЕГИИ ЛЕГИТИМАЦИИ В ПОЛИТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ И ИХ ОТРАЖЕНИЕ В ПЕРЕВОДЕ
В статье рассматривается проблема перевода языковых элементов политического текста, выполняющих функцию манипулятивного воздействия на адресата. Анализируются пути организации языковых средств в политическом дискурсе для придания легитимного характера действиям адресанта послания с помощью создания образа врага и эксплуатации базовой оппозиции «свои — чужие». Воздействующий потенциал стратегий легитимации вскрывается благодаря проведению критического дискурс-анализа с учётом структуры дискурса насилия. На основе анализа параллельных текстов выступления генерального секретаря НАТО по украинскому вопросу определяются помехи на этапах декодирования смысла исходного сообщения и перевыражения его для иноязычной аудитории, препятствующие достижению функциональной эквивалентности и сохранению перлокутив-ного эффекта текста оригинала.
Ключевые слова: дискурс-анализ, манипуляция, образ врага, политический дискурс, речевое воздействие.
Yekaterina S. Lavrentyeva,
Postgraduate Student at the Higher School of Translation and Interpretation,
Lomonosov Moscow State University, Russia; e-mail: [email protected]
MANIPULATIVE LEGITIMATION IN POLITICAL DISCOURSE: TRANSLATION OF PERSUASIVE CONTENT
The article focuses on the issue of translation of those language means in political texts which exert manipulative influence on the addressee. The author analyzes ways to organize language means in political discourse with the view of bringing legitimacy to actions of the addresser by creating enemy images and exploiting the basic opposition of self/other. Persuasive potential of these strategies is disclosed due to the use of critical discourse-analysis while taking into consideration the structure of discourse on violence. Translation difficulties on stages of decoding and encoding of the original meaning for comprehension and further transfer to foreign recipients are identified due to analysis of parallel texts of speech by NATO Secretary General on the current situation in Ukraine. The study of these translation difficulties is of paramount importance as far as they present obstacles in the way of achieving functional equivalence and preserving of perlocutive effect of the original text.
Key words: discourse analysis, enemy image, language persuasion, manipulation, political discourse.
Важную проблему для перевода представляет передача высказываний, направленных на оказание речевого воздействия на адресата с целью изменения его знаний, установок и поведения. В политической коммуниции аспекты воздействия приобретают особую значимость в силу её направленности на сплочение сторонников выдвигаемой политической программы и обеспечение победы над противником, придерживающимся иных взглядов. Данные цели политической коммуникации осуществляются благодаря последовательному развёртыванию стратегий воздействия с привлечением средств экспрессии и семантических приёмов реализации манипу-лятивного воздействия. Перед переводчиком встаёт сложная задача по определению воздействующего потенциала высказываний в политическом дискурсе и их адекватной передаче. Успешное разрешение переводческих трудностей возможно после знакомства с наиболее частотными стратегиями воздействия в политической коммуникации, изучения их функций и примеров конкретной реализации.
По мнению К. Шмитта, все политические действия и мотивы можно свести к различению «друга» и «врага», которое даёт определение политическим понятиям через критерий принадлежности к тому или иному полюсу: «Все политические понятия, представления и слова имеют полемический смысл; они предполагают конкретную противоположность, привязаны к конкретной ситуации, последнее следствие которой есть (находящее выражение в войне или революции) разделение на группы "друг — враг", и они становятся пустой и призрачной абстракцией, если эта ситуация исчезает. Такие слова, как "государство", "республика", "общество", "класс" и, далее, "суверенитет", "правовое государство", "абсолютизм", "диктатура", "план", "нейтральное государство" или "тотальное государство" и т.д., непонятны, если неизвестно, кто in konkreto должен быть поражён, побеждён, подвергнут отрицанию и опровергнут посредством именно такого слова» [Шмитт, 1992, с. 46]. Автор также постулирует идею о том, что понятия «друг», «враг» и «борьба» получают смысл лишь в силу их соотнесённости друг с другом и сохранения связи с возможностью насилия. В рамках драматургического подхода к коммуникации, предложенного К. Бер-ком, политика трактуется как символическая интеракция в социальном контексте. Анализ политической коммуникации основывается на учёте ключевых мотивов (иерархия, вина, принесение в жертву и избавление) [Burke, 1966]. В политическом дискурсе с установкой на насилие реализацию этих мотивов можно представить на основе развёртывания стратегий легитимации: стратегия определение ситуации описывает существующий порядок с точки
зрения адресанта коммуникации, стратегия самопрезентации эксплуатирует дискурс жертвы для оправдания/положительной характеристики поведения адресанта (сознание собственной вины может трансформироваться у агрессора в представление о жертвенном характере своего поведения, что и находит отражение в дискурсе жертвы, или в иктимном дискурсе), стратегия негативной репрезентации направлена на поиск и обличение «врага». Избавление представлено лишь в случае окончательной победы над оппонентом и выражается в использовании лозунгов и других черт жанра агитационной речи.
Важно отметить, что апология насилия может требовать привлечения «языка вражды» для демонизации политического оппонента. Подобное языковое насилие может выражаться как с помощью речевых актов, выполняющих директивные прагматические функции (угрозы, требования, регуляции, инструкции), так и принимать ма-нипулятивный характер, скрываясь за имплицитно выраженными оценочными суждениями. Создание «образа врага» путём упрочения стереотипного восприятия оппонента в атмосфере нагнетаемого страха способно подорвать моральные принципы, удерживающие человека от совершения насилия. С. Кин приводит наиболее часто используемые в пропаганде стереотипные представления, которые можно условно обозначить как «архетипы»: «агрессор», «преступник», «варвар», «насильник», «враг бога», «чужой», «мучитель», «палач», «достойный противник», «смерть» [Keen, 1986]. В целях де-монизации «врага» могут использоваться уничижительные клички и словесные ярлыки. Что касается апологии собственного поведения, то здесь наиболее часто используются псевдоэвфемизмы, скрывающие за нейтральными понятиями отрицательный смысл происходящего явления, а также целые когнитивные механизмы, призванные легитимировать деструктивные действия. Важно учитывать, что «враг» демонстрирует нежелательные или запрещённые в социальной группе способы поведения, которые могут породить череду подражателей, поэтому направленная против него риторика оперирует образами отступника и предателя, чтобы призвать членов общества к солидарности.
Легитимация собственной точки зрения и рекомендуемых/осуществляемых действий, принимающих подчас насильственный характер по отношению к другим игрокам на политической арене, крайне необходима для снискания расположения у аудитории. Л.Д. Гудков отмечает, что в дискурсе политического лидера «"Высшее благо" — неопределённое счастье и благополучие большинства (в пределе всего народа или даже человечества), отодвинутое в пред-
восхищаемое будущее, становится источником разрешительных санкций на насилие и преступление в настоящем» [Гудков, 2004, с. 578].
Неотъемлемым свойством политического дискурса является его установка на театральность, связанная с сознанием политическими игроками значения адресата-наблюдателя. Наличие аудитории оказывает влияние на коммуникативное поведение адресанта: «Политики, общаясь друг с другом и журналистами, постоянно помнят о "зрительской аудитории" и намеренно или непроизвольно лицедействуют, "работают на публику", стараются произвести впечатление и "сорвать аплодисменты"» [Шейгал, 2000, с. 92]. Это обстоятельство выражается лингвистически в использовании пер-формативных и императивных высказываний, принимающих самые различные формы обращения к адресату: просьбы, угрозы, призывы и т.д.
Помимо употребления риторических фигур и стилистических средств для создания в тексте необходимой экспрессии авторы политических посланий прибегают к семантическим приёмам манипу-лятивного воздействия, создавая речевые импликатуры и маскируя ассертивные высказывания под пресуппозитивные.
Данные особенности политической коммуникации можно проследить на основе анализа выступления генерального секретаря НАТО по поводу ситуации на Украине.
Стратегия определение ситуации необходима для представления точки зрения адресанта относительно происходящих событий. Во вступительном предложении отправитель послания занимает позицию советчика, используя лексический повтор для усиления: "Now more than ever, it's important that we listen to one another and talk to one another" (Сегодня более чем когда-либо важно, чтобы мы слушали друг друга и разговаривали друг с другом). В переводе отмечается буквальная передача структуры предложения несмотря на то, что сочетание «более чем когда-либо» можно передать антонимичным аналогом «как никогда». Лексемы «listen» и «talk» призваны положительно характеризовать адресанта, указывать на его готовность к ведению диалога. Информирование о встрече и последующее использование перформатива «welcome» направлены на продолжение стратегии положительной самопрезентации адресанта. («We have just had a meeting of the NATO-Russia Council on the security situation in and around Ukraine. And we welcome the holding of this meeting» / Мы только что провели заседание Совета Россия—НАТО посвящённое обстановке безопасности в Украине и вокруг неё. И мы приветствуем проведение этой встречи.) Тема заседания получает следующее определение: «the security situation in and around Ukraine» /
«обстановка безопасности в Украине и вокруг неё». Предложенный вариант перевода не отражает семантическую полноту оригинального словосочетания, поэтому отсутствующие значения необходимо восполнить с помощью экстралингвистических знаний о ситуации на Украине, заменив «обстановку безопасности» на «угрозы безопасности». Оригинальное высказывание в переводе можно сформулировать как «внутренние и внешние угрозы безопасности Украины», чтобы уйти от излишнего буквализма.
Высказываемая позиция содержит лексемы с негативной оце-ночностью для характеристики действий оппонента, выступая одновременно в качестве стратегии положительной самопрезентации стран-членов НАТО. Ассертивные высказывания преподносятся в качестве пресуппозиций (the illegal and illegitimate annexation of Crimea), навязывая аудитории точку зрения адресанта. В данном фрагменте прослеживается также апелляция к консенсусу («all Nato allies»), придающая легитимность проводимой политике. Экспрессивный эффект усилен при помощи аллитерации лексем с негативной оценкой («illegal and illegitimate») и использовании перформа-тива «condemn» и находит эквивалентное отражение в переводе. (All NATO Allies made clear that we condemn the illegal and illegitimate annexation of Crimea and Allies will not recognize it. / Все страны НАТО дали понять, что мы осуждаем незаконное и нелегитимное присоединение Крыма и что союзники не признают его.) Событие получает яркую отрицательную характеристику «annexation», которая передаётся в данном фрагменте переводчиком как «присоединение», хотя впоследствии будет избран вариант «аннексия» (при выражении эксплицитной критики действий России).
Стратегия положительной самопрезентации эксплуатирует дискурс жертвы, который последовательно разворачивается благодаря употреблению антитезы, синонимичных пар и сравнений. Предложенное России положение характеризуется как «привилегированное», а взятые на себя странами НАТО обязательства получают наименование «беспрецедентных». Маркер темпоральности («for many years») позволяет адресанту придать своим действиям статус привычного поведения, а не случайных и единичных акций. (For many years NATO has used every opportunity to improve and further develop our relations with Russia. We have consistently worked for cooperation, not confrontation. In fact, we have offered Russia a more privileged partnership than to anybody else around the world. We have made unprecedented pledges imposing restraint on our military posture, and we have kept them. / В течение многих лет НАТО использовала любую возможность для улучшения и развития отношений с Россией. Мы
последовательно работали в направлении сотрудничества, а не конфронтации. Действительно, мы предложили России более привилегированное партнёрство, чем какой-либо другой стране в мире. Мы взяли беспрецедентные обязательства, накладывающие ограничения на построение нашей обороны, и мы выполняли их.)
В текст вводятся погодные метафоры («all-weather», «the cli-mate») для создания яркого образного представления о происходящей ситуации. Форум получает свойство «всепогодный» в русском варианте, что верно передаёт семантическую наполненность оригинального определения, призванного описывать успешное функционирование форума при любых политических условиях. «Климат» представляет собой уже более устойчивое явление, которое в отличие от «погоды» не подвержено мгновенным переменам. Проведение аналогии между сложившейся атмосферой проходящих форумов и «не самым благоприятным» климатом призвано рисовать в воображении аудитории яркий образ непогоды, подводя адресата сообщения к главному обвинению, усиленному при помощи лексического повтора (в переводе отсутствует): And frankly, the climate at the moment is not good — not because NATO wants it that way, but because of Russia's illegal aggression against Ukraine. / И, откровенно говоря, климат в настоящий момент не самый благоприятный, не потому что НАТО так хочет, а из-за незаконной агрессии России против Украины. Благодаря вводной конструкции <^nd frankly» (вступительные слова для преподнесения своего видения ситуации, которое перестаёт быть субъективным мнением, а получает статус признания) и разговорного выражения («to want something one's way») автор создаёт атмосферу доверительности. Кроме того, помимо открытого обвинения России в происходящей ситуации адресант имплицитно утверждает, что НАТО, в отличие от России, не стремится к ухудшению международной обстановки, давая положительную оценку действиям блока.
Стратегия негативной репрезентации оппонента проводится с использованием перфектных конструкций, направленных на последовательную характеристику оппонента как «нарушителя правил», «отступника». Смысловой повтор «commitments — pledges» передан на русский повтором лексемы «обязательства». Обвинение выражается эксплицитно: в первом предложении для этой цели применяется антитеза, далее следует последовательное изображение оппонента, нарушающего общественно признанные нормы («territorial integrity», «political independence»). («However our partnership with Russia has been based on commitments — and Russia has not kept its pledges. Russia has threatened its neighbours, and used force against them.
It has not respected the territorial integrity or political independence of other countries. / Однако наше партнёрство с Россией основано на обязательствах, а Россия не выполняет своих обязательств. Россия угрожает своим соседям и применяет против них силу. Она не уважает территориальную целостность и политическую независимость других стран».) Выбор глаголов в настоящем времени, а не глаголов совершенного вида в прошедшем времени при переводе перфектных конструкций превращает выдвигаемые обвинения в универсальные высказывания и генерализации. Цель адресанта послания заключалась в констатации фактов нарушений основополагающих принципов, причём здесь трудно переоценить значение игровой метафоры. Подчёркиваемая автором готовность к диалогу и заключительные слова речи недвусмысленно указывают на то, что нарушения воспринимаются как намеренные отступления от правил политического игрока, который тем не менее может изменить образ действий. Переводческий выбор нарушает логику речи генерального секретаря, трактуя «игру не по правилам» в качестве хабитуса российской власти. (We want to improve the climate, but to do that Russia must show that it is prepared to play by the same rules as everybody else. / Мы хотим улучшить климат, но для этого Россия должна показать, что готова играть по тем же правилам, что и все остальные.)
В рамках политического дискурса часто используется опора на базовые ценности и потребности (мир, безопасность), а также эксплуатация страхов (терроризм). Генеральный секретарь эксплицитно выражает поддержку политики Украины, одновременно осуждая действия России: We stand firm in our support for Ukraine's sovereignty, independence and territorial integrity. We do not and will not recognize Russia's armed annexation of Crimea. / Мы решительно поддерживаем суверенитет, независимость и территориальную целостность Украины. Мы не признаём и не будем признавать вооружённую аннексию Россией Крыма. В переводе стёртая антропоморфная метафора (to stand firm), создающая образ сильного защитника, выступающего против агрессора, компенсируется характеристикой действия («решительно»). События в Крыму описываются как «вооружённая аннексия». Перформативы «stand firm / поддерживаем» и «do not recognize / не признаем» реализуют стратегию театральности, эффект которой усиливается за счёт использования конструкции с расщеплённым предикатом (do not and will not recognize / не признаём и не будем признавать).
Синтаксический параллелизм конструкций направлен на реализацию базовой оппозиции политического дискурса «свои — чужие»: «We stand firm in our support / We do not and will not recognize / And
we strongly support», которые передаются на русский язык при переводе первой и третьей конструкций вариантом, ещё более усиливающим создаваемый эффект, то есть повтором высказывания «мы решительно поддерживаем». (And we strongly support Ukraine's right to choose its own path for the future. This is a fundamental principle of international law and Euro-Atlantic security. / И мы решительно поддерживаем право Украины выбирать свой путь в будущее. Это один из основополагающих принципов международного права и евроатланти-ческой безопасности.) Заключительное предложение служит не для информирования аудитории, а для завершения речевой имплика-туры: «Действия России — это нарушение международного права и угроза евроатлантической безопасности».
Апология насилия, выступающая в качестве составной части дискурса насилия, в явном виде отсутствует в тексте. Тем не менее выдвижение требований, получающих легитимацию в процессе выступления оратора, представлено в ультимативной форме: We call on Russia to withdraw its troops fully and verifiably from Ukraine's border, with additional international inspections. To stop the flow of arms and fighters into Ukraine. To condemn armed separatists and use its influence for the freeing of OSCE monitors taken hostage. / Мы призываем Россию осуществить полный отвод своих войск от границы Украины, поддающийся проверке дополнительными международными инспекциями. Прекратить поток оружия и боевиков в Украину. Осудить вооружённых сепаратистов и использовать своё влияние для освобождения взятых в заложники наблюдателей ОБСЕ. В данном фрагменте обращает на себя внимание перформатив «urge», за которым следуют безличные предложения-требования, диктующие волю адресанта. Ассертивные высказывания маскируются под пресуппозитивное утверждение того, что Россия поставляет оружие и боевиков на территорию Украины, поддерживает сепаратистов и может оказывать на них влияние. Однако наиболее любопытным представляется текстуальное приравнивание сепаратистов к террористам: несмотря на отсутствие эксплицитного обвинения сепаратистов в захвате в заложники наблюдателей ОБСЕ, само построение текста и контекстуальное соседство «сепаратистов» и «заложников» создаёт речевую импликатуру, выполняющую манипулятивную цель адресанта.
В заключительном абзаце генеральный секретарь НАТО, используя тактики создания доверительности (Let me be clear), проводит стратегию самооправдания. (Let me be clear. All the measures that NATO is taking are defensive, moderate, proportionate, transparent, and fully compliant with our international commitments, including the Founding Act. / Позвольте мне чётко заявить: все меры, которые при-
нимает НАТО, являются оборонительными, умеренными, пропорциональными. транспарентными и полностью соответствуют нашим международным обязательствам, включая Основополагающий акт.) В целях легитимации блока адресант прибегает к внушительному перечислению свойств проводимых действий, которые объединяются под значением «умеренные и вынужденные».
Анализ параллельных текстов позволяет заключить, что переводчик последовательно передаёт аллитерацию, лексические и стилистические повторы, сохраняя экспрессивность оригинала. Варианты «присоединение — аннексия» используются переводчиком в зависимости от имплицитности/эксплицитности высказываемого обвинения. Буквальное следование английскому тексту приводит к сохранению синтаксических структур оригинала, а не к их замене более привычными для российской аудитории аналогами. Все перформативы переданы эквивалентно, за исключением антропоморфной метафоры «to stand firm», но это допущение нельзя вменять в вину переводчику в силу стёртого характера данной метафоры. Переводчик не использует свои экстралингвистические знания для расшифровки смысла лексем с определённым артиклем (the climate) и сочетаний, способных вызвать двоякое толкование (the security situation). Коммуникативную цель оригинала нарушает перевод перфектных конструкций глаголами настоящего времени, что приводит к появлению генерализаций и универсальных высказываний, выполняющих манипулятивную функцию воздействия вопреки воле автора.
Список литературы
Гудков Л.Д. Негативная идентичность. М.: Новое литературное обозрение,
ВЦИОМ-А, 2004. 816 с. Gudkov, L.D. Negativnaja identichnost' [Negative identity], M.: Novoe lite-
raturnoe obozrenie, VCIOM-A, 2004. 816 s. Шейгал Е.И. Театральность политического дискурса // Единицы языка и
их функционирование. Саратов: СГАП, 2000. Вып. 6. С. 92—96. Shejgal, E.I. Teatral'nost' politicheskogo diskursa [The staginess of political discourse] // Edinicy jazyka i ih funkcionirovanie, Saratov: SGAP, 2000, Vyp. 6. S. 92-96.
Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. М.: АДАПТ,
1992. Т. 1. № 1. С. 37-67. Shmitt, K. Ponjatie politicheskogo [The Concept of the Political] // Voprosy
sociologii, M.: ADAPT, 1992, Vol, 1. N 1. S. 37-67. Burke, K. Language as Symbolic Action. Berkeley, CA: Univ. of California Press, 1966. 532 p.
Keen, S. Faces of the Enemy: Reflections on the Hostile Imagination. San Francisco. Harper & Row, 1986. 200 p.
North Atlantic Treaty Organization [Электронный ресурс] / Генеральный секретарь излагает позицию НАТО по российско-украинскому кризису. June, 2, 2014. Режим доступа: http://www.nato.int/cps/en/natohq/ opinions_110643.htm?selectedLocale=ru North Atlantic Treaty Organization [Jelektronnyj resurs] / General'nyj sekretar' izlagaet poziciju NATO po rossijsko-ukrainskomu krizisu [Secretary General sets out NATO's position on Russia-Ukraine crisis]. June, 2, 2014. Rezhim dostupa: http://www. nato.int/cps/en/natohq/opinions_110643.htm?selected-Locale=ru
North Atlantic Treaty Organization [Электронный ресурс] / Secretary General sets out NATO's position on Russia-Ukraine crisis. June, 2, 2014. Режим доступа:http://www.nato.int/cps/en/natohq/opinions_110643.htm?selected-Locale=en
