CC BY
36
Экономическая наука современной России
№ 2, 2004 г.
Шуштт ршш
Макс Вебер и проблема самоопределения
российского капитализма
© В.Г. Наймушин, 2004
Рассматривается специфика генезиса современного российского капитализма в сравнении с Западной Европой на основе концепции Макса Вебера роли «капиталистического духа» в формировании западноевропейского капитализма с присущими ему чертами рационализма, бережливости, стремлением к прибыли как к самостоятельной ценности. Автор показывает, что в современных российских условиях подобные идеи не могут стать господствующими в виду отсутствия необходимого набора специфических социокультурных факторов и традиций. По этой причине капитализм в постсоветской России носит, говоря словами М. Вебера, скорее «авантюрный, тор-гово-посреднический», а не созидательный. Его бесперспективность в сложившемся виде особенно наглядна при анализе экспортно-ориентированной модели, избранной властью в качестве главного ориентира развития отечественной экономики, ведущей в условиях глобализации мирохозяйственных связей к превращению России в сырьевой, периферийный придаток развитого мира.
Вывод автора сводится к необходимости отказаться от примитивно либеральной идеологии и начать поиск альтернативных вариантов развития страны с учетом системы реальных ценностей и институтов, свойственных российскому обществу.
Минувшей зимой в политической жизни страны произошло событие, которое вполне можно считать знаковым. Синусоида отечественной истории совершила очередной виток, оставив за бортом Государственной думы политические партии, так или иначе исповедовавшие либерализм как идеологию и практику реформирования российской экономики. Политический закат либерализма можно, конечно, воспринимать по-разному. Для одних - это безусловное доказательство того, что экономические реформы в их нынешнем виде потерпели провал и отвергнуты большинством общества, для других - лишь дополнительный аргумент в пользу более решительных и последовательных
шагов в том же направлении. И это несмотря на то, что сами либералы устами одного из своих главных идеологов - президента фонда «Либеральная миссия» профессора Е. Ясина не скрывают очевидного: «В целом надо признать, что крупных позитивных сдвигов нет» (Ясин, 2003, с. 7). Как говорится, коротко и ясно.
На чем же в таком случае может базироваться надежда, а тем более уверенность, что из нынешнего состояния затянувшегося системного кризиса мы сможем выйти, активизируя радикальную либеральную политику. Откуда следует, что именно она позволит перейти, наконец, к устойчивому конкурентоспособному росту экономики и как следствие к об-
ществу всеобщего благосостояния? Откровенно говоря, ниоткуда. Трудно избавиться от ощущения, что либерализм по-российски представляет собой разновидность теологии. Он основан на вере в то, что мы не хуже иных прочих и если они смогли, то сможем и мы, тем более, что располагаем огромными природными богатствами, колоссальным интеллектуальным потенциалом и можем рассчитывать на широкий поток инвестиций из-за рубежа, которые модернизируют нашу экономику и выведут нас в число высокоразвитых постиндустриальных стран. Дело, собственно, за тем, чтобы избавить экономику и общественную жизнь от административного произвола, бюрократических методов руководства, предоставив общественным силам полную свободу действий, а дальше - «невидимая рука» рынка сама собой укажет нам верную дорогу к вечному процветанию. Ведь говорил же когда-то А.Смит - для того чтобы поднять любую страну с самой дикой ступени варварства на самую высокую ступень развития, достаточно всего несколько десятилетий и трех непременных условий - в стране должен царить мир, налоги должны быть необременительными, а управ-^ ление - терпимым, т.е. лишенным администра-§ тивного восторга по всякому поводу и особен-с^- но - без него. Такова простая, ясная и внешне чрезвычайно привлекательная программа ли-
♦ берализма, поскольку сулит максимум успеха | при минимуме усилий со стороны государс-8 твенной власти, которая в России традиционно в не пользуется заметной любовью населения.
| Уход либералов с политической сцены не | следует воспринимать как их полное пораже-& ние. Не будем забывать, что главным провод-" ником либеральных идей в России открыто и | последовательно выступает сам глава госу-
* дарства. Причем в своих намерениях и дейс-Э твиях он может теперь опереться на мощную § политическую и административную силу, ко-§ торая аккумулирована в псевдопартии россий-I ского чиновничества под названием «Единая
Россия». Весьма вероятно, что лишенная собственной идеологии, эта организация станет послушным инструментом осуществления на практике либеральных идей, включая кардинальное сокращение видимой части управленческого аппарата (министров, госкомитетов и т.п.), а также ускоренное вступление России в международные союзы на весьма неблагоприятных для всего общества, но зато выгодных для экспортеров сырья и продуктов низкой степени переработки условиях.
Таким образом, налицо очевидное стремление высшей государственной власти к реализации идей либерализма в духе старой доброй доктрины laisser faire, так славно послужившей наиболее развитым странам, особенно Англии, в XVIII-XIX вв.
Рискнем, однако, напомнить, что западное общество достигло (да и то весьма небыстро) своего сегодняшнего уровня развития отнюдь не только благодаря благотворному распространению и внедрению идей либерализма. В не меньшей степени на этот уникальный исторический процесс повлияла сложившаяся на рубеже позднего Средневековья и Нового времени система социальных норм и ценностей, особенно религиозных. На эту сторону дела одним из первых на Западе обратил внимание великий немецкий социолог Макс Вебер (1864-1920 гг.). Наиболее отчетливо его взгляды на проблему происхождения современного капитализма сформулированы в знаменитой работе «Протестантская этика и дух капитализма», опубликованной в 1905 г. «Современный капиталистический строй хозяйства - писал М. Вебер - это огромный космос, в который каждый индивидуум как бы врастает с самого своего рождения и который для него ... представляется данным в качестве фактически неизменного целого, в котором он принужден жить. Капитализм навязывает отдельному лицу нормы хозяйствования» (Weber, 1905, р. 37).
Не лишним будет подчеркнуть, что в данном случае речь у Вебера идет не о капитализ-
ме вообще как модели хозяйственной деятельности, а об одной конкретной, а именно западноевропейской модели, успехи которой всегда завораживали российских наблюдателей и инициировали многочисленные попытки (начиная с Петра I) создать нечто подобное на родной российской почве. Следовательно, для нас всегда идеалом и образцом был капитализм не восточного или азиатского, а именно, западного типа, и именно он в наименьшей степени нам удавался как в прежние, так и в нынешние времена. В чем же дело? Почему посевы западной экономической культуры на нашей почве дают совсем не те всходы, на которые мы рассчитываем или же не прививаются вовсе? Ведь либеральная политика Е. Гайдара, к примеру, почти буквально повторяла реформы JL Эрхарда в ФРГ 1940-х годов. Однако в России не наступило «экономического чуда» и не сформировалось общества всеобщего благоденствия, где царит «Wohlstand für alle» («Благосостояние для всех»).
Ответ на поставленный вопрос, как нам представляется, может по необходимости иметь исключительно конкретно-историчес-кий характер: как четко показал М. Вебер, не бывает капитализма вообще, и западноевропейский капитализм, в том числе, представляет собой нечто в высшей степени своеобразное, неповторимо-специфическое. Дело в том, что капитализму нужны не только особые формы хозяйственной организации, основанные на частной собственности на средства производства и эксплуатации наемного труда лишенных этих средств пролетариев, но и своеобразная хозяйственная идеология, которую Вебер называет «капиталистическим духом». С его точки зрения, вопрос о движущих силах экспансии капитализма есть в первую очередь не вопрос о происхождении используемых капиталистически запасов денег, а вопрос о развитии капиталистического духа. Там, где этот дух зарождается и начинает действовать, он создает себе денежные запасы как орудие дея-
тельности, а не наоборот. Но откуда возникает «капиталистический дух» как особая идеология буржуазии? Вебер прослеживает не все условия его возникновения, а лишь одно из них, на его взгляд, важнейшее: он ограничивает задачу изучением религиозных элементов той идеологии, которая впоследствии, претерпев ряд метаморфоз, стала идеологией промышленного капитализма и его главного носителя -современной промышленной буржуазии.
Сразу отвергнем возможное обвинение в примитивном идеализме, сославшись на самого М. Вебера. «Я вовсе не хочу - говорит он по этому поводу - защищать тот безумно доктринерский тезис, согласно которому капиталистический дух мог возникнуть лишь в результате известных влияний реформации ... Здесь должно быть лишь установлено: играли ли, между прочим, и религиозные влияния какую-нибудь роль (и какую именно) в процессе качественной чеканки и количественной экспансии капиталистического «духа», и какие конкретно стороны культуры, покоящейся на капиталистическом базисе восходят к ним» (Вебер, 1990, с. 106). Дальнейший анализ убедительно доказывает, что формы религиозных верова-ний не только играли существенную роль в | становлении капиталистического духа, но и во |
, 5
многом определили специфику его западноев- й
ропейской разновидности. Причем сами рели- 5
гиозные реформаторы вовсе не стремились к х такому результату. Их вообще мало интересо-
вали дела материальные и земные. Рационали- д
зация самой религии, ее догматов и организа- Ц
ционного устройства - вот, что заботило и М. |
Лютера и Ж. Кальвина и других идеологов о протестантизма. Как верно отмечает Г.П. Со-
лодков «Реформация не являлась результатом о
существенного воздействия каких-либо эконо- 5
мических факторов, хотя и нельзя просто от- *
вергать их наличие. Реформаторство явилось ^
результатом воздействия бесчисленных исто- "
рических констелляций, в большей степени по- § литических. С другой стороны, капитализм,
конечно, вовсе не результат только влияния реформации. В становлении капитализма играла роль также и реформация, в особенности формы религиозного верования в их влияние на профессиональную этику» (Солодков, 2000, с. 225). Главное влияние оказало суровое кальвинистское учение о предопределении. Именно оно составляло основу капиталистического духа, не равнозначного простой алчности, стремлению к наживе, ведь эти явления сами по себе свойственны любой, а не только капиталистической эпохе. Грозный кальвинистский Бог-спаситель лишь для некоторых, которых он по непостижимым соображениям избрал для вечной жизни. Причем удостовериться в своей избранности в течение мирской, земной жизни никоим образом невозможно. Каждый христианин идет своим, отъединенным жизненным путем навстречу вечному спасению или вечной гибели. Что же в таком случае заставит его вести праведный образ жизни и совершать добрые поступки, если все усилия могут оказаться напрасны с точки зрения догмата предопределения? Смягченный вариант кальвинистского догмата все же оставляет одинокому христиа-нину видимость надежды. ^ Вся его жизнь должна быть наполнена не-о устанной работой в своей профессии (Beruf). Она-то и есть способ разрешения извечного вопроса: «Избран я или нет?» Таким образом, вся мирская деятельность парадоксальным образом служит потусторонним целям и только в 8 их свете получает смысл. И именно поэтому s вся земная деятельность должна быть до пос-| ледней степени рациональной, ибо только тог-| да она сможет выражать стремление к совер-g шенству, которое угодно Богу. Следует особо " подчеркнуть, что в учении протестантизма о | предопределении речь идет не просто о необ-* ходимости время от времени совершать доб-S рые дела, а о стиле жизни, при котором свя-g тость возведена в систему. Это становится ме-g тодом всего жизненного поведения и одновре-^ менно способом доказательства избранности
самому себе. Критерий прост и понятен - чем успешнее идут твои земные дела, чем больше получаемый тобой доход, тем, следовательно, больше шансов оказаться в числе избранных. Сознательный отказ от земных радостей, упорный, постоянный труд был одновременно и аскетическим средством уйти от греха, и стимулом такого употребления богатства, которое служило бы целям, практически полезным. Пуританская этика и соответствующей ей образ жизни - случайно или нет - оказались удивительно созвучны глубинным потребностям накопления капитала и его производительному использованию. А если учесть, что норма накопления не могла быть особенно велика в раннекапиталистическую эпоху (например, в Англии во второй половине XVIII в. она не превышала 5% национального дохода) (Аникин, 1995, с. 194), то легко понять, почему и вполне светские мыслители, к примеру, А. Смит, требуют от капиталистов аскезы в отношении личного потребления и видят в накоплении капитала их важнейшую социальную функцию. Сберегая часть своего дохода, они расширяют производство, дают работу трудолюбивым людям, и, в конечном счете, способствуют росту богатства общества. Смит снова и снова подчеркивает: накопление -ключ к богатству нации, каждый, кто сберегает, - благодетель нации, а каждый расточитель - ее враг. Удивительно, что идея избранности из кельи монахов проникает не только в сферу экономических учений, но даже в поэзию. Ее отзвуки ясно слышаться в следующем изречении И.В. Гёте: «Как познать самого себя? Только не путем наблюдения над собой, а отдаваясь делу. Попробуй исполнить свой долг, и сразу узнаешь себе цену. В чем же долг? В требовании дня» (Гёте, 1969, с. 3).
Так под влиянием протестантского учения о предопределении сформировалась особая этика жизненного поведения состоящего в постоянном прижизненном стремлении к успеху в профессиональной деятельности в соче-
тании с самоограничением в сфере личного потребления. Произошло то, о чем с такой ясностью и определенностью писал К. Маркс -идея стала материальной силой, поскольку она овладела массами. Этой материальной силой явился экономический рационализм, тяготение к которому везде в Западной Европе обнаруживали именно протестанты и в качестве господствующего слоя населения (в большинстве или даже в меньшинстве) выступали в качестве предпринимателей или фабричных рабочих. Во всех разновидностях протестантизма имеет место одна и та же специфическая особенность: персональное совпадение виртуозной капиталистической деловитости с самыми интенсивными формами набожности, пропитывающей и регулирующей всю жизнь данных лиц или групп. Ни отрицать, ни игнорировать этот факт невозможно (он подтверждается профессиональной статистикой европейских стран со смешанным в отношении вероисповедания населением). Поэтому приходится признать, что в поворотном пункте европейской истории, в эпоху Реформации и Раннего капитализма происходит некий «перерыв» в материалистическом понимании истории, когда менялась последовательность причинной связи. В этот период надстроечные явления приобретали определяющее влияние, если не на само существо материального базиса, то, по крайней мере, на специфику его генезиса и скорость достижения им наиболее зрелых форм. Современному человеку это нелегко понять. Как писал М. Вебер: «...современный человек при всем желании обычно неспособен представить себе всю степень того влияния, которое религиозные идеи оказывали на образ жизни людей, их культуру и национальный характер...» (Вебер, 1990, с. 208).
Мы намеренно оставляем в стороне крупнейший вопрос, о том, не разрушает ли признание указанного «перерыва» монистического понимания истории? Ведь если ответить на него утвердительно, - это будет означать ни боль-
ше, ни меньше, чем отказ от истории как науки - без всякой надежды найти адекватную замену ее материалистической основе. Поиск такой замены - грандиозная задача, которая нам явно не по плечу, а потому ограничимся ссылкой на признанный авторитет одного из основоположников материалистического понимания истории, а именно Ф. Энгельса. «Согласно материалистическому пониманию истории, в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. .. .Экономическое положение - это базис, но на ход исторической борьбы также оказывает влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки: политические формы классовой борьбы и ее результаты - государственный строй, правовые формы и даже отражение всех этих действительных битв в мозгу участников, политические, юридические, философские теории, религиозные воззрения и их дальнейшее развитие в систему догм.
Существует взаимодействие всех этих моментов, в котором экономическое движение как щ необходимое, в конечном счете, прокладывает | себе дорогу сквозь бесконечное множество 1 случайностей» (Маркс, Энгельс, с. 394, 395). <§
Одной из случайностей такого рода и выс- § тупает основанная на протестантской этике и х на первый взгляд иррациональная мотивиров- g ка, которой капиталист времен свободной кон- g куренции обосновывал смысл своей бесконеч-ной погони за наживой, а именно, что он не | может жить без своего дела и постоянной ра- о боты в своей Beruf. Иррациональной она пред- -о ставляется потому, что человек живет для сво- R его дела, а не наоборот, живет не для личного s удовлетворения или удовольствия, а исключи-тельно ради ощущения хорошо исполненного ^ призвания. «Этика, коренящаяся в религии, м обещает за обусловленное ею поведение пси- § хологические премии (не экономического ха-
рактера), которые являются чрезвычайно действенными до тех пор, пока жива религиозная вера ... Лишь постольку, поскольку эти премии действуют, и притом, что самое главное, -лишь в том, уклоняющемся от учения богословов направлении, в котором они действуют, религиозная этика приобретает самостоятельное влияние на жизненное поведение и через него - на хозяйство» (Weber, 1905, р. 38).
Разумеется, современный капиталист уже давно в большинстве случаев лишен всяких остатков религиозности. Современная капиталистическая идеология является прямым продуктом непрерывного приспособления к реалиям капиталистического хозяйства. Но в эпоху возникновения капиталистического духа связь между ним и капиталистическим предприятием была в сильнейшей степени опосредована религиозными мотивами. И именно это обстоятельство, наряду со многими другими придало западноевропейскому капитализму его неповторимо-специфический облик и сделало его явлением универсального, всемирно-исторического характера, своеобразным идеалом и образцом для великого множества стран, с завистью взирающих на европейскую цивилизацию и мечтающих стать на нее похожими.
В ряду этих стран всегда находилась и Россия. Находится, впрочем, и поныне.
Сегодня мы являемся свидетелями двух противоположных тенденций в поведении высшей российской власти. С одной стороны, - судорожные попытки сблизиться с Европой, стать ее полноправной частью. Отсюда упорное стремление участвовать в разного рода саммитах, стать восьмой страной в Семерке, вступить в ВТО, «модернизировать» систему образования на европейский лад и т.п. С другой, - неустанные напоминания о том, что Россия - великая евразийская держава, которой надлежит помнить о своей многоконфес-сиональности, дружить с азиатскими странами, вплоть до заигрывания с весьма одиозными режимами, вроде северокорейского. Надо
прямо признать, что и то и другое удается, мягко говоря, не вполне. Европа явно относится к нам в лучшем случае снисходительно, все еще не признавая в нас пристойного и предсказуемого партнера с благоприятным инвестиционным климатом и другими институциональными условиями для ведения цивилизованного бизнеса. А Азия смотрит на нас с подозрением, втуне осуждая нашу «дружбу» с США и двойственную позицию в отношении мусульманского меньшинства в связи с событиями на южных рубежах нашей страны. Что касается США, то кажется, что «мода на Россию» там давно прошла, энтузиазм насчет расцвета демократии у нас выветрился, а образ российского предпринимателя прочно ассоциируется с деятельностью мафиозного типа, но не с инновациями и конкуренцией как процедурой открытия (Ф. Хайек). Что же, как не горько это признавать, но в таких негативных оценках есть большая доля истины. Российский капитализм вылился в одну из тех форм, которые не несут в себе творческого, созидательного начала. В чистом виде он подходит под определение М. Вебера: «...авантюристический, торговый, ориентированный на войну, политику, управление и связанные с ними возможности наживы» (Weber, 1905, р. 53). Конечно, при желании можно найти примеры вполне цивилизованного поведения российских бизнесменов. Однако все равно - общая картина от этого не изменится. Идеально-типическая конструкция М. Вебера не будет поколеблена применительно к российскому варианту капитализма.
Возникший на странном перекрестке мировой истории, из обломков прежней нежизнеспособной, искусственной экономической и социальной системы, он, в свою очередь, демонстрирует нежизнеспособность, несмотря на бодрые реляции власти о якобы имеющем место экономическом росте. Российский капитализм показал всему миру, насколько опасны и разрушительны принципы либерализма не только в сфере экономики, но в социальной
жизни вообще в том случае, когда фурии частного интереса и безудержного стремления к наживе не ограничиваются нравственными рамками, которые ставит идеология - будь-то религия или веками сложившиеся общественные традиции, как это было, например, в Японии в период ее послевоенного возрождения и взлета.
На интуитивном уровне нас не оставляет ощущение, что повторить формально-рациональный путь, ведущий к капитализму западноевропейского образца, России не удастся никогда, поскольку никогда уже не повторятся те уникальные условия, при которых он только и мог возникнуть. Рискнем даже предположить, что упорное следование по пути рыночной экономики российского типа неминуемо приведет страну к экономической и социальной катастрофе в обозримом историческом будущем: многочисленные производственные, социальные и демографические проблемы на этом пути возникают гораздо быстрее, чем средства их разрешения, а исторического времени остается все меньше. Это заметно практически в любой частности, касающейся наших попыток встать вровень с Европой и США. Желанное для определенных кругов вступление в ВТО, например, неизбежно ухудшит внутриэкономическое положение. Поскольку Россия де-факто выбрала и намерена законсервировать экспортоориентированную модель, постольку на мировом рынке фигурируют почти исключительно спрос и продукция низкой степени переработки, и на них приходится основная доля экспорта. Однако сколько-нибудь успешное экспортоориентирован-ное развитие такого типа даже в среднесрочной перспективе возможно только при вложении существенных средств в модернизацию газовой, нефтяной и металлургической промышленности. Но средства, получаемые от экспорта их продукции, не могут полностью использоваться в целях модернизации. Ведь нужно еще погашать и обслуживать огромный
государственный долг и закупать отечественное продовольствие и товары народного потребления, так как они не способны конкурировать на внутреннем рынке с иностранными производителями. Между тем, по некоторым оценкам, в нефтегазовой отрасли и металлургии для поднятия производства на мировой уровень необходимо не менее 150 млрд долл. в течение 5-10 лет. Прибавьте сюда необходимость выплаты в течение восьми лет 10-17 млрд долл. ежегодно в счет погашения внешнего долга, и станет ясно, что удерживаться на плаву российская экономика сможет лишь благодаря существенному сжатию потребительского рынка при одновременном его заполнении дешевым и невысокого качества импортом в условиях беспрепятственного ввоза продовольственных и непродовольственных товаров. Такая «либерализация» станет неизбежной, во-первых, вследствие тех обязательств, которые Россия возьмет на себя в случае вступления в ВТО, а во-вторых, по причине необходимости обеспечить население доступными товарами в связи с падением его покупательной способности.
Видимо, не случайно с 1 января 2004 г. вступает в силу новый Таможенный Кодекс РФ о (ТК), который является основным документом, 1 регулирующим и определяющим правила игры <§ во внешнеэкономической деятельности. По | сравнению с действовавшим ТК, новый - куда х более либеральнее. Он, по существу, открывает | все шлюзы для притока в страну товаров сом- g нительного качества, резко суживает функции Ц таможенных органов и их возможности кон- | троля над потоками импорта и экспорта, а заод- о но - и степенью добросовестности и законо- чз послушания участников внешнеэкономической Я деятельности. Разумеется, все эти новации по- s даются под видом заботы о расширении внеш- * неэкономических связей России, ускорения ее ^ интеграции в мировое хозяйство, о стимуляции ~ предпринимательской инициативы и активное- § ти и т.п. Однако словесная завеса не может, на
наш взгляд, скрыть главного - новый Кодекс приспособлен к потребностям экспортноори-ентированной модели развития, которая, по нашему глубокому убеждению не приведет российскую экономику к экономическому росту, а наоборот - усилит производственный спад во многих отраслях и видах производства. Справедливо в этой связи отмечает С. Батчиков: «...весьма вероятно формирование двух обособленных секторов народного хозяйства: 1) занимающегося разработкой недр и продажей добываемых природных ресурсов за рубеж с максимальной выгодой; 2) полунатурального, включающего всех остальных хозяйствующих субъектов, не попавших в число «счастливчиков» (Батчиков, 2002, с. 32). Развитие этой тенденции до логического конца, по мнению С. Батчикова, неминуемо приведет к тому, что Россия прекратит свое существование в качестве единого целого не только в экономическом, но и в политическом смысле. И здесь не помогут ни либеральные заклинания о том, что мы не хуже прочих, и у нас все получится, поскольку мы правы (читай: правые), ни усилия центристов с их упованием на православие и пропаганду тезиса о единой России как пана-^ цеи от всех бед. Экономику все равно не обма-§ нешь. Она будет развиваться или погибать в рд том направлении, в котором влекут ее неодоли-^ мые объективные обстоятельства, помножен-
♦ ные на субъективную волю и действия тех, кто § озабочен своим личным сиюминутным процве-8 танием, а не будущим страны и ее народа.
в Таким образом, вопреки иллюзорным на-| деждам начала 1990-х годов, Россия не только | не сумела воссоздать на своей почве (в широ-§ ком понимании этого слова) передового капи-" тализма западноевропейского образца, но нао-| борот - имеет все больше шансов скатиться к
* латиноамериканскому варианту развития с
§ присущими ему перманентными экономичес-
0)
§ кими и политическими кризисами, усилением
§ централизации, обусловленной необходимос-
Ц тью подавления преступности, расцветающей
махровым цветом коррупции и как следствие -бюрократизацией всей общественной жизни. На деле выходит нечто, противоположное тому к чему призывали и призывают либералы, чем больше свободы, тем больше требуется контроля и бюрократических строгостей. И в этом нет ничего странного. Людей, у которых отсутствует внутреннее нравственное ограничение, подобно тем, которые ограничивали жажду потребительства у пуритан, в частности, и у протестантов вообще, - таких людей все время надо контролировать и направлять на путь истинный с помощью внешней силы - государственной бюрократии. И это еще бы полбеды. Нам известны примеры, когда в условиях весьма строгих диктатур и ограниченных демократий отдельные страны Юго-Восточной Азии добились весьма впечатляющих успехов в экономической и социальной областях. Главная беда в том, что российская бюрократия абсолютно не способная играть такую конструктивную роль. Она неповоротлива, неэффективна, поражена коррупцией и в массе своей неспособна видеть даже на вершок вперед.
Получается, что нам надеется не на что. С одной стороны, либеральная модель непродуктивна потому, что экономическая свобода сама по себе развязывает самые низменные инстинкты: безудержную погоню за наживой, попирающую элементарные нормы морали и нравственности, с другой, - рынок под строгим контролем государства неэффективен и уродлив по причине качеств этого самого государства, о которых говорилось выше. Нам не пойдет впрок рецепт процветания, который предлагает Л. Харрисон: «нейтрализуйте те силы, которые подавляют предпринимательство, прежде всего бюрократическую удавку, и обеспечьте престижность предпринимательства - и вы получите критическую массу мотивации успеха, практически идентичную принципам кальвинизма» (Харрисон, 1992, с. 87). Свежо, как говорится, предание, но верится с трудом. В не меньшей степени неосуществим
и завет отца немецкого экономического чуда Л. Эрхарда: свобода - везде, где возможно, государственное вмешательство - только, там где необходимо. Никто у нас не в силах решать, где предел, за которым следует ограничивать свободу, чтобы не навредить свободному предпринимательству. Положение, как ни горько это признать, очень похожее на тупик. Причем исход из этого тупика видится некоторым исследователям в том, что Россия превратится в одну из тех стран, где нет среднего класса, а есть небольшое количество очень богатых людей и огромное большинство бедных и просто нищих. По мнению директора института русской истории РГГУ А. Фурсова в России это соотношение составит 10 и 90%, т.е. чуть лучше, чем в Индии или в Бразилии (Эксперт, 2003, с. 74).
Невеселая перспектива, что и говорить, особенно если учесть, что Россия - не Бразилия и бедному человеку у нас выжить значительно сложней в силу природно-климатических особенностей.
«Но не все так безнадежно» - успокаивает в своей весьма обстоятельной статье президент фонда «Либеральная миссия» проф. Е. Ясин (Ясин, 2003). По его мнению, для того чтобы стать благополучной страной, России нужно «научится производить и продавать на мировых рынках товары и услуги, отвечающие требованиям постиндустриального общества ... Такие продукты должны занимать в нашем экспорте не менее Ю-15%» (Ясин, 2003, с. 35). Кроме того, отечественная продукция должна занимать 75-80% внутреннего рынка, причем в условиях его полной открытости. Ну и, наконец, в целях такой модернизации с опорой на частную инициативу, надо привлечь огромные инвестиции как отечественные, так и иностранные. Вкладывать их нужно высокоэффективно, и приносить они должны высокую отдачу при низких рисках. А для этого требуются развитые финансовые рынки и совершенный механизм трансформации сбережений в
инвестиции. Вот, собственно, и все. Как говорится, начать да кончить. Ах, да! Чуть не забыл о главном. Модернизацию такого масштаба Россия может осуществлять только в том случае, если в приемлемые сроки (?) она добьется изменений в системе ценностей и в иных неформальных институтах, в направлении повышения их продуктивности, в культуре,. Сделать это, по мнению уважаемого профессора, трудно, но можно. Вдохновленный примером Испании (страны с самым высоким уровнем безработицы в Европе), он призывает и дальше идти по пути настойчивых и последовательных институциональных реформ, повышения уровня конкуренции, неукоснительного следования демократическим правилам и процедурам и, наконец (О, Бап^а эттрНсйаз!), гуманизации власти, политики, общественной жизни. Гуманизация, с его точки зрения, - непременное условие роста солидарности, общности, доверия. Трудно отделаться от впечатления, что перед нами очередной воздушный замок, выстроенный по заказу крайне правых сил, которые, пытаясь оправдаться за провал своих предшествующих начинаний, вновь зовут нас в светлое либеральное будущее, абсо-лютно не считаясь с суровыми конкретно-ис- | торическими реалиями. §
К числу главных из этих реалий, бесспор- | но, относится набирающий силу процесс гло- | бализации, в которой России отводится от- I нюдь не самое почетное место. Включение Ц России в этот процесс, которое происходит не- § зависимо от воли и сознания большинства, Ц скорее всего приведет к еще большей диффе- | ренциации уровня и качества жизни, между о регионами и даже внутри них. Существует ^ мнение, что глобализация - это такой процесс Я производства и обмена, в котором благодаря 1 господству нематериальных (информацион-ных) факторов, появляется возможность пере- ^ мещать огромные массы капитала, не считаясь " с традиционными ограничениями как локаль- § ного, так и государственного характера. Эти Р
факторы знаменуют наступление нового, так называемого «пуантилистского», или точечного мира, в котором складываются двести-трис-та продвинутых узлов экономических и информационных отношений, все же остальное из процесса глобализации исключается. Мир раскалывается надвое - меньшинство, живущее и действующее в глобальном пространстве вне государственных границ и свободно перемещающееся в этом пространстве в качестве бизнесменов, интеллектуалов или туристов, и большинство, у которого нет никаких шансов перейти невидимый барьер между глобальным, т.е. богатым миром и миром локальным, т.е. бедным. На фоне таких оценок российский капитализм выглядит особенно анекдотично. Не освоив основы основ - «духа капитализма» как особой идеологии системы свободного частного предпринимательства, он из эпохи первоначального накопления сразу вступает в эпоху глобализации, которая рассекает общество на тех, кто имеет доступ к благам современной цивилизации, и тех, кто не будет иметь его или никогда, или, по крайней мере, в обозримом историческом будущем.
и
§ Литература
Аникин A.B. Юность науки. - М.: 1995.
01
2 Батников С. Импортозамещающий вектор альтер-♦ нативной стратегии народнохозяйственного разви-| тия // Российский экономический журнал, 2002. №3.
0 Вебер М. Избранные произведения. - М.: 1990.
CL
>s Гёте И.В. Из моей жизни. Поэзия и правда. - М.:
1 1969.
а)
§ Кондратьев Н.Д. Избранные сочинения. - М.: Эко-ш номика. 1993.
о
Маркс К., Энгельс Ф. Полн. собр. соч. Т.37. - М.: 5. Политиздат.
<тз
Солодков Г.П. Позитивизм и диалектика у входа в s XXI в. - Ростов-на-Дону, 2000.
Спору нет: у современного западного капитализма множество сложнейших проблем, в том числе не только экономических, но и расо-во-этнических, но все же это проблемы ушедших далеко вперед, а не заблудившихся на историческом пути и живущих иллюзиями позапрошлого века. В подобной ситуации, как нам представляется, есть только два выхода. Либо смириться с тем, что представляется неизбежным, и воспринять крушение надежд на возрождение страны (а, возможно, и самой страны) как предначертание судьбы. Либо искать альтернативные стратегии развития, оставив втуне несбыточные пока амбиции насчет вступления в круг наиболее развитых государств с риском потери национального суверенитета и окончательным распадом общества на потенциально враждебные друг другу 10 и 90%. Новый экономический курс должен обеспечиваться целенаправленной работой, направленной на формирование отношений партнерства и социальной ответственности отечественного бизнеса перед своим народом с учетом системы реальных ценностей и институтов, свойственных российскому обществу.
Социалистическое видение современности и современное видение социализма (обзор симпозиума) // Полис, 1994. №5. С. 53.
Харрисон Л. Кто процветает? Препринт. 1992. Эксперт, 2003. № 38.
Ясин Е. Модернизация экономики и система ценностей // Вопросы экономики. 2003. № 4.
Lukacs G. Taktik und Enhir. Darmstadt und Meuwied. 1975.
Weber M. Religionssoziologie. 1905.1.
Рукопись поступила в редакцию 25.11.2003 г.
