CC BY
22
Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2018. № 2
А.Д. Ивинский
М.Н. МУРАВЬЕВ И А.П. СУМАРОКОВ (по материалам ОПИ ГИМ и ОР РГБ)
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова» 119991, Москва, Ленинские горы, 1
Статья посвящена реконструкции литературных отношений М.Н. Муравьева и А.П. Сумарокова. Выясняется, что отношение Муравьева к М.М. Хераскову было сложным, а к Сумарокову — откровенно двусмысленным. Сумароков всегда оставался для него значимым литературным «собеседником», а его произведения — важнейшим литературным источником. И вместе с тем Муравьев не воспринимал его как в полной мере образцового автора, пытался переосмыслять его наследие и даже критиковал его недостатки. Непросто обстояло дело и с Херасковым: Муравьев рассматривал его как крупнейшего современного поэта, дорожил общением с ним, однако никогда не идеализировал его и, восхищаясь автором «Рос-сияды», одновременно подчеркивал значение творчества В.П. Петрова, в херасковском кругу воспринимавшегося неоднозначно. Ряд текстов, посвященных Сумарокову и впервые публикуемых в данной работе, извлечены из рукописей Муравьева. Во-первых, в письмах поэта к отцу и сестре Н.А. и Ф.Н. Муравьевым (хранятся в ОПИ ГИМ) обнаруживаются важнейшие указания на дискуссии Муравьева, Хераскова и Н.И. Новикова о Сумарокове и его произведениях, в первую очередь, о трагедии «Семира». По этому источнику публикуется «надпись к изображению Сумарокова» «Воспитанник богинь, любви сопутниц красных...». Во-вторых, в результате обследования «Записной книги» Муравьева (находится в ОР РГБ), которая состоит из восьми «журналов», заполненных сотнями стихотворных произведений, до сих пор лишь частично введенных в научный оборот, выявлено стихотворение «Порицатель», в котором поэт иронически характеризует творческие принципы Сумарокова.
Ключевые слова: М.Н. Муравьев; А.П. Сумароков; М.М. Херасков; история русской литературы XVIII в.
Роль А.П. Сумарокова в русском литературном процессе 1770— 1780 гг. по-прежнему остается не проясненной1. Прославленный
Ивинский Александр Дмитриевич — канд. филол. наук, младший научный сотрудник филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (e-mail: ivinskij @ gmail.com).
1 При этом об отношении к Сумарокову в эпоху Карамзина и Жуковского см.: [Стенник, 1999: 401-411; Алексеева, 2011: 95-117].
в 1740—1750 гг. «северный Расин» в екатерининское царствование остался, по сути, не у дел. Попытки реактуализации в контексте нового царствования в конечном счете успеха не возымели. Известно, что Екатерина II отзывалась о нем иронически, а активность драматурга в Москве и вовсе ее раздражала. При дворе о нем быстро «забывают» [Живов, 2002].
Г.А. Гуковский строил свою историко-литературную концепцию, которая во многом до сих пор остается востребованной, на антитезе «школы Сумарокова» (М.М. Херасков и его «ученики») и последователей Ломоносова (В.П. Петров), связывая литературные баталии с якобы существовавшим конфликтом «панинской группы» и Екатерины II2. Если следовать логике Гуковского, смерть Сумарокова, главы, казалось бы, столь влиятельной школы, теми, кто к ней принадлежал, должна была бы восприниматься однозначно — ушел великий поэт, однако никто не торопился оплакивать Сумарокова. Как справедливо отметила Н.Ю. Алексеева, «значительные тогда поэты (М.М. Херасков, В.П. Петров, И.Ф. Богданович) и молодые будущие знаменитости (Г.Р. Державин, М.Н. Муравьев, И.И. Хем-ницер, Н.А. Львов и др.) на смерть Сумарокова не откликнулись» [Алексеева, 2011: 96].
Здесь только одна неточность: на самом деле М.Н. Муравьев откликнулся на смерть Сумарокова, посвятив этому событию несколько текстов, которые мы и намерены рассмотреть ниже.
Литературная позиция Муравьева до сих пор не реконструирована. Это произошло по двум взаимосвязанным причинам. Первая — поэт практически не участвовал в современной ему литературной борьбе. Вторая — ббльшая часть его творческого наследия не была напечатана при жизни и не собрана за те два с лишним столетия, которые прошли со дня его смерти.
В самом деле, подавляющая часть муравьевских текстов до сих пор не введена в научный оборот. Его письма и литературные произведения рассеяны по архивам Москвы и Санкт-Петербурга. Следовательно, роль и значение Муравьева в истории литературы еще только предстоит проанализировать и установить. Между тем именно неопубликованные произведения Муравьева позволяют уточнить и скорректировать устоявшиеся представления. Исключительно ценными представляются письма Муравьева к отцу Никите Артамоновичу и сестре Федосье Никитичне Муравьевым, которые хранятся в ОПИ ГИМ, и тексты из рукописной «Записной книги», находящейся в ОР РГБ.
2 Критику этой концепции см., например: [Ransel, 1975; Живов, 2001: 7—36; ср.: Зорин, 1999: 3-12].
Несколько слов об этих источниках.
Письма родным — важнейший материал для реконструкции биографии Муравьева. Он каждую неделю писал отцу и сестре обо всех значимых для него новостях: служба, быт, литература, придворная жизнь [об этом подробнее см.: Ивинский, 2017: 173—181; Ивинский, 2018: 352—369]. Сохранились практически полные комплекты за 1776—1778 гг., значительное число писем за 1779—1787 гг.; кроме того, существуют сотни неопубликованных писем к сестре и ее мужу С.М. Лунину за 1781-1791 гг.
«Записная книга» — восемь «журналов», которые составлялись, согласно пометам автора, с 1771 по 1800 г. [Муравьев, 1771—1803]3. Вот авторские заголовки: «Забава праздности. Журнал вологодских упражнений. Месяц август 1771 года» (только в нем около 300 стихотворений), «Услаждение скуки. Журнал санктпетербург-ских упражнений. 1775 год» (более 40 произведений), «Журнал на 1776 год» (около 140 текстов), «Стихотворения с 1779 года в июле в Санктпетербурге» (40 стихотворений), «Mes études... hélas! 1780 года», «1780 года. Покушение исправиться», «Упражнения души. Тверь 1780 года в марте», "Les illusions le 1 d. aout. 1780 Tver" (все четыре журнала 1780 г. небольшие по размеру: от трех до шести листов). Кроме того, на протяжении 1780 гг. Муравьев неоднократно возвращался к этим «журналам», пересматривал и редактировал включенные в них тексты, возможно, обдумывая возможность их издания4.
Гуковский называл Муравьева одним из «создателей» сентиментализма в России, учеником М.М. Хераскова, а следовательно, и Сумарокова5. Таким образом, эволюция русской литературы второй половины XVIII в. выглядела прямолинейно: первое поколение — Сумароков, второе — Херасков и его сподвижники,
3 О «Записной книге» см.: [Алехина, 1990: 1—87].
4 Археографические принципы, которым мы следовали, таковы. Мы ориентировались на «Правила издания исторических документов в СССР»: «При передаче текста документов до конца XVIII в. сохраняются его орфографические особенности, как являющиеся нормой, так и отклонения от принятых для своего времени норм орфографии» [Правила, 1990: 24]. Так, отказавшись от передачи некоторых букв (еръ, ерь, фита и др.), мы сохранили основные особенности орфографии и пунктуации XVIII в.: формы множественного числа на -ыя, -ия; устаревшие написания вроде: «есть ли», «есть ли», «сево дни», «щастье» и т.п.; приставки, оканчивающиеся на «з» в позиции перед глухим согласным и др. В угловые скобки заключены предположительные прочтения и дописанные части сокращенных слов».
5 «Если Муравьев оказался учителем поэтов 1800-х годов круга Карамзина, то он был в свое время сам учеником поэтов школы Сумарокова» [Гуковский, 1938: 253]; ср.: «Социально-политическое мировоззрение Муравьева в своих основах мало чем отличается от мировоззрения Сумарокова — Панина — Хераскова 1760—1770-х гг.» [Гуковский, 1938: 255].
третье — «ученики» Хераскова, одним из которых и был Муравьев, при этом «внуки» в той или иной степени верны принципам «отцов» и «дедов». Показательна реплика исследователя о том, что «он <Муравьев. — А.И.> остается во многом учеником именно Хераскова (кого бы он сам ни выдвигал себе в учителя)» [Бруханский, 1959: 160]: следуя идеям Гуковского, Бруханский отводил муравьевскую самоидентификацию и выдвигал на первый план признаваемую твердо установленной преемственность от Хераскова к Муравьеву, стремясь, по-видимому, в очередной раз подчеркнуть «продуктивность» «сумароковской школы», «дворянской фронды», которая противостояла неэффективной и малочисленной «екатерининской группе».
Начнем с сюжета «Муравьев и Херасков». Он гораздо сложнее, чем принято полагать. С одной стороны, молодой Муравьев относился к автору «Россияды» с огромным уважением, ловил его отзывы и оценки. Вот, например, отрывок из письма Муравьева к отцу от 28 ноября 1776 г.: «Нынешний день, обедал я у Василья Ивановича <Майкова>, а третьяго дня у Михайло Матвеевича Хераскова, которому я читал своего Болеслава и переводных Елегий Овидия. Он мне сказывал свои мнения, так как прежде и Василий Иванович, в стихосложении моем и ободряет меня продолжать. Государыня изволила пожаловать пять тысяч для ободрения Драматических сочинителей. Елегии мои ему очень нравятся и ему бы хотелось чтоб мой перевод был внесён в общество а не Рубанов, котораго он не любит» [Муравьев, 1776: 5]. Ср. более позднее письмо от 7 марта 1779 г.: «Я ничего не писал. Но восхищение, которое я испытываю быть в кабинете Михайла Матвеевича, слушать его наставления быть всегда его мнения скрадывают от глаз моих оскорбительное воображение моей безполезности. Мне кажется что уже довольно зделано для моей славы, если имею слушателем ползущих стихов моих творца Россиады. И быть им поправлену, все равно что быть похвалену. Во всем доме, все дышит любовию писмен и я приезжаю туда, чтоб говорить о стихотворстве и молчать» [Муравьев, 1778—1779: 86]. Муравьев возлагал большие надежды на Хераскова, он надеялся на помощь известного поэта: «Я уже говорил Барсову с начала, чтобы мне хотелось представить их обществу маленькое сочинение и он говорит, что с охотою примут. Я выжидаю времени, покуда мой опыт более возрастет, чтобы предложить и о прочем6 уже и возпользоваться силою Майкова и Хераскова» [Муравьев, 1776: 5—5 об.]. Вместе с Н.И. Новиковым отмечал его день рождения; об этом см. в письме от 30 октября 1778 г.: «Дватцать второй год год
6 Край листа надорван: не ясно, есть ли слово в начале строки, видимо, нет.
зачал столько же весело, как дватцать первой. И мечта етого первого дня продолжается ещё и теперь. Я его провёл у Н.И. Новикова. Мы праздновали рождение Михайла Матвеевича» [Муравьев, 1778—1779: 20]. Более того, в ноябре—декабре 1776 г. Муравьев чувствует себя человеком, близким Хераскову, разделяющим схожие ценности; вот, как кажется, показательный пример из письма от 1 декабря 1776: «Я взял у Михайла Матвеевича одну новую епи-ческую поему Ьа Ьош8е1ёе какого-то Ле Жено7. Да какой вздор! Хераск<ов>говорит, что он ее для смеху читает и второй песни прочесть немог. Я несколько стихов тебе из ней напишу, чтоб ты посмеялась» [Муравьев, 1776: 8].
С другой стороны, Муравьев никогда не идеализировал Хераскова. В этом контексте показательно его отношение к В.П. Петрову. По Гуковскому, симпатии к Хераскову автоматически означают антипатии к «карманному стихотворцу» Екатерины II. Муравьев же не противопоставлял, а, наоборот, соединял имена Хераскова и Петрова — для него они равновеликие фигуры, «классики», писатели, одинаково значимые для русской словесности. Так, Муравьев дорожил мнением Петрова, ему льстил положительный отзыв на «Рощу»: «В ето время успел уж я быть у Анны Андреевны, Василья Петровича, Ник.<олая> Ал.<ександровича> Львова, Ханыкова, Попова, Афонина, у Фед.<ора> Мих.<айловича> Колокольцова, с которым завтре я буду к вам писать. Третьягодня же весь вечер был я в Летнем саду, где многих видел. Петров принял меня отменнее, нежели когда нибудь, хвалил мою рощу, сказывал, что полюбилась она очень К.<нязю> Григорию Александровичу8, которой ее читал. Я пленен всем, что я здесь вижу: ето дурачество молодости» (письмо от 5. 6. 1778) [Муравьев, 1778—1779: 59]. О неслучайности и принципиальности этой позиции говорит неопубликованное стихотворение Муравьева, которое, возможно, написано в то же время (лето 1778 г.), потому что в нем упоминается о «снисходительной» оценке «Рощи» автором оды «На карусель», и в котором Херасков и Петров были названы «певцами наших дней»:
Ты, чтитель их, Петров, участник той же мощи,
Которого они творили чудеса,
Со снизхожденьем зришь моей мечтанья рощи;
Сии убежища дающи древеса,
Сии прохладны своды
Где я хочу внимать учения Природы.
Ах может быть мне рок той чести не судил
Чтоб верх мой увенчен был листвием лавровым
7 Речь о Claude Le Jeune (1528/30-1600), французском поэте и композиторе.
8 Г.А. Потемкину.
И чтобы поздней век9 <?> меня превозносил С Певцами наших дней, Херасковым, Петровым. Представлю жребий сей И слезы зависти катятся из очей
[Муравьев, 1771-1803: 49 об.].
Этот текст — компиляция двух других: первые шесть строк — последняя строфа будущего стихотворения «Успех бритской музы. К В.П. Петрову» [Муравьев, 1967: 172-173], последние шесть Кулакова опубликовала как отдельное произведение [Муравьев, 1967: 195]. Впрочем, не можем исключить и иной, противоположной, версии: сначала возник текст, опубликованный нами, а потом уже Муравьев «разделил» его между двумя другими пьесами.
Теперь приведем отрывок из письма В.В. Ханыкова к Муравьеву. Ханыков начал читать «Россиаду» М.М. Хераскова и дал ей нелестный отзыв: «Вчера я получил Россияду, прочитал я оной по сию пору только 3 песни. Сколько я мог из оного по понятию своему заключить: она писана с силою <?> и красотою стихов, что мало таковыя по русски находится. В некоторых местах упадает мастерство писать стихи, но не поведения поемы. Черты картин часто натянутыя, мрачныя, слабыя. Нет genie. Повсюду явствует работа и труд. Со всем тем сочинение наполненное красотами, и которое считаю первым монументом российской поэзии, коей делает оно честь. Я нахожу его лучше нежели ждал. Осмелился я сообщить тебе сие моё мнение, может быть оно <?> только самого меня унизит» [Ханыков, 1779: 14]. Этот текст явно предвосхищает те оценки херасковской поэмы, которые станут общим местом в 1810-е годы. Но важно не только это: как кажется, перед нами след дружеского обсуждения творений Хераскова, которые не предназначались для чужих глаз и ушей. Как кажется, отношение Муравьева к Хераскову было очень сложным и совсем не «партийным». Во всяком случае, в известной нам части переписки Муравьева с Ханыковым нет ничего, что свидетельствовало бы об их разногласиях в вопросе о Хераскове.
С Сумароковым еще сложнее10. Иногда важно не только то, что поэт сказал, но и то, о чем он умолчал. Насколько нам известно, Муравьев не публиковал при жизни текстов, посвященных Сумарокову. Более того, в муравьевском томе «Библиотеки поэта», подготовленном Кулаковой, также нет произведений о «северном Расине». При этом стихи, обращенные к Хераскову, Петрову,
9 Данное слово прочитано предположительно, но, во всяком случае, это не «род», как в издании Л.И. Кулаковой [Муравьев, 1967: 195].
10 Об отношении Муравьева к нему см.: [Кулакова, 1939; Топоров, 2001: 265-278].
Княжнину, Богдановичу, без труда находим. Справедливости ради отметим, что Муравьев в своих дневниках, прозаических материалах, оставшихся в рукописях заметках, упоминал Сумарокова довольно часто и отмечал его заслуги в драматургии и эпической поэзии. Вот, например, отрывок из «Записной книги»: «Я бы любопытствовал узнать что есть наша Литтература в сравнении с собственными северными: Шведской, датской, Польской. Во всех сих народах давно учёные в Греческом и Латинском и в науках. Давно Университеты, Академии и столетия целыя как они учатся по Гомеру и Виргилию. Но естьли стихотворцы большаго разума и славы или равных с Ломоносовым, Сумароковым, Майковым, Херасковым. Есть ли у них Семира, Россиада, Чесмеской бой и сии Майковския <...> сладостныя сказочки...» [Муравьев, 1771—1803: 92]. Отметим, что Сумароков здесь в числе лучших русских поэтов, сразу после Ломоносова, а его «Семира» так и вовсе названа первой в ряду образцовых сочинений. Заметки эти, впрочем, довольно поздние, точно датировать их сложно, но, по-видимому, они относятся уже к 1780—1790 гг. При этом «Семира» упоминалась в ранней переписке Муравьева. В письме от 28 ноября 1776 г. он писал сестре и рассказывал об общении с Херасковым и о его критике прославленной трагедии. К сожалению, лист сильно поврежден, что тем не менее не мешает восстановить общее содержание: «Чтож я тебя новенькое напишу? Что я завтре буду читать Руссиаду; ето я писал. Мих:<аил> Матвеевич требует, чтобы я сказал своё мнение, как он мне своё, je defere, dit-il, trop, <...> jugements des jeunes gens. Я обедал у них с Елисаветой Васильевной <Херасковой>: c'est sa femme, qui est aussi <...> et on raisonna serieusement à la table, et sur <...> donc <?> sur Semire. A propos Voltaire a donné des remarques critiques sur Semire, il l'analyse, il fa<it?> voir les beautes de la Tragédie et quelques défauts. <...> Характер Оскольдов, по Волтерову не выдержан. И так зделан с начала гордым и великодушным что могши спасть жизнь свою унижением <...>, лучше хочет умереть <.> а после, хочет избавление свое из темницы <...> подлости, обману и любви сестриной. Я <...> купил последнюю Волтерову Трагедию Les Loix <так!> de Minos ou Astérie11. Слабехонька! Она делана в 1773» [Муравьев, 1776: 6]12. Таким образом, отрицательный отзыв Вольтера о сумароковском переводе здесь — это и вызов определенной эстетической программе, и завуалированный выпад против вольтеровской «копии» — Сума-
11 Скорее всего, речь идет о следующем издании: Les Loix de Minos, ou Astérie. Tragédie en cinq actes et en vers, par M. de Voltaire. Nouvelle édition. Paris, Didot, 1773.
12 Кулакова привела только несколько строк из этого письма, из которых не было понятно, что «Семира» обсуждалась с Херасковыми [Муравьев, 1980: 358].
рокова, которого еще Тредиаковский называл «первенствующим нашим Волтером» [Пекарский, 1873: 257]13. При этом отметим, что критике подвергался и сам Вольтер, последняя пьеса которого заслужила нелестный отзыв Муравьева.
Показательно, что эту аргументацию Муравьев повторил в своем стихотворении «Порицатель», оставшемся не опубликованным и, кажется, не доработанным14. Повод к его созданию неизвестен, а потому смысл его до конца не ясен. Насколько можно понять, Муравьев иронизирует над хулителями (или хулителем) Ломоносова и подробно высказывается (уже от своего имени) о Сумарокове:
Порицатель
Во Ломоносове стихи находим жоски, Пренебреженье языка И только зачаты картины излегка Надуты те а ети плоски: Над Сумароковым свершаем етот суд: Трагедии его без живописи доски Великой труд
Узнать которыя в них действующи лицы
И в чем деяния. Одно увидишь, врут
Мущины и девицы,
Таким наречием как пишут небылицы.
Без разумения, не к стати разговор
Не достиженное Природы ощущенье.
Не вестно что за град и что за двор
Князь влюбится в княжну, любить ей запрещенье
И в спехе заговор,
Потом прощенье:
Вот словом всех его трагедий сокращенье
В комическом пути был низкой <?> балагур
Не занимался век ни нравами ни планом
И издал наконец приданое обманом
Во притчах низок черезчур
В Еглоках <так!> одинаков
Малюет мелочи сравнения кладя
Для рифмы языку пощечины дая
Из миртов строк свия для бога15 хладный альков.
13 Ср.: «Хотя Сумарокова часто называли русским Расином, его подлинным героем был не Расин, а Вольтер. От Вольтера, в частности, воспринимает он и морализм своих трагедий, Расину не свойственный» [Живов, 2002: 614].
14 Алехина ранее опубликовала только первые восемь строк данного стихотворения, она была уверена, что это «пародия» на «порицателей», при этом, с ее точки зрения, «для самого Муравьева литературные авторитеты и Ломоносова, и Сумаркова незыблемы» [Алехина, 1990: 16].
15 Имеется в виду Амур / Купидон, бог любви; мирт — атрибут Афродиты / Венеры.
Послушай моего рассказа толкованье: Какими средствами хочу Чтобы досталось рифмачу Любви достойнаго писателя названье.
[Муравьев, 1771-1803: 6 об. — 7].
Так, круг замкнулся: переписка и поэзия оказываются в едином контексте — напряженных и сложных размышлений о современной литературе. В данном тексте Муравьев наиболее откровенен. Но это не значит, что в прочих случаях он только лгал, подчеркивая заслуги Сумарокова: позиция Муравьева была сложнее. Сумароков всегда оставался для него литературным «собеседником», а его произведения — значимым литературным источником. И вместе с тем Муравьев не рассматривал его как в полной мере образцового автора (как, видимо, и Хераскова, поэта, ему существенно более близкого).
Об этом же свидетельствуют и письма Муравьева.
1 октября 1777 г. Сумароков умер. В опубликованном Л.И. Кулаковой письме Муравьева к отцу от 30 октября 1777 г. читаем: «Не могу удержаться, чтоб не сообщить вам стишков, которые вчерась читал я Михаиле Матвеевичу на смерть Сумарокова. Он было адресовал меня к Николаю Ивановичу, чтоб их напечатать в Кадетском корпусе. Ему Тейльс друг. Он было и взялся; да читаючи их, припали нам некоторые рассуждения, которые нас поостановили. В самом деле, дано у меня много вольности воображению. Так Новиков хотел, чтоб я ослабил инде выражения свои. Все утро нынче толковали мы: рифмача не скоро приведешь в толк. И я уж их бросил. Причины Новикова приносят честь его образу мыслей. Он друг точности. Но, может быть, ее требовать строго в стихотворстве и невозможно. Например, он не хотел бы сказывать, что Сумароков мудрец, которого мнения были развратны и жизнь полна соблазнов. Мих<айло> Матв<еевич> хотел было, чтоб я приехал к нему с первой корректурой...» [Муравьев, 1980: 309]16. Здесь много интересного: и «вольность воображения», и высказывания Новикова, и внимательное отношение Хераскова к публикации молодого поэта.
Кулакова указала, что этот текст не сохранился и что Муравьев написал другие стихи в 1778 г. Это чрезвычайно странно, ведь речь вроде бы идет о произведении, написанном по горячим следам и читанном самому Хераскову. Л.И. Алехина, обратившись к «Записной книге» Муравьева, нашла «Стихи на смерть Сумарокова»; исследовательница, а вслед за ней и Топоров, были уверены, что
16 В.Н. Топоров ошибочно датировал это письмо 17-м августа [Топоров, 2001: 266].
это те самые стихи, которые упоминаются в приведенных только что отрывках из писем [Алехина, 1990: 23; Топоров, 2001: 267]. По-видимому, это не так, потому что ничего «крамольного» мы в них не находим, напротив, перед нами классическая эпитафия. Скорее всего, это просто другой текст, а «крамольный» пока не найден.
В письмах Муравьева к отцу обнаруживается еще одно стихотворение, посвященное Сумарокову. 26 июня 1778 г. поэт обращался к сестре: «Ты любишь Виланда: разве не веришь ты его любимым мыслям, что есть сродственные души, наслаждающияся разсматри-ванием друг друга... Мое писмо прочтешь ты конечно за писмо к сродственной душе: ты так хотела. И если оно тебе скучило, тем хуже для тебя. Нет тем хуже для меня, что я не знал зделать любопытными сие малое число с<т>рок. В награждение посылаю к тебе надписи к изображению Сумарокова, которыя я написал сегодня по утру.
Воспитанник богинь, любви сопутниц красных Ко Музам юношей в общенье привлечен. Сей первый таинства сердец похитил страстных Любовь похитил их, их другом наречен. И млад, надежды полн, уже творец Хорева, Со Ломоносовым себя едина зрел: Но на соперника не мог воззреть без гнева Семиру начертал и с ним безстрашен сел.
Зделай милость матушка попроси батюшку, чтоб приказал переписать Розану Г.<осподина>Николева17. Мне ее здесь иметь очень хочется. Будь здорова и весела ты исполнишь оба мои желания; за тем, что я не требую уверений в твоей любви. Прости» [Муравьев, 1778—1779: 54—56 об.]. Данное стихотворение не менее комплиментарно, чем напечатанное Л.И. Алехиной; не исключено, что оба они были написаны под прямым влиянием Н.И. Новикова, т.е. уже после им раскритикованного и оставшегося нам неизвестным. Естественно предположить, что Муравьев не стал печатать свои поэтические комплименты Сумарокову, поскольку они не вполне соответствовали его убеждениям.
У нас нет оснований полагать, что приведенные нами источники исчерпывающим образом освещают отношение Муравьева к Сумарокову. Однако и их достаточно, чтобы убедиться в том, оно было сложным и в каких-то аспектах двусмысленным. Муравьев и ориентировался на Сумарокова, и переосмыслял его наследие, и даже критиковал его недостатки. Непросто обстояло дело и с Херасковым: Муравьев относился к нему с откровенной симпатией, дорожил общением с ним, однако никогда не идеализировал его и,
17 «Розана и Любим» — комическая опера Н.П. Николева, поставленная в 1778 г. в Москве.
во всяком случае, не опускался до банальной «партийности»: восхищаясь Херасковым, Муравьев в полной мере сознавал значение
творчества В.П. Петрова.
Список литературы
Алексеева Н.Ю. Репутация Сумарокова-поэта в начале XIX века // XVIII век. СПб, 2011. Сб. 26. С. 95-117.
Алехина Л.И. Архивные материалы М.Н. Муравьева в фондах Отдела рукописей // Записки отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина. Вып. 49. М., 1990. С. 1-87.
Бруханский А.Н. М.Н. Муравьев и «легкое стихотворство» // XVIII век. М.; Л., 1959. Сб. 4. С. 157-171.
Гуковский Г.А. Очерки по истории русской литературы и общественной мысли XVIII века. Л., 1938.
Живов В.М. XVIII век в работах Г.А. Гуковского, не загубленных советским хроносом // Гуковский Г.А. Ранние работы по истории русской поэзии XVIII века. М., 2001.
Живов В.М. Первые русские литературные биографии как социальное явление: Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков // Живов В.М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М., 2002. С. 557-637.
Зорин А.Л. Григорий Александрович Гуковский и его книга // Гуковский Г.А. Русская литература XVIII века. М., 1999.
Ивинский А.Д. М.Н. Муравьев в письмах к отцу 1778-1779 гг. (По материалам ОПИ ГИМ) // Карамзин и его эпоха. М., 2017.
Ивинский А.Д. Частная переписка XVIII в.: письма М.Н. Муравьева С.М. и Ф.Н. Луниным // Екатерина II и княгиня Дашкова: взгляд из XXI века. М., 2018.
Кулакова Л.И. М.Н. Муравьев // Ученые записки ЛГУ. Серия филологических наук. Л., 1939. Вып. 4. № 33.
Муравьев М.Н. Записная книга — стихотворения, поэмы, драматические произведения, заметки о литературе 1771-1803 // ОР РГБ. Ф. 178. N 11161.1.
Муравьев М.Н. Письма к отцу Н.А. Муравьеву с приписками к сестре Ф.Н. Муравьевой 1776. Ноябрь-декабрь // ОПИ ГИМ. Ф. 445. Ед. хр. 49. Ч. 74б.
Муравьев М.Н. Письма к отцу Н.А. Муравьеву с приписками к сестре Ф.Н. Муравьевой. 1778-1779 // ОПИ ГИМ. Ф. 445. Ед. 51. Ч. 74г. Л. 1-95.
Муравьев М.Н. Стихотворения. Л., 1967.
Пекарский П.П. История Императорской Академии наук в Петербурге. СПб, 1873. Т. 2.
Правила издания исторических документов в СССР. М., 1990.
Стенник Ю.В. Сумароков в критике 1810-х годов (А.Ф. Мерзляков) // XVIII век. СПб, 1999. Сб. 21. С. 401-411.
Топоров В.Н. Из истории русской литературы. Т. 2: Русская литература второй половины XVIII века: Исследования, материалы, публика-
ции. М.Н. Муравьев: Введение в творческое наследие. Кн. 1. М., 2001.
Ханыков В.В. Письма к моему другу Мих.<аилу> Ни.<китичу> <Муравьеву> в самой молодости // ОПИ ГИМ. Ф. 445. Ед. хр. 232. Ч. 483 б. (Бумаги М.Н. Муравьева). Ransel D.L. The Politics of Catherinian Russia: The Panin Party. Yale, 1975.
Alexander D. Ivinsky
M. MURAVIEV AND A. SUMAROKOV IN THE MATERIALS
OF THE ARCHIVES AND MANUSCRIPT COLLECTIONS
OF THE STATE HISTORICAL MUSEUM
AND THE RUSSIAN STATE LIBRARY
Lomonosov Moscow State University
1 Leninskie Gory, Moscow, 119991
The article is devoted to the reconstruction of M.N. Muraviev and A.P. Sumarokov's literary relations. It turns out that Muraviev's attitude toward M.M. Kheraskov and Sumarokov was more complicated and even ambiguous than it was usually believed. Muraviev highly appreciated Sumarokov, but reinterpreted his legacy and even criticized his works at the same time. Besides that Muraviev treated Kheraskov with sympathy, but he never idealized the author of "Rossiada" and considered him one of the model authors, along with V.P. Petrov, Catherine the Great's "pocket poet". A number oftexts devoted to Sumarokov, first published in this paper, are based on Muraviev's manuscripts. First, in the poet's letters to his father and sister N.A. and F.N. Muraviev (stored in OPI GIM) we reveal important traces of Muraviev, Kheraskov and N.I. Novikov's discussion about Sumarokov and his works, first of all, about Sumarokov's tragedy "Semir". We publish Muraviev's text — "inscription to Sumarokov's image" "Vospitannik bogin', liubvi soputnits krasnykh..." Secondly, as a result of the survey of Muraviev's "Notebook" (located in RSL) — it consists of eight «journals», filled with hundreds of poems — we publish a poem "Poritsatel'" — Muraviev's ironic characteristics of Sumarokov's ideas and technics.
Key words: M.N. Muraviev; A.P. Sumarokov; M.M. Kheraskov; XVIII century Russian literature.
About the author: Alexander D. Ivinsky — Moscow State University, philology department, junior research fellow, candidate of philology (e-mail: ivinskij@ gmail.com).
References
Alekseeva N. Ju. Reputacija Sumarokova-pojeta v nachale XIXveka. XVIIIvek,
SPb, 2011, sb. 26, ss. 95-117.
Alehina L.I. Arhivnye materialy M.N. Murav'eva v fondah Otdela rukopisej. Zapiski otdela rukopisej Gosudarstvennoj biblioteki SSSR im. V.I. Lenin, vyp. 49. M., 1990, ss. 1-87.
Bruhanskij A.N. M.N. Murav'ev i "legkoe stihotvorstvo". XVIII vek. M.; L., 1959, sb. 4, ss. 157-171.
Gukovskij G.A. Ocherki po istorii russkoj literatury i obshhestvennoj mysli XVIIIveka, L., 1938.
Zhivov V.M. XVIII vek v rabotah G.A. Gukovskogo, ne zagublennyh sovets-kim hronosom. Gukovskij G.A. Rannie raboty po istorii russkoj pojezii XVIIIveka. M., 2001.
Zhivov V.M. Pervye russkie literaturnye biografii kak social'noe javlenie: Trediakovskjj, Lomonosov, Sumarokov. Zhivov V.M. Razyskanija v oblas-ti istorii ipredystorii russkoj kul'tury. M., 2002, ss. 557-637.
Zorin A.L. Grigorij Aleksandrovich Gukovskij i ego kniga. Gukovskij G.A. Russkaja literatura XVIIIveka. M., 1999.
Ivinsky A.D. M.N. Muravyev in letters to his father in 1778-1779 (Based on the materials of OPI GIM). Karamzin and his epoch. M., 2017.
Ivinsky A.D. Private correspondence of the 18th century: M.N. Muravyev's letters to S.M. and F.N. Lunin. Catherine IIand Princess Dashkova: a view from the 21st century. M., 2018.
Kulakova L.I. M.N. Murav'ev. Uchenye zapiski LGU. Serija filologicheskih nauk, L., 1939, vyp. 4, № 33.
Murav'ev M.N. Zapisnaja kniga — stihotvorenj a, pojemy, dramaticheskie proizvedenja, zametki o literature 1771-1803, OR RGB. F. 178. N. 11161.1.
Murav'ev M.N. Pis'ma k otcu N.A. Murav'evu s pripiskami k ses-tre F.N. Murav'evoj 1776. Nojabr'-dekabr', OPI GIM, F. 445, Ed. hr. 49. Ch. 74b.
Murav'ev M.N. Pis'mak otcu N.A. Murav'evu s pripiskami k ses-tre F.N. Murav'evoj. 1778-1779, OPI GIM. F. 445. Ed. 51. Ch. 74g., L. 1-95.
Murav'ev M.N. Stihotvorenja, L., 1967.
Pekarskj P.P. Istorja Imperatorskoj Akademii nauk v Peterburge. T. 2. SPb, 1873.
Stennik Ju.V. Sumarokov v kritike 1810-h godov (A.F. Merzljakov). XVIII vek. SPb, 1999, sb. 21, ss. 401-411.
Toporov V.N. Iz istorii russkoj literatury. T. 2: Russkaja literatura vtoroj poloviny XVIII veka: Issledovanja, materialy, publikacii. M.N. Murav'ev: Vvedenie v tvorcheskoe nasledie. Kn. 1. M., 2001.
Hanykov V.V. Pis'ma k moemu drugu Mih.<ailu>Ni.<kitichu> <Murav'evu> v samoj molodosti, OPI GIM. F. 445. Ed. hr. 232. Ch. 483 b. (Buma-gi M.N. Murav'eva).
Ransel D.L. The Politics of Catherinian Russia: The Panin Party. Yale, 1975.
