CC BY
14
УДК 82.0
DOI: 10.31249/litzhur/2023.61.12
С.А. Шульц
© Шульц С А., 2023
М.М. БАХТИН
И СИМВОЛИЗМ / ПОСТСИМВОЛИЗМ / НЕОСИМВОЛИЗМ (ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ, О.Э. МАНДЕЛЬШТАМ, А.А. АХМАТОВА И ДР.)
Аннотация. Наследие Бахтина рассмотрено в его сцепленности с модернизмом и его течениями: символизмом, постсимволизмом, неосимволизмом. Критика индивидуализма и субъективизма, выразившаяся у Вячеслава Иванова в концепте религиозной соборности, у Бахтина формулируется в категориях диалога, полифонии, карнавальности. Развивая идеи Иванова, Бахтин создает герменевтическую концепцию слова, принимающего различные формы и обновляющего мир без его материального изменения; этому способствует корреляция слова со смыслом. Бахтину (как и многим постсимволистам и неосимволистам - О.Э. Мандельштаму, А. А. Ахматовой и др.) присущ философский идеал-реализм. Он предполагает соположенность, равновесие идеального и вещественного в их конкретности, их взаимопереход.
Ключевые слова: Бахтин; модернизм; символизм; постсимволизм; неосимволизм; Вячеслав Иванов; Ахматова; Мандельштам.
Получено: 19.05.2023 Принято к печати: 20.06.2023
Информация об авторе: Шульц Сергей Анатольевич, доктор филологических наук, независимый исследователь, Ростов-на-Дону, Россия.
ORCID ID: https://orcid.org/0000-0002-3429-6714
E-mail: s_shulz@mail.ru
Для цитирования: Шульц С.А. М.М. Бахтин и символизм / постсимволизм / неосимволизм (Вячеслав Иванов, О.Э. Мандельштам, А.А. Ахматова и др.) // Литературоведческий журнал. 2023. № 3(61). С. 180-199. DOI: 10.31249/litzhur/2023.61.12
Sergei A. Shul'ts
© Shul'ts S.A., 2023
M.M. BAKHTIN AND SYMBOLISM / POST-SYMBOLISM / NEO-SYMBOLISM (VYACHESLAV IVANOV, O.E. MANDELSHTAM, A.A. AKHMATOVA AND OTHERS)
Abstract. Bakhtin's heritage is considered in its entanglement with modernism and its currents: symbolism, post-symbolism, neo-symbolism. Criticism of individualism and subjectivism, expressed by Vyacheslav Ivanov in the concept of religious catholicity, is formulated by Bakhtin in the categories of dialogue, polyphony, and carnivalism. In the development of Ivanov, Bakhtin creates a hermeneutic concept of the word, which takes on various forms and renews the world without its material change; this is facilitated by the correlation of the word with the meaning. Bakhtin (as well as many post-symbolists and neo-symbolists - O.Eh. Mandelstam, A.A. Akhmatova and others) is inherent in the philosophical ideal-realism. It assumes juxtaposition, balance of the ideal and the material in their concreteness, their mutual transition.
Keywords: Bakhtin; modernism; symbolism; post-symbolism; neo-symbolism; Vyacheslav Ivanov; Akhmatova; Mandelstam.
Received: 19.05.2023 Accepted: 20.06.2023
Information about the author: Sergei A. Shul'ts, DSc in Philology, Independent Researcher, Rostov-on-Don, Russia.
ORCID ID: https://orcid.org/0000-0002-3429-6714
E-mail: s_shulz@mail.ru
For citation: Shul'ts, S.A. "M.M. Bakhtin and Symbolism / Post-Symbolism / Neo-Symbolism (Vyacheslav Ivanov, O.E. Mandelshtam, A.A. Akhmatova and Others)". Literaturovedcheskii zhurnal, no. 3(61), 2023, pp. 180-199. (In Russ.) DOI: 10.31249/litzhur/2023.61.12
Мысль Бахтина тесно сцеплена с модернизмом, взятым в многосоставном единстве художественного, теоретического, эстетического, философского начал. Модернистская линия (со всеми
ее течениями и группами) - самая значительная и плодоносная в культуре XX в. Включенность Бахтина в модернистский проект реализуется в нескольких планах.
1. Мыслитель выдвигает на первый план персоналистскую категорию личностной субъективности как самостоятельного, отдельного, уникального феномена, понятого исторически. Субъективность ни в коем случае нельзя смешивать с субъективизмом как некоей аберрацией. Диалог субъективностей (не признающих объективистского Единого), открытых друг другу в своей дру-гости, образует основу полифонии. Субъективности существуют не только «по горизонтали», в виде рядоположенности, но также перемещаются по «вертикальной» шкале смысла.
Символически сводя весь жизненно-исторический мир к паре «субъективность» («личность») и «вещность» [5], Бахтин видит последнюю не только в негативе, но также через ее возможное превращение в личность благодаря новому самоосмыслению и изменению нашей интерпретации.
2. Модернизм обращает Бахтина к фактичности сознания и самосознания как верховной сфере самопроявления субъективности (личности). В связи с этим в бахтинской концепции полифонии акцент поставлен на самосознаниях автора и героя, их взаимопризнании, их близости жизненно-историческому миру.
В концепции карнавала телесный низ истолкован не только «по горизонтали» (бессмертие коллективного народного тела), но и «по вертикали», а именно в сфере высших духовных смыслов сознания и самосознания. Тем самым в концептах полифонии и карнавала Бахтин охватывает весь жизненно-исторический мир в его вертикально-горизонтальном хронотопе. Тот же охват - в бахтинской концепции взаимодействия первичных (жизненных) и вторичных (литературных) речевых жанров, в идее творческого хронотопа, соединяющего искусство и жизнь. Здесь Бахтин утверждает ведущую роль для себя философского идеал-реализма.
3. Бахтину присуща специфическая «металингвистическая» (выходящая за рамки привычной лингвистики) и философская рефлексия по поводу речи, слова, «образа языка», взятых в аспекте диалогизма (социального многоязычия и разноречия), а также в аспекте соотнесения с жизненно-историческим миром - фундаментом искусства.
Модернизм существует в множестве течений и групп, из которых для Бахтина принципиальны символизм, постсимволизм, неосимволизм. В свою очередь, постсимволизм включает в себя акмеистов, обэриутов, футуризм (впрочем, от Бахтина очень далекий) и др. Неосимволизм возник в результате трансформации постсимволизма (поздняя Ахматова, поздний Пастернак и др.) Единство развития модернизма в русской литературе XX в. [11] позволяет увидеть место Бахтина среди данных течений, которые, в свою очередь, имеют подвиды, границы между которыми нередко нестроги [34].
В беседах с В.Д. Дувакиным М.М. Бахтин заметил, что символизм и символисты были самым родственным ему по духу явлением его становления (особо Бахтин выделил Вячеслава Иванова) [8, с. 106]. Констатация близости Бахтина символизму уже давно стала общепринятой [20; 27]. Символизм стал для Бахтина одной из точек отталкивания, одним из горизонтов предпонимания. Мыслитель согласился бы со словами Н.С. Гумилёва о символизме как «достойном отце» новых поколений культуры [15].
Вячеславом Ивановым так или иначе заданы многие важные для Бахтина категории и ситуации. Тезисно перечислим их.
1. Внимание Иванова ко всем узловым этапам и явлениям культуры приводит Бахтина к идее «большого времени», в рамках которого рассмотрены отдельные авторы.
«Сверхфилологизм» Иванова как торжество «вторичного» бытия «отраженных» в ивановском творчестве культур [7] трансформировался у Бахтина в равновесие / корреляцию культуры и жизни. Отсюда бахтинский концепт «выразительного и говорящего бытия» [5] - бытия искусства. Онтологические, экзистенциальные корни искусства всегда подразумеваются Бахтиным, что создает онтологический фон рассмотрения.
Хотя Н.А. Бердяев считал, что у Иванова онтологизм чаще всего «есть чисто идеологическая оболочка, словесная игра» [7, с. 394], это не вполне так: ивановский интерес к уже «отраженной» в искусстве реальности не закрывал для него внимания к ее непосредственному существованию.
В отличие от ивановских установок на некое суммирование «отраженных» культур, бахтинское «большое время» не линейно, не кумулятивно: оно задает контекст понимания того или иного
автора, поворачиваясь к нам различными сторонами, всякий раз устанавливая внутри себя разные границы и точки отсчета.
С идеями «отраженных» культур и «большого времени» перекликается программная установка О.Э. Мандельштама об акмеизме как «тоске по мировой культуре».
2. Жизнетворчество Иванова, символистов вообще уже в первой опубликованной работе Бахтина «Искусство и ответственность» претворено в родственный вопрос о единстве искусства и жизни в их взаимопереходе: «За то, что я пережил и понял в искусстве, я должен отвечать своею жизнью, чтобы все пережитое и понятое не осталось бездейственным в ней. <...> Искусство и жизнь не одно, но должны стать во мне единым, в единстве моей ответственности» [4, с. 5-6]\ Бахтинская трансформация жизне-творчества ставит особый акцент на внутреннем (близком религиозности) переживании и проживании автором и читателем ис-кусства2.
3. Опора Иванова на идеи герменевтики [18] впоследствии была подхвачена Бахтиным [9], предлагающим близкие герменевтическому методу трактовки. Герменевтика утверждает историчность не только своего объекта, но и своего субъекта - исследователя. Благодаря этому каждая трактовка у Бахтина ответственно относительна, допускает иные языки описания. Кроме Иванова, для Бахтина важна герменевтика Дильтея (упоминаемого у Бахтина как не преодолевшего до конца монологизм [5, с. 364]).
4. Если для Брюсова и Бальмонта «символ есть лишь слово; скрывается ли еще что-то за словом, им нет дела» [3, с. 318], то для Иванова (а также Андрея Белого, Ф. Сологуба) символ «не только слово, которое характеризует впечатление от вещи, не объект души художника и его случайной судьбы: символ знаменует реальную сущность вещи» (лекция Бахтина «Вячеслав Иванов») [3, с. 318].
В развитие идей Иванова (в том числе) Бахтин создает герменевтическую концепцию слова, принимающего различные формы и обновляющего мир без его материального изменения. Этому способствует корреляция слова со смыслом: «Смысл не
1 О роли категории ответственности для Бахтина см.: [35].
2 Бахтин (а также Аполлон Григорьев, Л.Н. Толстой, Ахматова) полностью проигнорирован в книге, специально посвященной «искусству жизни»: [34]. Хотя Бахтин мог бы дать для данной книги большой материал.
может (и не хочет) менять физические, материальные и другие явления, он не может действовать как материальная сила. Да он и не нуждается в этом: он сам сильнее всякой силы, он меняет тотальный смысл события и действительности, не меняя ни йоты в их действительном (бытийном) составе, все остается как было, но приобретает совершенно иной смысл (смысловое преображение бытия)» (заметки «К методологии гуманитарных наук») [5, с. 367].
Кроме того, слово у Бахтина выступает в качестве смыслового предела личности, ее самопроявления в рамках диалога. Такое слово отчасти близко символу в понимании Иванова, но лишено утопизма.
Бахтинский постсимволизм / неосимволизм заключается в отказе от буквальности, материальности метаморфозы. В русле процитированного выше пассажа о преобразующей специфике смысла построена бахтинская символология и мифология карнавала, а также все другие бахтинские трактовки (подробнее см.: [37]).
5. Критика индивидуализма и субъективизма, выразившаяся у Иванова в концепте религиозной соборности, у Бахтина формулируется в категориях диалога, полифонии, карнавальности (см.: [17]). Сравнивая два вида символизма («реалистический» и «идеалистический»), Иванов писал в своей статье «Две стихии в современном символизме»: «Идеалистический символизм есть музыкальный монолог; напротив, реалистический символизм, в последней своей сущности - хор и хоровод» [19, с. 149-150]. Принципиально противопоставление Ивановым монолога - диалогу (хотя само слово «диалог» тут не названо), представленному в виде хора. В ранней бахтинской работе «<Автор и герой в эстетической деятельности^» в связи с диалогизмом встречаются упоминания хора, но без отсылки к Иванову.
Согласно Иванову, реалистический символизм устремлен к приятию бытия, поиску за ним тайного смысла, а идеалистический символизм замкнут в субъективизме. Первый ищет «объективной правды», а второй - «субъективной свободы» [19, с. 150]. Близкие Бахтину фигуры мировой литературы (Данте, Рабле, Гёте, Гоголь, Достоевский и др.) отвечают принципам реализма в том значении, которое придал ему Иванов. Под реализмом тот понимал «начало ознаменования некоторой безотносительно к личному сознанию данной вещи» [19, с. 150], т.е. отказ от субъективизма, произвола
при оценке мира; приятие мира. Так понятый реализм сближен Ивановым с музыкальной полифонией.
6. При создании Бахтиным концепта полифонии литературной он учитывает опыт осмысления Ивановым полифонии музыкальной. Иванов указывает: «В полифоническом хоре каждый участник индивидуален и как бы субъективен» [19, с. 149]. Здесь преломлено понятие религиозной соборности, и вместе с тем дано предвосхищение полифонии по-бахтински. Далее Иванов замечает: «Все хоровое и полифоническое, оркестр и церковный орган служат формально ограждением музыкального объективизма и реализма против вторжения сил субъективного лирического произвола, и доныне эстетическое наслаждение ими тесно связано с успокоением нашей, если можно так выразиться, музыкальной совести соборным авторитетом созвучно поддержанного голосами или орудиями общего одушевления» [19, с. 149].
Полифоническое начало, «голоса или орудия общего одушевления» выражают соборность в качестве противовеса индивидуализму, своеволию. Другим предвосхищением бахтинской полифонии стала статья Иванова «Достоевский и роман-трагедия», где сформулирован императив признания, утверждения Другого (в связи с этим подробнее см.: [36]).
По поводу бахтинской концепции полифонии часты возражения, что герой произведения, с которым «общается» автор, не знает о том, что он - литературный персонаж [41]. Однако Бахтиным воссоздана почти мистическая ситуация экзистенциального «внутреннего» диалога сторон (автора и героя), когда в персонаже увидена личность (субъективность) - в противоположность вещи -и тем самым «жизнь». В таком подходе многое от романтизма, от реалистического символизма (как его понимал Иванов).
7. Несмотря на близость карнавала к построениям Иванова о дионисийстве [43], Бахтин не эксплицировал данные переклички. Бахтин писал о дионисийстве совсем немного и критически. Однако указания на другие античные корни карнавала для Бахтина крайне важны, из них он выделяет сатурналии, смеховые мифы, аграрные празднества средиземноморских народов и др. Их упоминания часто не развернуты Бахтиным широко. Во второй вариант книги о Достоевском Бахтиным внесен раздел о карнавальности писателя, его близости серьезно-смеховым жанрам Античности.
Тем самым карнавальность и полифония оказываются заданы в их взаимодополнительности.
Внимание к Античности принципиально для генезиса и становления модернизма [30, с. 4-23, 24-36]. Симптоматично, что Бахтин, довольно сухо воспринимавший творчество А.А. Блока, поставил ему в упрек в том числе то, что поэт «...с античностью <...> никогда не сближался» (лекция «Блок») [2, с. 348]3.
В отличие от утопий Иванова и символистов вообще, бах-тинская философия карнавала не предполагает никаких внешних, материальных изменений: праздничная трансформация смыслов жизненно-исторического мира трактована спиритуалистически, в духовной плоскости. Телесный низ у Бахтина символизирует сугубо духовные вещи. В теории карнавала Бахтина наиболее ярко проявлен его идеал-реализм.
8. И Иванов [31, с. 229], и Бахтин были представителями русского европеизма, знатоками русской и западной культуры в самых доскональных вещах, способствовали сближению культур.
Непосредственное научное творчество Бахтина пришлось уже на эпоху постсимволизма и неосимволизма. Мы рассматриваем термин «научное творчество» в позитивном филологическом и философском (а не только в одном философском) значении, вопреки походу к Бахтину, пристрастно предложенному М.Л. Гаспаровым [12], которого безуспешно пыталась оправдать К. Эмерсон [39].
И.П. Смирнов отнес постсимволизм к периоду 1910-1930-х годов [29], однако точнее было бы продлить период до 1950-х -середины 1970-х годов - до смерти Г.В. Иванова, Б.Л. Пастернака, А.А. Ахматовой, В.В. Набокова, Ф.А. Степуна, В.Н. Ильина. Место Бахтина, несомненно, в этом ряду.
Не всегда можно провести строгую границу между постсимволизмом и неосимволизмом, возникшим в 1930-1960-е годы в развитие идей символистов в новых условиях. Главным для постсимволизма и неосимволизма был отказ от дуализма земного и небесного, от прямой мистики и перенос внимания на здешний мир в его конкретике.
3 У Ницше сходная филиппика была обращена к Канту: для Ницше игнорирование Античности - также повод для аннигиляции: [25, с. 631-692].
Бахтин строит свою концепцию «автора и героя в эстетической деятельности» в значительной мере на обломках символистских представлений о творце как авторитарном теурге. Выдвигая идеи диалогизма, полифонии, Бахтин подразумевает ситуацию духовного равенства автора и героя, их взаимопризнания. М. Де Микиель справедливо увидела тут тесную взаимодополнительность, взаимопереход эстетики и этики [16, с. 37]. Такой же взаимопереход эстетики и этики констатировал при обосновании принципов акмеизма Н.С. Гумилёв (статья «Наследие символизма и акмеизм») [15, с. 18].
Если символизм стремился к теургическим утопиям-действам, к преображению действительности, то постсимволизм и неосимволизм во всех своих вариациях гораздо более посюсторонни (см.: [26]), но они не отказывается от элементов символики, от косвенных мистических настроений. Подобные настроения заметны у В. Хлебникова (символика чисел и мистические предчувствия, магизм слова), у В.В. Маяковского (вера в буквальное, хотя и техницистское, бессмертие), К.К. Вагинова (экзистенциальная борьба за культуру с силами упрощения и подавления), у О.Э. Мандельштама 1920-1930-х годов (мистическая апокалиптика), у М.А. Булгакова (инфернальность и мистика в «Мастере и Маргарите»), у позднего Пастернака (символика стихотворений Юрия Живаго), поздней Ахматовой (символика и косвенная мистика «Поэмы без героя», циклов «Северные элегии», «Шиповник цветет» и др.).
К.В. Мочульский, П.М. Бицилли, Ф.А. Степун, В.Н. Ильин в эмиграции создавали свои метафизические и литературно-критические опыты во многом в постсимволистском или неосимволистском ключе - на основе философской эстетики, с метафорическими, полумистическими трактовками.
В качестве показательного примера постсимволистской непрямой мистики (соединяющей потусторонность и посюсторонность) напомним концепцию пушкинской смерти в незавершенной статье О.Э. Мандельштама «Пушкин и Скрябин»4, где судьба поэта трактуется в ключе античных мифов и дионисийства, что резко сближает посыл статьи с циклом работ о дионисийстве
4 Иногда печатается под несколько другим названием.
Вяч. Иванова. Именно Иванов ранее Мандельштама писал об «эллинской» природе русского слова (статья «Наш язык» [19, с. 397]). Поэт-символист и поэт-акмеист осознавали себя в рамках и непосредственно жизненной, и внутрикультурной целостности.
Иштван Наги так обобщил одну из линий противостояния символизма и постсимволизма: «. что имеет преимущество, жизнь - перед произведением, иначе говоря, творец - перед произведением, или наоборот? За вопросом первенства стоит проблема понимания: произведение следует понимать из жизни, как провозглашал русский символизм по следам романтизма, или наоборот, и к пониманию жизни может быть ключом - произведение?» [42, с. 346].
В качестве ответа на поставленный вопрос постсимволистами выдвинут примат искусства, выросшего из бытийных корней, являющегося частью жизни5.
К.К. Вагинов (близкий кругу Бахтина и ценимый Бахтиным [8, с. 188]) в романе «Труды и дни Свистонова» описывает постсимволистских писателей: «Они, конечно, делают вид, что они любят жизнь, но любят они одно только искусство» [10, с. 183]. Отсюда написание романа показано как «порабощение жизни литературой» [28, с. 100]. Для Вагинова были значимы сходные явления в символизме: Блок в нескольких своих произведениях («Художник», «Когда вы стоите на моем пути.» и др.) описывал автора-творца в качестве «умертвителя» непосредственной жизни, а Андрей Белый еще в 1900-е годы констатировал провал символистского проекта жизнетворчества в реальной жизни:
Золотому блеску верил,
А умер от солнечных стрел.
Думой века измерил,
А жизнь прожить не сумел [6, с. 112].
Н.Д. Тамарченко считал, что бахтинская книга о Рабле посвящена не карнавалу, а гротеску [32, с. 102]. Хотя в одном из ракурсов карнавал - вправду одна из форм гротеска, но этот
5 Здесь сходство постсимволизма (и Бахтина) с философией искусства М. Хайдеггера.
особый ракурс вовсе не закрепляет карнавал только за гротеском (к чему ведет Тамарченко), а лишь усиливает мысль Бахтина о том, что культура дана на границах и эти границы проходят повсюду, фрагментизируя «большое время». Поэтому точнее видеть в гротеске лишь одно из измерений карнавала.
Книга о Рабле посвящена, безусловно, именно карнавалу, который «не может (и не хочет) менять физические, материальные и другие явления», поскольку «он сам сильнее всякой силы». Концепция карнавальной культуры, имея отношение к фактам будто бы «биологизма», «физиологизма», оперирует метафизически-конкретными, идеал-реалистическими концептами обновления, смены, нового рождения, приращения бытия. Идеал-реализм присущ не только Бахтину, но многим постсимволистам и неосимволистам. Он предполагает соположенность, сопряжение идеального и вещественного в их конкретности, их полное равновесие, вплоть до взаимоперехода. Описанные Бахтиным миры Рабле и Достоевского убирают дисгармонию духа и материи6.
Идеи диалогизма независимо от Бахтина и, в отдельных случаях немногим ранее его, развивались Мандельштамом (статьи «Слово и культура», «О собеседнике», «О природе слова»; трактат «Разговор о Данте» и др.). Е.Ю. Глазова допускает (хотя нарочито отказываясь от доказательств), что Бахтин мог быть знакомым с работами Мандельштама [14, с. 194, сноска 2].
Обнаруживается сходство в трактовке акта творчества Мандельштамом и Бахтиным, причем оба понимают его со значительными моментами мистики, позволяющей читателю словно непосредственно проникать в реально закрытый для него творческий процесс.
Описываемое Бахтиным вхождение автора в кругозор героя невозможно полностью понять без рассмотрения акта творчества, когда писатель еще только задумывается о создании произведения, когда он только создает его. Когда Бахтин описывает взаимоотношения автора и героя в полифонии, он затрагивает также творческий акт писателя. Императив читательского понимания процесса становления текста приводит к тому, что читатель отчасти сбли-
6 Непонятно, почему Р. Лахманн называет карнавал «антипраздником»: [21, с. 194]. Но предпринятое ею включение карнавала в ряд интертекстуальности как метафизической памяти весьма состоятельно.
жается с автором на разных стадиях создания последним текста, включая замысел, внутреннюю работу. Отсюда слова Бахтина о «включении слушателя (читателя, созерцателя) в систему (структуру) произведения» и об «имманентном произведению слушателе» как «всепонимающем, идеальном слушателе» [5, с. 367].
Мандельштам мыслил почти сходно: «изменения внутри читательского мира отражают или даже сопровождают изменяющиеся стадии рождения поэтического текста, стираемые, полузабытые и все же присутствующие, и продолжающие действовать» [14, с. 112]; «чтение воспроизводит акт творчества» [14, с. 112, сноска 15].
Идея некоего отождествления читателя и творца в его творческом процессе приводит к новому видению специфики произведения: «. текст раскрывается воображению не как что-то законченное, но как процесс становления, и читатель проникает в лабораторию автора, в его мастерскую» [14, с. 154]. Но ведь Бахтин также обнаруживает в готовом тексте непосредственный процесс его становления. Бахтинские замечания о самокритике и саморефлексии жанров дают жанрам «жизнь», независимую от субъективной воли автора, - непосредственную, самостоятельную жизнь в историческом становлении.
У Мандельштама постоянен страх потери коммуникации как потери причастности бытию:
Если б меня наши враги взяли
И перестали со мной говорить люди;
Если бы лишили меня всего в мире -
Права дышать и открывать двери
И утверждать, что бытие будет. (курсив мой. - С. Ш.) [23, с. 253].
Этот страх высвечивает плотную связь слова и жизненно-исторического мира. Такую взаимокорреляцию исповедует и Бах-тин7. В трактате о Данте Мандельштамом подчеркнута ситуация именно «разговора», «общения», т.е. диалога.
В «Разговоре о Данте» образ читателя моделируется Мандельштамом в качестве фигуры из отдаленного будущего. С одной
7 А также М. Хайдеггер, наделяющий слово даже большим онтологизмом.
стороны, это развивает идеи Ф. Ницше о «любви к дальнему», а также предположение Е.А. Баратынского о читателе, находимом в потомстве, а также предчувствие Н.С. Гумилёва о «читателе грядущего», «читателе-друге» (статья «Читатель» [15, с. 24]), а с другой - предвосхищает ахматовский образ «Гостя из будущего» из ее «Поэмы без героя», начатой уже после гибели Мандельштама.
Ахматовский «Гость из будущего» - выражение надежды на предстоящий диалог с автором-героем (с Поэтом вообще) читателей (собеседников вообще) последующих поколений, в постапокалиптическом «грядущем веке»:
И тогда из грядущего века
Незнакомого человека
Пусть посмотрят дерзко глаза... [1, с. 56]
Дочь М.И. Цветаевой - А.С. Эфрон, писала о своей матери, что та обращалась «к еще не родившемуся собеседнику» [40, с. 142]. В этом же ряду - образ Человека будущего из второй редакции пьесы В.В. Маяковского «Мистерия-буфф».
Образ читателя из будущего, вообще человека из будущего предвосхищает персоналистскую и карнавальную идею обновления, идеаторно попирающего недолжное прошлое. Другой стороной этот образ обращен к идее «большого времени», подразумевающего в будущем «праздник возрождения» смыслов [5, с. 373]. В экспликации этой идеи Бахтин отвергал «мелко человеческое отношение к будущему (пожелание, надежда, страх)» ради «ценностных непредрешенности, неожиданности. <...> "сюрприз-ности", абсолютной новизны, чуда» в грядущем [5, с. 370]. Мандельштам и Ахматова в период сталинизма биографически уже не могли надеяться на непосредственное, земное будущее, обращаясь к эсхатологии.
Подвергая критике в «Поэме без героя» атмосферу и нравы эпохи 1910-х годов и Серебряного века вообще, Ахматова имела в виду прежде всего символизм, хотя именно в этой поэме она попятно возвращалась к отдельным его принципам. Л.Я. Гинзбург справедливо указывала на неосимволизм поздней Ахматовой (ср.: [13]) (начиная с периода работы именно над «Поэмой без героя»), а Б.М. Эйхенбаум полагал, что Ахматова и все акмеисты
вообще не «преодолевали» символизм в своем творчестве [38, с. 108], то есть с самого начала имплицитно следовали символистическим принципам. С откровенным сочувствием Ахматова цитировала отзыв о «Поэме без героя» В.М. Жирмунского: «Исполненная мечта символистов» [1, с. 29]».
Уже сам замысел «Поэмы без героя» существенно реанимировал моменты символистской концепции поэта-пророка, поэта-теурга, а также элементы символистской идеи взаимосвязи всего сущего (см.: [22]). Одним из главных воплощений так понятой фигуры поэта был для Ахматовой Блок. Его образ и также, среди других, образ Вяч. Иванова преломлены в позднем ахматовском жизнетворческом позиционировании себя как поэта «августейшей» пробы (подробнее см.: [26]). Откликом на символизм в «Поэме без героя» выступает идея постепенного внутреннего обновления автора-героя, взятого и как художник, и как человек.
Ахматовская поэма - произведение из ряда серьезно-смехо-вых жанров, как их понял Бахтин. Карнавальность / маскарадность (часто смещенные или редуцированные до негатива) является не только его содержанием, но находит преломление в его жанровой модели.
Бахтинский пример демонстрирует богатое наполнение еще до конца не завершенного модернистского проекта8. Нынешние и вчерашние постмодернисты нередко берут Бахтина в союзники; хотя отдельные внешние точки пересечения возможны, но историзм и персонализм Бахтина, утверждение им категории ответственности препятствует его сближению с постмодернизмом, отказывающимся от живых отношений ради имитационных, ради механических симулякров.
Список литературы
1. Ахматова А.А. Поэма без героя. М.: МПИ, 1989. 384 с.
2. Бахтин М.М. Блок // Бахтин М.М. Собрание сочинений. М.: Русские словари, 2000. Т. 2. С. 343-355.
3. Бахтин М.М. Вячеслав Иванов // Бахтин М.М. Собрание сочинений. М.: Русские словари, 2000. Т. 2. С. 318-328.
8 Эта незавершенность верно констатирована Ю. Хабермасом [33].
4. Бахтин М.М. Искусство и ответственность // Бахтин М.М. Собрание сочинений. М.: Русские словари; Языки славянской культуры, 2003. Т. 1. С. 5-6.
5. Бахтин М.М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М: Искусство, 1979. С. 361-373.
6. Белый Андрей. Стихотворения. М.: Книга, 1988. 576 с.
7. Бердяев Н.А. Очарование отраженных культур. О Вяч. Иванове // Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства: в 2 т. Т. 2. М.: Искусство; Лига, 1994. С. 389-399.
8. Беседы В.Д. Дувакина с М.М. Бахтиным. М.: Прогресс, 1996. 342 с.
9. Бонецкая Н.К. Бахтин и идеи герменевтики // Бонецкая Н.К. Бахтин как философ. Поступок, диалог, карнавал. СПб.: Алетейя, 2022. С. 357-405.
10. Вагинов К.К. Труды и дни Свистонова // Вагинов К.К. Козлиная песнь. Романы. М.: Современник, 1991. С. 162-261.
11. ГаспаровМ.Л. Антиномичность поэтики русского модернизма // Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М.: НЛО, 1995. С. 286-304.
12. Гаспаров М.Л. История литературы как творчество и исследование: случай Бахтина // Русская литература XX-XXI веков: проблемы теории и методологии изучения. М.: МГУ, 2004. С. 8-10.
13. Гинзбург Л.Я. Ахматова. Несколько страниц воспоминаний // Гинзбург Л.Я. Литература в поисках реальности. Л.: Советский писатель, 1987. С. 126-127.
14. Глазова Е.Ю. Метаморфоза слова. Теоретическая мысль О. Мандельштама. М.: ЯСК, 2019. 336 с.
15. Гумилёв Н.С. Собрание сочинений: в 3 т. М.: Художественная литература, 1991. Т. 3. 430 с.
16. Де Микиель М. К этике словесного творчества (Вокруг «Проблем творчества Достоевского» Бахтина) // Slavica Tergestina. Trieste, 2001. Vol. 9. С. 5-41.
17. ЕсауловИ.А. «Легион», «соборность», «карнавал»: Вяч. Иванов и М.М. Бахтин о художественном мире Достоевского // Вячеслав Иванов - творчество и судьба. М.: Наука, 2002. С. 268-271.
18. Иванов Вяч. Дионис и прадионисийство. СПб.: Алетейя, 1994. 346 с.
19. Иванов Вяч. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. 428 с.
20. Йованович M. Вячеслав Иванов и Бахтин // Vjaceslav Ivanov: Russian Dichter -europaischer Kulturphilosoph. Beiträge des IV Internationalen Vjaceslav-Ivanov-Symposiums, Heidelberg, 4-10 September 1989. Heidelberg, 1993. C. 223-239.
21. Лахманн Р. Память и литература. Интертекстуальность в русской литературе XIX-XX веков. СПб.: Петрополис, 2011. 400 с.
22. Лейдерман Н., Липовецкий М. Жизнь после смерти, или Новые сведения о реализме // Новый мир. 1993. № 7. С. 233-252.
23. Мандельштам О.Э. Собрание сочинений: в 4 т. М.: Терра, 1991. Т. 1. 684 с.
24. МарковВ.Ф. О свободе в поэзии. СПб.: Изд-во Чернышова, 1994. 368 с.
25. Ницше Ф. Антихрист // Ницше Ф. Сочинения: в 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 2. С. 631-692.
26. Панова Л.Г. Зрелый модернизм: Кузмин, Мандельштам, Ахматова и др. М.: Рутения, 2021. 928 с.
27. Садаёси И. Иванов - Пумпянский - Бахтин // Бахтин в контексте русской культуры ХХ в. М., 2000 (Спец. выпуск журнала «Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2000, № 3-4). С. 4-16.
28. Смирнов И.П. Философский роман как метакитч: «Козлиная песнь» К.К. Ваганова // Смирнов И.П. Текстомахия: как литература отзывается на философию. СПб.: Петрополис, 2010. С. 97-115.
29. Смирнов И.П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. М.: Наука, 1977. 203 с.
30. Соколова Т.В. Грани творческой жизни: очерки о Ш. Бодлере. СПб.: Петрополис, 2015. 285 с.
31. Степун Ф.А. Мистическое мировидение. Пять образов русского символизма. СПб.: Владимир Даль, 2012. 476 с.
32. Тамарченко Н.Д. «Эстетика словесного творчества» Бахтина и русская фило-софско-филологическая традиция. М.: Изд-во Кулагиной, 2011. 400 с.
33. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. 2-е изд. М.: Весь мир, 2008. 416 с.
34. Шахадат Ш. Искусство жизни. Жизнь как предмет эстетического отношения в русской культуре XVI-XX веков. М.: НЛО, 2017. 440 с.
35. Шульц С.А. М.М. Бахтин, Р. Ингарден, П.П. Пазолини о категории «ответственности» // Slavica Tergestina. Trieste, 2017. Vol. 19. N 2. C. 226-243.
36. Шульц С.А. Достоевский, Аполлон Григорьев, Бахтин // Studia Slavica Academiae Scientiarum Hungaricae. Budapest, 2020. Т. 65. N 1. С. 193-207. https://doi.org/10.1556/060.2020.00009
37. Шульц С.А. Наследие М.М. Бахтина: контуры целостности // ACTA UNIVER-SITATIS WRATISLAVIENSIS. No. 4031 (Slavica Wratislavensia), Wroclaw, 2021. T. 174. S. 69-81. https://doi.org/10.19195/0137-1150.174.6
38. ЭйхенбаумБ.М. О поэзии. Л.: Советский писатель, 1969. 552 с.
39. Эмерсон К. Двадцать пять лет спустя: Гаспаров о Бахтине // Эмерсон К. Очерки по русской литературной и музыкальной культуре. Бостон; СПб.: Academic Studies Press; БиблиоРоссика, 2020. С. 92-134.
40. Эфрон А. С. О М. Цветаевой. Воспоминания дочери. М.: Советский писатель, 1989. 478 с.
41. Hansen-Love A. Литературный герой как Иов Бога // Семантизация - концептуализация - смысл: сб. в честь 80-летия профессора Ежи Фарыно. Siedlce, 2021. С. 177-190.
42. Nagy Istvan. Феноменология памяти и автобиографический способ речи у постсимволистов (Ахматова, Мандельштам, Пастернак, Цветаева) // Семан-тизация - концептуализация - смысл: сб. в честь 80-летия профессора Ежи Фарыно. Siedlce, 2021. C. 337-348.
43. Szilard Lena. A karnevalelmelet. Vjacseszlav Ivanovtol Mihail Bahtyinig. Budapest: Tankonyvkiado, 1989. 174 p.
References
1. Akhmatova, A.A. Poehma bez geroya [A Poem Without a Hero]. Moscow, MPI Publ., 1989, 384 p. (In Russ.)
2. Bakhtin, M.M. "Blok" ["Block"]. Bakhtin, M.M. Sobranie sochinenii [Collected Works]. Moscow, Russkie slovari Publ., 2000, vol. 2, pp. 343-355. (In Russ.)
3. Bakhtin, M.M. "Vyacheslav Ivanov" ["Vyacheslav Ivanov"]. Bakhtin, M.M. Sobranie sochinenii [Collected Works]. Moscow, Russkie slovari Publ., 2000, vol. 2, pp. 318-328. (In Russ.)
4. Bakhtin, M.M. "Iskusstvo i otvetstvennost'" ["Art and Responsibility"]. Bakhtin, M.M. Sobranie sochineni [Collected Works]. Moscow, Russkie slovari; Yazyki slavyan-skoi kul'tury Publ., 2003, vol. 1, pp. 5-6. (In Russ.)
5. Bakhtin, M.M. "K metodologii gumanitarnykh nauk" ["To the Methodology of the Humanities"]. Bakhtin, M.M. Ehstetika slovesnogo tvorchestva [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, Iskusstvo Publ., 1979, pp. 361-373. (In Russ.)
6. Belyi, Andrei. Stikhotvoreniya [Poems.]. Moscow, Kniga Publ., 1988, 576 p. (In Russ.)
7. Berdyaev, N.A. "Ocharovanie otrazhennykh kul'tur. O Vyach. Ivanove [The Charm of the Reflected Cultures. About Vyach. Ivanov]". Berdyaev, N.A. Filosofiya tvorchestva, kul'tury i iskusstva [The Charm of the Reflected Cultures. About Vyach. Ivanov]: in 2 vols. Moscow, Iskusstvo; Liga Publ., 1994, vol. 2, pp. 389-399. (In Russ.)
8. Besedy V.D. Duvakina s M.M. Bakhtinym [Conversations by V.D. Duvakin with M.M. Bakhtin]. Moscow, Progress Publ., 1996, 342 p. (In Russ.)
9. Bonetskaya, N.K. "Bakhtin i idei germenevtiki" ["Bakhtin and the Ideas of Her-meneutics"]. Bonetskaya, N.K. Bakhtin kak filosof. Postupok, dialog, karnaval [Bakhtin as a Philosopher. Action, Dialogue, Carnival]. St Petersburg, Aleteiya Publ., 2022, pp. 357-405. (In Russ.)
10. Vaginov, K.K. "Trudy i dni Svistonova" ["The Works and Days of Svistonov"]. Vaginov, K.K. Kozlinayapesn'. Romany [GoatSong. Novels]. Moscow, Sovremennik Publ., 1991, pp. 162-261. (In Russ.)
11. Gasparov, M.L. "Antinomichnost' poehtiki russkogo modernizma" ["Antinomy of the Poetics of Russian Modernism"]. Gasparov, M.L. Izbrannye stat'i [Selected Articles]. Moscow, NLO Publ., 1995, pp. 286-304. (In Russ.)
12. Gasparov, M.L. "Istoriya literatury kak tvorchestvo i issledovanie: sluchai Bakhtina" ["The History of Literature as Creativity and Research: the Case of Bakhtin"]. Russkaya literatura XX-XXI vekov: problemy teorii i metodologii izucheniya [Russian Literature of the 20th -21st Centuries: Problems of Theory and Methodology of Study.]. Moscow, MGU Publ., 2004, pp. 8-10. (In Russ.)
13. Ginzburg, L.Ya. "Akhmatova. Neskol'ko stranits vospominanii [Several Pages of Memoirs]". Ginzburg, L.Ya. Literatura v poiskakh real'nosti [Literature in Search of Reality]. Leningrad, Sovetskii pisatel' Publ., 1987, pp. 126-127. (In Russ.)
14. Glazova, E.Yu. Metamorfoza slova. Teoreticheskaya mysl' O. Mandel'shtama [Metamorphosis of the Word. Theoretical Thought of O. Mandelstam]. Moscow, YASK Publ., 2019, 336 p. (In Russ.)
15. Gumilev, N.S. Sobranie sochinenii [Collected Works]: in 3 vols. Moscow, Khu-dozhestvennaya literatura Publ., 1991, vol. 3, 430 p. (In Russ.)
16. De Mikiel', M. "K ehtike slovesnogo tvorchestva (Vokrug 'Problem tvorchestva Dostoevskogo' Bakhtina)" ["On the Ethics of Verbal Creativity (Around Bakhtin's 'Problems of Dostoevsky's creativity')"]. Slavica Tergestina, vol. 9, 2001, pp. 5-41. (In Russ.)
17. Esaulov, I.A. "'Legion', 'sobornost'', 'karnaval': Vyach. Ivanov i M.M. Bakhtin o khudozhestvennom mire Dostoevskogo" ["'Legion', 'Catholicity', 'Carnival': Vyach. Ivanov and M.M. Bakhtin About the Artistic World of Dostoevsky"]. Vyacheslav Ivanov - tvorchestvo i sud'ba [Vyacheslav Ivanov - Creativity and Destiny]. Moscow, Nauka Publ., 2002, pp. 268-271. (In Russ.)
18. Ivanov, Vyach. Dionis i pradionisiistvo [Dionysus and Pradonisism]. St Petersburg, Aleteiya Publ., 1994, 346 p. (In Russ.)
19. Ivanov, Vyach. Rodnoe i vselenskoe [Native and Universal]. Moscow, Respublika Publ., 1994, 428 p. (In Russ.)
20. Iovanovich, M. "Vyacheslav Ivanov i Bakhtin" ["Vyacheslav Ivanov and Bakhtin"]. Vjaceslav Ivanov: Russian Dichter - europaischer Kulturphilosoph. Beitrage des IVInternationalen Vjaceslav-Ivanov-Symposiums, Heidelberg, 4-10 September 1989. Heidelberg, 1993, pp. 223-239. (In Russ.)
198
С.А. №уnbц
21. Lakhmann, R. Pamyat' i literatura. Intertekstual'nost' v russkoi literature XIX-XX vekov [Memory and Literature. Intertextuality in Russian Literature of the 19-20th Centuries]. St Petersburg, Petropolis Publ., 2011, 400 p. (In Russ.)
22. Leiderman, N., Lipovetskii, M. "Zhizn' posle smerti, ili Novye svedeniya o realizme" ["Life after Death, or New Information about Realism"]. Novyi mir, no. 7, 1993, pp. 233-252. (In Russ.)
23. Mandel'shtam, O.E. Sobranie sochinenii [Collected Works]: in 4 vols. Moscow, Terra Publ., 1991, vol. 1, 684 p. (In Russ.)
24. Markov, V.F. O svobode v poehzii [On Freedom in Poetry]. St Petersburg, Izd-vo Chernyshova Publ., 1994, 368 p. (In Russ.)
25. Nitsshe, F. "Antikhrist" ["Antichrist"]. Nitsshe, F. Sochineniya [Collected Works]: in 2 vols. Moscow, Mysl' Publ., 1990, vol. 2, pp. 631-692. (In Russ.)
26. Panova, L.G. Zrelyi modernizm: Kuzmin, Mandel'shtam, Akhmatova i dr. [Mature Modernism: Kuzmin, Mandelstam, Akhmatova and others]. Moscow, Ruteniya Publ., 2021, 928 p. (In Russ.)
27. Sadaesi, I. "Ivanov - Pumpyanskii - Bakhtin" ["Ivanov - Pumpyansky - Bakhtin"], Bakhtin v kontekste russkoi kul'tury XX v. [Bakhtin in the Context of Russian Culture of the 20th Century]. Moscow, 2000, pp. 4-16 (Special issue of the journal "Dialog. Karnaval. Khronotop", 2000, no. 3-4). (In Russ.)
28. Smirnov, I.P. "Filosofskii roman kak metakitch: Kozlinaya pesn' K.K. Vaginova" ["Philosophical novel as a metakitch: Goat's Song by K.K. Vaginova"]. Smirnov, I.P. Tekstomakhiya: kak literatura otzyvaetsya na filosofiyu [Textomachia: How Literature Responds to Philosophy]. St Petersburg, Petropolis Publ., 2010, pp. 97-115. (In Russ.)
29. Smirnov, I.P. Khudozhestvennyi smysl i ehvolyutsiya poehticheskikh sistem. [Artistic Meaning and Evolution of Poetic Systems]. Moscow, Nauka Publ., 1977, 203 p. (In Russ.)
30. Sokolova, T.V. Grani tvorcheskoi zhizni: ocherki o Sh. Bodlere [Facets of Creative Life: Essays on Ch. Baudelaire]. St Petersburg, Petropolis Publ., 2015, 285 p. (In Russ.)
31. Stepun, F.A. Misticheskoe mirovidenie. Pyat' obrazov russkogo simvolizma [Mystical Worldview. Five Images of Russian Symbolism]. St Petersburg, Vladimir Dal', 2012, 476 p. (In Russ.)
32. Tamarchenko, N.D. "Ehstetika slovesnogo tvorchestva" Bakhtina i russkaya filo-sofsko-filologicheskaya traditsiya [ "The Aesthetics of Verbal Creation" by Bakhtin and the Russian Philosophical and Philological Tradition]. Moscow, Izd-vo Ku-laginoi Publ., 2011, 400 p. (In Russ.)
33. Khabermas, Yu. Filosofskii diskurs o moderne [Philosophical Discourse on Modernity], 2 nd ed. Moscow, Ves' mir Publ., 2008, 416 p. (In Russ.)
34. Shakhadat, Sh. Iskusstvo zhizni. Zhizn' kakpredmet ehsteticheskogo otnosheniya v russkoi kul'ture XVI-XX vekov [Art of Life. Life as an Object of Aesthetic Attitude in Russian Culture of the 16-20th Centuries]. Moscow, NLO Publ., 2017, 440 p. (In Russ.)
35. Shul'ts, S.A. "M.M. Bakhtin, R. Ingarden, P.P. Pazolini o kategorii 'otvetstven-nosti'" ["Bakhtin, R. Ingarden, P.P. Pasolini on the Category of 'responsibility'"]. Slavica Tergestina. Trieste, 2017, vol. 19, no. 2, pp. 226-243. (In Russ.)
36. Shul'ts, S.A. "Dostoevskii, Apollon Grigor'ev, Bakhtin" ["Dostoevsky, Apollon Grigoriev, Bakhtin"]. Studia Slavica Academiae Scientiarum Hungaricae. Budapest, 2020, vol. 65, no. 1, pp. 193-207. (In Russ.) https://doi.org/10.1556/060.2020.00009
37. Shul'ts, S.A. "Nasledie M.M. Bakhtina: kontury tselostnosti" ["The Legacy of M.M. Bakhtin: the Contours of Integrity"]. Acta Universitatis Wratislaviensis, no. 4031 (Slavica Wratislavensia, vol. 174), Wroclaw, 2021, pp. 69-81. (In Russ.) https://doi.org/10.19195/0137-1150.174.6
38. Ehikhenbaum, B.M. O poehzii [About Poetry]. Leningrad, Sovetskii pisatel' Publ., 1969, 552 p. (In Russ.)
39. Ehmerson, K. "Dvadtsat' pyat' let spustya: Gasparov o Bakhtine" ["Twenty-five Years Later: Gasparov on Bakhtin"]. Ehmerson, K. Ocherkipo russkoi literaturnoi i muzykal'noi kul'ture [Essays on Russian Literary and Musical Culture]. Boston; St Petersburg, Academic Studies Press; BiblioRossika Publ., 2020, pp. 92-134. (In Russ.)
40. Ehfron, A.S. O M. Tsvetaevoi. Vospominaniya docheri [About M. Tsvetaeva. Memories of a Daughter]. Moscow, Sovetskii pisatel' Publ., 1989, 478 p. (In Russ.)
41. Hansen-Love, A. "Literaturnyi geroi kak Iov Boga" ["Literary Hero as God's Job"]. Semantizatsiya - kontseptualizatsiya - smysl. Sb. v chest' 80-letiya professora Ezhi Faryno [Semantization - Conceptualization - Meaning. In Honor of the 80th Anniversary of Professor JerzyFaryno]. Siedlce, 2021, pp. 177-190. (In Russ.)
42. Nagy, Istvan. "Fenomenologiya pamyati i avtobiograficheskii sposob rechi u postsimvolistov (Akhmatova, Mandel'shtam, Pasternak, Tsvetaeva)" ["The Phenomenology of Memory and the Autobiographical Way of Speech among Post-symbolists (Akhmatova, Mandelstam, Pasternak, Tsvetaeva)"]. Semantizatsiya -kontseptualizatsiya - smysl. Sb. v chest' 80-letiya professora Ezhi Faryno [Seman-tization - Conceptualization - Meaning. In Honor of the 80 th Anniversary of Professor Jerzy Faryno]. Siedlce, 2021, pp. 337-348. (In Russ.)
43. Szilard, Léna. A karnevàlelmélet. Vjacseszlav Ivanovtol Mihail Bahtyinig. Budapest, Tankonyvkiadô, 1989, 174 p. (In Hungarian).
