CC BY
134
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
УДК 947.04:930.1(09)
Е.Н. Дербин
М.Д. ПРИСЁЛКОВ И ПРОБЛЕМА ИНСТИТУТА КНЯЖЕСКОЙ ВЛАСТИ В ДРЕВНЕЙ РУСИ (К ЮБИЛЕЮ УЧЁНОГО)
Рассматривается развитие представлений М.Д. Присёлкова на проблему института княжеской власти в Древней Руси, в связи с общим процессом жизни и творчества историка. Прослеживается влияние на его работу петербургской исторической школы.
Ключевые слова: М.Д. Присёлков, княжеская власть в Древней Руси, петербургская историческая школа.
Научное наследие М.Д. Присёлкова (1881-1941), со дня рождения которого исполнилось 130 лет и 70 лет со дня смерти, продолжает оставаться актуальным. Об этом говорит и переиздание его трудов [18; 20; 21; 28], и стремление осмыслить его творчество [5; 6; 9; 10; 12]. Однако работы М.Д. Присёлкова, одного из крупнейших исследователей Древней Руси, внесшего существенный вклад в изучение её церковной, политической истории, летописания, источниковедения, по-прежнему не до конца включены в историографический оборот. Поэтому задачей данной статьи будет попытка проследить развитие представлений историка пусть о частной, но важной проблеме власти древнерусских князей. Тем более что эта проблема не отмечена особо ни исследователями творчества М.Д. Присёлкова, ни историографами политического строя Древней Руси [7; 29] и выглядит в его трактовке достаточно оригинально. При решении поставленной задачи довольно интересно взглянуть на учёного и как на типичного, хотя и выдающегося, представителя петербургской школы историков России конца XIX - первой трети XX в., руководимой С.Ф. Платоновым.
Жизнь и творчество М.Д. Присёлкова можно условно разделить на три периода: до 1917 г., 1917-1930 гг., 1931-1941 гг. - в целом соответствующих периодизации отечественной историографии конца XIX - первой половины XX в. Все они связаны у него с Санкт-Петербургским, затем Петроградским и Ленинградским университетом, в стенах которого в это время сформировалась, получила развитие и подверглась разгрому историческая школа С.Ф. Платонова. Характерной особенностью этой школы, объединявшей всех её представителей, были методы научного реализма и эмпиризма. Методы раскрытия исторической эпохи во всей её конкретности, через тщательный анализ фактов, основанные на пристальном внимании к источнику, без заданности установленной схеме и без социологического догматизма, стремящиеся к объективности. Эта источниковедческая направленность, сосредоточенное внимание на конкретном выражении исторических процессов, новаторский характер идей очень ярко проявились именно в трудах М.Д. Присёлкова.
В первый период своей жизни - конец XIX - начало XX в. - М.Д. Присёлков студент историкофилологического факультета (1899-1903), затем приват-доцент по кафедре истории русской церкви (1907-1917). Преподавал он и в других учебных заведениях, что позволяло ему читать общие курсы русской истории [23]. Будучи непосредственным учеником С.Ф. Платонова и неофициально А.А. Шахматова, молодой учёный глубоко впитал научные традиции петербургской исторической школы, её методы и направления деятельности. Главным сочинением М.Д. Присёлкова в это время является его магистерская диссертация «Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси
X-XИ вв.» (СПб., 1913), вызвавшая оживлённую дискуссию [14]. В основе работы лежит настойчивая попытка доказать, с использованием тщательного источниковедческого анализа фактов, ряд оригинальных и интересных идей по церковно-политической истории Древней Руси, выдвигаемых М.Д. Присёлковым1, в том числе это касается и проблемы княжеской власти.
Главное, что бросается в глаза при чтении данной диссертации, это внимание к междукняже-ским отношениям в связи с борьбой князей вокруг церковной иерархии как на международной арене, так и внутри страны. Здесь М.Д. Присёлков вначале придерживается точки зрения А.Е. Преснякова, выделяя семейно-династическое начало в междукняжеских отношениях при разделе отцовского владения Киевской Русью, которое сочеталось с государственной необходимостью совместных действий
1 Здесь нет необходимости наглядно раскрывать научные методы источниковедческого анализа М.Д. Присёлкова и в целом характеризовать его работу. Это уже сделано Я.С. Лурье и подтверждено А.Ю. Дворниченко [6; 11].
князей по обороне Русской земли и по внутренним делам её [21. С. 34, 70-71]. Эти отчинные устремления князей приводили к постоянному дроблению Руси. В ней к концу XI в., считает М.Д. Присёлков, ещё не успели выработаться ни в языке, ни в понимании той поры даже термины «столица» государства и «великий князь» для обозначения их роли в отношении Киева и киевского князя. Историк предполагает, что понятие столицы государства формулировалось в словах Святослава о Переяславле на Дунае: «...яко то есть середа земли моей». Великий князь киевский же для современников в княжеской иерархии - это только «первый столник». И вот в эту реальность, по мысли М.Д. Присёл-кова, вторгается книжное слово монаха-летописца, который в Повести временных лет формулирует на церковно-иерархическом языке новое понятие столицы государства, как перевод слова «митрополия», применительно к словам Олега Вещего: «.се буди мати градом Русским» [21. С. 92, 119]. Из русских церковных кругов вышел и «идеал междукняжеских отношений . - идеал братской любви и
совместной дружбы под отеческим водительством старшего брата - киевского князя, - несомненно взятый из среды правящей церковной иерархии, где равночестные “отцы наши” - епископы - смыкались в собор под отеческою рукою митрополита» [21. С. 70-71]. Так, замечает М.Д. Присёлков, в летописном своде Никона 1073 г., «где резко обличается Святослав как нарушитель заповеди отца и Бога и где автор, под влиянием распрей Ярославичей, влагает в уста умирающего Ярослава заповедь детям, в которой читаем идеал междукняжеских отношений, какой представляется Никону и братии Печерской обители как путь прекращения братских котор князей. ... долг князей - жить мирно между собою и слушаться старшего брата; старший брат - князь киевский; он - в отца место; князья должны довольствоваться своею землею, не преступать чужого предела и не обижать братьев; старший князь в последнем случае должен помогать обиженному» [21. С. 103-104]. В том же своде схему этих идеальных междукняжеских отношений основатель Киево-Печерского монастыря Феодосий называл «законом». «Никон взгляд монастыря на эти события изложил в “ряде” Ярослава» и унаследовал его от Феодосия, считает М.Д. Присёлков. В свою очередь эти понятия Феодосий взял из книг и «из отношений епископов к митрополиту, считающемуся епископам отцом и старейшиной» [21. С. 119]. Отсюда задача Печерского монастыря: «выступать и в пору политических волнений с проповедью безусловного исполнения крестоцелованья в междукняжеских отношениях, с проповедью братской любви князей под руководством старейшего во имя крепости и силы Русской земли» [21. С. 103-104]. Продолжателем этой традиции выступает Нестор. «Правда жизнь была сложнее книжной монашеской теории и вела . к борьбе и отчужденности», не находя поддержки этой теории ни среди князей, ни среди киевского общества, - часто подчёркивает историк [21. С. 70-71, 120, 130-131, 157, 160, 167]. В занятии княжеских столов, по М.Д. Присёлкову, не было единого принципа, реальная жизнь подсказывала его: занятие силой, избрание вечем, по завещанию или договору князей, под влиянием церкви, бояр, дружинных слоёв [21. С. 202-204, 208]. Отмечается также безусловная зависимость князей и от «первой дружины» (бояр), и от «церковных кругов», и от широких кругов общественности (вече), с которыми им приходилось ладить. Это типичное искусство князей-политиков, умение удержаться у власти, хорошо показано на примере княжения Святополка Изяславича и Владимира Мономаха [21. С. 72-73, 96, 159-161, 164-166, 170-174, 178-180, 182-183, 195]. Однако нельзя не заметить, что все действия князей М.Д. Присёлков объясняет только руководимой ими определенной церковной программой.
Таким образом, анализируя источники, отталкиваясь от них, а не от историографической концепции, историк приходит к важной мысли о неопределённости, невыработанности института княжеской власти в Древней Руси, на который накладывалась искусственная, книжная теория летописца. Совершенно прав Я.С. Лурье: «М.Д. Присёлков не был историком-теоретиком; предметом его внимания были конкретные исторические вопросы. . Однако с самого начала научной деятельности М.Д. Присёлкова его внимание привлекла проблема, имевшая большое методологическое значение, -вопрос о политическом пристрастии летописцев, писавших русскую историю» [11. С. 474].
Во второй период своей жизни и творчества (конец 1910-х - начало 1930-х гг.) М.Д. Присёлков не имел твёрдой почвы под ногами. Ещё в письме 1913 г. А.А. Шахматову он восклицал: «Кто я? Русские историки считают меня историком русской церкви (как будто это что-то совсем особое?), историки церкви - русским историком. Я не хочу судить, кто прав, кто ошибается, но я хочу надеяться ... заниматься наукой» (Цит. по: [12. С. 8. - Ср.: 15. С. 36; 22. С. 198]). И несмотря на революционное время, условия Гражданской войны, арест (1922), перестройку системы образования и постепенное вытеснение из университета, М.Д. Присёлков продолжал много и плодотворно работать. Доцент
м__________
2012. Вып. 1
(1917-1918), профессор кафедры истории религии (1919-1927), декан факультета общественных наук (1920-1924), научный сотрудник (1925-1930), заведующий (1928-1930) историко-бытовым отделом Государственного Русского музея. К преподавательской, а читал он лекции на нескольких кафедрах и факультетах, вёл семинары на дому, добавляется организаторская работа. В русле неё историк редактирует крупные проекты: «Введение в науку: История» и «Века: Исторический сборник». К особой чести М.Д. Присёлкова, в отличие от многих его коллег, несмотря на суровые, порой голодные условия, он не покидает столицы, университета и не меняет прежнего интереса к истории Древней Руси. А современность и постепенный переход к марксизму требовали решать, прежде всего, социальноэкономические проблемы, вопросы классовой борьбы, новейшей истории. Продолжать начатое и перейти к новым исследованиям в то непростое время ломки исторической науки, приспособиться к изменяющимся условиям работы позволила М.Д. Присёлкову именно принадлежность к петербургской научной школе с её прагматизмом, отсутствием концептуальной направленности. И это отличие историков Петербурга, которые «оптимистичнее смотрят на настоящее, чем мы» и «искренно думают, что с ними [большевиками] можно говорить о созидательной работе, тогда как мы уверены, что такая работа при этой власти немыслима», уже в 1918 г. отметил Ю.В. Готье, историк московской исторической школы [4. С. 202-204].
В 1920-е гг. основные работы М.Д. Присёлкова были посвящены истории русского летописания и истории русского быта (XVШ-XIX вв.). Но если вторая тема непосредственно связана с его новыми служебными занятиями, то переход к первой - это продолжение дореволюционного творчества, особенно актуализирующееся после смерти А.А. Шахматова в 1920 г. При этом, обращаясь к истории летописания, М.Д. Присёлков часто подчёркивал, что он не филолог, а историк и его задача, через всестороннее познание летописей, изучение истории Древней Руси [15. С. 36; 22. С. 198]. Выполнением этой задачи «будет значительная перестройка нашего понимания прошлого, нашей прошлой истории, и во многом древняя русская история XI-XV вв. станет для нас новой русской историей по новым материалам для разных сторон её жизни и по новым точкам зрения, открываемым в наших сводах», - писал историк [26. С. 135]. Справедливо замечание Я.С. Лурье, что эта задача «была поставлена в историографии не А.А. Шахматовым, а М.Д. Присёлковым» [11. С. 472].
И М.Д. Присёлков с энтузиазмом берётся за дело, уверенный: «Из истории нашей умственной жизни рукою А.А. [Шахматова] удален надуманный и пустой образ летописца - монаха, далекого от жизни и мирской суеты. Летописи встают пред нами, как памятники страстной политической борьбы, а летописцы являются её участниками или перьями в руках главнейших политических деятелей. Все намеки, недомолвки, поправки различных редакций и наслоений получают глубокий смысл, и памятники, давно, казалось, знакомые науке, в новом освещении начинают говорить многое такое, чего ранее мы не умели в них прочитать или о чём не умели их спросить. Они начинают оживать, потому что тайна их приёмов, вкусов, задач и самой жизни их разгадана и открыта» [26. С. 134]. Отсюда в трудах М.Д. Присёлкова 1920-х гг. сохраняется пристальный интерес к проблеме института княжеской власти в Древней Руси. Развитие его взглядов на данную проблему можно обнаружить, прежде всего, в научно-популярной книге «Нестор летописец. Опыт историко-литературной характеристики» (Пб., 1923) и в историческом сборнике «Россия и Запад» (Пб., 1923), где он опубликовал гениальную статью «Борьба двух мировоззрений» и рецензию на «Очерк истории древнерусской литературы до-московского периода (XI-XШ вв.)» В.М. Истрина. В этих работах историк не просто повторяет свои дореволюционные суждения, а существенно дополняет и развивает их. Так, существовавшее мнение о государственном единстве Киевской Руси X-XИ вв. М.Д. Присёлков объясняет идейной борьбой Руси с Византией за независимость. Византии удобно было видеть единство для церковного управления, Руси - для отпора посягательств империи [20. С. 42-43; 22. С. 198-201]. Однако политическая власть киевского князя была лишь теоретической. Повиноваться старейшим князьям-братьям - это идеальная схема междукняжеских отношений, предъявляемая со стороны церкви. «Поскольку во главе этой [русской] митрополии стоял единый митрополит, власть которого - в противоположность княжеской - была властью общерусской, постольку для противовеса этой власти и ограничения всяких посягательств Византии должен существовать “старейший” князь, как политический представитель и глава Русской земли, что естественнее всего связать с князем киевским. Как митрополит правит Русской митрополией через епископов, . так и старейший киевский князь в остальных волостях правит через местных князей». Впервые эту программу изложил игумен Печерского монастыря Феодосий в своем письменном обличении князя Святослава, считает М.Д. Присёлков. И само понятие
«старейший» князь вышло из терминологии этого монастыря. Хотя в реальности Русь была «разбита в политическом владении нескольких князей и даже фамилий» (отличных от Рюрикова или Игорева рода), отношения между которыми являлись узкосемейными, и перевес того или иного владельца определял случай - реальная сила, «каприз» народа, влияние церкви, бояр [15. С. 45; 20. С. 43, 55-58, 76, 86, 128-129, 146-147, 152]. И несмотря на то что «Владимир установил на Руси христианский княжой уклад», само восприятие христианства оказалось особым - «жизнерадостным», в противовес аскетичному в Византии. Актом крещения человек уже был спасён, и отсюда «радование вводится в быт христианского государства», а не страх и стыд за несовершенство человека. Поэтому на Руси были приняты княжеские пиры, столь известные по былинному образу, и милостыня как христианская правительственная деятельность князя. Отсюда же до XIII в. князья перед смертью не постригались в монахи. Это было необычно для княжеской среды, в отличие от последующих времён [15. С. 39-40, 42, 51-52].
Таким образом, М.Д. Присёлков вновь констатирует разрыв реального положения древнерусских князей и книжной теории княжеской власти как общегосударственной, основанной на братской любви под рукой старейшего по принципу церковной иерархии.
Заключительный период жизни и творчества М.Д. Присёлкова оказался ещё более драматичным и, по иронии судьбы, наиболее плодотворным. В 1930 г. он был арестован по сфабрикованному ОГПУ делу «Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России» (так называемому «Делу академика С.Ф. Платонова»), по которому проходило множество историков с обвинением в антисоветизме. Это был, безусловно, процесс завершения разгрома петербургской исторической школы, к которой принадлежал М.Д. Присёлков. Красноречивее всего об этом говорит само обвинение в создании «нелегальных кружков, в которых подготовлялись кадры антисоветских научных работников». По сути же речь идёт о жизни школы, об учениках, группировавшихся вокруг учителей и занимавшихся наукой, не подконтрольной советской идеологии, чего быть к концу 1920-х - началу 1930-х гг. уже не могло. Приговор был суров: 10 лет лишения свободы с отбыванием в исправительно-трудовом лагере особого назначения на Соловках. Правда, в 1931 г. заключение было заменено ссылкой. М.Д. Присёлков жил в Новосибирске, Галиче, работал бухгалтером и считал, что заниматься историей больше не будет. На целых 5 лет он оказался вне научно-исследовательской деятельности. А время это для отечественной историографии было ключевым. Именно к середине 1930-х гг. в ходе репрессий, критики буржуазных учёных, ряда дискуссий об общественно-экономических формациях, указаний «партии и правительства», реформы высшей школы была создана советская историческая наука. Историк, не участвовавший в этом процессе, только в конце 1935 г. по ходатайству друзей возвращается из ссылки в родной город. В следующем году он уже сотрудник кафедры истории СССР Ленинградского университета, ведёт практические занятия по палеографии и начинает читать ставший знаменитым курс по истории русского летописания.
Возвращение М.Д. Присёлкова к прерванной исследовательской и педагогической работе оказалось необычайно плодотворным [10. С. 153-154]. За 1936-1940 гг. он успел издать основные труды А.А. Шахматова («Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв.», «Повесть временных лет»), Радзивиловскую летопись, завершить реконструкцию Троицкой летописи, выдвинуть новый план издания ПСРЛ, написать много статей. Наконец, с триумфом защитить докторскую диссертацию (1939), первую на историческом факультете ЛГУ после защиты А.Е. Преснякова в 1918 г. М.Д. Присёлков успел даже побыть заведующим кафедрой истории СССР и деканом истфака (1940), единственным беспартийным за годы советской власти. Внезапная смерть оборвала столь стремительный взлет, казалось бы, опального историка. Ведь официальная реабилитация его состоялась лишь в 1953 г.
Когда читаешь труды М.Д. Присёлкова тех лет, зная условия их написания, удивляешься, с какой быстротой и внешней лёгкостью овладел он формационным подходом, идеологическими догмами и манерой особенного письма с обязательным цитированием классиков марксизма-ленинизма. Вновь напрашивается предположение, что это свойство петербургской исторической школы. Отсутствие общей доминирующей концепции истории позволяло, изучая отдельные фактические вопросы, легко перестраиваться, модифицируя теорию в связи с изменением научной конъюнктуры. При этом М.Д. Присёлков умудрялся сохранять и развивать свои прежние основные, ещё дореволюционные, идеи и созидать новые. Очень хорошо это видно на примере исследуемой им и интересующей нас проблемы института княжеской власти в Древней Руси. И тут необходимо обратиться к широкому спектру работ историка, а не только к обычно разбираемым курсу «История русского летописания
XI-XV вв.» (Л., 1940) и последней его статье «Киевское государство второй половины X в. по византийским источникам» (1941). В частности, привлекают внимание своей содержательностью небольшой «Исторический обзор», являющийся введением к первому тому «Истории русской литературы» (1941), и расширенная рецензия «Задачи и пути дальнейшего изучения “Русской Правды”. По поводу выхода академической “Правды Русской” под редакцией акад. Б.Д. Грекова. М.; Л., 1940», опубликованная посмертно в 1945 г. Также нельзя пройти мимо статей «”Слово о полку Игореве” как исторический источник» (1938) и «Русско-византийские отношения IX-XИ вв.» (1939). Уже из названий видны разноплановость работ и разнообразие тем, затрагиваемых историком.
Итак, для М.Д. Присёлкова Древняя Русь по-прежнему период существования относительно единого Киевского государства. Однако хронологические рамки его он значительно расширяет. Вместо X-XИ вв. теперь они охватывают IX-XШ вв. - весь домонгольский период. При этом историк выделяет три стадии Киевской Руси, в согласии с теорией К. Маркса. «На рубеже VШ-IX вв. сложилась «империя Рюриковичей», составляющая «готический период» русской истории». В середине XI в. она переходит «от примитивной организации своего государства - «вассалитет без ленов или лены, состоящие исключительно из дани» - к установлению повседневной феодальной эксплоатации населения». С середины XII в. наступает период феодальной раздробленности. «К этому времени относится полный упадок распорядительной роли среди русских княжеств киевского князя. когда отдельные русские княжества ведут свою самостоятельную международную политику, забывая о былом единстве, как забывают и сами князья о том, что они “одного деда внуки”» [16. С. 3, 7, 10; Ср.: 17. С. 238; 18. С. 80;
19. С. 216-217; 24. С. 148; 25. С. 98; 27. С. 132-133]. Но до «татарского завоевания» на Руси продолжает оставаться стремление сохранить единство русских княжеств, к чему красноречиво призывает «Слово о полку Игореве» [27. С. 112, 132-133]. К тому же «во время упадка Киева как распорядительного центра русских княжеств в борьбе со степью киевский князь не утратил исключительного права сношения с Империей по всем делам русских княжеств, потому что агент Империи - митрополит - оставался в Киеве» [18. С. 39-40, 123; 25. С. 108]. Сама же Византийская империя, «желая сплотить силы русской стороны и противопоставить степи единое русское пограничье», противится раздробленности и поддерживает на Руси особого рода княжеские союзы [27. С. 124, 132].
Рассмотрим точку зрения историка подробнее. Образованию Киевского государства предшествовали «государственные объединения северного озерного края, под рукою Новгорода, и днепровского юга, под рукою Киева», а именно княжества - варяжские на севере и славянские на юге. Княжества эти «вносили на смену былых племенных объединений - объединения территориальные, создавали власть, организующую защиту и завоевания и собирающую для того с населения дань, эту основу государственной эксплоатации варварских государств». М.Д. Присёлков вновь отмечает случайность появления огромной «империи Рюриковичей», которая «является естественным плодом примитивной организации норманских завоеваний, а не результатом глубоко продуманных планов». И по-прежнему его не привлекает история Руси до княжения Игоря, так как «остается в летописи без освещения». Он констатирует: «Когда и как киевские князья распространили свою власть среди других «племен» русского славянства, сказать трудно» [16. С. 3-5]. При этом М.Д. Присёлков устанавливает, что Киевское государство к середине X в. представляло собою, с одной стороны, основное ядро (Киев, Чернигов и Переяславль), называвшееся собственно «Русской землей», с другой - «подчиненные этой Руси силою меча киевского князя земли, которые платили Киеву “полюдье”. Такое соотношение нам известно и в строе Великого Новгорода, и в Золотой Орде, и в других примитивных государственных образованиях древности. Константин Багрянородный, определяя это соотношение ядра и земель, называет их Русью внешнею и внутреннею». «”Полюдье”, собираемое с подвластных Русской земле областей, шло на содержание дружины Киевского князя» - этой «многочисленной наёмной военной силы», с которой ему нельзя не считаться, так как с помощью неё он завоёвывал, охранял и реализовывал дань. Поэтому «договоры Олега и Игоря заключены не от имени одного князя Русской земли, но и от его дружинников, т.е. начальников наемных отрядов». При этом «как Русская Правда Ярослава и Ярославичей вовсе не рисуют нам строй и нормы Киевского государства, так и договоры - документы весьма узкого в этом торговом пункте значения». М.Д. Присёлков, конечно, пытается представить себе политический строй изначальной Руси, но обозначает лишь «наличие крепкого местного управления, которое не пускает скандинавов ни к захвату территорий, как это было не однажды на Западе, ни к участию в управлении страною». Эти «вооруженные местные правители», «местная правящая верхушка», «местная правящая знать», помимо выплаты полюдья, сами
эксплуатируют население. Поэтому пришлый княжеский дружинник «выступает как временный феодальный владетель». Однако последующим киевским князьям (Святослав и Владимир) при расширении своей власти и подвластной территории приходится опираться не на наёмные дружины, стремящиеся к самоуправству, чтобы «не допустить их осесть в Киевском государстве», а на массу городских воев. Они же, по-видимому, способствовали «ликвидации местных властей и водворению здесь сыновей князей Русской земли», - считает историк [19. С. 232-246].
«В княжение Владимира I государство Рюриковичей достигло цельности своего сложения». «Крещение Руси знаменует собой, - по определению К. Маркса, - кульминационный пункт готической России». До того князь-завоеватель «смотрел на Россию лишь как на стоянку, от которой надо двигаться дальше в поисках империи на юге». Теперь Владимир советуется со своей дружиной не только «о ратех», но и «о строи землянем и о уставе землянем». Очень быстро и церковные власти «становятся политическими советниками князя», «вводили на русской почве византийские феодальные обычаи, идейно оправдывали феодальную эксплуатацию зависимых классов, ускоряли процесс феодализации. Перенесенными оказались и самые представления о светской власти. Маркс рисует нам Владимира, как соединяющего “теократический деспотизм порфирородных с военным счастьем северного завоевателя” и становящегося таким образом “одновременно государем своих подданных на земле и их покровителем и заступником на небе”» [16. С. 5-6]. М.Д. Присёлков сохраняет своё мнение о подчинении церкви на Руси до 30-х гг. XI в. болгарскому охридскому архиепископу и жизнерадостном характере христианства [16. С. 7; 25. С. 103]. Но «коренные изменения в укладе и жизни Киевского государства», согласно мнению историка, закрепляются лишь при сыновьях Ярослава, что нашло отражение в «Русской Правде» Ярославичей. Тогда как «прежняя “Правда росьская” знает только дружину князя, где своими постановлениями князь Ярослав желает создать нормы порядка и справедливости, предоставляя всему остальному населению в городах и вервях жить и устанавливать порядок самому, не видя здесь иных задач своей власти, кроме военного дела и сбора “полюдья”. Новая “Правда” сыновей Ярослава показывает заботы князей о своих доменах, чего до того князья не знали. Перед нами князь-землевладелец», захватывающий совместно с феодальной аристократией (местное боярство, дружина, церковь) земли свободных крестьянских общин и постепенно закрепощающий трудовое население. «Пространная редакция Русской Правды, законодательный памятник XII в., уже со всею отчетливостью рисует двухклассовое феодальное государство, как организацию власти землевладельцев для господства над земледельцами» [16. С. 7-9; 17. С. 249-250; 18. С. 52]. Междукняжеские отношения той поры имеют значение сюзеренитета-вассалитета. Князья получали княжеские столы не как самостоятельные единицы, а на вассальных принципах, «как подручники киевского князя, его вассалы, «ходя в руку» своего сюзерена». Ситуация меняется после смерти Владимира Мономаха и раздела его земель между сыновьями, когда падает значение киевского князя и окончательно наступает феодальная раздробленность на «местные феодальные силы» с непрерывными «феодальными войнами князей» [16. С. 10; 19. С. 240].
С середины XII в. сильнейшими княжествами становятся малонаселенные до той поры РостовоСуздальское и Галицко-Волынское, «где самостоятельно и по-новому складывается своя жизнь». Третьим большим государственным образованием, выросшим на развалинах «империи Рюриковичей», со своей особой формой устройства был Новгород. В Ростово-Суздальском крае благодаря деятельности Андрея Боголюбского, который, «опираясь на ремесленные и купеческие слои городов и на мелкого феодала-дружинника, начал разгром ростово-суздальского боярства», произошло установление «прочной княжеской власти, какой до этого не знало ни одно из княжений Киевского государства». Напротив, в Галицко-Волынском княжестве, впитавшем «более чем в других русских княжествах» феодальную культуру и быт, благодаря соседству с Византией, Венгрией и Польшей, упрочилось и «развилось дружинное боярское землевладение» «и бояре замыкаются в руководящую силу края», также борясь с княжеской властью. Но «полная победа над княжеской властью досталась только новгородскому боярству», которое «успешно ограничивает роль князя в управлении и пресекает ему возможность стать в ряды новгородских феодалов». При этом «боярство своею экономическою мощью перерастает многочисленное и богатое купечество и руководит всею политическою жизнью Новгорода, сохраняя и используя старинную форму вечевого строя» [16. С. 10-13]. М.Д. Присёлков нигде не уточняет, насколько старинная эта форма и как она развивалась в других областях Руси. Только в курсе «История русского летописания XI-XV вв.» он отмечает: «.как весьма вероятно, в Киеве воскресла вечевая жизнь в связи с поднимавшимся и нараставшим восстанием» после смерти
Святополка [18. С. 79]. Тем самым историк присоединялся к давней и ставшей актуальной в трудах Б.Д. Грекова мысли о замирании в Киевской Руси и воскрешении в период феодальной раздробленности вечевой деятельности.
Такова точка зрения М.Д. Присёлкова на проблему института княжеской власти в Древней Руси, представленная в конце его жизни. В ней можно заметить следующее. Если исключить налёт теории феодализма, то сохраняются все основные прежние идеи историка. Они дополняются анализом не только летописей и византийских источников, всегда привлекавших внимание М.Д. Присёлкова, но и впервые - «Слова о полку Игореве» и Русской Правды2. Именно на основании последней он подтверждает главный вывод о неопределённости, невыработанности института княжеской власти. В Русской Правде Ярославичей «перед нами князь-землевладелец, напирающий на крестьянские общины с целью мобилизации из их разоренных членов того фонда человеческого материала, который нужен князю для устройства хозяйства в своем домене. Все остальное так же, как при Ярославе, лежит и теперь вне внимания и управляющей руки князя, которые население почувствует позднее», - констатирует историк [16. С. 8]. Поэтому М.Д. Присёлков нигде не дает определения данному институту в ставшей типичной тогда форме - «раннефеодальная монархия». Его часто обвиняли в игнорировании процессов классооб-разования, классовой борьбы, в недоверии к данным наших летописей и преклонении перед показаниями иностранных источников [2. С. 211-212; 13. С. 21; 30. С. 201]. Но, оставаясь верным источниковедческому подходу к прошлому, убежденным, что авторы летописных сводов, «дав нам схему русской исторической жизни, одушевляясь, к сожалению, желанием закрыть подлинную жизнь древности в целях возвеличения правящей династии» [18. С. 80], М.Д. Присёлков сумел дать множество замечательных идей, которые постепенно подтверждаются исторической наукой (большая роль Тмуторокани в древнерусской истории; деление Киевской Руси на две части; значимость городских воев в военнополитической жизни; огромное церковно-монастырское влияние на государственные дела; жизнерадостное христианство Древней Руси; схема истории русского летописания и т.д.) [6. С. 231; 12. С. 28-29]. Тем самым историк сумел опередить свое время в науке, но оставил больше вопросов, чем дал ответов. Надеемся, что и его взгляд на институт княжеской власти не останется без внимания исследователей истории домонгольской Руси, а направление научной деятельности петербургской исторической школы будет продолжаться.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Брачев В.С., Дворниченко А.Ю. Кафедра русской истории Санкт-Петербургского университета (1834-2004). СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004. 384 с.
2. Будовниц И.У. Об исторических построениях М.Д. Присёлкова // Исторические записки. М.: Изд-во АН СССР, 1950. Т. 35. С. 199-231.
3. Валк С.Н. Русская Правда в отечественных исследованиях середины XIX - первой половины XX века. Подготовительные фрагменты // Валк С.Н. Избранные труды по историографии и источниковедению. СПб.: Наука, 2000. С. 339-411.
4. ГотьеЮ.В. Мои заметки. М.: ТЕРРА, 1997. 592 с.
5. Дворниченко А.Ю. Замечательный исследователь летописания Древней Руси // Присёлков М.Д. Нестор летописец: Опыт историко-литературной характеристики. СПб.: Рус. миръ, 2009. С. 3-26.
6. Дворниченко А.Ю. М.Д. Присёлков как исследователь истории Киевской Руси // Присёлков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X-XII вв. СПб.: Наука, 2003. С. 223-234.
7. Дербин Е.Н. Институт княжеской власти на Руси IX - начала XIII века в дореволюционной отечественной историографии. Ижевск: Изд. дом «Удмуртский ун-т», 2007. 268 с.
8. Казачкова Д.А. Хронологический список трудов М.Д. Присёлкова // Труды Отдела древнерусской литературы. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962. Т. 18. С. 476-480.
9. Кияткина Ю.Г. К вопросу о научном методе М.Д. Присёлкова (на основе анализа болгарской концепции Крещения Руси) // Материалы II Междунар. науч. студ. конф. «Научный потенциал студенчества - будущему России». Т. 3. Философия и история. Ставрополь: СевКавГТУ, 2008.
10. Лурье Я.С. Михаил Дмитриевич Присёлков и вопросы изучения русского летописания // Отечественная история. 1995. № 1. С. 146-159.
11. Лурье Я. С. Михаил Дмитриевич Присёлков - источниковед // Труды Отдела древнерусской литературы. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962. Т. 18. С. 464-475.
2 «Честь отчетливой постановки задачи восстановления протографа Краткой редакции принадлежит М.Д. При-сёлкову», - писал С.Н. Валк [3. С. 377].
12. Лурье Я.С. Предисловие // Присёлков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. СПб.: Дмитрий Буланин; Petropolis, 1996. С. 5-29.
13. НасоновА.Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. Монголы и Русь. 2-е изд., стер. СПб.: Наука, 2000. 416 с.
14. Отчёт о магистерском диспуте М.Д. Присёлкова в Санкт-Петербургском университете // Научный исторический журнал. СПб., 1914. Т. 2, вып. 1 (№ 3). С. 133-139.
15. Присёлков М.Д. Борьба двух мировоззрений // Россия и Запад: ист. сб. / под ред. А.И. Заозерского. Пг.: Academia, 1923. Сб. 1. С. 36-56.
16. Присёлков М.Д. Введение. Глава I. Исторический обзор. § 1 // История русской литературы / под ред. А.С. Орлова, В.П. Адриановой-Перетц, Н.К. Гудзия. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941. Т. 1. Литература XI -начала XIII века. С. 3-24.
17. Присёлков М.Д. Задачи и пути дальнейшего изучения «Русской Правды». По поводу выхода академической «Правды Русской» под редакцией акад. Б.Д. Грекова. М.-Л., 1940 // Исторические записки. М.: Изд-во АН СССР, 1945. Т. 16. С. 238-250.
18. Присёлков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. СПб.: Дмитрий Буланин; Petropolis, 1996. 325 с.
19. Присёлков М.Д. Киевское государство второй половины X в. по византийским источникам // Учен. зап. ЛГУ. № 73. Сер. исторических наук. Л., 1941. Вып. 8. С. 213-246.
20. Присёлков М.Д. Нестор Летописец: Опыт историко-литературной характеристики. СПб.: Рус. миръ, 2009. 154 с.
21. Присёлков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X-XII вв. СПб.: Наука, 2003. 248 с.
22. Присёлков М.Д. [Рец.:] В.М. Истрин. Очерк истории древнерусской литературы домосковского периода (XI-XIII вв.). Изд. «Наука и школа». Пг., 1922. 248 с. // Россия и Запад: ист. сб. / под ред. А.И. Заозерского. Пг.: Academia, 1923. Сб. 1. С. 198-201.
23. Присёлков М.Д. Русская история. Учебная книга для VII-VIII классов мужских гимназий и VII кл. реальн. училищ. М.: Изд. Т-ва И.Д. Сытина, 1915. 259 с.
24. Присёлков М.Д. Русская Правда [Рец. на кн.: Правда Русская]. Т. I. Тексты / Ин-т ист. АН СССР / подгот. к изд. В.П. Любимов, Н.Ф. Лавров, М.Н. Тихомиров, Г.Л. Гейерманс, Г.Е. Кочин; под. ред. Б.Д. Грекова. М.; Л., 1939 // Вестник древней истории. 1939. № 3. С. 148-151.
25. Присёлков М.Д. Русско-византийские отношения IX-XII вв. // Вестник древней истории. 1939. № 3. С. 98-109.
26. Присёлков М.Д. Русское летописание в трудах А.А. Шахматова // Изв. Отд. рус. яз. и словесности Рос. АН. 1920 г. Пг., 1922. Т. 25. С. 128-135.
27. Присёлков М.Д. «Слово о полку Игореве» как исторический источник // Историк-марксист. 1938. Кн. 6. С. 112-133.
28. Присёлков М.Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. 2-е изд. СПб.: Наука, 2002. 512 с.
29. Свердлов М.Б. Общественный строй Древней Руси в русской исторической науке XVIII-XX веков. СПб.: Дмитрий Буланин; Petropolis, 1996. 335 с.
30. Советская историография Киевской Руси. Л.: Наука. Ленингр. отд., 1978. 280 с.
Поступила в редакцию 20.11.11
E.N. Derbin
M.D. Priselkov and the problem of princely power in the ancient Rus (to the anniversary of the scientist)
The article deals with the development of M.D.Priselkov's views of the princely power in Ancient Rus. The consideration is given within the bounds of his life and creative work. The scientist's influence on the development of St. Petersburg historical school is also traced back.
Keywords: M.D. Priselkov, princely power in the ancient Rus, St. Petersburg historical school.
Дербин Евгений Николаевич,
кандидат исторических наук, старший преподаватель ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» 426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 4) E-mail: [email protected]
Derbin E.N., candidate of history, senior lecturer Udmurt State University
426034, Russia, Izhevsk, Universitetskaya st., 1/4 E-mail: [email protected]
