CC BY
93
ЛУНАРНО-СОЛЯРНАЯ СИМВОЛИКА ФИЛОСОФСКО-ЭСТЕТИЧЕСКИХ ВОЗЗРЕНИЙ ВЯЧ. ИВАНОВА
А.В. Локша. МГУ им. адм. Г.И. Невельского.
Аннотация
Статья посвящена философу, культурологу и поэту Серебряного века Вяч. Иванову. Его творчество неразрывно связано с понятием теургия, религия, миф и символ. Астральные символы у Вяч. Иванова обретают различные образные формы.
Библиогр. 10 назв
Вячеслав Иванов является одним из наиболее культурологически ориентированных поэтов Серебряного века, который не только обосновал «теорию символизма», но и предвосхитил будущее развитие русской поэзии [3]. Такая постановка вопроса дает возможность по-новому увидеть концептуальные прозрения Иванова. Вяч. Иванов «отразил полнее, чем кто-либо другой, порыв своего века к художественному оправданию бытия, устремленность к чуду преображения - словом, образом, символом...». Три его главные книги - «По звездам» (1909), «Борозды и межи» (1916) и «Родное и вселенское» (1917) - выражали «культурологическое» мировоззрение нового типа: «синтез умозрения и откровения».
В философии и эстетике Вяч. Иванова можно выделить несколько ключевых «образов-категорий», на которых «держится» не только его философское, но и поэтическое творчество: символ, религия, теургия, миф.
Так сам процесс творчества понимался Ивановым в религиозном ключе. Ср.: «что до религиозного творчества, мы имеем в виду лишь одну сторону его, ту из многообразных его энергий, которая проявляется в деятельности художественной. Художество было религиозным, когда и поскольку оно непосредственно служило целям религии. Ремесленниками такого художества были, например, делатели кумиров в язычестве, средневековые иконописцы, безыменные строители готических храмов. Этими художниками владела религиозная идея. Но когда Вл. Соловьев говорит о художниках будущего: «Не только религиозная идея будет владеть ими, но они сами будут владеть ею и сознательно управлять ее земными воплощениями», -он ставит этим теургам задачу еще более важную, чем та, которую разрешали художники древние, и понимает художественное религиозное творчество в еще более возвышенном смысле».
Религиозное творчество, постулируемое Ивановым, по сути дела, есть не что иное, как теургия, некое «общее» соборное действо, преображающее Вселенную. Характерно, что теургический принцип понимается Ивановым в мистическом (а не в магическом ключе), ибо «теургический принцип в художестве есть принцип наименьшей насильственности и наибольшей восприимчивости». Поэтому «не налагать свою волю на поверхность вещей - есть высший завет художника, но прозревать и благовествовать сокровенную волю сущностей. Как повивальная бабка облегчает процесс родов, так должен он облегчать вещам выявление красоты; чуткими пальцами призван он снимать пелены, заграждающие рождение слова. Он утончит слух, и будет слышать, «что говорят вещи»; изощрит зрение, и научится понимать смысл форм и видеть разум явлений. Нежными и вещими станут его творческие прикосновения. Глина сама будет слагаться под его перстами в образ, которого она ждала, и слова в созвучия, предуставленные в стихии языка. Только эта открытость духа сделает художника носителем божественного откровения».
В конечном счете, подобное теургически-религиозное творчество оказывается теснейшим образом связанным с символом, который разворачивается в миф. И отсюда «вытекает первое условие того мифотворчества, о котором говорим мы: душевный подвиг самого художника. Он должен перестать творить вне связи с божественным всеединством, должен воспитать себя до возможностей творческой реализации этой связи. И миф, прежде чем он будет переживаться всеми, должен стать событием внутреннего опыта, личного по своей арене, сверхличного по своему содержанию».
Все эти основные теоретические постулаты, развиваемые Ивановым в своих статьях, особым образом преломляются на уровне астральной символики, которая призвана акцентировать те или иные теоретические категории.
Астральная символика в творчестве Вяч. Иванова обретает различные образные формы. При этом «звездные» символы вписаны в сугубо символистскую систему ценностей, где «верх» (небо) традиционно осмысляется как начало, обладающее положительной
аксиологией. Основное отличие астральной системы образов в творчестве Иванова заключается в том, что она пронизана культурологическим аллюзиями и реминисценциями в гораздо большей степени, нежели поэзия его «собратьев по цеху». Именно поэтому «небо» (и его астральные атрибуты) в поэзии Иванова - это не просто «онтологический верх», но еще и небо, принадлежащее к определенной культуре [4].
Так, например, в стихотворении «Дни недели» перед нами предстают семь римских божеств, символизирующих определенные планеты. «Римский» код задается же эпиграфом к стихотворению: «Обычай приурочивать дни к семи светилам, именуемым планетами (Солнцу, Луне, Марсу, Меркурию, Юпитеру, Венер и Сатурну), возник у египтян, но существует у всех людей». Этот эпиграф представляет собой небольшой отрывок из «Римской истории» греческого историка Диона Кассия.
Получая «имена», звезды теряют свой традиционный для символизма абстрактный характер и встраиваются в определенную культуру / мифологию (в данном случае - в римскую) Характерно, что Иванов, обозначая звезды культурными именами, тут же приводит для каждого божества тот набор функций, которой оно выполняло в древней культуре. Ср.: «И за ним, с улыбкой ясной, / Сребролукая Луна, / Как впервые в мир прекрасный / Брату вслед пришла она...» [2, 68].
Как это часто бывает у Вяч. Иванова, астральные символы в этом стихотворении оказываются закодированными с помощью нескольких культурных ключей [6]. Если первый культурно-мифологический пласт лежит на поверхности, то второй оказывается «спрятанным» вглубь лирического сюжета. На «римскую» символику накладывается в этом стихотворении еще один коннотатив-ный пласт. Семь планет символизируют не только персонифицированные божественные силы, но Иванов через порядок их появления дает свою концепцию хода истории. И уже здесь мы видим, что круг планет, обозначенный в стихотворении, символизирует круговое, циклическое развитие исторического времени. Такая концепция истории, несомненно, имеющая корни в древних мифологических представлениях о цикличности времени, получила название «вечного возвращения». Так и в стихотворении Иванова: Солнце, Луна, Меркурий. уступают свое место мрачному богу смерти - Сатурну - чтобы потом, пройдя круг «умирания-воскресения» опять появится на небосклоне [2, 70].
Таким образом, круговое движение планет оказывается созвучным мифолого-историческим представлениям Вяч. Иванова, восходящим к ницшеанской концепции истории как «вечного возвращения» [8]. А сама жизнь предстает в виде одного «вселенского дня», определенного исторического «эона», за которым следует умирание, оборачивающееся воскресением. Совмещение архаических культурных схем с модернизированными моделями является одной из самых характерных особенностей младосимволистской культуры [1]. Подобное органичное слияние приводит к культурной неисчерпаемости образа-мифа, о котором, как бы предвосхищая философию Иванова, писал Шеллинг [9].
Подобную мифо-историческую концепцию, также связанную с астральными образами, обнаруживаем в стихотворении «Венец земли». Мотив «кругового времени», связанный, несомненно, с философией Ницше (о чем говорит образ «плюща» - неизменного атрибута Диониса), воплощается в стихотворении в образах «новых солнц», которые несут обновление «Земле в венце терновом». При этом возникает противопоставление бренности земли и вечности звезд. Ср.:
Так Земля в венце терновом,
Скрытом силой плющевой,
Мерит с каждым солнцем новым Даль пучины роковой.
[2, 95]
Как видим, образ Диониса Ивановым косвенно связывается с астрально-солярной семантикой. Эта связь обнаруживается не только на уровне поэтической практики Иванова, но также еще и на уровне его теоретических разработок. Так, например, статья «Кризис индивидуализма», где речь идет о «новой», «хоровой», дионисийской нравственности вошла в сборник с симптоматичным названием «По звездам. Статьи и афоризмы».
Звезды в поэтической культуре Вяч. Иванова, как и положено образам-символам, могут обладать множеством различных значений. Наряду с «мифолого-исторической» семантикой, возникшей в предыдущем стихотворении, звезды могут быть означающими и для других «смысловых концептов». Так в стихотворении «Средь ночи вступил я в высокий.» звезды оказываются носителями поливалентной символики и могут прочитываться в совершенно различных культурно-смысловых моделях.
В стихотворении описывается «с колоннами стройными храм», который в финале стихотворения оказывается «сердцем» лирического героя. Необходимый атрибут этого описания - звезды, которые, связываясь в стихотворении с сакральным началом, являются знаками вечности.
С одной стороны, символы звезд в стихотворении интериори-зируются (речь идет не о храме, а о сердце героя) и оказываются знаками «микрокосма». Возможно, Иванов обращается в этом стихотворении к древней мифопоэтической концепции о человеческом теле, как о «сжатой модели» Вселенной. Ср., например, представления о «космическом символизме» человеческого тела в различных «зодиакальных учениях»: «язычники верили, что Зодиак образован телом Великого человека Вселенной. Это тело, которое они называли макрокосмом (Великий Мир), было разделено на двенадцать основных частей, каждая из которых находилась под контролем небесных сил, поящихся в каждом из зодиакальных созвездий» [10].
С другой же стороны, символы «вечных звезд» связываются в стихотворении с категорическим императивом Канта, который сравнивал его с небом, усеянным звездами. С учетом того, что категорический императив находится внутри человеческого разума, становится понятной происходящая в стихотворении «интериориза-ция» звезд.
Особое значение в астральной символике Вяч. Иванова обретает солнце. Солнце в соответствии с мифологическими кодами, ассоциируется с творящим мужским началом, и поэтому этот образ оказывается тесно связанным с темой поэтического творчества. Так, в стихотворении «Золотое счастье» обнаруживаем образ солнечного бога - Аполлона, который наделяется в тексте и названии астральной атрибутикой (золото - традиционно солнечный металл): «Улыбнулась нежно Муза: / “Дважды ты блажен и трижды, / Как блажен лишь Феб единый, / Лучезарный и влюбленный, / Строя лиру золотую”» [2, 86].
Астральный «антагонист» солнца - Диана-Луна - также появляется в стихотворениях Иванова. Если солнце связывается с творческим, ясным началом, то Луна, напротив, оказывается знаком темного таинственного мира, производящего ощущение пустоты и безжизненности. Такую интерпретацию этого образа находим в стихотворении «Полнолуние». Полнолуние, согласно мифопоэтическим представлениям, - это самое мистическое время, когда становятся возможными «прорывы» магических сил в земную действительность (ср.: шабаши ведьм всегда «приурочены» именно к полнолунию). Стихотворение интересно тем, что в нем возникает традиционная мифологическая дистрибуция образа луны. Так, в частности, луна связывается с образом воды (что традиционно для многих древних культов), луна, как и вода, является образом, воплощающим в своей символике женское начало [2, 89]. Семантическая корреляция лунного и водного начал экспрессивно воплощается в стихотворении в образе «лунной дорожки».
Сливаясь воедино, лунная и водная символика приводят к теме первоначала, «хаоса до творения», когда жизнь была всего лишь собранием «текучих», неоформленных стихий: «Стихий текучих колыбель, / То - мир безжизненно-астральный? / Или потоп первоначальный - / Земли младенческой купель» [2, 89].
Таким образом, время полнолуния, по Иванову, - это мистическое время возращения в «лоно хаоса», связанное с «теневой сферой» жизни (ср. подобные лунные мотивы, возникающие в ранней лирике Блока).
В цикле стихотворений (в «Челне по морю») возникает образ лазури - традиционный для поэтов символистов астральный об-
раз. Лазурь для Вяч. Иванова - это метафора неба, которого должен достигнуть лирический герой стихотворения. Небо же в астральной символистской системе связано с некими высшими онтологическими ценностями [2, 91].
В стихотворении «На миг» возникает образ «вселенского дня», также традиционный для символистской культуры. Однако парадокс этого «великого дня» у Иванова заключается в том, что он дан «на миг». Все стихотворение пронизано астральной символикой, в нем появляются почти все астральные символы, значимые для символистской поэзии. При этом одним из доминантных астральных образов в этом тексте является образ зари, описание которого у Вяч. Иванова вполне сопоставимо с описаниями «заревых образов» в поэзии Белого и Блока [2, 93]. Семантическая доминанта стихотворения заключается в двух последних трехстишиях, где возникает противопоставление мира дольнего миру горнему. При этом «провидцем» высших миров (в соответствии с символистской эстетикой и художественной философией) оказывается поэт, который открывает красоты вышних миров жителям «печальной земли»:
И ты, поэт, на миг земле печальной дан!
Но миру дольнему тобою мир явленный
Мы зрели, вечностью мгновенной осиян.
[2, 93]
Наряду с традиционными для символизма образами у Иванова возникают и традиционные для символизма мотивы. Так, в стихотворении «Полет» мы находим мотив преодоления пропасти между земным и небесным началами, мотив полета в небо. Однако смысловая дистрибуция этого мотива несколько иная, чем у Блока или Белого. Если у Блока полет всегда связывался с концептом «пути поэта», а у Белого с мотивом освобождения из земного плена, то у Иванова все иначе. Прежде всего, мотив полета в стихотворении связан с образом музыки (возможно, здесь сказалось влияние Ницше, значимое для всех символистов) [7], а через образ музыки полет соотносится с образом Музы и темой поэтического творчества.
Музыка в эстетико-философской системе Вяч. Иванова занимала чрезвычайно важное место. Музыкальность для поэта-фило-софа была неким эвристическим принципом, объединяющим «дионисийский ритуал» и соборность. Именно поэтому музыка - это искусство, преимущественно дионисийское по существу. Здесь, безусловно, на Вяч. Иванове сказалось влияние Ницше, который первым утвердил связь дионисийской стихийности с музыкальным началом. Недаром поэтому, теоретически разрабатывая категорию музыкальности, Иванов обращается к именам Ницше и Вагнера.
Так, в статье «Вагнер и Дионисово действо» в единое целое связываются главные категории философско-эстетической системы Вяч. Иванова: музыка, соборность, дионисийство. Ср., например: «Вагнер - второй после Бетховена, зачинатель нового дионисийского творчества и первый предтеча вселенского мифотворчества. <...> Теоретик Вагнер уже прозревал дионисийскую стихию возрождающейся Трагедии, уже называл Дионисово имя. Общины художников, делателей одного совместного «синтетического» дела
- Действа, были, в мысли его, поистине общинами “ремесленников Диониса"». Вяч. Иванов встраивает философско-эстетический план музыкальной образности в систему астральной символики, что, по существу, есть развитие платоновской «музыки сфер».
Доминатная тема вышеназванного стихотворения приобретает характер метапоэтической - здесь описывается сама ситуация поэтического вдохновения. И именно здесь мы видим, в чем мир образов Иванова отличается от образной системы Блока. У Блока в стихотворении «Художник» ситуация вдохновения также корреспондирует с мотивом шума и музыки [5]. Но если у Блока вдохновение и сам процесс поэтического творчества всегда связаны с мотивом нисхождения («оплотнения» в материю бестелесного поэтического порыва), то у Иванова поэтическое творчество - это абсолютный порыв вверх, вознесение в небо. Отсюда целый ряд романтических мотивов, появляющихся в стихотворении.
Так, например, авторская установка на «прорыв» в сферу «трансцендентного» (небесного) обусловливает появление в тексте традиционного для романтизма мотива «покидания скучного брега» (ср., например: «Простри же руку мне! Дай мне покинуть брег / Ничтожества, сует, страстей, самообманов!»[2,94]. Но если в романтизме преодоление оппозиции этого и иного миров было, скорее, «горизонтальным» (ср. традиционный для романтиков мотив морского путешествия), то в стихотворении Иванова это преодоление происходит по вертикали, при этом инвариантный образ «иного» воплощается в образе неба (ср. название стихотворения: «По-
лет»). Отсюда, заметим, еще одна контаминация «небесного и водного», возникающая в стихотворении «Венец земли». Ср.: «Стремь
- и океан великий / До безбрежности небес» [2, 95].
Астральные символы в ивановской философско-поэтической системе часто предстают в качестве «атрибутов» символического пейзажа. Жанр «символического пейзажа» - один из излюбленных символистами. Подобными символическими зарисовками природы особенно увлекался Андрей Белый. Характерно, что и в поэзии Белого, так же, как и в поэзии Иванова, подобного рода зарисовки часто оказываются связанными с астральными сферами. Так, например, в стихотворении Иванова «Вчера во мгле неслись Титаны...» обнаруживаем символическое изображение небесных стихий (ср., например, с подобными «символическими» картинами грозы в поэзии Белого. П, которые рисуются опосредованно через культурно-мифологическую символику. Подобный символический пейзаж обнаруживаем в стихотворении «Зарница», однако здесь он тесно оказывается связанным с фольклорным началом и является фоном для разворачивания авторского астрального мифа, главными героями которого становятся персонифицированные астральные символы (Зарница, Хмара, Гром).
Литература:
1. Гальцева РА. Западноевропейская культурфилософия между мифом и игрой // Самосознание европейской культуры ХХ века. М., 1993.
2. Иванов Вяч. Стихотворения и поэмы. М., 1976. .
3. Дзуцева Н.В. Время заветов. Проблемы поэтики и эстетики
постсимволизма. Иваново, 1999
4. Дэвидсон П. Вячеслав Иванов в русской и западной критической мысли: 1903-1925 // Studia Slavica Hungaricae. Budapest, 1996. Т. 41, С. 112-114.
5. Кихней Л.Г. Акмеизм: Миропонимание и поэтика. М., 2001.
6. Кузнецова О.А., Герасимов Ю.К., Обатнин Г.В. Вячеслав Иванов // Русская литература рубежа веков (1890-е - 1920-х годов). М., 2001.
7. Минералова И.Г Русская литература серебряного века. Поэтика символизма. М., 2003.
8. Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. Т.2. М., 1990. С. 5-237.
9. Шеллинг Ф. Система трансцендентального идеализма. Л., 1936.С.378
10. Холл М.П. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии. М., 2003.
Astral symbols in philosophy of V. Ivanov
Anna V. Loksha. an assistant of art and culture“ s history of Neve!skoj“s MSU. Verhneportovaya str.. 50a. phone: (4232) 445-999. e-mail: [email protected]
Annotation
The article is devoted to V. Ivanov, a philosopher, a culturologist, a poet of the Siloer age. His works are inseperally linked with the concept of religion, myth and symbol. Astral symbol in V.I. Ivanov“s creative works take various image bearing shapes.
