CC BY
369
С Т А Т Ь И
А.Ю. Бахтурина
«ЛУЧШЕ ПУСТЬ НЕМЦЫ РАЗОРЯТСЯ,
ЧЕМ БУДУТ ШПИОНИТЬ»: НЕМЦЫ-КОЛОНИСТЫ И РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО В ГОДЫ «ГЕРМАНСКОЙ» ВОЙНЫ
Немецкие колонисты в России к началу ХХ в. представляли собой разнородную среду. Под этим общим названием на территории империи проживали представители различных по сути общественных и социальных слоев: от обычных земледельцев до высокообразованной интеллигенции в ряде колоний юга России.
Расселение немцев на территории Российской империи началось после обнародования манифеста Екатерины II 4 декабря 1762 г. «О позволении иностранцам, кроме жидов, выходить и селиться в России и о свободном возвращении в свое отечество русских людей бежавших за границу»1. На казенных землях расселились в основном немецкие крестьяне. Они основали поселения в Тобольской, Астраханской губерниях и далее вверх по Волге, в Оренбургской губернии и южных районах России. Часть немцев осела под С.-Петербургом. Все поселенцы на казенных землях принимали российское подданство. Колонистами в империи признавались только те люди, которые занимались сельским хозяйством. Все колонисты в России свободно исповедовали свою веру, пользовались правами гражданина империи на территории всей страны, могли свободно распоряжаться своим имуществом2.
Первая волна немецкой иммиграции в Россию была воспринята совершенно спокойно. Ни правительство, ни различные слои русского общества не видели никаких противоречий, могущих возникнуть в результате расселения немцев на землях империи.
Немцы-колонисты в России накануне мировой войны
Отношение к обосновавшимся в России немцам стало меняться в 80-х гг. XIX в., когда образовалась еще одна область немецких поселений - в западных губерниях России на Волыни.
Туда переселились немцы с территории Царства Польского. Одновременно на Волынь начали переселяться новые эмигранты из Германии. Социальный состав новой волны был иным: приехало значительное
количество немецкой интеллигенции, представителей различных религиозных течений (меннониты, баптисты и другие), стремящихся не просто к какой-либо производственной деятельности, но и к воплощению в жизнь своих культурных и религиозных целей.
Въезд этих категорий немцев в Россию совпал по времени с заключением русско-французского союза. Произошла внешнеполитическая переориентация Российской империи, началось постепенное охлаждение отношений с Германией. Поэтому появление новых поселений немцев на Волыни вызвало в правительственных и общественных кругах некоторую обеспокоенность. С точки зрения местных властей, миграции немцев на Юго-Запад России приводили к повышению цен на землю и распространению религиозных ересей, с точки зрения военных - возникала угроза надежности тыла русской армии в случае войны3.
Образованные слои русского общества уже не так спокойно, как раньше, стали реагировать на водворение немцев в России. И немцы не стремились к интеграции в российское общество, утверждая обособленность немецкой диаспоры4.
В марте 1887 г. был издан указ, запрещавший иностранцам приобретать землю в губерниях Царства Польского, а также в Бессарабской, Витебской, Волынской, Гродненской, Киевской, Ковенской, Минской, Подольской, Курляндской и Лифляндской губерниях5. Через пять лет, в 1892 г., были изданы «временные правила», запрещавшие лицам «нерусского происхождения», в том числе и принявшим русское подданство, приобретать земли в Волынской губернии. Исключение делалось для исповедующих православие6. Эти законы в исследовательской литературе трактуются как антинемецкие7, но справедливости ради заметим: речь в них шла не о немцах, а об «иностранных выходцах» и лицах «нерусского происхождения», то есть они распространялось на поляков и евреев. Немецких же колонистов закон 1892 г. лишил права приобретать землю, если они не переходили в православие. Также в эти годы отменялись налоговые льготы, ранее предоставляемые иностранцам8.
Все эти меры вызвали волну эмиграции немцев-колонистов в США. Но несмотря на отток немцев из Российской империи, к 1913 г. их насчитывалось 1 200 000 человек9.
Поиск национальной идентичности в России конца XIX в. вел не только к пониманию и утверждению различий между «русским» и «немецким», но и к отрицанию «немецкого» как «чужого» и даже враждебного. Во всяком случае, мешающего развитию страны. Разработка и утверждение русской национальной идеи перерастали в национализм и шовинизм. Терпение и благожелательность сменялись раздражением. Изменению взаимовосприятия немцев и русских к началу XX в. также способствовало начало подготовки к войне. Подспудно стал формироваться образ противника России10.
Противник в лице Германии виделся не только за пределами империи. Очень тесные экономические, культурные, научные связи двух государств, складывавшиеся в течение многих десятилетий, дали основание национально-патриотическим кругам говорить о сознательном враждебном проникновении немцев в Россию, о попытках «мирного завоевания» страны. В российской патриотической печати конца XIX - начала XX вв. стала усердно обсуждаться проблема немецких колоний11. Читателя подводили к мысли о том, что завоевание России Германией уже совершается путем экономического и духовного гнета, систематического захвата лучших земель. А за колонистами, осуществляющими это завоевание, стоят, дескать, миллионы штыков, направленных на Россию. Мотив непосредственной опасности немецкого завоевания, близкой войны с немцами звучал в образованном русском обществе все сильнее12. Однако в среде российского простонародья в это время царило добродушно-ироническое отношение к немцам, враждебности к ним не было.
Эти моменты чрезвычайно важны для дальнейшего понимания того, в какой степени изменилась общественная психология в России в годы Первой мировой войны, трансформировались в общественном сознании понятия «частная собственность», «гражданские права» и т.д. в отношении немцев-колонистов. Немецкая диаспора после 1914 г. также была вынуждена пережить серьезные изменения в плане отношения к России, русским, осознания своего места в Российской империи как в настоящем, так и в будущем.
Правительственная политика в отношении немцев-колонистов
Начало войны поставило правящие круги перед необходимостью выработать четкий правительственный курс по отношению к немцам, находящимся на территории Российской империи. При этом сразу стали складываться сразу два направления, два отличных друг от друга политических курса. Связано это было с тем, что с самого начала войны на территории Российской империи действовали две власти: гражданская (Совет министров, отдельные министерства, губернская администрация) и военная (Ставка верховного главнокомандующего, органы полевого управления войсками). Фактическое существование двух властей, стремившихся к независимой деятельности, обусловило то обстоятельство, что меры в отношении немцев-колонистов с лета-осени 1914 г. параллельно разрабатывались и Советом министров, и Ставкой главковерха.
Их разработка шла независимо друг от друга, причем военная и гражданская администрации руководствовались собственными, связанными с конкретной ситуацией соображениями. Члены Совета министров в 1914 г. довольно плохо осознавали масштаб и последствия начавшегося мирового конфликта. Привыкшие к довольно размеренной бюрократической работе,
высшие чиновники просто не могли себе представить, что вступление в мировую войну способно изменить не только стиль и методы управления, но и само отношение к таким, казалось, до войны незыблемым понятиям как «гражданские права», «собственность», «законопослушание». В итоге мировая война перевернула психологию народов и опрокинула представления о праве и гуманности, казавшиеся незыблемыми. Стало складываться иное право - право войны, которое ранее не было известно ни в России, ни в европейских государствах. Его важнейшим элементом стало появление законов военного времени и распространение их на гражданские отношения. Сфера гражданского права постепенно становилась в прямую зависимость от требований, вызванных войной. И на одном из первых мест оказался вопрос о землевладении немцев-колонистов в России.
3 августа 1914 г. в Совете министров попытались обсудить вопрос о собственности выходцев из Германии и Австро-Венгрии. Управляющий Министерством внутренних дел Н.А. Маклаков заявил, что в отношении немцев на территории Российской империи «пора покончить с позой сентиментального уважения к закону». Но большинство Совета министров в тот момент с ним не согласилось. Главноуправляющий землеустройством и земледелием А.В. Кривошеин заметил: «Мы должны вести себя как мировая держава, хотя слова Маклакова соблазнительны»13. В самом начале войны члены Совета министров явно еще не были готовы к распространению военных законов на частноправовые отношения.
Но уже осенью отношение высшей бюрократии к немцам, проживающим в Российской империи, стало меняться. Своеобразный толчок к этому был дан Николаем II. В октябре 1914 г. император высказался о немцах, находящихся в России. Весьма сурово он заметил Петроградскому градоначальнику генерал-майору А.Н. Оболенскому : «Отчего много у вас немцев? Обратите внимание, что надо это выяснить. Я приказываю всех выслать. Мне это все надоело»14. Император, видимо, имел в виду немцев, сохранявших германское подданство на территории России. Но его слова правительственные чиновники восприняли как указание на необходимость перехода к активным действиям в отношении вообще всех немцев, в том числе и немцев-колонистов.
Инициативу проявил член Государственного совета Ф.Ф. Трепов. В октябре 1914 г. он представил в Совет министров записку, в которой отметил, что «последовательно и неуклонно» развивается «немецкая колонизация в пределах Юго-Западного края». Он указал «на особливую с государственной точки зрения настоятельность положить предел таковому явлению в смысле не только прекращения дальнейшего расширения немецкого землевладения, но и ликвидации существующего»15. 8 октября император повелел рассмотреть записку Трепова в Совете министров. В итоге появились три положения Совета министров: об ограничении землевладения и землепользования неприятельских подданных, об ограничении землевладения и землепользования австрийских, венгерских и
германских выходцев и о прекращении землевладения и землепользования австрийских, венгерских и германских выходцев в приграничных местностях16. После утверждения их Николаем II 2 февраля 1915 г. эти положения стали называться законом 2 февраля 1915 г. «Об ограничении землевладения и землепользования неприятельских подданных»17, который стал основой для мероприятий по сокращению землевладения немцев-колонистов.
В соответствии с ним, австрийским, венгерским, германским или турецким подданным запрещалось приобретать какое-либо недвижимое имущество на территории всей Российской империи. Кроме того, им предписывалось «отчудить в установленные сроки и по добровольному соглашению свои недвижимые имущества, находящиеся вне городских поселений». В случае если к определенному времени добровольного отчуждения не происходило, недвижимость подлежала продаже с публичного торга. Эти меры распространялись на территории Петроградской губернии, Прибалтики, Царства Польского, Великого княжества Финляндского, Кавказа, северо-западных (Ковенской, Гродненской, Виленской, Минской, Сувалкской), юго-западных и южных (Бессарабской, Херсонской, Таврической, Екатеринославской ) губерний и Приамурского края (ст. 4), а также на приграничные районы18.
Принимая закон об ограничении немецкого землевладения зимой 1915 г., высшие правительственные чиновники отмечали, что основная его цель - ликвидация единой немецкой диаспоры в России. Правительство мало занимал вопрос об экономических последствиях «ликвидационной политики» как для немцев-колонистов, так и для российского сельского хозяйства. Немцы, с точки зрения гражданских властей, представляли опасность как обособленная национальная группа. Так, в декабре 1914 г на одном из заседаний Совета министров Кривошеин сказал, что надо «отчужденность немцев истребить и обособленность кончить»19. Кроме того, меры против «немецкого засилья» и борьба с «германизмом», как отмечал на том же заседании министр путей сообщения С.В. Рухлов, необходимы для подъема боевого духа войск, ибо «против японцев шли охотно, а сейчас неохотно»20
В военных кругах отношение к немцам было однозначно негативным. Задолго до начала военных действий значительная часть офицеров осознавала, что война будет трудной, а Германия - серьезный противник. Именно в этой среде началось рождение новой военной психологии, основанной на принципе «добро есть то, что способствует победе». Основным аргументом российского генералитета в пользу жесткого курса в отношении немцев-колонистов в прифронтовых районах было соображение о необходимости укрепления тыла русской армии, защиты его от шпионов и борьбы с антиправительственными настроениями. Задача борьбы со шпионажем представлялась одной из важнейших. Позиция Ставки распространялась не только на немцев, проживавших в пределах прифрон-
товой территории, но и на евреев, венгров, католических священников и лютеранских пасторов.
В Ставке наиболее активным проводником политики борьбы с немецкими шпионами из колонистов стал начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Н.Н. Янушкевич. Его взгляды на этот вопрос были весьма резким. Он считал, что необходима срочная ликвидация немецких колоний в прифронтовых районах. Так, на анонимном сообщении из Новочеркасска о ситуации на Волыни в конце 1914 г. он начертал резолюцию: «Лучше пусть немцы разорятся, чем будут шпионить»21.
К зиме 1915 г. окончательно оформились две позиции, гражданских и военных властей, в отношении немцев-колонистов: позиция Совета министров, направленная на ликвидацию немецкого землевладения путем продажи земель колонистов, и позиция Ставки, стремящейся провести быстрое принудительное переселение немцев из прифронтовых районов. Те и другие преследовали цель «освободить» эти земли и рассредоточить немцев по территории Российской империи. Конкретные мероприятия в этом направлении оказали существенное влияние на отношение российского общества к немецким колонистам.
«Освобождение» немецких земель и российское крестьянство
Первые шаги по отчуждению немецкого землевладения были предприняты Ставкой осенью 1914 г.: началось принудительное переселение немцев-колонистов из приграничных губерний. В ноябре главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта генерал Н.В. Рузский приказал выселить немцев-колонистов из Сувалкской губернии. Тут же последовал запрос губернатора Н.Н. Купреянова: кого считать «немцами-колонистами»?22 Этот запрос весьма показателен для понимания того, как поначалу на местах воспринимали политику военных властей. Если для чинов Ставки немцы-колонисты независимо от подданства были безусловными врагами, то для российского обывателя и даже для крупных гражданских чиновников они оставались лицами, которых защищают законы Российской империи.
26 декабря 1914 г. верховный главнокомандующий вел. кн. Николай Николаевич приказал очистить от немцев-колонистов Привислинский край, а в апреле 1915 г. по приказу нового главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта генерала от инфантерии М.В. Алексеева началось принудительное переселение «неблагонадежных» немцев из района, занимаемого 10-й армией23.
В начале июня 1915 г. Ставка отдала приказ о том, что оставляемая территория «должна быть превращена в пустыню, т.е. очищена как от населения, так и от всего того, что могло составлять для врага определенную ценность»24. Эта мера касалась всех мирных жителей прифронтовых
территорий независимо от национальности. 23 июня 1915 г. Особое совещание при штабе главковерха приняло постановление о чистке войсками прифронтовых районов, по которому немцы-колонисты должны были выехать в обязательном порядке за собственный счет25.
Принудительное переселение немцев-колонистов из приграничных губерний весной-летом 1915 г. стало массовым. По подсчетам американского исследователя Э. Лора, приведенным в его диссертации, из приграничных губерний принудительно переселили 300 000 немцев-колонистов26. В изданной позднее монографии он пишет, что в конце 1914 г. из польских губерний выселено 420 тыс. немцев-колонистов, а из Волынской губернии в 1915 г. - 115 88927. По данным С.Г Нелиповича, с территории Волынской губернии было принудительно переселено 13 тыс. человек28. Подсчеты количества принудительно выселенных немцев-колонистов затрудняются тем, что в июне 1915 г., параллельно шло принудительное выселение мирного населения Западных губерний и Восточной Галиции29. Кроме того, по замечанию С.Г. Нелиповича, положением «Об обеспечении нужд беженцев» от 30 августа 1915 г. высланные с театра военных действий немцы приравнивались к беженцам30
Первоначально переселяемые не пользовались льготами, которые предоставлялись беженцам из прифронтовых территорий. Беженцы имели право на ежедневное пособие из государственных средств, обеспечение жильем и одеждой, а все принудительно переселяемые должные были жить исключительно на собственные средства.
Также первое время при выселении немцев-колонистов делались исключения для родственников колонистов, находящихся в действующей армии и для имеющих российские военные награды, что было установлено законом 2 февраля 1915 г. Но в октябре 1915 г. командующий 8-й армией генерал от кавалерии А.А. Брусилов сообщил об участившейся порче телеграфных проводов и случаях шпионажа в районе дислокации армии31. На этом основании Канцелярия по гражданскому управлению при штабе главковерха отменила льготы для благонадежных немцев32.
Переселяемые из прифронтовых районов немцы-колонисты делились на три категории: принудительно переселяемые, административно высылаемые и заложники. Основанием для высылки служили распространение неблагоприятных для русской армии слухов, подозрение в шпионаже. Высылаемые передавались в распоряжение или гражданской администрации, или этапных комендантов. В соответствии с действовавшим в России законодательством, административно высланные лица во время следования по этапу должны были содержаться в тюремных помещениях33.
Высланные из прифронтовых районов немцы-колонисты следовали этапным порядком через Поволжье в сибирские губернии34. Постепенно направление ссылки «неблагонадежных» из прифронтовых районов (немецких-колонистов, евреев, венгров, поляков, галичан-украинофилов, католических священников и лютеранских пасторов) постепенно сдви-
галось к северу. Так, население прибалтийской колонии Штоксмангоф в составе 350-ти немецких семейств было принудительно вывезено в Пермскую губернию «за явно враждебное отношение к российским войскам и из опасения шпионажа и содействие противнику»35. Но в военных условиях движение это было настолько медленным, что фактически значительная часть высылаемых осталась к концу лета 1915 г. на юге России и в Поволжье.
Во время принудительного переселения колонистов военные власти брали заложников из каждого селения, чтобы исключить какое бы то ни было сопротивление. Заложники также вывозились в глубь России. Большинство заложников было вывезено при отступлении русских войск в 1915 г. Практика взятия заложников отрицательно оценивалась военными, многие из которых считали, что «взятие же заложников при отступлении армии не имеет практического значения... Они только излишне обременяют власть заботами об их содержании»36.
Таким образом, осенью 1914 - летом 1915 гг. в прифронтовых районах юга и северо-запада Российской империи шло принудительное переселение немцев-колонистов и, как следствие, освобождение занимаемых или земель. Поначалу ни Ставка, ни Совет министров не имели четкого представления о том, как будут использованы эти земли. Епископ Евлогий позднее вспоминал, как в колониях на Волыни «поднялись плач, вопли... Нагрянула полиция следить за спешной ликвидацией. За бесценок продавались сельскохозяйственные орудия, скот, вещи... Несомненно, власть действовала бестолково...: урожай есть, а рабочих рук нет»37.
Один из вариантов решения возникшей проблемы явился совершенно неожиданно.
Весной 1915 г. началось отступление русских войск на Юго-Западном фронте. Вслед за отступавшими войсками на территорию Российской империи хлынули потоки беженцев из Царства Польского и Восточной Галиции. Крестьянское население Галиции многие десятилетия страдало от малоземелья и, чтобы вызвать в этой среде симпатии к русской власти, местная русофильски настроенная печать стала распространять сведения о готовящемся переселении галицийского населения на земли немцев-колонистов. Скоро вопрос был поставлен более широко: речь стала идти о предстоящем расселении беженцев из Галиции, Царства Польского и других территорий на землях немецких колонистов38.
Отток местного населения из Галиции весной-летом 1915 г. был массовым явлением. По официальным данным, в российские губернии выехало около 100 тыс. галичан. Уполномоченный Всероссийского союза городов на Юго-Западном фронте князь С.Д. Урусов в интервью корреспонденту газеты «Киевская мысль» утверждал, что, расспрашивая беженцев, выслушивая их жалобы, ему удалось выяснить: «главной причиной перехода в Россию послужили обещания, которые раздавали безответственные добровольцы [Речь, видимо, идет о представителях национали-
стической фракции Государственной думы, находившихся на территории Восточной Галиции В. Бобринском и Д. Чихачеве, а также пророссийски настроенной галицийской интеллигенции. - А.Б.], ведя определенную пропаганду»39. Эта агитация, по утверждению князя Урусова, сводилась к тому, что галичанам обещали «чуть ли не готовые хозяйства, устроенные гнезда. Эти обещания затуманили им головы... Многие из них серьезно требовали по 1 рублю в день, что им тоже обещали, спрашивали, где те хозяйства, которые конфискованы в их пользу»411.
«Русское слово» и «Биржевые ведомости» сообщили, что «галицкие беженцы отказываются от предложения идти на работы или переселяться в другие губернии, ссылаясь на то, что... им обещали наделить их землею в Волынской губернии за счет секвестрованных колоний немецких колонистов»41. Действительно, летом 1915 г. в газете «Прикарпатская Русь» было опубликовано сообщение о том, что «вопрос о временном поселении наших крестьянских беженцев на землях немецких колонистов... обсуждался очень и очень серьезно как в военных, так и в военно-гражданских решающих кругах и, по имеющимся сведениям из очень авторитетных источников, был, по крайней мере, близок к благоприятному для наших крестьян разрешению»42. Слухи об этом в Галиции распространились широко. В сочетании с приказом командования об эвакуации трудоспособного мужского населения с семьями эти слухи переросли в убеждение: предлагается переезд в обжитые сельскохозяйственные районы, а не эвакуация, вызванная неблагоприятной обстановкой на фронте.
Выезд беженцев из Галиции летом 1915 г. по времени совпал с приказом Ставки о переселении немецких колонистов из Волынской губернии. После окончания высылки оттуда колонистов на этих землях было расселено более 5О тыс. беженцев, из которых более 5О % составляли беженцы из Галиции. Они жили на военном полигоне. И главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал Н.И. Иванов приказал поселить их в деревнях, которые остались пустыми43. Данная мера была узаконена постановлением о чистке прифронтовых районов, о котором говорилось выше. В постановлении указывалось, что недвижимое имущество, оставшееся после немцев-колонистов, «передается в ведение Главного управления землеустройства и земледелия», а к его эксплуатации «могут быть привлекаемы беженцы из очищенных войсками местностей»44.
Расселение беженцев на землях колонистов не решило возникавших экономических проблем, но сама попытка расселения стала своего рода рубежом в отношении к немцам-колонистам. Если до этого речь шла лишь о шпионаже и изолированной от российского общества немецкой диаспоре, то стремление галицийских беженцев захватить освободившиеся земли колонистов наглядно показало, какая это великая ценность, - земля. Ради нее галичане постарались забыть и забыли понятия «мое» и «чужое», разместились в опустевших домах, а те, кому это не удалось, требовали от русских властей предоставить им аналогичные условия жизни45.
Российское крестьянство в 1915 г. также оказалось перед перспективой получения немецких земель. Антинемецкие настроения активно формировала периодическая печать46. Цензура весьма благосклонно относилась к публикации обличительных материалов. В защиту немцев-колонистов были опубликованы работы профессора К.Э. Линдемана.
Помимо газетных сообщений, настроения русских крестьян формировала местная администрация. Так, в марте 1916 г. в сельских управах Бердянского уезда, в селах, соседствовавших с немецкими колониями, были вывешены официальные объявления о предстоящей ликвидации всех колонистских земель47.
Все эти сведения, проникая в крестьянскую массу на юге России, убеждали ее в том, что собственность немцев-колонистов не охраняется законом. Это - собственность врага. Основываясь на этом убеждении, крестьяне ряда губерний юга России стали переходить к действиям, далеко выходящим за рамки действующего законодательства. Так, вблизи колонии Г альбштад в Таврической губернии в 1915 г. крестьяне одного из сел приняли постановление о переходе к ним участка колонии размером 12 тыс. дес. Приговор крестьянского схода был утвержден уездным земским начальником48. Хотя губернские власти не позволили крестьянам завладеть участком, так как это противоречило законодательству, тенденция была очевидна. Правительственная политика в отношении немцев-колонистов, пропаганда в печати были восприняты крестьянами как официальное разрешение захватывать земельную и прочую собственность немцев-колонистов. В нескольких южных уездах были зафиксированы случаи, когда крестьяне целыми обозами въезжали в немецкие колонии, намереваясь вывезти оттуда весь домашний скарб немцев и их сельскохозяйственный инвентарь. Гражданские власти пытались противодействовать столь чрезмерной «патриотической» активности49.
К захвату колонистских земель российских крестьян подталкивал не только огромный соблазн, желание получить обустроенные хозяйства в собственность, но и недоверие к официальным властям. Хотя и говорилось, что отчуждаемые земли будут передаваться крестьянам, но ситуация на местах (срочные продажи колонистских земель весьма обеспеченным лицам из местных чиновников) подталкивала крестьян к самостоятельным действиям. По отдельным сообщениям с мест, крестьяне боялись, что отчуждаемые земли колонистов «отойдут к панам... а на панскую землю даже курица не смей зайти»50.
Правда, опросы крестьянства корреспондентами ряда газет весной 1915 г. показали: в некоторых уездах к немцам-колонистам продолжали относиться как труженикам и законным собственникам. В ряде случаев крестьяне, жившие по соседству с колонистами, высказывали такие мысли: «Зачем у немцев будем отбирать земли? Вони гроши за нее платили и роблять землю... А князь хиба вин ее робе? На що ему земля?»51 Но столь «сознательное» отношение к чужой собственности, к чужому труду было,
пожалуй, исключением. К.Э. Линдеман, профессор Московской сельскохозяйственной академии, тщательно собиравший материал в том числе и о дружелюбном отношении русских крестьян к немецким колонистам, нашел только отдельные примеры, подобные приведенному выше.
В прибалтийских губерниях, наряду с крупными помещичьими имениями балтийских немцев, также были немецкие колонии. Принудительное переселение немцев-колонистов и перспектива отчуждения их земель в Прибалтике стали толчком к дальнейшему обострению давних противоречий между немцами и коренным населением Прибалтики - эстонцами и латышами. Полицейскими органами было получено значительное количество анонимных доносов об антиправительственной и шпионской деятельности колонистов.
Таким образом, в 1914-1915 гг. отношение к немцам-колонистам в крестьянской среде менялось под воздействием самых разнообразных факторов: правительственной политики, газетной пропаганды, действий местной администрации, межнациональных противоречий, желание избавиться от конкурентов.
Стремление беженцев из Галиции «осесть» на землях колонистов весной 1915 г., желание значительной части российских крестьян на юге России, эстонских и латышских крестьян в Прибалтике получить землю немцев-колонистов обратило на себя внимание Ставки. Янушкевич решил, что перспектива получения немецких земель может заинтересовать российских солдат-фронтовиков.
22 июля 1915 г. он обратился с письмом к главноуправляющему землеустройством и земледелием Кривошеину: «Безусловно, вопрос о земле острый. Сказочные герои и альтруисты - 1 %, остальные - люди XX века. Таков дух народа, а потому и армии... Драться за Россию - очень идейное и громкое слово, но... это теория... Если обещать, с одной стороны, земли немецких колонистов георгиевским кавалерам и раненым... тогда все пойдет иначе. С этим надо спешить. Еще есть время, помогите. Сейчас тяжкая картина. Рядом с чудо-богатырями и героями все заметнее выделяются негодяи, добровольно сдающиеся немцам. Я счастлив, что их расстреливают, но жаль, что можно было бы из них легко сделать зверей, которые бы зубами грызли горло немцам, чтобы отнять землю... Ведь можно сделать, спечь, заказать, купить (как хотите) героев. Отчего же не сделать это. Потом будет поздно»52.
Уже 24 июля предложение Янушкевича обсуждалось в Совете министров. Одобрения оно не получило. Управляющий Министерством внутренних дел князь Н.Б. Щербатов по этому поводу заметил: «Не письмо - ведро валерианы. Героев так не получим. Обещания не подбодрят. Практически немыслимо наделить всю армию. Всех не купишь: горожане, рабочие и т.д. - что давать им?»53
В итоге на исходе 1915 г. правительство вернулось к ранее отклоненной идее о наделении солдат-фронтовиков землями колонистов. В декабре
закон 2 февраля 1915 г. был дополнен положением Совета министров от 13 декабря 1915 г. «Об изменениях и дополнениях узаконений 2 февраля о землевладении и землепользовании подданных воюющих с Россией держав». Согласно новому положению, земли немцев-колонистов должен был в принудительном порядке скупить Крестьянский банк, чтобы по окончании войны наделить ими за плату некоторые категории фронтовиков54.
Но расчеты правительства на то, что удастся материально заинтересовать солдат и укрепить свои позиции в крестьянской среде, не оправдались.
Провозглашение ликвидации немецкого землевладения активизировало крестьян южных губерний России, которые попытались завладеть этими землями, не дожидаясь действий властей. Попытки местной администрации и правительства ввести эту деятельность в рамки закона вызвали недовольство. Кроме того, начатая политика отчуждения разожгла крестьянские аппетиты. Но «земельный голод», особенно в южных губерниях, заставлял крестьян с вожделением смотреть не только на земли колонистов, но и на земельную собственность других групп населения. Так, крестьяне в Орловской губернии заявляли: «У А.Н. Хвостова [Министра внутренних дел. - А.Б.] близ Ельца большие земли, а между тем он получает хорошее жалованье, и зачем ему эта земля? Вот бы эту землю отдать нам»55.
Обещания фронтовикам также не дали желаемого эффекта. Во многом этому способствовала деятельность местных властей и Крестьянского банка. Хотя предполагалось, что «немецкие земли» будут переданы героям войны, но реальная их продажа в собственность началась сразу же. Статистические данные по некоторым губерниям показывают, что владельцами отчуждаемых у немецких колонистов земель стали местные помещики, зажиточные крестьяне, члены Государственной думы, правительственные чиновники. Так, под Симферополем новыми собственниками земли, по сообщениям левой периодической печати, стали генерал Ренненкампф, граф Татищев, князь Апраксин, Кривошеин и другие56. Все это, разумеется, дискредитировало «ликвидационную политику» в глазах фронтовиков. Кроме того, обещания раздачи земли немецких колонистов пришлись на то время, когда революционная пропаганда в армии уже дала свои плоды. Образ немца в сознании русского солдата переставал быть образом врага. Под влиянием левых формировался образ трудящегося, не желающего воевать против русских, стремящегося к миру.
Образ немца-колониста в восприятии городского населения
Если крестьянство вплоть до весны 1915 г., пока речь не зашла о возможности получения земли, относилось к немцам вообще и немцам-колонистам в частности с достаточной долей равнодушия, то городская
интеллигенция и общественно-политические круги, наоборот, начали с огульного отрицания всего немецкого. Очень быстро эти настроения обратились и против немцев-землевладельцев в России.
К зиме 1915 г. первоначальный единодушный патриотический подъем лета - начала осени 1914 г. сменился ощущением усталости от войны. Это чувствовалось, несмотря на военную цензуру, даже по некоторым откликам, проскальзывавшим в печати. Так, если поначалу газеты публиковали многочисленные патриотические стихи, то уже зимой 1915 г. появилось стихотворение Игоря Северянина, написанное совершенно в ином тоне:
Еще не значит быть изменником,
Быть радостным и молодым,
Не причиняя боли пленникам,
И не спеша в шрапнельный дым57.
Патриотический настрой интеллигенции и городских обывателей постепенно сменялся усталостью и страхом за свою жизнь и благополучие. И именно весной-летом 1915 г. в различных городах империи появилось значительное количество высланных немцев-колонистов. Скопление там массы выселенцев и заложников вызвало отрицательную реакцию практически всех слоев городского населения: обывателей, интеллигенции, общественных деятелей, местной администрации. Реакция была настолько сильной и единодушной, что в Совете министров по этому поводу князь Щербатов сказал 8 сентября 1915 г.: «Города бунтуют и не хотят принимать». И поставил вполне закономерный вопрос о смысле активной высылки немцев-колонистов: «Почему в Полтаве вредны, в Нижнем Новгороде не вредны?»58
Такое отношение городского населения к высылаемым немцам-колонистам формировалось отчасти и под влиянием страха эпидемий, которые легко могли вспыхнуть среди массы людей, лишенных элементарных бытовых условий и медицинской помощи. Именно страх за свое благополучие был, пожалуй, основным фактором, который формировал отрицательный образ немца-колониста в среде городских обывателей.
Образ немца-колониста в восприятии и изображении русских националистов
В российских национально-патриотических кругах образ немца-колониста в годы «германской» войны был сформирован в основном под воздействием ранее сложившихся в славянофильских кругах негативных
представлений о немцах в целом. В оценках националистов в годы войны доминировали следующие основные положения.
Первое. Немцы-колонисты в России отнюдь не являются носителями высокой земледельческой культуры. Это - невежественные крестьяне, абсолютно необразованные. Так, директор народных училищ Волынской губернии в интервью газете «Новое время» заявил: «Наше русское общество воображает, будто немцы служат примером нашим русским крестьянам и дают им образцы высокой сельскохозяйственной культуры... Я много немцев встречал... и смело могу сказать, что это очень часто грубые, невежественные, нахальные дикари, которые не только не могут быть культуртрегерами, но которым место как раз в рядах нынешней пьяной и разнузданной германской армии»59.
Второе. Все немцы в России - «германские шпионы». Эта точка зрения активно пропагандировалась и распространялась. В крупных городах читались лекции на тему о немецких шпионах в России. Крупные чиновники и общественно-политические деятели весьма «национал-патриотично» высказывались на этот счет. К примеру, командующий войсками Одесского военного округа генерал М.И. Эбелов аттестовал немецкие колонии как «готовую базу для германского нашествия»60.
Волна шпиономании, напомним, была во многом поднята и спровоцирована позицией Ставки главковерха, с первых месяцев войны затеявшей борьбу с «германскими шпионами». И именно в Ставку представители национально-патриотических кругов обращались с предложениями ужесточить политику в отношении немецких колонистов, чтобы положить конец их шпионажу в пользу Германии.
Третье. Немецкие сельскохозяйственные колонии - способ «мирного завоевания России», путь для создания в стране экономической базы для успешного вторжения Германии.
В 1915 г. была опубликована книга бывшего выпускника и преподавателя Новороссийского университета, известного журналиста, сотрудника «Нового времени» Андрея Ренникова (А.М. Селитренникова) «Золото Рейна»61. Тонкими намеками автор последовательно подводил читателя к мысли о том, что немцы-колонисты юго-запада России - агенты Германии. Писал Ренников о рытье окопов в немецких колониях, о том, что хозяйственные постройки в колониях имеют слишком толстые стены, превращающие их в «оборонные сооружения», о том, что немецкие колонисты скупали земли русских помещиков на деньги германских банков и нарочно селились вокруг русских крепостей и портов, являясь «шпионами и агентами Вильгельма»62.
Тезисы о немцах-колонистах - тайных агентах Германии, «мирных завоевателях» России - не были новыми: они звучали со страниц
национально-патриотической прессы задолго до войны. Но с началом войны появился новый, весьма важный аспект: отношение не только к немцам, но и к их собственности. Логика этих положений неизбежно вела к выводу: собственность немцев-колонистов не является полноценной частной собственностью, ибо это земля, полученная в результате «мирного завоевания». «Но... где особенно были обширны и гибельны для России мирные завоевания немцев, так это в области землевладения. Хорошо понимая, что фактическим хозяином страны всегда является тот, кто владеет большим количеством земельной собственности, немцы, начиная с императрицы Екатерины II, направляли в Россию свое колонизационное течение», - писал известный публицист А.Е. Кауфман в журнале «Русская будущность»63. И поэтому, вторил ему П.В. Кондоиди, необходимо остановить «внутреннее наше покорение немцами», которые «остаются полновластными хозяевами и поработителями России»64.
Основной путь борьбы с «внутренним немцем», по мнению националистических кругов, заключался именно в политике активной ликвидации немецкого землевладения.
Консерватизм национально-патриотического направления кончался, когда речь заходила о немецкой земельной собственности. Священное право собственности для немецких колонистов переставали признавать. Права немцев на землю рассматривались как права завоевателей и, следовательно, владение землей со стороны колонистов было незаконным. Аргументы правых можно суммировать следующим образом: внутренние враги России - немцы - не имеют права как на собственность, так и на другие гражданские права. Независимо от количества прожитых лет в России, положения, отношений с властями, немец остается немцем, презирающим Россию и русских, остается потенциальным врагом.
Такие взгляды распространялись как в газетных статьях, так и публичных выступлениях65. Наиболее примечательны в этом плане выступления и публикации члена Государственной думы князя С.П. Ман-сырева66. В опубликованном докладе, сделанном на заседании «Общества 1914 г.» он критиковал положения 2 февраля 1915 г. и правительство за недостаточно жесткие меры в отношении немцев, отмечая, что необходимо расширить территорию, на которой предполагается изъятие земли колонистов, ввести ограничение прав собственности для лиц, уличенных в шпионаже. В заключение он писал, что авторы закона «действовали нерешительно и с оглядками»67.
Немцы-колонисты в представлениях и изображении лидеров либералов и социалистов
Умеренные и левые партии ничем не выражали своего отношения к немцам-колонистам вплоть до лета 1915 г. Их позиция получила свое окончательное оформление в связи с правительственным кризисом 1915 г.
Критикуя различные аспекты политики самодержавия, они затронули и «ликвидационный курс» в отношении немецкого землевладения68.
Социалисты-революционеры, а с ними и «трудовики» в Государственной думе встали на защиту немцев-колонистов. От имени «трудовиков» А.Ф. Керенский заявил в Думе о несправедливости изъятия земли у немецкого крестьянства, полтора века живущего в пределах России: «Мы принудительного отчуждения у бедных тружеников не допустим... Под видом патриотических законопроектов проводят новеллы, разжигающие темные страсти, направляющие одну бедноту на другую... Вы, которые стоите за принцип священной частной собственности, в действительности хотите провести закон о принудительном отчуждении трудовых земельных участков у колонистов-крестьян... Вы являетесь разрушителями не только принципа частной собственности, но даже основ права и справедливости»69. И критикуя далее закон 2 февраля 1915 г., продолжил: «Земли же дворянские, земли... купивших десятки тысяч десятин, никакому воздействию этого закона не подлежат... Крестьянину бросают крестьянина, создавая новый факел вражды и ненависти»70.
Для социалистов собственность немцев-колонистов была собственностью трудящихся, а сами немцы - представителями многочисленной крестьянской массы, интересы которой они защищали. Так у эсеров и «трудовиков» сложился свой образ немца-колониста, который рассматривался сквозь призму их собственных политических убеждений. В итоге представления левых о колонистах не были окрашены в милитаристские или националистические тона.
Думская полемика по вопросам «ликвидационного» законодательства продолжилась в марте 1916 г., когда наиболее ярко проявились позиция либералов. Кадетская газета «Речь» впервые перевела вопрос в другую плоскость, заговорив о необходимости соблюдать гражданские права немцев. «Мы далеко не сторонники пресловутых мер экспроприации русских граждан германского происхождения», - было напечатано в передовой статье71. До этого момента либеральная пресса боялась называть немцев-колонистов «русскими гражданами», а именовала их «выходцами враждебных государств», несмотря на то, что многие их них родились в русском подданстве от предков, тоже состоявших русскими гражданами уже в трех поколениях. Призыв к соблюдению гражданских прав был в целом в традициях либерализма. Отдельные представители кадетской партии отмечали, что немцы-колонисты - настоящие российские граждане.
Так, член Государственной думы В.В. Шульгин, монархист, сблизившийся с кадетами, в своей газете «Киевлянин» писал, что многие немцы служат в русской армии и «до тех пор, пока эти люди носят почетное звание солдата и... защищают русское государство, до тех пор - руки прочь от их имущества. Ибо надо же, наконец, вспомнить о том, что эти люди (будь
они трижды немцы-колонисты), в настоящее время - русские солдаты и офицеры, охраняемые теми знаменами, под которыми они служат»72.
Помимо гражданских прав немецкого населения либералы выступили и активными защитниками немецкой земельной собственности. Особенно настойчив был лидер кадетской партии П.Н. Милюков. На заседании Государственной думы, критикуя деятельность министра внутренних дел Хвостова, 4 марта 1916 г. он назвал борьбу с «немецким засильем» «походом на окраину», которая ранее кормила хлебом Россию, а теперь «она поставлена в такое положение, что ее придется кормить хлебом из других областей». Колонистов выселяют, а «население, которое гонят, - заявил Милюков, - не может заниматься хозяйством»73. На это обстоятельство обращали внимание члены Прогрессивного блока, отмечая, что «неудачные приемы борьбы с немецким засильем повели пока лишь к сокращению площади посевов и к разорению хозяйственной жизни в отдельных местностях»74.
Милюков подчеркивал, что борьба с немцами колонистами - «несправедливость и насилие над правом собственности»75. Причем его требование соблюдать священное право частной собственности в 1916 г. несколько расходилось с основными положениями программы кадетской партии по аграрному вопросу, выработанной в 1905 г. и допускавшей частичное принудительное отчуждение земли76.
Кроме того, кадеты заявили, что продолжение политики отчуждения немецких земель в пользу крестьян подтолкнет последних к тому, чтобы потребовать в свою пользу также земли помещиков. «Вы ошибаетесь, - говорил с думской трибуны, обращаясь к правительству, Милюков, - колонистских земель мало, и тот, кто начнет с колонистских земель, непременно кончит вашими землями»77.
Призыв Милюкова не допускать экспроприации земель немцев-колонистов, чтобы не создавать прецедента, который может привести к ликвидации частной собственности на землю вообще, был дальновиден и прозвучал своевременно. Однако национал-патриоты с возмущением констатировали, что он «защищает от экспроприации крупного землевладельца немецкого происхождения»78.
В общем, образ немца-колониста в сознании политических деятелей сформировался и находился в теснейшей зависимости от политических интересов и партийных программ. Именно поэтому они совершенно по-разному относились к колонистам. Для одних это были «мирные завоеватели», для других - трудящиеся земледельцы или носители высокой сельскохозяйственной культуры, преданные России и несправедливо обиженные властями. Но для всех, по сути, несмотря на разброс мнений, немцы-колонисты были элементом, фигурой все более обостряющейся политической игры. Защищая немцев, либералы и социалисты выступали
в действительности не сторонниками этой группы населения, а противниками самодержавия и защитниками своих сиюминутных партийных интересов.
В то же время позиция IV Государственной думы в целом была направлена против немецких колонистов. Так, от имени фракции земцев-октябристов Д.П. Капнист заявлял, что «борьба с немецким засильем необходима, необходима и ликвидация немецкого землевладения»79. Немецкое землевладение представлялось думскому большинству опасным не само по себе, а потому что «выходцы являются частью обширного целого, именуемого колониями, проникнутыми духом обособленности от русской жизни и всенемецкими тенденциями»80.
Это заключение думского большинства свидетельствовало также о появлении в сознании российской общественности новых правовых представлений, вызванных войной. Преступной начинает признаваться обособленность национальной группы, представляющей в данный момент враждебную России державу. Именно мировая война постепенно начала подводить общественное сознание к мысли о том, что в отношении выходцев из стран, с которыми воюет Россия, не действуют традиционные правовые нормы, к ним необходимо применять некое право военного времени.
Отношение немцев-колонистов к России и русским
Курс на ликвидацию обособленной немецкой диаспоры в Российской империи и земельной собственности немцев-колонистов не мог не повлиять на отношение российских немцев к русским, России, самодержавию.
В начале войны официальная позиция российских немцев, как впрочем, и других многочисленных народов, населявших империю, была строго лояльной. На заседании Государственной думы 26 июля 1914 г. октябристы бароны Г.Е. Фелькерзам и Л.Г. Люц от имени немцев выступили с такими же патриотическими заявлениями, как и остальные думские депутаты. В немецких колониях юга России в первые дни войны прошли патриотические манифестации, собравшие несколько тысяч че-ловек81. «Немцы, населяющие Россию, всегда считали ее своей матерью и своей родиной, и за достоинство и часть великой России они все, как один человек, сложат свои головы», - говорил Люц82. Такого рода заявления неоднократно раздавались с думской трибуны от лица дворян и интеллигенции немецкого происхождения.
Но независимо от своего отношения к российским властям и выражения лояльности, немецкие колонисты оказались в довольно сложном положении. Перед ними были две реальные опасности: принудительное
переселение из прифронтовых территорий и принудительная продажа земли за символическую плату. Именно они стали определяющими в формировании настроений в среде колонистов, их отношения к русским в целом и к отдельным социальным и общественным группам.
Источники, характеризующие реакцию немецких выселенцев, практически отсутствуют. Сохранились прошения и жалобы, где последние в основном описывают свое материальное положение и указывают на несправедливость выселения83. В периодической печати летом 1915 г. появлялись отдельные статьи также в основном о бедственном положении принудительно переселенных немецких колонистов. Эти малочисленные материалы позволяют говорить о том, что сама по себе «выселенческая» политика не породила открытую неприязнь выселенных к России и русским. Происходящее было воспринято в большей степени как результат войны.
Сообщения о подготовке «ликвидационного» законодательства были восприняты немецкими колонистами по-разному. Одни повели себя совершенно спокойно, только желали получить некоторые разъяснения. Так, группа колонистов из Таганрогского округа Области войска Донского в середине августа 1915 г. обратилась с письмом в Московскую сельскохозяйственную академию с вопросом: могут ли они «осенью приступить к посевам хлебов, поскольку готовится ликвидация»? Другие пытались сопротивляться действиям местных властей, приступивших к ликвидации их собственности.
В газете «Голос Москвы» была опубликована статья «Бунт немецких колонистов». В ней сообщалось, что в колонии Экгейм Новоузенского уезда Саратовской губернии колонисты не дали администрации сломать дом бывшего волостного правления без согласия Экгеймского общества и «едва не избили станового»84. Инцидент, описанный в газете, был, по сути, весьма незначительным, несмотря на многообещающий заголовок. Такого рода сообщений в периодической печати даже националистического толка весной-летом 1915 г. почти не было.
Более радикальный поворот в настроениях немцев-колонистов произошел в конце 1915 - начале 1916 гг., когда российское правительство приступило к реализации законов 2 февраля и 13 декабря 1915 гг. Согласно законодательству, Крестьянский банк должен был в принудительном порядке приобрести земли немцев-колонистов и сохранить их в своем распоряжении до конца войны для последующего наделения землей русских солдат и офицеров. Перспектива принудительной продажи земель по закону 13 декабря 1915 г. вызвала панику практически во всех немецких колониях. Этому во многом способствовала местная администрация. К весне 1916 г. местные власти в южнорусских губерниях начали делать описи владений, инвентаря и домашнего скарба в немецких селах. В ряде губерний, в частности в Екатеринославской,
колонистам рассылались повестки следующего содержания: «Предлагаю вам... в течение 7 суток выселиться добровольно со всем семейством из арендуемой усадьбы, а в противном случае вы будете подвергнуты самой суровой, установленной на этот предмет ответственности»85. Разумеется, началась паника. Колонисты продавали за бесценок сельскохозяйственные орудия, скот и уезжали.
Там, где местные власти не были столь активны, колонистов пугал не столько факт предстоящей продажи земли, сколько порядок оплаты, предусмотренный Крестьянским банком. Во-первых, стоимость земли была существенным образом занижена по сравнению с довоенными ценами: 200 руб. за дес., которая до войны стоила 500 руб. Земли в Крыму, занятые под виноградники, были оценены примерно в одну десятую их действительной стоимости. Таким образом, немецких колонистов ожидало полное разорение. Во-вторых, за отчуждаемую землю предполагалось давать не наличные деньги, а именные свидетельства, которые нельзя было продать третьим лицам или заложить. Причем выплаты по ним Крестьянский банк предполагал провести в течение 25-ти лет (то есть завершить их в 1941 г.). Такая перспектива пугала немцев и, естественно, ухудшила их отношение к российским властям и русским вообще.
Газеты практически не публиковали сообщений о том, как проходит отчуждение колонистских земель, поэтому судить о реакции немцев можно опять же по косвенным источникам: отзывам общественных деятелей, бывших признанными защитниками интересов российских немцев. Так, профессор Линдеман писал: «Меня посетили очень многие поселяне и землевладельцы из разных губерний. Одни из них говорили с отчаянием о создающемся положении вообще. Другие со слезами говорили о том, что пятеро сынов их находятся в действующей армии и что в награду за это земли их семейств будут проданы. Третьи, более нервные, говорили, что добровольно они не уйдут из своих домов и что пусть “войдут в них через наши трупы”»86. Все это свидетельствует: все колонисты восприняли происходящее как колоссальную несправедливость, как черную неблагодарность за их неизменную лояльность по отношению к России и ее властям во время войны.
Слова немцев-колонистов об активном сопротивлении властям в основном остались словами. Но зимой 1915-1916 гг. они перешли к пассивному сопротивлению. В ряде уездов, в том числе в Аккерманском и Одесском, были приняты решения не приступать весной 1916 г. к посеву яровых хлебов на землях, подлежащих отчуждению. Также предпринимались попытки юридической защиты своей собственности. Многие немцы-колонисты старались передать землю в собственность лицам русского происхождения и православного вероисповедания. Правда, местные власти старались выявлять подобные сделки и объявляли их незаконными.
В некоторых губерниях вера простых колонистов в нерушимость права собственности была столь велика, что они никак не реагировали на предстоящее отчуждение их земель. Так, корреспонденты Линдемана из Бессарабской губернии сообщали ему, что тамошние колонисты твердо убеждены в совершенной нерушимости имеющейся у них купчей крепости и красующейся на ней «большой печати». «Их вера в неприкосновенность их собственности и в полную невозможность ее отчуждения без их согласия так велика, что еще осенью 1916 года они сажали плодовые деревья и виноградные кусты в своих садах... А когда им говорили: “Зачем вы это делаете? Зачем бросаете деньги без пользы для себя, в виду предстоящей ликвидации?”, они только отмалчивались...» «Так велика их вера в право и справедливость!» - заключал автор письма87.
Вера немецких колонистов в нерушимость закона и порядка выразилась и в том, что во многих колониях немцы попытались решить свои проблемы юридическим путем. Они обращались к помощи знаменитых адвокатов, которые должны были добиться пересмотра решений местных властей по отдельным колониям в Сенате. В основном юристы пытались оспаривать содержание «ликвидационных списков». Некоторые колонии пытались обойтись без адвокатов и отправляли в Петроград «хлопотать» целые депутации.
Лояльность и законопослушность немцев-колонистов сказались и в их отношении к «ликвидационной политике». Они постоянно старались действовать в рамках закона, хотя, безусловно, отношение их к России и русским изменилось к худшему. Ибо они чувствовали себя жертвами колоссальной несправедливости со стороны императорского правительства.
* * *
К осени 1916 г. Совет министров пришел к выводу, что ожидаемых результатов «ликвидационная политика» не дала.
Во-первых, принудительное переселение колонистов из прифронтовых районов преимущественно освободило земли, на которых не было желающих поселиться из-за близости линии фронта. Захват части этих земель наступавшей германской армией создал реальную опасность нового их заселения немцами.
Во-вторых, надежда на подъем патриотических настроений на фронте благодаря обещаниям раздать земли колонистов солдатам и части офицеров также не оправдалась. Во многом потому, что конфискованные земли в наиболее плодородных районах почти сразу же перешли в собственность «сильных мира сего», начиная от местной администрации и кончая крупными правительственными чиновниками.
В-третьих, не была в полной мере успешной патриотическая, националистическая пропаганда, направленная против немцев. Хотя она и оказа-
ла влияние на отношение российского крестьянства к немцам-колонистам, но в целом к концу войны, как и предсказывали кадеты, крестьяне стали заявлять о своих правах на помещичью собственность.
В результате начался постепенный отказ от репрессивных мер в отношении колонистов. Немцы, принудительно переселенные из прифронтовых районов, получили статус беженцев и право вернуться на свои земли. Более того, правительство обратило внимание на предложение думского депутата барона А.Ф. Мейендорфа прекратить переселение и оставить колонистов арендаторами на своих землях88 И 10 июля 1916 г. Совет министров принял решение «О мерах по поддержанию хозяйства на отчуждаемых колонистских землях», разрешавшее оставлять бывших владельцев в колониях на срок не свыше одного года89'
Учитывая последующие события, это распоряжение фактически сводило на нет действие «ликвидационного» законодательства, хотя формально оно продолжало действовать.
Примечания
1 Полное собрание законов Российской Империи: Собрание 1-е (ПСЗРИ-1). Т XVI. № 11720.
Polnoe sobranie zakonov Rossiyskoy imperii: Sobranie 1-e (PSZRI-1). Vol. XVI. #
11720.
2 Шрадер Т.А. Поселения немецких крестьян-колонистов в Петербургской губернии в XIX в. и в первые два десятилетия XX в. // Немцы в России. СПб., 1998. С. 83.
Shrader T.A. Poseleniya nemetskikh krestyan-kolonistov v Peterburgskoy gubernii v XIX v. i v pervye dva desyatiletiya XX v. // Nemtsy v Rossii. St. Petersburg, 1998. P. 83.
3 Костюк М.П. Немецкие миграционные движения на Волыни (XVIII - начало XX вв.) // Миграционные процессы среди российских немцев: Исторический аспект. М.,
1998. С. 36.
Kostyuk M.P. Nemetskie migratsionnye dvizheniya na Volyni (XVIII - nachalo XX vv.) // Migratsionnye protsessy sredi rossiyskikh nemtsev: Istoricheskiy aspekt. Moscow, 1998. P 36.
4 Оболенская С.В. «Германский вопрос» и русское общество конца XIX в. // Россия и Германия. Вып. 1. М., 1998. С. 193.
Obolenskaya S.V «Germanskiy vopros» i russkoe obshchestvo kontsa XIX v. // Rossiya i Germaniya. Vol. 1. Moscow, 1998. P. 193.
5 Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е (ПСЗРИ-3). Т. VII. № 4286.
Polnoe sobranie zakonov Rossiyskoy imperii: Sobranie 3-e (PSZRI-3). Vol. VII. # 4286.
6 Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е (PSZRI-3). Т. 12. № 8419.
Polnoe sobranie zakonov Rossiyskoy imperii: Sobranie 3-e (PSZRI-3). Vol. XII. # 8419.
7 Оболенская С.В. Указ. соч. С. 193; Чернова Т.Н. Проблема лояльности и толерантности российских немцев в годы Первой мировой войны (в свете новейших исследований) // Российские немцы в инонациональном окружении: проблемы адаптации, взаимовлияния, толерантности. Саратов, 2004.
Obolenskaya S.V. Op. cit. P 193; Chernova T.N. Problema loyalnosti i tolerantnosti rossiyskikh nemtsev v gody Pervoy mirovoy voyny (v svete noveyshikh issledovaniy) // Rossiyskie
nemtsy v inonatsionalnom okruzhenii: problemy adaptatsii, vzaimovliyaniya, tolerantnosti. Saratov, 2004.
8 Там же.
Ibidem.
9 Кабузан В.М. Немецкоязычное население в Российской империи и СССР в XVIII -XX веках (1719 - 1989 гг.): Историко-статистическое исследование. М., 2003. С. 61-63.
Kabuzan V.M. Nemetskoyazychnoe naselenie v Rossiyskoy imperii i SSSR v XVIII - XX vekakh (1719 - 1989 gg.): Istoriko-statisticheskoe issledovanie. Moscow, 2003. P. 61-63.
10 Сергеев Е.Ю. Дипломаты в погонах и их представления о немецко-русских связях накануне Первой мировой войны // Россия и Германия в XX в. Т. 1. Обольщение властью: Русские и немцы в Первой и Второй мировых войнах. М., 2010. С. 59-77.
Sergeev E.Yu. Diplomaty v pogonakh i ikh predstavleniya o nemetsko-russkikh svyazyakh nakanune Pervoy mirovoy voyny // Rossiya i Germaniya v XX v. Vol. 1. Obolshchenie vlastyu: Russkie i nemtsy v Pervoy i Vtoroy mirovykh voynakh. Moscow, 2010. P. 59-77.
11 Малиновский Л.В. Социальная и хозяйственная история немцев-колонистов в Южной России (1762 - 1917). Барнаул, 2010. С. 177; Велицын А.А. Иностранная колонизация в России // Русский вестник. 1889. № 1, 2, 3; Велицын А.А. Немецкое завоевание на юге России // Русский вестник. 1890. No. 1, 2.
MalinovskiyL.V Sotsialnaya i khozyaystvennaya istoriya nemtsev-kolonistov v Yuzhnoy Rossii (1762 - 1917). Barnaul, 2010. P. 177; Velitsyn A.A. Inostrannaya kolonizatsiya v Rossii // Russkiy vestnik. 1889. № 1, 2, 3; Velitsyn A.A. Nemetskoe zavoevanie na yuge Rossii // Russky vestnik. 1890. No. 1, 2.
12 Оболенская С.В. Указ. соч. С. 200.
Obolenskaya S.V Op. cit. P. 200.
13 Совет министров Российской империи в годы Первой мировой войны: Сборник документов. СПб., 1999. С. 33.
Sovet ministrov Rossiyskoy imperii v gody Pervoy mirovoy voyny: Sbornik dokumentov. St. Petersburg, 1999. P. 33.
14 Совет министров Российской империи... С. 85.
Sovet ministrov Rossiyskoy imperii... P. 85.
15 Совет министров Российской империи... С. 378; ФлоринскийМ.В. Кризис государственного управления в годы Первой мировой войны. Л., 1988. С. 95.
Sovet ministrov Rossiyskoy imperii... P. 378; Florinskiy M.V Krizis gosudarstvennogo upravleniya v gody Pervoy mirovoy voyny. Leningrad, 1988. P. 95.
16 Немцы в истории России: Документы высших органов власти и военного командования, 1652 - 1917. М., 2006. С. 568-572.
Nemtsy v istorii Rossii: Dokumenty vysshikh organov vlasti i voennogo komandovaniya, 1652 - 1917. Moscow, 2006. P. 568-572.
17 Там же. С. 569.
Ibidem. P. 569.
18 Там же. С. 571.
Ibidem. С. 571.
19 Совет министров Российской империи... С. 110.
Sovet ministrov Rossiyskoy imperii... P. 110.
20 Там же.
Ibidem.
21 Нелипович С.Г. Источники по истории немецких колонистов в России в годы Первой мировой войны (обзор документов Российского государственного военно-исторического архива) // Российские немцы: историография и источниковедение. М., 1997. С. 107.
NelipovichS.G. Istochniki po istorii nemetskikh kolonistov v Rossii v gody Pervoy mirovoy voyny (obzor dokumentov Rossiyskogo gosudarstvennogo voenno-istoricheskogo arkhiva) // Rossiyskie nemtsy: istoriografiya i istochnikovedenie. Moscow, 1997. P. 107.
22 Там же. С. 111.
Ibidem. P. 111.
23 Там же.
Ibidem.
24 Курцев A.H. Беженство // Россия и Первая мировая война: Материалы международного научного коллоквиума. СПб., 1999. С. 131.
KurtsevA.N. Bezhenstvo // Rossiya i Pervaya mirovaya voyna: Materialy mezhdunarodnogo nauchnogo kollokviuma. St. Petersburg, 1999. P. 131.
25 Немцы в истории России... С. 573.
Nemtsy v istorii Rossii... P. 573.
26 Холквист П. Тотальная мобилизация и политика населения: российская катастрофа в европейском контексте (1914 - 1921) // Россия и Первая мировая война. СПб., 1999. С. 89.
Kholkvist P. Totalnaya mobilizatsiya i politika naseleniya: rossiyskaya katastrofa v evropeyskom kontekste (1914 - 1921) // Rossiya i Pervaya mirovaya voyna. St. Petersburg, 1999. P. 89.
27 Лор Э. Русский национализм и Российская империя: Кампания против «вражеских подданных» в годы Первой мировой войны. М., 2012. С. 154, 159.
Lor E. Russkiy natsionalizm i Rossiyskaya imperiya: Kampaniya protiv «vrazheskikh poddannykh» v gody Pervoy mirovoy voyny. Moscow, 2012. P. 154, 159.
28 Hелunовuч С.Г. Указ. соч. С. 113.
Nelipovich S.G. Op. cit. P. 113.
29 Прикарпатская Русь (Львов). 1915. 4 июня.
Prikarpatskaya Rus (Lvov). 1915. June 4.
30 Нелшовт С.Г. Указ. соч. С. 110.
Nelipovich S.G. Op. cit. P. 110.
31 Немцы в истории России... С. 630-631.
Nemtsy v istorii Rossii... P. 630-631.
32 Немцы в истории России... С. 576.
Nemtsy v istorii Rossii... P. 576.
33 На Украине и вне ея (от нашего корреспондента) // Украинская жизнь. 1915. № 8-9. С. 113.
Na Ukraine i vne eya (ot nashego korrespondenta) // Ukrainskaya zhizn. 1915. No. 8-9.
P. 113.
34 Курцев A.H. Беженцы Первой мировой войны в России (1914 - 1917) // Вопросы истории. 1999. № 8. С. 101.
KurtsevA.N. Bezhentsy Pervoy mirovoy voyny v Rossii (1914 - 1917) // Voprosy istorii.
1999. No. 8. P. 101.
35 Там же.
Ibidem.
36 Отчет временного военного генерал-губернатора Галиции по управлению краем за время с 1-го сентября 1914 г. по 1 июля 1915 г. Киев, 1916. С. 17.
Otchet vremennogo voennogo general-gubernatora Galitsii po upravleniyu kraem za vremya s 1-go sentyabrya 1914 g. po 1 iyulya 1915 g. Kiev, 1916. P 17.
37 Евлогш (Георгшвскш). Путь моей жизни. М., 1994. С. 254.
Evlogy (Georgievsky). Put moey zhizni. Moscow, 1994. P. 254.
38 На Украине и вне ея... С. 138-139.
Na Ukraine i vne eya... P. 138-139.
39 Там же. С. 138.
Ibidem. P. 138.
40 Там же.
Ibidem.
41 Там же.
Ibidem.
42 Там же.
Ibidem.
43 День (Петроград). 1916. 4 апр.
Den (Petrograd). 1916. Apr. 4.
44 Немцы в истории России... С. 573.
Nemtsy v istorii Rossii... P 573.
45 БахтуртаA.Ю. Политика Российской империи в Восточной Галиции в годы Первой мировой войны (1914 - 1917 гг.). М., 2000. С. 187-202.
BakhturinaA.Yu. Politika Rossiyskoy imperii v Vostochnoy Galitsii v gody Pervoy mirovoy voyny (1914 - 1917 gg.). Moscow, 2000. P. 187-202.
46 Олейншов Д. От рыцарства до презрения: Влияние Первой мировой войны на отношение к немцам // Россия и Германия в XX веке. Т. 1. Обольщение властью: Русские и немцы в Первой и Второй мировых войнах. С. 158-159.
Oleynikov D. Ot rytsarstva do prezreniya: Vliyanie Pervoy mirovoy voyny na otnoshenie k nemtsam // Rossiya i Germaniya v XX veke. Vol. 1. Obolshchenie vlastyu: Russkie i nemtsy v Pervoy i Vtoroy mirovykh voynakh. P. 158-159.
47 Лшдеман К.Э. Законы 2-го февраля 1915 г. (об ограничении немецкого землевладения в России) и их влияние на экономическое состояние Южной России. М., 1915. С. 218.
Lindeman K.E. Zakony 2-go fevralya 1915 g. (ob ogranichenii nemetskogo zemlevladeniya v Rossii) i ikh vliyanie na ekonomicheskoe sostoyanie Yuzhnoy Rossii. Moscow, 1915. P. 218.
48 Там же. С. 104.
Ibidem. P. 104.
49 Там же.
Ibidem.
50 Лшдеман К.Э. Прекращение землевладения и землепользования поселян-собственников. М., 1917. С. 339.
Lindeman K.E. Prekrashchenie zemlevladeniya i zemlepolzovaniya poselyan-sobstvennikov. Moscow, 1917. P. 339.
51 Там же.
Ibidem.
52 Совет министров Российской империи... С. 401.
Sovet ministrov Rossiyskoy imperii... P. 401.
53 Там же. С. 204.
Ibidem. P. 204.
54 Немцы в истории России... С. 576-585.
Nemtsy v istorii Rossii... P 576-585.
55 Лшдеман К.Э. Прекращение землевладения... С. 41.
Lindeman K.E. Prekrashchenie zemlevladeniya... P. 41.
56 Русская воля (Петроград). 1917. 25 янв.
Russkaya volya (Petrograd). 1917. Jan. 25.
57 Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. Т. 2. Мюнхен, 1949. С. 159. Oldenburg S.S. Tsarstvovanie imperatora Nikolaya II. Vol. 2. Munich, 1949. P 159.
58 Совет министров Российской империи... С. 266.
Sovet ministrov Rossiyskoy imperii... P. 266.
59 Новое время (Петроград). 1915. 2 февр.
Novoe vremya (Petrograd). 1915. Febr. 2.
60 Немцы в истории России... С. 558.
Nemtsy v istorii Rossii... P. 558.
61 Aврамченко ГР. Ренников (Селитренников) Андрей Митрофанович (1882 - 1957) // Новый исторический вестник. 2001. № 1(3). С. 206-207.
Avramchenko G.R. Rennikov (Selitrennikov) Andrey Mitrofanovich (1882 - 1957) // Novy istorichesky vestnik. 2001. № 1(3). P 206-207.
62 Ренншов A. Золото Рейна: О немцах в России. Пг., 1915. С. 141.
Rennikov A. Zoloto Reyna: O nemtsakh v Rossii. Petrograd, 1915. P. 141.
63 Кауфман A.E. Немцы и угнетение инородцев // Русская будущность. 1915. № 3.
С. 8.
Kaufman A.E. Nemtsy i ugnetenie inorodtsev // Russkaya budushchnost. 1915. No. 3. P. 8.
64 Кондоuдu ПЗ. Кое-что о немецком засилье в России // Русская будущность. 1916. № 11. С. 13.
Kondoidi P.V. Koe-chto o nemetskom zasile v Rossii // Russkaya budushchnost. 1916. No. 11. P. 13.
65 Aрucmов Г. Региональная борьба с немецким засильем в деле сельского хозяйства и промышленности // Русская будущность. 1916. № 6. С. 12-13; Дурденевскый B. Германское двуподданство // Проблемы великой России. 1916. № 13. С. 11-13; К. Немцы-меннониты в Таврической губернии // Голос России. 1916. № 21. С. 8-10; Немецкое зло: Сборник статей. Вып. 1. М., 1915; Резанов A.С. Немецкое шпионство: По данным судебной практики и другим источникам. Пг., 1915; Сергеев И.И. Мирное завоевание России немцами. Пг., 1915; Сосунков Е.Ф. Немецкое влияние в русской школе. Казань, 1915.
Aristov G. Regionalnaya borba s nemetskim zasilem v dele selskogo khozyaystva i promyshlennosti // Russkaya budushchnost. 1916. No. 6. P. 12-13; Durdenevskiy V. Germanskoe dvupoddanstvo // Problemy velikoy Rossii. 1916. No. 13. P. 11-13; K. Nemtsy-mennonity v Tavricheskoy gubernii // Golos Rossii. 1916. No. 21. P. 8-10; Nemetskoe zlo: Sbornik statey. Vol. 1. Moscow, 1915; RezanovA.S. Nemetskoe shpionstvo: Po dannym sudebnoy praktiki i drugim istochnikam. Petrograd, 1915; Sergeev I.I. Mirnoe zavoevanie Rossii nemtsami. Petrograd, 1915; Sosunkov E.F. Nemetskoe vliyanie v russkoy shkole. Kazan, 1915.
66 Mанcырев С.П. Мудрость змия // Русская будущность. 1916. № 19. С. 7-8; Mond-рев С.П. Немецкое землевладение. Пг., 1915; Mанcъlрев С.П. Несправедливо обиженные // Русская будущность. 1916. № 15. С. 3-4.
Mansyrev S.P. Mudrost zmiya // Russkaya budushchnost. 1916. No. 19. P. 7-8; Mansyrev S.P. Nemetskoe zemlevladenie. Petrograd, 1915; Mansyrev S.P. Nespravedlivo obizhennye // Russkaya budushchnost. 1916. No. 15. P. 3-4.
67 С.П. Немецкое землевладение. С. 20-21.
Mansyrev S.P. Nemetskoe zemlevladenie. P 20-21.
68MейендорфA.Ф. Речь в общем собрании Государственной Думы 3 августа 1915 г. по поводу закона 2 февраля 1915 г. // Русские ведомости (Москва). 1915. 5 авг.; Щербатов H.E. Речь в Государственной Думе о законе 2 февраля // Речь (Петроград). 1915. 4 авг.
Meyendorf A.F. Rech v obshchem sobranii Gosudarstvennoy Dumy 3 avgusta 1915 g. po povodu zakona 2 fevralya 1915 g. // Russkie vedomosti (Moscow). 1915. Aug. 5; Shcherbatov N.E. Rech v Gosudarstvennoy Dume o zakone 2 fevralya // Rech (Petrograd). 1915. Aug. 4.
69 Лшдеман К.Э. Прекращение землевладения... С. 89.
Lindeman K.E. Prekrashchenie zemlevladeniya... P. 89.
70 Новое время. 1915. 5 авг.
Novoe vremya (Petrograd). 1915. Aug. 5.
71 Речь. 1916. 26 марта.
Rech (Petrograd). 1915. March 26.
72 Киевлянин (Киев). 1916. 1 июля.
Kievlyanin (Kiev). 1916. July 1.
73 Стенографические отчеты Государственной Думы. IV созыв. Сессия IV. 4 марта 1916 г. Пг., 1916. Стб. 2806.
Stenograficheskie otchety Gosudarstvennoy Dumy. IV sozyv. Sessiya IV. 4 marta 1916 g. Petrograd, 1916. Col. 2806.
74 Там же. Стб.3012.
Ibidem. Col. 3012.
75 Там же.
Ibidem.
76 Шелохаев B.B. Политические партии России: история и современность. М., 2000. С. 155-156.
Shelokhaev V.V. Politicheskie partii Rossii: istoriya i sovremennost. Moscow, 2000. P. 155-156.
77ДяшнB.С. Об одной неудавшейся попытке царизма «решить» земельный вопрос в годы Первой мировой войны // Вестник молодых ученых: Исторические науки. 1999. № 1(5). С. 5-11.
Dyakin V.S. Ob odnoy neudavsheysya popytke tsarizma «reshit» zemelny vopros v gody Pervoy mirovoy voyny // Vestnik molodykh uchenykh: Istoricheskie nauki. 1999. No. 1(5). P. 5-11.
78 См^нов С. Немецкое землевладение и г. Милюков // Русская будущность. 1916. № 15. С. 5.
Smirnov S. Nemetskoe zemlevladenie i g. Milyukov // Russkaya budushchnost. 1916. No. 15. P. 5.
79 Стенографические отчеты Государственной Думы. IV созыв. Сессия IV. 6 марта 1916 г. Пг., 1916. Стб. 3019.
Stenograficheskie otchety Gosudarstvennoy Dumy. IV sozyv. Sessiya IV. 6 marta 1916 g. Petrograd, 1916. Col. 3019.
80 Лшдеман К.Э. Прекращение землевладения... С. 70.
Lindeman K.E. Prekrashchenie zemlevladeniya... P. 70.
81 Народы и области. 1914. № 3-5. С. 56.
Narody i oblasti. 1914. No. 3-5. P. 56.
82 Ольденбург С.С. Указ. соч. С. 157.
Oldenburg S.S. Op. cit. P. 157.
83 Hелunовuч С.Г. Указ. соч. С. 115.
Nelipovich S.G. Op. cit. P 115.
84 Голос Москвы. 1915. 12 апр.
Golos Moskvy. 1915. Apr. 12.
85 Лшдеман К.Э. Прекращение землевладения... С. 80.
Lindeman K.E. Prekrashchenie zemlevladeniya... P. 80.
86 Там же. С. 48.
Ibidem. P. 48.
87 Там же. С. 201.
Ibidem. P. 201.
88 Стенографические отчеты Государственной Думы. IV созыв. Сессия IV. 4 марта 1916 г. Стб. 2807.
Stenograficheskie otchety Gosudarstvennoy Dumy. IV sozyv. Sessiya IV. 4 marta 1916 g. Col. 2807.
89 Немцы в истории России... С. 588.
Nemtsy v istorii Rossii... P. 588.
