CC BY
56
классифицировать понятия и идеи так, чтобы к одним можно было осуществить подход - через картину мира, к другим через конкретную теорию, но чем быстрее совокупность всех этих понятий замкнется в некоторые единые системы, тем лучше для процесса освоения материала.
Специальные картины мира позволяют формировать устойчивые образовательные модули -каждая такая дисциплинарная онтология во главе соответствующего модуля. Образовательный процесс тогда представляется как разбор конкретных научных вопросов, концепций, далее взгляд на все это со стороны картины мира. Затем возвращение к новым конкретным вопросам и т. д. Совмещение двух взглядов различной иерархии знания будет служить соответствующим катализатором образовательного процесса.
Л и т е р а т у р а
1. Степин В. С. Саморазвивающиеся системы:
стратегии познания и деятельности. Пленарные доклады III российского философского конгресса. В трудах III российского философского конгресса. - Ростов-на-Дону, 2003.
- С. 42-65.
2. Степин В. С. Наука. Новая философская энциклопедия в 4 т. Т. III. - М.: Мысль, 2001. - С. 23-28.
3. Фарман И. П. Социально-культурологические
проекты Юргена Хабермаса. - М.: ИФРАН, 1999. - 245 с.
4. Лебедев С. А. Философия науки: краткая
энциклопедия (основные направления, концепции, категории). - М.: Академический проект, 2008. - 692 с.
5. Лакатос И. Методология исследовательских
программ / Пер. с англ. - М.:АСТ, 2003. - 380 с.
6. Кун Т. Структура научных революций / Пер. с англ.
- М.: Прогресс, 1975. - 288 с.
7. Мигдал А. Б. Физика и философия // Вопросы философии - 1990, № 1. - С. 5-32.
8. Кожевников Н. Н., Данилова В. С. Техногенные культуры в современном мире // Ценности и смыслы, 2011, № 1 - С. 36-44.
УДК 1:316+008(470.11-22X091X045)
В. Н. Матонин
ЛОКАЛЬНОЕ И УНИВЕРСАЛЬНОЕ В СОЦИОКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ ПООНЕЖЬЯ И ОНЕЖСКОГО ПОМОРЬЯ
На основе учения о теургии сформулированы дефиниции социокультурного пространства Поонежья и Онежского Поморья. Проанализированы локальные и универсальные особенности духовной и хозяйственной практики онежских земледельцев и поморов. Рассматриваются методологические аспекты исследования религиозно-культурного уклада.
Ключевые слова: социокультурное пространство, тринитарная культурная антропология, локальная ментальность, социум, теургия, аксиология, механизмы исторической памяти.
V. N. Matonin
Local and universal in socio-cultural space of Poonezhie and Onega seaboard
Based on the study of Theurgy socio-cultural space of Poonezhie and Onega seaboard definitions are formulated. Local and universal peculiarities of spiritual and economical practice of Onega cultivators and pomors are analyzed. Methodological aspects of religious-cultural mode research are observed.
Key words: socio-cultural space, Trinitarian cultural anthropology, local mentality, society, Theurgy, axiology, historic memory mechanisms.
МАТОНИН Василий Николаевич - к. и. н., доцент, с. н. с. Северного (Арктического) федерального университета имени М. В. Ломоносова.
E-mail: [email protected]
Социокультурное пространство Поонежья и Онежского Поморья подразумевает географическое и мифологическое измерение, выраженное в исторической памяти, в архетипах христианского культа и крестьянской культуры. «Где кака деревня, там така и поредня», - говорили «до колхозов»: «Светлы Ворзогоры», «Дождлива Нименьга», «Вершинино - кофейна сторона». Многообразие форм крестьянского быта и бытия соотносится с ландшафтными и природно-климатическими особенностями территории, но познается через исследование традиций духовной жизни.
Если природа - «текст», то культура - его цитирование. Социокультурное пространство имеет устойчивые локальные характеристики, но главное -идею и носителей идеи - «гениев места» (термин Замятина Д. Н.) [1, с. 229]. Замкнутое пространство познается через противопоставление «своего» и «чужого». Утрата территориальной, а затем и метафизической границы «малой Родины» свидетельствует о нарастающей энтропии традиционного религиозно-культурного уклада.
Русские поселенцы на берегах Онеги и Белого моря были крестьянами, т. е. христианами, православными земледельцами. Этот социальный статус определял особенности культуры Русского Севера, где «сконцентрировались и отлились в образы вековые духовно-моральные и социокультурные искания русского народа» [2, с. 4].
Духовность детерминирует многообразие форм религиозно-культурного бытия северного крестьянства. По мнению Н. А. Бердяева, культура есть производное от религиозного культа, «результат дифференциации культа, развертывания его содержания в разные стороны» [ 3, с. 14]. Исследование процесса и результатов материального производства является одновременно постижением духовной жизни народа» [4, с. 98].
От религии зависят избираемые народом формы правления, экономическая деятельность, аксиология и повседневная жизнь [5]. Развивая идеи о. Павла (Флоренского) об онтологической связи культа и культуры, современный православный богослов игумен Андроник писал: «В человеческой деятельности
различаются три основных стороны: теоретическая (мировоззрение), практическая (хозяйство) и литургическая (культ). Независимые друг от друга, они возникли путем распада некогда единой деятельности, теургии, в основе которой и лежит собственно культ, священнодействие. Культ - средоточие культуры» [6, с. 236-237].
Теоретическая база учения о теургии разработана в трудах В. Н. Топорова и классиков русской религиозно-философской мысли: В. С. Соловьева, П. А. Флоренского, С. Н. Булгакова, Н. А. Бердяева.
Комплексное изучение культурного пространства и локальной ментальности северного крестьянства невозможно без обращения к трудам А. Ф. Лосева [7] В. В. Зеньковского [8], А. Я. Гуревича, [9] В. Н. Топорова, [10] Н. М. Теребихина [11], Ю. А. Линника, рассматривающих культуру как ценностно-смысловое единство, имеющее внутри себя сложные имманентные связи.
Если исходить из сложившихся в социальной философии представлений о том, что «чистая религиозность» неопределима и познается в «контексте деятельности человека и социума» [12, с. 11], то возможны частные проявления религиозности в пределах локальных этнокультурных и социальных групп. Формы религиозной жизни населения могут быть сходными, но это не означает, что они единообразны и тождественны [ 13].
По мнению Т. А. Бернштам, «универсальная черта (признак) любого порядка - его локальность, являющаяся следствием не только объективных - внешних («вещественных») различий в этносоциокультурных и этноконфессиональных процессах, но и субъективных - внутренних мировоззренческих различий, обусловленных онтологически присущей человеку или сообществу локальной ментальностью» [14, с. 331 ].
Тенденции к секуляризации общественной жизни, получившие импульс в середине XVII в., активно и разрушительно действуя в XVIII и XIX столетиях, привели к инверсиям в социальной жизни и философских воззрениях северного крестьянства. В начале ХХ в. религиозно-культурный уклад сельской жизни на Русском Севере достиг полноты развития и начал лавинообразно модернизироваться в сторону универсальности [15]. Размывание границ социокультурного пространства происходило на фоне укрупнения территориально-административного деления в Архангельской губернии [16].
В начале ХХ века неизмеримо выросло значение товарно-денежных общественных отношений: широко распространялось отходничество, усилилось значение лесной промышленности. Движущей силой социальных перемен стали сельская интеллигенция, ссыльные, молодежь и демобилизованные солдаты [17].
Наиболее ярко классовые противоречия проявились в Олонецкой и Вологодской губерниях, что обусловлено нехваткой пахотных земель. В Поонежье (на берегах реки Онеги и ее притоков) сохранялись общинные традиции. В селе Верховье местные крестьяне единодушно воспротивились раскулачиванию. «У нас кулаков нет!», - заявили представителям советской власти. В Онежском Поморье (на Поморском берегу Белого моря - в «гнезде раскола») отношения официальной церкви и староверов, правительства и промышленников имели устойчивый оппозиционный
характер. Косвенным образом это отразилось на остром и крайне болезненном характере политической борьбы в 20-е- 30-е гг. ХХ в.
Исследуемую территорию можно условно разделить на природно-ландшафтные зоны, где сложились «морской» и «земледельческий» формы хозяйствования [18, с. 84-91]. «Земледельческий» хозяйственный тип - Поонежье (берега и притоки реки Онеги). «Морской» - Онежское Поморье (Поморский и Онежский берега Онежского залива Белого моря). Занятия морскими или озерными промыслами сочетались с земледелием, скотоводством, охотой и ремеслами. Основанием для типологических характеристик служит хозяйственная доминанта.
Рискованные условия для хлебопашества требовали от крестьян предельных физических и духовных усилий. Религиозность сельских жителей формировалась на основе их связи с «полем» - сакральным пространством, где происходит испытание, поединок, «прение живота и смерти», где испытываются духовно-нравственные основания человека [19, с. 6]. Обработанная земля для хлебопашца («куда рука ходила») имеет священный характер. Когда посеянное зерно прорастает, и всходы волнами расходятся по пашне, эта картина напоминает земледельцу о море. Взгляд на море - отсылает воображение к образу возделываемого поля: «Наше море - наше поле». На могиле неизвестного русского мореплавателя XVII в., упокоившегося на острове Шпицберген, написано: «Тот, кто бороздит море, вступает в союз со счастьем, ему принадлежит мир, и он жнет, не сея, ибо море есть поле надежды».
Суровость, красота и величественность природы, распахнутой в сторону бескрайней водной стихии, требуют от человека соответствия окружающим его условиям. Поморье - пространство актуализированного диалога «культуры моря», «культуры поля» и «культуры леса» [20, с. 81-85]. Морские просторы не могут не отразиться в широте и глубине внутреннего мира поморов. Не только люди выбирали Север как вторую Родину, но и Север выбирал носителей особой ментальности.
В XIX в. Онежское Поморье (Ворзогоры, Нименга, Кушерека, Малошуйка, Унежма) характеризуется в официальных источниках как «гнездо раскола». Духовность промышленников принимала форму религиозных обетов, паломничества, келейничества, скрытничества. Религиозность жителей Онежского Поморья имела личностный характер. Крестьян поморского берега Белого моря отличали спокойное мужество («мы привычны»), упование на заступничество «скорого помощника» и «образа кротости» Святителя Николая, «скорых помощников» преподобного Варлаама Керетского, Зосимы и Савватия Соловецких.
Лесная зона Поонежья воспитывала в местных жителях социокультурный комплекс «закрытости» по отношению к «чужим», подчеркнутого традиционализма, склонности к архаическим орудиям труда и средствам производства. Жителям земледельческих районов Поонежья (Верховье, Сырья, Анциферовский Бор, Павловский Бор и т. д.) свойственен коллективизм, а в духовном плане - соборность. Старики жаловались, что «праздников много». Работать в двунадесятые праздники запрещалось - «все равно прорвет». С каждым великим днем связаны сельскохозяйственные приметы: «Два Егория одной дорогой не ходят», «На Иванов день - цвет, на Ильин день - хлеб», «Если Вербница с вербами, Троица
- с листами, Илья - с просвирью», «На Мокеев день
дождик и на говенье дождик», «Егорий с водой -Никола с травой». С годовым кругом крестьянских праздников соотносится не только цикличность
земледельческого труда, но и основные этапы
человеческой жизни: от рождения («Рождества») до Успения («сна в жизнь вечную»). Работа на земле
- «тягло» - воспринималась как «крест», который
нужно нести до могилы. «В поте лица снеси хлеб свой, дондеже возвратишася в землю, от нея же взят еси» [21]. Праздники напоминали, что цель
христианского труда в «обожении», в созидании духа. «Труд, подкрепляемый молитвами, и молитвы, сопровождаемые благим трудом, могут привести ко спасению души, к которому прежде всего и больше всего должны стремиться трудящиеся» [22, с. 3].
Покорность земледельцев и сознание необходимости нести свой крест имели, по меньшей мере, два полюса. С одной стороны - упование на русское «авось» («чему быть, того не миновать», «кривая вывезет», «по грехам и наказание»), а с другой
- послушание как одна из главных добродетелей: скромность и смиряемая гордыню свободного человека, который сознательно делает жизненный выбор и называет себя «раб Божий».
В Онежском Поморье земля не была основным экономическим ресурсом, но поморы не оставляли занятия земледелием, которое ложилось на женские плечи. Мужчины из Ворзогор, Кушереки, Малошуйки, Нименги, Унежмы уходили на Мурман за рыбой или «в Норвегу» по торговым делам: «Онега - та же Норвега». На женщин возлагалась большая эмоциональная и физическая нагрузка: ответственность за детей, за дом, хозяйство. «Иду в поле, дети - в доме. Мать-Богородица с детишками водится».
В Поонежье наличие в семье тягловой (государственной) земли «на душу» (по количеству работников мужского пола) определяло степень материального благополучия. Семьи, где рождались девочки или не было мужчин, находились в неравном положении, которое частично компенсировалось
взаимопомощью и делами христианского милосердия. Условия жизни зависели также от наличия «чища-нин», «росчистей» - участков земли, освобожденной от мелколесья и налогом не облагаемой.
Известный собиратель эпической поэзии А. Ф. Гильфердинг обратил внимание на консерватизм северных крестьян. Он писал: «Верность старине такова, что она препятствует даже тем нововведениям, которых польза очевидна и которые приняты по всей России» [23, с. 11]. Объясняя причину этого феномена, автор называет «свободу» и «глушь». С рациональной точки зрения трудно понять причины приверженности северных землепашцев к сохе, горбуше и трехпольной системе. Иррациональность объяснима с точки зрения духовных мотивировок [24]. Традиция придала архаическим формам земледелия статус обряда, где трехпольная система обусловлена представлениями о Пресвятой Троице, работа горбушей - необходимостью молитвенного поклона («просим милости»), соха соотносится с «копием» -священным орудием таинства евхаристии. Проходя мимо работающего, земледельцы здоровались: «Бог помощь!» Ответ на приветствие: «Прошу милости!»
Слово «страда» (время работы на поле и на сенокосе) связано со словом «страдать». Когда убирали сено, говорили - «сено страдают». Духовная радость обреталась через страдания тела. В совместной работе складывались и утверждались представления о сострадании, сочувствии, соборности. Взаимопомощь была важным условием выживания в экстремальных для земледелия условиях.
На одну корову требовалось в год «семь заколин» сена. «Заколина» - 300-400 кг. Сельское хозяйство было комплексным. Земледелие невозможно без скотоводства, потому что земля требовала удобрений. («Корова на дворе - хлеб на столе»).
Для русского человека и сегодня труд - это не только полезная деятельность, но, прежде всего, возможность реализовать душевные и духовные потребности. Работа позволяет воплотить творческие возможности, оставить о себе добрую память, помочь ближним. Труд ради денег в разговорной лексике определяется словом с ярко выраженным негативным оценочным значением - «халтура».
Торговля в «медвежьих углах» Поонежья накануне «великого перелома» была развита слабо. Все необходимое для жизни крестьяне изготавливали «своедельно». Сами обрабатывали кожу, шили обувь, изготавливали из глины посуду, кирпичи, шили лодки, вываривали соль. Особенности специализации определялись наличием в селе необходимых природных ресурсов. Ремесла передавались по наследству. Знания отождествлялись с практикой: «знаю» -
значит «умею». Труд был свободным и творческим.
Творчество приучало мастеров к переживанию сопричастности к творению мира, созиданию лада
- гармонии: единству многообразия, которое возможно только в истине и в любви. В крестьянском понимании красота подразумевает божественность, как этическую и эстетическую категорию. Обезличивание труда отрицательно сказывается на качестве исполняемой работы.
Представления о христианской соборности воплотились в устроении крестьянской общины. Русский философ А. С. Хомяков определил соборность как собрание людей, соединенных жизнью во Христе. «Соборный» - единый во множестве, всеединый: «понятие, означающее целостность
церковного организма» [25, с. 438]. Община объединяла земледельцев не только по месту жительства, но и вокруг приходского храма. Община не сковывала инициативы личности, не принижала ее значения. Сельские жители исповедовались у своего приходского священника, который знал все и обо всех, а потому умел дать нужный совет. Роль православной церкви в Поонежье начала ХХ в. трудно переоценить.
Высшим органом власти в селе был мирской сход. На сходке решали, где разрешить хозяину строить дом, на каком наволоке начинать косить, что и на каких условиях нужно сделать сообща, сколько хлеба сдавать в магазею, кого «обряжать в пастухи», сколько платить «с коровы», где поставить изгороди или «мосты». Но в Онежском Поморье, откуда промышленники уходили на три-четыре месяца в году за рыбой или по торговым делам, роль общины оставалась формальной.
Развитию общинных сторон жизни Поонежья способствовали родственные связи. В древних селах встречаются 2-3 коренные фамилии. В Сырье, например, до начала 90-х годов ХХ в. жили исключительно Воробьевы. Деревенская община была большой семьей, где считались нормой взаимопомощь и взаимовыручка. Если вдова просит лошадь, чтобы вспахать землю, считалось безнравственным ей отказать. Работа «в помощь» не считалась формой «эксплуатации».
В крупных селах был страховой фонд зерна -«магазея» - на случай неурожая, пожара или несчастного случая. Запасами хлеба заведовал староста, избираемый из числа наиболее уважаемых крестьян. Долг возвращался в условленное время, без процентов. Обмануть или взять что-либо чужое - «стыда боялись». Общественное осуждение было высшей мерой социальной защиты. По соборному решению в Верховье за воровство виновному продевали в рукава грабли и в таком виде гнали вдоль села. Таков был «крестный путь» нераскаявшегося нарушителя заповеди «не укради».
Распространению воровства противостояло также
убеждение, что на незаконно присвоенной вещи могут оказаться чужие «бесы». Избы на замок не запирались. Если хозяев нет дома, у входа можно увидеть трость или грабли, подпирающие дверь.
Работы, имеющие значение для всех жителей села, исполнялись в строгой очередности трудоспособного населения. Дежурство устанавливали с помощью «передаточной палки», на которой каждый хозяин по окончании дежурства вырезал фамильное клеймо.
Глава семьи олицетворял в себе духовную и светскую власть. Семья и община были звеньями в системе самоуправления. Они представляли собой горизонтальные связи в монархическом государстве. Догмат об исхождении Святого Духа от Бога Отца («...И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, иже от Отца исходящего.») проецировался в представлениях крестьян о самодержавии как единственно возможная форма правления.
В это же время в малоземельных уездах Карго-полья и Вологодчины, где классовые противоречия и социальное неравенство наиболее очевидны, критическое отношение крестьян к власти накладывалось на восприятие духовенства. Священники отождествлялись с государственными чиновниками. Отношение к церковным таинствам у мужчин, как правило, было формальным, к приходским попам - настороженным или враждебным.
Крестьянские семьи состояли из 10-15 человек. Крестьяне Поонежья и Онежского поморья строили двухэтажные пятистенки на подклетах со взвозом на сеновал. Несущая балка кровли и килевая часть поморского судна называются одинаково - «матица». В Кенозерье такие хоромы были редкостью, а на Вологодчине - исключением. Архитектурный образ северного дома напоминает корабль и библейский ковчег, где рядом жили люди и домашние животные
- «Каждой твари по паре». Две-три коровы, одна-две лошади, десять-пятнадцать овец.
В 70-е - 90-е гг. ХХ в. сельские жители разделяли прошлое на два периода - «до колхозов» и «после колхозов». «До колхозов» в Поонежье и Онежском Поморье не было традиции держать свиней. Нечистоплотность делает свинью символом легкомыслия и пренебреженья благодатью [26]. Мифологические представления индоевропейских народов приписывают свинье такое же влияние на земледелие и урожай, какое сравнимо с грозовыми тучами. Их бурное дыхание, «поднимая пыль и сокрушая деревья, роет землю» [27, с. 170]. Народная память сохранила образ татарского войска, которое, словно гроза, налетало на древнерусские города [28].
Мужчины обращались друг к другу по имени и отчеству. К женщинам - по имени. Имена давали в соответствии со «Святцами». Верили в то, что имя
прямо или опосредованно определяет характер и судьбу человека [29].
Идеал соборности формировал крестьянское понимание собственности. Основным экономическим ресурсом была земля, не облагаемая налогом: «чищанины» и «росчисти». Эти пашни или сенокосы нередко служили причиной конфликтов между соседями. Следует отметить амбивалентное отношение к материальным ценностям. Имущество воспринималось как препятствие в стяжании благодати («Не можете служить Богу и маммоне»), но чувство справедливости требовало перераспределения жизненных благ: «русского бунта», «революции»,
«обнуления» ценностно-смысловых приоритетов.
В личном и общинном владении был дефицит пахотной земли и сенокосных угодий. Составная часть частного землевладения занимала 0,03 %.
Надельные крестьянские земли составляли в начале ХХ в. 0,4 % [30, с. 6]. В невыгодном экономическом положении находились семьи, потерявшие кормильцев или же не имевшие детей мужского пола. В 1917-1920 гг. имущественное неравенство побуждало активистов из молодежи и демобилизованных солдат к стремлению поделить землю «по справедливости» - по количеству едоков.
Во время войны 1914-1918 гг. катастрофически нарастало недоверие народа к правительству и официальной церкви. Между тем, среди духовенства Вологодской губернии появляется немало молодых людей, остро сознающих необходимость перемен в деревне и помогающих своей пастве эффективно организовывать хозяйственную деятельность: вводить агротехнические новшества, внедрять пчеловодство, создавать кооперативы и кассы взаимопомощи. В сельской среде возрастал интерес к социальным преобразованиям. Коммунизм для атеистов - это свобода от власти и религии, для обновленцев - возврат к идеалам равенства и братства, свойственных крестьянству. Революция в деревне имела ярко выраженное духовное содержание и на первом этапе объединила все силы, по разным причинам оппозиционные государственной власти: молодежь, не
желающую жить по-старому и работать столь же напряженно, как их родители, ссыльных, бедняков, староверов, сельскую интеллигенцию. Каждая социальная группа в результате модернизации религиозно-культурного уклада надеялась решить свои экономические и политические задачи. Кратковременная либерализация жизни и опьянение свободой привели к похмелью смуты и катастрофе Гражданской войны.
В Онежском Поморье социальная активность была наиболее интенсивной и политизированной. Враждующие стороны стремились «разбудить» крестьянство и втянуть его в классовую борьбу. В Поонежье Граж-
данская война имела локальный вялотекущий характер: «белые и красные в одних окопах цигарки курили».
Укрупнение территориального деления облегчало административное управление волостями, но отрицало представления о священном праве на собственности на «чищанины» и «росчисти».
«Все вокруг советское, все вокруг мое», а, следовательно, - ничье. Пусть лучше «ничье», чем моего соседа. Феномены общинного сознания вне идеала соборности оправдывают «передел» как норму жизни: «Если от многого взять немножко, то это не кража, а дележка»; «Что с возу упало, то пропало». Стремление к единству при потенциальной готовности к расколу разделяло общину на «чужих» и «своих». Бедняков - кулаков, большевиков - меньшевиков, «врагов народа» и «социально близких». Дробление общества на «лишенцев», «нетрудовых элементов», «служителей культа», «уклонистов», «оппортунистов» позволило эффективно управлять бывшими крестьянами - земледельцами и промышленниками. Советская пропаганда навязывала массовому сознанию идею борьбы с внутренними и внешними врагами, перед лицом которых необходима мобилизация сил и трудовых резервов.
В механизме памяти участвуют забвение и отбор информации. При инверсионной смене идеологии традиционные ценности «обнуляются», что порождает, с одной стороны, нигилизм, отсутствие желания жить и действовать, с другой - неукротимую разрушительную энергию. В результате культурной революции начала 20-х годов крестьянская (христианская) вера замещалась верой в коммунизм как светлое будущее человечества. Феномен обновленчества указывает на временную возможность совмещения христианских и коммунистических идеалов. Культовые здания становились культурными учреждениями - клубами и школами. Место икон заняли портреты советских вождей. Для строителей нового мира светлое будущее неизмеримо значительней «темного прошлого». Воспитанное христианством эсхатологическое мироощущение побуждало молодежь к самопожертвованию во имя счастья человечества. Соборность трансформировалась в коллективизм, исповедальность - в наушничество. Перемены в хозяйственной сфере жизни происходили одновременно с раскулачиванием и коллективизацией начала 30-х гг. Разорение деревенских храмов, репрессии по отношению к «попам» и «кулакам» опрокинули расшатанные устои деревенского мира. Все новое
- «хорошо», все старое - «плохо». Предпринимаются попытки выращивать новые для севера культуры (турнепс, пшеницу) и осваивать нетрадиционные технологии. Полиресурсная экономика, основанная на сочетании земледелия и скотоводства, промыслов и ремесел с отходничеством и лесным делом сменилась
безудержной эксплуатацией лесных богатств севера. Остальные виды деятельности со временем принимали рудиментарный характер.
Современному обществу нужна «точка сбора»
- идеология, основанная на высоких идеалах. Абсолютные ценности нельзя придумать и навязать, но можно выстрадать и вспомнить. Материальные (культурные), духовные (культовые) формы крестьянского быта и бытия неразделимо соединяются в традиции как прообразе вечности.
Л и т е р а т у р а
1. Матонин В. Н. Архетипы христианского культа в крестьянской культуре Поонежья в XIX - начале XX вв. // Свеча 97. Сборник методологических и методических материалов по религиоведению и культурологии. - Архангельск: ПГУ им. М. В. Ломоносова, 1998. - С. 217-229.
2. Чистов К. Н., Бернштам Т. А. Введение // Русский Север. Историко-этнографический сборник. СПб.: «Наука», 1992. - С. 4.
3. Бердяев Н. А. Воля к культуре и воля к жизни // Творчество. - 1990. - № 4. - С. 14.
4. Кузнецов С. В. Религиозно-нравственные основания русского земледельческого хозяйства // Православие и народная культура. - 1994. - № 1. - С. 98.
5. Отец Александр (Борисов). Побелевшие нивы. - М.,
1994. - С. 149.
6. Отец Андроник. Русская духовность в жизни преподобного Сергия и его учеников // Богословские труды. Сб. № 29. - М.: Издание Московской патриархии, 1989. - С. 236237.
7. Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. - М., 1991.
8. Зеньковский В. В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. - М.: Школа-Пресс, 1996.
9. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. - М., 1984.
10. Топоров В. Н. Пространство культуры и встречи в нем // Восток-Запад. М., 1989. - С. 4-17.
11. Теребихин Н. М. Сакральная география Русского Севера. - Архангельск: Издательство ПГУ, 1993.
12. Панченко А. М. Народное православие. - СПб.: «Алатейя», 1998. - С. 11.
13. Бернштам Т. А. Локальные группы Двино-Важского ареала: Духовные факторы в этно- и социокультурных процессах // Русский Север. К проблемам локальных групп.
- СПб., 1995. - С. 12.
14. Бернштам Т. А. Учение и опыт церкви в народном христианстве. - СПб.: РАН, Музей антропологии и этнографии, 2000. - С. 331.
15. Коротаев В. И. На пороге демографической катастрофы: принудительная колонизация и демографический кризис в северном крае в 30-е годы XX вв. - Архангельск: Издательство ПГУ, 2004. - С. 112-118.
16. Матонин В. Н. История от первого лица. Мир северной деревни в письменных свидетельствах сельских жителей. Архангельск - Москва: Товарищество северного мореходства, 2011. С. 356-359.
17. Матонин В. Н., Крысанов А. А., Рапенкова С. В., Тюкина С. Л. «Не век жить - век вспоминать». Народная культура Поонежья и Онежского Поморья. - Архангельск
- Москва: Товарищество северного мореходства, 2011. -
С. 15-22.
18. Матонин В. Н. Методологические аспекты экзегезы «северного текста» // Вестник Поморского университета. -2009. - № 3. - С. 84-91.
19. Теребихин Н. М. Сакральная география Русского Севера. - Архангельск: ПГУ, 1993. - С. 6.
20. Матонин В. Н. «Онежское Поморье» как этнокультурное понятие // Вестник ПГУ. - 2010. - № 6. - С. 81-85.
21. Библия, Быт., 3:19.
22. Достоверные сказания о подвижничестве святых отцов.
- М.,1845. - С. 3.
23. Гильфердинг А. Ф. Олонецкая губерния и ее народные рапсоды // Онежские былины, записанные А. Ф. Гиль-фердингом летом 1871 г. - СПб, 1873. - С. 11.
24. Отец Александр (Мень). История религии. - М.,
1994. - С. 17.
25. Христианство. Словарь. - М., 1994. - С. 438.
26. Нюстрем Э. Библейский словарь. - СПб.: «Логос»,
1995. - С. 494.
27. Афанасьев А. Ф. Древо жизни. - М., 1994. - С. 170.
28. Онежские былины. - Архангельск: Северо-Западное книжное издательство, 1983. - С. 17.
29. Отец Павел (Флоренский). Имена. Малое собрание сочинений. - Вып. I. - Кострома, 1993. - С. 34.
30. Главнейшие данные поземельной статистики по обследованию 1887 г. - Вып. 1. - СПб, 1895. - С. 6.
УДК 1+165.212:572.9
А. Г. Пудов
СИМВОЛИЧЕСКАЯ ОНТОЛОГИЗАЦИЯ СОЗНАНИЯ КАК ПАРАДИГМА КОДИРОВАНИЯ ТРАНЗИТИВНОЙ СОЦИАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ
Выявляются условия завершенной социальной модернизации этнокультуры. В основе последней лежит трансформация социальной реальности, интерпретируемой в свете символической онтологизации сознания, а именно: символотворчества, символического синтеза и трансмиграции символов. Последняя фундируется сменой мифологического символизма на метафизический.
Ключевые слова: социальная реальность, этномодернизация, символ, кодирование, символизация, синтез, трансмиграция, мифологический и метафизический символ.
A. G. Pudov
Consciousness symbolical ontologization as coding paradigm of transitive social reality
Conditions of complete ethnic culture social modernization are revealed in the article. As a basis of it the social reality transformation is used, which can be interpreted in the light of consciousness symbolical ontologization, namely: symbol creation, symbol synthesis symbol transmigration. Symbol transmigration is funded by change of mythological symbolism to metaphysical one.
Key words: social reality, ethnic modernization, symbol, coding, symbolism, synthesis, transmigration, mythological and metaphysical symbol.
ПУДОВ Алексей Григорьевич - к. филос. н., доцент, зав. кафедрой философии, истории и социально-экономических наук экономического факультета ФГБОУ ВПО «Якутская государственная сельскохозяйственная академия».
E-mail: [email protected]
