CC BY
71
DOI 10.23859/1994-0637-2019-2-89-10 УДК 811.161.1
Берсенева Лилия Анатольевна
Кандидат филологических наук, доцент, Вологодский государственный университет (Вологда, Россия) E-mail: bersenevala@vogu35.ru
© Берсенева Л. А., Федорова А. В., 2019
Berseneva Liliya Anatolievna
PhD in Philology Sciences, Associate Professor, Vologda State University (Vologda, Russia) E-mail: bersenevala@vogu35.ru
Федорова Анна Вячеславовна
Кандидат филологических наук, доцент, Вологодский государственный университет (Вологда, Россия) E-mail: cannelloni@mail.ru
ЛОКАЛЬНАЯ СМЕХОВАЯ КУЛЬТУРА И ЯЗЫКОВЫЕ СРЕДСТВА ЕЕ ВЫРАЖЕНИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЕ В. И. БЕЛОВА 1960-Х ГОДОВ 1
Аннотация. В статье рассматривается комическое как эстетическая категория, его разновидности и способы бытования в народной культуре (сказка, фабулат). Основное внимание уделяется сюжетному уровню: анализируются ключевые эпизоды повестей В. И. Белова «Плотницкие рассказы» и «Привычное дело», в которых воплощается стихия комического в народном быту. При анализе языкового материала основной акцент сделан на лексико-фразеологических средствах создания комического. Делается вывод о характерологических особенностях смеха, который может выступать в качестве важного элемента композиции художественного текста.
Ключевые слова: комическое, юмор, ирония, лексико-фразеологический уровень языка
Fedorova Anna Vyacheslavovna
PhD in Philology Sciences, Associate Profesor, Vologda State University (Vologda, Russia) E-mail: cannelloni@mail.ru
LOCAL LAUGHTER CULTUREAND ITS LINGUISTIC MEANS OF EXPRESSION IN V. I. BELOV'S 1960's LITERARY WORKS
Abstract. The article considers the comic as an aesthetic category, reviews its varieties and ways of representation in folk culture (a fairy tale, fabulat). The major focus is on the plot level: the key episodes of V. I. Belov's stories "The Carpenter's Tales" and "An Ordinary Affair" are analyzed - these stories embody the elements of the comic in people's everyday life. When analyzing language material, emphasis is placed on lexicological and phraseological means of creating the comic. The conclusion is made about the characterological features of laughter, which can serve as an important element of the composition of a literary text.
Keywords: comic, humor, irony, lexicological and phraseological levels of language
Введение
Комическое - неотъемлемая часть народной культуры, неразрывно связанная с бытовыми, этическими, эстетическими аспектами жизни. Традиционно комическое
1 Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ, проект № 19-012-00348 «Энциклопедия "Привычного дела" В. И. Белова».
106 Вестник Череповецкого государственного университета • 2019 • №2
определяется как тип эстетического, при котором явление предстает в качестве объекта особой эмоциональной критики, а также вызывающее смех явление жизни или образ искусства. Как правило, комический эффект возникает в том случае, когда очевидно противоречие, порождающее эмоциональную реакцию воспринимающего: контраст безобразного и прекрасного, ничтожного и возвышенного, несоответствие формы и содержания, ожидания и результата.
Хотя в основе всех видов комического - юмора, сатиры, иронии, сарказма - лежит особое, комедийное отношение к действительности, они отличаются целевыми установками, производимым эффектом, средствами создания. Ирония предполагает изображение смешного, часто имеющего отрицательную оценку предмета под маской серьезности. Юмор, наоборот, отражает сочувствующее, серьезное отношение, облеченное в форму смешного. Объекты юмора, как правило, заслуживают критики, но за неприглядным, невзрачным всегда стоит прекрасное, человечное. Юмор призывает к совершенствованию явления, в то время как сатира - к его уничтожению. И в устном народном творчестве, и в литературе комическое используется для выражения отношения к характеру человека либо обстоятельствам, в которых он оказывается. С помощью смеха (в том числе и над самим собой) выявляются отрицательные качества социума и отдельных его членов, определяемые как «разлад» и нуждающиеся в исправлении. Такова функция смеха в фольклорных жанрах: частушке, песне, сказке, несказочной прозе. Эти традиции нашли свое отражение и в литературных произведениях, сюжеты и образная система которых соотносимы с народной культурой.
Основная часть
Еще в 1970-х гг. исследователи творчества В. И. Белова и В. М. Шукшина обратили внимание на возрождение соответствующей литературной традиции: «Наконец-то опять у нас есть в литературе таланты ярчайшего самобытного воспроизведения действительности через смешное, есть творческое развитие традиций русского юмора, сатиры, не укладывающихся в рамки чистого, дистиллированного смеха ради смеха» [8, с. 171].
Смеховая культура в прозе В. И. Белова в последние годы становилась объектом исследования в работах вологодских ученых. Этой проблеме посвящена глава «Карнавальный смех и его "фигуры"» (автор С. Ю. Баранов) коллективной монографии «Повесть В. И. Белова «Привычное дело» как вологодский текст» [2] и статья Л. Г. Яцкевич «Крестьянская смеховая культура в произведениях В. И. Белова: языческие и христианские традиции» [10].
С. Ю. Баранов проецирует теорию карнавала М. М. Бахтина на сюжетную структуру повести «Привычное дело» и осмысливает «карнавальное мироощущение как атрибут национальной ментальности» [2, с. 107]. Исследователь приходит к выводу, что трагическое и комическое не изолированы друг от друга, и отмечает, что, «обладая несомненной художественной ценностью», произведение включает в себя и главы, в которых господствует смеховое начало, и главы, где на первый план выходит экзистенциальная драма» [2, с. 108].
Л. Г. Яцкевич также считает, что в произведениях В. И. Белова «парадоксально сочетаются трагические, лирические и смеховые начала, при этом без этического и
Вестник Череповецкого государственного университета • 2019 • №2
107
эстетического ущерба друг для друга» [10, с. 148]. Смех имеет ритуальный характер и является «защитной реакцией на социальные и духовные притеснения», на трагические обстоятельства жизни. Это, возможно, единственный способ проявить свою волю, обрести духовную свободу.
Темой практически всего творчества В. И. Белова является жизнь северной русской деревни, топографически соотнесенной с Харовским районом Вологодской области. Писатель, хорошо знающий реалии этой жизни, изображает героев в привычных для деревенского мира ситуациях, наделяет их привычными портретными характеристиками, соотносит с привычными пейзажами и интерьерами. Привычным, традиционным является и соединение трагического и комического пафоса, стилевой прием, используемый в речи и повествователя, и персонажей. В этом смысле заглавие повести «Привычное дело» (1966) может быть спроецировано и на другие произведения автора, в том числе на «Плотницкие рассказы» (1968). Оно реализует свои значения на разных уровнях структуры обоих произведений и отражает привычную для героев самоиронию и насмешливое отношение к жизненным обстоятельствам.
Продуктивными в плане выражения комического эффекта в обоих произведениях являются сюжетный и языковой уровни, поскольку, оказываясь в определенных жизненных ситуациях (как комических, так и драматических), беловские герои Олеша Смолин, Иван Африканович Дрынов, Мишка Петров и Митька Поляков, старики Федор и Куров, наделенные талантом рассказчика, не боятся описывать собственные злоключения, выставлять себя в комическом свете, зачастую с невыгодными подробностями. В этом можно видеть проявление русского человека, который через смех демонстрирует и достоинство, и мудрость, и удаль, и смелость, и стремление к добру и справедливости, и нетерпимость к равнодушию и безнравственности.
Общий комический тон произведений задает сказка о пошехонцах в повести «Привычное дело». По поводу роли сказки в народной культуре Белов пишет: «Народная философия со всеми ее национальными особенностями лучше, чем где-либо, выражается в сказке» [4, с. 226]. Сказка о пошехонцах - это своеобразный фокус, позволяющий видеть в истории жителей одной северной деревни общие особенности русского крестьянина. Пошехонство можно рассматривать как психологическую и поведенческую модель, отражающую отрицательные ментальные качества. Сопровождающий этот феномен смех (и в фольклоре, и в литературе) носит отрицающий характер и за счет отрицания реализует воспитательную функцию: учит, как не надо жить. С помощью «отрицающего» смеха над недалекими, глупыми, излишне доверчивыми пошехонцами создается антитеза разладу, который для них является житейской нормой.
Евстолья рассказывает несколько эпизодов из жизни пошехонцев (как они собираются в путь за лучшей долей, какие злоключения происходят в дороге, как пошехонцев обманывают встречные и т. д.). Бабкина сказка обрамляется в основном сюжете пошехонскими историями Ивана Африкановича. В первой главе это прямо восходящий к сказке мотив дороги-круга и сценка с нелепым сватовством, результатом которого станут испорченные товары и большой денежный штраф.
Сразу после сказки, обрывающейся на анекдоте о том, как пошехонцы ноги потеряли, в диалоге двух старух (рассказчицы Евстольи и зашедшей к ней в гости Степановны) следует упоминание об этом казусе: сломанные самовары оказались в доме
108 Вестник Череповецкого государственного университета • 2019 • №2
Дрынова, теперь их три, и, по словам бабки, можно открывать чайную, становить «каммерцию».
В перспективе действия перекликается с содержанием сказки и наиболее развернутый «пошехонский сюжет» в жизни Ивана Африкановича. Попытка Дрынова уехать в Мурманск мотивируется, как и второе путешествие пошехонцев, необходимостью поиска лучшей доли. Качества пошехонцев особенно ярко проявляются именно во время путешествий и в сказочном, и в основном сюжете. Сказочные мужики теряют направление движения и, вместо того чтобы двигаться вперед, возвращаются домой, замыкая круг, до самого конца не понимая, что происходит. Те же мотивы актуализированы в путешествии Дрынова: неразбериха, путаница, нарушение норм поведения, влекущее за собой наказание (в сказке - смерть большинства пошехонцев, в повести - очередной штраф) - шофер с Митькой напились в дороге, и машина опрокинулась. Когда шурин отстал от поезда, безбилетный Иван Африканович попадает в милицию. Иван Африканович, еще не зная о главном, трагическом последствии его «отлучки», казнит себя именно за «пошехонство»: «Бурлак, <...> ни пуговицы, ни кренделька, одну грязную рубаху несу из заработка» [5, с. 95].
В сказке комически переосмысливается лежащая в основе представлений о крестьянском мире концепция общего дела: пошехонцы действуют сообща, но результаты не только не приносят пользы, но и приводят к гибели.
«Пошехонские» качества проявляются даже у детей, и если поведение шестилетних Мишки и Васьки объясняется их возрастом и не выходит за рамки игры, то десятилетний Гришка становится причиной по-настоящему драматической коллизии: Дрынов-старший берет его на ночной покос, а бесхитростный Гришка, соблазнившись предложением прокатиться верхом, утром показывает «начальству» место отцовского «преступления». Такой же смысл имеет комический эпизод с Дашкой и Мишкой, когда, приревновав мужа к нарисованной Кибеле и уничтожив «соперницу», Дашка спровоцирует мужа на «месть» (сцена с баней), в результате чего будет обнаружено и потом изъято во всей деревне накошенное для своей скотины сено.
В образе жизни взрослых персонажей «Привычного дела» много перекличек с бытом пошехонцев. Это, прежде всего, касается тех, кто вносит разлад в деревенскую жизнь (Дашка, Митька, Мишка). Дашке, утопившей ведро в колодце, Куров советует черпать воду самоваром. Такое применение предмета, используемого исключительно в домашнем быту, отсылает к анекдоту о том, как пошехонцы решетом выносили из избы дым. Действия баб зеркально отражают друг друга, и обеим даны соответствующие комические определения: Дашка - «сухорукая», невестка Курова - «косоротая». Удвоение сюжетного мотива создает дополнительный юмористический эффект и позволяет сравнить и Дашку, и куровскую невестку с бабами из пошехонской деревни.
Ситуации бытового разлада определяют сюжетную структуру и в повести «Плотницкие рассказы», состоящей, как и сказка о пошехонцах, из ряда комических историй, начиная с рассказа Олеши Смолина о его появлении на свет: Мне все старухи верную гибель сулили. Темя пощупают, да и говорят: «Нет, девушка, этот нет, не жилец». А я им всем шиш показал. Взял да и выжил [5, с. 135]. Наиболее выразительной в смысле воплощения «пошехонства» является история со строительством церкви, изложенная Авинером Козонковым: И пошло следствие. Олешу моего
Вестник Череповецкого государственного университета • 2019 • №2
109
таскают, а я ночевал тайно в сеновале. Ему, дураку, нет бы струментик собрать да уйти потихоньку. А я думаю: нет, голубчики. <...> Денег нету. А церкву как раз только заложили. Я ночью колышком бревна-то отворотил, да все деньги, какие под углы-то были накладены, и собрал. <... >На другой день приехал купец. <... > Вижу, опять кладут. <... > Только стемнялось — я к церкви. Хотел колышком бревно-то отворотить, а мне как хрястнут по спине, так у меня и в глазах круги. <...> Еле успел отскочить да через канаву, да за гумно в неизвестном направлении. <... > Приехал домой, денег ни копеечки не привез, сказал матке, что обокрали в дороге [5, с. 150].
Приведенные примеры показывают, что комическое проявляется через отношение к истории рассказчика и слушателей, ее речевое оформление, при этом само описываемое событие может быть драматическим и даже трагическим.
В книге очерков «Лад» (1979-1981) писатель осмысливает самые разные проявления смешного в деревенском укладе. Одно из них - это речевая культура: «Эстетика разговора, как жанра устного творчества, выражается и в умении непринужденно завести беседу, и в искусстве слушать, и в уместности реплик, и в искренней заинтересованности. Но главное - в образности, которая подразумевает юмор и лаконизм. Добродушное подсмеивание над самим собой, отнюдь не переходящее в самооплевывание, всегда считалось признаком нравственной силы и полноценности. Люди, обладающие самоиронией, чаще всего владели и образной речью» [4, с. 219].
Для описания языковых средств создания комического в произведениях В. И. Белова нами была использована предложенная Е. А. Земской традиционная классификация речевых приемов комического, включающих лексико-фразеологические, словообразовательные, синтаксические, морфологические, собственно изобразительные средства (метафоры, оксюмороны, эвфемизмы, перифразы и т. д.) [6, с. 215].
Как было указано выше, в художественном произведении комический эффект состоит в намеренном нарушении принятого способа выражения, в создании противоречия между общеизвестным и авторским, причем этот контраст отражается на любом уровне языковой системы. В «Привычном деле» и «Плотницких рассказах» наиболее ярко он проявляется на уровне лексико-фразеологическом.
Представить ситуацию в ее нелепости, комизме позволяет использование в одном контексте функционально разнородной лексики. В.И. Белов включает в речь деревенских персонажей, носителей диалекта, активно использующих просторечие, элементы книжных стилей речи (канцеляризмы, речевые штампы): Ну, теперь пошли пазгать! Бабы вышли на арену борьбы, утороку не найти! [5, с. 164]; - Нет, Ави-нер Павлович не работник, - твердо сказал Козонков.<...> - здоровье не позволит. На базе нервной системы. Ведь, бывало, и на рыск жизни идешь, в части руководства ни с чем не считался.<... >подтвердит любая душа населения, которая пожилая [5, с. 164]. Опеть, чуешь, буржуазники-те шалят с бонбой. А наши прохамы-кают опеть. Вся земная система в таком напряженье стоит, а наши хамкают [5, с. 51].
Как правило, это устная речь персонажей, однако в повести «Привычное дело» дается соответствующий образец письменной речи: акт, составленный по поводу поврежденного товара, привезенного в деревенскую лавку: «Мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт. В том, что с одной стороны контора сельпо в
110 Вестник Череповецкого государственного университета • 2019 • №2
лице продавца с другой возчик Дрынов Иван Африканович, при трех свидетелях. Акт составлен на предмет показанья и для выясненья товара. Сего числа текущего года возчик Дрынов Иван Африканович вез товар со склада сельпо и лошадь пришла без него, а где был вышеозначенный т. Дрынов И. Аф. это не известно, а по накладной весь товар оказался в наличности. Только лошадь с товаром по причине ночного время зашла в конюшню и дровни перевернула, а т. Дрынов спал в соснов-ской бане и два самовара из дровней упали вниз. Данные самовары на сумму 54 рб. 84 коп. получили дефект, а именно: отломились ихние краны и на одном сильно измятый бок. Другой самовар повреждений, кроме крана, не получил. Весь остальной товар принят по накладной в сохранности, только т. Дрынов на сдачу не явился, в чем и составлен настоящий акт» [5, с. 24].
Стилистическая целостность документа нарушается синтаксическими конструкциями, свойственными разговорной речи, ненормативными грамматическими формами, поэтому официальная бумага не может восприниматься читателем без смеха.
Соединение в одном предложении высоких книжных и просторечных слов усиливает контраст высокого и низкого, подчеркивая комичность ситуации: Машина затормозила. Разбойная курносая харя, увенчанная ушастой шапкой, выглянула из кабины [5, с. 159]. «Вижу, - поп говорит, - глуп ты, сын мой, яко лесной пень. Хорошо, коли по младости возраста». Я, конечно, молчу, только носом швыркаю [5, с. 135]. Мы в поле, врассыпную <...>. Бегу я, бегу да и оглянусь - вижу, Федуленок за нами бежит. <... > «Стой, - кричит, - прохвост, я тебе все одно настигну». Ну и настиг. Взгреб он меня лапищами, да и давай меня корежить, ну чисто медведь-шатун [5, с. 140]. Мишка опять зашелся в смехе и кашле, а бабы не отступались: -Дак вдругорядь-то не стукались? - Что ты! Нам и того сраженья - за глаза [5, с. 17].
Ирония (а чаще самоирония) повествователя реализуется за счет неожиданного сочетания книжной лексики и элементов, чуждых представлениям о возвышенном: В
районной поликлинике добродушный с красным носом доктор лишь спросил, в каком году я имел честь родиться [5, с. 132]. Жажда творить добро опять зазудела во мне [5, с. 184].
С помощью комического могут быть выражены особенности эстетических представлений героев. Для деревенских жителей качества хорошей работницы в оценке женщины более важны, чем стереотипные представления о ее красоте, распространенные за пределами сельского мира. Этим объясняется использование в повести «Привычное дело» лексики, не соответствующей ожиданиям читателя, ориентированного на некий стандарт в описании женской красоты: И девки все экие толстопятые, хорошие [5, с. 8]. Вот Нюшку возьми... <... > - Ты про какую Нюшку говорил? Про сосновскую?- Ну! - обрадовался Иван Африканович. - Вот уж девка, и красивая и роботница. А ноги возьми, что вырублены.
<... >
- С бельмом.
<...>
- Ну и что? Тебе-то что это бельмо? Это бельмо и видно-то, только ежели глядеть спереди, а сбоку да ежели с левого, дак никакого и бельма не видно. Грудина, а ноги-то, девка что баржа [5, с. 12-13].
Вестник Череповецкого государственного университета • 2019 • №2
111
Герои повестей В. И. Белова зачастую демонстрируют незаурядное языковое чутье, поэтому использование семантического потенциала слова активно используется в тексте как средство создания комического. При столкновении прямого и переносного значения актуализируется внутренняя форма, оживляются смысловые связи, ставшие причиной полисемии: Сперва он вынудил меня сесть за стол, поскольку самовар уже булькал у шестка, словно разгулявшийся весенний тетерев. - Двери! Двери беги закрой! - вдруг засуетился Олеша. - Да поплотней! Не зная еще, в чем дело, я поневоле сделал движение к дверям. - А то убежит, - одобрительно заключил Олеша.- Кто? - Да самовар-то. Я слегка покраснел, приходилось привыкать к деревенскому юмору [5, с. 133].
В «Привычном деле» мы видим примеры языковой игры, основанной на использовании омонимии, звуковом совпадении (диалог Дашки со стариком Куровым о ведре, которое нужно достать с помощью «кошки»): «Ты, дедушко, не знаешь, кошка-то жива у Африкановича? - Кошка-то? Насчет кошки не знаю, а кот живехонек. Вон по мышей пошел. По капусте - К лешему! Я ему всурьез, а он только бух-тины гнуть. Только и знаешь языком плести! - Да я что, я пожалуйста. Есть у Африкановича кошка, только веревку-то надо бы подольше» [5, с. 42]. После того, как пьяный Дрынов разгонит по домам собутыльников, его связывают полотенцами. Балагур Куров называет эти предметы домашнего обихода «африканскими веревками», обыгрывая отчество Дрынова: Так у вас что, Иван-от Африканович как? Все еще в африканских веревках? Спит? [5, с. 73].
В. И. Белов активно использует фразеологию. В речи персонажей встречаются просторечные или трансформированные устойчивые выражения: Ты, Смолин, мне зубы не морочь, туманом глаза не застилай [5, с. 186]. Так и так, говорит, надо нам, граждане, создать в вашей деревне группку бедноты, чтобы ваших кулаков вынести на чистую воду и открыть в вашей деревне классовую войну [5, с. 167]. Все мы, Парменушко, под сельпом ходим, ты уж меня не ругай [5, с. 7]. Вот ведь... Бес, не девка. В ухо плюнуть да заморозить [5, с. 15].
Еще один способ создания комического эффекта - особая интерпретация явлений внешнего мира, чуждой культуры. Такова функция апелляции к «народной этимологии» в повести «Привычное дело»: Ну правда, этот, как ево, боек, говорят, на Кубе-то. Кастров, что ли, тоже Федор, кажись [5, с. 51].
Название шоколада «Отелло» прочитывается как «Отелло», соотносясь с отелом коров. Жители деревни не знакомы с его литературным источником, но сюжет шекспировской трагедии, в идейной структуре которой определяющим является сцепление мотивов «ревность» и «смерть», находит комическое «перевернутое» отражение в эпизоде, когда Дашка из ревности сожжет репродукцию Рубенса, а Мишка едва не убьет ее.
Особого внимания заслуживают номинации персонажей повестей. Наряду с именами собственными В.И. Белов использует именования-предикаты (дескрипции) [1, с. 180], которые служат не только для идентификации людей, животных, но и выполняют характеристические функции: называют лицо по определенному признаку - внешности, особенностям поведения, функции и т. п. Часто такие номинации носят юмористический оттенок: В избе было человек пятнадцать, не считая двух-трех младенцев, самых свежих моих земляков [5, с. 162]. В таком виде и застал меня
112 Вестник Череповецкого государственного университета • 2019 • №2
Олеша. - Ну и обряжуха, - сказал старик, - печь, гляжу, истопил, за водой сбегал. Тебе жениться надо [5, с. 137]. Ору я это, землю родимую, ору, новомодный оратай, уж и в глазах у меня потемнело [5, с. 142]. Здравствуй, аграрник. Садись. Алеу, девушка, что там у вас? [5, с. 78].
Оценочные именования-предикаты употребляются собственно для выражения эмоциональной оценки говорящего, являются стилистически окрашенными, передают ироническое, чаще неодобрительное отношение говорящего. Признаком особого смехового восприятия мира является использование таких названий в отношении животных или неодушевленных предметов: Я так думаю, что Франция все это, она, мокрохвостка, дело меж нас портит [5, с. 52]. Воробей сонливо мигнул. «Жив, прохиндей. Только замерз. Замерз, брат, ничего не сделаешь» [5, с. 35]. Иван Афри-канович видел, как взметывался коричневый хвост, и хвост казался больше самой лисы. «Ну, бесстыдница, подожди, ты у меня допрыгаешься. Вон ты где блудишь» [5, с. 36].
Автор вводит в речь повествователя номинации, ранее данные самими героями. Эти названия чужды авторской речи, но в результате такого употребления они теряют свою стилистическую, эмоциональную окрашенность, и противоречие с их первоначальными свойствами создает комический эффект: Ну и бес с ними,- подумал Куров,- сами на глаза уполномоченному лезут. Ну и прохвосты! Между тем прохвосты увидели начальство, а начальство увидело прохвостов [5, с.71].
В начале повести «Привычное дело» Дрынов не может сосчитать детей и определить последовательность их рождения, называя всех «клиентами», затем данная номинация неоднократно используется в тексте в речи повествователя: А у ее их, этих клиентов-то, <... > восемь... Али девять? <... >. Вот ведь, унеси леший, сколько накопил! Мишка, значит, за Катюшкой, за Мишкой Володя еще, да и Маруся <... >. А перед Катюшкой-то кто был? Значит, так, Антошка у меня второй, Танька первая. Васька первого мая родился, Гришка... А, шут с ним, все вырастут! [5, с. 9]. Старухам хватило бы разговоров еще на неделю, но тут начали по одному, по два появляться «клиенты» Ивана Африкановича [5, с. 34].
Прием описания поведения животных, характеристика их с помощью лексико-фразеологических средств, отражающих деятельность, особенности человека, довольно часто используется В. И. Беловым в исследуемых текстах: «Вдруг Авинеров пес <... > задумчиво поднял заднюю ногу. И удалился с чувством исполненного долга» [5, с. 161]. Все мы, Парменушко, под сельпом ходим, ты уж меня не ругай. <... > мерин как-то даже снисходительно <... > замедлил ход <... > Вот и я говорю, что ты дурачок, хоть ты и умный мерин, а дурачок. Восстановил я тебя на верную путь али не восстановил? [5, с. 7-9]. Проекция человеческих отношений на мир животных и внешне серьезная «претензия» Курова к Еремихе в целом представляют ситуацию как комическую: - Да дело у меня к тебе и претензия. - Какая еще, милой, претензия? - испугалась Еремиха. - А такая, что придется тебе алименты платить. Я насчет твоего петуха. Он, сотона, как только утром встанет да рот-то отворит, как ерихонская труба, да кряду и бежит к моему двору, а наша курица здоровьем худая, дралы от его, а он, дьявол, все равно догонит. Вот как настойчив, что всю курицу измолол. Кажинное утро прибежит, отшатает, да и опеть к себе в заук. Давай, матушка, плати алименты, я от тебя так не отступлюсь [5, с. 55].
Вестник Череповецкого государственного университета • 2019 • №2
113
Зоонимы, клички животных, также могут выступать для выражения комического: кони Крыско, Шатун (Шатунчик, Шатунище), собаки Минутка, Сутрапьян, бык по кличке Микстур. Можно предположить, что авторы этих номинаций, жители деревни, наделены особым восприятием окружающего мира и отношением к жизни, образным мышлением, словотворческим талантом.
Выводы
Характер использованных в «Плотницких рассказах» и «Привычном деле» языковых средств позволяет говорить о том, что обе повести проникнуты юмором по отношению к себе и к миру, самоиронией, отражающей насмешку над собственной судьбой и являющейся способом самозащиты. Смеховая стихия обоих произведений отражает творческую индивидуальность автора, для которого комическое - одна из первооснов традиционной крестьянской культуры.
Если в «Плотницких рассказах» комические элементы «распределены» по тексту достаточно равномерно, то в более поздних произведениях будет усилен трагический пафос. В повествовательной структуре «Привычного дела» В. И. Беловым будет использован композиционный прием убывания комического. В первой главе оно является ситуативно и стилистически доминирующим, во второй и третьей сочетается с лирико-драматическим началом, в четвертой и пятой вновь актуализируется в связи с появлением Митьки, вносящим хаос в деревенскую жизнь. Однако с момента, когда Иван Африканович узнает о смерти Катерины, комическое полностью исчезает. Подобным образом будет построена трилогия «Час шестый».
Литература
1. Арутюнова Н. Д. Предложение и его смысл. М.: Наука, 1976. 383 с.
2. Баранов С. Ю. Карнавальный смех и его «фигуры» // Повесть В. И. Белова «Привычное дело» как вологодский текст. Вологда: ИП Киселев А. В., 2016. С. 106-124.
3. Белов В. И. Собр. соч.: в 7 т. М.: Классика, 2011. Т. 2. 600 с.
4. Белов В. И. Лад. Очерки о народной эстетике // Белов В. И. Собр. соч.: в 7 т. М.: Классика, 2012. Т. 5. С. 5-286.
5. Белов В. И. Привычное дело. Плотницкие рассказы // Белов В. И. Собр. соч.: в 7 т. М.: Классика, 2011. Т. 2. С. 7-126.
6. Земская Е. А. Речевые приемы комического в советской литературе // Исследования по языку советских писателей / отв. ред. С. Г. Бархударов и В. Д. Левин. М.: АН СССР, 1959. С. 215-279.
7. Смыковская Т. Е. Национальный образ мира в прозе В. И. Белова. М.: Флинта, 2010. 200 с.
8. Стрелкова И. «Со смехом многое понимается...»: Юмор в произведениях В. Шукшина и В. Белова // Наш современник. 1978. № 4. С. 170-179.
9. Тупичекова М. П. Проблема комического в советской прозе 60-70-х годов: (В. Шукшин, В. Белов): автореф. дис. ... канд. филол. наук. М.: Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, 1987. 21 с.
10. Яцкевич Л. Г. Крестьянская смеховая культура в произведениях В. И. Белова: языческие и христианские традиции // Беловский сборник. Вологда: ВолНЦРАН, 2017. Вып. 3. С. 142-153.
114 Вестник Череповецкого государственного университета • 2019 • №2
References
1. Arutiunova N. D. Predlozhenie i ego smysl [The Sentence and Its Meaning]. Moscow: Nauka, 1976. 383 p.
2. Baranov S. Iu. Karnaval'nyi smekh i ego "figury" [The Carnival Laughter and Its "Figures"]. Povest' V. I. Belova "Privychnoe delo" kak vologodskii tekst [Belov's Short Story "An Ordinary Affair" as a Vologda Literary Text]. Vologda, 2016, pp. 106-124.
3. Belov V. I. Sobranie sochinenii: v 7 t. [Collected Works]. Moscow: Klassika, 2011, vol. 2. 600 p.
4. Belov V. I. Lad. Ocherki o narodnoi estetike [The Essays on Folk Aesthetics]. Belov V. I. Sobranie sochinenii [Collected Works]: v 7 t. Moscow: Klassika, 2012, vol. 5, pp. 5-286.
5. Belov V. I. Privychnoe delo. Plotnitskie rasskazy [An Ordinary Affair. The Carpenter's Tales]. Belov V. I. Sobranie sochinenii [Belov V. I. Collected Works]: v 7 t. Moscow: Klassika, 2011, vol. 2, pp. 7-126.
6. Zemskaia E. A. Rechevye priemy komicheskogo v sovetskoi literature [The Speech Techniques of the Comic in Soviet Literature]. Issledovaniiapo iazyku sovetskikhpisatelei [Studies on the Language of Soviet Writers]. Moscow: AN SSSR, 1959, pp. 215-279.
7. Smykovskaia T. E. Natsional'nyi obraz mira v proze V. I. Belova [The National Image of the World in V. I. Belov's prose]. Moscow: Flinta, 2010. 200 p.
8. Strelkova I. "So smekhom mnogoe ponimaetsia...": Iumor v proizvedeniiakh V. Shukshina i V. Belova ["Much is Understood with Laughter...": Humor in V. Shukshin's and V. Belov's Works]. Nash sovremennik [Our contemporary], 1978, no. 4, pp. 170-179.
9. Tupichekova M. P. Problema komicheskogo v sovetskoi proze 60-70-kh godov: (V. Shuk-shin, V. Belov) [The Aspect of the Comic in '60-70s Soviet Prose (V. Shukshin and V. Belov): abstract PhD. thesis in philol. sci.] Moscow:Moskovskii gosudarstvennyi universitet im. M. V. Lomonosova, 1987. 21 p.
10. Iatskevich L. G. Krest'ianskaia smekhovaia kul'tura v proizvedeniiakh V. I. Belova: iazyche-skie i khristianskie traditsii [Peasant's Laughter Culture in V. I. Belov's Works: Pagan and Christian Traditions]. Belovskii sbornik [Belov Collection]. Vologda: VolNC RAN, 2017, vol. 3, pp. 142-153.
Для цитирования: Берсенева Л. А., Федорова А. В. Локальная смеховая культура и языковые средства ее выражения в художественной прозе В. И. Белова 1960-х годов // Вестник Череповецкого государственного университета. 2019. № 2 (89). С. 106-115. DOI: 10.23859/1994-0637-2019-2-89-10
For citation: Berseneva L. A., Fedorova A. V. Local laughter culture and it's linguistic means of expressions in V. I. Belov's 1960s literary works. Bulletin of the Cherepovets State University, 2019, no. 2 (89), pp. 106-115. DOI: 10.23859/1994-0637-2019-2-89-10
Вестник Череповецкого государственного университета • 2019 • №2
115
