CC BY
31
УДК 167.7
А. К. МАМЕДОВ,
доктор социологических наук, профессор, Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, г. Москва
ЛОГИКА СОЦИАЛЬНОГО ПОЗНАНИЯ (ПРИКОСНОВЕНИЕ К КЛАССИКЕ)
В статье приводятся основные проблемы социального познания, выделенные в качестве таковых К. Марксом и К. Поппером. Уровень их заочной полемики подводит нас к переосмыслению их теоретического наследия. Анализ данного контекста не мог пройти мимо методологии Гегеля, в частности диалектической логики. Выводы и тренды, актуализированные в статье, могут быть началом самостоятельной научной рефлексии.
Ключевые слова: диалектическая логика, историцизм, методология науки, телеология, закон непротиворечия, рационализм, эмпирика.
A. K. MAMEDOV,
Doctor of Sociological Sciences, Professor, Moscow State University, Moscow
SOCIAL COGNITION LOGIC (TOUCHING THE CLASSIC)
This article presents the main problems of social cognition that was identified by K. Marx and K. Popper. The level of their indirect polemic leads to rethink their theoretical heritage. Analysis of this context related to Hegel's methodology, in particular dialectical logic. Conclusions and trends, updated in the article, supposed to be the beginning of independent scientific reflection.
Keywords: dialectical logic, historicism, science methodology, teleology, non-contradiction law, rationalism, empiricism.
Несомненно, социальное познание весьма специфично и имеет свои особенности по методам как эмпирического, так и теоретического исследования, что обусловлено в конечном счете природой объектов и фокуса исследования. В частности, в социальных науках широко используется такой метод сбора эмпирической информации, как опрос, а в естествознании он по определению невозможен. В области теоретических методов в социально-гуманитарном познании широко используется телеологическое объяснение социальных явлений, -объяснение из целей, преследуемых теми или иными объектами познания (социальными субъектами), - а в естественных науках такого рода объяснения недопустимы. В физических науках оно совершенно запрещено и допустимым считается только объяснение их причин (каузальное); в биологических же науках оно допускается наряду с каузальным объяснением, но только в своей бессознательной модификации (живые организмы устроены целесообразно, но не в результате предварительного замысла). В социальных науках допускают-
ся и признаются все методы объяснения социальных явлений - каузальное и телеологическое в обеих его модификациях [1, с. 113]. В то же время и естественнонаучное, и социально-гуманитарное познание одинаково исходят из одних и тех же общих принципов получения (производства) знания, и именно поэтому одинаково относятся к области научного познания, отличаясь в том от религиозного или художественного. Наука стремится к получению не просто полезного знания об объектах, но при этом и знания истинного. И хотя наука так же, как и остальные формы сознания способна впадать в заблуждения и ошибки, она не готова мириться с этим и постоянно нацелена на то, чтобы избавиться от них. Но на этом пути науку, как явствуют ее «скрижали», постоянно подстерегают сложности и ловушки сознания, исследованию которых посвящены работы, цель которых - изучение возможностей и необходимых условий достижения именно истинного знания.
Несомненно, одним из мыслителей ХХ века, создававших современную методологию научного познания, является К. Поппер, который, в отличие от многих других специалистов в этой области знания - Т. Куна, П. Фейера-бенда, И. Лакатоса и др. - уделял внимание как проблемам естественнонаучного, так и проблемам социально-гуманитарного познания. Более того, именно его системные размышления над проблемами социальных теорий и способствовали выработке его общей теории научного познания, которую сам автор определял как концепцию «критического рационализма» [2, с. 37]. Важнейшей чертой его концепции - и это следует подчеркнуть - является то, что она не допускает отступления от принципов рациональности. Как известно, Поппер открыто боролся с тем широким и восторженным признанием, которое получила уже ко временам его молодости и вступления в научную жизнь социальная теория К. Маркса. При этом можно заметить, что и сама общая концепция научного познания Поппера во многом выросла именно из этой его критики теории Маркса и аналогичных ей (в эпистемологическом плане) социальных теорий [3, с. 190].
В то время, когда научная деятельность Поппера еще только начиналась (начало 30-х гг. ХХ в.), социальная теория Маркса уже являлась одной из самых влиятельных, а возможно, и самой влиятельной концепцией. В качестве примера наивысшей оценки этой теории в тот период, можно привести высказывание В. И. Ленина: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Оно полно и стройно, давая людям цельное миросозерцание, непримиримое ни с каким суеверием, ни с какой реакцией, ни с какой защитой буржуазного гнета. Оно есть законный преемник лучшего, что создало человечество в XIX веке в лице немецкой философии, английской политической экономии, французского социализма» [4, с. 40]. Такую оценку готовы разделить уже, по-видимому, лишь меньшинство ученых, в чем повинны, конечно, не только развитие событий и накопленный современным обществом социальный опыт, но также и рациональная критика теории Маркса многими учеными, в числе которых одно из мест принадлежит, несомненно, и самому Попперу.
В качестве примера современной, более сдержанной, но при этом твердо положительной ее оценки можно привести высказывание историка Дж. Тоша, связанное с недавними попытками полностью выбросить теорию Маркса «на свалку истории»: «Эта теория не имеет равных по широте охвата и уровню научной проработки. Пока историки признают необходимость теории, они будут обращаться к марксистской традиции. Обоснованность этого прогноза станет совершенно бесспорной, если мы учтем сравнительную теоретическую бедность других направлений истории» [5, с. 211]. Но в середине ХХ в., когда критический анализ Поппера только пробивал себе путь, научный авторитет Маркса был практически неоспорим. В тот период даже и крайние идеологические противники учения Маркса отдавали должное достоинствам его теории: «Марксизм, - писал З. Бжезинский, - представляет собой новый, исключительно важный этап в становлении человеческого мировоззрения. Марксизм означает победу активно относящегося к внешнему миру человека над пассивным, созерцательным человеком и в то же время победу разума над верой... Марксизм ставит на первое место систематическое и строго научное изучение действительности, также как и руководство действием, вытекающим из этого изучения» [6, с. 73]. Тем более важными и смелыми представляются научные усилия Поппера, который уже и тогда практически полностью отвергал социальную теорию Маркса и критически атаковал ее со всех основных направлений ее анализа - логического, методологического, субстантивного.
Хотя сам «историцизм» Поппер приписывал не только марксизму в целом, но и многим другим социальным теориям и течениям социальной мысли, детальную критику его он представил именно на примере теории Маркса, что хорошо объясняется вышеуказанными обстоятельствами того времени. К тому же для Поппера это было и делом принципиальным, ибо стремился именно к открытой критике своего оппонента и не хотел, чтобы его заподозрили в «скрытой критике» [2, с. 557].
Итак, в чем же, по мнению Поппера, заключена фатальная ошибка «истори-цизма»? «Центральные идеи историцистского метода и, в частности, марксизма, -пишет мыслитель, - таковы:
(а) Несомненно, что мы можем предсказывать солнечные затмения с высокой степенью точности и далеко в будущее. Если бы социальный ученый в 1780 году знал об обществе половину того, что знали об астрономии древние вавилонские астрологи, то он смог бы предсказать Французскую революцию.
Фундаментальная идея, что революции можно предсказывать точно так же, как солнечные затмения, - продолжает Поппер, - порождает следующее понимание задачи социальных наук:
(б) Цель социальных наук в принципе ничем не отличается от цели естественных наук - делать предсказания, точнее, исторические предсказания о социальном и политическом развитии человечества.
(в) Как только эти предсказания сделаны, можно определить задачи политики. Она должна смягчать «родовые муки» (как говорил Маркс), неизбежно сопровождающие предсказанные и неотвратимые политические изменения.
Эти простые идеи, в частности, мысль о том, что целью социальных наук являются исторические предсказания, например, предсказания социальных революций я буду называть историцистской доктриной социальных наук. Мысль о том, что политика должна облегчать родовые муки неизбежных политических изменений, я буду называть историцистской доктриной политики» [2, с. 559-560].
И далее развивается критика «историцизма»: общество слишком сильно отличается от таких «замкнутых и чисто механических систем», работающих «как часы», что и позволяет делать относительно них очень точные предсказания. Но общество, указывает Поппер, не является такой механической системой, поэтому и такие предсказания в них принципиально невозможны. Нет смысла детально рассматривать всю достаточно сложную аргументацию Поппера, поскольку его ошибка, на наш взгляд, очевидна. Он критикует не саму теорию Маркса, а некоторый приписанный и устойчивый ей образ, созданный самим Поппером или заимствованный. Дело в том, что марксисты - никогда не претендовали на абсолютную точность своих предсказаний, соизмеримую с точностью астрономических вычислений.
Но проблема «историцизма» этим, конечно, не снимается, поскольку теория Маркса на самом деле содержала некоторые исторические предсказания, научность которых действительно нуждается в рациональной критической оценке. В частности, теория Маркса содержала в себе предсказание о неизбежности социальной революции в Европе. Не назначая ей никаких (!!! - А. М) точных сроков, тем не менее, доказывали ее неизбежность. При этом, хотя субъективно (психологически) сами основатели марксизма, естественно, хотели увидеть предсказанную ими социальную революцию еще при своей жизни и потому действительно часто и лично ошибались, принимая события того времени, например, «революции» 1848 и 1870 гг., за ее начало и вскоре разочаровываясь в ожиданиях, но эти их личные «предсказания» не следует путать с тем научным предсказанием, которое логически следовало из их теории. В последнем не было (и не могло быть) точного указания не только на сроки данного события, но даже - и на детальные признаки его наступления. Поэтому, не зная, когда именно «созреют» эти «социальные затмения» [3, с. 312] основатели марксизма, тем не менее, нисколько не сомневались, что рано или поздно они должны будут произойти, ибо это следовало из их теории, в истинности которой они были стопроцентно уверены. С одной стороны, она основывалась, конечно, и на простой эмпирической закономерности, уже вполне выясненной к тому времени европейскими историками. Европейское общество, как известно, жило и действовало по одним правилам во времена господства Римской империи (эти правила можно описать как «рабовладельческое» общество), потом оно, в ходе бурных насильственных пертурбаций, перешло к жизни уже по другим
правилам (правилам «феодального» общества), а потом, также в ходе революций -ХУ1-ХУШ вв., перешло к жизни еще по иным, новым правилам «буржуазного» общества [7, с. 15]. Если даже просто и эмпирически экстраполировать (а этим грешат все исследователи) эту последовательность перемен в будущее, то возникает иллюзорная уверенность, что череда изменений в Европе на этом не остановится, и в будущем ее ожидают новые потрясения и переход к новым порядкам. В самом деле, почему бы то, что наблюдалось на протяжении всей предшествующей истории, должно прекратиться в будущем? И Ф. Фукуямы тогда не было, и история никогда не кончалась. Между прочим, именно на такой же, чисто эмпирической экстраполяции основана и теория длинных волн Н. Кондратьева, считающаяся вполне респектабельным научным достижением. Неужто метод аналогии подвел великих мыслителей?
Но, конечно, Маркс с Энгельсом основывались не только и даже не столько на простой эмпирической экстраполяции, теория состояла именно в нахождении причинного объяснения этих социальных переворотов (включавшего и элементы телеологизма). Историки открыли саму периодичность социальных переворотов, а Маркс с Энгельсом предложили их научное (рациональное) объяснение. Они были уверены в том, что открыли причину и механизм («закон») этих процессов, увидев их в неуклонном прогрессе производительных сил. Любое общество стремится к максимально быстрому развитию своих производительных сил и не может не стремиться к этому, так как иначе оно либо полностью исчезнет (в случае их деградации), либо будет подчинено более развитыми обществами, которые вовлекут его в орбиту своего развития.
Это базовый постулат марксистской теории. При этом понятие производительных сил общества здесь оставляется лишь интуитивно ясным, а дискурсивное уточнение самими основателями марксизма не проводится. Попытки такого уточнения стали делаться уже после победы этой теории, и они столкнулись со значительными трудностями. «Самое замечательное в этой доктрине, -писал, австрийский экономист Л. Мизес, - в ней не дано определение основного понятия - материальных производительных сил. Маркс нигде не говорит нам, что он имеет в виду, когда ссылается на материальные производительные силы. Мы должны вывести это из редких исторических иллюстраций его доктрины. Самый откровенный из этих случайных примеров можно найти в книге «Нищета философии», опубликованной в 1847 г. на французском языке. Читаем: Ручная мельница дает вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница -общество с промышленным капиталистом» [8, с. 83]. Замечание Мизеса, в принципе, правомерно, но недостаточное для опровержения теории. В любой научной теории исходные понятия и постулаты принимаются без доказательств и строгих определений - как интуитивно очевидные и ясные. Именно так обстоят дела не только в «Началах» Евклида или в «Началах» Ньютона, но и в теории Дарвина, в которой тоже не объясняется подробно, что такое «наследственность», «изменчивость» и «естественный отбор» - все это просто актуализируется как интуитивно ясные. Требование же предварительного четкого формально-
го (дискурсивного) определения этих исходных понятий равносильно, как установил Аристотель, запрету на теоретическое мышление вообще [9, с. 81]. Никакая теория никогда не будет выстроена, если требовать изначально формально корректного определения ее исходных понятий и доказательства ее аксиом (постулатов).
Второй же постулат этой теории заключается в том, что социальные порядки небезразличны к росту производительных сил, а могут либо тормозить его, либо ускорять, будучи при этом склонными к консервативности, неподатливости к изменениям. Поэтому рано или поздно в любом обществе прогрессирующее развитие производительных сил неизбежно «натыкается» на эти сдерживающие его рамки, мешающие их дальнейшему прогрессу [10, с. 70]. Их рост и прогресс тормозится, замирает или даже откатывается вспять. Но почему же общественные порядки не могут изменяться в соответствии с прогрессирующим развитием производительных сил? На этот вопрос отвечает третий постулат марксистской теории, гласящий, что в обществе всегда есть господствующие классы, которым выгодны именно старые, а не новые порядки, поскольку их властный статус основан именно на этих старых порядках.
Но поскольку прогресс производительных сил неизбежно порождает и новые социальные классы, которым этот порядок неугоден, то между старыми классами, выступающими за консервацию порядков, и новыми классами, выступающими за их отмену и замену новыми, с необходимостью назревает социальный конфликт, который и разрешается всегда в ходе социальной революции - всегда насильственной и, с точки зрения старых порядков, - незаконной, нелегальной.
Таков вполне фундированный механизм возникновения революций, предлагаемый теорией Маркса [11, с. 281]. Она предсказывает только саму неизбежность (необходимость) революций, не предсказывая их ни с какой математической точностью. Поэтому критиковать ее по ее несбывшимся (субъективным) прогнозам на тот или иной, назначенный кем-то срок, - некорректно. Ее можно критиковать за сам предлагаемый ею механизм общественного развития. Но, поскольку эта теория основана не столько на строгих и четко определенных понятиях, сколько на интуитивных и даже метафорических представлениях («производительные силы», «производственные отношения», «социальные классы», «базис», «надстройка», «общественное бытие», «общественное сознание» и т. д.), то можно критиковать ее именно за нечеткость и расплывчатость ее исходных основ, что на самом деле постоянно и делалось, и делается. «Наиболее примечательным моментом в этой теории было то, что она никогда не была ясно изложена. В «Коммунистическом манифесте» для иллюстрации классовой борьбы взяты конфликты между кастами (Мизес называет «кастами» сословия). Затем Маркс добавляет, что в современном буржуазном обществе возникли новые классы. Но он так нигде и не сказал, что такое класс и что он имел в виду, говоря о классах с антагонистическими противоречиями между ними и соотнося классы с кастами. ... Ни Маркс, ни один из его многочисленных последователей не смогли сказать нам, что же представляет собой обще-
ственный класс и, тем более, действительно ли общественные классы играют в социальной структуре ту роль, которую приписывает им теория» [8, с. 80]. Странно, что такой серьезный исследователь прошел мимо определения классов В. И. Ленина. «Понятия базиса и надстройки, - вторит ему Р. Арон, вполне благосклонно относившейся к этой теории, - ... неясны и допускают бесконечные спекуляции» [12, с. 177].
Вместе с тем «всякая теория, - подытоживал Арон, - стремящаяся стать идеологией политического движения или официальной доктриной государства, должна поддаваться упрощению, для простаков, и усложнению, для снобов. Вне всякого сомнения, учение Маркса в высшей степени обнаруживает эти добродетели. Каждый может найти в нем то, что он хочет» [12, с. 180-183].
Но почему же теория Маркса не осталась всего лишь научной теорией, а сознательно стремилась стать еще и «идеологией политического движения» и даже «официальной доктриной государства»? Попытка найти ответ приводит нас ко второй проблеме, поставленной тем же Поппером. Дело в том, что марксизм не останавливался лишь на объяснении социальных революций и предсказании их неизбежности в будущем (в таком виде эта теория вполне релевантна и принимается современной социальной наукой), но она шла и значительно дальше этого. Предсказывалось, в частности, что следующая социальная революция в Европе будет не просто революцией, но революцией социалистической, то есть отрицающей частную собственность на средства производства вообще и любые социальные порядки, основанные на принципе частной собственности. Будущая революция, были убеждены Маркс с Энгельсом, введет совершенно новые порядки, основанные на принципе общественной собственности на средства производства [3, с. 90].
Откуда же они могли знать, что будущая революция будет именно социалистической? Ведь из принципов теории, описанных выше, ни в коем случае это не следует. Из них следует лишь то, что на каком-то этапе развития производительных сил «буржуазного» общества должны появиться новые социальные силы, которым старые порядки должны казаться тормозом дальнейшего социального развитию. Эти силы должны стать системой и на каком-то этапе вступить в конфликт с господствующими классами буржуазного общества, держащимися за старые порядки, и затем произвести насильственное изменение в общественных порядках в интересах всего общества (его дальнейшего материального прогресса). Поэтому, прежде всего, странно уже то, что Маркс увидел в качестве такого класса именно пролетариат. Ведь все предыдущие революции хотя и происходили с непременным участием общественных низов, но никогда по их инициативе - будущие рабовладельцы, феодалы и капиталисты относились к верхам общества, а не к его низам. Почему же тут вдруг именно пролетариат (низы общества) выступит ведущей революционной силой? И эмпирически, и теоретически выбор пролетариата в качестве революционной силы у Маркса не был обоснованным. Новый переворот должен был отрицать не просто ближайший ему прежний социальный порядок (в этом случае
буржуазный), но он должен был отрицать и все прежние порядки того же самого рода, то есть все порядки, основанные на принципе частной собственности. На смену этому принципу, по Марксу, должен будет прийти принцип общественной собственности как его полная противоположность. Капитализм («буржуазное общество»), рассматриваемый Марксом как самое совершенное - крайнее - развитие принципа частной собственности, должен был перейти в свою противоположность.
Но неизбежность такого перехода не могла следовать из самого Маркса, и она могла следовать, как это совершенно верно и замечает Поппер [2, с. 548-550], только из диалектической логики Гегеля, которую Маркс признавал в качестве методологической основы. Будучи гегельянцем в начале научной деятельности, и «перевернув потом с головы на ноги» гегелевскую логику, Маркс, не отказался полностью от ее основных положений и даже сделал эту науку руководящей основой в своих научных исследованиях. Поэтому и другая важнейшая часть его критики марксизма сосредоточена на попытке дискредитации диалектической логики как методологии научного познания вообще и социального познания в частности.
Критикуя марксизм с этой стороны, Поппер утверждает, что тот представляет собой теорию, в основу которой положена гегелевская диалектика, суть которой, в свою очередь, состоит в том, что ею отвергается основной закон логики - закон противоречия. Отрицание же этого закона, доказывает Поппер, позволяет диалектике ускользать от всякой критики - ее практически нельзя опровергнуть, поскольку из противоречивых высказываний можно вывести все что угодно, и все это будет считаться научным и обоснованным [7, с. 13]. Но основной критерий научности и состоит, согласно методологии самого Поппера, в том, что теория должна поддаваться опровержению, - иначе она ненаучна. То, что принципиально нельзя опровергнуть - ненаучно, и поэтому не заслуживает никакого доверия. Но именно такую теорию и представляет собой марксизм. Благодаря его диалектичности, марксизм не поддается никакой критике и его принципиально нельзя опровергнуть. Следовательно, он, заключает Поппер, ненаучен.
«Маркс и Энгельс, - писал Поппер, - настойчиво утверждали, что науку не следует интерпретировать как массив, состоящий из окончательного и устоявшегося знания или из «вечных истин», но надо рассматривать ее как нечто развивающееся, прогрессирующее. Ученый - это не тот человек, который много знает, а тот, кто полон решимости не оставлять поиск истины. Научные системы развиваются, причем развиваются, согласно Марксу, диалектически... Реальность, однако, такова, - говорит Поппер, - что марксов прогрессивный и антидогматический взгляд на науку на деле никогда не проводился ортодоксальными марксистами. Гегель полагал, - продолжает Поппер, - что философия развивается и что его система, однако, должна оставаться последней, наивысшей и вечно непревзойденной стадией развития. Марксисты переняли эту установку, распространив ее на систему Маркса. Поэтому антидогматическая уста-
новка Маркса проводится только в теории, а не в практике ортодоксального марксизма, диалектика же используется марксистами, по примеру «Анти-Дюринга», главным образом в апологетических целях - для защиты марксизма от критики. Как правило, критиков хулят за неумение понять диалектику -эту пролетарскую науку - или за предательство. Благодаря диалектике антидогматическая установка была оставлена и марксизм утвердился как догматизм, и догматизм достаточно гибкий, чтобы с помощью диалектического метода уклониться от всякой животворной критики. Таким образом он превратился в то, что я назвал железобетонным догматизмом» [2, с. 550-551].
Нужно заметить, прежде всего, что в критике (не совсем точной) Поппера внимание сосредоточено не на том, что говорили сами классики, а на том, что стали говорить после их адепты - «ортодоксальные марксисты», которые и действительно, как мы знаем, на определенном этапе развития учения впали в жесткий догматизм и потому вполне заслужили эти упреки. В самом деле, известно, что Маркс никогда явно не формулировал принципы своего «диалектического» метода, которым пользовался в исследованиях, но он иногда делал это косвенно, позволяя говорить за себя другим. Так, в частности, в послесловии ко второму изданию «Капитала» он цитирует русского экономиста И. И. Кауфмана: «Иному читателю, может при этом прийти на мысль и такой вопрос ... ведь общие законы экономической жизни одни и те же, все равно, применяются ли они к современной или прошлой жизни? Но именно этого Маркс не признает. Таких общих законов для него не существует ... По его мнению, напротив, каждый крупный исторический период имеет свои законы ...Но как только жизнь пережила данный период развития, вышла из данной стадии и вступила в другую, она начинает управляться уже другими законами. Словом, экономическая жизнь представляет нам в этом случае явление, совершенно аналогичное тому, что мы наблюдаем в других разрядах биологических явлений ... Старые, экономисты не понимали природы экономических законов, считая их однородными с законами физики и химии ... Более глубокий анализ явлений показал, что социальные организмы отличаются друг от друга не менее глубоко, чем организмы ботанические и зоологические» [3, с. 23]. Приведя эти рассуждения, Маркс заключает: «Автор, описав так удачно то, что он называет моим действительным методом, и отнесшись так благосклонно к моим личным приемам применения этого метода, тем самым описал не что иное, как диалектический метод» [3, с. 26-29]. Ведь почти все, что написал там Кауфман, не имеет никакого отношения не только к диалектическому методу, но и просто к научному методу вообще. Не может быть никаких частных законов, которые не имели бы под собой некоторых общих законов. Частного без общего вообще не существует. При этом, конечно, верно, что домарксов-ские экономисты приписывали первобытному обществу те социальные порядки, которые они наблюдали в современном им обществе. Но это доказывает лишь наивность тех экономистов, а не отсутствие самих общих категорий и законов экономической реальности. Они принимали частное и особенное за все-
общее, что было их ошибкой, но само их стремление найти такое общее было совершенно правильным, и грубейшей ошибкой является как раз отказ от поисков такого всеобщего. В своей критике гегелевской логики он сосредоточил все внимание на том, что эта логика отвергает закон противоречия в качестве необходимой методологической основы мышления (познания) и, что еще более важно для Поппера, - основы всякой рациональной критики. Гегель на самом деле отвергает этот закон мышления и противопоставляет ему противоположный принцип: что непротиворечиво, то неистинно. По сути, гегелевская логика требует противоречивости как необходимого (формального) условия истинности теоретического мышления, тогда как традиционная логика требует, наоборот, его непротиворечивости. И в этом действительно заключается основной пункт демаркации между традиционной (аристотелевской) и диалектической (гегелевской) логикой. Любая критика, по Попперу, - это именно указание на противоречия в той или иной теории. Если «отнять» у ученых закон противоречия, то никакая критика станет вообще невозможной. А значит -станет невозможной и сама наука! Ибо наука, согласно Попперу, развивается только посредством критики. Так кто же против?! При этом в отношении любой теории он указывает на существование трех видов противоречий. Во-первых, -это могут быть противоречия в рамках самой научной теории. Если в ней можно вывести некоторое утверждение и его отрицание, то такая теория сразу же бракуется по формальным основаниям (без обращения к опыту и фактам), так как в ней нарушается закон противоречия. Последний здесь выступает в качестве формального негативного критерия истинности теории. Не может быть истинной теории, если она противоречива [13, с. 20].
Мы должны, однако, заметить, что классические варианты теории истины вовсе не накладывают столь строгих ограничений. Согласно этой теории, истина есть знание, соответствующее своему предмету. В ней не говорится, что истина - это строго непротиворечивое знание. Более того, если предмет познания сам по себе противоречив, то и знание, чтобы быть истинным относительно этого предмета, тоже обязано быть противоречивым. Иначе оно не будет соответствовать своему предмету, а значит - не будет истинным знанием о нем. Именно так и подходит к делу гегелевская логика [14, с. 40].
Второй вид противоречий, выделяемых Поппером, - это противоречия между теориями и фактами. Сама теория может быть формально непротиворечивой, но если она противоречит фактам, то она тотчас признается ложной, несмотря на свою непротиворечивость, и на этом основании тоже бракуется. Таким образом, противоречие между теорией и фактами признается более сильным, чем формальная непротиворечивость самой теории [15, с. 16-19]. Но это тоже вполне согласуется и с точкой зрения гегелевской логики - именно на этом основании она и требует от знания быть противоречивым.
Наконец, третий вид противоречия, рассматриваемый Поппером, - это противоречия между двумя теориями. Если мы имеем две одинаково непротиворечивые теории, которые, однако, противоречат друг другу, то мы должны
выбрать из них только какую-то одну, а именно, - ту, которая соответствует фактам. Но как же быть ученому в том случае, когда обе противоречащие друг другу теории в одинаковой степени подтверждаются фактами? Для современной науки такой случай не представляет собой чего-то экзотического. Известно, например, что есть две противоречащих друг другу теории световых явлений. Но не является ли это опровержением самого требования непременного выбора только одной из двух противоречащих друг другу теорий? Конечно, является. И сам Поппер просто обязан был признать в данном случае, что его методология, основанная на законе противоречия, не работает, что она неадекватна научному познанию и является методологическим препятствием к достижению истины.
Разобрав случай с этими двумя теориями света и признав, что неообходимо принять их обе, более того, даже согласившись, что в данном случае диалектическая логика оказывается более адекватной методологией, чем теория, запрещающая противоречия, он тем не менее, делает ригористичный вывод, что «мы должны внимательно следить за тем, чтобы не приписать ей лишних достоинств» [2, с. 520]. Уклонившись, таким образом, от признания ограниченности своей методологии, - ведь обе эти теории опровергнуты фактами и обе должны быть отброшены! - Поппер продолжает настаивать на ее универсальной значимости. Тем не менее, для всякого непредвзятого (пытливого) ума, рассматривающего вышеописанную коллизию, проблема здесь действительно существует и требует адекватного решения. С одной стороны, противоречия существуют и даже допускаются в такой «эталонной» науке, как современная теоретическая физика; а с другой, - если допустить противоречивые теории, то это будет означать не только крах всех попыток критиковать их (как можно критиковать противоречивые построения?!), но и крах самой теоретической науки как таковой (ведь из противоречащих друг другу посылов можно вывести все что угодно!).
На наш взгляд, решение всех этих затруднений и парадоксов имплицитно уже содержится в рассмотренном выше случае с физической теорией световых явлений. Противоречие там допускается не в рамках самих теорий, а в рамках лишь всей науки о них в целом (в рамках всей оптики). Каждая из двух теорий -корпускулярная и волновая - оставляется внутренне непротиворечивой (иначе невозможно логическое выведение всех следствий из принимаемых ею постулатов), но одновременно с этим признается, что и противоположная ей непротиворечивая теория тоже обладает объективной значимостью, поскольку она тоже подтверждается опытом (фактами) [16, с. 66]. Более того, признается, что ни одна из этих теорий не способна по отдельности самостоятельно выразить истину, и только вместе эту истину выражают. Тем самым признается справедливость гегелевского принципа - что не противоречиво, то не истинно. Но вместе с тем признается и необходимость непротиворечивого развития каждой из сторон этого противоречия в противоположные друг другу непротиворечивые теории.
Таким образом, противоречие переносится из сферы отдельной теории (которые оставляются непротиворечивыми) в сферу их высшего единства, состав-
ляющего науку. Противоречивыми должны быть науки в целом, а не отдельные, составляющие их теории. Ведь наука - это и есть некоторое сложное единство: 1) накопленных и проверенных ею фактов, 2) различных теорий, призванных объяснять эти факты, и 3) различных методов сбора этих фактов, построения этих теорий и организации всей науки в целом.
Диалектика, таким образом, является логикой развития (и методом ее организации) всей науки в целом, но не методом построения ее отдельных теорий и их проверки. Ею руководствуется (должна руководствоваться) вся наука в целом, но не отдельный ученый, создающий конкретную теорию.
Если мы обратимся теперь к самому создателю диалектической логики -Гегелю, - то увидим, что он и действительно трактовал ее именно таким образом. В самом деле, «Лекции по истории философии» описывают противоречивое развитие самой философии в целом как особой науки, а не развитие какой-либо отдельной теории. То есть, противоречивой внутри себя была вся наука философия, а не ее отдельные теории. И именно эти противоречия между всеми учеными и их взаимная критика теорий друг друга и двигали всю эту науку вперед по пути развития философского знания в целом [17, с. 9-12]. Никакая отдельная теория не способна выразить истину познаваемого всей наукой предмета - ее способна достигать только вся наука в целом, взятая во всей совокупности своих теорий, фактов и методов. Таким образом, диалектика как логика науки не только не устраняет критики, но, наоборот, она требует ее, причем - тотальной и всесторонней.
Здесь будет полезно коснуться кратко и одного бытующего до сих пор заблуждения - об относительной незрелости (или несовершенстве) социального познания, по сравнению с познанием естественнонаучным. Проявление этой незрелости видят обычно в том, что гуманитарии и до сих пор все еще не могут никак договориться между собой даже и по самым принципиальным вопросам их наук, тогда как среди физиков и химиков, например, давно уже якобы достигнут консенсус чуть ли не по всем принципиальным вопросам их наук.
Так, Л. Лаудан, в частности, исследовавший проблемы консенсуса и диссен-суса в науках, описывает этот устоявшийся стереотип следующим образом: «...между конкурирующими школами философов очень мало согласия даже по периферийным вопросам [18, с. 92]. Неудивительно поэтому, что философские тексты, написанные, скажем, томистами, имеют очень мало общего с текстами, написанными позитивистами. Социологи подобным же образом разделены на ряд воюющих лагерей, причем до такой степени, что существуют вопиющие различия в учебниках, написанных, скажем, марксистами, герменевти-ками, феноменологами, функционалистами и социометриками. Естественные науки просто не таковы, и это отмечали многие философы и социологи 50-60-х годов» [19, с. 486-487].
Между прочим, если перевести этот предрассудок на язык методологии «критического рационализма» Поппера, то гуманитариев следовало бы, наоборот, хвалить за бескомпромиссную критичность по отношению к теориям друг
друга, а физиков, наоборот, следовало бы порицать за их излишний конформизм и некритическое отношение к теориям друг друга [20, с. 89]. Другое дело, что этот взгляд на положение дел в науке не соответствует действительности, и на самом деле и в естествознании мы имеем ничуть не меньше противоречий в теоретических подходах, чем в области социально-гуманитарного знания [21, с. 58-60]. Если же учесть еще и то, что сам предмет естествознания по своей природе неизмеримо беднее предмета социально-гуманитарных наук, то, наоборот, уже и то количество противоречий, которое имеется в области естествознания, покажется нам уже чем-то удивительным и чрезмерным.
«Теории в науке, - отмечает Л. Лаудан, - изменяются быстро - общим местом является то, что вчерашняя научная фикция становится сегодняшней ортодоксией. Однако иногда эти изменения могут обернуться продолжительными перепалками, приводящими к основательным разделениям внутри научного сообщества по вере и верности. Ситуации, вроде упомянутых, - заключает Л. Лаудан, - ясно показывают, что, какая бы сила ни исходила от правил и норм науки, они на самом деле недостаточны, чтобы разрешить быстро и определенно эти дискуссии» [19, с. 489]. С нашей же точки зрения, отсюда следует совсем иной вывод: «сила, исходящая из правил и норм науки» как раз и является глубинной причиной этих разногласий, поскольку наука стремится постичь истину своего предмета, а все предметы в этом мире противоречивы. Не сварливый характер ученых заставляет их постоянно ссориться между собой и критиковать друг друга, а сам предмет их исследования и требование стремиться к истине. Каждый ученый стремится построить непротиворечивую теорию предмета, но у всех вместе это получиться не может, поскольку истина противоречива [22, с. 37]. Поэтому и споры между ними неизбежны в естествознании не меньше, чем в социальных и гуманитарных науках. Следует видеть в этих противоречиях норму и истину, а не досадное отклонение от таковых.
Конечно, не возбраняется (и даже было бы желательным), чтобы и сами отдельные ученые, создающие те или иные теории, учитывали требования диалектической логики и не пытались бы во что бы то ни стало уничтожить (опровергнуть) теории других ученых, исходящих из противоположных по отношению к ним принципов. Более того, было бы хорошо, чтобы они даже и приветствовали создание и развитие таких теорий, понимая, что истина достижима только их совместными усилиями, хотя они и противоречат друг другу. Это и было бы на деле следованием принципам диалектической логики как методологии научного познания [23, с. 27-30].
Применяя теперь это мерило к марксизму, легко заметить, что эти ученые на деле следовали прямо противоположной логике, а именно, - старались во что бы ни стало доказать, что теории, исходящие из противоположных по отношению к ним принципов, - ложны. В частности, они отвергали гегелевский (и контовский) подход к развитию общества как «идеалистический», все теории стоимости в экономической науке, противоречащие их «трудовой теории» -как «вульгарные»; все индивидуалистические теории общества (теории М. Ве-
бера), противоречившие их холистическому принципу, - как «буржуазные» и т. д. Тем самым они на деле отказывались следовать диалектической логике [24, с. 77]. Кроме того, диалектическая логика, в том виде как изложил Гегель, требует разрешения противоречия в синтезе противоположностей, в их «примирении», посредством которого противоречие ни в коем случае не уничтожается, а только лишь «снимается», то есть одновременно и устраняется, и сохраняется. В марксистском же подходе упор делается именно на уничтожении самого противоречия посредством уничтожения одной из противоположностей в пользу другой [25, с. 64]. Именно из такой (антидиалектической) логики и следовал у эпигонов марксизма тезис, что неизбежной социальной революцией принцип частной собственности будет отвергнут и общество перейдет полностью к принципу общественной собственности. С позиций Гегеля такое попросту невозможно (ибо противоречивость вещей неустранима), и, в лучшем случае, можно было бы говорить лишь о примирении обоих этих принципов и о нахождении некоторого разумного сосуществования между ними. Гегелевское положение о том, что истина конкретна, означает то, что она есть единство противоположностей, а вовсе не победа одной из них.
Но диалектическая логика не является той логикой пролиферации всяких теорий, к которой поневоле пришла и антидиалектическая - позитивистская -методология, развивавшаяся параллельно советской в западной философской мысли [26, с. 216]. От так называемого методологического анархизма (П. Фейера-бенд) она отличается тем, что в ней допускаются не все возможные теории (объяснения), а лишь те и только те, которые являются развитием логически противоположных принципов, по отношению к уже проверенным теориям, и остающиеся при этом полностью в модуле науки с соблюдением всех ее основных требований к научному познанию (объективность, рациональность, обоснованность, истинность). В согласии с этими требованиями, критерием истинно -сти научного познания признается лишь сама объективная реальность, не зависящая в своем бытии от нашего уровня познания [27, с. 63].
Поэтому и сама по себе противоречивость науки не является доминантным доводом в пользу истинности. Иначе говоря, диалектическая логика не может применяться тотально и, так сказать, механически. Она, так же, как и традиционная (формальная) логика, не может служить единым органоном научного познания. Но она может (и это главное!!) предотвращать ложные направления развития, экономя при этом усилия и энергию ученых, растрачиваемые обычно на бесплодные споры и нереализуемые, в принципе, тупиковые научные проекты.
Список использованных источников
1. Конт, О. Дух позитивной философии / О. Конт. - СПб., 1910.
2. Поппер, К. Р. Предположения и опровержения: Рост научного знания / К. Р. Поппер ; пер. с англ. - М. : ООО «Изд-во АСТ»: ЗАО НПП «Ермак», 2004. - 638 с.
3. Маркс, К. Капитал. Критика политической экономии / К. Маркс ; предисл. Ф. Энгельса ; пер. И. И. Степанова-Скворцова. - М. : Политиздат, 1969. - Т. 1. - 908 с.
4. Ленин, В. И. Полное собрание сочинений / В. И. Ленин ; Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. - 5-е изд. - М. : Политиздат, 1960. - Т. 23 : Три источника и три составные части марксизма. - С. 40-48.
5. Тош, Дж. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка / Дж. Тош ; пер. с англ. - М. : Изд-во «Весь мир», 2000. - 296 с.
6. Brzezinski, Z. Between Two Ages. America's Role in the Technotronic Era / Z. Brzezinski. -New York, 1971.
7. Койре, А. В. Очерки истории философской мысли: О влиянии философских концепций на развитие научных теорий / А. В. Койре. - М. : «Прогресс», 1985.
8. Мизес, Л. Теория и история: Интерпретация социально-экономической эволюции / Л. Мизес ; пер. с англ., под ред. А. Г. Грязновой. - М. : ЮНИТИ-ДАНА, 2001. - 295 с.
9. Аристотель. Сочинения : в 4 т. / Аристотель ; ред. З. Н. Микеладзе. - М. : Мысль, 1978. -Т. 2 : Вторая аналитика. - 687 с.
10. Мамедов, А. К. Проблема оснований социального знания (полемические заметки) / А. К. Мамедов // Электрон. науч. журн. БГУ им. акад. И. Г. Петровского «Экономика. Социология. Право». - 2016. - № 3. - С. 67-79.
11. Микулинский, С. Р. Чем интересна книга Т. Куна «Структура научных революций» / С. Р. Микулинский, Л. А. Маркова // Кун Т. Структура научных революций. - М. : Прогресс, 1977. - 300 с. - С. 274-292.
12. Арон, Р. Этапы развития социологической мысли / Р. Арон ; общ. ред. и предисл. П. С. Гуревича. — М. : Издат. группа «Прогресс» - «Политика», 1992.
13. Имянитов, Н. С. По «лестнице науки» - к искусству / Н. С. Имянитов // Философия науки. - 2003. - № 4. - С. 3-17.
14. Comte, A. Cours de philosophic positive/ A. Comte. - Paris, 1869. - Vol. 1-6.
15. Мамедов, А. К. Логика социального познания (Поппер vs Маркс) / А. К Мамедов // Социология. - 2016. - № 3. - С. 8-19.
16. Пауэлл, С. Роль чистой науки в развитии цивилизации / С. Пауэлл // Наука и человечество. - М. : Знание, 1966. - 399 с.
17. Кун, Т. Структура научных революций / Т. Кун ; пер. с англ. И. З. Налетова ; общ. ред. и послесл. С. Р. Микулинского и Л. А. Марковой. - 2-е изд. - М. : Прогресс, 1977. - 300 с.
18. Гайденко, П. П. Эволюция понятия науки. Становление и развитие первых научных программ / П. П. Гайденко. - М. : «Наука», 1980.
19. Лаудан, Л. Наука и ценности / Л. Лаудан // Философия науки: Эпистемология. Методология. Культура : Хрестоматия : учеб. пособие для вузов / отв. ред.-сост. Л. А. Микешина ; науч. ред. Т. Г. Щедрина. - 2-е изд., испр. и доп. - М. : Издат. дом Междунар. ун-та в Москве, 2006.
20. Кудряшев, А .Ф. Единство научного знания: методологические и социальные основания : автореф. дис. ... доктора философ. наук : 19.00.01 / А. Ф. Кудряшев. - М.,1988.
21. Мамедов, А. К. Самопрезентация социологии в научном знании / А. К. Мамедов // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 18: Социология и политология. - 2016. - № 2. - С. 4-23.
22. Ортега-и-Гассет, Х. Что такое философия? / Х. Ортега-и-Гассет. - М. : Наука, 1991. -411 с.
23. Мамедов, А. К. Методологические основания социального познания / А. К. Мамедов // Социология. - 2015. - № 4. - С. 17-33.
24. Кондратьев, Н. Л. Основные учения о законах развития общественной жизни : Избр. соч. / Н. Л. Кондратьев ; ред. колл.: Л. И. Абалкин [и др.] ; сост. В. М. Бондаренко [и др.]. -М. : Экономика, 1993.
25. Кант, И. Сочинения : в 6 т. / И. Кант - М. : Мысль, 1963. - Т. 1. - 1963. - 543 с.
26. Ле Гофф, Ж. Цивилизация средневекового Запада / Ж. Ле Гофф ; пер. с фр. - М. : Издат. группа Прогресс, Прогресс-Академия, 1992.
27. Желтов, В. В. История западной социологии: этапы, идеи, школы : учеб. пособие для вузов / В. В. Желтов, М. В. Желтов. - М. : Акад. Проект; Гаудеамус, 2010.
Поступила 25.10.2020 г.
