CC BY
32
III. КОГНИТИВНЫЕ АСПЕКТЫ ТЕКСТА
Т.В. Романова
ЛОГИЧЕСКАЯ ОЦЕНКА ИСТИННО-НЕИСТИННО ПО ДАННЫМ СОВРЕМЕННОЙ МЕМУАРНО-ИСПОВЕДАЛЬНОЙ ПРОЗЫ
В статье рассматривается содержание и способы выражения логической оценки истинно-неистинно. Целью статьи является определение жанровой специфики данной оценки в современной мемуарно-исповедальной прозе. К специфическим жанровым чертам исследуемой оценки можно отнести следующие: нерелевантность оппозиции истинность/ложность; концептуальный характер логических оценок правда/истина; прагматические особенности указанных оценок.
Понятие достоверности в лингвистике весьма неоднородное, противоречивое. Если в философско-методологических и логических работах достоверность используется для характеристики доказательных, обоснованных объективных знаний в качестве синонима истины, то в языкознании при анализе этой категории на первый план выдвигается субъективный момент - степень знания говорящим связей и отношений действительности, отраженных в высказывании. Очевидно, что лингвистическая модальность занимается анализом взглядов конкретного человека, или, по крайней мере, его понимания истины, хотя это может и не соответствовать объективному положению дел. Под лингвистической достоверностью понимается рациональная оценка содержания высказывания, осуществляемая говорящим в соответствии с полнотой его знаний о событиях, вербализованных в высказывании.
Но человек не всеведущ. Он не всегда может делать истинные утверждения. Он высказывает лишь предположение или догадку. Неуверенность в истинности суждения маркируется модальными операторами [МО]: наклонением глагола, вводными словами или глаголами пропозиционального отношения. Модальный оператор сигнализирует о достаточности или недостаточности оснований для утверждения. Он градуирует имеющуюся у говорящего информацию, а не признаки, характеризующие субъект.
Субъективное не может быть истинностным. Оппозиция истинность/ложность для мему-арно-исповедального текста, как и для художественного, но по другой причине, нерелевантна. Во-первых, потому что авторская модальность отра-
жает взгляды конкретного человека, его понимание истины, это может и не соответствовать объективному положению дел. «Из того, что мне -или всем - кажется, что это не так, не следует, что это так и есть» [Витгенштейн 1994: 17]. Под лингвистической достоверностью понимается «рациональная оценка содержания высказывания, осуществляемая говорящим в соответствии с полнотой его знаний о событиях, вербализованных в высказывании» [Павловская 2000: 76].
Во-вторых, сам жанр исповеди требует «беспощадной искренности», на которую способен не каждый человек. «Открыться перед богом легче, чем перед людьми. Нужно бесстрашие, чтобы предстать перед всеми и перед собой со своими слабостями, пороками, пустотой... Дру-кер прав - рассматривать себя пристально и беспощадно (выделено авт. - Т.Р.) умели разве что такие люди, как Жан-Жак Руссо и Лев Толстой» [Гранин 1985: 235]. Русская пословица «Не любо -не слушай, а врать не мешай» вполне выражает суть неискренности в исповедальной прозе1. Таким образом, в исповеди нарушаются канонические законы жанра. В связи с этим возникают вопросы: что скрывается, что есть истина, можно ли ее установить?
В-третьих, классические мемуарные тексты «создаются в результате фиксации данных памяти, и ключевым модальным оператором этих тек-
1 «Если записывать все, что бродит на разных уровнях моего усталого сознания и такой же памяти, можно вспомнить о таких глупостях, которые ни за что не переведу на бумагу» [Захаров 2000: 22]. «... чего-чего, а врать-то режиссеры все умеют. Из того, что я написал, почти все вранье» [Захаров 2000: 111].
стов является оператор я помню, что (как). Поскольку глагол помнить относится к категории фактивных предикатов, а его пропозиция имеет значение истинности, сообщаемое в мемуарном тексте способно осмысляться как фактическое, а сами мемуары рассматриваются как документы, из которых можно почерпнуть разнообразные сведения. Такой подход к мемуарному тексту отражает модель восприятия, которая заложена самой природой текстов этого типа. Именно по параметру достоверности они противостоят текстам, в создании которых участвует вымысел, - художественным и фольклорным, а благодаря «факта-жу», содержащемуся в них, они смыкаются с текстами справочно-информирующего типа» [Радзи-евская 1992: 48-49]. Но как только в текстовом пространстве оказываются модальные операторы я думаю, я знаю, я считаю.., фактор достоверности уже не актуален, актуальна самопрезентация личности, ее отношение к излагаемому. Именно к излагаемому, а не к изображаемому, т.к. для исповедальной мемуарной прозы (современной в особенности) характерно ментальное, аналитическое восприятие действительности, а не сенсорное. Причем это восприятие часто иррационально, т.е. интуитивно, эмоционально. Иррациональность отмечают в числе основных черт русской концептуальной картины мира [Вежбиц-кая 1997].
Как указывает У.Л. Чейф, «восприятие является интерпретирующим» <...> то, что поступает в сознание, не является точной копией стимула, но есть его интерпретация <...> То, что находится в сознании, является своего рода убеждением относительно того, что находится во внешнем мире. Это убеждение связано, безусловно, с тем, что предоставлено в распоряжение органов чувств, но оно подвергается и сильному воздействию контекста ситуации, а также культурной и индивидуальной предрасположенности» [Чейф 2001: 4-5]. Кроме того, «часть информации, находящейся в сознании, может поступить в блок под названием «память» (происходит «накопление информации») <. > «содержимое сознания» является знанием, которое активизируется, или «высвечивается», в любой момент времени, а содержимое памяти не активно, не «высвечено» в данный момент, но все же некоторым образом «присутствует» в уме, . ко всему содержащемуся в памяти применимы дальнейшие процессы интерпретации. Интерпретация происходит не только во время восприятия; она имеет место также в то время, когда мы говорим» (оценка
того, что извлекается из памяти с точки зрения момента речи. - Т.Р.) [Чейф 2001: 5-6, 8].
Рассматриваемая в статье оценка концептуально связана с оценкой правда и истина. Концепты правда и истина относятся к категории логико-этических концептов. Данные концепты на рубеже сменяющихся столетий привлекли внимание довольно значительного числа лингвистов. Следует указать исследования Ю.С. Степанова, Т.В. Булыгиной и А. Д. Шмелева, Н.Д. Арутюновой, В.Г. Гака, В.А. Лукина и др. Приведем словарные определения истины и правды. Истина -«1) то, что существует в действительности, отражает действительность, правда; 2) утверждение, суждение, проверенное практикой, опытом» [Ожегов 1984: 221]. Правда - «1) то, что соответствует действительности, истина», например:
[Ахматова про рассказ Солженицына «Случай на станции Кречетовка»]: От Солженицына мы ждем правды, только правды. Он не должен такие рассказы рассказывать [Чуковская 1997: 16];
«2) порядок, основанный на справедливости, честности; 3) то же, что и правота [разг.] и т.д.» [Ожегов 1984: 498]. Но правота противопоставляется правде. Напр.: Правота? Вам, оказывается, нужна правота, а не правда?.. А правда в том, что это начало конца... [Окуджава 1995:74]; правота - «правильный образ действий и мыслей» [Ожегов 1984: 499]; правильный -«(1) соответствующий установленным правилам, не отступающий от соответствующих правил, норм, порядка; <...> (5) удовлетворяющий правилам» [Большой толковый словарь русского языка 1998: 952]. Ср.: Правда приравнивается к порнографии [Нагибин 2001: 189]; правоверность (= правильность. - Т.Р.) - глупость или страх [Нагибин 2001: 476-477].
Как видим, словарь фиксирует высокую степень совпадения лексических пространств, занимаемых этими концептами (ср.: Истина - то, что отражает действительность, правда; а правда -то, что соответствует действительности, истина). Эта же высокая степень совпадения позволяет некоторым исследователям в значительной степени отождествлять эти концепты (напр., в исследовании Гака [Гак 1993]). В то же время для многих носителей русского языкового сознания понятия «истина» и «правда» предстают настолько несовпадающими по своей референции, что допускают со- и противопоставление.
Если взглянуть на соотношение правды и истины в аспекте тетрахотомии всеобщее - общее -особенное - единичное [Пузырев 2001], то при
проецировании их на указанный логический ряд данные концепты займут позиции, не вполне совпадающие друг с другом.
Правда - «то, что соответствует действительности, истина»; «то, что представляется кому-л. правильным, верным, с точки зрения морали, этики», «то, чем должен руководствоваться человек в своих поступках» [нравственная правда = истине]; «реалистическое изображение явлений в художественном произведении, на сцене и т.п.» (правда - точность отображения жизни); «справедливость, порядок, основанный на справедливости» [Пузырев 2001: 120-121]. Исповедальная мемуарная проза позволяет указать еще одно значение слова правда - «духовный опыт». Напр.:
Такая же смерть постигнет и тех, в ком понимание правды возникнет независимо от каких-либо книг, непроизвольно, и кто осмелится поделиться своим духовным опытом с кем бы то ни было [Андреев 2000: 580].
Истина - «то, что соответствует действительности, действительное положение вещей.» [Словарь русского языка 1985: 688]. Напр.:
Талантливый актер Гостюхин на митинге топчет принародно пластинку Окуджавы, совершая акт духовного вандализма. Николай Бурляев, актер Тарковского, во второй половине 80-х снимает фильм «Лермонтов». На балу у Николая Первого мы видим и Лермонтова [Н. Бурляев] и его убийцу Мартынова. Режиссер акцентирует наше внимание на отчестве Мартынова - Соломонович... Но мало этого. На балу у Николая Первого Гоголь [тот же Бурляев], где он просто-напросто и быть-то не мог, - видел Николая всего два раза в жизни, и то издалека, слушает пространные рассуждения о том, что шинкари-евреи споили русский народ, и согласно кивает головой.
Гостюхин и Бурляев артисты хорошие. Наверное, люди темные [Козаков 1997: 366].
Истина - «нравственный идеал. Искать истину. Верить в истину. Святая истина» [Большой толковый словарь русского языка 1998: 403]. Истине соответствует модусы знать, раскрывать, искать, познавать. Напр.:
Хайдеггер спрашивает о смысле слова «правда».
Я ответил, что правда - в сознании. <...> Правда - это истина, но и справедливость, правильность, указание на то, как следует поступать и делать. Слово «истина» восходит к корню «есть». Тут имеется в виду действительность, бытие, сущее. Поэзия име-
ет дело с раскрытием истины [Вознесенский 1998: 337].
По мнению Т.В. Булыгиной и А. Д. Шмелева, слова правда и истина обозначают две стороны одного и того же общефилософского концепта: правда указывает на практический аспект этого понятия, а истина - на теоретический аспект [Булыгина, Шмелев 1997]. В каком-то смысле истину знает только Бог, а люди знают правду. Ср.:
Уже за этот многолетний трагический мучительный поиск Божественной истины Толстой более, чем его ниспровергатели, хулители с крайних православно-церковных позиций, достоин Царства Божьего. Он, если вдуматься, величайший и последний в России религиозно-философский писатель. Последующие - любимейшие Антон Павлович и Михаил Афанасьевич - каждый по-своему отошли в сторону от столбовой дороги, предложенной великим старцем. Чехов в этом смысле скромно затаился, схитрил, скрыл, счел нужным не писать ни о чем таком впрямую, даже в «Черном монахе» - лишь намеки... А Булгаков с его Пилатом, Воландом, Иешуа, Га-Ноцри создал прельстительную, пленительную, утешительную великую ересь, скорее гетевского, нежели толстовского толка [Вознесенский 1998:337].
Я спросил ее однажды: «Как умер Горький?» Она долго молчала, а потом как-то нехотя, в сторону, тихо сказала: «Он много знал...». Что еще знала Раневская? У нее было мучительное желание рассказать. Это видно из сотен рассыпавшихся страничек ее стихийного архива, страничек, которые она хотела для нас сохранить [Щеглов 1998: 220].
Так же искренно верить в новую, очищенную правду и в нового человека, испускающего свет этой правды [Солженицын 1991: 29-30]. У каждого своя правда, у каждого своя логика и характер [Козаков 1997: 308]. Ср.: познать истину (без указания источника) и узнать (у кого-либо или от кого-либо) правду. Истина (при) открывается, ее достигают, до нее возвышаются, она бывает высшей. Ср.:
Когда-то он [Д. Самойлов] писал: Допиться до стихов,
Тогда и выпить стоит, Когда, лишась оков, По миру солнце стонет... Допиться до таких стихов, через которые
приоткрывается некая истина или хотя бы подобие ее!..
В 1980 году я попал в жуткую автомобильную катастрофу и - чудом уцелел. Булат Окуд-
жава тогда сказал: «Значит, Миша, ты еще не достиг истины». Сегодня 1992 год, сегодня я уже кое о чем догадываюсь. Не только вычитываю у других - и самому уже что-то приоткрывается. Или кажется? Что не покажется, когда «допиваешься» до каких-то открытий в самом себе, в других, в жизни! Когда, осмелев, обращаешься с самыми главными вопросами к Чему-то или Кому-то в себе и порой, сдается, слышишь ответы [Козаков 1997: 297-298].
В тебе есть потребность метафизики, то есть истины высшей. На это, я думаю, и следует ориентироваться. Метафизика, ставшая актерской органикой и не отделенная от всех свойств актерского ремесла. Это не все поймут, но все почувствуют, если и впрямь удастся тебе возвыситься до этого (Д. Самойлов -М. Козакову) [Козаков 1997: 307].
Истина бывает отвлеченной, абстрактной; в слове правда отчетливо выражено представление о норме и моральное измерение. Необходимо учитывать многозначность слова правда. «Правда - истина» как категория гносеологическая несомненно отличается от «правды - справедливости» [искать правду] как этического императива [Н. Михайловский]. Ср.:
Почему я отправился к Хайдеггеру?
В половодье шестидесятых хотелось фундаментальной онтологической истины, еще год оставался до пражского краха надежд, но уже чувствовалась тревога, а в имени последнего германского гения магически хрустели редкие для русского языка звуки «х», «гг», «р», в свое время так восхищавшие будетлян. Еще Велимир «в земле, называемой Германия», находил звук «г» определяющим семена Слова и Разума» [Вознесенский 1998: 340]; ... в своей сцене у текстильного министра, куда она приходила за правдой [Щеглов 1998: 137].
«Правда одухотворена человеческим чувством, личным отношением, характеризуется свободой воли в отличие от предопределенной истины, слишком объективной, чтобы человеческая воля могла ею управлять» [Колесов 1999: 116117]. Последовательно признается, что для русского правда важнее отвлеченной истины. В «Русском ассоциативном словаре» слово правда как реакция представлено в семь раз чаще, чем истина, а соотношение русских пословиц со словами истина и правда в словаре В.И. Даля равно 1:100 [данные А.В. Пузырева] [Пузырев 2001: 120]. Но, с другой стороны, истина важнее, поскольку она принадлежит Богу, или «горнему»
миру. Правда, с этой точки зрения, оказывается «приземленной», относящейся к «дольнему» миру. Истина всегда нравственна, поэтому ее достигнуть трудно. «Высшая Правда» (= истина. -Т.Р) доступна только «пророкам, вестникам, проповедникам», которые способны «узреть миры горние», «услышать мировую гармонию», чей «духовный слух отверзся» и «глубинная память пробудилась». Для этого необходимы «любовь к миру», «духовность», «духовное знание», которые «рождены не только совестью» и «опираются не только на логику» [Андреев 2000: 430]. Человек часто находится в ситуации выбора между истиной и правдой. Например:
При моем стремлении к затуманенности, к тому, чтоб не знать или знать не до конца, я был бы счастливей в другом веке, в другом пространстве. О мир Марселя Пруста!... Но есть горькое удовлетворение в том, чтобы родиться и жить и, наверное, погибнуть тогда и там, где
сорваны все маски, развеяны все мифы, разогнан благостный туман до мертвографической ясности и четкости, где не осталось места даже для самых маленьких иллюзий, в окончательной и безнадежной правде. Ведь при всех самозащитных стремлениях к неясности, недоговоренности хочется прийти к истинному знанию. Я все-таки не из тех, кто выбирает неведение. Я не ждал добра, но все же не думал, что итог окажется столь удручающ. До чего жалка, пуста и безмозгла горьковская барабанная дробь во славу человека! С этической точки зрения нет ничего недостойнее в природе, чем ее «царь» [Нагибин 2001: 430].
Анализ в исповедальной мемуарной прозе семантических полей как лингвистического аналога концептов и сравнение их состава с вариантом, представленным по данным словарей, позволяют уточнить естественно-языковые свойства концептов правда, истина и выявить специфику их функционирования в современном дискурсе.
По мнению В. А. Лукина, есть основания полагать, что антоним к перформативу (говорить истину, правду) также является перформативом [Лукин 1993]. Это касается и предиката лгать, противоположного говорить истину, и предиката молчать — антонима к говорить (и к говорить истину, правду). Молчать - 1) не подтверждать правду-истину; 2) не желать лгать или говорить правду Ср.: Молчали, соглашались... [Эткинд 2001: 71]; [Солженицын] молчал (= не соглашался. - Т.Р ); <...> а среднее поколение и молодежь... нет, и продолжать не хочется! [Козаков 1997:
212]; Он редко высказывает мнение о ситуации и людях... (= молчит. - Т.Р.) [Самойлов 1993: 213].
Функцию умолчания может в тексте выполнять многоточие. См:
Итак, насколько я понял со слов Завадского, Вам стукнуло... А вот сколько и не знаю. Он не сказал. И тут уж я должен сказать - какое это имеет значение? Наша Раневская всегда молода! Сердцем, душою... (Из письма В. Некрасова Ф.Г. Раневской) [Щеглов 1998: 251].
У Валентина Гафта, работавшего с Маргаритой Микаэлян в Театре сатиры, есть на нее две эпиграммы. Вот одна из них:
Бездарность у нее видна До самого глазного дна, Об этом знают окулисты, И режиссеры, и артисты...
Эпиграмма не из Валиных шедевров, хотя бы потому, что режиссерам и артистам вышеозначенное Марино качество куда виднее, но... [Козаков 1997: 125].
Утверждение о перформативности глаголов молчать, лгать, по мнению В.А. Лукина, может показаться небесспорным, поскольку перформа-тивное употребление молчать и лгать должно порождать либо смысл «говорю: я сейчас не говорю», либо «говорю истину: я сейчас лгу», а это не что иное, как иллокутивное самоубийство [Венд-лер 1985]. И все же лгать и молчать могут быть употреблены перформативно: не буду говорить о..., умолчим о том....
Термины отношения истинности могут варьироваться. Грамматические способы выражения истинностной оценки (модальность) вуалируют эти различия, но лексика их выявляет. Предикаты истинностной и квазиистинностной оценок образуют в русском языке достаточно большую группу: правильно, верно; функцию подтверждения истинности могут выполнять также лексемы убеждение, подтвердить; обстоятельства точно, правильно, верно (расчет художника, точно знающего; пишу точно по норме [Нагибин 2001: 490-491]).
Глаголы мнения (считать, полагать, находить, думать) представляют оценку истинной относительно концептуальной картины мира субъекта оценки, которая может совпадать с реальным миром, иными словами, если оценочное мнение верифицируется путем обращения к мыслям, чувствам, намерениям оценивающего субъекта как искреннее, то оно обладает субъективной (психологической) истинностью.
При употреблении глаголов считать/полагать/думать в прошедшем времени, при ретро-
спективной точке отсчета в высказываниях возникает импликатура неистинности оценки в момент говорения, т.е. в настоящий момент. См.: <...> разве я всю жизнь не считала, что все мое существование состоит в том, чтобы жить и думать о жизни? Жизнь и смысл жизни. Но теперь я вижу, что смысл ее - в ней самой и во мне -живой, еще живой. А другого смысла нет. И цели нет, и потому-то средства и не оправдываются целью, что цели нет. [Берберова 1999: 437].
Пару лет назад меня пригласил для разговора редактор одного из московских издательств: он предлагал написать книгу воспоминаний. «Мемуары нарасхват!» - подсказал он. Я знала об этом, более того, по возвращении из Америки приятель-фотограф Саша Самойлов уговаривал: «Напиши книгу - это самое ценное, что сегодня ты можешь сделать». Мысль о книге мне понравилась, но не хватило какого-то толчка, повода. Почему сейчас - думала я. - Может, рано? Ведь воспоминания ассоциируются с подведением итогов. Буду стоять на одной полке со всем Театром киноактера, Союзом кинематографистов, не говоря уже о Союзе писателей: все хором, вдруг, что-то вспомнили.». Но на встречу с редактором пошла. Он сказал: «Нам нужно, что-нибудь поскандальнее, Елена Алексеевна! Понимаете, все пишут, как ходили в школу, в институт, женились, - если так продолжится дальше, то нашей серии придет конец». Я задумалась о его заказе и через паузу ответила: «Наверное, можно и скандальное». Он явно повеселел: «А что может быть скандального в вашей книге?» Я принялась мысленно перебирать самые «запретные» темы своей биографии. [Коренева 2003: 7].
С соотношением субъективного и объективного в оценке связан вопрос об истинности оценочных высказываний, т.е. вопрос о том, можно ли вообще говорить об истинности/ложности оценки.
Развитие идей семантики «возможных миров» привело к представлению, что оценочные высказывания могут быть истинными или ложными в зависимости от их отношения к «возможным мирам» субъекта оценки. Такой подход представляется наиболее адекватным для лингвистического анализа, так как он привлекает внимание к ряду собственно языковых особенностей оценочных структур. Высказывание об оценке подразумевает, что соответствующее мнение входит в «возможный мир» субъекта и может не совпадать с мнением других субъектов в их «возможных мирах». Отсюда вытекает обоснованность споров об оценках.
В теории речевых актов высказывания типа оценочных рассматриваются с точки зрения не истинности, а искренности говорящего [см.: Гордон, Лакофф 1985]. Очевидно, что «искренность» можно соотнести с истинностью в концептуальном мире говорящего и соответствием высказывания этому миру.
В связи с этим укажем на «градацию правды», приведенную в коллективной монографии «Человеческий фактор в языке...» [1992: 23-29]. Выделяется «правда откровенности», «правда открытости», «правда доверия», «правда по секрету», «правда искренности», «правда исповеди», «правда для себя», «правда в интересах другого». Используем данные указанного источника для анализа особенностей мемуарно-исповедальной прозы.
«Правда откровенности» и «правда открытости» - это преимущественно правда о себе, сообщаемая добровольно. Когда правда о себе становится глобальной, говорят о «правде исповеди». Это, разумеется, имеет прямое отношение к специфике исследуемого жанра. Нормативно исповедь включает сообщение об отрицательных поступках и мыслях говорящего - его грехах, и она обращена к духовному лицу, наделенному правом их отпущения. Исповедь есть акт раскаяния, а чтобы раскаяться, нужно прежде всего дать названия грехам. См.:
Подумать только, что получается! Стал вспоминать о себе, писать книгу о человеке во времени, а получились наброски, зарисовки русских и иных интеллигентов на переломе, с кем встретился на пути - череда случайных фигур. Череда моих мыслей, поступков следует за ними. Их не поменять! Порой жгучий стыд заливает лицо.
Господи, прости меня!
Сколько прегрешений, совершенных и несовершенных было за мою жизнь, тут и гордыня, и гонор, и кощунство, и грех уныния, глупость, и запутанность в мелочовке - столько грязных страниц, ошибок, столько ужасов... Такая темнота поперла! Но - все-таки прожитая болевая, нескладная жизнь кажется счастливой, она моя, какая ни есть. И не надо мне иной <...> Простите меня те, кого я обидел в этой книге! Кого жизнью обидел, простите! [Вознесенский 1998: 473, 475].
Но в миру - это духовная автобиография, предполагающая правдивость и искренность и имеющая своей целью очищение через слово, обращенное к людям. На этой основе сформировался и литературный жанр исповедей.
Условия, которым должна удовлетворять исповедальная проза, определил В. Войнович:
Я надеюсь, что в числе ее (книги. - Т.Р.) достоинств будут предельные искренность, откровенность и непредвзятость в описании отдельных событий и личностей. Но при этом она есть не проповедь и не исповедь, а в какой-то степени самопознание, попытка объяснить себе себя и себя другим, и других себе. В ней я собираюсь выйти на люди со всеми своими воспоминаниями, наблюдениями, переживаниями, замыслами, идеями, сюжетами, соображениями по поводу и без повода, фразами, пришедшими на ум просто так [Войнович 1994: 8].
В сообщении исповедальной правды заинтересован не адресат, а сам говорящий. Именно говорящему важно, чтобы его выслушали, о нем знали, его поняли, простили. «Правда исповеди» не должна вызывать у исповедника (адресата) любопытства. В этом смысле анализируемая нами современная мемуарно-исповедальная проза являет собой пример нарушения канонических законов жанра. Говорящий часто от исповеди переходит к проповеди и содержанием своих мемуаров часто провоцирует «нездоровое любопытство» адресата. «Правда исповеди» заменяется лукавством самопрезентации в «выгодном» для говорящего «свете».
Итак, «говорение правды» имеет прагматически обусловленные варианты. Могут быть выделены: правда в глаза и за глаза, правда с глазу на глаз (доверия, по секрету), правда откровенности и правда открытости, правда искренности, правда признания и правда исповеди. Они имеют частные варианты, но все соотносятся с модусом говорения: говорить прямо (в глаза), говорить за глаза, говорить откровенно, открыто, искренне, доверительно, нелицеприятно, по секрету и т.д. Это - «правда в интересах говорящего». Она высказывается человеком добровольно - по чувству долга, по склонности к дидактике или ради нравственного очищения. Есть ситуации «правды для другого»: прагматические условия употребления выражений знать правду и говорить правду различны. Ср.:
И вообще генерал был хорош. Он рассказывал разные истории и каждую непременно заканчивал, независимо от того, слушают его или нет. Выяснилось, что он участник гражданской войны, затем был где-то начальником милиции, потом снова воевал на всех войнах. Он рассказывал о панике в конском табуне и о том, как на него напали волки, о сибирском гнусе и как с ним бо-
роться. Он принадлежал к той раздражающей породе людей, которые досконально знают то, о чем говорят. Я же всегда говорю на риск, не уверенный ни в едином слове, потому что все знаю понаслышке, и то нетвердо. С некоторой достоверностью я мог бы говорить лишь о своей душевной жизни, но об этом не говорят [Нагибин 2001: 120].
Февраль-март 1956 года. Морозы в феврале до тридцати пяти градусов. Я живу на улице Обуха, в очередной снимаемой комнате. Вокруг чужие вещи: легкомысленные шатающиеся столики, за которыми трудно писать, расстроенное пианино, пыльные ковры, на стенах фотографии в затейливых рамках и расписные с золотыми ободками тарелки. И все же я довольна. Тихо, толстые стены старого дома, соседей не слышно, можно работать. Хотелось, чтобы друзья за меня радовались, и я была очень огорчена словами своей в те годы близкой приятельницы... Оглядев тарелки и рамки, она воскликнула: «Как вы можете тут жить? Я бы не могла!» А Анна Андреевна, войдя, сказала: «Здесь божественно тепло!» Бессмысленных слов (ведь я ничего не могла изменить!) она не говорила никогда. Тем паче слов, которые способны задеть или встревожить собеседника. Английская поговорка: «Воспитанный человек никогда не бывает груб без намерения» - подходила ей как ни к кому другому. Так называемых «неосторожных слов» у нее не вырывалось. Она твердо знала, что она говорит и зачем [Ильина 1988: 185].
Имеется в виду тактика сокрытия истины. С этой целью могут использоваться утверждения со словами не помню, которые равнозначны утверждениям о несуществовании описываемого положения дел (по крайней мере, в сфере личного опыта говорящего). О возможности существования этого положения дел за пределами его опыта субъект ничего не сообщает. Именно поэтому подобные высказывания могут использоваться для сокрытия истины. Ср.: по официальной статистике... [Нагибин 2001: 452], делать вид [Нагибин 2001: 94]. См.:
Вчера за мной заехал Андрон, и мы отправились на дачу. Он предупредил Аллу, что ничего, кроме гречневой каши, есть не будет, поскольку обожрался на отцовском банкете. Алла учла это и приготовила громадное блюдо рябчиков с жареной картошкой, кроме того, были овощи, обжаренная в сухарях капуста, мороженое и кофе. Да, и гречневая каша, к которой Андрон не притронулся. Он налег на рябчцков и сожрал не
меньше восьми штук, в той же раблезианской манере разделался с овощами, капустой, мороженым, кофе, хорошо пил коньяк, но наотрез отказался от сушеной дыни, прочтя нам целую лекцию о несовместимости дыни с другими харчами. В обаянии ему не откажешь. И он, конечно, умен, довольно культурен, разогрет неустанной заинтересованностью в происходящем. Если б он не был Михалковым, я решил бы, что он не бытовой человек. Но поскольку он Михалков до мозга костей, этого быть не может, просто сейчас он глубоко запрятал бытовую алчность. Надо решать иные задачи.
Мы играли в диалоги, и он меня переговорил. Он неизмеримо лучше информирован, а в том, что лопочу я, много интеллигентского идеализма, что он мгновенно усек. Но было интересно, как в театре на умной и хорошо исполняемой пьесе [Нагибин 2001: 515-516]. (Тактики развенчания неискренности: обнаружение несоответствия заявлений и поступков; присоединение - попутное замечание как оценка; создание ключевой метафоры в семантике текста (театр, пьеса = игра), сопоставление).
Виды «говорения правды» характеризуют речеповеденческие привычки говорящего, ср.: прямой, откровенный, открытый, искренний, доверчивый человек. Таковы же и противоположные характеристики: непрямой, неоткровенный, скрытный, лицемерный, неискренний человек. Очевидно, что скрытный человек скрывает от других правду о себе, но не ложь. (См. выделенные средства - экспликаторы неискренности в следующем тексте).
Мир наполнен браком. Сплошь бракованное искусство, бракованная литература, бракованные зрелища, бракованная политика, бракованные распоряжения власть имущих, их действия, их уход. Все фальшь, бред, грязь, ни в чем ни тени правды, но все сговорились считать грубые подделки подлинниками. Я смотрел по телевизору похоронную церемонию. (Похороны Брежнева - Т.Р.). И церковь, и Бога запутали в свои сатанинские игры. Господи, как же Ты допускаешь это? И никому не стыдно. Все хладнокровно делают свой бизнес: преемники, осиротевшая семья, приближенные, родня. Финал истории счастливца доконал меня. Нет возмездия, нет отмщения... [Нагибин 2001: 476].
Все названные речеповеденческие акты имплицируют истинность сообщаемой информации, а выведенные из них определения человека характеризуют его по отношению к правде со-
вершаемых им речевых действий. Само понятие открывания, давшее серию такого рода характеристик (открытый, скрытный, откровенный) ассоциируется с истиной: истину скрывают и открывают.
Содержание же речевых актов под влиянием прагматических условий сдвигается в сторону мнений, оценок, взглядов и психологии говорящих: открывают не только истину, но и душу (сердце).
Правда, содержащаяся в речеповеденческих актах, все дальше отходит от верифицируемой истины и все более явно распределяется по «владельцам», истина превращается в личную правду. Правда - это не только истина человека, но и истина о человеке.
Укажем на одно наблюдение, сделанное Н.Д. Арутюновой. «Истинность поляризована. Она не знает градаций. Суждение может быть либо истинным, либо ложным: да-да, нет-нет.
Наличие МО, корректирующих истинностное значение, нисколько не противоречит его по-ляризованности: операторов полуправды в языке нет, но семантический оператор (СО) половинчатости существует, и с его помощью можно создать номинацию соответствующего явления: полуправда, полуложь<... >
Языки располагают множеством СО. В их число входят элементы, принадлежащие разным уровням языка: префиксы (квази-, полу-, супер-, суб-, недо-, пере- и др.), выражения типа в полном (лучшем, строгом, собственном) смысле слова, прилагательные настоящий, подлинный, сущий, чистый и др., интенсификаторы и градуирующие слова, знаки приблизительности, разные виды сравнений и многие другие способы адаптации слова к десигнату, протекающие в рамках предиката» [Арутюнова 1999: 830-833]. См.: окруженная президентами полупрезидентами [Рихтер 1997: 499]; полутуман, полуоблака [Тарковский 1999: 157].
«Размытые концепты притягивают к себе семантические операторы, а фактивные - модальные. Если концепт уже расшатан, то СО его стабилизирует» [Арутюнова 1999: 833] Такова функция СО типа подлинный, истинный, настоящий, натуральный и др. См.:
Утром у гостиницы «Жемчужина» мы садимся в машину, проезжаем Адлер, ныряем в туннель - Господи, сколько людей хорошо представляют себе эту дорогу! - и оказываемся на границе Абхазии. Еще два года назад вы бы ее не заметили. А сейчас здесь - контрольно-пропуск-
ной пункт, таможня, солдаты с автоматами. Микаэла Леоновича и Андрея узнают пограничники и с той и с другой стороны, мы пересекаем границу без сложностей. Но все это кажется невзаправдашним, ненастоящим, какой-то игрой в «черное-белое не называйте». Только Абхазия настоящая [Таривердиева 1997: 288].
В лингвистической теории прототипов [Со-1етап, Кау 1981] выделяется три вида лжи. Белая ложь, цель которой - «выгораживание третьего лица» [Козаков 1997: 80-81] встречается в исповеди крайне редко, чаще встречается стратегия «выгораживания себя» [Эткинд 2001: 436-437]:
И вот кому-то в голову пришла прекрасная мысль закрыть спектакль чужими руками. Для этой цели пригласили из Ленинграда Георгия Александровича Товстоногова, «Гогу Товстоногова», уже поставившего с огромным официальным успехом в Александринке «Оптимистическую трагедию» В.С. Вишневского и возвратившего к жизни БДТ, «либерала», пользовавшегося симпатией интеллектуалов и притом уважаемого большим начальством. Лучшей кандидатуры для хирургической операции над спектаклем про и без того «обрезанных» не придумаешь!
Товстоногов приехал на знаменитую генеральную репетицию, описанную со всеми подробностями в книжке Галича, которая так и называется «Генеральная репетиция». Она проходила в доме культуры «Правды». В зале присутствовали представители министерства культуры, партийное начальство из горкома и Г.А. Товстоногов. Из своих, кроме Галича и Ефремова, никого. Не были допущены даже актеры «Современника», не занятые в спектакле, не говоря уже о родственниках и знакомых. «Матросская тишина» была закрыта окончательно и бесповоротно, решение обжалованию не подлежало.
Формулировку придумал, разумеется, Товстоногов: «Пьеса неплохая. Но молодые актеры «Современника» художественно несостоятельны для решения такой сложной проблемы». Что и требовалось доказать! Как тут спорить двадцатилетним ребятам, вчерашним студентам, с признанным мэтром, крупнейшим режиссером, пользовавшимся всеобщим уважением?..
Годы спустя я напомнил Д.М. Шварц, многолетнему завлиту БДТ у Товстоногова, про историю с «Матросской тишиной», чем буквально ее взбесил:
- Этого не было! Этого не могло быть! Клевета!
Было и это, и многое другое, что хотелось забыть. Но ведь сказано: «И нет ничего тайного, что бы не стало явным» [Козаков 1997: 80-81].
<... > «Миша [Дудин], прежде чем мы будем так уж любить друг друга, давай все же выясним, что было пятнадцать лет назад». - «Пятнадцать лет назад? - переспросил он с напряженной естественностью. - А что было?»
Я взглянул на его мятое лицо моложавого старика, мне стало его чуть жалко, но я продолжал: «Ты не помнишь свое выступление на секретариате, когда меня исключали из Союза?» -«Не помню, - сказал он и повторил: - Не помню. А что я тогда говорил?»
Что это было по-мальчишески глупая ложь или искреннее забвение того, что очень хочется забыть? Не знаю, до сих пор не знаю. «Миша, -сказал я, смущаясь собственной прямоты, - ты был храбрый солдат и благородный человек. Ты редко совершал низкие поступки. В тот раз, на секретариате, ты сделал подлость. Может ли быть, что ты не помнишь?» - «Ей-богу, не помню», - сказал Дудин. И мне пришлось рассказать ему - хотя очень уж не хотелось: не верилось, что он забыл [Эткинд 2001: 436-437].
Для современной исповеди как жанра характерна социальная ложь, целью которой, как правило, является «сохранение лица», преувеличение своих достоинств. Напр.:
Пьесу Погодина играла молодежь театра. В роли двадцатилетней «маленькой студентки» притворялась Вера Марковна Орлова, хорошая комедийная актриса, претендовавшая на молодые роли, поскольку эпитет «вечно юная» прочно закрепился за ней, за Верочкой Орловой <... > [Козаков 1997: 82].
Сложная и разнообразная прототипическая ложь (ложь с целью избежания конфликта, болезненной темы, сокрытия информации, манипуляции и т.д.) хотя и встречается в исповеди, но не является жанрово характерной [см. также: Матвеев 2001: 302-311]. Результаты психологического эксперимента, проведенного В.В. Знаковым с носителями русского языка, показали, что женщины чаще лгут ради «спасения другого», реже - для достижения собственных целей, в то время как в группе мужчин соотношение составляет соответственно 46% и 50% [Знаков 1993, 1995]. Данные исповедальной прозы также опровергают стереотип о том, что женщины лгут чаще, чем мужчины, что женщины менее искренны [Пироженко 2001].
Список литературы
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. -2-е изд., испр. - М.: Языки русской культуры, 1999.
Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). - М.: Языки русской культуры, 1997.
Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. -М.: Русские словари, 1997.
Вендлер З. Иллокутивное самоубийство // Новое в зарубежной лингвистике. - М.: Прогресс, 1985. Вып. XVI: Лингвистическая прагматика / Под общ. ред. Е.В. Паучевой.
Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. -М.: Гнозис, 1994.
Гак В.Г. Пространство мысли (Опыт систематизации слов ментального поля) // Логический анализ языка. Ментальные действия. - М.: Наука, 1993. Вып. 6.
Гордон Д., Лакофф Дж. Постулаты речевого общения // Новое в зарубежной лингвистике. -М.: Прогресс, 1985. Вып. XVI: Лингвистическая прагматика / Под общ. ред. Е.В. Падучевой.
Знаков В.В. Почему лгут американцы и русские: размышления российского психолога над книгой Пола Экмана // Вопросы психологии. -1995. - № 2.
Знаков В. В. Принимание субъектом правды о моральном поступке другого человека: нормативная этика и психология нравственного сознания // Психологический журнал. - 1993. - Т.14. -№ 1.
Колесов В.В. «Жизнь происходит от слова.». - СПб.: Златоуст, 1999.
Лукин В.А. Концепт истины и слово истина в русском языке: Опыт концептуального анализа рационального и иррационального в языке // Вопросы языкознания, 1993. - № 4.
Матвеев А.А. Модальность знания и мнения в публицистике (на материале русского и английского языка) // Текст. Структура и семантика: Доклады VIII Междунар. конф., апрель 2001. -М.: МГОПУ им. М.А. Шолохова, 2001. - Т. 2.
Павловская Н.Ю. Модальность достоверности: Лингвистический статус, когнитивный подход в изучении // Когнитивная семантика: Мат-лы Второй Междунар. школы-семинара по когнитивной лингвистике 11-14 сентября 2000 г.: В 2 ч. / Отв. ред. Н.Н. Болдырев. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2000. - Ч. 1.
Пироженко О.Г. Ложь как реализация цели говорящего // Язык и культура. Сер. «Филология». - Киев: Издательский Дом Дмитрия Бураго,
2001. - Вып. 3. Т. 4: Язык и художественное творчество.
Пузырев А.В. Соотношение «правды» и «истины» в аспекте тетрахомии «всеобщее-общее-особенное-единичное» // Филология и культура: Мат-лы III Междунар. науч. конф. 16-18 мая 2001 г. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2001. - Ч. 2.
Радзиевская Т.В. Инструктивный потенциал комментария: Художественные и мемуарные тексты // Принципы изучения художественного текста: Тезисы II саратовских стилистических чтений, апрель 1992 г. - Саратов: Саратовский государственный университет, 1992. - Ч. 2.
Чейф У. Память и вербализация прошлого опыта // Текст: Аспекты изучения семантики, прагматики и поэтики: Сб. ст. - М.: Эдиториал УРСС, 2001.
Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность, дейксис. - М.: Наука, 1992.
Coleman L., Kay P. Prototype semantics: the English verb «lie» // Language. - 1981. - № 57. -Vol.1.
Словари
Большой толковый словарь русского языка / Сост. и гл. ред. С.А. Кузнецов. - СПб.: Норинт, 1998.
Ожегов С. И. Словарь русского языка. 16-е изд., испр. / Под ред. Н.Ю. Шведовой. - М.: Русский язык, 1984.
Словарь русского языка / Под ред. А.П. Ев-геньевой: В 4 т. - М.: Русский язык, 1985. -Т.1.
Литературные источники
Андреев Д.Л. Роза Мира. - М.: Мир Урании,
2000.
Берберова Н.Н. Курсив мой: Автобиография. - М.: Согласие, 1999.
Вознесенский А.А. На виртуальном ветру. -М.: Вагриус, 1998.
Войнович В. Замысел // Знамя. - 1994. -№ 10. - С. 7-74; № 11. - С. 11-71.
Гранин Д. А. Эта странная жизнь // Гранин Д. А. Река времен. - М.: Правда, 1985.
Захаров М. Суперпрофессия. - М.: Вагриус,
2000.
Ильина Н. Дороги и судьбы. - М.: Советская Россия, 1988.
Козаков М. Актерская книга. - М.: Вагриус,
1997.
Коренева Е.А. Идиотка: Роман-биография. -М.: ООО «Издательство Астрель»; «Издательство АСТ», 2003.
Нагибин Ю.М. Дневник. - М.: Олимп, Аст-рель, АСТ, 2001.
«Надо аккумулировать душевную энергию...»: Письма Арсения Тарковского к Евдокии Ольшанской // Знамя. - 1999. - № 4.
Окуджава Б. Упраздненный театр. Семейная хроника. - М.: Издательский дом Русанова, 1995.
Рихтер Г.В. Эвтерпа с берегов Невы, или чествование Анны Ахматовой в Таормино // Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. -М.: Согласие, 1997. - Т. 3.
Самойлов Д. Сны об отце: Из книги «Памятные записки» // Дружба народов, 1993. - № 10.
Солженицын А. Бодался теленок с дубом // Новый мир. - 1991. - № 6.
Таривердиев М.Л. Я просто живу. «Впереди, мне казалось, меня ждет только радость.». - М.: Вагриус, 1997.
Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. - М.: Согласие, 1997. - Т. 3.
Щеглов А. Раневская. Фрагменты жизни. -М.: Вагриус, 1998.
Эткинд Е.Г. Записки незаговорщика: Барселонская проза. - СПб.: Академический проект, 2001.
T.V. Romanova
LOGICAL EVALUATION «TRUE-UNTRUE» IN MODERN MEMOIR-CONFESSIONAL PROSE
The article considers contents and means of expression of the logical evaluation «true-untrue.». The article is aimed at defining genre specificity of the mentioned evaluation in modern memoir-confessional prose. To the specific genre features of the evaluation under analysis can be referred the following ones: irrelevancy of the opposition «true-false»; conceptual nature of the logical evaluation «truth»; pragmatic peculiarities of the mentioned evaluations.
