CC BY
143
УДК 821.112.2:914
Полубояринова Л.Н.
Литературный образ Берлина в эпоху кайзера Вильгельма II: между консерватизмом и модерном
В статье на материале произведений немецкого натурализма, экспрессионизма и поэтического реализма исследуется литературный образ Берлина как исторически первого немецкого мегаполиса. Дается подробный анализ пространственных параметров в «берлинском» романе Теодора Фонтане «Поггенпули». Делается вывод о пространственной открытости и многоуровневой коммуникативности как основе образа Берлина у Фонтане.
In this paper we investigate the literary image of Berlin as historically the first German city in the era of Kaiser Wilhelm II on the material of German naturalism, expressionism and poetic realism. Provides a detailed analysis of Theodor Fontanels novel "Poggenpuhls", in which the space of Berlin presents itself in the parameters of transparency and multi-level communicative.
Ключевые слова: эпоха кайзера Вильгельма Второго, литературный образ Берлина, урбанизм, натурализм, экспрессионизм, поэтический реализм, Теодор Фонтане.
Key words: the era of Kaiser Wilhelm II, the literary image of Berlin, urbanism, naturalism, expressionism and poetic realism, Theodor Fontane.
Рост городов и параллельное осознание их культурной значимости как «лабораторий» выработки новых форм культуры, стоящих под знаком модерна, - один из важнейших признаков эпохи конца XIX - начала ХХ века. Литература fin de siècle интенсивно отзывается на данные процессы. Повествовательная проза именно в означенное время с особенной остротой осознает, что «город - романен», что он «и есть наиболее естественная среда, где ... тайна романа может наглядно воплотиться» [6]. Одновременно европейская лирика приобретает параметры «мистического урбанизма» (выражение Б. Пастернака, обращенное в термин В.В. Ивановым [4, с. 178]). Берлин становится объектом и порождающей средой литературного урбанизма в эпоху кайзера Вильгельма, о чем трактуется в обширной литературе вопроса [29].
Главными «застрельщиками» темы мегаполиса в немецкой литературе конца XIX - начала ХХ века справедливо считаются натуралисты и экспрессионисты. Специфика их берлинских образов достаточно хорошо изучена [10; 29]. В то же время «модерная» специфика урбанистических образов «реалиста» Теодора Фонтане пока еще не вполне осознана. Главная задача настоящей статьи - представить образ Берлина, в соотнесенно-
© Полубояринова Л.Н., 2014
сти с версий «натуралистической», «экспрессионистической» и «реалистической». Возможно предположить, что записной «реалистический» текст способен оказаться не менее, а подчас и более релевантным в освоении специфической мегаполисной структурности, нежели мифологизирующие и антропоморфизирующие «город-молох» урбанистические реплики представителей более «модерных» литературных течений.
«С одной стороны, все те же хорошо известные немецкие родовые пороки: реакционность, авторитаризм, милитаризм; с другой стороны, - не менее хорошо известные высшие достижения по части экономики и организации и модернизм, проявившийся как в политической сфере, так и в индустрии» [29, с. 10]. Противопоставляя «авторитаризм» («реакционность») модернизму, современный немецкий историк Вольфганг Кольрауш указывает на ключевые тенденции так называемой «вильгельминской эпохи» (wilhelminische Ära, wilhelminische Zeit). Начинается этот период германской истории в 1890 году с отправки Отто фон Бисмарка в отставку с поста государственного канцлера: шел как раз второй год правления 31-летнего кайзера Вильгельма II, - и заканчивается он отречением этого последнего от престола в 1918 году.
Амбивалентность культурно-исторического облика эпохи связывают в немалой степени с противоречивостью фигуры самого Вильгельма. Довольно богатый иконографический ряд создает представление о последнем немецком кайзере как о «воинственном, чтущем традицию, не чуждым мании величия монархе, который в своей белой гвардейской униформе, блестящих нагрудных латах и помпезном шлеме с навершием в виде орла, производит впечатление фигуры, относящейся скорее к XVI, нежели к XX веку» [29, с.10]. Однозначно к веку ХХ относилось, однако, использование новых медийных способов репрезентации и мультиплицирования данного - архаического по сути - имиджа кайзера, с целью транслировать его на возможно более широкие слои имперской публики: фотография, газета, кинематограф. Фотографические портреты Вильгельма активно распространяются в массах главным образом в виде открыток. Мы имеем дело, таким образом, по ироническому замечанию историка Клауса-Дитера Поля (перефразировавшего название известного эссе Вальтера Беньямина) с «кайзером в эпоху его технической воспроизводимости» [28]. И одновременно, по ироническому замечанию другого историка, Мартина Лой-пердингера, с «первой немецкой кинозвездой» [24], ибо Вильгельм активно тиражирует свой имидж также и посредством кинохроники.
Подобный же сложный конгломерат старого и нового являет собой и любимое детище Вильгельма - имперская столица город Берлин. Его стремительный экспандирующий рост - одно из ярчайших выражений экономического бума эпохи грюндерства - начинается сразу после объединения Германии в 1871 году. К 1910 году народонаселение прусской столицы увеличивается ровно в два с половиной раза, достигнув отметки в
два миллиона человек. Берлин становится третьим по численности городом Европы после Лондона и Парижа [15].
Оглядка на французскую столицу была принципиально важна. Именно план барона Жоржа Эжена Османа (1809-1891) по переструктурированию в Париже - исходя из потребностей мегаполиса - генеральных линий застройки как старого городского центра, так и окраин - стал той матрицей, в ориентации на которую модернизировался и Берлин. Правда, в соответствии с планом «немецкого барона Османа» по имени Джеймс Фридрих Лудольф Гобрехт (1825-1902), модернизация столицы - постройка новых вокзалов, широких выездных магистралей, соединение и спрямление улиц в старых кварталах, возведение универмагов и пассажей, прокладка трамвайных путей - производится в гораздо более сжатые сроки [15].
Последнее обстоятельство, к слову сказать, существенно затрудняет, а по сути - делает невозможным появление в берлинском культурном контексте и, в частности, в литературе фигуры, аналогичной бодлеровскому фланеру - главному носителю урбанистической рефлексии и выразителю «модерных» интенций в Париже второй половины XIX века [1, с. 18; 8; 9; 16]. Во французской столице благоприятные условия для фланирования -не связанного определенной целью пешего передвижения в городской среде - складывались уже начиная с конца XVIII века, если вспомнить пространство Пале-Рояля, вызвавшее в 1789 году столь восторженную реакцию русского путешественника Николая Карамзина [2]. Этот пригодный для пеших прогулок ареал был существенно расширен в первой трети XIX века с возникновением первых пассажей. Единственные же два берлинских пассажа возникают, напротив, уже довольно поздно. В новом Берлине с самого начала отдают предпочтение постройке крупных универмагов (Warenhäuser), а вильгельминские широкие проездные магистрали, такие как Лейпцигер- и Фридрихштрасе изначально сориентированы на передвижение по ним больших потоков транспортных средств, при мини-мализации пространства, отведенного пешеходам. Данное обстоятельство, наряду с исконно немецкой протестантско-буржуазной в своей основе подозрительностью по отношению к праздношатающимся субъектам, и затруднило, как считает Гаральд Ноймайер, автор специального исследования о фигуре фланера в европейской литературе [27], появление подобного антропологического типа в Берлине.
Имперские, в том числе и колониальные амбиции кайзера находят свое символическое воплощение во внешнем архитектурном облике нового Берлина, в частности - в изобилии масштабных репрезентативных сооружений, таких, например, как возведенное в 1884-1894 годах под личным контролем Вильгельма здание рейхстага (архитектор Пауль Вальлот). Перегруженность внешним декором новых берлинских построек -самого рейхстага, новой ратуши, вокзалов, церквей - производит, по аналогии с самой усиленно реанимируемой этим символическим рядом имперской идеей, впечатление скорее архаизирующее. Неслучайно поэтому
появление в историко-архитектурных описаниях вильгельминских построек таких терминов, как «неоренессанс» и «необарокко» [26, с. 278-321].
Барочно-ренессансные ассоциации, однако, остаются на уровне фасадов и парадных интерьеров данных зданий. По части же инфраструктуры -во всем, что касается строительных материалов и технологий, - данные постройки соответствуют последнему слову науки и техники. Тем более «модерный» - в смысле «модернизированный» - облик придают имперской столице современные транспортные коммуникации. Архаизированный образ кайзера Вильгельма Второго своеобразно «уравновешивается» на весах истории фигурой застрельщика технического прогресса Вернера фон Сименса (1816-1892). Недаром начало вильгельминской эпохи -1890 год - это и год основания в Берлине концерна по производству электротехнического и телеграфного оборудования «Сименс и Хальске», в союзе с AEG (Allgemeine Elektrizitätsgesellschaft). Именно с деятельностью Сименса связаны в конце 1880-1890-х годов прокладывание и пуск трамвайных путей, а в 1890-1900-е годы - берлинского метро, первая линия которого была запущена в 1902 году. Конка, существовавшая в Берлине до начала нового века, последовательно вытесняется новыми видами городского сообщения.
В тот же знаменательный 1890 год литература начинает воспринимать построение художественного образа нового Берлина в качестве своей ближайшей непосредственной задачи. Подобная проблема отчетливо формулируется, например, в эссе писателя-натуралиста Вильгельма Бёльше (Wilhelm Bölsche, 1861-1939) «Поэзия большого города»: «Вырванный из целого, он [гигантский панцирь вокзала на Александрплатц. - Л.П.] представляется безобразным. Безобразны высотные дома-новостройки, бесконечные улицы, отменно безобразны жерди электрических фонарей на Лейпцигерштрасе <...однако> как часть целого, ... как выражение восходящего движения культуры мне все это представляется великим, возвышенным, прекрасным» [12, с. 256].
В основание эстетики большого города и оригинальной литературной поэтики городской среды, как можно вывести из приведенной цитаты, должны быть положены параметры не классически прекрасного, но возвышенно-прекрасного. Тем самым большой город как феномен и, в частности, Берлин уравнивается с такими, по Канту, «возвышенно-прекрасными» явлениями, как океан или горы.
«Endlos ausbreitest du, dem grauen Ocean gleich // Den Riesenleib» («Бесконечно распространяешь ты, подобно серому океану // гигантское тело») - сравнение города с океаном открывает, например, достаточно па-радигматичное для натуралистической лирики стихотворение Юлиуса Гарта «Берлин» (1898) [21, с. 5-7]. Данный текст, в контексте многих других (ср., например, также стихотворение Бруно Вилле «Улица» (1890): An duster ragenden Häserwällen») [21, с. 60-61], свидетельствует о том, что феномен города осваивается представителями натурализма преимущественно
посредством природных метафор и аллегорий, заимствуемых из прежних поэтических описаний природы (Naturpoesie). У Гарта описан взгляд на Берлин как на гигантский город-монстр с высоты птичьего полета, взгляд, как будто продуцированный неким абстрактным глазом, отдельным от какого бы то ни было антропологически достоверного носителя [30, с. 72-78].
Если же носитель взгляда вдруг погружается в гущу городской среды с порождаемым ею изобилием впечатлений, как в стихотворении другого представителя натуралистического цеха Арно Гольца (1863-1929) «Утро большого города» («Großstadtmorgen», 1886), типичным для лирического Я становится ощущение беспомощности и слабости (Ohnmacht), о котором в связи с эффектами большого города упоминает, кстати, и Бёльше в своем эссе. Естественное продолжение подобной реакции - импульс «прочь из этого ада», из города-молоха на лоно природы или в контекст сельской идиллии, исполненной «стрекотания кузнечиков и порхания жаворонков» («voll Grillengezirp und Lerchengewimmel») [20], реконструируемой как минимум в форме воспоминания или видения. Собственно, в реальных биографиях натуралистов этот вектор движения прочь из берлинских Содома и Гоморры также отчетливо прослеживается: даже те из них, кто изначально жил ближе к центру города, постепенно перебираются в предместья и пригороды Берлина, и таковое бегство приобретает подчас окраску почти мистическую [30, с. 24-27].
Уже Бёльше в своем эссе усмотрел в видении дымящих берлинских заводских труб на фоне полыхающего заката «нечто демоническое», начисто лишенное даже намека на «здоровую романтику». От данного почти апокалипсического образа городского «заката-пожара» совсем близко до ницшевского проклятия, произнесенного устами Заратустры: «Горе этому большому городу! И мне хотелось бы уже видеть огненный столб, в котором сгорит он!» [5, с. 126]. Ницшевская критика большого города как «большой свалки, где пенится всякая накипь» [5, с. 126-127] вообще была близка натуралистам, с одной стороны, остро ощущавшим очарование Großstadt, однако, в то же время, осмыслявшим данный феномен скорее в отрицательных - демонизирующих, мифологизирующих и, соответственно, архаизирующих - параметрах.
Проницшеанская демонизация большого города показательна и для следующего - экспрессионистского поколения берлинских литераторов, если вспомнить, например, знаменитое стихотворение Георга Гейма «Бог города» («Gott der Stadt», 1910) [18].Однако у экспрессионистов в меньшей мере делается ставка на идиллический, природный противовес «демону города». Напротив, ключевой задачей своей поэзии они делают именно художественное «оформление переживаний интеллектуала-горожанина», как подчеркивает Курт Хиллер в первом экспрессионистском манифесте «Die Jüngst-Berliner» 1911 года [19, с. 234]. В плане поэтики лирическая продукция экспрессионистов строится на изобретенном ими авангардном «стиле рядоположенности» (Reihungsstil), в основе которого - так называемая
«симультанная техника» (Simultantechnik) [14, с. 20-24; 10, с. 175-180; 31, с. 30-40]. Этот стиль и эта техника, действительно, предлагают конкретный художественный инструментарий освоения большого города, самим же городом и порожденный. Ведь, читая берлинские стихи Альфреда Лихтенштейна, такие как «Die Nacht» («Verträumte Polizisten watscheln bei Laternen // Zerbrochne Bettler meckern, wenn sie Leute ahnen. //An manchen Ecken stottern starke Straßenbahnen»), «Punkt», «Gegen Morgen», «Capriccio» [23], или Эрнста Бласса («An Gladys», «Abendstimmung») [11], мы узнаем в выстраиваемых в одну линию обрывках впечатлений не только влияние новых медиа, таких как кино и фотография, а также стиля газетных заголовков, но и непосредственное воздействие динамичности и внезапности впечатлений, показательных для жизни крупного города [31, с. 123-132]. Эти впечатления, однако, не сводятся у экспрессионистов в синтетической единой личностной перспективе, так что в результате не улица «вбирается» в себя лирическим субъектом, но скорее наоборот - телесный субъект прохождения по городскому пространству и носитель данной фрагменти-рованной антропологической рефлексии поглощается городом, улицей и растворяется в них.
Между тем автономная личностная установка для выработки модерного чувства большого города принципиально важна. Именно ее имеет в виду современник вильгельминской эпохи философ и социолог Георг Зиммель в своем известном эссе 1903 года «Большие города и духовная жизнь» („Die Großstädte und das Geistesleben"), когда отмечает, что большой город «доставляет индивиду такую личную свободу и в таких больших размахах, что к этому нельзя привести никакой аналогии из другой области» [3]. Означенная личностная свобода обитателя мегаполиса далее, по Зиммелю, «зависит не от одних только непосредственных наглядных признаков большого города, не от одной только обширности территории и не от одного только огромного числа его жителей» [3]. Соответственно, самым важным в современном городе оказывается некая нематериальная субстанция, лежащая за пределами его «физических границ» и обладающая «функциональным значением». Эта субстанция недаром сопоставляется Зиммелем с кругооборотом денег в экономике. Она есть производное от той динамической - коммуникационной в своей основе и по большому счету морально и ценностно индифферентной (интеллектуалистичной, «расчетливой»), - инфраструктуры или инфраструктурности, каковую в чистом виде и являет собой, по Зиммелю, большой город. Подобная установка с неизбежностью предполагает, как подчеркивает социолог, «атрофию индивидуальной культуры, вследствие гипертрофии <культуры> объективной» [3]. Наглядным примером подобной, позитивно переживаемой «чужой», но не отчуждающей городской многоголосицы выступала для Зиммеля одна из наиболее оживленных площадей Берлина. «В одном из писем он [Зиммель. - Л.П.] писал своему другу о Potsdammerplatz в Берлине, вспоминал какофонию языков, которые он слышал, странные ко-
стюмы людей на большой площади ... Сила чуждости имела смысл во времена Зиммеля ... Чуждость как инаковость - это та сила, которую Зим-мель превозносил в городах. Подобно Джойсу или Прусту, Зиммель считал чужака носителем новой свободы» [7, с. 96].
Именно автономная субъективная рефлексия, эстетизирующая не отдельные эффекты новой берлинской инфраструктуры, но само явление городской инфраструктурности - транспортной ли, информационной ли, -мы находим - достаточно неожиданно - в творчестве немецкого «поэтического реалиста» Теодора Фонтане (Theodor Fontane, 1819-1898).
Одним из важнейших моментов, «выделявших» Фонтане на фоне других реалистов и сближавших его с представителями новых течений, было само его место жительства - Берлин. Фонтане явно иронизирует над привязанностью своих коллег-реалистов, в частности, Теодора Шторма (Theodor Storm, 1817-1888) и Вильгельма Раабе (Wilhelm Raabe, 1831-1910), к жизни в небольших провинциальных городках, когда замечает в одном из писем о распространенном среди немцев представлении, «будто бы Хузум, Хайлигенштадт или фамильные ходики моей бабушки (meiner Großmutter alter Uhrkasten) - это и есть весь мир» [цит. по: 17, с. 469]. Сам же писатель однозначно делает выбор в пользу Берлина. Показательны его рассуждения в одном из писем (к Паулю Гейзе от 28 июня 1860): «У меня с течением лет, особенно с тех пор как я пожил в Лондоне, появилась потребность обитать в крупном центре <...>, в месте, где совершаются решающие события. Какие бы шуточки ни отпускали насчет Берлина, <...> факт остается фактом: то, что здесь происходит или не происходит, напрямую связано с великими мировыми свершениями. Для меня стало насущной необходимостью наблюдать этот размах, находясь в непосредственной близи от него...» [цит. по: 17, с. 469].
Берлин был для Фонтане средоточием биографических связей и творческих контактов, главным источником художественных импульсов и предпочтительным местом действия лучших его романов. Этот автор практически одновременно с натуралистами и на полтора десятка лет раньше экспрессионистов открывает для немецкой литературы Берлин (или, согласно известной фразе Эриха Кестнера, - «заново создает» [цит. по: 25, с. 189] этот город в своих произведениях) в качестве современного урбанистического пространства. В романах «Пути-перепутья» („Irrungen, Wirrungen", 1888), «Стина» („Stine", 1890), «Госпожа Женни Трайбель» („Frau Jenny Treibel", 1893), «Штехлин» („Der Stechlin, 1899), в берлинских эпизодах самого известного его творения - романа «Эффи Брист» („Effi Briest", 1896) - находим массу признаков новой урбанистической среды -трамваи, электричество, телеграф, коммерческие рекламные щиты. Особенно показателен один эпизод из предпоследнего романа Фонтане - «По-ггенпулы» („Die Poggenpuhls", 1896).
Один из его персонажей отставной генерал Погге фон Поггенпул, постоянно живущий в богатом поместье в Силезии и лишь изредка наезжа-
ющий в столицу, объясняет своим племянникам, чем ему так дорога городская среда, которую он любит наблюдать из окна гостиницы «Фюрстен-гоф» на Потсдамерплац: «И когда вот так высунешься утром в окно <...>, и свежий зимний ветерок задует откуда-то со стороны Галлишес Тор <...> и видишь кафе Бельвю и Йости прямо перед собой, Йости с этой их стеклянной пристройкой, где народ уже с раннего утра сидит и читает газеты, и конки и омнибусы летят со всех сторон, и кажется, что они всякую минуту могут столкнуться, и между ними снуют туда-сюда продавщицы цветов <...>, и в дополнение ко всему этому шуму и сумятице разносчики газет вдруг начинают завывать про экстренный выпуск, не хуже пожарной сирены в добрые старые времена, да еще так заунывно, будто конец света настал, - так вот, дети мои, когда я все это вижу и слышу, мне становится хорошо на душе, и я понимаю, что вот я снова среди людей, и я ни за что не хотел бы от этого отказаться» [13, с. 49].
Упоминавшийся Зиммелем в письме Потсдамерплатц, знаменитое место скрещения пяти проездных улиц, создающее эффект «транспортного хаоса», привлекал также внимание экспрессионистов (ср., например, стихотворения: René Schickele „Der Potsdamer Platz", 1910; Paul Boldt „Auf der Terrasse des Café Josty", 1912; Iwan Goll „Hedwig Warmbier, Blumenfrau auf dem Potsdamer Platz", 1919), однако у них этот берлинский локус с неизбежностью явлен в гораздо более материальном и скорее «пейоративном» изводе: машины, грязь, витрины магазинов, люди. У Фонтане Потсдамер-плац, как и Берлин в целом, тоже связаны с материей - но это позитивно понимаемая материя «жизни» как таковой: «... я отдаю предпочтение Потсдамерплац, поскольку на нем более всего жизни. А жизнь - это, как ни посмотри, - лучшее, что есть в большом городе» („... ich ziehe den Potsdamer Platz vor, weil da das meiste Leben ist. Und Leben ist nun mal das Beste, was eine große Stadt hat", - замечает генерал) [13, с. 49]. Важно также то обстоятельство, что жизнь эта предстает у писателя-реалиста не столько в виде конкретной предметной субстанции (у экспрессионистов, скорее, пугающей и отталкивающей), сколько в качестве совокупности оптических и акустических эффектов, репрезентирующих тот самый анализируемый Г. Зиммелем мегаполисный континуум - как динамическое, всесторонне проницаемое пространство коммуникации (непосредственно-«человеческой», транспортной и медийной).
Список литературы
1. Беньямин В. Париж, столица девятнадцатого столетия // Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости: Избранные эссе. - М.: Медиум, 1996. - С. 3-32.
2. Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. - М.: Наука, 1984. - 727 с.
3. Зиммель Г. Большие города и духовная жизнь / пер. с нем. // Логос. - 2002. -№ 3. - С. 1-12. - [Электронный ресурс]: http://magazines.russ.ru/logos/2002/3/zim-pr.html (дата обращения: 19.05.2014).
4. Иванов Вяч. Вс. К семиотическому изучению культурной истории большого города // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. - М.: Языки славянских культур, 2007. - Т. 4: Системы культуры, искусства и наук. - С. 165179.
5. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого // Ницше Ф. Сочинения в двух томах. - М.: Мысль, 1990. - Т. 2. - С. 5-237.
6. Оже М. От города воображаемого к городу-фикции. - [Электронный ресурс]: http://www.guelman.ru/xz/362/xx24/x2402.htm (дата обращения: 19.05.2014).
7. Сеннет Р. Капитализм в большом городе: глобализация, гибкость и безразличие / пер. с англ. // Логос. - 2008. - № 3(66). - С. 95-107.
8. Симбирцева Н.А. Фланер как интерпретатор текста культуры // Современные проблемы науки и образования. - 2012. - № 5. - [Электронный ресурс]: www.science-education.ru/105-6959 (дата обращения: 19.05.2014).
9. Трубина Е. Город в теории: опыт осмысления пространства. - М.: НЛО, 2011. -
520 с.
10. Anz Thomas. Literatur des Expressionismus. - 2. Aufl. - Stuttgart; Weimar: Metzler, 2010. - 271 S.
11. Blass Ernst. Gedichte. - [Электронный ресурс]: http://gutenberg.spiegel.de/buch/5161Z1 (дата обращения: 19.05.2014).
12. Bölsche Wilhelm. Poesie der Großstadt // Naturalismus. Manifeste und Dokumente zur deutschen Literatur / hrsg. von Manfred Brauneck und Christine Müller. - Stuttgart.: Metzler, 1987. - S. 253-259.
13. Fontane Theodor. Die Poggenpuhls. - Berlin: Verlag der Nation, 1977. - 101 S.
14. Gedichte des Expressionismus / hrsg. von W. Große. - Stuttgart: Klett, 1992. -
108 S.
15. Goebel Benedikt. Der Umbau Alt-Berlins zum modernen Stadt-Zentrum. Planungs-, Bau- und Besitzgeschichte des historischen Berliner Stadtkerns im 19. und 20. Jahrhundert. -Berlin: Braun, 2003. - 554 S.
16. Goebel Rolf J. Medienapparaturen und Großstadttopographie bei Walter Benjamin // Euphorion. - 105 (2011). - S. 187-201.
17. Grawe Christian. Der Fontanesche Roman // Fontane-Handbuch / hrsg. von Ch. Grawe und H. Nürnberger. - Tübingen: Alfred Körner Verlag, 2000. - S. 466-488.
18. Heym Georg. Gott der Stadt. - [Электронный ресурс]: http://www.lyrikwelt.de/gedichte/heymgeorgg1.htm (дата обращения: 19.05.2014).
19. Hiller Kurt. Die Jüngst-Berliner // Die Berliner Moderne. 1885-1914 / hrsg. von Jürgen Schutte. - Stuttgart: Reclam, 1987. - S. 230-237.
20. Holz Arno: Grosstadtmorgen. - [Электронный ресурс]: http://www.teachsam.de/deutsch/d_literatur/d_aut/holz/holz_lyrik_txt_2.html (дата обращения: 19.05.2014).
21. Im steinernen Meer: Großstadtgedichte / hrsg. von Oskar Hübner. - BerlinSchöneberg: Hilfe, 1910. - 200 S.
22. Kohlrausch Martin. Der Monarch im Skandal. Die Logik der Massenmedien und die Transformation der wilhelminischen Monarchie. - Berlin: Akademie-Verlag, 2005. -536 S.
23. Lichtenstein Alfred. Gedichte. - [Электронный ресурс]: http://gutenberg.spiegel.de/buch/5161/! (дата обращения: 19.04.2014).
24. Loiperdinger Martin. Kaiser Wilhelm II. Der erste deutsche Filmstar // Koebner, Thomas (Hrsg.): Idole des deutschen Films. Eine Galerie von Schlüsselfiguren. - München: Ed. Text+Kritik, 1997. - S. 41-53.
25. Lühe Erwin von. Fontanes Berlin // Orte der Literatur / hrsg. v. W. Frick. - Göttingen: Wallstein, 2003. - S. 189-206.
26. Milde Kurt. Neorenaissance in der deutschen Architektur des 19. Jahrhunderts: Grundlagen, Wesen und Gültigkeit. - Dresden: Verlag der Kunst, 1981. - 358 S.
27. Neumayer Harald. Der Flaneur. Konzeptionen der Moderne. - Freiburg im Breisgau: Königshausen und Neumann, 1999. - 420 S.
28. Pohl Klaus-Dieter. Der Kaiser im Zeitalter seiner technischen Reproduzierbarkeit. Wilhelm II. in Fotografie und Film // Wilderotter Hans (hrsg.) Wilhelm II im Exil. - Gütersloh: Bertelsmann-Lexikon-Verl., 1991. - S. 9-18.
29. Polaschegg Andrea. Auferstanden aus Ruinen. Die diskursive Babylonisierung Berlins im frühen 20. Jahrhundert // Zeitschrift für Germanistik. - 2011. - Bd. 21. - H. 3. -S. 462-479.
30. Stöckmann Ingo. Naturalismus: Lehrbuch Germanistik. - Stuttgart, Weimar: Metzler, 2011. - 198 S.
31. Vietta Silvio, Kemper Hans-Georg. Expressionismus. - 6. Aufl. - München: Fink, 1997. - 464 S.
