CC BY
87
С.Ф. Дмитренко
ЛИТЕРАТУРНОЕ ТВОРЧЕСТВО М.Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА В ЭПОХУ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА III: К ПРОБЛЕМЕ ИЗУЧЕНИЯ
Аннотация
В статье с опорой на переписку Салтыкова-Щедрина и реальные литературные и исторические факты рассматривается творчество писателя в 1880-е годы. Показано, что закрытие журнала «Отечественные записки» в 1884 г. парадоксальным образом способствовало мощному развитию именно художественного дара Салтыкова, что выразилось в появлении «Пошехонских рассказов», «Пошехонской старины», цикла «Мелочи жизни», других выдающихся произведений. Обращение писателя в те же годы к жанру сказки связывается с его потребностью достичь единства в форме публицистического высказывания при отсутствии постоянной трибуны для этого.
Ключевые слова: публицистика, цензура, жанр литературной сказки, традиции гоголевского юмора, писатель и власть.
Dmitrenko S.F. To the problem of literary works ofM.E. Saltykov-Shedrin in the epoch of Alexander III
Summary. The article deals with the creative activity of M.E. Saltykov-Shedrin in the 1880th. It is argued that due to the closing of review «Otechestvennye zapiski» the literary talent of writer grew to the enormous degree. In order to express himself as publicist Saltykov-Shedrin turned to the genre of literary tale.
Тема настоящей статьи не выглядит острой. Советское щед-риноведение по внешности вполне подробно отработало этот период творчества писателя, что увенчано завершающим, четвертым, томом известного труда С.А. Макашина, вышедшего уже в перестройку1. Однако многие факты нынешнего, посткоммунистиче-
ского времени, свободного от цензурных стеснений и открывшего исследователям невиданные прежде возможности для развития литературоведения в русле строгой научности, показывают: наследие Салтыкова-Щедрина по-прежнему остается стесненным вульгарным социологизмом так называемой марксистско-ленинской традиции и давно умершей идеологической конъюнктурщиной.
Например, в «учебном пособии для старших классов гуманитарного профиля» 2006 г. издания сказано: «Запрещение журнала <"Отечественные записки"> стало для Салтыкова-Щедрина катастрофой, после которой для него самого жизнь фактически потеряла смысл и начался процесс "умирания". Произведения, написанные им во второй половине восьмидесятых годов, чрезвычайно мрачны: "Пёстрые письма", "Мелочи жизни", "Пошехонские рассказы"»2.
О пафосе и тональности последних произведений Салтыкова -ниже, но сразу следует отвергнуть утверждение об «умирании» писателя после закрытия «Отечественных записок». Если объективно оценивать как его эпистолярные откровения, так и наличествующие творческие результаты, увидим: освобожденный от бремени органа, превращенного его неверными соратниками из литературного издания в прибежище разного рода подрывных сил, Салтыков обрел полную творческую свободу. За последние пять лет своей жизни он создал несколько крупномасштабных, подлинно художественных произведений и начал подготовку к изданию своего первого собрания сочинений. Действительно физически страдая от многих болезней, писатель, тем не менее, сохранял огромную жизненную энергию.
В отличие от своих сотрудников в «Отечественных записках» Михайловского и Скабичевского, Салтыков, оказавшись в состоянии свободного выбора после закрытия их постоянной трибуны, мгновенно обрел силы для перехода в новое творческое качество. Его же напарники, оставаясь главными фигурантами критического цеха 1880-х годов, не только не смогли освободиться от своих узкопартийных пристрастий, но, пожалуй, даже укрепили их. Продукция и того и другого представляет сегодня интерес лишь как реликты эпохи.
А Салтыков еще в 1884 г. готовит и выпускает книжное издание «Недоконченных бесед ("Между делом")» (октябрь) и «По-
шехонских рассказов» (ноябрь), где блистательно развиты повествовательные традиции гоголевского юмора времен «Вечеров». В том же ноябре начинает публиковаться цикл «Пёстрые письма» (отдельное издание вышло в ноябре 1886 г., а до этого, в сентябре, -первое издание сборника сказок «23 сказки»; как известно, большинство сказок было написано и издано также после «Отечественных записок» - подробно об этом далее).
Завершив в августе 1886 г. «Пёстрые письма», Салтыков тут же начинает цикл «Мелочи жизни», который давно признан «одним из самых значительных, самых глубоких» произведений писателя, представляющий собой «новый особый сплав острой публицистической "манеры", характерной для таких высших достижений его творчества, как "Письма к тетеньке" или "За рубежом", с глубиной и совершенством социально-психологического реализма "Господ Головлёвых", многих рассказов "Сборника" и др.»3. Ровно через год, 27 августа 1887 г., после журнально-газетных публикаций глав, вышло книжное издание «Пёстрых писем».
И вновь без перерыва - болезни каким-то чудом в который раз отступают - Салтыков начинает неотрывно работать над «Пошехонской стариной» и заканчивает эту самую объемную свою книгу в январе 1889 г. И хотя проблема художественной завершенности финала «Пошехонской старины» остается в поле внимания щедриноведов, сама по себе творческая продуктивность Салтыкова в 1884-1888 гг. и вплоть до рокового апреля 1889 г. не вызывает никаких сомнений.
Хорошо известно свидетельство А.Н. Плещеева, писавшего А.П. Чехову 13 сентября 1888 г. о работоспособности Салтыкова: «Этот больной старик перещеголяет всех молодых и здоровых писателей» (цит. по: 17, 515). Красноречив контекст этого высказывания. Двумя месяцами старше Салтыкова, Плещеев с 1872 г. был членом редакции «Отечественных записок» (секретарь, затем зав. стихотворным отделом), прекрасно знал трудовую неутомимость Салтыкова и ему было с чем сравнивать.
На необходимость раскрыть «некую психобиологическую загадку» Салтыкова периода «Пошехонской старины», объяснить его творческую неисчерпаемость указывал С. А. Макашин4. И в этих обстоятельствах переносить внимание на физиологическое
состояние Салтыкова едва ли обоснованно. Но необходимо рассмотреть психологическое самочувствие писателя после закрытия «Отечественных записок» - и ранее, от начала правления Александра III. Эпоха, которая не только на протяжении всего советского времени по совершенно прозрачным причинам5 подвергалась особо яростному оплёвыванию, но и до 1917 г. получила в общественном сознании негативную оценку. Причины этого в известной степени можно понять и при анализе творческой биографии Салтыкова-Щедрина 1880-х годов.
Знаменитые слова Константина Леонтьева: «...надо подморозить хоть немного Россию, чтобы она не "гнила"», которые любят вспоминать по любому поводу без ссылки на источник и вне контекста, были удивительным образом датированы 1 марта 1880 г.6, когда оставался ровно год до катастрофы. Леонтьев так пояснял впоследствии этот тезис, ставший помимо его воли скандально знаменитым: «.надо одно - подмораживать все то, что осталось от 20-х, 30-х и 40-х годов, и как можно подозрительнее (научно-подозрительнее) смотреть на все то, чем подарило нас движение 60-х и 70-х годов»7. Собственно здесь дальновидный мыслитель развивал мысли, высказанные много ранее С. С. Уваровым: «Мы, т.е. люди XIX века, в затруднительном положении; мы живем средь бурь и волнений политических. Народы изменяют свой быт, обновляются, волнуются, идут вперед. Никто здесь не может предписывать своих законов. Но Россия еще юна, девственна (Леонтьев: «В России много еще того, что зовут варварством, и это наше счастье, а не горе». - С.Д.) и не должна вкусить, по крайней мере теперь еще, сих кровавых тревог. Надобно продлить ея юность и тем временем воспитать ее. Вот моя политическая система. Мое дело не только блюсти за просвещением, но и блюсти за духом поколения. Если мне удастся отодвинуть Россию на 50 лет от того, что готовят ей теории, то я исполню мой долг и умру спокойно. Вот моя теория»8.
Александр III вынужден был принять вызов своего, уже не взрывоопасного, а попросту взрывного времени. Его иногда называют периодом «контрреформ»9, словно не замечая, что при тогдашних определенных гуманитарных стеснениях экономические преобразования продолжались, следствием чего стало улучшение положения не только крестьянства, но и рабочих (фабрич-
ные законы 1884-1886 гг.). В 1880-е годы активно развивалась тяжелая промышленность, усиленно строились железные дороги, способствуя развитию благого для огромной страны переселенчест-ва. Значительны были успехи и в международных делах, причем основой политики был отказ от вооруженного решения конфликтов...
Однако, как это обычно бывает, материальные успехи России воспринимались той частью ее общества, которую уже было принято называть образованной (к ней принадлежал и Салтыков), сдержанно, а вот цензурные и политические ограничения, нередко вовсе не предупреждающие, а вынужденные, встречались с нарастающим пессимизмом.
Эти настроения были подробно описаны Р.В. Ивановым-Разумником в его «Истории русской общественной мысли». Он толкует террористическую деятельность социал-радикалов как «поединок на жизнь и на смерть» между «представителями системы официального мещанства и русской интеллигенцией», закончившийся «полным поражением интеллигенции в ее борьбе за политическую свободу и социальные реформы». Иванов-Разумник видит в «тусклой и серой эпохе восьмидесятых годов» эпоху «общественного мещанства», время, когда, в отличие от николаевского царствования, нет союза «всех представителей интеллигенции» в «борьбе с мещанством»; «в правительственных сферах вновь провозглашается система официального мещанства и не встречает достойного отпора в громадном большинстве «культурного» общества; общественное мещанство присоединяется к мещанству официальному». Вывод для автора неутешителен: «В восьмидесятых годах русская интеллигенция почти сходит на нет, вымирает; ибо основным отрицательным признаком интеллигенции <...> является именно ее антимещанство»10.
Один из самых ярких литературных дебютантов 1880-х, как показала вся его дальнейшая жизнь, человек высокой нравственности, наделенный социально ответственным мышлением, В.Г. Короленко, писал впоследствии (уже после смуты 1905 г., но до катаклизмов года 1917-го), что 1 марта 1881 г. «разразилась потрясающая трагедия русского строя». После чего, по его мнению, началась «глухая реакция, отметившая собой все царствова-
ние Александра III и подготовившая потрясения, из которых и теперь еще не вышла Россия»11.
Нет нужды спорить с современниками о годах, в которые мы не жили. Но право на исторический взгляд, подкрепленное трагическим опытом ХХ в. (не забудем и близкое по теме: мучительные -при большевиках - последние годы жизни Короленко12, репрессии против Иванова-Разумника, завершившиеся его смертью на чуж-бине13), дает основания предположить, что ощущение этой самой «глухой реакции», «сумерек» (Чехов), «полунощности» (Лесков), «непроглядной ночи» (Надсон) было вызвано не только общественно-политическими причинами. Но, разумеется, в том случае, если отказаться наконец от использования произведений художественной литературы лишь как «материала» для «характеристики этой эпохи»14 и не смешивать объекты и цели литературной критики и политической публицистики.
В мартовском, 1881 г., номере «Отечественных записок», в самое начало, вне журнальной пагинации, поставлены манифест императора Александра III, данный в роковой день, и бесподписная статья «1-ое марта 1881 года». В.Э. Боград атрибутирует ее (19 [I], 211) публицисту и переводчику, а вместе с тем чиновнику по Министерству государственных имуществ Николаю Степановичу Кутейникову. Он с 1869 г. постоянно сотрудничал с «Отечественными записками», но с 1876 г. основным местом его публикаций стала газета «Новое время» под руководством А.С. Суворина15. А. М. Скабичевский, посвятивший Кутейникову несколько страниц в своих воспоминаниях, отмечал, что в ту пору Кутейников участвовал в «Отечественных записках» «очень редко, хотя у него была своя особенная роль. Так, когда нужно было на первых страницах журнала сделать какое-нибудь официальное извещение, сообщить во всех подробностях ход болезни и смерть какого-нибудь высокопоставленного лица, или известия с поля военных действий, словом, когда предстояли такие обязательные темы, браться за которые никому не было охоты, выручал Кутейников»16.
Так было, во всяком случае, после «ужасной катастрофы»17 1 марта. Вместе с тем нельзя не отметить особенности этой публикации в «Отечественных записках». Она, как видно, помещалась в уже готовый номер текущего месяца (отчасти и отсюда ее отде-ленность в нумерации страниц), но при этом была достаточно под-
робной (шестнадцать страниц, из которых манифест нового императора занимает чуть более страницы и мог быть вклеен при брошюровке номеров). Также очевидно, что она внимательно читалась и, возможно, правилась Салтыковым. Это добросовестный свод газетных публикаций об «ужасающих событиях, разыгравшихся в Петербурге в сравнительно короткий промежуток време-ни»18, в том числе из аллергических для Салтыкова «Московских Ведомостей». В статье даны подробности не только террористического акта и кончины императора, но и розыска, ареста предполагаемых преступников и первых юридических решений по отношению к ним [статья была сдана в печать не ранее 8 марта, возможно, ближе к середине месяца: см.: 19 (I), 212]. Обращено внимание также на некоторые ретроспективные факты преступной деятельности по отношению к императору Александру II (присылка ему замаскированной под пилюли взрывчатки и подготовка подрыва мостовой на Малой Садовой улице во время его проезда, что «грозило погубить одновременно с Государем и множество живущих в громадных домах Малой Садовой»19).
Во всяком случае очевидно, что к происшедшему Салтыков как руководитель «Отечественных записок» не отнесся формаль-но20. И содержание публикации, и сам контекст показывают ее резко осуждающую тональность, неприятие социал-радикализма, подавно терроризма.
Статья завершалась словами: «Искреннее желание всякого благомыслящего русского, чтоб с наступлением нового царствования начался и новый период русской жизни, и чтоб все эти ужасающие деяния отошли в область предания»21.
Наряду с этим Салтыков в те же дни подготовки статьи высказывал озабоченность намеченными правительственными мероприятиями по отношению к прессе. «Очень уж худое время наступает» [19 (I), 211], - пишет он Г.З. Елисееву еще 5 марта.
Однако, если судить по дальнейшей его переписке и практике издания «Отечественных записок» в 1881 г., особых перемен к худшему не произошло. Показателен, например, эпизод с повестью Александры Будзианик-Виницкой «Перед рассветом», напечатанной в майском номере журнала с купюрами, которые сделал, по его собственному признанию, сам Салтыков, «в цензурных видах». Однако он сохранил первоначальный вариант текста, и в этом виде
повесть (под названием «Судьба») была опубликована автором в сборнике «Повести и рассказы» (СПб., 1886) [см.: 19 (I), 221-222]. Здесь необходимо отметить, что, хотя сама необходимость такой перестраховочной цензуры не могла не тяготить Салтыкова, он из различных соображений мог сослаться именно на цензурные трудности даже там, где их в реальности не было.
С. Н. Кривенко вспоминает суждение И. С. Тургенева о той же публикации повести Винницкой. Последний, в отличие от Салтыкова, хвалил повесть с оговорками («не все хорошо») и предполагал, что в ней «Салтыков немало вымарывал и исправлял. <.. > Я почти безошибочно всегда могу сказать, где он постарался. Это уж такой человек, которого всегда и везде узнаешь». К этому же маю 1881 г. относится приводимый Кривенко отзыв Тургенева о Салтыкове после встречи с ним: «Как сам он меня радует <...> он не только нисколько не стареет, но становится все лучше и сильнее, все ярче и определеннее. <. > . мне иногда кажется: что на его плечах вся наша литература теперь лежит. Конечно, есть и кроме него хорошие, даровитые люди, но держит литературу он»22.
О тонкостях салтыковского понимания литературной деятельности свидетельствует и следующий совет, данный им в письме А. А. Винницкой: «Желательно бы также, чтоб Вы соображались с цензурными требованиями, потому что в противном случае многое приходится вычеркивать, а это не может не вредить» [19 (I), 223]. Здесь явно акцент делается не на литературное приспособленчество, а на поиск полноценного художественного языка, который, в отличие от публицистического высказывания, позволяет передать диалектическую сложность изображаемых лиц, событий, явлений - мира, открывающегося писателю. В этом смысле «нескончаемое эзопство», на которое не раз жаловался Салтыков, представляется во многом не чем иным, как формой авторской дисциплины, если угодно самоцензуры, которая далеко не всегда является злом, отражая высокую требовательность писателя к своим созданиям.
Анализ объективного источника биографии Салтыкова - его писем - показывает, что в 1880-е годы все происходящее с ним так или иначе связано с его общим нездоровьем. До закрытия «Отечественных записок» этот тревожный фон усиливается опасениями писателя возможных цензурных стеснений, хотя эти отвлеченные
опасения никак не ограничивают Салтыкова в собственном творчестве.
Об этом свидетельствует, в частности, история с третьим письмом из цикла «Письма к тетеньке», вырезанном по требованию цензуры из сентябрьской книжки «Отечественных записок», но содержательно в значительной степени восстановленном в последующих письмах цикла, цензуру не взволновавших (см. подробно: 14, 605-606 и далее).
Летом 1881 г. Салтыков, уехав для лечения за границу, с надеждой обсуждает известия о возможном возвращении во власть М.Т. Лорис-Меликова и Д.А. Милютина. Мне уже доводилось подробно писать о дружелюбных взаимоотношениях Салтыкова с первым23. Тогда же, именно от Лорис-Меликова Салтыков узнает о создании тайной «Священной дружины» для конспиративной борьбы с социал-радикалами [19 (II), 18], что находит отражение в третьем «Письме к тетеньке». Собственно с этой точки и начинается процесс, приведший к закрытию «Отечественных записок», причем смысл этого процесса до сих пор не получил объективной оценки.
Долгие десятилетия деятельность «Священной дружины», при всей затрудненности добывания сведений о ней, изображалась сугубо отрицательно, в то время как объективно она стала одной из первых, если не первой, контртеррористической организацией в России. Созданная прежде всего для охраны императора и членов императорской фамилии, «Священная дружина» требовала соблюдения конспиративности. Это вызывалось главным образом недоверием к жандармско-полицейским структурам, недоверием, резко возросшим после 1 марта, хотя это и приводило к разобщенности действий. Понятная по замыслу и своей идее, «Священная дружина» в практическом отношении, как многие инициативы «снизу» (хотя и родившаяся в придворных кругах), оказалась неэффективной. Художественная прозорливость и здесь не подвела Салтыкова: мало что зная об этой секретной организации, он смог в резко сатирической форме сказать о ее слабых местах, художественно высказал свои предположения о причинах их возникновения.
Нельзя забывать, что, кроме Салтыкова, у «Священной дружины» появился куда более серьезный оппонент - император Александр Александрович, уже 26 ноября 1882 г., несмотря на
серьезные успехи этой организации, упразднивший ее. Были у нее и другие противники - что называется, «справа» - новый министр внутренних дел Д. П. Толстой24, обер-прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев, М. Н. Катков25 (стараниями двух последних в Москве для охраны императора при посещении им Первопрестольной из приходских хоругвеносцев была создана «Добровольная охрана» или «Добровольная народная дружина», по предназначению близкая «Священной дружине», но и противостоящая ей своей открытостью и многочисленностью: около 15 тыс. человек против 729 в «Священной дружине»).
Как показал Ю.А. Пелевин, наиболее активным противником священнодружинников был заведующий агентурой Петербургского охранного отделения, ставший инспектором секретного полицейского сыска Г.П. Судейкин, очевидно полагавший, что эти добровольцы вторгаются в сферу его профессиональной деятельности и уже тем ставят под сомнение ее эффективность. Именно он «сфабриковал и распространил по Петербургу подложную прокламацию от имени ИК "Дружины", которая полностью опорочила дружинников в российском обществе. С ведома полиции эта фальшивка была опубликована в "Новом времени" с надлежащими комментариями»26. В итоге «Священная дружина» прекратила свое существование, хотя объективно, с исторической точки зрения «в недрах "Дружины" вызревала положительная программа либерально-консервативного преобразования российского общества. "Священная дружина" исторически значима и как первая попытка создания разрешенной правительством (хотя и не официально) политической партии в России»27. Это помимо успешного противостояния социал-радикалам, прежде всего народовольцам.
Как видно, созданный Салтыковым яркий образ «взволнованных лоботрясов», подразумевавший «священнодружинников», объективно не был справедливым и был расценен цензурным ведомством как неправомерное вторжение писателя в сложную, во многом законспирированную систему государственного противостояния социал-радикализму. Скорее всего, здесь писатель попал под влияние своих антиправительственно настроенных сотрудников по журналу, которым он, по декларативному заявлению С.Н. Кривенко, предоставлял «широкую свободу»28; постоянно
советовался по всем вопросам с Г.З. Елисеевым, Н.К. Михайловским, А. М. Скабичевским, разумеется и с Кривенко.
Вероятно, это стремление к обсуждению, отказ от скоропалительности объяснялись и «очень широким», по выражению того же Кривенко, миросозерцанием Салтыкова. Он, как справедливо отмечает Кривенко в своем очерке, еще на государственной службе, «участвуя в служебных командировках, ревизиях и комиссиях, высказывался даже в официальных бумагах за свободу личности, экономическое благосостояние народа, вред полицейского всевластия и бюрократической централизации и стоял за необходимость общественного контроля и местного самоуправления». Отсюда и вечный скепсис Салтыкова по отношению к практической стороне фурьеризма, «всю практическую часть он ставил в зависимость от времени, развития и желания людей и скептически относился к возможности раз навсегда придумать формы жизни. Как русский народ, выработав общинный порядок и храня его как главную основу своего быта, остановился на известном расстоянии от перехода в коммунизм и от поглощения общиной личности, так и он -и инстинктивно, и путем высшего процесса мысли - также остановился на известном расстоянии от категорических форм, которые могли бы быть придуманы на вечные времена, остановился во имя той же свободы личности, предоставляя ей самой устраиваться в частностях»29.
Несмотря на все свои эпистолярные и устные жалобы, фактически Салтыков-редактор придерживался единственно верного принципа: вел издания без оглядки на обстоятельства, сохраняя те точки зрения на происходящее, которые представлялись ему верными, не обращая внимания на ту «меру терпимости»30, которую определила себе цензура31.
С.А. Макашин в свое время опубликовал документ Департамента полиции под служебно-регистрационным названием «Записка о направлении периодической прессы в связи с общественным движением в России» и сделал это под выразительным заголовком «Из истории литературной политики самодержавия: Как подготовлялось закрытие "Отечественных Записок"»32. Однако и содержание этой «Записки.», и анализ С. А. Макашина приводят к неожиданному выводу: сама редакция в не меньшей мере, чем власти, готовила закрытие своего журнала33.
Нельзя не отметить, что отношение к писателям у императора и власти в рассматриваемые времена было отнюдь не людоедским - напротив, сдержанно-прозорливым. Так, 6 июля 1883 г. был освобожден из сибирской ссылки и переведен на жительство в Астрахань Чернышевский. К.П. Победоносцев еще в 1880-е годы предлагал императору отлучить Л. Н. Толстого от Православной церкви. А.Н. Боханов так комментирует этот эпизод: «Выслушав все аргументы "за", самодержец скажет: "Не делайте из него мученика, а из меня его палача". Тема будет закрыта, и "сиятельный нигилист" останется свободным критиком порядка и ниспровергателем устоев в "стране самовластья"»34. Первоначально запрещенная к публикации повесть Л. Н. Толстого «Крейцерова соната», которую император назвал циничной, была им же в 1891 г. разрешена к публикации в составе собрания сочинений Толстого, что также представляется обоснованно-здравым.
Закрытие «Отечественных Записок» как «органа печати, который не только открывает свои страницы распространению вредных идей, но и имеет своими ближайшими сотрудниками лиц, принадлежащих к составу тайных обществ», в литературном отношении прошло совершенно корректно. Журнал имел около 7000 подписчиков - значительное число для того времени; большая их часть получила в компенсацию подписку на московский ежемесячный журнал «Русская мысль».
Интересно, что именно после закрытия «Отечественных Записок» Салтыков, наряду с многообразным и упорным писанием художественных произведений вернулся после многих лет к сказкам.
Объяснение этому, вероятно, кроется в его сохраняющейся тяге к публицистике. Но теперь своего издания у писателя не было и, вынужденный печататься в разных периодических изданиях, он стал искать новые способы высказывания на злобу дня с выразительными знаками, объединяющими его публицистические сочинения. Такие способы Салтыков нашел, в частности, на пути возвращения к уже своеобразно представленной им жанровой форме «сказки», при том что объединение стилистически разнородных произведений этим знаком с вековой традицией зачастую было условным.
Показательно, что цензурные запреты на щедринские сказки имели очень определенное основание: запрещалось то, что наводило на прямые ассоциации с личностью и деятельностью императора.
Так, сказки «Медведь на воеводстве» и «Орёл-меценат» были напечатаны в России в 1906 г.
Но даже советские щедриноведы признавали, что содержащиеся в сказке «Медведь на воеводстве» злободневные намеки на правительство Александра III - не главное в ней35. Сегодня очевидно, что Салтыков, вне зависимости от его первоначального замысла, сатирически изобразил, кажется, универсальную для России модель государственного управления, которая в разных модификациях существовала в императорской России, при большевиках, в перестроечное и постперестроечное время и при нынешнем посткоммунизме.
Цензурный запрет на сказку «Орёл-меценат» имел свои серьезные основания, так как в свете гуманитарной политики 1880-х годов произведение было явно несправедливым по отношению к императору Александру III, как теперь видно обеспечившему тогда в России широкое и плодотворное развитие науки, техники, культуры, литературы и искусства.
Однако в целом сатира сказки прозорливо высмеивала общие недостатки меценатства и благотворительности, воспроизводящиеся в разных исторических условиях и при разных формах правления. Поэтому сегодня, свободная от исторических аллюзий, сказка звучит острее.
Но такие цензурно-административные издержки на новом, «постзаписочном» творческом пути Салтыкова выглядят непринципиальными. Великий сатирик в течение немногих лет обрел черты великого писателя, поднявшегося над конъюнктурой времени, над «категорическими формами» и постигающего мир с точки зрения вечных человеческих ценностей.
Возвращаясь к словам надежды в статье мартовского (1881) номера «Отечественных Записок» о том, чтобы при «новом царствовании начался и новый период русской жизни», следует сказать: объективно как для России, так и для Салтыкова-писателя эпоха Александра III действительно стала новым, созидательным периодом. Это подтверждается художественными свершениями Салты-
кова-Щедрина 1880-х годов, окончательно утвердившими его в классическом ряду русской литературы и мировой сатиры.
Макашин С. Салтыков-Щедрин. Последние годы. 1875-1889. Биография. -М.: Худож. лит., 1989. - 527 с.
История русской литературы XIX века: Учебное пособие. - М.: Изд-во МГУ; «ЧеРо», 2006. - С. 614 (автор главы - М.С. Макеев).
Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч. в 20 т. - М.: Худ. лит., 1974. - Т. 16 (II). -С. 329 (суждение А.С. Бушмина и К.И. Тюнькина). Далее ссылки в тексте с указанием тома и страницы арабскими цифрами. См.:Макашин С. Указ. соч. - С. 438-439.
История личного участия Александра Ульянова в покушении на императора Александра III до сих пор полна умолчаний и должным образом не исследована, но доподлинно известно, что в содеянном Ульянов не сожалел, а его письмо все же со словами покаяния императору передано не было (см., например: Александр Третий: Воспоминания. Дневники. Письма. - СПб.: Изд-во «Пушкинского фонда», 2001. - С. 249-251; Толмачёв Е.П. Александр III и его время. - М.: ТЕРРА - Книжный клуб, 2007. - С. 540-543). Впервые опубликованы в газете «Варшавский дневник» (статья «Газета "Новости" о дворянском пролетариате»), где Леонтьев был тогда помощником редактора. См. совр. публикацию: Леонтьев К. Восток, Россия и Славянство. -М., 1996. - С. 246 (здесь и далее все шрифтовые выделения в цитатах Леонтьева принадлежат их автору). Леонтьев К. Указ. соч. - С. 344.
Цит. по изд.: Коган П. Очерки по истории новейшей русской литературы: Том первый. Изд. 7-е. - М.; Л., 1929. - С. 9.
По мнению А.Н. Боханова, сам этот термин «контрреформа» - научная фикция, не подтверждающаяся практикой правления Александра III (См.: Боханов А.Н. Император Александр III. 4-е изд. - М.: Русское слово, 2006. - С. 10, 290-291.
Иванов-Разумник. История русской общественной мысли. Часть VI. От семидесятых годов к девяностым. - Пг., 1918. - С. 104, 105.
См. «История моего современника» (3, IV) и автобиографию В.Г. Короленко (Короленко В.Г. Собр. соч. в 5 т. - Л., 1991. - Т. 5. - С. 193, 506). См. подробнее в кн.: Негретов П.И. В.Г. Короленко: Летопись жизни и творчества. 1917-1921 // Под редакцией А.В. Храбровицкого. - М., 1990. См. его воспоминания: Иванов-Разумник Р.В. Тюрьмы и ссылки. - Нью-Йорк, 1953.
Подход Иванова-Разумника. См., напр.: Иванов-Разумник. История русской общественной мысли. Часть VI... - С. 158 и др.
2
3
6
7
8
9
10
12
13
22
См.: Буртина Е.Ю. Кутейников Николай Степанович // Русские писатели. 1800-1917: Биографический словарь. - М.: Большая Российская энциклопедия; НВП ФИАНИТ, 1994. - Т. 3. - С. 248-249.
16 Скабический А.М. Первое двадцатипятилетие моих литературных мытарств, глава третья // Литературные воспоминания. - М.: Аграф, 2001. - С. 315.
17 Выражение из названной бесподписной статьи «1-ое марта 1881 года» // Отечественные записки. - 1881. - № 3. - С. 4 (особой пагинации). Это слово используется в статье и далее.
18 Выражение из этой же статьи // Отечественные записки. - 1881. - № 3. -С. 15.
19 Отечественные записки. - 1881. - № 3. - С. 14.
20 В частности, он предложил напечатать манифест более крупным кеглем и обвести траурной каймою первую страницу статьи, где были помещены официальные бюллетени [см.: 19 (I), 212]. Вместе с тем он «решительно отказался» держать корректуру этой статьи [19 (I), 214], что, на мой взгляд, свидетельствует о его стремлении даже на уровне технической правки не вмешиваться в публикацию о чрезвычайном для всей России событии.
21 Отечественные записки. - 1881. - № 3. - С. 16. М.Е. Салтыков в воспоминаниях современников. - М.: ГИХЛ - С. 141-142. См.: Дмитренко С. Граф М.Т. Лорис-Меликов глазами русских писателей // Кавказский крест: [сборник]. - М.: РИПОЛ классик, 2010. - С. 416-430. Напомним, старший однокашник М.Е. Салтыкова по Александровскому (Царскосельскому) лицею.
См., напр.: ЕрёменкоМ.В. Царствование Александра III. - М.: ООО ТД «Издательство Мир книги», 2008. - С. 24.
См. подробно: Пелевин Ю.А. «Священная дружина» против народовольческой эмиграции // «Будущего нет и не может быть без наук...». - М.: Изд-во Моск. ун-та, 2005. - С. 604-634. Цит. по электронному ресурсу: http://books.hi-electres.ru/index.php/9-k-domashnemu-zadaniyu/bibliografiya/5 См. подробно: Пелевин Ю.А. Указ. соч. Цит. по электронному ресурсу: http://books.hi-electres.ru/index.php/9-k-domashnemu-zadaniyu/bibliografiya/5 Вынесено в заголовочный комплекс 4-й главы известного биографического очерка С.Н. Кривенко «Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Его жизнь и литературная деятельность».
Очерк С.Н. Кривенко цит. по электронному ресурсу: http://az.lib.ru/k/ kriwenko_s_n/text_0010.shtml
Выражение цензора Н.Е. Лебедева. См.: Евгеньев-МаксимовВ.Е. В тисках реакции. К столетию рождения М.Е. Салтыкова-Щедрина. - М.; Л.: ГИЗ, 1926. - С. 105.
Ранее у меня уже была возможность обратить внимание на то, что цензура взвешенно подходила к публикациям в «Отечественных Записках» того времени. Так, в «Вечере пятом. Пошехонское "дело"» «Пошехонских рассказов», написанном Салтыковым осенью 1883 г., по существу, шла речь о российском обществе, пребывающем в интеллектуальном инфантилизме и не способном
осознать, что политика Александра III, продолжившего реформы с учетом разрушительной деятельности социал-радикалов и злодейского убийства его отца-императора, нацелена на преодоление экстремизма во всех сферах российской жизни и на конкретное участие человека прежде всего в экономических и культурных преобразованиях. Этот здравый критицизм автора был вполне оценен и цензором журнала, отмечавшим: «Очерк этот нельзя назвать благонамеренным, так как в нем наше общественное положение представляется в печальном виде; но, принимая в соображение, что в таком положении он обвиняет не правительство, а само общество и известную часть литературы, и что в таком духе и направлении пишутся Щедриным все статьи, цензор не считает эту настолько вредною, чтобы она требовала ареста декабрьской книжки» (см. подробнее: Салтыков-Щедрин М.Е. Сказки. - СПб.: Вита Нова, 2012. - С. 379-380).
32 См.: Литературное наследство. - М.: Наука, 1977. - Т. 87. - С. 442-460. Обратим внимание на то, что записка датирована 24 августа 1883 г., а «Отечественные Записки» были закрыты 20 апреля 1884 г.
33 Факты, подтверждающие это, содержатся и в монографии Н.П. Емельянова «"Отечественные Записки" Н.А. Некрасова и М.Е. Салтыкова-Щедрина (1868-1884)» (Л.: Худ. лит., 1986. - С. 301-324), но интерпретируются здесь с ортодоксально-коммунистической точки зрения на российскую историю.
34 Боханов А.Н. Указ. соч. - С. 286.
35 Салтыков-Щедрин М.Е. Сказки. - Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1988. -С. 254.
