CC BY
191
ЛИТЕРАТУРНАЯ СКАЗКА Л. ПЕТРУШЕВСКОЙ:
ПОИСКИ СИНТЕЗА ТРАДИЦИИ И НОВОЙ КУЛЬТУРЫ
Ключевые слова: синтез, традиция, современная культура.
Исследованы механизмы трансформации и преобразования фольклорных текстов в сборнике Л. С. Пет-рушевской «Настоящие сказки». Выявление общих черт и закономерностей, как и принципиальных различий в освоении и интерпретации традиционного наследия представителями различных направлений современной культуры, способствует, по мнению авторов статьи, прогнозированию контуров эстетической парадигмы культуры XXI в. в целом.
L.PETRUSHEVSKOJS LITERARY FAIRY TALE:
SEARCHES OF SYNTHESIS OF TRADITION AND NEW CULTURE
Key words: synthesis, tradition, modern culture.
Mechanisms of transformation and transformation of folklore texts in the collection are investigated L.S. Petrushevskoy «Persisting fairy tales». Revealing of the general features and laws, as well as basic distinctions in development and interpretations of a traditional heritage by representatives of various directions of modern culture, promotes, in opinion of authors of clause, forecasting of contours of an aesthetic paradigm of culture of XXI centuries as a whole.
Радикальные изменения в литературном процессе на рубеже XX-XXI вв. (уход от прямой дидактической направленности, «растворение» в тексте позиции автора, в целом новый тип отношений «автор - текст - читатель») привели к «смягчению» противопоставления элитарная/массовая литература, появлению большего количества переходных форм. Обращает на себя внимание и начавшийся активный процесс переключения фольклорных текстов в функциональное поле искусства. Одной из удачных попыток воссоздать универсальные свойства устного вида фольклора литературными средствами является известный в литературных кругах сборник Л.С. Петрушевской «Настоящие сказки». В нем писательница работает с различными традициями, текстами и жанрами.
Во-первых, в своих произведениях писательница оперирует стандартным набором сказочных универсалий. Сказки Петрушевской близки волшебным, в структуре которых важнейшее значение имеют блоки действий - «функции» (значимые для развития сюжета поступки героя) [4]. Так, в сказке «Отец» более всего, на наш взгляд, просматривается сходство со сказочной традицией: начало данного сюжета очень похоже на традиционный сказочный зачин: «Жил на свете один отец, который никак не мог найти своих детей» [5, с. 238]. В нем маркируется статус главного героя, значимый для сюжета, а также декларируется функция недостачи - пропали дети. В данном произведении фигурирует типичный персонаж волшебной сказки - даритель: старушка, которой герой помог донести тяжелую сумку, дает совет доехать на электричке до станции «Сороковой километр». Вероятно, числительное значимо - этот «пункт назначения» может отражать представления о сорокадневном странствии души и символизировать путь, движение персонажа в область иномирия, куда необходимо попасть для ликвидации недостачи. Как в традиционной волшебной сказке, приключения героя, по сути, только начинаются в лесу и избушке, истории Петрушевской кульминационные события происходят все в том же лесу. Недостача ликвидируется, герои обретают ребенка и возвращаются из лесного «иномирия» в обычную жизнь, забыв обо всех странных событиях прошедшего дня и ночи.
В сказке Петрушевской «Отец» происходит и некоторая трансформация традиции. Роль испытуемого достается взрослому человеку, уже даже «отцу», а появившийся в избушке ребенок, будучи объектом недостачи, представляет собой и часть испытания, и даже испытующего: можно сказать, что герой сдает экзамен на отцовство - он умывает малыша, поит, кормит, укладывает спать, -
причем все это дается ему с трудом: «Человек даже вспотел от усталости» [5, с. 240]. «Отец» проявляет заботу и к пришедшей в домик женщине.
Таким образом, автор сказки «Отец» создает некий мир, связанный с детьми, их обретением. В этом мире настрадавшиеся, но не утратившие надежду люди встречают друг друга, и награда за их терпение и доброту - долгожданный ребенок.
Петрушевская всячески укрепляет веру читателя в счастливый конец и обретение героем того, что он ищет. Так, она называет своего персонажа «будущий папаша», «будущий отец». Потом автор именует его «человеком» («человек помыл ребенку руки, человек напоил ребенка, человек раскрыл сундук, человек стал искать...» [5, с. 240]), словно стараясь подчеркнуть типичность переживаний и типичность действий в этой ситуации. Одновременно Петру-шевская перестает называть его отцом, как бы не спеша наделить тем, о чем он мечтает, проверяет его. И только тогда, когда он согласился уступить свое долгожданное счастье страдающей женщине, побывал «несостоявшимся отцом» [5, с. 242], а потом проявил заботу об этой женщине и мальчике, автор начинает называть его «наш отец» и «новоявленный отец», подчеркивая факт обретения, реальность произошедшего: «Новоявленный отец нес ребенка, а женщина тащила вещички, и по дороге на станцию они забыли, где встретились, забыли и название станции. Они помнили только, что была какая-то очень трудная ночь, долгая дорога, тяжелые времена одиночества, но теперь у них родился ребенок, и они нашли то, что искали» [5, с. 243].
По мнению Е.М. Мелетинского, литература всегда обращалась (и обращается) к мифологии как к «средству структурирования повествования» [3]. Схема волшебной сказки может быть выявлена и в рыцарском романе, и в произведениях детской литературы (даже реалистических), и в современной массовой литературе (практически во всех без исключения ее жанрах). Очевидно, что произведения, обозначенные самим автором как сказки, тем более основаны на традиционной схеме.
Во-вторых, несмотря на то, что «настоящие» сказки Л. Петрушевской близки волшебным сказкам, в них можно обнаружить и черты литературы фэнтези.
В сказке «Золотая тряпка», например, на первом плане оказывается схема, так называемого, «мономифа». «Осложнение» сюжета частичным изображением «чужого» (горного) мира также говорит о близости данной сказки к «литературе о необычайном» [2, стлб. 1162]. Герой действует в двух мирах - обыденном и сказочном, однако последний можно только условно назвать сказочным, скорее, это возможный, альтернативный мир, его необычность объясняется его неизученно-стью и обособленностью от европейской цивилизации. Видимо, автором руководило желание отразить проблему конфликта цивилизаций и мировоззрений, показать абсурдность и «одноклеточность» так называемого цивилизованного мира, с одной стороны, и привлекательность, обаяние неизведанного, неиспорченного цивилизацией мира для ищущей и творческой натуры - с другой.
Писательница, на наш взгляд, сознательно лишает главного героя имени, дабы продемонстрировать типичность ситуации, любой европеец (американец) мог бы ворваться в чуждый мир, необдуманно действовать в нем, ввергая себя и окружающих в беду либо по незнанию, либо в корыстных целях (правда, герой Петрушевской избежал последнего и сумел исправить свою ошибку). Художественные рамки «сказки» позволяют автору вводить неприглядные и привычные реалии общества: всемогущество денег («путешественник, как все иностранцы, пользовался жестами и кошельком, и его понимали достаточно хорошо» [5, с. 229]), жажда наживы («профессор даже раздумывал, а не пока-
зать ли эту скатерть (или знамя) где-нибудь в другом месте и не дадут ли за нее на знаменитом аукционе Сотбис побольше» [5, с. 233]), жажда власти и страх потерять ее («вертолет имелся только у короля, а король берег этот вертолет на случай свержения с трона, никому не давал» [5, с. 230]), пренебрежение к собственному прошлому («а что касается предков проводника, то ведь у каждого есть свои предки, и о них тоже мало кто вспоминает, подумаешь» [5, с. 235]). Автор, однако, не слишком идеализирует и представителей горного народа, замечая, что и они подвержены влиянию денег: «проводник отказывался работать наотрез <...>, в дело немедленно вмешалась телевизионщики, поговорили с мамой-папой проводника, подарили им японский телевизор <...>, старики тут же растолкали сына, дали ему лепешку и тыкву с водой и выпроводили вон, а сами уселись перед телевизором» [5, с. 234]).
В-третьих, типичная черта сказок Л.Петрушевской - «укорененность в реальности» - нашла особое отражение в произведении под названием «Спасенный». Именно эта история более других связана с реальностью современного города, а в жанровом отношении - с городской легендой.
«Легенда (в фольклоре) - жанр несказочной прозы, фантастически осмысляющий события, связываемые с явлениями живой и неживой природы, миром людей, сверхъестественными существами» [2, стлб. 433]. Необходимо отметить, что термин «несказочный» здесь отражает отношение читателя/слушателя к тексту: слушатель изначально воспринимает сказочный текст как выдумку, в то время как в легенду он, скорее, верит. Л.С. Петрушевская создала практически реальные условия бытования легенды - в устном рассказе, текст оформлен соответственно с точки зрения этого жанра.
Начало сказки «Спасенный» сильно напоминает традиционное начало в страшных историях и мистических триллерах: «Только в лунные ночи случаются такие происшествия, и в маленьком приморском поселке стали происходить в самую глухую пору странные вещи <...>» [5, с. 278]. Далее, как обычно, повествуется о самом сверхъестественном явлении, нарушающем течение обычной жизни (в нашем случае - появление дома-призрака): «вроде бы вырастал сам собой дом из дикого камня, почти крепость, зияющий черными провалами вместо окон и дверей, но высотой в три этажа и под крепкой крышей - он стоял, освещенный луной, и исчезал как призрак с первыми волнами рассвета» [5, с. 278]. По мнению исследователей, «топосы, выделяемые легендами, являются общими топосами городского сообщества: самые высокие (башни), самые низкие (подземелья) <...> самые удивительные (фантазийные архитектурные проекты)» [1]. В сказке писательницы запечатлено как раз последнее - дом-призрак.
Знаки, свидетельствующие о сверхъестественных событиях и явленные главному герою, юноше Киту, представлены традиционными в «страшном» фольклоре образами. Когда Кит пытается спасти неизвестную девочку, путь ему указывает рука, лежащая на подоконнике окна в доме-призраке, автор подчеркивает: «никакая отдельно лежащая рука его не пугала». В традиционной культуре рука -признак нечистой силы, ее вместилище, например, рука мертвеца. Такие признаки сохраняет и рука в сказке «Спасенный»: она принадлежит умершей матери девочки, вернее, ее портретному изображению. Однако, как выясняется, эта рука действует с добрыми намерениями, так мать пытается спасти свою дочку от злой мачехи, что чувствует и сама девочка: «Мне снилось, что мама протягивает мне руку и спасает меня». Петрушевская обыгрывает и современный вариант использования архетипа руки - это распространенный индексальный знак: «и на третьем этаже в проеме окна, не таясь, появилась рука - она указывала перстом в море» [5, с. 285].
Мальчик обладает значимым прозвищем - «Спасенный». Он очень силен и ловок, развит - читает книги из поселковой библиотеки, сам научился играть на флейте.
Кроме главного героя, воплощающего черты сказочного протагониста, в произведении Петрушевской есть и другие традиционные персонажи. Мать Кита - Лизавета совмещает черты помощника и дарителя и, без сомнений, относится к «знающим» женщинам: «Его мать, владелица трех коз и клочка сухой земли, работала медсестрой в санатории, собирала травы и знала много чего <...>. К Лизавете ходили за травами, за козлиным молоком <...> Свитера, которые Лизавета вязала из пуха своих коз, славились тем, что прогоняли ломоту в костях» [5, с. 281]. Есть в сказке и волшебный помощник-животное -кот Мур, а также чудесные артефакты (портрет, нательный крестик Кита).
Традиционен и сюжет - герой-юноша преодолевает испытания, спасая девушку, она остается у него в доме.
Сказочно-мистическая основа сюжета «Спасенный», как и в других произведениях Л. Петрушевской, - удобный способ поделиться социальными наблюдениями, обличить самые нелицеприятные качества современного общества. Так, писательница подчеркивает ограниченность и жестокость жителей приморского поселка, их нетерпимое отношение к пришлым, которое, однако, не мешает им пользоваться услугами ненавидимых ими людей: «. местные несколько раз поджигали ее сарайчик., но Лизавета так хорошо лечила их детей, что в конце концов ее оставили в покое.» [5, с. 280]; «.местные ребята и девушки, веселые дети, знали от своих веселых родителей все что надо и сторонились Лизаветиного сына Кита - и правильно делали» [5, с. 280-281]; «... но у Лизаветы и ее сына было прозвище «спасенные» [5, с. 281], и в школе Кита так и называли: «Ну ты, спасенный, дай списать» [5, с. 281]. Местные «не пожалели» для своей врачевательницы Лизаветы и проклятого места для постройки дома: « что же касается Лизаветы, то она получила, как бы в насмешку, участок именно там, в холмах (другая земля нужна была своим)» [5, с. 281].
Петрушевская говорит о произволе преступности, что выражается в легенде о том, что каждому поселковому будет дано право на три убийства, и эпизоде избиения Кита. Чувствуется, что автора особенно поражает идея совершения преступления ради преступления, неоправданная жестокость. Как и в предыдущем сюжете, просматривается исключительно негативное, практически брезгливое отношения автора к опустившимся до предела преступникам: «. Когда он нес свой улов, его застукали три всем известных друга - это был страшный рассветный час, когда сон от них ушел, хмель выветрился, вызывая дрожь во всех конечностях, включая голову, когда вся их загубленная, пропащая жизнь требовала ответа на главный вопрос: где найти выпить» [5, с. 288]; Петрушевская называет преступников «шутниками».
Однако преступления не остаются безнаказанными, и именно сказочный элемент делает возмездие возможным: трое «друзей», избившие Кита, отравились пойманной им рыбой, злое колдовство мачехи разрушено отвагой и добросердечием Кита и сверхъестественной помощью матери девочки, девочка пошла на поправку благодаря стараниям всезнающей Лизаветы.
Таким образом, исследование на уровне структуры произведений, именуемых Л. Петрушевской «настоящими сказками», позволяет нам сделать следующий вывод: в жанровом отношении эти произведения, нося название сказки, несколько отступают от традиций собственно волшебной сказки. Автор вводит в них элементы легенды, задействует жанр фэнтези:
- когда подробно прорабатывается сказочная тема, получается произведение, близкое к жанру фэнтези;
- когда же акцентируется иррациональный компонент на фоне современного топоса (архетипы руки, пятна, окна, интерпретированные одновременно в духе страшных историй и мистических триллеров), сказка получает сходство с городской легендой;
- если в центре внимания - традиционные сказочные локусы (лес, изба), более всего просматривается сходство с собственно фольклорной сказкой.
Анализируя тексты Л. Петрушевской, можно заключить, что авторское отнесение данных сюжетов к «сказкам» вполне оправдано. В произведениях Петрушев-ской, как в волшебных сказках, фигурируют чудесные помощники-животные («Спасенный»), чудесные предметы («Золотая тряпка»). Герои Петрушевской похожи на традиционных сказочных персонажей: дарители также представлены как старейшие, старые (старушка в «Отце»). Особенно легко узнать главного сказочного героя: традиционно «по-сказочному» через имя/прозвище определяется статус героя («Отец»), мотив возвращения героя после приключения («Золотая тряпка»).
Рассматриваемые в нашей работе произведения сохраняют преемственность с традицией «вечного» жанра сказки и в том, что они бережно и с величайшим тактом воссоздают жанровое «ядро» сказки. Творчество Л. Петрушев-ской-сказочника доказывает возможность развития народной сказки в современной литературе. У Петрушевской жанр волшебной сказки не умирает вместе с многовековым укладом, он трансформируется, меняя бытие фольклорное на бытие литературное.
Литература и источники
1. Веселова И.С. Жанры современного городского фольклора: повествовательные традиции: автореф. дис. ... канд. филол. наук / И.С. Веселова. М., 2000.
2. Литературная энциклопедия терминов и понятий / РАН; ИНИОН; гл. ред. и сост. АН. Николюкина. М.: НПК «Интелвак», 2003. 1596 с.
3. Мелетинский Е.М. Избранные статьи. Воспоминания / Е.М. Мелетинский; отв. ред. Е.С. Новик. М., 1998. С. 426.
4. Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки / В.Я. Пропп. М.: Лабиринт, 2001. С. 52.
5. Петрушевская Л.С. Где я была / Л.С. Петрушевская. М.: Вагриус, 2002. 303 с.
ЗОЛОТОВА ТАТЬЯНА АРКАДЬЕВНА - доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой русской и зарубежной литературы, Марийский государственный университет, Россия, Йошкар-Ола (zolotova tatiana@mail.ru).
ПЛОТНИКОВА ЕКАТЕРИНА АНДРЕЕВНА - аспирантка кафедры русской и зарубежной литературы, Марийский государственный университет, Россия, Йошкар-Ола (kati miracle@mail.ru).
ZOLOTOVA TATYANA ARKADYEVNA - doctor of philological sciences, professor, Mari State University, Russia, Yoshkar-Ola.
PLOTNIKOVA EKATERINA ANDREEVNA - post-graduate student, Mari State University, Russia, Yoshkar-Ola.
